Спускаясь по склону, те вразнобой затянули какой-то воинственный гимн, на все лады проклиная магию и призывая гнев Господень на нечестивцев-Дерини. Тогда как во дворе...
   - Господи Иисусе, что они делают? - задохнулся Кверон, падая в снег на колени - по крайней мере, у него хватило здравого смысла не закричать в полный. голос.
   Ибо солдаты там, внизу, похоже, приняли песнопения виллимитов как руководство к действию. Во дворе в землю вбили несколько дюжин кольев, к которым теперь привязывали мужчин и женщин в окровавленных серых рясах, - и солдаты принялись избивать их бичами, с легкостью вспарывавшими одежду.., и человеческую плоть. Кверон не верил собственным глазам, ведь он был аббатом у этих несчастных - в Ордене, который сам и создал, дабы почтить память святого Камбера. И лишь благодаря случайной удаче он сам не оказался там, среди этих людей, на третий день после Рождества 917 года, в праздник, так подходяще именуемый Днем Святых Невинных. Но он понял это лишь много позже...
   Тем временем, солдаты пустили в ход ножи и щипцы, проливая реки крови; по счастью, Кверон был слишком далеко, чтобы видеть все подробности.
   Но достаточно близко, чтобы понять, что происходит, когда к подножьям столбов стали сваливать вязанки хвороста. Часть из них тут же подпалили, и отчаянные крики наполнили округу, далеко разносясь в холодном зимнем воздухе.
   - Боже, это невозможно, - всхлипывал Кверон. - Реван, мы должны остановить этот кошмар!
   Но молодой человек, не Дерини, необученный, и даже не благородного происхождения, лишь покачал головой в ответ, ибо здравый смысл, который часто утрачивают люди более образованные, говорил, что вдвоем они здесь совершенно бессильны.
   - Мы ничем не сможем им помочь, сударь, - прошептал Реван. - Если мы пойдем туда, то только зря жизни положим. Вы, может, и хотите умереть, но на мне долг перед лордом Райсом и леди Ивейн.
   Ради них я готов всю кровь отдать, но не думаю, что они бы велели мне сделать это здесь, в Лолбане.
   Кверон, однако, не желал его слушать, ибо нечто сродни безумию охватило его при виде бесчинств, творящихся внизу.
   - Я могу помочь! - шептал он. - Я испепелю их магией! Я дам им отведать гнева святого Камбера, из рук его слуги. Магия способна...
   - Ну примените вы магию против них, и что тогда? - возразил Реван, хватая аббата за рукав и притягивая к себе. - Разве вы не понимаете, что тогда вы сделаете именно то, о чем твердят регенты? В чем они обвиняют Дерини?.. Вы этого хотите?
   - Да как ты смеешь указывать мне? - рявкнул Кверон ледяным голосом. Руки прочь от меня, Реван, и отойди с дороги. Ну же!
   Молодой человек без лишних слов повиновался, словно испугавшись. Но когда Кверон взмахнул руками, готовясь сотворить магическое заклятье, Реван поднял деревянный посох, который до сих пор держал под мышкой, и ловко огрел им Кверона, словно дубинкой, как раз за левым ухом. В глазах у аббата помутилось, и он беззвучно рухнул в снег, так что голос Ревана донесся до него словно из невообразимой дали.
   - Простите, сударь, но это глупо - так жертвовать своей жизнью! прошептал юноша, роясь в вещах Кверона в поисках целительских снадобий. Гавриилит вы или нет, но я вам этого не позволю.
   На этом спор и завершился. Благодаря успокоительному средству, что Реван дал ему с талым снегом, Кверон хоть и оставался в сознании, но был не в силах оказывать сопротивление. Тогда-то впервые к нему и пришли видения он видел, как мучают и убивают его собратьев; красок и жизни этому кошмару добавляли крики, доносившиеся из аббатства.
   Постепенно удлинялись зимние тени... Через какое-то время душераздирающие вопли затихли, и слышалось лишь потрескивание сучьев в кострах, потом смолкло и оно, сменившись шелестом ветра и шепотом падающего снега, милосердно прикрывшего ужасное зрелище.
   Сейчас ветер тоже завывал где-то снаружи, и Кверон, ворочаясь в стогу, едва слышно застонал. Он вновь попытался вырваться из цепких когтей кошмара, но тот крепко держал свою жертву. Он даже захныкал, словно ребенок, когда ужасный сон вновь увлек его в свои глубины, заставляя вспоминать то, что он узнал от Ревана, когда очнулся под вечер, на холме у аббатства.
   - Все кончено, - произнес Реван негромко, тяжело опираясь на свой посох и озирая мир вокруг, подобно новоявленному Иоанну Крестителю. Кверон неожиданно поймал себя на мысли, что ничего не понимает в происходящем.
   - Верно, это кажется нелепым, - согласился Реван, так, словно читал мысли аббата - хотя Целитель был уверен, что это невозможно. - Какой смысл, какой хотя бы намек на правосудие может быть в том, чтобы замучить до смерти шестьдесят мужчин и женщин, лишь за то, что они поклонялись памяти человека, которого считали святым?
   - И все же они сделали это, и именно по этой причине, - прошептал Кверон, и в глазах его вновь помутилось при виде почерневших столбов во дворе и солдат, что невозмутимо расхаживали между ними.
   - Именно так. - Реван обернулся и в упор взглянул на аббата, - Пока вы спали, я говорил кое с кем из моих "братьев" - виллимитов. А они, в свою очередь, разговаривали с солдатами внизу. Судя по всему, приказ исходил от собрания епископов в Рамосе. Впрочем, вы сами можете узнать все подробности. Давайте, я не боюсь.
   Реван, и правда, не испытывал страха, хотя любой другой на его месте испугался бы, ведь он напал на Дерини! Кверон легонько коснулся запястья молодого человека и, сосредоточившись, поразился его безоглядному доверию. Хотя в этот миг Реван, даже если бы пожелал, не смог бы воспротивиться ментальному вторжению, снитслватс, податливый разум всегда было легче.
   Впрочем, Кверон быстро забыл свое удивление, когда узнал основное: что сам святой покровитель аббатства оказался невольно повинен в сегодняшней катастрофе. Ибо люди, что пришли к власти в Гвиннеде, регенты двенадцатилетнего короля Алроя, первым делом поспешили объявить, что покровитель Долбанского аббатства, Дерини Камбер - вовсе не святой, а еретик и предатель.., именно тогда судьба обители была решена.
   Отныне имя Камбера Мак-Рори было запрещено произносить в Гвиннеде, под страхом ужасающей кары. На первый раз виновного ожидало публичное бичевание, на второй раз - ему вырывали язык.., отсюда ножи и щипцы в руках солдат, виденные Квероном. На третий же раз преступника ожидала казнь как худшего из еретиков.
   Несчастные служители святого Камбера в Долбане никак не могли знать, что нарушают закон - впрочем, если бы и знали, это бы их не остановило, ибо их вера в своего святого покровителя была тверда и не знала сомнений вот уже десять лет. Эдикт, отменявший канонизацию Камбера и грозивший наказаниями за нарушение указа, был провозглашен лишь накануне, за много миль от аббатства, в Рамосе. Враги и не собирались предупреждать их заранее.
   Епископские солдаты немедленно устремились в обитель и стали захватывать пленных.
   Несчастным, без сомнения, зачитали эдикт, начиная бичевания, и те успели в полной мере осознать грозившие им ужасы, когда палачи взялись за ножи и щипцы. Безъязыкие, осужденные не в силах были даже молить о пощаде, отречься или покаяться, когда солдаты принялись подносить вязанки хвороста к столбам и поджигать костры факелами.
   Эта насмешка над правосудием, прикрывавшая самое изощренное варварство, так поразила Кверона, что он, покинув сознание Ревана, залился слезами, прикрывая лицо руками.
   - Прости, что я так вел себя, - промолвил он наконец. Им повезло, что ветер дул в другую сторону и не мог донести звуки голосов до солдат под холмом.., и, по счастью, не доносил больше запаха горящей плоти. - Ты был совершенно прав - магией тут не поможешь.
   Утирая слезы тыльной стороной ладони, он набрался мужества смиренно поднять глаза на Ревана.
   - Райс был тебе хорошим наставником, - продолжил он вполголоса. - Если бы я соображал получше, то мог бы догадаться, что ты попробуешь оглушить меня. Но мне и в голову не приходило, что меня могут опоить моими собственными снадобьями!
   Реван с трудом выдавил подобие улыбки, глядя на аббата своими светло-карими глазами.
   - Скажите еще спасибо, что я не опоил вас мерашей. Вы бы до сих пор не пришли в себя. Но я же не мог отпустить вас на верную смерть, правда?
   - Полагаю, что нет.
   Кверон со вздохом потеребил кончик своей седой косы, выбившейся из-под капюшона, в полной мере сознавая неизбежность болезненного решения.
   - Боюсь, я слишком долго не возвращался в мой родной орден гавриилитов, - прошептал он наконец. - Слишком просто стало забыть о том, что я поклялся никогда не отнимать жизни. И это равным образом относится и к самоубийству - хотя там, внизу есть немало тех, кого я бы прикончил с огромной радостью!
   Он покосился на полускрытый в сумерках монастырский двор, проследил взглядом за факелами стражей, расхаживавших между столбами с казненными, затем вновь задумчиво посмотрел на Ревана.
   - Скоро совсем стемнеет. Полагаю, для нас обоих будет безопаснее, если дальше я пойду один.
   - Почему? - удивился Реван. - Никто же не знает, кто вы такой.
   - С одной стороны, да, - согласился Кверон и вновь потеребил свою косу, - Но когда увидят вот это, то будут знать, к какому ордену я отношусь, поскольку такие прически носят лишь гавриилиты и Слуги святого Камбера. Однако в этих краях, памятуя о случившемся в обители, сей символ может вызвать подозрения и привести к.., опасным расспросам. Скажи, такой ли ты добрый цирюльник, как и лекарь?
   Реван в изумлении покосился на аббата.
   - Прошу прощения, сударь?
   - Я хочу, чтобы ты обрезал мне волосы, Реван. - Кверон перебросил косу через плечо. - Я носил ее очень долго, и мне будет жаль с ней расстаться, но боюсь, теперь это слишком опасно, а преимуществ никаких. Основатели нашего ордена никогда не предполагали, что это украшение может привести когда-нибудь к гибели их последователей.
   Реван, с трудом скрывая неловкость, извлек из-за пояса небольшой нож, которым резал хлеб и сыр, и неуверенно потрогал лезвие. Кверон повернулся к нему спиной.
   - Ну, давай, - пробормотал Целитель. - Не старайся навести красоту. Просто отрежь, и дело с концом. Не тянуть же с этим до утра!
   Он постарался расслабиться, чувствуя, как пальцы Ревана подбираются к основанию косы, ощущая удивление молодого человека, когда тот обнаружил, что коса сплетается из четырех прядей, а не из трех, как обычно; хотя тот и не стал ни о чем спрашивать.
   - Такая коса у нас называется г'дула - негромко пояснил Кверон, натянутый, как катапульта, пока Реван перерезал густую массу волос своим ножом. - Четыре пряди наделены особым значением. Я не вправе объяснить тебе, каким именно, если не считать очевидной связи с четырьмя архангелами и четырьмя Силами Природы, но поскольку ты явно обратил на это внимание, было бы несправедливо не сказать об этом. - Он тяжело вздохнул, пытаясь одолеть охватившую его дрожь. - Никогда сталь не касалась моих волос с того дня, как я принес первые обеты - а это было почти двадцать пять лет назад.
   Косу полагается сжечь, с особым обрядом, когда позволят место и время.
   Процедура эта причинила ему не только физическую, но и душевную боль, и сейчас во сне Кверон вновь переживал утрату. Он принялся ворочаться, застонал и наконец пробудился, машинально потянувшись к кошелю на поясе. Сердце его колотилось в груди, дыхание вырывалось тяжело и со свистом, но коса оказалась на месте, туго свернутая на дне кожаного мешочка.
   Слава Богу!
   Понемногу, слепая паника улеглась, сердце забилось ровнее, дыхание успокоилось. Немного погодя он принялся осторожно выбираться из стога, щурясь на солнце, отражавшееся в снежных сугробах, ибо "сарай", сберегавший сено, на самом деле являл собой лишь навес на четырех столбах, да и сама крыша не отличалась надежностью. Он знал, что скоро ему придется расстаться с грудой.., и, вероятно, тогда кошмары прекратятся.., но сейчас следовало прежде всего добраться до аббатства святой Марии. Добрая селянка, что подала ему, как нищему, ломоть хлеба и миску похлебки, сказала, будто где-то среди холмов неподалеку есть небольшой монастырь, но ни названия, ни точного места она не знала. Хоть бы это оказалась та самая обитель!
   Если будет на то Божья воля, он все же отыщет аббатство святой Марии, сказал себе Кверон, с трудом выбираясь из горы сена, поплотнее запахиваясь в плащ и отряхивая налипшую шелуху. Однако это название оказалось весьма популярным в округе, даже чересчур, на его вкус, как бы почтительно ни относился к Святой Леве сам Кверон. С него уже хватало ложных надежд, коих было немало, с тех пор, как он отправился бродить по Кулди.., и надоело то и дело уворачиваться от конных стражей нового графа Кулдского. За те две недели, что он покинул Долбан, ему слишком часто приходилось покидать надежные убежища, чтобы избежать встречи со слугами регентов.
   Он также не решался открыто пользоваться своим даром, чтобы как-то улучшить положение. В нынешние неспокойные времена даже просто быть Дерини казалось слишком опасно. Дерини могли убить, независимо от того, пользовался он магией, или нет.
   Но, возможно, сегодня все будет по-другому. По крайней мере, снежная буря как будто выдохлась...
   Капюшон соскользнул с головы, пока Кверон бился в тисках кошмарных снов, и теперь он пригладил пальцами промокшие волосы, внимательно озираясь по сторонам. Ничто не нарушало первозданный покой этого утра, выпавший за ночь снег лежал нетронутым.
   И вот, на миг пожалев об отсутствии бритвы, Целитель вновь покрыл голову и опустился на колени, дабы вознести благодарственную молитву, как делал это каждое утро. И, как всегда, он помолился также Камберу Кулдскому, прежнему владетелю этих земель, который, для Кверона Киневана, был и останется вовеки истинным Святым.
   Глава 2
   Они были убиты нечестивцами, что завидовали им не праведно
   1-я Клемент 20:7 (Апокриф.)
   После обеда начался снегопад, но небо оставалось светлым. Ближе к воротам крохотного аббатства, Кверон еще глубже натянул капюшон и, заслоняя озябшей рукой в перчатке слезящиеся глаза от слишком яркого света, стал вглядываться в тонкие колечки дыма, поднимавшиеся над печными трубами.
   По крайней мере, на насте он не заметил отпечатков лошадиных копыт, а значит, в округе не было солдат. А дымок означал, что, возможно, нынче он отведает горячего и сможет наконец отогреться. Блуждая по сугробам, Кверон едва не отморозил ноги, а на плаще наросла корка льда.
   Если повезет, возможно, эта обитель и есть аббатство святой Марии, которое он так искал - но за последние дни он пережил столько разочарований, что уже не очень-то надеялся на это.
   Лошадей не оказалось и во дворе аббатства: еще один добрый знак, что здесь он в безопасности. Кверон замер у калитки, мысленно прощупывая окрестности в поисках скрытой угрозы, и тут же к нему с поклоном приблизился пожилой монах в черном одеянии, как и подобает, прятавший руки в рукавах.
   - Да благословит тебя Всемогущий Господь, добрый путник, - обратился к нему монах. - могу ли я предложить тебе воспользоваться гостеприимством обители святой Марии?
   Со вздохом облегчения - ибо, по крайней мере, название аббатства оказалось именно то, что ему нужно, - Кверон откинул капюшон на плечи и ответил на поклон, надеясь, что волосы его еще не настолько отросли, чтобы окончательно скрыть тонзуру.
   - Благодарю тебя, брат, - вымолвил он. - Тот, кто дает милостыню непрошеным, дает вдвойне. Да пребудет благословение Господне на доме сем. Не скажешь ли мне, как зовут вашего настоятеля?
   Делая знак Кверону, чтобы тот следовал за ним, монах двинулся через двор по направлению к часовне.
   - Имя нашего аббата - брат Кронин, - отозвался он. - Меня зовут брат Тирнан. А ты...
   Кверон, которому прежде называли имена нескольких здешних монахов, незаметно использовал Чары Истины, чтобы убедиться, что ему говорят правду, и лишь тогда окончательно успокоился. У дверей часовни он потоптался на деревянных ступенях, чтобы отряхнуть снег, облепивший сапоги.
   - Меня зовут Киневан. Кверон Киневан. Мне кажется, вас должны были предупредить о моем приезде.
   Обернувшись, монах встал спиной к дверям и испытующе уставился на Кверона.
   - О, да, нам сказали, что должен приехать некий гавриилит, и навали его имя, - произнес он негромко. - Но я не вижу здесь гавриилитов.
   - Не столь давно я был аббатом.., другого ордена, - прошептал Кверон, не желая поминать святого Камбера, пока окончательно не удостоверится, что это безопасно. - И не ношу гавриилитскую рясу уже многие годы.
   - Однако, насколько мне известно, гавриилитов отличает не только цвет их одежд, - продолжал настаивать монах. - Есть еще одна особенность, и пренебречь ею невозможно. Можешь ли ты иным образом доказать, что ты именно тот, за кого себя выдаешь?
   Кверон позволил себе кривую усмешку. А он смельчак, этот брат Тирнан! Не всякий человек решился бы подступиться с подобными требованиями к незнакомому Дерини. А монах желал узнать, что стало с его косой - тема, совершенно запретная вне Ордена.., но, похоже, сейчас это было неизбежно.
   - Полагаю, тебе ни к чему демонстрировать все, на что я способен, тихо вымолвил Кверон, извлекая из поясного кошеля свернутую косу, - И все же вот этого должно быть достаточно, чтобы успокоить тебя на мой счет. - Он показал свое сокровище онемевшему монаху. - Достаточно доказательств? увы, но прическа могла выдать меня, сохранить ее не удалось. Прикасаться не советую - но поверь, это мои волосы.
   Тирнан испуганно покосился на косу, словно поражаясь собственной дерзости, и затряс головой, поспешно отступая на шаг, когда Кверон поднял ее повыше.
   - Прошу вас, отец Кверон, войдемте внутрь, не надо стоять на морозе, пробормотал он, отводя взгляд, и повернулся, чтобы открыть дверь. - Для вас оставили особые указания.
   Внутри часовни было ненамного теплее, чем снаружи, и дыхание застывало клубами белого пара.
   Пряча косу обратно в кошель, Кверон проследовал за братом Тирнаном по центральному проходу вглубь часовни. Крохотное помещение казалось больше и светлее, благодаря свежевыбеленным стенам. За деревянной загородкой, отделявшей северный придел церкви, слышался какой-то шум - там, похоже, трудились строители, но когда они приблизились к алтарю, все звуки отдалились и затихли.
   Красным огоньком теплилась единственная лампада...
   - Прошу вас, подождите здесь, - попросил Тирнан, когда они остановились на ступенях алтаря, дабы почтить Божество, в честь которого горел этот огонь.
   Заинтригованный, Кверон взглядом проследил за монахом. Тот поднялся по ступеням и открыл ключом замок. Из-за каких то завернутых в ткань реликвий, он извлек маленький замшевый мешочек, не больше ладони. Спрятав его в недрах своей рясы, он знаком показал Кверону подняться с колен и следовать за ним к отгороженному северному приделу.
   Через проход в загородке они прошли вперед, и при виде гостей несколько одетых в черное монахов поспешно попятились прочь от алтаря трансепта, перед которым зияла полоса голой земли. Безмолвно поклонившись, монахи принялись укладывать на место каменные плиты - непосвященному могло бы показаться, что они закрывают могилу, однако Кверон догадался, что это и есть тот самый Портал, который собирались построить Ивейн с Джоремом.
   - Да благословит Господь ваш труд, - пробормотал Кверон, не желая говорить ничего более определенного, пока не будет знать точно, что за люди его окружают.
   Мысленно прозондировав окружающее пространство, он тотчас ощутил знакомое покалывание - это и был Портал. Он осторожно двинулся вперед и встал точно посередине - к очевидному изумлению зрителей, - но тут его ожидало горькое разочарование. Все усилия Кверона оказались тщетными, и никакой соседний Портал он так и не сумел нащупать. Либо те были слишком далеко, вне пределов досягаемости, либо уничтожены или заперты.
   - Любопытно, - пробормотал он вполголоса. - А что, брат Тирнан, больше никаких указаний на мой счет вам не оставляли?
   Коротким жестом монах велел своим собратьям удалиться. И лишь когда стихли шаги последнего из них, он приблизился и протянул Кверону мешочек из коричневой замши.
   - Леди Ивейн велела, чтобы я вручил вам вот это, но лишь тогда, когда вы встанете на это самое место.
   Я.., мне неведомо, что там внутри, и что произойдет, когда вы это возьмете...
   - И все же я должен выяснить. - Кверон торопливо ощупал содержимое мешочка. Что-то плоское и круглое, возможно, металлическое.., какой-то амулет?
   - Забавно, - прошептал он. - А больше она ничего не просила передать?
   Тирнан покачал головой.
   - Нет, отче. Но я видел, как они все исчезли через этот Портал. Я знаю, что должно произойти, и не испытываю страха.
   - Большая редкость для обычного человека, - заметил Кверон. - Тебе ведомо это, брат Тирнан?
   Тот лишь пожал плечами в ответ.
   - Я просто невежественный монах, отче, но я доверяю леди Ивейн и отцу Джорему. Ах, да.., он сказал, вы узнаете эту вещь, и сразу поймете, что с ней Делать.
   - Так сказал отец Джорем?
   - Да, отче.
   - Тогда проверим, насколько он был прав. - Кверон расслабил завязки мешочка и заглянул вовнутрь.
   - Так, и что же мы имеем? - Он потянул за тонкую зеленую шелковую ленту, к которой был привязан таинственный предмет. - Это медальон Целителя. Медальон Раиса! - выдохнул он, уложив тусклый серебристый диск на ладонь.
   На одной стороне было высечено имя Раиса и год выпуска из монастыря святого Неота; и Кверон знал, что если перевернет медальон, то увидит герб Раиса, увенчанный знаком Целителя - рукой со звездой.
   - Но... Райс никогда его не отдал бы. Никому.
   Если только он не...
   Кверон судорожно стиснул медальон в ладони, осознав наконец все значение этого послания. Похоже, он понял наконец, почему Ивейн хотела, чтобы он стоял именно тут, в центре нового Портала, когда развяжет мешочек. Ибо что-то случилось с Райсом - скорее всего, молодой Целитель погиб, - и скорбь Кверона должна сыграть роль психического маяка, который поможет Ивейн с Джоремом отыскать его здесь.
   Глотая слезы, он затолкал замшевый мешочек на дно своего кошеля и тщательно разгладил шелковую ленту, стараясь больше не смотреть на медальон, - так велико было его горе. Лишь сейчас он вспомнил, что брат Тирнан наблюдает за ним, испуганный и смущенный, и жестом велел ему удалиться.
   Монах безропотно повиновался, бесшумно затворил дверь в перегородке, а затем направился к другому проходу, что вел, вероятно, в ризницу. И лишь когда Кверон удостоверился, что наконец остался один, он вновь решился взглянуть на серебристый диск.
   Целительский медальон Раиса Турина. Теперь герб и рука со звездой оказались вверху, но это ничего не меняло. Как ни крути его, но трагическое послание от этого не исчезнет... На душу Кверона камнем легла невыносимая тяжесть.
   С глубоким вздохом сосредоточения, он накрыл диск рукой, закрыл глаза и отомкнул скрытое заклятье. Все оказалось даже хуже, чем он опасался. Мельком он ощутил психические подписи тех, кто вручал медальон Раису - отца Эмриса и еще чью-то, незнакомую... А затем, пробивая все барьеры, которые Кверон мог бы возвести, чтобы защититься от ужасного знания - в его сознание лавиной хлынула информация. Картины побоища в Труриле, убийства Элистера Келлена и Джебедии, в мельчайших, ужасающих подробностях, которые он должен был запечатлеть в памяти, чтобы выжить.
   ***
   Ивейн потеребила перо, затем покосилась на вдруг заволновавшегося младенца, что спал в корзине у нее под боком. Она почти завершила список, над которым корпела с самого обеда - ну, скорее, это был пока хороший черновик, - но как же ей не хватало сейчас Раиса! С каждым днем она скучала по нему все сильнее.
   Боже, до чего им было хорошо вместе! По другую сторону стола стоял стул, на котором он обычно сидел, и теперь Ивейн с легкостью могла себе представить, как будто он рядом, смотрит на нее своими янтарными глазами, легкомысленно постукивая пальцами по столешнице. На ее стороне была наблюдательность, внимание к деталям, образование и способности к языкам.., зато он в полной мере наделен был уникальным даром интуитивного постижения, который зачастую проникал сквозь напластования проблем, отнимавших у нее недели и месяцы напряженного труда. Вместе с Райсом им не составило бы труда разобраться с древними рукописями, что она внесла сейчас в свой список.
   Но Раиса больше не было рядом, и никогда не будет, он может приходить к ней только во сне.
   Крошка-дочурка, что беспокойно заворочалась и заагукала в своей корзинке, никогда не узнает отца, ибо он погиб за неделю до ее рождения. И хотя он был одним из величайших Целителей своего времени, Райс Турин ничем не отличался от прочих мертвецов, что нашли вечное успокоение в михайлинской часовне; и он тоже никогда не увидит свою дочь, наделенную, подобно их первенцу, священным даром исцеления. Даром, который не спас своего обладателя.
   Он ведь даже на вид не казался мертвым, нахмурилась Ивейн, откладывая в сторону перо. Она возвела полные слез глаза к голубому куполу над головой, силясь отогнать непрошеные воспоминания.
   Сразу после гибели на него наложили предохраняющее заклятье, и казалось, будто он попросту заснул - хотя был мертв уже две недели, когда она наконец увидела тело. На теле не было ни ран, ни иных повреждений - лишь небольшая вмятина на затылке, скрытая вьющимися рыжеватыми волосами.., но разве могла подобная мелочь погубить такого человека?!