Обычно музыканты, проходя мимо школы, приглушали звук, но уж тут, коль скоро их попросили, заиграли во всю силу. Настоящий концерт – заливается кларнет, гремит гонг, грохочет барабан, тренькает сямисэн[3]. А учительница, стоя на кафедре, ждет, когда же будет конец, задаваясь вопросом, хватит ли у нее терпения.
Наконец музыканты удалились, и ученики возвратились на свои места. Все, кроме Тотто-тян. «Почему ты опять стоишь?» – спросила ее учительница, и она серьезно сказала: «А если другие музыканты придут? Надо же и с ними поговорить. А потом, вдруг эти вернутся, а никого нет – неловко получится».
– Надеюсь, вам понятно, что она срывает занятия?! – По ходу повествования учительница все более распалялась, так что мама даже посочувствовала ей. – И плюс к тому…
Мама перепугалась:
– Как, еще что-то?
– Да! – раздраженно крикнула учительница. – Еще, и еще, и еще, всего и не перечесть! Иначе я бы не просила вас забрать ее! – Она перевела дух и посмотрела на маму: – Вчера она снова направляется к окну. Ну, думаю, опять высматривает уличных музыкантов, но продолжаю вести урок. Тут она громко спрашивает: «Эй, что вы там делаете?» С кафедры мне не видно, к кому это она обращается. А она опять: «Послушайте, что вы делаете?» И вижу, что смотрит она вовсе не на улицу, а куда-то вверх. Странно. Я стала ждать, не последует ли ответ. Тишина. А она все свое твердит: «Эй, чем вы занимаетесь?» В общем, урок срывается. Подхожу я к окну, смотрю. И что же вижу? Под самой крышей две ласточки вьют гнездо. Оказывается, это она с ласточками беседует! Я прекрасно понимаю детей и не считаю, что разговаривать с ласточками глупо. Но во время урока!..
Ну а это как вам понравится? На первом уроке рисования я предложила детям нарисовать государственный флаг. Все нарисовали как положено – красный круг на белом поле, и только одна ваша дочь принялась рисовать военно-морской флаг, вы знаете, с расходящимися лучами. «Ничего, пусть», – подумала я. И что же? Она намалевала его во весь лист, а затем ей вздумалось украсить его бахромой. Бахромой. Представляете?! Наверное, видела где-нибудь на знаменах. Ладно. Но стоило мне отвлечься на минуту, как она принялась чертить на парте – на бумаге ей места уже, видите ли, не хватает. Скребет и скребет желтым карандашом по дереву. Да так, что на парте остались здоровенные полосы! Сколько мы ни оттирали их потом, так и остались. К счастью, бахрома на флаге была только с трех сторон.
– Вы говорите, только с трех сторон?.. – с облегчением спросила вконец смутившаяся мама.
На что учительница устало, хотя и миролюбиво, ответила:
– С четвертой она нарисовала древко, поэтому зазубрины остались только с трех сторон.
«Все-таки только с трех сторон…» – приободрилась мама, но учительница медленно и отчетливо закончила:
– Правда, для древка на бумаге тоже не хватило места, и на парте появилась еще одна длинная царапина! – Она выпрямилась и ледяным тоном заключила: – Надеюсь, вы понимаете, что я при всем желании не могу справиться с вашим ребенком? И не только я. Моя коллега из первого класса тоже недовольна ею.
Мама посмотрела на нее и твердо решила найти для Тотто-тян такую школу, где понимают, что ребенок есть ребенок, и где живая девочка не будет никому в тягость.
..И вот, обегав весь город, она нашла такую школу. Вот туда-то они теперь и направлялись.
Мама не рассказала Тотто-тян о том, что ее исключили: все равно не поймет, за какую провинность, еще и замкнется в себе. Об этом она расскажет дочке потом, когда та вырастет, а пока только спросила:
– Хочешь перейти в другую школу? Есть одна очень хорошая…
– Ладно… – протянула Тотто-тян после некоторого раздумья. – Только…
«Неужели догадалась?» – расстроилась мама. Но Тотто-тян бросилась к ней и весело спросила:
– А как ты думаешь, уличные музыканты будут туда приходить?
Новая школа
Понравилось
Час обеда
Сегодня в школу
Класс в вагоне
Уроки в школе «Томоэ»
«Дары моря» и «дары гор»
Наконец музыканты удалились, и ученики возвратились на свои места. Все, кроме Тотто-тян. «Почему ты опять стоишь?» – спросила ее учительница, и она серьезно сказала: «А если другие музыканты придут? Надо же и с ними поговорить. А потом, вдруг эти вернутся, а никого нет – неловко получится».
– Надеюсь, вам понятно, что она срывает занятия?! – По ходу повествования учительница все более распалялась, так что мама даже посочувствовала ей. – И плюс к тому…
Мама перепугалась:
– Как, еще что-то?
– Да! – раздраженно крикнула учительница. – Еще, и еще, и еще, всего и не перечесть! Иначе я бы не просила вас забрать ее! – Она перевела дух и посмотрела на маму: – Вчера она снова направляется к окну. Ну, думаю, опять высматривает уличных музыкантов, но продолжаю вести урок. Тут она громко спрашивает: «Эй, что вы там делаете?» С кафедры мне не видно, к кому это она обращается. А она опять: «Послушайте, что вы делаете?» И вижу, что смотрит она вовсе не на улицу, а куда-то вверх. Странно. Я стала ждать, не последует ли ответ. Тишина. А она все свое твердит: «Эй, чем вы занимаетесь?» В общем, урок срывается. Подхожу я к окну, смотрю. И что же вижу? Под самой крышей две ласточки вьют гнездо. Оказывается, это она с ласточками беседует! Я прекрасно понимаю детей и не считаю, что разговаривать с ласточками глупо. Но во время урока!..
Ну а это как вам понравится? На первом уроке рисования я предложила детям нарисовать государственный флаг. Все нарисовали как положено – красный круг на белом поле, и только одна ваша дочь принялась рисовать военно-морской флаг, вы знаете, с расходящимися лучами. «Ничего, пусть», – подумала я. И что же? Она намалевала его во весь лист, а затем ей вздумалось украсить его бахромой. Бахромой. Представляете?! Наверное, видела где-нибудь на знаменах. Ладно. Но стоило мне отвлечься на минуту, как она принялась чертить на парте – на бумаге ей места уже, видите ли, не хватает. Скребет и скребет желтым карандашом по дереву. Да так, что на парте остались здоровенные полосы! Сколько мы ни оттирали их потом, так и остались. К счастью, бахрома на флаге была только с трех сторон.
– Вы говорите, только с трех сторон?.. – с облегчением спросила вконец смутившаяся мама.
На что учительница устало, хотя и миролюбиво, ответила:
– С четвертой она нарисовала древко, поэтому зазубрины остались только с трех сторон.
«Все-таки только с трех сторон…» – приободрилась мама, но учительница медленно и отчетливо закончила:
– Правда, для древка на бумаге тоже не хватило места, и на парте появилась еще одна длинная царапина! – Она выпрямилась и ледяным тоном заключила: – Надеюсь, вы понимаете, что я при всем желании не могу справиться с вашим ребенком? И не только я. Моя коллега из первого класса тоже недовольна ею.
Мама посмотрела на нее и твердо решила найти для Тотто-тян такую школу, где понимают, что ребенок есть ребенок, и где живая девочка не будет никому в тягость.
..И вот, обегав весь город, она нашла такую школу. Вот туда-то они теперь и направлялись.
Мама не рассказала Тотто-тян о том, что ее исключили: все равно не поймет, за какую провинность, еще и замкнется в себе. Об этом она расскажет дочке потом, когда та вырастет, а пока только спросила:
– Хочешь перейти в другую школу? Есть одна очень хорошая…
– Ладно… – протянула Тотто-тян после некоторого раздумья. – Только…
«Неужели догадалась?» – расстроилась мама. Но Тотто-тян бросилась к ней и весело спросила:
– А как ты думаешь, уличные музыканты будут туда приходить?
Новая школа
Тотто-тян остановилась как вкопанная: вот это да! Во дворе прежней школы были ворота как ворота – здоровенные железобетонные столбы с вывеской, на которой крупными иероглифами выведено название, здесь же ничего подобного: два самые обыкновенные деревца, самые что ни на есть настоящие, с зелеными листочками.
– Смотри-ка, ворота из земли растут! – удивилась Тотто-тян и потрогала шершавую кору. – Они будут расти и расти и перерастут телеграфный столб! – Чтобы разглядеть название школы, ей пришлось подойти поближе и наклонить голову набок, потому что ветер сорвал вывеску и теперь она висела криво. – Шко-ла То-мо-э, – прочитала она по складам и только хотела спросить, что такое «Томоэ», как вдруг увидела нечто невероятное.
Она даже присела на корточки и, раздвинув кустарник, росший у ворот, заглянула во двор. И глазам своим не поверила…
– Мама! Да это же взаправдашний поезд!
И действительно, во дворе стоял самый настоящий поезд – из шести порядком облупившихся вагонов. Это уму непостижимо – школа в поезде!
Окна вагонов ярко сверкали в лучах утреннего солнца. Но еще ярче сияли глаза Тотто-тян, девочки с розовыми щечками.
– Смотри-ка, ворота из земли растут! – удивилась Тотто-тян и потрогала шершавую кору. – Они будут расти и расти и перерастут телеграфный столб! – Чтобы разглядеть название школы, ей пришлось подойти поближе и наклонить голову набок, потому что ветер сорвал вывеску и теперь она висела криво. – Шко-ла То-мо-э, – прочитала она по складам и только хотела спросить, что такое «Томоэ», как вдруг увидела нечто невероятное.
Она даже присела на корточки и, раздвинув кустарник, росший у ворот, заглянула во двор. И глазам своим не поверила…
– Мама! Да это же взаправдашний поезд!
И действительно, во дворе стоял самый настоящий поезд – из шести порядком облупившихся вагонов. Это уму непостижимо – школа в поезде!
Окна вагонов ярко сверкали в лучах утреннего солнца. Но еще ярче сияли глаза Тотто-тян, девочки с розовыми щечками.
Понравилось
С воплем: «Давай скорее сядем в поезд!» – Тотто-тян бросилась к школе. Да так стремительно, что мама, когда-то игравшая в баскетбол и бегавшая побыстрее Тотто-тян, едва успела поймать дочку за юбку уже возле двери.
– Нельзя, – строго сказала она. – В поезде классы, а тебя еще не приняли в школу. Если тебе хочется сесть в этот поезд, надо сначала зайти к директору. Постарайся вести себя прилично. Если мы договоримся с ним, то ты будешь ходить в эту школу. Поняла?
Тотто-тян, конечно, огорчилась, что нельзя сесть в поезд тотчас же, но все-таки послушалась.
– Пойдем! – решительно сказала она и добавила: – Мне очень понравилась эта школа!
Маму так и подмывало заметить, что сейчас ее куда больше волнует другое – понравится ли Тотто-тян директору, – но она промолчала, отпустила юбку, взяла дочь за руку, и они направились в директорский кабинет.
В вагонах было тихо. Похоже, только что начался урок. Школьный двор был не очень велик, но утопал в зелени. Вместо обычного забора его окружала живая изгородь из кустарника и деревьев. Посреди двора была клумба, пестревшая красными и желтыми цветами.
Кабинет директора помещался не в поезде, а напротив ворот, в одноэтажном строении, к дверям полукругом вела лестница из семи ступенек.
Тотто-тян вырвала ладошку из маминой руки и взбежала по ступенькам. На самом верху она вдруг замерла и обернулась, так резко, что едва не столкнулась с мамой.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила та.
Она даже испугалась: а вдруг дочка передумала. Но Тотто-тян серьезно прошептала:
– А этот дядя, к которому мы идем, он, что ли, директор станции?
Мама была человеком терпеливым и к тому же с чувством юмора. Она наклонилась к Тотто-тян и спросила тоже шепотом:
– Почему ты так решила?
– Ну, ты говоришь – это директор, а у него столько вагонов… Значит, он работает на станции.
У Тотто-тян были веские основания для такого заявления. Школа в вагонах и в самом деле редкость. Но вступать в пререкания было некогда, и мама сказала:
– Спроси об этом у самого директора. И вот что еще я тебе скажу. Твой папа музыкант, у него несколько скрипок, но никому в голову не приходит называть его торговцем скрипками, верно?
– Верно, мамочка! – согласилась Тотто-тян и снова взяла маму за руку.
Директор школы
Когда Тотто-тян с мамой вошли в кабинет директора, из-за стола поднялся невысокий человек. Несколько передних зубов у него отсутствовали, шевелюра сильно поредела, но лицо было здоровое, моложавое. Широкоплечий, с сильными, крепкими руками. Изрядно поношенная тройка ладно сидела на нем.
Тотто-тян торопливо поклонилась и задорно спросила: – Вы кто? Директор или работаете на станции?
Мама ужаснулась, но, прежде чем она успела вмешаться, хозяин кабинета, смеясь, ответил:
– Я – директор школы!
Тотто-тян восторженно проговорила:
– Как здорово! Тогда у меня просьба: возьмите меня к себе учиться!
Директор предложил Тотто-тян сесть, а маме сказал:
– Вы можете возвращаться домой, а мы тут с Тотто-тян побеседуем.
Тотто-тян слегка приуныла, но очень быстро к ней пришло ощущение, что с этим человеком не пропадешь. Видимо, такое же чувство появилось и у мамы.
– Вы уж позаботьтесь о ней… Пожалуйста! – проговорила она и закрыла за собой дверь.
Директор придвинулся поближе, уселся напротив Тотто-тян и попросил:
– Ну, а теперь расскажи о себе! Говори, что хочешь.
– Все, что захочется?
Тотто-тян ужасно обрадовалась. Она опасалась, что ей придется отвечать на разные вопросы, а тут – говори, что вздумается. Она затараторила без умолку. Рассказывала довольно сбивчиво и не всегда по порядку, но очень старалась ничего не упустить. Ведь надо было не забыть:
О том, что поезд, на котором они сюда ехали, шел очень быстро.
О том, что она просила дяденьку контролера оставить ей билетик, а он не разрешил.
О том, что ее учительница в школе, куда она до сих пор ходила, очень красивая.
О том, что под крышей старой школы свили гнездо ласточки.
О том, что у нее дома есть коричневая собачка по имени Рокки, которая умеет подавать лапу, просит разрешения войти в дом, благодарит после обеда.
О том, что в детском саду она засовывала в рот ножницы и щелкала ими, а воспитательница сердилась и говорила: «Язык отрежешь!» – но ведь не отрезала же!
О том, что, когда у нее начинается насморк, она всегда шмыгает носом и мама за это ее ужасно ругает, тогда она спешит высморкаться.
О том, что папа замечательно плавает и даже умеет нырять.
Она говорила и говорила, а директор хохотал и, одобрительно кивая, спрашивал: «А что дальше?» Тотто-тян было приятно, что ее так внимательно слушают, и она болтала без остановки. Но наконец говорить стало не о чем. Она умолкла и задумалась: о чем бы еще рассказать. Заметив это, директор спросил:
– Может быть, еще что-нибудь припомнишь? Тотто-тян подумала: очень жаль, если все на этом закончится, когда еще будет такой удобный случай поговорить с внимательным человеком. Она лихорадочно соображала, что бы еще сказать, и тут ее осенило: платье! Обычно мама шила для дочки сама, но сегодня одела в покупное. Как-то так получалось, что Тотто-тян едва ли не каждый вечер возвращалась домой в изодранной одежде. Почему так происходило, мама никак не могла понять, ведь иногда Тотто-тян умудрялась порвать даже трусики. Об этом она и поведала директору, прибавив, что обожает лазать в чужой двор через ограду или бегать на пустырь, огороженный колючей проволокой. Потому-то, сообщила она, сегодня утром ни одно из сшитых мамочкой красивых платьев не годилось, вот и пришлось надеть это, трикотажное, купленное в магазине. Оно тоже недурно, в мелкую клеточку, ярко-красное с серым. Только вот маме не нравятся вышитые на воротнике красные цветочки, «аляповаты», сказала она. Именно об этом вспомнила Тотто-тян. Вскочив со стула, она ухватилась за воротничок:
– Вот, воротник не нравится маме! – И больше уже ничего не могла придумать.
Тогда директор встал и, положив ей на головку большую теплую ладонь, проговорил:
– Ну, с сегодняшнего дня ты ученица нашей школы. Тотто-тян захлестнуло счастье. Она никогда в жизни не встречала такого чудесного человека. Ведь до сих пор никто не слушал ее так долго. И ни разу он не зевнул от скуки, и видно было, что слушать ему так же интересно, как ей рассказывать.
Тогда Тотто-тян еще не умела считать время, но все равно разговор показался ей долгим. А как бы она удивилась, если б знала, сколько они проговорили! И была бы еще больше благодарна директору… Ведь мама привела Тотто-тян в школу к восьми утра, а когда та замолчала, директор вынул из кармана часы и сказал: «Пожалуй, пора обедать». Получается, что он слушал Тотто-тян целых четыре часа!
Никогда – ни раньше, ни потом – никто из взрослых не уделял ей столько времени. Можно представить себе, как бы удивилась мама или учительница в старой школе, узнав, что она, первоклашка, могла без передышки о чем-то говорить четыре часа подряд.
Конечно, Тотто-тян не представляла даже, что исключена из старой школы и ее близкие не знают, что с ней делать дальше. Живая и немного рассеянная, она представлялась многим простодушным, наивным ребенком, но в глубине души смутно ощущала свою отчужденность, чувствовала, что взрослые относятся к ней иначе, чем к другим детям, – с каким-то холодком. Но вот с директором ей было спокойно и хорошо. «С таким человеком никогда не надоест», – думала Тотто-тян о Сосаку Кобаяси в день их первой встречи. К счастью, такое же впечатление о новой ученице сложилось и у директора.
– Нельзя, – строго сказала она. – В поезде классы, а тебя еще не приняли в школу. Если тебе хочется сесть в этот поезд, надо сначала зайти к директору. Постарайся вести себя прилично. Если мы договоримся с ним, то ты будешь ходить в эту школу. Поняла?
Тотто-тян, конечно, огорчилась, что нельзя сесть в поезд тотчас же, но все-таки послушалась.
– Пойдем! – решительно сказала она и добавила: – Мне очень понравилась эта школа!
Маму так и подмывало заметить, что сейчас ее куда больше волнует другое – понравится ли Тотто-тян директору, – но она промолчала, отпустила юбку, взяла дочь за руку, и они направились в директорский кабинет.
В вагонах было тихо. Похоже, только что начался урок. Школьный двор был не очень велик, но утопал в зелени. Вместо обычного забора его окружала живая изгородь из кустарника и деревьев. Посреди двора была клумба, пестревшая красными и желтыми цветами.
Кабинет директора помещался не в поезде, а напротив ворот, в одноэтажном строении, к дверям полукругом вела лестница из семи ступенек.
Тотто-тян вырвала ладошку из маминой руки и взбежала по ступенькам. На самом верху она вдруг замерла и обернулась, так резко, что едва не столкнулась с мамой.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила та.
Она даже испугалась: а вдруг дочка передумала. Но Тотто-тян серьезно прошептала:
– А этот дядя, к которому мы идем, он, что ли, директор станции?
Мама была человеком терпеливым и к тому же с чувством юмора. Она наклонилась к Тотто-тян и спросила тоже шепотом:
– Почему ты так решила?
– Ну, ты говоришь – это директор, а у него столько вагонов… Значит, он работает на станции.
У Тотто-тян были веские основания для такого заявления. Школа в вагонах и в самом деле редкость. Но вступать в пререкания было некогда, и мама сказала:
– Спроси об этом у самого директора. И вот что еще я тебе скажу. Твой папа музыкант, у него несколько скрипок, но никому в голову не приходит называть его торговцем скрипками, верно?
– Верно, мамочка! – согласилась Тотто-тян и снова взяла маму за руку.
Директор школы
Когда Тотто-тян с мамой вошли в кабинет директора, из-за стола поднялся невысокий человек. Несколько передних зубов у него отсутствовали, шевелюра сильно поредела, но лицо было здоровое, моложавое. Широкоплечий, с сильными, крепкими руками. Изрядно поношенная тройка ладно сидела на нем.
Тотто-тян торопливо поклонилась и задорно спросила: – Вы кто? Директор или работаете на станции?
Мама ужаснулась, но, прежде чем она успела вмешаться, хозяин кабинета, смеясь, ответил:
– Я – директор школы!
Тотто-тян восторженно проговорила:
– Как здорово! Тогда у меня просьба: возьмите меня к себе учиться!
Директор предложил Тотто-тян сесть, а маме сказал:
– Вы можете возвращаться домой, а мы тут с Тотто-тян побеседуем.
Тотто-тян слегка приуныла, но очень быстро к ней пришло ощущение, что с этим человеком не пропадешь. Видимо, такое же чувство появилось и у мамы.
– Вы уж позаботьтесь о ней… Пожалуйста! – проговорила она и закрыла за собой дверь.
Директор придвинулся поближе, уселся напротив Тотто-тян и попросил:
– Ну, а теперь расскажи о себе! Говори, что хочешь.
– Все, что захочется?
Тотто-тян ужасно обрадовалась. Она опасалась, что ей придется отвечать на разные вопросы, а тут – говори, что вздумается. Она затараторила без умолку. Рассказывала довольно сбивчиво и не всегда по порядку, но очень старалась ничего не упустить. Ведь надо было не забыть:
О том, что поезд, на котором они сюда ехали, шел очень быстро.
О том, что она просила дяденьку контролера оставить ей билетик, а он не разрешил.
О том, что ее учительница в школе, куда она до сих пор ходила, очень красивая.
О том, что под крышей старой школы свили гнездо ласточки.
О том, что у нее дома есть коричневая собачка по имени Рокки, которая умеет подавать лапу, просит разрешения войти в дом, благодарит после обеда.
О том, что в детском саду она засовывала в рот ножницы и щелкала ими, а воспитательница сердилась и говорила: «Язык отрежешь!» – но ведь не отрезала же!
О том, что, когда у нее начинается насморк, она всегда шмыгает носом и мама за это ее ужасно ругает, тогда она спешит высморкаться.
О том, что папа замечательно плавает и даже умеет нырять.
Она говорила и говорила, а директор хохотал и, одобрительно кивая, спрашивал: «А что дальше?» Тотто-тян было приятно, что ее так внимательно слушают, и она болтала без остановки. Но наконец говорить стало не о чем. Она умолкла и задумалась: о чем бы еще рассказать. Заметив это, директор спросил:
– Может быть, еще что-нибудь припомнишь? Тотто-тян подумала: очень жаль, если все на этом закончится, когда еще будет такой удобный случай поговорить с внимательным человеком. Она лихорадочно соображала, что бы еще сказать, и тут ее осенило: платье! Обычно мама шила для дочки сама, но сегодня одела в покупное. Как-то так получалось, что Тотто-тян едва ли не каждый вечер возвращалась домой в изодранной одежде. Почему так происходило, мама никак не могла понять, ведь иногда Тотто-тян умудрялась порвать даже трусики. Об этом она и поведала директору, прибавив, что обожает лазать в чужой двор через ограду или бегать на пустырь, огороженный колючей проволокой. Потому-то, сообщила она, сегодня утром ни одно из сшитых мамочкой красивых платьев не годилось, вот и пришлось надеть это, трикотажное, купленное в магазине. Оно тоже недурно, в мелкую клеточку, ярко-красное с серым. Только вот маме не нравятся вышитые на воротнике красные цветочки, «аляповаты», сказала она. Именно об этом вспомнила Тотто-тян. Вскочив со стула, она ухватилась за воротничок:
– Вот, воротник не нравится маме! – И больше уже ничего не могла придумать.
Тогда директор встал и, положив ей на головку большую теплую ладонь, проговорил:
– Ну, с сегодняшнего дня ты ученица нашей школы. Тотто-тян захлестнуло счастье. Она никогда в жизни не встречала такого чудесного человека. Ведь до сих пор никто не слушал ее так долго. И ни разу он не зевнул от скуки, и видно было, что слушать ему так же интересно, как ей рассказывать.
Тогда Тотто-тян еще не умела считать время, но все равно разговор показался ей долгим. А как бы она удивилась, если б знала, сколько они проговорили! И была бы еще больше благодарна директору… Ведь мама привела Тотто-тян в школу к восьми утра, а когда та замолчала, директор вынул из кармана часы и сказал: «Пожалуй, пора обедать». Получается, что он слушал Тотто-тян целых четыре часа!
Никогда – ни раньше, ни потом – никто из взрослых не уделял ей столько времени. Можно представить себе, как бы удивилась мама или учительница в старой школе, узнав, что она, первоклашка, могла без передышки о чем-то говорить четыре часа подряд.
Конечно, Тотто-тян не представляла даже, что исключена из старой школы и ее близкие не знают, что с ней делать дальше. Живая и немного рассеянная, она представлялась многим простодушным, наивным ребенком, но в глубине души смутно ощущала свою отчужденность, чувствовала, что взрослые относятся к ней иначе, чем к другим детям, – с каким-то холодком. Но вот с директором ей было спокойно и хорошо. «С таким человеком никогда не надоест», – думала Тотто-тян о Сосаку Кобаяси в день их первой встречи. К счастью, такое же впечатление о новой ученице сложилось и у директора.
Час обеда
Директор решил показать Тотто-тян место, где обедают его ученики.
– Мы обедаем не в вагонах, а в школьном зале, – пояснил он.
Зал находился в здании, куда по каменным ступенькам сегодня утром поднялась Тотто-тян. Они вошли. Ученики шумно передвигали столы и стулья, выстраивая их в круг.
Наблюдавшая за ними из уголка Тотто-тян подергала директора за полу пиджака и спросила:
– А где остальные?
– Все здесь, – ответил тот.
– Все?! – недоверчиво переспросила Тотто-тян, ведь ребят было не больше, чем в одном классе ее прежней школы. – Во всей школе пятьдесят учеников?
– Именно, – ответил директор.
Тотто-тян подумала, что в этой школе все не так, как в прежней. Когда все расселись, директор спросил, принесли ли они «дары моря» и «дары гор».
– Да! – ответили дети хором и открыли коробочки с едой.
– Ну-ка посмотрим! – И директор вошел в круг, заглядывая в каждую коробочку, а ребятишки шумно веселились.
«Как здорово! – подумала Тотто-тян. – Что же это такое – „дары моря“ и „дары гор“? Какая необычная школа, здесь, наверно, интересно учиться». Она и не подозревала, что обед может быть таким веселым и приятным. Мысль о том, что завтра и она будет сидеть за столом и показывать директору принесенные из дому «дары моря» и «дары гор», наполнила ее такой радостью, что она едва не подпрыгнула от восторга.
Ласковые лучи полуденного солнца легли на плечи директора, нагнувшегося над очередной коробочкой с обедом.
– Мы обедаем не в вагонах, а в школьном зале, – пояснил он.
Зал находился в здании, куда по каменным ступенькам сегодня утром поднялась Тотто-тян. Они вошли. Ученики шумно передвигали столы и стулья, выстраивая их в круг.
Наблюдавшая за ними из уголка Тотто-тян подергала директора за полу пиджака и спросила:
– А где остальные?
– Все здесь, – ответил тот.
– Все?! – недоверчиво переспросила Тотто-тян, ведь ребят было не больше, чем в одном классе ее прежней школы. – Во всей школе пятьдесят учеников?
– Именно, – ответил директор.
Тотто-тян подумала, что в этой школе все не так, как в прежней. Когда все расселись, директор спросил, принесли ли они «дары моря» и «дары гор».
– Да! – ответили дети хором и открыли коробочки с едой.
– Ну-ка посмотрим! – И директор вошел в круг, заглядывая в каждую коробочку, а ребятишки шумно веселились.
«Как здорово! – подумала Тотто-тян. – Что же это такое – „дары моря“ и „дары гор“? Какая необычная школа, здесь, наверно, интересно учиться». Она и не подозревала, что обед может быть таким веселым и приятным. Мысль о том, что завтра и она будет сидеть за столом и показывать директору принесенные из дому «дары моря» и «дары гор», наполнила ее такой радостью, что она едва не подпрыгнула от восторга.
Ласковые лучи полуденного солнца легли на плечи директора, нагнувшегося над очередной коробочкой с обедом.
Сегодня в школу
Никогда еще день не казался Тотто-тян таким длинным. После того как директор сказал ей: «С сегодняшнего дня ты будешь учиться в нашей школе», она с нетерпением ожидала следующего утра. Обычно ее не добудишься, но в этот день она сама вскочила раньше всех и уже одетая – только без туфелек, ведь обувь в японском доме надевают в прихожей, – с ранцем за плечами, ждала, когда все проснутся.
Самый дисциплинированный член семьи овчарка Рокки недоуменно наблюдала за Тотто-тян. Сладко потянувшись, она прильнула к девочке в ожидании чего-то необычного.
У мамы, как всегда, была куча дел. Покормив Тотто-тян завтраком, она торопливо наполнила «дарами моря» и «дарами гор» коробочку с обедом. Кроме того, повесила Тотто-тян на шею купленный накануне целлулоидный проездной билет – на шнурке, чтобы не потеряла.
– Будь умницей, – напутствовал ее отец.
– Хорошо, папочка. – Тотто-тян сунула ноги в туфли, выбежала на улицу и, порывисто повернувшись к дому, поклонилась: – До скорой встречи!
На глазах у мамы, вышедшей проводить Тотто-тян, выступили слезы. «Хоть бы в новой школе ей было хорошо», – пожелала она от всей души.
И тут случилось такое!.. Тотто-тян сняла с себя проездной билет и повесила его на шею Рокки. «О господи!» – растерялась мама, но решила промолчать и выждать, что будет дальше. Повесив билет, Тотто-тян наклонилась над Рокки и сказала:
– Видишь, тебе он не годится. – И действительно, шнурок был длинен, и билет волочился по земле. – Поняла? Это мой билет, а не твой. Тебя с ним не пустят в поезд. Я поговорю с директором… И с железнодорожниками… Если они разрешат, я возьму тебя с собой.
Сначала Рокки, навострив уши, внимательно слушала, но потом, лизнув Тотто-тян, принялась зевать. А та продолжала извиняться:
– Понимаешь, у нас класс в вагоне, который стоит на месте, так что тебе, наверно, не понадобится проездной. Но сегодня все равно оставайся дома и жди меня.
Рокки каждый день провожала Тотто-тян до ворот прежней школы, а потом возвращалась домой. Естественно, и сегодня она собиралась последовать своей привычке.
Тотто-тян сняла билет с собачьей шеи и аккуратно повесила на себя. Еще раз попрощавшись с родителями, она, уже не оборачиваясь, побежала на остановку. Ранец болтался за плечами. Рокки весело трусила рядом.
Станция была на пути в прежнюю школу, и не удивительно, что по дороге девочке то и дело встречались знакомые собаки и кошки, а то и ребята, с которыми она училась.
Тотто-тян даже заколебалась: «А что, если показать им проездной билет, вот удивятся-то!» Но потом передумала – опоздаешь еще, лучше в другой раз…
Когда Тотто-тян, подойдя к станции, свернула не налево, как раньше, а направо, Рокки растерянно остановилась и стала беспокойно озираться. Тотто-тян направилась было к билетному контролю, но потом вернулась к Рокки, которая стояла, не зная, что ей делать.
– Я больше не буду ходить в старую школу, понимаешь? Теперь я в новой! – Тотто-тян потерлась щекой о морду Рокки и по привычке понюхала собачьи уши. – Пока! – Она махнула собаке, показала контролеру билет и побежала вверх по крутым станционным ступенькам.
Рокки тихонько поскуливала, провожая ее взглядом.
Самый дисциплинированный член семьи овчарка Рокки недоуменно наблюдала за Тотто-тян. Сладко потянувшись, она прильнула к девочке в ожидании чего-то необычного.
У мамы, как всегда, была куча дел. Покормив Тотто-тян завтраком, она торопливо наполнила «дарами моря» и «дарами гор» коробочку с обедом. Кроме того, повесила Тотто-тян на шею купленный накануне целлулоидный проездной билет – на шнурке, чтобы не потеряла.
– Будь умницей, – напутствовал ее отец.
– Хорошо, папочка. – Тотто-тян сунула ноги в туфли, выбежала на улицу и, порывисто повернувшись к дому, поклонилась: – До скорой встречи!
На глазах у мамы, вышедшей проводить Тотто-тян, выступили слезы. «Хоть бы в новой школе ей было хорошо», – пожелала она от всей души.
И тут случилось такое!.. Тотто-тян сняла с себя проездной билет и повесила его на шею Рокки. «О господи!» – растерялась мама, но решила промолчать и выждать, что будет дальше. Повесив билет, Тотто-тян наклонилась над Рокки и сказала:
– Видишь, тебе он не годится. – И действительно, шнурок был длинен, и билет волочился по земле. – Поняла? Это мой билет, а не твой. Тебя с ним не пустят в поезд. Я поговорю с директором… И с железнодорожниками… Если они разрешат, я возьму тебя с собой.
Сначала Рокки, навострив уши, внимательно слушала, но потом, лизнув Тотто-тян, принялась зевать. А та продолжала извиняться:
– Понимаешь, у нас класс в вагоне, который стоит на месте, так что тебе, наверно, не понадобится проездной. Но сегодня все равно оставайся дома и жди меня.
Рокки каждый день провожала Тотто-тян до ворот прежней школы, а потом возвращалась домой. Естественно, и сегодня она собиралась последовать своей привычке.
Тотто-тян сняла билет с собачьей шеи и аккуратно повесила на себя. Еще раз попрощавшись с родителями, она, уже не оборачиваясь, побежала на остановку. Ранец болтался за плечами. Рокки весело трусила рядом.
Станция была на пути в прежнюю школу, и не удивительно, что по дороге девочке то и дело встречались знакомые собаки и кошки, а то и ребята, с которыми она училась.
Тотто-тян даже заколебалась: «А что, если показать им проездной билет, вот удивятся-то!» Но потом передумала – опоздаешь еще, лучше в другой раз…
Когда Тотто-тян, подойдя к станции, свернула не налево, как раньше, а направо, Рокки растерянно остановилась и стала беспокойно озираться. Тотто-тян направилась было к билетному контролю, но потом вернулась к Рокки, которая стояла, не зная, что ей делать.
– Я больше не буду ходить в старую школу, понимаешь? Теперь я в новой! – Тотто-тян потерлась щекой о морду Рокки и по привычке понюхала собачьи уши. – Пока! – Она махнула собаке, показала контролеру билет и побежала вверх по крутым станционным ступенькам.
Рокки тихонько поскуливала, провожая ее взглядом.
Класс в вагоне
Школьный двор был пуст, когда Тотто-тян подошла к вагону. Вчера директор сказал ей, что в нем она будет учиться. Вагон был старомодный: с ручкой на дверях, чтобы открывать снаружи. Тотто-тян ухватилась за нее обеими руками и потянула направо – дверь легко отворилась. С бьющимся от волнения сердцем она заглянула внутрь.
Как здорово! Учиться здесь – все равно что путешествовать. И окна, и сетки для багажа. Вот только впереди стоит классная доска, а вместо скамеек вдоль вагона – парты и стулья, да еще сняты поручни. А в остальном вагон как вагон.
Сбросив у входа туфли, Тотто-тян вошла и уселась за парту. Деревянный стул был такой же, как и в прежней школе, но он показался ей настолько удобным, что на нем можно было просидеть целый день не вставая. Тотто-тян была вне себя от радости. Школа до того ей понравилась, что она решила ходить сюда каждый день, даже в праздники.
Она выглянула в окно. И хотя знала, что вагон стоит на месте, ей вдруг почудилось – может быть, оттого, что цветы и деревья на школьном дворе раскачивались на ветру, – что поезд мчится по рельсам.
– Ой как хорошо! – воскликнула Тотто-тян.
Она прижалась лицом к окну и принялась распевать песенку, которую пела каждый раз, когда чувствовала себя счастливой:
– Промазал! – воскликнул мальчик и снова бросил с того же места. На сей раз ранец очутился в сетке. – В точку! – закричал мальчишка, но тут же оговорился: – Нет, опять недолет…
Промах заключался в том, что он забыл вынуть из ранца тетрадку с пеналом. Ему пришлось залезть на парту, чтобы дотянуться до сетки и вынуть из ранца вещи.
Всего в вагоне собралось девять человек. Именно столько учеников и было в первом классе школы «Томоэ».
Им всем предстояло путешествовать с Тотто-тян.
Как здорово! Учиться здесь – все равно что путешествовать. И окна, и сетки для багажа. Вот только впереди стоит классная доска, а вместо скамеек вдоль вагона – парты и стулья, да еще сняты поручни. А в остальном вагон как вагон.
Сбросив у входа туфли, Тотто-тян вошла и уселась за парту. Деревянный стул был такой же, как и в прежней школе, но он показался ей настолько удобным, что на нем можно было просидеть целый день не вставая. Тотто-тян была вне себя от радости. Школа до того ей понравилась, что она решила ходить сюда каждый день, даже в праздники.
Она выглянула в окно. И хотя знала, что вагон стоит на месте, ей вдруг почудилось – может быть, оттого, что цветы и деревья на школьном дворе раскачивались на ветру, – что поезд мчится по рельсам.
– Ой как хорошо! – воскликнула Тотто-тян.
Она прижалась лицом к окну и принялась распевать песенку, которую пела каждый раз, когда чувствовала себя счастливой:
В этот момент кто-то вошел в вагон. Это была девочка. Она достала из ранца тетрадку, пенал и положила их на парту. Потом поднялась на цыпочки и положила ранец на сетку. Туда лее отправилась и сумка с обувью. Тотто-тян сразу же оборвала песню и последовала ее примеру. Затем вошел мальчик. От самого входа он швырнул свой ранец в сетку, словно мяч в баскетбольную корзину. Ранец подпрыгнул и упал на пол.
Как хорошо,
Замечательно!
Отчего так хорошо?
Просто потому…
– Промазал! – воскликнул мальчик и снова бросил с того же места. На сей раз ранец очутился в сетке. – В точку! – закричал мальчишка, но тут же оговорился: – Нет, опять недолет…
Промах заключался в том, что он забыл вынуть из ранца тетрадку с пеналом. Ему пришлось залезть на парту, чтобы дотянуться до сетки и вынуть из ранца вещи.
Всего в вагоне собралось девять человек. Именно столько учеников и было в первом классе школы «Томоэ».
Им всем предстояло путешествовать с Тотто-тян.
Уроки в школе «Томоэ»
Школа в вагонах – явление уникальное. И на первых порах Тотто-тян многое поражало. Ну, например, как в классе рассаживались ученики. В прежней школе каждый сидел на отведенном ему месте, здесь же можно было усесться там, где кому захочется, и менять парту в зависимости от настроения.
Хорошенько поразмыслив и оглядевшись, Тотто-тян решила сесть рядом с девочкой, которая сегодня утром пришла следом за ней. Ей приглянулся длинноухий заяц, вышитый на ее сарафане.
И все же самым удивительным в школе «Томоэ» были уроки. В обычной школе есть расписание: например, если первым значится родной язык, то в этот час все учат японский, если второй – арифметика, то пишут цифры. Здесь же все было иначе. В начале первого урока учительница писала на доске задания и вопросы по всем предметам на целый день и говорила: «Ну, а теперь приступайте. Начните кто с чего захочет».
Красота! Хочешь – с японского, хочешь – с арифметики. Тот, кто любит писать сочинения, пишет, а кто увлекается химией – кипятит что-то в колбе над пламенем спиртовой горелки, и никто не удивляется, когда в каком-нибудь классе что-то опять взрывается. Такой метод обучения помогал учителям наблюдать за детьми, за их интересами, характером и образом мышления. Верный путь к душе ребенка.
И детям нравилось начинать занятия с любого предмета. По большей части они занимались самостоятельно, но если что-то не выходило, обращались к учителю. Ученик мог подозвать учителя к себе помочь разобраться в трудном задании. И все внимательно слушали объяснения, никто не зевал и не клевал носом.
Правда, первоклассники, такие, как Тотто-тян, еще не умели заниматься самостоятельно, но даже им разрешалось начинать с любого предмета.
Одни писали азбуку, другие рисовали картинки или читали книжку, кто-то делал гимнастику. Соседка Тотто-тян, по-видимому, одолела азбуку и что-то писала в тетрадке. Все было настолько странным, что Тотто-тян ужасно разволновалась и никак не могла решить, что делать.
В это время мальчик, сидевший позади, встал из-за парты и с тетрадкой в руке направился к доске – наверно, для того, чтобы спросить о чем-то учительницу. Та, сидя за столом у классной доски, что-то объясняла другому ученику. Тотто-тян перестала вертеться и, подперев щеки обеими руками, стала наблюдать за мальчиком. У него была странная походка: он волочил ногу, и при этом все его тело раскачивалось. Сначала она даже подумала, что он балуется, но вскоре поняла, что ошиблась.
Тотто-тян все также продолжала наблюдать за ним, когда он возвращался на место. Их глаза встретились.
Мальчик улыбнулся. Тотто-тян поспешила ответить ему улыбкой. Когда он наконец уселся – у него это заняло больше времени, чем у других, – она повернулась и спросила:
– Почему ты так ходишь?
– У меня полиомиелит, – сказал мальчик тихим и нежным голоском.
С первого взгляда он показался ей очень умным.
– Полно… миелит? – переспросила Тотто-тян, она слышала это слово впервые.
– Да, полиомиелит, – прошептал мальчик. – У меня не только ноги, вот и рука тоже… – Он протянул левую кисть. Длинные пальцы на ней были скрючены и не разлеплялись.
Рассматривая руку, Тотто-тян озабоченно спросила:
– А вылечить нельзя?
Мальчик промолчал, и Тотто-тян погрустнела: «Может быть, не надо было спрашивать?» Но он бодро сказал:
– Меня зовут Ясуаки Ямамото. А тебя? Тотто-тян обрадовалась:
– А меня – Тотто-тян!
Так Ясуаки Ямамото и Тотто-тян подружились.
Солнце заглянуло в вагон, и стало жарко. Кто-то открыл окно. Свежий весенний ветерок ворвался в класс, ероша волосы на детских головках.
Так начался первый день в школе «Томоэ».
Хорошенько поразмыслив и оглядевшись, Тотто-тян решила сесть рядом с девочкой, которая сегодня утром пришла следом за ней. Ей приглянулся длинноухий заяц, вышитый на ее сарафане.
И все же самым удивительным в школе «Томоэ» были уроки. В обычной школе есть расписание: например, если первым значится родной язык, то в этот час все учат японский, если второй – арифметика, то пишут цифры. Здесь же все было иначе. В начале первого урока учительница писала на доске задания и вопросы по всем предметам на целый день и говорила: «Ну, а теперь приступайте. Начните кто с чего захочет».
Красота! Хочешь – с японского, хочешь – с арифметики. Тот, кто любит писать сочинения, пишет, а кто увлекается химией – кипятит что-то в колбе над пламенем спиртовой горелки, и никто не удивляется, когда в каком-нибудь классе что-то опять взрывается. Такой метод обучения помогал учителям наблюдать за детьми, за их интересами, характером и образом мышления. Верный путь к душе ребенка.
И детям нравилось начинать занятия с любого предмета. По большей части они занимались самостоятельно, но если что-то не выходило, обращались к учителю. Ученик мог подозвать учителя к себе помочь разобраться в трудном задании. И все внимательно слушали объяснения, никто не зевал и не клевал носом.
Правда, первоклассники, такие, как Тотто-тян, еще не умели заниматься самостоятельно, но даже им разрешалось начинать с любого предмета.
Одни писали азбуку, другие рисовали картинки или читали книжку, кто-то делал гимнастику. Соседка Тотто-тян, по-видимому, одолела азбуку и что-то писала в тетрадке. Все было настолько странным, что Тотто-тян ужасно разволновалась и никак не могла решить, что делать.
В это время мальчик, сидевший позади, встал из-за парты и с тетрадкой в руке направился к доске – наверно, для того, чтобы спросить о чем-то учительницу. Та, сидя за столом у классной доски, что-то объясняла другому ученику. Тотто-тян перестала вертеться и, подперев щеки обеими руками, стала наблюдать за мальчиком. У него была странная походка: он волочил ногу, и при этом все его тело раскачивалось. Сначала она даже подумала, что он балуется, но вскоре поняла, что ошиблась.
Тотто-тян все также продолжала наблюдать за ним, когда он возвращался на место. Их глаза встретились.
Мальчик улыбнулся. Тотто-тян поспешила ответить ему улыбкой. Когда он наконец уселся – у него это заняло больше времени, чем у других, – она повернулась и спросила:
– Почему ты так ходишь?
– У меня полиомиелит, – сказал мальчик тихим и нежным голоском.
С первого взгляда он показался ей очень умным.
– Полно… миелит? – переспросила Тотто-тян, она слышала это слово впервые.
– Да, полиомиелит, – прошептал мальчик. – У меня не только ноги, вот и рука тоже… – Он протянул левую кисть. Длинные пальцы на ней были скрючены и не разлеплялись.
Рассматривая руку, Тотто-тян озабоченно спросила:
– А вылечить нельзя?
Мальчик промолчал, и Тотто-тян погрустнела: «Может быть, не надо было спрашивать?» Но он бодро сказал:
– Меня зовут Ясуаки Ямамото. А тебя? Тотто-тян обрадовалась:
– А меня – Тотто-тян!
Так Ясуаки Ямамото и Тотто-тян подружились.
Солнце заглянуло в вагон, и стало жарко. Кто-то открыл окно. Свежий весенний ветерок ворвался в класс, ероша волосы на детских головках.
Так начался первый день в школе «Томоэ».
«Дары моря» и «дары гор»
И вот наступило долгожданное время «даров моря» и «даров гор». Такое название директор школы придумал для приправ к вареному рису, которые дети приносили с собой из дому. Обычно учителя твердят родителям, что дети не должны капризничать и должны есть все подряд, а также, чтобы им давали в школу «достаточно питательные завтраки». Но директор школы «Томоэ» просил лишь об одном: чтобы в коробочки для завтрака было положено что-нибудь из «даров моря» и что-нибудь из «даров гор».
Под «дарами моря» подразумевались кусочки рыбы или что-нибудь вроде цукудани[4], а под «дарами гор» – овощи и мясо (конечно, мясо не растет само по себе в горах, но ведь коровы, свиньи, куры живут на суше, а горы, из которых состоит вся Япония, это и есть суша). Так вот, от родителей требовалось, чтобы они давали детям в школу именно это.
Маме пришлась по душе эта простая, но столь важная, по ее мнению, затея. Подобная мысль могла прийти в голову только такому умному человеку, как директор школы «Томоэ». Именно так проще подобрать приправу к рису. Не надо ломать голову – морской продукт и что-нибудь из овощей. К тому же директор просил родителей «не тратиться чересчур» и не готовить «роскошные завтраки». Из «даров гор» вполне достаточно «кимпира гобо»[5] или самого обыкновенного омлета, а из «даров моря» – кусочков сушеного тунца. А еще проще «нори» – листочки прессованных сушеных водорослей – это будет «дар моря» – и маринованные сливы – «дары гор».
Под «дарами моря» подразумевались кусочки рыбы или что-нибудь вроде цукудани[4], а под «дарами гор» – овощи и мясо (конечно, мясо не растет само по себе в горах, но ведь коровы, свиньи, куры живут на суше, а горы, из которых состоит вся Япония, это и есть суша). Так вот, от родителей требовалось, чтобы они давали детям в школу именно это.
Маме пришлась по душе эта простая, но столь важная, по ее мнению, затея. Подобная мысль могла прийти в голову только такому умному человеку, как директор школы «Томоэ». Именно так проще подобрать приправу к рису. Не надо ломать голову – морской продукт и что-нибудь из овощей. К тому же директор просил родителей «не тратиться чересчур» и не готовить «роскошные завтраки». Из «даров гор» вполне достаточно «кимпира гобо»[5] или самого обыкновенного омлета, а из «даров моря» – кусочков сушеного тунца. А еще проще «нори» – листочки прессованных сушеных водорослей – это будет «дар моря» – и маринованные сливы – «дары гор».