- Dirigatur, Domine, oratio теа, sicut uncensum, in conspectu tuo... Подобно благовонному дыму, пусть молитвы мои вознесутся к Тебе, Господи; когда я воздену руки, да примешь Ты это как вечернюю жертву...
   ***
   Запах благовоний, только более резкий и пряный, щекотал также ноздри Джавана, когда он опустился на колени перед Полином Рамосским и отцом Секоримом. Полин взял у него свечу и поставил на алтарь. Ему поведали все об обязанностях и ответственности клирика, ныне же пришел черед тонзуры Не полной тонзуры, как при вступлении в орден - ведь от прочих братьев-мирян подобное, вообще, не требовалось, - но Хьюберт с Секоримом решили, что это станет важным символом, и Полин согласился.
   - Ты явился по доброй воле, дабы пройти посвящение, - прочел Полин по толстой книге, что держал перед ним один из монахов.., не совсем правда, но Джаван ничего не мог с этим поделать. - Поскольку грядущие годы станут для тебя временем испытания твердости твоего призвания, которое еще не до конца осознано и сформировано, - продолжал Полин, - то ныне надлежит тебе отделиться от мира и его соблазнов. Символом этого станет сия ряса, сменившая твои мирские одежды. А как залог твоей приверженности сему пути, избранному добровольно, мы срезаем локон твоих волос, - как внешний знак жертвы частички плоти на верность трудам во славу Господа.
   Джаван закрыл глаза, когда верховный настоятель взял с подноса золотые ножницы. Огромного труда ему стоило вынести касание Полина, который, как ему показалось, срезал у него с макушки огромный клок волос. Он заставил себя стерпеть, не поморщившись, когда ножницы зловеще клацнули у самой кожи.
   На самом деле, прядь была не толще пальца, - он это заметил, когда Полин укладывал локон в подставленную монахом серебряную чашу. Но тут же возобновились молитвы, и Джавану пришлось вновь склонить голову.
   - Господи, укрепи слугу Твоего Джавана в решимости стать достойным послушником и исполнить то, к чему Ты призвал его...
   ***
   Круг мерцал у подножия помоста, и Ивейн также вознесла молитву, дабы Бог укрепил ее в своей решимости. Третий и последний круг Джорем прочертил своим мечом, устанавливая чары с поистине михайлинской деловитостью и тщанием. Тут же над головами у них вспыхнул фиолетовый купол, надежно защищающий тех, кто внутри, от вторжений любых сил, даже если их носители Дерини.
   Теперь предстояло установить ритуальные защиты, взывая к четырем великим архангелам, правящим природными силами. Они заранее решились, что эту задачу возьмут на себя Джорем с Квероном, а Ивейн тем временем сможет вплести их заклинания в собственную защитную сеть. Она повернулась лицом на восток, готовая впитать без остатка вызываемые силы, - и Кверон, также глядя на восток, поднял руки, дабы призвать золотой огонь и возжечь с его помощью восточную свечу, посвященную Хранителю Воздуха.
   - Се Таинство Воздуха - и Рафаил, жизнедарующий, распахивает крыла ветра и бурь. Приди, великий Рафаил, даруй нам свое присутствие и покровительство!
   Ивейн не могла видеть Существо, возникшее в этот миг за восточной свечой, но знала, что Оно здесь. Образ возник в ее сознании - светлые волосы, развевающиеся на ветру, полупрозрачные трепещущие одеяния цвета бледного золота, окружающие хрупкую, и одновременно исполненную силы фигуру, прямую и гибкую, как ивовый прут. Разумеется, образ этот не имел ничего общего с Рафаилом, у которого не было телесного воплощения. И все же она склонила голову, дабы приветствовать явленный ей образ, а затем повернулась к югу, и то же самое сделал Джорем, обойдя саркофаг в направлении движения солнца и встав рядом с сестрой.
   - Се Таинство Огня - и Михаил, освящающий, в языках пламени вечного, произнес Джорем, следуя установленной Квероном формуле и возжигая алой молнией южную свечу. - Приди, великий Михаил, даруй нам свое присутствие и покровительство!
   Ивейн показалось, она зрит огненные крылья, хотя на физическом плане они не источали ни света, ни жара, - и сама воссоздала телесный облик Существа - суровый лик, пламенеющие волосы, перехваченные золотым обручем; золотые доспехи, все из крохотных чешуек, словно кожа саламандры; огненный меч, похожий на тот, что украшал михайлинскую эмблему Джорема. О, да, Михаила она знала хорошо.
   Поприветствовав его, они с Джоремом повернулись затем к западу, где Кверон уже вызвал сине-зеленый светошар и метнул его вперед, словно маленькую комету.
   - Се Таинство Воды - и Гавриил, очищающий, несущий прохладу морей и озер, и летнего дождя.
   Приди, великий Гавриил, даруй нам свое присутствие и покровительство!
   Лик Гавриила возник перед ее мысленным взором почти мгновенно голубовато-зеленые струящиеся одежды с оттенком лилового; крылья его сверкали, как и у других архангелов, но по ним струилась вода, словно озаренный солнцем водопад. Она низко поклонилась Гавриилу, также Вестнику святой Девы, и прошептала ему особую молитву о заступничестве.
   Джорем покинул ее и перешел на север. Образ заледеневших, заснеженных равнин встал перед ней - а не залитых теплым солнцем - когда она устремилась внутренним взором к северу, ибо она давно уже знала, что в конце концов ей предстоит иметь дело именно с этим суровым владыкой.
   - Се Таинство Земли, - шепотом произнес Джорем, и голос его чуть дрогнул, ибо в тот миг, когда он призвал зеленый огонь, это осознание настигло и его тоже. - И Уриил, укрепляющий, владыка самоцветов и пещер глубочайших, что призывает всех нас на Иной Берег. Приди, великий Уриил, почти нас своим присутствием и покровительством!
   Отголоски грома донеслись до них, и даже воздух внутри круга стал тяжелым и давящим, и слабо пахнуло серой. Ивейн показалось, она заметила краешек переливчатой черно-зеленой мантии, но лица своего Уриил ей не открыл. И все же он явился, она чувствовала это. И знала, что очень скоро ей предстоит бросить ему вызов.
   Скрестив дрожащие руки на груди, Ивейн в последний раз поклонилась востоку, завершая круг.
   Она постаралась унять колотящееся сердце. Несколько раз глубоко вздохнув, она заставила себя успокоиться, сознавая, что ее спутники ждут от нее продолжения обряда, и начала произносить древние фразы, наверняка многократно звучавшие уже в этом зале, черпая силу и утешение из знакомых слов.
   - Мы стоим вне времени, и не в мире земном, - произнесла она, зная, что на сей раз это правда. - Как завещали нам наши предки, мы соединимся и станем единым целым.
   Три разума соединились в единую цепь, и древнее заклинание Джорема еще более закалило их связь:
   - Во имя Твоих благословенных евангелистов, Матфея, Марка, Луки и Иоанна, во имя всех Твоих святых ангелов, во имя Сил Света и Тени, мы взываем к Тебе о защите от всяких опасностей, о Высочайший!
   - Так есть и так было, - подхватил Кверон. - И пребудет так вовеки веков. Per omnia. saecula saeculorum.
   Их слитное "Аминь" словно запечатало заклинание и сомкнуло единство, а кресты, начертанные на груди, стали панцирями, надежно защищавшими от всего, кроме лишь Воли самого Господа. Укрепленная этим знанием, Ивейн вскинула руки и провозгласила exortio, как личное утверждение своих намерений:
   - Теперь мы соединились. Теперь мы едины.
   Взгляните на Древние Пути. Мы больше не ступим на ним. Да будет так.
   - Да будет так, - отозвались ее спутники, прижимая правую руку к сердцу.
   В ответ Ивейн сложила руки на груди и поклонилась им, затем опустилась на табурет, который они оставили для нее на юной стороне, и извлекла из-под него потертый кожаный мешочек с защитными кубиками, принадлежавший некогда отцу. Пока она высыпала их на колени, Кверон перешел к изголовью катафалка и легко коснулся пальцами висков Камбера, погружаясь в легкий Целительский транс.
   Когда Ивейн разделила кубики, взяв белые в правую руку, а черные - в левую, Джорем отошел и встал левее, у самой границы круга с северной стороны, положив руки на крестовину меча, - точно также он уже стоял однажды, в ночь, когда умер король, готовясь открыть врата.., хотя на сей раз он куда лучше сознавал смысл своих действий и грозящую им опасность. Ивейн погасила вспыхнувшую в душе искорку раскаяния при взгляде на брата милый, мягкий, упрямый Джорем, всегда веривший в нее, даже когда не ободрял или не понимал чего-то, - и помолилась, чтобы он не судил ее слишком строго, когда все будет кончено. Когда он стоял вот так, в мерцающем пламени свечей, склонив бледное лицо над скрещенными руками, он был очень похож на того человека, что покоился сейчас на саркофаге.
   Она создала крохотный столп из черных кубиков, выстроив их на черном квадрате, под углом слева от того, где стояла ее левая нога. Четыре белых встали на белом квадрате, под углом от себя, справа.
   Затем, с силой втянув в себя воздух, она выпрямилась, упираясь ладонями в колени, и на пару ударов сердца задержала воздух в легких, прежде чем наконец медленно выпустить его.
   Итак. Перед ней оказался символ того, что ей предстояло совершить, почти детский в своей простоте, - к чему все прочее было лишь предвестьем.
   Единственно силою своей воли, ради спасения человека, кто и научил ее этой волей владеть, она должна теперь превратить эти маленькие символические колонны в истинные, овеществленные Столпы Храма - храма Внутренних Мистерий, чьи коридоры сообщались с самим Божеством, с жизнью и смертью, на уровнях, почти недоступных смертным в их телесном обличье.
   Меж этих Столпов она должна пройти, и даже миновать Пурпурную Вуаль, если хочет попытаться вернуть отца.
   Глава 30
   Где ангел Уриил, что пришел ко мне первым?
   2-я Ездры 10:28 (Апокриф.)
   Душная тьма окутала Джавана, когда он опустился на колени перед верховным настоятелем Custodes Fidei. Это ему всего лишь натянули через голову черный монашеский наплечник, но принцу на миг показалось, будто это кто-то душит его подушкой.
   - Прими сей символ нашего ордена как защиту против козней сил зла, затянул Полин, и Джаван догадался, что он говорит о Дерини. - Будь стоек в борьбе с врагами Господа, и однажды сменишь его на небесный ореол.
   Небесный ореол, скажите на милость! Секорим спустился помочь Полину расправить наплечник, и Джаван помимо воли вспомнил о Гизеле Мак-Лин.
   Эта невинная душа ныне и впрямь осияна ореолом, упокоенная в деснице Господней, но ее убили люди, что преследуют те же темные цели, что и Custodes. И архиепископ Хьюберт, так величественно наблюдающий сейчас за церемонией, если лично и не приложил руку к ее гибели, так повинен в смерти множества других Дерини и в создании Custodes.
   Джаван сразу возненавидел этот жесткий, отороченный алым наплечник ордена; но, по крайней мере, его украшал только крест брата-мирянина на груди, а не полноценная эмблема Custodes в виде льва с нимбом. И все равно, он обрек себя на то, чтобы носить его ежедневно, неизвестно, как долго, - и это еще не все. Позже, когда он принесет обеты, ему еще должны вручить витой алый с золотом пояс-вервие, как символ связующей силы этой клятвы. Цели ордена оскверняли священные цвета дома Халдейнов, и за это Джеван ненавидел Custodes с удвоенной силой.
   Однако перед этим оскорблением ему еще предстояло простереться перед алтарем для молитвы, а в какой-то момент один из монахов подал ему серебряную чашу с его собственным локоном, - и Джаван осознал, что пришло время для еще одной жертвы.
   Полин с Секоримом отступили, освобождая проход к алтарю, и Джаван с содроганием поднялся на ноги.., чья-то рука поддержала его под локоть.
   - Introibo ad cdtare Dei - затянули Custodes - И взойду я к алтарю Божьему, что дарует радость душе моей.
   Но никакой радости не было в сердце Джавана Халдейна, когда он поднялся по ступеням к алтарю.
   Нарисованные глаза Пантократора словно пронзали его насквозь, когда он преклонил перед ним колени, и Джаван задумался, далеко не в первый раз, каким образом Custodes ухитряются оправдать перед самими собой все те гнусности, что творят во имя Его.
   Как ему и было велено, он поднял чашу обеими руками и склонил голову перед Высшей Силой, далеко превосходящей того Бога, как его рисовали в своей узости мышления святоши Custodes. Молитва его, когда он поставил свое приношение на алтарь, была проста: "Господи, избавь меня от врагов и сделай достойным служить Тебе."
   Эти слова он повторял в мыслях и в сердце, пока спускался по ступеням, припадая на хромую ногу, а затем вновь распростерся на полу, раскинув руки, в позе распятия, - принося себя самого в дар Господу.
   После долгого, долгого молчания хор начал петь гимн Духу Святому, и Джаван, наслаждаясь пением, погрузился в себя.
   ***
   Закрыв глаза, Ивейн также уходила все глубже и глубже в транс контролируя дыхание, концентрируя энергии, медленно начиная возводить мысленные образы внутренних слоев. Мысленным взором она видела все: крохотные кубики на месте будущих Столпов, саркофаг за ними, где в полированных черных гранях отражалось ее бледное лицо и фигура, на фоне мерцающей пурпурной дымки южной защиты. Прямая, напряженная и величественная, сейчас она напоминала какую-то богиню древних времен.
   Тело отца словно парило на темных волнах; белоснежная ткань ниспадала с его чресел до самого пола. Кверон, стоявший в изголовье, казался серебристым холодным столпом силы и мощи; энергия Исцеления вихрилась вокруг его рук и головы. Позади виднелась фигура Джорема, сурового воина в михайлинском синем одеянии, - у черной стены севера.
   Да, там ее ждал самый главный вызов.., за северными вратами. Там таился тот, кому ей придется скоро бросить вызов, ради спасения отца.
   Глубоко вздохнув и целиком уходя в Инаковость, потребную для подобной работы, Ивейн вернулась мыслями к Столпам, заставляя их расти, наливаться силой, до самых границ защитного круга. В мире теней, где Ивейн пребывала сейчас, эти колонны были столь же реальны, как пол под ногами, - созданные силой, превосходящей пространство и время физического мира. Чем прочнее они становились, тем сильнее сгущался туман между Столпами, и наконец она в астральном теле покинула свою телесную оболочку и приблизилась.
   Кверон, очевидно, ощутил это, ибо тут же подошел к Ивейн и положил руки ей на плечи. Целитель должен был убедиться, что плоть ее, даже оставленная духом, не перестанет дышать, а сердце - биться.
   Несколько мгновений она с любопытством наблюдала за тем, как он делает это, ибо внезапно осознала, что на такую глубину не уходила никогда прежде, даже когда работала вместе с Райсом.
   А когда повернулась, то прямо между Столпами она узрела Его. Легкий ветерок, казалось, развевал тончайшие одежды, желтые, зеленоватые, красные и черные, и едва заметные полупрозрачные крылья, трепал рыжеватые кудри, обрамляющие до боли прекрасный лик. Ей показалось, то был ангел из ее видения о кольцах, но Ивейн не была в этом уверена.
   Глаза тогда, во сне, не показались ей столь жгучими желтовато-зеленые, цвета травы, они проницали ее до самых потаенных глубин души.
   - Мое почтение Тебе, о Сияющий, и Тому, кому ты служишь, - выдохнула Ивейн, осмелившись наконец приветствовать это существо, прижав к сердцу правую руку, как она приветствовала владык Сторон Света.
   Небесное создание склонило голову в знак того, что принимает ее слова, однако никак не отозвалось на них. Вместо колец, на сей раз в руках его внезапно оказались две серебряные чаши. Одну он поднял над другой и чуть наклонил, так что содержимое, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, хлынуло вниз, разливаясь у ног существа.
   - Ты, явил мне радугу - молвила Ивейн. - Символ Божьего обещания, что Он никогда больше не уничтожит мир водой.
   - Верно - прозвучал голос в ее сознании. - Водой дарует Он миру спасение, и святым крещением, и тем отрядом, что может спасти твой народ. Крещение дано всем, и людям всякой веры, в различной форме; второй же обряд пребудет недолго, но спасет многих.
   - Так значит, Ревану осталось мало времени? - Боль и отчаяние затуманили надежду в душе Ивейн. - И невинные будут и дальше гибнуть от рук Слепцов?
   - Слепцы также прозреют.., однажды - отозвалось существо. - Содеянное вами не пропадет втуне, и жертвы ваши не будут напрасны. Дух супруга твоего будет ждать тебя, когда ты окончишь свои земные труды. Твое служение исполнено на славу. Ничего более не просят от тебя.
   На миг ей почудилось, будто рядом оказался Райс, совершенно реальный, как и все в этой комнате, точь-в-точь такой, каким он был в молодости - в зеленых одеждах Целителя, он смеялся и протягивал к ней руки с любовью и гордостью. Она потянулась коснуться его, но он растаял прямо перед глазами. И лишь теперь смысл других слов ангела дошел до нее, и Ивейн едва удержалась от крика.
   - Нет! Осталось еще кое-что! Зачем искушаешь ты меня отказаться от цели, что я поставила перед собой?
   - Она указала на тело отца, зримое даже сквозь небесное существо. - Мой труд не будет закончен, пока он не обретет свободу!
   Существо словно удивилось, услышав такое, и, задумчиво склонив голову набок, поднесло серебряные чаши к груди; радужное облако по-прежнему мерцало у его ног.
   - О твоих поисках мне известно, Дитя Земли, - промолвил наконец ангел. - И я знаю, кою ты ищешь. Но ты не можешь пойти за ним.
   - Так это ты удерживаешь его в плену? - осмелилась спросить Ивейн.
   - Не я. Дитя Земли, однако он пленен.
   - Так могу ли я увидеть его?
   - Сие не в моей власти, - Тогда позволишь ли ты мне пройти?
   - Это слишком опасно для смертных - далее для твоей расы.
   - Я знаю об опасности. Ты даровал мне ключ, чтобы я смогла все прочесть об этом? - воскликнула Ивейн. - Но он тоже смертный, и я знаю, что он так и не обрел свободы.
   - Он сам выбрал свою судьбу, - возразило существо.
   - Да, но он не знал точно, что именно он выбирает.
   Позволь мне освободить его! Удерживать его бессмысленно.
   Очень долгое время существо молча взирало на Ивейн; на прекрасном лице застыло безграничное сострадание. Глубокий взор его проникал в самое сердце, отрицая всякое притворство, обнажая все сильные и слабые стороны ее натуры.
   Когда Ивейн показалось, что более она уже не сможет этого вынести хотя и отстраниться было бы немыслимо, - мерцающие глаза опустились к чашам.
   Ивейн протянула руки, когда серебряные сосуды с мелодичным звоном качнулись к ней, и поймала в ладони нечто легковесное, почти неощутимое, словно паутина. Постепенно оно обрело очертания шелковистого кушака, однако так и не приняло единого цвета, продолжая мерцать в ее руках, ниспадая до самой земли, одновременно леденя и обжигая кожу...
   Ивейн искательно заглянула существу в глаза.
   - Прими сие в знак того, что ты миновала врата с моего благословения, молвил ангел. - Тебе надлежит отыскать Того, кто выше меня, и быть готовой заплатите Его цену. У тебя будет единственный шанс. Если ошибешься погибнешь безвозвратно, с тем, кого пришла спасти, и с теми, кто помогает тебе. Равно может стоите вам всем жизни, если ты устремишься вперед, не рассчитав силы, и не сумеешь дойти до конца. Лишь ты одна можешь пройти сим путем, но пострадаешь не одна, если потерпишь неудачу. Понимаешь ли ты это?
   Кивнув, Ивейн прижала радугу к груди, опасаясь теперь лишь за Джорема с Квероном. Страха за себя больше не было.
   - Я понимаю, - прошептала она, - Что я должна делать?
   Вместо ответа, существо лишь попятилось с печальной улыбкой и исчезло меж Столпов в сверкающей вспышке света.
   Ладно. Ответ был ей известен. Она и прежде знала, что придется пройти между Столпами Мощи и Милости, превратив собственную душу и плоть в Срединный Столп Равновесия. Лишь достигнув совершенной гармонии, совершенного равновесия, она может осмелиться предстать перед тем Высшим, о ком говорил ее наставник. Лишь тогда она сможет испросить помощи у той Силы, что удерживала ее отца между мирами.
   Набросив радугу на волосы, подобно вуали, она приготовилась шагнуть между Столпами. Там клубился туман, но она не обращала на него внимания, устанавливая внутреннее равновесие. Туман объял ее холодом, едва она сделала первый шаг, а за ним и второй, и Ивейн охватило головокружение, но это быстро прошло. Сперва она ничего не могла разглядеть вокруг, но затем дымка начала таять...
   Она стояла на краю бесконечной равнины под усеянным звездами небом. От мороза словно сам воздух потрескивал вокруг, но Ивейн не чувствовала холода. Вдали, у самого горизонта, что-то темное заслоняло звезды. Тень становилась все больше, по мере приближения, и все труднее было переставлять ноги.
   Постепенно тень приняла очертания массивного дольмена - два огромных стоячих камня, и третий, лежащий поверх них. Чем-то это напомнило ей ниши между колоннами в кииле, и Ивейн решила, что, возможно, строителей вдохновлял именно этот образ. Она продолжала идти, и теперь с каждым шагом казалось, будто ей приходится двигать саму Землю под ногами, - и наконец она осознала, что приблизилась к самим Земным Вратам.
   А за этими вратами лежало царство Архангела Земли, великого Уриила, в чьей власти лежали не только горы и пещеры, и скалистые уступы, но и все изобилие роста, и цикл смертей и возрождений плоти - ибо он был завершителем жизни и проводником в Мир Иной, где души ожидал последний суд.
   Именно перед Уриилом надлежало ей предстать - перед Уриилом, который не явил ей свой лик, когда они устанавливали защиты круга, ибо он ждал, когда она сама придет к нему.
   Так она и поступит - ведь разве не за тем она явилась сюда, дабы бросить вызов той Силе, что пленила ее отца, и добиться для него освобождения?
   Проход внутри дольмена служил вратами в Иное царство. Помолившись об отваге, она скрестила руки на груди и шагнула вперед. И закрыла глаза, ибо знала, что Ангел не явит себя ни взору ее, ни слуху, распахнула сознание навстречу безмолвию и приготовилась ждать.
   Давление. Сила. Гнетущее, душащее чувство, словно она заточена в недра живого камня, стискивающего, давящего - а затем - пустота. Она не пыталась сопротивляться, но лишь полностью открылась земным ритмам, слилась с потоками силы в пассивном ожидании...
   Через какое-то время вопрос возник в ее сознании. Как осмелилась она явиться сюда? На что надеялась? Тот, кого она ищет, вполне счастлив здесь, хотя и менее властен над собой, чем если бы сумел верно сплести энергии. Он не сумел перейти в Мир Иной, к истинной смерти, но и не смог вернуться на землю. Но он и не пожелал бы вновь стать простым смертным теперь, вкусив нового могущества, хотя и был ограничен в своем движении и мог лишь изредка пересекать великий Предел.
   Ивейн попыталась осознать все это, лишь постепенно приходя к пониманию того, что же, на самом деле, содеял ее отец. Заклинание сработало - но лишь отчасти. Камбер обошел Смерть, но это слишком дорого стоило ему. В обмен на право хотя бы изредка перемещаться между мирами, дабы дух его мог продолжать работу, на которую более неспособно было израненное тело, он отрекся, по крайней мере, на время, от потрясающего экстаза единения со Вседержителем. Если бы он сумел лучше сплести чары, он мог бы получить и то, и другое право пребывать с Господом и одновременно приходить в мир смертных как его посланец.
   Но Камбер не вполне осознавал действие заклинания, в этот миг неминуемой гибели. Нет, смерть не сумела связать его. И все же он оказался в плену.
   Благодаря своей невероятной воле, ему все же удавалось время от времени пробиться в земной мир и явить там свое присутствие, но это давалось ему лишь огромной ценой, в полной мере очевидной лишь тем, кому дано было узреть Лик Господа - или быть лишенным этого права. И пока равновесие не будет восстановлено кем-то, готовым заплатить требуемую цену, этот Лик останется навеки запретен для Камбера Мак-Рори.
   Ивейн даже не задумывалась над принятым решением. Она давно догадывалась, что все придет именно к этому. Вернуть Камбера к жизни, конечно же, невозможно, а обычная смерть лишь вернет его на Колесо перерождений, чтобы начать цикл сначала и утратить всю мудрость, накопленную в прошлом... разумеется, для столь продвинутой души как Камбер это не было неодолимым препятствием, и все же для людей и Дерини, ради блага которых он так долго и преданно трудился, это стало бы невосполнимой потерей.
   Это значит, что она должна освободить его для исполнения той грандиозной цели, что избирают для себя величайшие адепты, призванные научить человечество, как приблизиться к Богу. Для нее самой этот выбор означал гибель тела, ибо смертной плоти не под силу выдержать того потока энергии, который ей придется пропустить через себя, чтобы дать ему необходимый толчок для перехода в иное измерение; но она заранее знала об этой жертве. Ради благой цели другие тоже бесстрашно шли на смерть в прошлом - и она последует за ними.
   А там ее будет ждать Райс, и ее любимый первенец Эйдан - и прочие друзья и спутники по Великому Танцу, павшие во имя Света. Это был не плохой конец. Более того, это вовсе не было концом.
   В смирении она явила свое решение Тому, кто судил ее сейчас. Мир снизошел на ее душу, вместе со знанием о том, как это надлежит исполнить. В полной гармонии, она вернулась в свое тело, одновременно сообщая о своем решении Кверону и запретив ему пытаться помешать ей. Руки Целителя дрогнули на ее плечах, но он даже не поднял голову, лишь помогая Ивейн сохранить нужную степень сосредоточения, когда она наконец открыла глаза и взглянула на брата.
   - Я готова, Джорем, - молвила она негромко, и любовь к нему переполнила ее сердце. Он изумленно взглянул на нее. - Открой врата на Север, и все будет кончено. Вспомни ночь, когда умер Синхил. И прошу, не спорь. Просто сделай, как я сказала.
   Кровь отлила у него от лица, когда она встала и медленно приблизилась к телу отца, на сей раз с легкостью миновав Столпы которые лишь внешне выглядели маленькими кубиками из черного дерева и слоновой кости. Она знала, что Кверон не сумел пройти следом, хотя телесно он и оставался рядом.
   Джорем не стал спорить. Он открыл было рот, словно хотел что-то сказать, но тут же закрыл его и, склонив голову, взял меч в правую руку и обернулся к северу. Затем уперся кончиком клинка в ту точку, где мерцающий купол смыкался с помостом, и медленно повел лезвие вверх и по кругу, образуя арку в ткани круга. Сгусток мрака обнажился по ту сторону врат, и порыв ледяного ветра занес вовнутрь стайку сухих листьев - совершенно настоящих!
   Вид их потряс Джорема, но он по-прежнему не произнес ни слова и лишь неохотно отодвинулся влево, открывая проход. Мечом он уперся в землю и прислонился к крестовине щекой, все так же не глядя на сестру. Должно быть, он ожидал, что Камбер пройдет сейчас сквозь проход. Она могла лишь надеться, что он не слишком рассердится, когда вместо этого вперед выступит она сама.
   Ивейн с улыбкой отвернулась от отца и мысленно велела Кверону отстраниться, посылая ему последнее ласковое "прощай".
   Склонив голову в знак согласия, он отошел за саркофаг, опустив руки, даже не пытаясь больше делать вид, что готов исцелить раны Камбера.
   Она ощутила, как напрягся Джорем, но брат не оглянулся - и она была благодарна ему за это.
   Собрав воедино всю свою любовь, надежду и силу, она опустила ладони на руки отца, сложив их в точности, как у него, а затем мягко разомкнула их. В тот же миг она устремила свое сознание в сеть заранее сплетенных чар, нащупывая связующие точки, ощущая, что он осознает, что она делает, и убеждая его, что выбор сделан ею добровольно, из любви к нему и ради служения их общей цели.
   - Ты пойдешь дальше, и я пойду, и пусть пока наши пути разойдутся, но рано или поздно мм соединимся в Свете, - сказала ему Ивейн. - Так должно битв. Так будет правильно. Тебя ждет твоя работа, меня - моя. Я люблю тебя, отец, но другой человек ожидает меня, и мы с ним были в разлуке слишком долго.
   Она не позволила ему воспротивиться, ибо уже ощутила приход Иного с той стороны круга - Иного, уже знакомого ей. Того, Кто ждал, как и в ту ночь, когда скончался король. Время пришло. Она была готова.
   Закрыв глаза, она зачерпнула из источника сил, открывшегося ей, - и устремилась к сосредоточению энергий, под самым его сердцем, через которое он был привязан к физическому плану существования.
   Все было так просто...
   Ей оставалось лишь выправить равновесие, мысленно тронув нужную точку вот так...
   Она превратилась в живой канал для струящейся силы, направляя ее через свои руки в его плоть.
   Мощь нарастала, нарастала, и она еще подталкивала ее, все увеличивая давление, хотя и сознавала, что непоправимо губит свое тело.
   Но боли не было. Она черпала энергию из защит круга, из кубов саркофага, из самых глубин своей жизненной силы - и за их пределами. Истощение пришло внезапно и было полным, словно низкая органная нота прошла через все тело, или отзвуки гонга прозвучали в тишине после благословения.
   На краткий миг ей удалось уловить последний образ: невыразимо близкое лицо отца, исцеленного, совсем молодого, который распахнул глаза и улыбнулся ей с любовью, состраданием, пониманием, прощением и благодарностью за ту невероятную жертву, что она принесла ради его освобождения А потом он просто исчез, и она обернулась к вратам в круге, за которым тянул к ней руки возлюбленный, с растрепанными рыжими волосами и смеющимися янтарными глазами, а у него на плечах восседал хохочущий девятилетний мальчуган..
   Она даже не вспомнила о теле, которое мягко опустилось на руки Кверону, подобно опавшему парусу. Она видела перед собой лишь мужчину, и мальчика, а затем - ослепительный Свет, что объял ее за порогом теней, в трепете черно-зеленых крыл Джорем не заметил ее ухода, ибо смотрел лишь на тело сестры, не обратив внутренний Взор вовне, но Кверон видел. Он оставался слеп ко всему остальному миру еще три дня - и помнил об увиденном до самого смертного часа.