Курков Андрей. Добрый ангел смерти

   — Присаживайтесь, Николай Иванович. — Алексей Алексеевич сел за полированный стол и выдвинул стул рядом с собой. — Тут еще не топят… На улице, кажется, теплее, — сказал он потирая руки.
   Я присел. Меня уже разбирало любопытство, хотелось узнать — ради чего надо было ехать в этот санаторий? Ясно, что не для того, чтобы передать мне привет от полковника Тараненко и сказать, что можно возвращаться в Киев. Тем более, что он как-то неопределенно среагировал на упоминание о полковнике.
   Алексей Алексеевич тем временем раскрыл кожаный портфель, вытащил оттуда на стол большой конверт и выжидательно посмотрел на меня.
   — Я думаю, вы догадываетесь, к какой службе я имею отношение, — проговорил он, мягко улыбаясь. — Меня попросили с вами поговорить коллеги из Киева. По поводу вашего путешествия. Перед разговором хочу сказать вам, что мы, как и вся страна, работаем теперь по новым правилам, а это значит, что мы больше не рассчитываем на бесплатную помощь энтузиастов. Если в Киеве решат, что ваша информация имеет ценность — вам заплатят.
   Он раскрыл конверт, вытащил оттуда несколько больших фотографий. Разложил их передо мной на столе.
   К своему удивлению, на одной из фотографий я увидел Петра, сидящего в кафе за столиком с двумя незнакомцами. Еще больше я удивился, когда на другой фотографии увидел себя, следящего за шахматной баталией в университетском сквере.
   Я повернулся к Алексею Алексеевичу. Лицо мое, должно быть, выражало крайнюю степень недоумения.
   — Извините, — сказал он. — Я только выполняю поручение коллег из Киева.
   Меня не интересует, кого вы знаете на этих снимках. Это так, для того, чтобы освежить вашу память. Я вам покажу сейчас другие фотографии. Просмотрите их очень внимательно, пока я сделаю кофе.
   Оставив на столе еще один большой конверт, вытащенный из портфеля, Алексей Алексеевич вышел из комнаты.
   Оставшись один, я взял конверт и пересел на диван. Там было удобнее.
   В конверте было десятка два фотографий. Сначала я просмотрел их бегло: какие-то группы людей на улице, за праздничным столом, на похоронах.
   «Фотоснимки в моем ящике стола намного интереснее этих», — подумал я, начав уже внимательнее рассматривать те же фотографии.
   На первом снимке я насчитал двадцать два лица, и ни одно из них не было мне знакомо. Мое любопытство угасало с каждой минутой. Меня привезли в этот санаторий только для того, чтобы дать понять, что им обо мне все известно, и показать какие-то фотографии с десятками незнакомых физиономий.
   Следующие несколько снимков только укрепили мое разочарование, но потом настала очередь похоронных фотографий. На первой же мое внимание привлек худой парень, шедший посередине похоронной процессии. Он оглядывался, словно его только что окликнули. Лицо его мне показалось отдаленно знакомым. На другой фотографии с тех же похорон я обратил внимание на двух мужчин возрастом постарше. Уставившись на снимок, я пытался вспомнить, где я мог бы их видеть.
   В комнату вернулся Алексей Алексеевич. Он поставил на стол поднос с кофейником и двумя маленькими чашечками.
   — Ну как? — спросил он. Я неуверенно пожал плечами.
   — Есть пара лиц, но я не помню, где их видел.
   — Кофе готов, присаживайтесь, вместе посмотрим. Он налил кофе в чашечки, и сильный кофейный аромат заполнил воздух комнаты, — Колумбийский, — довольным голосом жизнелюба произнес Алексей Алексеевич.
   — Я вам сахара не предложил. Принести?
   — Нет, спасибо.
   — Ну так кого вы там узнали?
   Я показал ему парня и двух мужчин. Он взял эти две фотографии, а я стал смотреть оставшиеся. Там снова мелькнул худой парень. А у могилы, уже закрытой венками, еще одно лицо привлекло мое внимание. Это был военный в форме майора.
   Выражение его лица показалось мне странным и в то же время знакомым. Он словно очень хотел улыбнуться и с трудом себя сдерживал. Его губы были напряжены, а глаза широко открыты. Смотрел он куда-то в сторону от могилы.
   — Этот тоже, — показал я на военного. Алексей Алексеевич задумался. Отпил из чашечки кофе.
   — Знаете, Николай Иванович, давайте вместе пройдемся по вашему путешествию.
   — С самого начала? — с испугом спросил я.
   — Да нет, я вам подскажу, с чего начать… Мы уже кое-что знаем. Начните с Красноводска.
   Я начал рассказывать, на ходу вспоминая какие-то детали.
   — Люди, — перебил меня Алексей Алексеевич. — Перечисляйте людей, которых там видели, и смотрите на эти фотографии. Так будет легче.
   Я рассказал про казахов: и водителей, и двух коллег полковника Тараненко.
   Потом про паром «Нефтяник». Вспомнив паром,я вдруг узнал парня с фотографий похорон — это был тот самый смуглый славянин, следивший за нами, с которым нам пришлось разбираться в поезде.
   Я рассказал Алексею Алексеевичу про смуглого, про то, как он пытался избавиться от нас и как мы его потом самого выбросили.
   — Вы его убили? — попытался уточнить Алексей Алексеевич.
   — Не знаю, — признался я. — Он был контужен, без сознания. Мы его так и стовкнули. Про него потом спрашивали. Его кличка — Молдованин.
   Алексей Алексеевич был, казалось, доволен. Он обвел ручкой лицо парня на фотографии, а на другой стороне снимка что-то написал.
   Мы с ним говорили еще с полчаса. Вспомнил я и остальных троих — были они из той же цепочки событий. Двое участвовали в выгрузке оружия и загрузке в вагон наркотиков, а майор выгружал наркотики в железнодорожном тупике возле Батайска.
   — Ну ладно, — сказал под конец Алексей Алексеевич. — Мы неплохо посидели.
   Кстати, такой коттедж стоит всего двадцать долларов в день. С питанием. Это ведомственный санаторий… А эти ребята, — он кивнул на фотоснимки, — наши бывшие коллеги. На заработках…
   Он замолчал. Поджал нижнюю губу. Лицо его погрустнело.
   — А вам для меня ничего не передавали? — спросил я.
   — В каком смысле? Деньги? Или что?
   — Нет, меня интересует: я уже могу вернуться в Киев или нет?
   — Не знаю, — сказал Алексей Алексеевич. — Мне ничего об этом не говорили.
   Могу спросить. Я все равно буду завтра докладывать по нашему разговору.
   — У меня, кстати, тоже есть интересные фотографии, — произнес я как можно более интригующе.
   — Какие?
   — В двух словах не сказать. Похоже на убийство человека, который за кем-то следил…
   — Вы сами снимали?
   — Нет, это старая пленка, семьдесят четвертого года.
   Была в фотоаппарате, который я нашел в пустыне.
   — Интересно, — он кивнул. — Снимки дадите посмотреть? Может, наш архивный отдел купит у вас пленку.
   Мы договорились, что Алексей Алексеевич отвезет меня из санатория домой и подождет на улице, пока я вынесу ему старые фотографии.
   Пока мы ехали, я пытался понять, почему в разговоре он ни разу не упомянул полковника и почему он, зная о моем путешествии так много, ничего не знал о причине моего пребывания в Коломые. Это было странно. Хотя я понимал, что это киевские коллеги просветили его относительно моего путешествия, но и они бы этого не знали без помощи полковника Тараненко! Тогда почему ни слова о нем?
   Ладно, подумал я, когда передам ему фотографии, все-таки попрошу узнать у коллег: можно ли мне уже вернуться в Киев. Хорошо, если их заинтересует эта старая пленка. Тогда можно будет поторговаться. Пленка в обмен на «посадочную полосу» с обещанием безопасности. Интересно, может, эти ребята, которым я испортил взятие склада, уже давно на том свете, а я все нервничаю, беспокоюсь?
   Нет, пока точно мне ничего не известно, есть смысл беспокоиться. Не беспокоятся только покойники! В Коломыю мы доехали быстро. Машин на трассе почти не было.
   Отдав Алексею Алексеевичу конверт с фотографиями, я рассказал Гуле о поездке в санаторий и о разговоре. Мы сидели у себя в комнате. Гуля слушала меня и грызла ногти. Было видно, что она нервничает.
   — Все будет нормально, — попытался я успокоить ее. — Если в течение недели мы ничего от них не услышим, я сам съезжу в Киев. Нашли ведь они нас через Петра. Может, он что-нибудь знает?

Глава 74

   Ехать в Киев мне не пришлось. Утром дня через четыре возле калитки дома остановилась знакомая коричневая «шестерка». Алексей Алексеевич, снова в приличном костюме и галстуке, вызвал меня «прокатиться». Попросил взять с собой пленку и фотоаппарат.
   «Снова санаторий?» — думал я по дороге к калитке. В машине кроме Алексея Алексеевича сидел грузный мужчина с двойным подбородком, выглядевший, должно быть, старше своего возраста.
   — Это Олег Борисович, из Киева, — представил его мне владелец машины. — Так куда поедем?
   — У вас здесь есть приличный ресторан с отдельными кабинетами? — спросил Олег Борисович. Алексей Алексеевич усмехнулся.
   — Есть одно заведение, где мы можем посидеть одни…
   Минут через десять «шестерка» затормозила у павильончика. «Кафе Нектар» — прочитал я название.
   Олег Борисович бросил взгляд на это заведение и насупился.
   — У нас не столица, — извиняющимся тоном произнес Алексей Алексеевич. — Но здесь нас накормят и напоят, и я могу попросить никого больше не впускать…
   Олег Борисович выбирался из машины неохотно и с трудом.
   Кафе только-только открылось. Мы были первыми посетителями. Коротко остриженный, моложавый то ли официант, то ли администратор встретил нас улыбкой.
   Алексей Алексеевич что-то прошептал ему, и он вытащил из-за прилавка табличку «санитарный час» и, повесив ее снаружи, закрыл дверь изнутри.
   Мы уселись за неустойчивый столик, покрытый, правда, чистой белой скатертью.
   Моложавый оказался официантом, или, по крайней мере, совмещал. Он быстро и умело сервировал стол. Принес графинчик водки, половинки вареных яиц, украшенные сверху красной икрой и плавничком из масла, овощной салат.
   — Пепельницу, — хрипловатым голосом попросил Олег Борисович, вытащив из кармана пиджака пачку «Мальборо».
   Закурив, Олег Борисович достал из внутреннего кармана конверт из-под фотобумаги. Я сразу понял, что это были те самые фотографии. «Клюнули», — подумал я, хотя и так с самого начала все было ясно, ведь попросили меня взять с собой пленку и фотоаппарат.
   — Вы кому-нибудь говорили об этом? — Олег Борисович кивнул на конверт.

* * *

   — Жене. Она видела.
   — Вы же не женаты.
   — Не расписан, — поправил его я. — Но мы венчались, здесь.
   — Кто еще знает о фотоаппарате и пленке?
   — Фотограф из ателье, он ее проявил. Олег Борисович кивнул. Затянулся.
   Медленно выпустил изо рта дым.
   — А ваши друзья по приключениям? Этот Петр из УНСО? Его подруга?
   — Нет, они не знают.
   Олег Борисович улыбнулся, и от этой улыбки словно дополнительный вес щек лег на двойной подбородок.
   — Что ж это вы друзьям не рассказали о такой находке? — продолжал он.
   Алексей Алексеевич тем временем наполнил рюмочки из графина и положил себе в тарелку салата. Потом добавил к салату два яйца с икрой.
   — Я думал, что это просто фотоаппарат, я же не знал, что там…
   — А откуда вы знали, что пленка семьдесят четвертого года?
   — В палатке лежала газета «Вечерний Киев» за пятнадцатое апреля семьдесят четвертого года, вот я и подумал, что человек купил ее в дорогу, а потом просто не выбросил…
   — Газета у вас?
   — Да.
   — А палатка?
   — Я ее подарил отцу своей жены.
   — Веселенькая история, — хрипло нараспев протянул Олег Борисович и взял в руки рюмочку. — Ну что ж, господин Сотников, вы сами не знаете, сколько заработали! Ваше здоровье!
   Мы чокнулись, выпили. Стали закусывать.
   Я размазал на кусочке хлеба половину яйца с маслом и икрой.
   "Что это я заработал? — думал я. — Этот Олег Борисович был, видимо, важной шишкой. И если он прилетел из Киева только ради этой встречи, то ценность моей находки могла оказаться слишком высокой. А слишком — это не всегда хорошо.
   Человеку, одолжившему у кого-то слишком много денег, дешевле убить кредитора, чем возвращать эти деньги".
   Я покосился на Олега Борисовича. Он заметил мой взгляд. Перестал жевать.
   Потушил лежавшую в пепельнице и дымившую сигарету.
   — Фотоаппарат покажите! — сказал он.
   Я достал «Смену», протянул ему.
   Он расчехлил ее, внимательно осмотрел со всех сторон. Поднес объектив к глазам. Потом отодвинул тарелку, положил фотоаппарат на стол, а из кармана достал швейцарский карманный ножик. Вытащив из него маленькую отвертку, он поддел какой-то рычажок возле объектива, и объектив с частью передней панели отошел от корпуса.
   Улыбаясь, Олег Борисович показал нам фотоаппарат, вскрытый таким странным образом.
   — Теперь это почти антиквартиат, — грустно произнес он. — Видите, сюда вставлялась микрокассета для паралельной или самостоятельной съемки. — Он показал на маленькую нишу. — Кто-то ее вытащил… Кто-то, кто знал, где искать… Да, — Олег Борисович посмотрел на меня. Он хотел было что-то сказать, но появившийся с подносом официант остановил его желание.
   Официант поставил перед нами тарелки с отбивными и рисом. Пожелал приятного аппетита и чинно удалился, словно специально замедлив свои движения.
   — А этот… полковник Тараненко, он знает о фотоаппарате? — спросил он.
   — Нет.
   Олег Борисович довольно хмыкнул, взял в руки нож и вилку. Принялся за мясо.
   «Спросить его про Киев или не спросить? — лихорадочно думал я. — Подождать, пока он сам не скажет? Но он может и не сказать… Кто его знает?»
   — У вас жена не болтливая? — спросил, задержав перед ртом кусок отбивной, Олег Борисович.
   — Нет, она казашка, — сказал я и тут же подумал, что, может быть, не все казашки такие немногословные, как Гуля.
   — Казашка, — задумчиво повторил Олег Борисович и отправил кусок мяса в рот.
   Он жевал медленно и отвлеченно, словно это было каким-то посторонним действием. Главный действие происходило в его голове — он думал.
   Алексей Алексеевич снова наполнил рюмочки.
   — Как ее зовут? — спросил Олег Борисович.
   — Гуля.
   — За Гулю! — он поднял рюмку.
   Выпили. Снова зависло над столом молчание. Свинина была хорошо прожарена и щедро наперчена. Что нас точно объединяло, так это радостное поедание вкусного мяса.
   Я вдруг подумал, что они так мало говорят о полковнике, даже делают вид, что не знают его, потому что он действительно связан с каким-то секретным отделом. Ведь и о песке они ни разу не упомянули и меня не спросили. Я тоже о нем не говорил. Даже когда рассказывал про дорогу от Красноводска до Батайска, я умудрился несколько раз упомянуть и оружие в ящиках, и наркотики. Но ни слова о песке.
   Олег Борисович снова полез рукой во внутренний карман пиджака. Вытащил обычный конверт, протянул мне.
   — Это ваши билеты в Киев. На завтра, — сказал он. — Где пленка?
   Я протянул ему коробочку с пленкой.
   — Послезавтра утром вы будете в Киеве. Домой вам пока идти не советую.
   Остановитесь у знакомых. В одиннадцать перезвоните мне. Встретимся, тогда и произведем расчет за ваши находки.
   Я был поражен. Видимо, мое лицо выразило такую смесь чувств, что Олег Борисович не мог не ухмыльнуться. Ему, наверно, нравилось удивлять людей.
   Я вытащил из конверта билеты, посмотрел на номер поезда, тип вагона. Два билета СВ!
   — Настоящие! — сказал Олег Борисович. Когда официант принес счет, Олег Борисович и Алексей Алексеевич несколько минут вежливо спорили о том, кто будет платить за обед. Выиграл, как я и ожидал, Олег Борисович. Он же аккуратно спрятал счет в свое портмоне.
   За дверью кафе нас всех ожидал сюрприз. Все четыре колеса коричневой «шестерки» были спущены. Алексей Алексеевич выматерился, поправил очки и осмотрелся по сторонам. Олег Борисович тяжело вздохнул.
   Олег Борисович подвез меня на такси к калитке. Я все еще был во вздернутом, немного озадаченном состоянии. На вопрос Гули: «Ну как?», я показал ей билеты. Впервые на ее лице я увидел одновременно и счатливую улыбку, и слезы в глазах.
   — Надо купить чемоданы, — сказала она. — Как-то неудобно с баулом…
   Я кивнул.

Глава 75

   Поезд опоздал в Киев на полчаса. Над вокзалом светило осеннее солнце. Под вагоном толпились встречающие и носильщики. Один из носильщиков бросился помогать, увидев, что я спускаюсь на платформу с двумя чемоданами в руках и рюкзаком на спине.
   Сторговавшись, мы сгрузили вещи на его тележку и теперь шли с Гулей за ним к остановке такси. Тележка поскрипывала.
   Вчерашний день, полный суеты, словно все еще продолжался. В рюкзаке лежал пирог с капустой, испеченный Ольгой Мыколаивной на скорую руку. «Прыйидэтэ до Петра, а там пусто, нэма шо йисты…» — говорила она, стоя с пирогом в руках над нами, пока мы набивали вещами купленные утром чемоданы. Она потом еще раз приходила и всякий раз с чем-то. Подарила Гуле вышитую украинскую сорочку.
   Потом принесла банку варенья. Потом еще раз написала на бумажке киевские адрес и телефон Петра. «Цэ в иншый карман покладить, якщо одну адресу вкрадуть, по ций знайдетэ. Пэрэдастэ йому прывит, нэхай прыйижджае!»
   Таксист содрал за пятиминутную поездку пять долларов, но у меня не было ни сил, ни желания с ним спорить.
   Петр и Галя встретили нас радушно, как родственников. Я на минуту и сам вдруг почувствовал между нами это невидимое родство.
   Они дали нам в распоряжение свою спальню. Туда мы снесли вещи, переоделись.
   Потом, оставив Гулю в квартире Петра, я вышел на улицу. Купил телефонную карточку и позвонил Олегу Борисовичу.
   — Николай Иванович, с приездом! — обрадованно произнес Олег Борисович. — Давайте в половине первого у могилы патриарха, под колокольней Софиевско-го собора.
   — Хорошо.
   — До встречи, — произнес Олег Борисович и положил трубку.
   Я вернулся к Петру.
   За окном светило солнце. До встречи с Олегом Борисовичем оставалось сорок минут. Снова оставив Гулю вместе с Галей, — Петр вышел куда-то по своим делам — я поехал на встречу.
   Олег Борисович подъехал к могиле патриарха на темно-синем «БМВ». Не без труда он выбрался из машины, потом, наклонившись к открытой двери, сказал что-то шоферу и направился ко мне.
   На нем был элегантный серый костюм, который каким-то таинственным образом не то чтобы скрывал грузную фигуру Олега Борисовича, а скорее переключал внимание на себя, на свой покрой. В левой руке он нес кожаный дипломат.
   — Ну как доехали? — спросил он, кивнув в знак приветствия.
   — Хорошо, спасибо.
   — Пойдемте, присядем на солнышке, — он жестом показал на открытую дверь в монастырь-заповедник;
   Мы уселись на свободной скамейке. Он положил дипломат на колени и скрестил руки на груди.
   Я осмотрелся. На территории заповедника несколько молодых мамаш катали коляски с детьми. Через скамейку от нас сидела парочка пенсионеров. У входа в собор без дела стоял фотограф, обвешанный аппаратурой. Рядом с ним на треноге висел стенд с образцами фотографий.
   — У вас пакет или сумка есть? — спросил Олег Борисович, обернувшись ко мне.
   — Нет.
   — Да? — удивился он. — А вы что, деньги в карманах понесете? Хотя вам, тут, конечно, недалеко.
   — Деньги? — переспросил я.
   — Ну да, я же сказал вам в Коломые. Олег Борисович смотрел на меня с улыбкой и, казалось, получал удовольствие от моего недоумения.
   — Скажите, — снова заговорил он. — А кроме палатки, газеты и фотоаппарата вы там ничего не находили?
   — Нет.
   — Ну ладно, здесь, — он хлопнул ладонью по лежавшему на коленях дипломату, — десять тысяч долларов… Пять тысяч за фотоаппарат и пленку, три тысячи за то, что больше никто, кроме вас и вашей жены, не будет знать об этой пленке.
   — А две тысячи? — спросил я озадаченно.
   — А две тысячи — это часть другой суммы, аванс, так сказать… — Олег Борисович приоткрыл дипломат, наклонив голову, заглянул внутрь и снова прихлопнул его крышку.
   — Вас, наверно, интересует, почему вы получаете так много денег?
   Я кивнул.
   Олег Борисович достал из внутреннего кармана пиджака конверт. В конверте лежали только три отпечатка той старой пленки, те самые, на которые первым обратил внимание покойный фотограф Витя.
   — Вот это — Иван Роговой, — Олег Борисович придавил указательным пальцем на фотографии с сидевшим на песке пленником первого мужчину слева. — Сейчас — депутат Российской Думы, этот, он перевел палец на второго стоявшего. — Зампред акционерного общества «Саха-Алмаз-экспорт», третий — сейчас в руководстве КГБ Белоруссии… Тот, что справа, был директором Московского «Стройинвестбанка», два года назад пропал без вести.
   — Там был еще один, — сказал я. — На других фотоснимках.
   — Да, да, — кивнул Олег Борисович. — Про того пока ничего не известно.
   — А это кто? — Я показал пальцем на связанного.
   — Это мой брат, майор Науменко, — голос Олега Борисовича задрожал. — Когда-нибудь я расскажу подробнее, а сейчас мне пора.
   — Майор Науменко? — переспросил я. — Но ведь его похоронили рядом с могилой дервиша! То есть, значит, это не его похоронили… Он здесь? — Я показал взглядом на фотографию с песчаной могилой.
   — Нет, он там. Здесь, — Олег Борисович посмотрел на ту же фотографию, — никого нет. Могилку насыпали шутки ради. Баловались… А майора на шхуне доставили на Мангышлак. Остается узнать, что произошло там.
   Я вдруг понял, что история, расказанная полковником Тараненко, не совпадает с историей, которую рассказывают эти снимки.
   — Подождите, — сказал я Олегу Борисовичу. — Но если он шел туда, чтобы узнать что-то о материальных проявлениях духа, то зачем ему следить за шхуной?
   Олег Борисович ответил на мой вопрос немым удрученным взглядом. Тяжело вздохнул.
   — Нельзя смешивать духовные поиски с оперативной работой, — произнес он после минутной паузы. — Или одно, или другое. Или смерть…
   Он раскрыл дипломат, вытащил оттуда коричневый бумажный пакет и передал мне.
   — Не потеряйте, — сказал он, пытаясь улыбнуться. Мы шли к выходу из заповедника. Сейчас он сядет в темно-синий «БМВ» и уедет. А так хотелось бы задать ему еще пару вопросов. И, конечно, услышать ответы.
   Я покосился на него. Он это заметил. Мы уже подходили к машине.
   — А где сейчас полковник Тараненко? — спросил я негромко.
   Олег Борисович, удивленный вопросом, приподнял брови.
   — Думаю, что в Одессе, в санатории имени Чкалова, — сказал он. — Отдыхает… Ну всего доброго! Возьмите мою визитку. Если что — звоните!
   — А когда я могу перебраться домой? — поинтересовался я.
   — Завтра после обеда, — ответил он.
   Проводив машину взглядом, я посмотрел на аккуратный прямоугольничек плотной бумаги. Прочитал: "НАУМЕНКО ОЛЕГ БОРИСОВИЧ, директор совместного украинско-казахского предприятия «КАРАКУМ лтд».
   Озадаченный, я пошел напрямик через площадь к своему дому, помахивая в такт шагам коричневым бумажным пакетом. Постоял пару минут перед входом в парадное. Оставались сутки и я снова буду жить у себя дома.

Глава 76

   На следующий день, собрав свои вещи и вежливо отказавшись от помощи Петра, мы поймали частника и за троячку доехали до Софиевской площади.
   Внутри у меня все бурлило от радости. Я почему-то думал, что Гуля в этот момент испытывает за меня настоящую гордость.
   Поднявшись на третий этаж, мы опустили вещи на пол. Я достал из карманчика рюкзака ключ, вставил его в замочную скважину и тут мое внимание отвлекла какая-то плакетка, привешенная слева от двери. Сделав шаг влево, я прочитал латунную вывеску и у меня отвисла челюсть.
   Вывеска сообщала, что за этими железными дверьми находится "Склад детского питания благотворительного фонда «Корсар».
   После нескольких минут оцепенения моя рука механически потянулась к звонку. Я нажал кнопку несколько раз. За дверью было тихо. Никто не спешил открыть вход в склад, ранее бывший моей квартирой.
   Взгляд мой сполз на торчащий в замочной скважине ключ. Я даже не попробовал еще открыть дверь, хотя было бы глупо думать, что хозяева этого «склада» не поменяли бы дверной замок.
   К моему удивению замок был тот же и он охотно поддался моему ключу. С опаской я открыл двери, сначала заглянул, потом шагнул внутрь, попросив Гулю обождать на площадке.
   Внешне квартира была той же. Никаких очевидных изменений я не заметил. Все покрыто пылью.
   Подумав, что вывеской меня пытались припугнуть те, кого я не пустил на настоящий склад, я успокоился. Прошло уже немало времени. Да и вывеску они вешали, думая, что я здесь, в Киеве. Потом, наверно, забыли. Я позвал Гулю внутрь. Занес вещи в прихожую. Еще раз зашел в комнату. И тут же зацепился взглядом за что-то непонятное. В единственной комнате моей маленькой квартиры появилась стандартная двухметровая дверь, ведущая, судя по всему, к соседям.
   Озадаченный, подошел и остановился перед ней. Вспомнил, что за стенкой жил вышедший на пенсию адвокат, с которым я несколько раз сталкивался на лестничной площадке, но ни разу нормально не поговорил.
   Я потянул дверь на себя и она открылась. За ней находилась такая же комната, как и моя. Только у ее единственного окна стоял современный письменный стол с телефономфаксом, а под стеной — ряды картонных ящиков со знакомыми наклейками финского детского питания.
   Прикрыв за собой дверь, я быстро подошел к столу. Первое, на что я обратил внимание, была полупрозрачная прямоугольная пластиковая коробочка, в которой лежала пачка визиток. Я открыл коробочку и, взяв одну визитку, поднес ее к глазам.