Ее спокойный сон вызывал у Виктора странное раздражение. На мгновение показалось, что Нина – совершенно чужой человек, которому наплевать на них с Соней. И тут же Соня показалась ближе и роднее, словно переживания за жизнь Миши сблизили их.
Виктор смотрел на спавшую спиной к нему Нину. Нет, думал он, скорее всего не ее спокойный сон был причиной его минутного раздражения – это его ночное бодрствование не давало ему покоя.
Виктор, стараясь не разбудить Нину, встал. Одел халат и, пройдя в гостиную, наклонился над Соней.
Соня спала. Спала беспокойно и во сне всхлипывала.
Постояв над ней пару минут, Виктор зашел на кухню, закрыв за собой двери, и, не включая свет, уселся за стол.
Темнота и тишина окружающего мира усиливали размеренное тиканье старого будильника, стоявшего на подоконнике. Оно звучало неожиданно громко и Виктор растерянно посмотрел на этот маленький, прикрывшийся полумраком источник звука. Ему хотелось заставить его замолчать. Взяв в руки будильник, Виктор поднес его к глазам. Его не интересовало время, то время, ради правильности которого работал этот простой и надежный механизм. Виктору хотелось полной тишины, но тиканье стало еще громче и, понимая, что, как это ни глупо, но остановить ход будильника способно только само время, он вынес его в коридор и, опустив на пол под входной дверью, вернулся.
Прислушался и, не услышав даже отдаленного звука часов, Виктор успокоился.
В доме напротив горело одно окно. Виктор присмотрелся и увидел в этом окне женщину.
Она сидела за столом и читала. И хотя нельзя было рассмотреть ее лица.
Виктор вдруг проникся к ней какой-то теплотой, сочувствием, словно она была его товарищем по несчастью.
Он смотрел на нее, на ее неподвижную позу – она сидела подперев подбородок руками и только иногда правая рука опускалась к книге и переворачивала страницу.
В какой-то момент ему показалось, что на улице стало светлее и он, бросив взгляд на небо, увидел выбравшуюся из-за облаков луну, бледножелтую, обрезанную пополам. Но, показав себя Виктору, луна снова скрылась за невидимыми облаками.
Виктор возвратил свой взгляд на горящее окно. Женщина уже стояла у плиты. Она зажгла комфорку и поставила на нее чайник. Снова вернулась к столу и снова засела за книгу.
– Хорошо, что кончился дождь, – подумал вдруг Виктор, вспомнив дрожавшие на оконном стекле капли.
Он посмотрел на закрытую дверь в коридор. Вспомнил Мишину привычку сначала толкнуть двери, постоять немного в проеме, а потом, подойдя к сидящему за столом хозяину, упереться грудкой в колени. Так захотелось, чтобы дверь сейчас открылась и в проеме застыл пингвин.
Просидев на кухне сполчаса, он также тихонько вернулся в спальню и снова забрался под одеяло. И заснул, все еще слыша всхлипывания спящей Сони.
Утром Нина разбудила его.
– Кто-то опять приходил ночью… – взволнованно сказала она.
– Что там? – сонным голосом просил Виктор. – Опять что-то принесли?..
– Нет, – она мотнула головой. – Зато оставили будильник в коридоре под дверью.
– А-а, – успокаивающе пробурчал Виктор. – Это я…
– Зачем? – удивилась Нина.
– Он громко тикал… – ответил Виктор и снова занырнул в дрему, не заметив, как Нина вопросительно и с недоумением посмотрела на него.
Проснулся около одиннадцати. В квартире было тихо. На улице светило солнце.
На кухне он обнаружил свой завтрак и записку.
«Скоро придем. Пошли гулять. Нина.»
Виктор, умывшись, взял в руки визитку, оставленную ветеринаром, забравшим Мишу в лечебницу. Позвонил.
– Илью Семеновича можно?
– Да, я слушаю, – ответил мягкий бархатный голос.
– Это хозяин пингвина… Миши…
– Здравствуйте, – сказал невидимый Илья Семенович. – Ну что я вам могу сказать? Предварительно – у него грипп с серьезным осложнением.
Сегодня вечером сделаем томографию – тогда уже можно будет говорить конкретнее…
– А как он сейчас? – спросил Виктор.
– Боюсь, что также.
– Его можно проведать?
– К сожалению, нет. Мы этого не практикуем. Наберитесь терпения.
Можете звонить каждый день, я буду держать вас в курсе, – пообещал напоследок Илья Семенович.
Виктор вернулся на кухню. Съел два холодных вареных яйца. Выпил чаю.
Вытащил из-под стола пишмашинку. В ней все еще торчал незаконченный «крестик» на некого Бондаренко, директора частного похоронного бюро «Бродвэй». Горькая ирония тронула губы Виктора улыбкой. Он представил себе, насколько «проффесиональными» будут похороны этого человека.
Представил себе его коллег, чинно стоящих у великолепного гроба с позолоченными ручками.
– А что там у него подчеркнуто? – задался вдруг вопросом Виктор, уже не помня ничего из досье этого Бондаренко.
Нашел в папке три листика. Посмотрел на подчеркнутый текст.
«В 1995 году Вячеслав Бондаренко организовал захоронение нескольких неидентифицированных изувеченных трупов в одной братской могиле на сельском кладбище в селе Белогородка. Есть основания полагать, что среди захороненных были тела исчезнувших накануне капитана Головатко из Отдела по борьбе с организованной преступностью и майора СБУ Проченко. Бондаренко подозревается в организации еще нескольких подобных захоронений в селах Киевской области, совершенных на протяжении 1992, 1993 и 1994 годов.»
Ирония покинула Виктора. Он встал из-за стола, сварил себе кофе и пошел на балкон.
Желая отвлечься хотя бы на пять минут от похоронной темы, он смотрел на окна дома напротив, пытаясь определить, в каком из них горел свет прошлой ночью. Но сейчас, при ярком дневном свете все они казались ему одинаковыми.
65
66
67
68
Виктор смотрел на спавшую спиной к нему Нину. Нет, думал он, скорее всего не ее спокойный сон был причиной его минутного раздражения – это его ночное бодрствование не давало ему покоя.
Виктор, стараясь не разбудить Нину, встал. Одел халат и, пройдя в гостиную, наклонился над Соней.
Соня спала. Спала беспокойно и во сне всхлипывала.
Постояв над ней пару минут, Виктор зашел на кухню, закрыв за собой двери, и, не включая свет, уселся за стол.
Темнота и тишина окружающего мира усиливали размеренное тиканье старого будильника, стоявшего на подоконнике. Оно звучало неожиданно громко и Виктор растерянно посмотрел на этот маленький, прикрывшийся полумраком источник звука. Ему хотелось заставить его замолчать. Взяв в руки будильник, Виктор поднес его к глазам. Его не интересовало время, то время, ради правильности которого работал этот простой и надежный механизм. Виктору хотелось полной тишины, но тиканье стало еще громче и, понимая, что, как это ни глупо, но остановить ход будильника способно только само время, он вынес его в коридор и, опустив на пол под входной дверью, вернулся.
Прислушался и, не услышав даже отдаленного звука часов, Виктор успокоился.
В доме напротив горело одно окно. Виктор присмотрелся и увидел в этом окне женщину.
Она сидела за столом и читала. И хотя нельзя было рассмотреть ее лица.
Виктор вдруг проникся к ней какой-то теплотой, сочувствием, словно она была его товарищем по несчастью.
Он смотрел на нее, на ее неподвижную позу – она сидела подперев подбородок руками и только иногда правая рука опускалась к книге и переворачивала страницу.
В какой-то момент ему показалось, что на улице стало светлее и он, бросив взгляд на небо, увидел выбравшуюся из-за облаков луну, бледножелтую, обрезанную пополам. Но, показав себя Виктору, луна снова скрылась за невидимыми облаками.
Виктор возвратил свой взгляд на горящее окно. Женщина уже стояла у плиты. Она зажгла комфорку и поставила на нее чайник. Снова вернулась к столу и снова засела за книгу.
– Хорошо, что кончился дождь, – подумал вдруг Виктор, вспомнив дрожавшие на оконном стекле капли.
Он посмотрел на закрытую дверь в коридор. Вспомнил Мишину привычку сначала толкнуть двери, постоять немного в проеме, а потом, подойдя к сидящему за столом хозяину, упереться грудкой в колени. Так захотелось, чтобы дверь сейчас открылась и в проеме застыл пингвин.
Просидев на кухне сполчаса, он также тихонько вернулся в спальню и снова забрался под одеяло. И заснул, все еще слыша всхлипывания спящей Сони.
Утром Нина разбудила его.
– Кто-то опять приходил ночью… – взволнованно сказала она.
– Что там? – сонным голосом просил Виктор. – Опять что-то принесли?..
– Нет, – она мотнула головой. – Зато оставили будильник в коридоре под дверью.
– А-а, – успокаивающе пробурчал Виктор. – Это я…
– Зачем? – удивилась Нина.
– Он громко тикал… – ответил Виктор и снова занырнул в дрему, не заметив, как Нина вопросительно и с недоумением посмотрела на него.
Проснулся около одиннадцати. В квартире было тихо. На улице светило солнце.
На кухне он обнаружил свой завтрак и записку.
«Скоро придем. Пошли гулять. Нина.»
Виктор, умывшись, взял в руки визитку, оставленную ветеринаром, забравшим Мишу в лечебницу. Позвонил.
– Илью Семеновича можно?
– Да, я слушаю, – ответил мягкий бархатный голос.
– Это хозяин пингвина… Миши…
– Здравствуйте, – сказал невидимый Илья Семенович. – Ну что я вам могу сказать? Предварительно – у него грипп с серьезным осложнением.
Сегодня вечером сделаем томографию – тогда уже можно будет говорить конкретнее…
– А как он сейчас? – спросил Виктор.
– Боюсь, что также.
– Его можно проведать?
– К сожалению, нет. Мы этого не практикуем. Наберитесь терпения.
Можете звонить каждый день, я буду держать вас в курсе, – пообещал напоследок Илья Семенович.
Виктор вернулся на кухню. Съел два холодных вареных яйца. Выпил чаю.
Вытащил из-под стола пишмашинку. В ней все еще торчал незаконченный «крестик» на некого Бондаренко, директора частного похоронного бюро «Бродвэй». Горькая ирония тронула губы Виктора улыбкой. Он представил себе, насколько «проффесиональными» будут похороны этого человека.
Представил себе его коллег, чинно стоящих у великолепного гроба с позолоченными ручками.
– А что там у него подчеркнуто? – задался вдруг вопросом Виктор, уже не помня ничего из досье этого Бондаренко.
Нашел в папке три листика. Посмотрел на подчеркнутый текст.
«В 1995 году Вячеслав Бондаренко организовал захоронение нескольких неидентифицированных изувеченных трупов в одной братской могиле на сельском кладбище в селе Белогородка. Есть основания полагать, что среди захороненных были тела исчезнувших накануне капитана Головатко из Отдела по борьбе с организованной преступностью и майора СБУ Проченко. Бондаренко подозревается в организации еще нескольких подобных захоронений в селах Киевской области, совершенных на протяжении 1992, 1993 и 1994 годов.»
Ирония покинула Виктора. Он встал из-за стола, сварил себе кофе и пошел на балкон.
Желая отвлечься хотя бы на пять минут от похоронной темы, он смотрел на окна дома напротив, пытаясь определить, в каком из них горел свет прошлой ночью. Но сейчас, при ярком дневном свете все они казались ему одинаковыми.
65
Следующее утро тоже началось со звонка в Феофанию. Но Ильи Семеновича на месте не было и Виктору нечего было сказать стоявшей рядом Соне.
– Я через полчаса еще раз позвоню! – пообещал ей Виктор.
Соня молча отошла к балконной двери.
– Хочешь, сегодня вечером пойдем в цирк? – наклонилась к ней Нина.
Соня отрицательно мотнула головой.
Виктор хотел было идти на кухню работать, как вдруг позвонил телефон.
Соня и Нина обернулись на его звонок. Виктор снял трубку, тоже подумав, что звонят из ветлечебницы, но это был главный редактор.
Игорь Львович был явно недоволен. «Я не прошу тебя писать философские шедевры! – Почти кричал он. – Делай простой проффесиональный текст, но будь добр делай его быстро! Я не могу ждать целую неделю, чтобы получить от тебя всего пять-шесть текстов!..» Виктор слушал главного и мрачно кивал. «Ты понял, что я сказал?» – уже более спокойным голосом спросил главный, видно сам устав от своего раздражения. «Понял.» – ответил Виктор и опустил трубку. Он уже привык, что телефонные разговоры с главным были настолько деловыми, что не допускали ни «здрасте», ни «до свидания».
– Кто это? – спросила стоявшая у балконной двери Нина.
– По работе… – сказал Виктор, вздохнул и снова поднес трубку к уху.
Набрал телефон ветлечебницы.
На этот раз Илья Семенович был на месте.
– Нам надо встретиться, – сказал он и в его голосе Виктор услышал обреченность.
– Мне подъехать? – спросил Виктор.
– Нет, не стоит. Давайте встретимся в городе. В одиннадцать в кафе «Старый Киев», на Крещатике.
– А как я вас узнаю? – спросил Виктор.
– Не думаю, что там будет много людей, – сказал Илья Семенович. – Но, во всяком случае, я буду в сером плаще и в твидовой кепке. Худой, невысокий, с усами…
– Ну что? – с нетерпением спросила Соня.
– Наверно, ему лучше, – обманул ее Виктор. – Я сейчас поеду к врачу и все точно узнаю…
На самом деле у него были плохие предчувствия. Иначе с чего бы понадобился этот разговор с Ильей Семеновичем в кафе на Крещатике? Ведь для хорошей новости достаточно телефона! Или, может быть, ветеринар хотел поговорить о деньгах? Ведь Виктор ничего пока не заплатил, а одно только пребывание Миши в лечебнице стоит пятьдесят долларов в день!
Мысль о том, что разговор в кафе, возможно, будет касаться оплаты лечения, немного успокоила Виктора.
На улице снова светило солнце. Возле парадного две соседских девчонки играли в резинку и Виктору пришлось их обойти.
Когда он спустился в подвальчик кафе, Игорь Семенович его уже ждал.
Он стоял за высоким столиком, на котором стояла чашечка кофе. Больше в кафе никого не было. Даже за стойкой и кофеваркой никого не было видно.
Поздоровавшись с Виктором, Илья Семенович подошел к стойке и громко постучал ладонью.
– Еще один кофе! – сказал он появившейся из подсобки женщине и вернулся к Виктору.
– Ну как там? – спросил Виктор.
Илья Семенович вздохнул.
– У вашего питомца, похоже, врожденный порок сердца, – сказал он. – Любая радикальная попытка вылечить его грипп может его убить… Но у него и без гриппа почти нет шансов. Разве что… – и Илья Семенович выжидательно посмотрел в глаза Виктору.
– Это касается денег? – догадался Виктор.
– И денег тоже, – проговорил Илья Семенович. – Но кроме денег – это еще и чисто принципиальный вопрос… Вопрос к вам. Я не знаю, насколько дорог вам ваш питомец?
– Возьмите кофе! – вдруг крикнула из-за спины Виктора барменша.
Когда он подошел за своей чашкой, барменши за стойкой уже не было.
– Вы просто скажите, сколько это может стоить! – проговорил, вернувшись к столику, Виктор.
– Ладно. Постараюсь объяснить вам попроще. – Илья Семенович сделал сильный вдох, словно собирался надолго задержать дыхание. – Единственный шанс для вашего пингвина – это операция на сердце. Если точнее, то ему нужна пересадка сердца.
– Да, но как? – Виктор ошалело посмотрел на ветеринара. – Где вы возьмете еще одно сердце пингвина?
– В этом и вопрос принципа. – Илья Семенович кивнул. – Я советовался с профессором кардиологии из Больницы Ученых… Мы пришли к выводу, что ему можно трансплантировать сердце трех-четырехлетнего ребенка…
Виктор поперхнулся кофе и опустил чашечку на столик, немного разлив.
– Это, по крайней мере, при положительном исходе операции сможет продлить его жизнь на несколько лет. Иначе… – и Илья Семенович развел руками. – Ну и еще, чтобы сразу ответить на все ваши возможные вопросы: стоимость самой операции – как для вас всего пятнадцать тысяч долларов.
Вообщем-то совсем немного. Донорское сердце?.. Тут вы можете поискать по своим каналам, или, если доверите, мы сами поищем. Я пока затрудняюсь назвать его цену. Бывает, что органы попадают к нам совершенно бесплатно…
– Поискать по своим каналам? – повторил ошарашенный Виктор. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что в Киеве есть детские больницы, в каждой больнице есть реанимация, – спокойно говорил Илья Семенович. – Вы можете познакомиться с врачами, только не говорите им, что орган нужен для пингвина. Просто, скажите, что необходимо найти сердце трех-четырехлетнего ребенка для трансплантации. Пообещайте хорошее вознаграждение. Они вас будут держать в курсе…
– Нет, – мотнул головой Виктор.
– Что нет? – спросил Илья Семенович. – Ладно. Вам нужно все спокойно обдумать. Телефон мой у вас есть. Единственное – прошу не думать слишком долго. Кроме того – это же ваши деньги тикают… Ну, жду звонка!
Илья Семенович вышел из кафе, оставив Виктора наедине с самим собой.
Допивать холодный кофе Виктору не хотелось. Он тоже вышел и побрел по Крещатику в сторону Главпочтамта.
Светило солнце, но он не замечал его. Мимо проходили люди, но он не обращал на них никакого внимания. И даже когда какой-то парень толкнул его плечом в подземном переходе, он не обернулся. И сам толкнул цыганку, пытавшуюся остановить его и попросить денег.
– Что-то не то в этой жизни, – глядя себе под ноги, на ходу думал он.
– Или это сама жизнь изменилась, оставшись только внешне прежней, простой и понятной. А внутри ее словно сломался механизм и теперь неизвестно, чего ждать от знакомых предметов. От буханки украинского хлеба, от уличного телефонного автомата. Что-то чужое и невидимое прячется за всякой знакомой поверхностью, внутри каждого дерева, внутри каждого человека. Все только кажется знакомым с детства.
Пройдя мимо бывшего музея Ленина, Виктор остановился. Как-то странно оглянулся по сторонам, словно выискивая в знакомом городском пейзаже незамеченные раньше детали. Посмотрел на видневшуюся за парковой лестницей стальную дугу монумента дружбы двух народов, на руины филармонии, на рекламный щит, с которого обильно лился нарисованный французский шампунь.
«Ваши волосы вызовут зависть!»
Под рекламным щитом остановился набитый 62-й автобус. Из него выбрались несколько пассажиров и он сразу тронулся. На остановке осталась стоять сердитая толпа. Автобус свернул вправо и покатился вниз по Владимирскому спуску.
Виктор, проводив его взглядом, тоже пошел вниз по спуску, на Подол.
Остались позади нижняя станция фуникулера и Речной вокзал.
Владимирский спуск выровнялся и влился в улицу Сагайдачного.
Виктор остановился возле бара «Бахус». Зашел.
Взяв стакан красного сухого, он уселся за столик. Пригубил вина и вздохнул.
– Почему именно сердце ребенка? – думал он. – Почему не собачье? Или, может быть, овцы?..
За соседним столом кампания ребят вливала водку в бокалы с пивом.
Виктор сделал еще один глоток. Язык ощутил приятную терпкость вина.
На смену волнению и нервно метавшимся мыслям приходило спокойствие.
– И действительно, – продолжал думать он. – У пингвина гораздо больше общего с человеком, чем с собакой или овцой. Оба они – и человек, и пингвин – животные вертикальные, стоящие на двух вместо четырех… Да и пингвин, в отличие от человека, кажется никогда не имел четырехлапых предков.
И Виктор вспомнил рукопись Пидпалого – единственное, что он прочитал в своей жизни о пингвинах. Вспомнил, что у пингвинов отцы воспитывают и выращивают своих детей и при этом из года в год остаются верными мужьями.
Вспомнил, что пингвины хорошо ориентируются по солнцу, что у них – врожденное чувство коллективизма… Вспомнилась квартира Пидпалого, запах дыма… И мысли снова вернулись к Мише.
Виктор допил стакан и взял второй. Кампания ребят, пошатываясь, вышла из бара. Виктор остался один. Посмотрел на часы – полпервого. В бар заглядывало солнце и его лучи, падая на стол, за которым сидел Виктор, опрокидывали силуэт стакана и создавали маленькие тени рассыпаных по столу крошек.
– Надо делать ему операцию, – думал, пьянея, Виктор. – Пускай они сами все делают, пускай! Денег должно хватить. Деньги можно взять из сумки на шкафу. Ничего, что это Сонины…
Вернувшись домой, Виктор, не обедая, улегся спать. Нины с Соней не было.
Проснулся к четырем. В голове шумело.
Заварил кофе. Уселся на свое место.
Когда шум в голове затих и кофейная горечь немного его взбодрила, снова задумался о Мише. Но вместе с винными парами его покинула самоуверенность. И он, вытащив из-под стола пишмашинку, попробовал отвлечь себя работой. Вспомнил утренний звонок главного. «Да, – подумал. – Он прав. Надо исправляться…» И замер перед машинкой, перед белым листом бумаги, ожидавшим текста.
Взял в руку папку. Просмотрел досье. Только одно оставалось еще неиспользованным и он вчитался в текст.
Вскоре вернулись Нина с Соней.
– Мы у Сережиной мамы были, – сказала она, раздевая Соню. – Она волнуется: Сережа уже две недели не звонил…
– Как Миша? – спросила Соня, зайдя в носочках на кухню.
– Иди одень тапочки! – строго сказал ей Виктор. – Врач обещал его вылечить, – добавил он уже вослед Соне, послушно вытаскивавшей из-под вешалки свои тапочки. – Но ему пока придется остаться в больнице…
– А мы можем к нему поехать? – спросила Соня.
– Нет, – ответил Виктор. – Людей туда не пускают…
– Я через полчаса еще раз позвоню! – пообещал ей Виктор.
Соня молча отошла к балконной двери.
– Хочешь, сегодня вечером пойдем в цирк? – наклонилась к ней Нина.
Соня отрицательно мотнула головой.
Виктор хотел было идти на кухню работать, как вдруг позвонил телефон.
Соня и Нина обернулись на его звонок. Виктор снял трубку, тоже подумав, что звонят из ветлечебницы, но это был главный редактор.
Игорь Львович был явно недоволен. «Я не прошу тебя писать философские шедевры! – Почти кричал он. – Делай простой проффесиональный текст, но будь добр делай его быстро! Я не могу ждать целую неделю, чтобы получить от тебя всего пять-шесть текстов!..» Виктор слушал главного и мрачно кивал. «Ты понял, что я сказал?» – уже более спокойным голосом спросил главный, видно сам устав от своего раздражения. «Понял.» – ответил Виктор и опустил трубку. Он уже привык, что телефонные разговоры с главным были настолько деловыми, что не допускали ни «здрасте», ни «до свидания».
– Кто это? – спросила стоявшая у балконной двери Нина.
– По работе… – сказал Виктор, вздохнул и снова поднес трубку к уху.
Набрал телефон ветлечебницы.
На этот раз Илья Семенович был на месте.
– Нам надо встретиться, – сказал он и в его голосе Виктор услышал обреченность.
– Мне подъехать? – спросил Виктор.
– Нет, не стоит. Давайте встретимся в городе. В одиннадцать в кафе «Старый Киев», на Крещатике.
– А как я вас узнаю? – спросил Виктор.
– Не думаю, что там будет много людей, – сказал Илья Семенович. – Но, во всяком случае, я буду в сером плаще и в твидовой кепке. Худой, невысокий, с усами…
– Ну что? – с нетерпением спросила Соня.
– Наверно, ему лучше, – обманул ее Виктор. – Я сейчас поеду к врачу и все точно узнаю…
На самом деле у него были плохие предчувствия. Иначе с чего бы понадобился этот разговор с Ильей Семеновичем в кафе на Крещатике? Ведь для хорошей новости достаточно телефона! Или, может быть, ветеринар хотел поговорить о деньгах? Ведь Виктор ничего пока не заплатил, а одно только пребывание Миши в лечебнице стоит пятьдесят долларов в день!
Мысль о том, что разговор в кафе, возможно, будет касаться оплаты лечения, немного успокоила Виктора.
На улице снова светило солнце. Возле парадного две соседских девчонки играли в резинку и Виктору пришлось их обойти.
Когда он спустился в подвальчик кафе, Игорь Семенович его уже ждал.
Он стоял за высоким столиком, на котором стояла чашечка кофе. Больше в кафе никого не было. Даже за стойкой и кофеваркой никого не было видно.
Поздоровавшись с Виктором, Илья Семенович подошел к стойке и громко постучал ладонью.
– Еще один кофе! – сказал он появившейся из подсобки женщине и вернулся к Виктору.
– Ну как там? – спросил Виктор.
Илья Семенович вздохнул.
– У вашего питомца, похоже, врожденный порок сердца, – сказал он. – Любая радикальная попытка вылечить его грипп может его убить… Но у него и без гриппа почти нет шансов. Разве что… – и Илья Семенович выжидательно посмотрел в глаза Виктору.
– Это касается денег? – догадался Виктор.
– И денег тоже, – проговорил Илья Семенович. – Но кроме денег – это еще и чисто принципиальный вопрос… Вопрос к вам. Я не знаю, насколько дорог вам ваш питомец?
– Возьмите кофе! – вдруг крикнула из-за спины Виктора барменша.
Когда он подошел за своей чашкой, барменши за стойкой уже не было.
– Вы просто скажите, сколько это может стоить! – проговорил, вернувшись к столику, Виктор.
– Ладно. Постараюсь объяснить вам попроще. – Илья Семенович сделал сильный вдох, словно собирался надолго задержать дыхание. – Единственный шанс для вашего пингвина – это операция на сердце. Если точнее, то ему нужна пересадка сердца.
– Да, но как? – Виктор ошалело посмотрел на ветеринара. – Где вы возьмете еще одно сердце пингвина?
– В этом и вопрос принципа. – Илья Семенович кивнул. – Я советовался с профессором кардиологии из Больницы Ученых… Мы пришли к выводу, что ему можно трансплантировать сердце трех-четырехлетнего ребенка…
Виктор поперхнулся кофе и опустил чашечку на столик, немного разлив.
– Это, по крайней мере, при положительном исходе операции сможет продлить его жизнь на несколько лет. Иначе… – и Илья Семенович развел руками. – Ну и еще, чтобы сразу ответить на все ваши возможные вопросы: стоимость самой операции – как для вас всего пятнадцать тысяч долларов.
Вообщем-то совсем немного. Донорское сердце?.. Тут вы можете поискать по своим каналам, или, если доверите, мы сами поищем. Я пока затрудняюсь назвать его цену. Бывает, что органы попадают к нам совершенно бесплатно…
– Поискать по своим каналам? – повторил ошарашенный Виктор. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что в Киеве есть детские больницы, в каждой больнице есть реанимация, – спокойно говорил Илья Семенович. – Вы можете познакомиться с врачами, только не говорите им, что орган нужен для пингвина. Просто, скажите, что необходимо найти сердце трех-четырехлетнего ребенка для трансплантации. Пообещайте хорошее вознаграждение. Они вас будут держать в курсе…
– Нет, – мотнул головой Виктор.
– Что нет? – спросил Илья Семенович. – Ладно. Вам нужно все спокойно обдумать. Телефон мой у вас есть. Единственное – прошу не думать слишком долго. Кроме того – это же ваши деньги тикают… Ну, жду звонка!
Илья Семенович вышел из кафе, оставив Виктора наедине с самим собой.
Допивать холодный кофе Виктору не хотелось. Он тоже вышел и побрел по Крещатику в сторону Главпочтамта.
Светило солнце, но он не замечал его. Мимо проходили люди, но он не обращал на них никакого внимания. И даже когда какой-то парень толкнул его плечом в подземном переходе, он не обернулся. И сам толкнул цыганку, пытавшуюся остановить его и попросить денег.
– Что-то не то в этой жизни, – глядя себе под ноги, на ходу думал он.
– Или это сама жизнь изменилась, оставшись только внешне прежней, простой и понятной. А внутри ее словно сломался механизм и теперь неизвестно, чего ждать от знакомых предметов. От буханки украинского хлеба, от уличного телефонного автомата. Что-то чужое и невидимое прячется за всякой знакомой поверхностью, внутри каждого дерева, внутри каждого человека. Все только кажется знакомым с детства.
Пройдя мимо бывшего музея Ленина, Виктор остановился. Как-то странно оглянулся по сторонам, словно выискивая в знакомом городском пейзаже незамеченные раньше детали. Посмотрел на видневшуюся за парковой лестницей стальную дугу монумента дружбы двух народов, на руины филармонии, на рекламный щит, с которого обильно лился нарисованный французский шампунь.
«Ваши волосы вызовут зависть!»
Под рекламным щитом остановился набитый 62-й автобус. Из него выбрались несколько пассажиров и он сразу тронулся. На остановке осталась стоять сердитая толпа. Автобус свернул вправо и покатился вниз по Владимирскому спуску.
Виктор, проводив его взглядом, тоже пошел вниз по спуску, на Подол.
Остались позади нижняя станция фуникулера и Речной вокзал.
Владимирский спуск выровнялся и влился в улицу Сагайдачного.
Виктор остановился возле бара «Бахус». Зашел.
Взяв стакан красного сухого, он уселся за столик. Пригубил вина и вздохнул.
– Почему именно сердце ребенка? – думал он. – Почему не собачье? Или, может быть, овцы?..
За соседним столом кампания ребят вливала водку в бокалы с пивом.
Виктор сделал еще один глоток. Язык ощутил приятную терпкость вина.
На смену волнению и нервно метавшимся мыслям приходило спокойствие.
– И действительно, – продолжал думать он. – У пингвина гораздо больше общего с человеком, чем с собакой или овцой. Оба они – и человек, и пингвин – животные вертикальные, стоящие на двух вместо четырех… Да и пингвин, в отличие от человека, кажется никогда не имел четырехлапых предков.
И Виктор вспомнил рукопись Пидпалого – единственное, что он прочитал в своей жизни о пингвинах. Вспомнил, что у пингвинов отцы воспитывают и выращивают своих детей и при этом из года в год остаются верными мужьями.
Вспомнил, что пингвины хорошо ориентируются по солнцу, что у них – врожденное чувство коллективизма… Вспомнилась квартира Пидпалого, запах дыма… И мысли снова вернулись к Мише.
Виктор допил стакан и взял второй. Кампания ребят, пошатываясь, вышла из бара. Виктор остался один. Посмотрел на часы – полпервого. В бар заглядывало солнце и его лучи, падая на стол, за которым сидел Виктор, опрокидывали силуэт стакана и создавали маленькие тени рассыпаных по столу крошек.
– Надо делать ему операцию, – думал, пьянея, Виктор. – Пускай они сами все делают, пускай! Денег должно хватить. Деньги можно взять из сумки на шкафу. Ничего, что это Сонины…
Вернувшись домой, Виктор, не обедая, улегся спать. Нины с Соней не было.
Проснулся к четырем. В голове шумело.
Заварил кофе. Уселся на свое место.
Когда шум в голове затих и кофейная горечь немного его взбодрила, снова задумался о Мише. Но вместе с винными парами его покинула самоуверенность. И он, вытащив из-под стола пишмашинку, попробовал отвлечь себя работой. Вспомнил утренний звонок главного. «Да, – подумал. – Он прав. Надо исправляться…» И замер перед машинкой, перед белым листом бумаги, ожидавшим текста.
Взял в руку папку. Просмотрел досье. Только одно оставалось еще неиспользованным и он вчитался в текст.
Вскоре вернулись Нина с Соней.
– Мы у Сережиной мамы были, – сказала она, раздевая Соню. – Она волнуется: Сережа уже две недели не звонил…
– Как Миша? – спросила Соня, зайдя в носочках на кухню.
– Иди одень тапочки! – строго сказал ей Виктор. – Врач обещал его вылечить, – добавил он уже вослед Соне, послушно вытаскивавшей из-под вешалки свои тапочки. – Но ему пока придется остаться в больнице…
– А мы можем к нему поехать? – спросила Соня.
– Нет, – ответил Виктор. – Людей туда не пускают…
66
Прошел день, но Виктор все еще не позвонил в Феофанию. Он закончил последний «крестик» и теперь ждал приезда курьера от главного.
Нина с Соней где-то гуляли и, воспользовавшись их отсутствием, Виктор пересчитал Сонины доллары – оказалось сорок с лишним тысяч. Затянув пачку резинками обратно в толстый «кирпич», он положил их на место. Потом пересчитал собственные деньги, большую часть из которых заработал пингвин.
Почти десять тысяч.
– Надо звонить… – прошептал он себе и тут услышал звонок в дверь.
Неразговорчивый курьер – мужчина пенсионного возраста в старом драповом пальто – взял у него папку, положил ее в свой портфель, а Виктору передал другую. Кивнул и поспешил вниз по лестнице.
Посмотрев ему вслед, Виктор вернулся в квартиру. Бросил папку на кухонный стол. В гостинной подошел к телефону и снова растерянность овладела им. Что-то останавливало его.
– Надо звонить. – Шептал он себе и не двигался с места. Только смотрел на телефон, словно аппарат мог сам позвонить куда надо и что надо сказать.
Наконец он набрал номер лечебницы. Попросил к телефону Илью Семеновича и с удивительным облегчением вздохнул, услышав, что Илья Семенович вышел.
В этот день он больше не звонил. Он сел за работу и к приходу Нины с Соней написал три «крестика». Оставалось написать еще два и можно будет звонить главному. Пускай увидит, как он теперь быстро работает!
На следующее утро позвонил Леша.
– Старик. Завтра очень серьезные похороны, – сказал он.
– Боюсь, что эти похороны пройдут без пингвина, – проговорил в трубку Виктор и вздохнул. – Он как раз на последних похоронах простудился и теперь неизвестно – выкарабкается или нет…
Виктор рассказал обомлевшему от новости Леше все, что произошло.
– Послушай, – сказал Леша. – Если я виноват, дай мне с этим разобраться. Где он сейчас?
Виктор продиктовал Леше телефон Ильи Семеновича.
– Добро, я тебе позвоню! – сказал на прощанье Леша. – Не грусти!
Вечером он действительно позвонил.
– Все будет в порядке, – обнадеживающе сказал он. – Ребята берут на себя финансовую сторону и все, что касается операции. Твой Илья Семенович – нормальный мужик. Он теперь будет сам каждый день тебе звонить и обо всем рассказывать… Кстати, может ты сходишь со мной завтра на похороны?
Потом посидим на поминках… – неожиданно спросил Леша.
– Я что – пингвин? – грустно произнес Виктор.
Вернувшись на кухню к пишмашинке, Виктор вместе с внезапно появившейся надеждой ощутил и тревогу. Какие-то ребята – вообщем он догадывался, что это за ребята – решили заплатить за операцию и, судя по всему, взяли на себя поиски донорского сердца…
Виктор не любил фильмов ужасов, но нынешняя ситуация вызывала в нем ощущения именно такого фильма.
Мотнув головой, Виктор отогнал от себя эти ассоциации и его мысли снова вернулись к «ребятам». Почему они решили все взять на себя? Они что, такие добрые? Или очень любят животных?.. Они в чем-то перед ним, Виктором, в долгу? Или в долгу перед пингвином?…
Вопросительные знаки быстро утомили Виктора и он решил думать о чем-то другом. Но мысли все равно крутились вокруг больного пингвина.
Вспомнилась телепередача, в которой смазливая ведущая призывала спонсоров дать деньги на отправку самолета с продуктами в Антарктиду, на украинскую научную станцию. Виктор отыскал бумажку с записанными с экрана номерами банковского счета и телефона.
Внезапная мысль обрадовала его. «Если Миша выживет, – думал Виктор. – Надо будет отправить его с этим самолетом в Антарктиду, на родину. Сделать им спонсорский взнос с условием, чтобы они выпустили его там, среди льдов – они не откажутся…»
Обрадованный этой идеей, Виктор с вдохновением засел за оставшиеся «крестики» и в течении двух часов «добил» их.
А вечером позвонил Илья Семенович.
– Вы знаете, что все в порядке? – спросил он.
– Да, – сказал Виктор.
– Ну что могу сказать… У вас хорошие друзья… Состояние у пингвина стабильное. Начинаем готовиться к операции.
– А что, уже все для операции есть? – спросил Виктор.
– Нет, еще не все. Но думаю, что это вопрос двух-трех дней. Я вам позвоню завтра.
Через полчаса, когда Соня, поужинав, спросила Виктора: «Как Миша?», он с облегчением ответил: «Выздоравливает.»
Нина с Соней где-то гуляли и, воспользовавшись их отсутствием, Виктор пересчитал Сонины доллары – оказалось сорок с лишним тысяч. Затянув пачку резинками обратно в толстый «кирпич», он положил их на место. Потом пересчитал собственные деньги, большую часть из которых заработал пингвин.
Почти десять тысяч.
– Надо звонить… – прошептал он себе и тут услышал звонок в дверь.
Неразговорчивый курьер – мужчина пенсионного возраста в старом драповом пальто – взял у него папку, положил ее в свой портфель, а Виктору передал другую. Кивнул и поспешил вниз по лестнице.
Посмотрев ему вслед, Виктор вернулся в квартиру. Бросил папку на кухонный стол. В гостинной подошел к телефону и снова растерянность овладела им. Что-то останавливало его.
– Надо звонить. – Шептал он себе и не двигался с места. Только смотрел на телефон, словно аппарат мог сам позвонить куда надо и что надо сказать.
Наконец он набрал номер лечебницы. Попросил к телефону Илью Семеновича и с удивительным облегчением вздохнул, услышав, что Илья Семенович вышел.
В этот день он больше не звонил. Он сел за работу и к приходу Нины с Соней написал три «крестика». Оставалось написать еще два и можно будет звонить главному. Пускай увидит, как он теперь быстро работает!
На следующее утро позвонил Леша.
– Старик. Завтра очень серьезные похороны, – сказал он.
– Боюсь, что эти похороны пройдут без пингвина, – проговорил в трубку Виктор и вздохнул. – Он как раз на последних похоронах простудился и теперь неизвестно – выкарабкается или нет…
Виктор рассказал обомлевшему от новости Леше все, что произошло.
– Послушай, – сказал Леша. – Если я виноват, дай мне с этим разобраться. Где он сейчас?
Виктор продиктовал Леше телефон Ильи Семеновича.
– Добро, я тебе позвоню! – сказал на прощанье Леша. – Не грусти!
Вечером он действительно позвонил.
– Все будет в порядке, – обнадеживающе сказал он. – Ребята берут на себя финансовую сторону и все, что касается операции. Твой Илья Семенович – нормальный мужик. Он теперь будет сам каждый день тебе звонить и обо всем рассказывать… Кстати, может ты сходишь со мной завтра на похороны?
Потом посидим на поминках… – неожиданно спросил Леша.
– Я что – пингвин? – грустно произнес Виктор.
Вернувшись на кухню к пишмашинке, Виктор вместе с внезапно появившейся надеждой ощутил и тревогу. Какие-то ребята – вообщем он догадывался, что это за ребята – решили заплатить за операцию и, судя по всему, взяли на себя поиски донорского сердца…
Виктор не любил фильмов ужасов, но нынешняя ситуация вызывала в нем ощущения именно такого фильма.
Мотнув головой, Виктор отогнал от себя эти ассоциации и его мысли снова вернулись к «ребятам». Почему они решили все взять на себя? Они что, такие добрые? Или очень любят животных?.. Они в чем-то перед ним, Виктором, в долгу? Или в долгу перед пингвином?…
Вопросительные знаки быстро утомили Виктора и он решил думать о чем-то другом. Но мысли все равно крутились вокруг больного пингвина.
Вспомнилась телепередача, в которой смазливая ведущая призывала спонсоров дать деньги на отправку самолета с продуктами в Антарктиду, на украинскую научную станцию. Виктор отыскал бумажку с записанными с экрана номерами банковского счета и телефона.
Внезапная мысль обрадовала его. «Если Миша выживет, – думал Виктор. – Надо будет отправить его с этим самолетом в Антарктиду, на родину. Сделать им спонсорский взнос с условием, чтобы они выпустили его там, среди льдов – они не откажутся…»
Обрадованный этой идеей, Виктор с вдохновением засел за оставшиеся «крестики» и в течении двух часов «добил» их.
А вечером позвонил Илья Семенович.
– Вы знаете, что все в порядке? – спросил он.
– Да, – сказал Виктор.
– Ну что могу сказать… У вас хорошие друзья… Состояние у пингвина стабильное. Начинаем готовиться к операции.
– А что, уже все для операции есть? – спросил Виктор.
– Нет, еще не все. Но думаю, что это вопрос двух-трех дней. Я вам позвоню завтра.
Через полчаса, когда Соня, поужинав, спросила Виктора: «Как Миша?», он с облегчением ответил: «Выздоравливает.»
67
Он долго не ложился спать. Уже и Соня, и Нина видели, должно быть, сны, а он все еще сидел на кухне при выключенном свете и наблюдал как одно за другим гасли окна дома напротив.
Ему не хотелось спать. Бессоница здесь была не при чем. Он просто наслаждался тишиной и покоем, наблюдая за засыпающим городом. И тиканье будильника, снова стоящего на своем месте на подоконнике, больше не раздражало его. Волнения были позади. Мысли замедлили свой ход, тоже подпав под влияние этого покоя. И текли они свободно, словно неторопливая река перед глазами.
Казалось, что после всех этих потрясений, неприятных открытий, порождающих темные подозрения и просто моментов, которые легче забыть, чем понять и принять за обыденное, жизнь его снова входила в нормальное русло.
И только в таком состоянии он мог заглядывать в будущее. Свое будущее, достигнуть которого он мог только стремясь вперед, не останавливаясь для того, чтобы раскрыть какую-то тайну, не вникая в изменение сущности самой жизни. Жизнь – дорога, и если идти «по касательной» – она окажется длинней. А длинная дорога – это длинная жизнь. Как раз тот случай, когда процесс важнее результата, ведь конечный результат жизни всегда один и тот же – смерть.
Он и шел «по касательной», обходя наощупь закрытые двери, но оставляя на них следы своих прикосновений. Но эти следы все равно оставались с ним, в его памяти, в его прошлом, которое уже не отягощало мысли.
В доме напротив только в трех окнах горел свет, но это были другие окна. Люди, копошившиеся за этими окнами, Виктора не интересовали. Он хотел бы увидеть ту женщину, за которой наблюдал прошлой бессонной ночью.
Но даже ее отсутствие не нарушало его покой.
Он словно разгадал тайну долголетия. Долголетие зависело от покоя.
Покой был источником самоуверенности, а самоуверенность позволяла очищать жизнь от ненужных волнений и поворотов. Самоуверенность позволяла принимать решения, удлинняющие жизнь. Самоуверенность вела в будущее.
Виктор заглянул туда, в будущее. Казалось, первый раз в жизни он так четко увидел все, что мешало его спокойному пути. Как ни странно, все это было косвенно связано с его любимцем Мишей. И хотя сам Миша был здесь не при чем, но именно он стал невольной причиной усложнившейся жизни Виктора.
Миша как бы втянул Виктора в траурный круг людей с повышенной смертностью и только сам Миша теперь мог освободить Виктора от этих людей. Стоит Мише исчезнуть, думал Виктор, и исчезнет Леша со своим биноклем, исчезнут из его жизни дорогие гробы с позолоченными ручками по бокам. Из двух зол его жизни останется только одно – его работа. Но это зло, с которым Виктор давно смирился. Чужое зло, которому Виктор за триста долларов в месяц придавал философский смысл. В этом зле он был человеком косвенным, не важным.
Виктор улыбнулся, представив себе Мишу на фоне белых антарктических льдов. Вот оно – решение. Решение, несущее пользу им обоим. Пользу и свободу. Лишь бы операция прошла удачно… И даже если эти «ребята», взявшие на себя все расходы, будут очень недовольны исчезновением пингвина, что они смогут сделать? Что они смогут сделать против Виктора, у которого есть та неведомая ему самому «защита», о которой с таким уважение когда-то говорили и покойный Миша-непингвин, и его враг-друг Сергей Чекалин.
В ушах он услышал спокойный и размеренный ритм своей будущей жизни.
И снова улыбнулся.
В доме напротив погасло последнее окно и стал виднее рассеянный свет луны, падавший во двор.
Ему не хотелось спать. Бессоница здесь была не при чем. Он просто наслаждался тишиной и покоем, наблюдая за засыпающим городом. И тиканье будильника, снова стоящего на своем месте на подоконнике, больше не раздражало его. Волнения были позади. Мысли замедлили свой ход, тоже подпав под влияние этого покоя. И текли они свободно, словно неторопливая река перед глазами.
Казалось, что после всех этих потрясений, неприятных открытий, порождающих темные подозрения и просто моментов, которые легче забыть, чем понять и принять за обыденное, жизнь его снова входила в нормальное русло.
И только в таком состоянии он мог заглядывать в будущее. Свое будущее, достигнуть которого он мог только стремясь вперед, не останавливаясь для того, чтобы раскрыть какую-то тайну, не вникая в изменение сущности самой жизни. Жизнь – дорога, и если идти «по касательной» – она окажется длинней. А длинная дорога – это длинная жизнь. Как раз тот случай, когда процесс важнее результата, ведь конечный результат жизни всегда один и тот же – смерть.
Он и шел «по касательной», обходя наощупь закрытые двери, но оставляя на них следы своих прикосновений. Но эти следы все равно оставались с ним, в его памяти, в его прошлом, которое уже не отягощало мысли.
В доме напротив только в трех окнах горел свет, но это были другие окна. Люди, копошившиеся за этими окнами, Виктора не интересовали. Он хотел бы увидеть ту женщину, за которой наблюдал прошлой бессонной ночью.
Но даже ее отсутствие не нарушало его покой.
Он словно разгадал тайну долголетия. Долголетие зависело от покоя.
Покой был источником самоуверенности, а самоуверенность позволяла очищать жизнь от ненужных волнений и поворотов. Самоуверенность позволяла принимать решения, удлинняющие жизнь. Самоуверенность вела в будущее.
Виктор заглянул туда, в будущее. Казалось, первый раз в жизни он так четко увидел все, что мешало его спокойному пути. Как ни странно, все это было косвенно связано с его любимцем Мишей. И хотя сам Миша был здесь не при чем, но именно он стал невольной причиной усложнившейся жизни Виктора.
Миша как бы втянул Виктора в траурный круг людей с повышенной смертностью и только сам Миша теперь мог освободить Виктора от этих людей. Стоит Мише исчезнуть, думал Виктор, и исчезнет Леша со своим биноклем, исчезнут из его жизни дорогие гробы с позолоченными ручками по бокам. Из двух зол его жизни останется только одно – его работа. Но это зло, с которым Виктор давно смирился. Чужое зло, которому Виктор за триста долларов в месяц придавал философский смысл. В этом зле он был человеком косвенным, не важным.
Виктор улыбнулся, представив себе Мишу на фоне белых антарктических льдов. Вот оно – решение. Решение, несущее пользу им обоим. Пользу и свободу. Лишь бы операция прошла удачно… И даже если эти «ребята», взявшие на себя все расходы, будут очень недовольны исчезновением пингвина, что они смогут сделать? Что они смогут сделать против Виктора, у которого есть та неведомая ему самому «защита», о которой с таким уважение когда-то говорили и покойный Миша-непингвин, и его враг-друг Сергей Чекалин.
В ушах он услышал спокойный и размеренный ритм своей будущей жизни.
И снова улыбнулся.
В доме напротив погасло последнее окно и стал виднее рассеянный свет луны, падавший во двор.
68
Прошло несколько весенних дней. Каждый вечер звонил телефон и Илья Семенович докладывал Виктору о самочувствии Миши. Самочувствие было «стабильным». Самочувствие Виктора тоже было стабильным, как и погода за окном. Нина с Соней исчезали с самого утра – Нина придумала показывать девочке весну. Они «изучали» весну, как какой-то школьный предмет. Эта игра, казалось, нравилась им обоим. А Виктору нравилось их отсутствие. Он мог спокойно работать. «Крестики» писались быстро и легко и он уже ждал звонка от главного. Думал, что главный похвалит его. Но Игорь Львович пока не звонил. Вообще никто кроме Ильи Семеновича ему не звонил.
Сергей-участковый был далеко – единственный человек, чьи звонки ни к чему не обязывали. Кто там еще прятался в тени его жизни? Леша – охранник «серьезных» похорон? Он еще позвонит. В этом у Виктора сомнений не возникало. Но и Леша казался Виктору неплохим человеком. Он, вроде, тоже жил «по-касательной». Просто нашел свою нишу и занял ее. В нынешнее время это, пожалуй, было большим достижением – найти нишу и занять ее. И желательно при этом не вызывать ни у кого зависти. Иначе, не дай бог, кто-то может подумать, что эта ниша слишком хороша для тебя…
Илья Семенович позвонил около трех.
– Операцию сделали ночью, – сказал он. – Пока все отлично. Реакции отторжения нет.
Виктор, услышав новость, обрадовался.
– Спасибо… Когда можно будет его забрать?
– Думаю, что не скоро, – ответил Илья Семенович. – Реабилитационный период – недель шесть… Но я вас буду держать в курсе… Может быть, и пораньше получится… Посмотрим.
Сергей-участковый был далеко – единственный человек, чьи звонки ни к чему не обязывали. Кто там еще прятался в тени его жизни? Леша – охранник «серьезных» похорон? Он еще позвонит. В этом у Виктора сомнений не возникало. Но и Леша казался Виктору неплохим человеком. Он, вроде, тоже жил «по-касательной». Просто нашел свою нишу и занял ее. В нынешнее время это, пожалуй, было большим достижением – найти нишу и занять ее. И желательно при этом не вызывать ни у кого зависти. Иначе, не дай бог, кто-то может подумать, что эта ниша слишком хороша для тебя…
Илья Семенович позвонил около трех.
– Операцию сделали ночью, – сказал он. – Пока все отлично. Реакции отторжения нет.
Виктор, услышав новость, обрадовался.
– Спасибо… Когда можно будет его забрать?
– Думаю, что не скоро, – ответил Илья Семенович. – Реабилитационный период – недель шесть… Но я вас буду держать в курсе… Может быть, и пораньше получится… Посмотрим.