Переносясь мысленно в прошлое, я вспоминаю теперь, что моим подсознательным
желанием было возможно быстрее завершить первую разведку.
Я оглянулся назад и увидел Дюма: он плавно спускался вниз сквозь
отверстие на фоне слабого зеленоватого сияния. Впрочем, теперь нам не было
дела до неба. Мы очутились в ином мире, никогда еще не видевшем луча света.
Тщетно силился я увидеть световую дорожку от моего фонаря: в подземном
источнике совершенно не было взвешенных частиц, которые могли бы отразить
свет([14 - То есть плавающей в воде мути]). Лишь иногда в темноте загорался
световой кружок - это луч упирался в скалу. Увлекаемый вглубь тяжелым
грузом, я продолжал нетерпеливо мчаться вперед вниз головой, не задумываясь
о Дюма. Внезапно меня остановил рывок за пояс; сверху посыпались камни.
Превосходя меня весом, Диди попытался притормозить ногой. Теперь в его
скафандр просачивалась вода. С грохотом катились вниз здоровенные обломки
известняка. Один из них ударил меня в плечо. Я смутно сообразил, что должен
попытаться думать. Но... я не мог думать!
На глубине девяноста футов я нашел стоящую на уступе чушку. В свете
фонаря она казалась отнюдь не предметом из другого мира, а составной частью
всего окружающего. Все так же смутно я сообразил, что должен что-то сделать
с этой чушкой. Я столкнул ее вниз. Она покатилась вслед за камнями. Мое
затуманенное сознание не заметило исчезновения висевшего на плече запасного
каната. Я не знал, что позабыл дать Фаргу сигнал потравить канат с грузилом.
Я забыл о Фарге, забыл обо всем, что было позади. Тоннель изгибался под
острым углом. Моя правая рука непрерывно крутилась, рисуя световые круги на
гладко отполированной стене. Я двигался со скоростью двух узлов. Я был в
парижском метро. Никто не попадался мне навстречу: ни одного окунька, ни
одной рыбы вообще.
В это время года - после летнего сезона - наши уши обычно оказывались
уже хорошо натренированными. Так почему же я ощущаю такую боль в ушах?
Что-то случилось. Луч уже не бежал вдоль стены тоннеля - теперь он уткнулся
в плоское дно, покрытое мелкими камешками. Это была уже не скала, а земля,
грунт на дне колодца. Тщетно пытаюсь увидеть стены: я оказался на дне
огромной пещеры, заполненной водой. Здесь я нашел чугунную чушку, однако не
мог нигде обнаружить ни цинковой лодки, ни сифона, ни качающейся скалы.
Голова раскалывалась от боли. Мне не хотелось ничего предпринимать.
Я вспомнил, что нужно изучить географию этой гигантской подземной
пустоты. Ни стен, ни потолка, только уходящий вниз под углом в сорок пять
градусов пол... Между тем, чтобы возвращаться, необходимо сначала разыскать
свод этого грота, который ведет в сокровенные глубины занимающей наши умы
тайны.
Что-то знакомое привлекло мое внимание - луч света выхватил из тьмы
извивающийся канат, на котором повисла какая-то бесформенная масса. Это был
Дюма в его громоздком снаряжений, изогнувшийся этаким нелепым червяком. Он
вяло взмахивал руками, пытаясь привязать к канату ледоруб. Я подплыл и
посмотрел на его глубиномер - сто пятьдесят футов. Под стеклом прибора
поблескивала вода; очевидно, мы фактически находимся еще глубже, не менее
двухсот футов по вертикали и в четырехстах футах от поверхности, на дне
извилистого наклонного тоннеля.
Мы оказались жертвами какой-то необычной формы глубинного опьянения.
Вместо игривой веселости - гнетущее беспокойство. Дюма явно чувствовал себя
еще хуже, чем я. В моем мозгу вертелись несвязные мысли: "Странное
самочувствие для этой глубины... Возвращаться нельзя, пока не установлю, где
мы. Почему я не ощущаю никакого течения? Канат с чушкой - наш единственный
выход отсюда. Вдруг мы его потеряем? А где же канаты, что были у меня на
плече?" Я ухитрился припомнить, что где-то потерял их. Затем взял руку Дюма
и вложил в нее сигнальный канат. "Жди здесь! - прокричал я. - Я найду
тоннель".
Диди подумал, что у меня кончился воздух, и я прощу у него запасной
акваланг. Я пытался нашарить фонарем потолок пещеры - тщетно...
Дюма находился в состоянии тяжелого наркоза. Он решил, что я в
опасности, и принялся лихорадочно отвязывать акваланг. Нервно размахивая
руками, он заскользил по гравию и выпустил канат, связывавший нас с
поверхностью. Канат растворился во мраке. Я плавал вверху, ища вслепую стену
или потолок, как вдруг ощутил, что Дюма тянет меня назад, делая мои поиски
невозможными.
Диди уже наполовину потерял сознание. Едва я коснулся его, как он со
страшной силой ухватил меня за кисть и потянул к себе, охваченный отчаянным
страхом за свою жизнь. Я вырвался и отступил назад, затем осветил Диди
фонарем: сквозь стекло маски были видны его судорожно вращающиеся выпученные
глаза.
Мертвую тишину пещеры нарушало только мое прерывистое дыхание. Я напряг
остатки умственной энергии, чтобы обдумать создавшееся положение. К счастью,
здесь не было течения, которое могло бы отнести Дюма в сторону от грузила.
Малейшее течение, и мы оба пропали. Грузило должно быть где-то поблизости. Я
усиленно искал глазами ржавый слиток металла, который был для нас дороже
золота. Вот она! Увесистая, солидная, спасительная чугунная чушка! А вот и
канат, уходящий во мрак, туда, где сосредоточились теперь все наши надежды.
Отуманенное сознание Дюма утратило контроль над челюстями, и мундштук
выскочил у него изо рта. Диди глотнул воды и чуть было не захлебнулся, но
каким-то чудом вновь нащупал мундштук. Канат манил меня наверх. Но как я
поплыву, волоча тело Дюма, весящего не меньше двадцати пяти фунтов в
наполненном водой скафандре? Я был совершенно обессилен вследствие
таинственного воздействия затопленной пещеры. Нельзя сказать, чтобы нам
пришлось слишком уж сильно напрягаться, и тем не менее Дюма был беспомощен,
а я совершенно одурел.
Я решил карабкаться по канату, таща за собой Диди. И вот я уцепился за
канат и двинулся вверх, перехватываясь руками; Дюма волочился следом по
гладкой вертикальной стене.
Едва я перехватился в третий раз, как Фарг услужливо потравил канат,
истолковав его подергивание как сигнал. Я с величайшим недовольством
отметил, что канат подается, и делал нечеловеческие усилия, стараясь
выиграть хоть один дюйм. Фарг продолжал с готовностью травить канат,
чувствуя нетерпеливые рывки снизу. Прошла целая вечность, прежде чем я
сообразил, какой тактики придерживаться: надо тянуть канат, пока он не
кончится, - уж конец-то Фарг не выпустит из рук! И я принялся с унылым
усердием выбирать канат.
Четыреста футов каната прошло через мои руки и легло кольцами на дне
пещеры. Вдруг я почувствовал ладонью узел: Фарг нарастил канат, предполагая,
что мы в этот самый момент пробираемся по последней подземной галерее
Воклюза!..
Я отдернул руки от каната, словно это была змея. Оставалось только
лезть вверх по тоннелю на манер альпинистов. И вот я начал карабкаться по
выступам фут за футом, останавливаясь каждый раз, когда начинал задыхаться
от перенапряжения, грозившего мне потерей сознания. Огромным усилием я
заставлял себя лезть вперед и вперед; я чувствовал, что мои старания
достигают цели. Стоя на цыпочках, я старался получше ухватиться руками за
очередной выступ, как вдруг пальцы соскользнули, и меня потянуло вниз
бессильное тело Дюма.
Потрясенный неудачей, я снова подумал о канате и вдруг вспомнил об
условленном сигнале: шесть рывков означает немедленно вытягивать наверх! Я
схватил канат и стал дергать его, уверенный, что могу сосчитать до шести.
Четыреста футов ненатянутого, петляющего на выступах каната! Фарг, неужели
ты не чувствуешь, что здесь происходит? Мои силы были уже на исходе. А тут
еще Дюма...
Почему Дюма не может понять, какой обузой он стал для меня? Дюма, ты
ведь все равно погибнешь. Если уже не погиб. Диди, у меня рука не
поднимается сделать это, но ведь ты уже мертв и не хочешь выпустить меня
живым отсюда. Уйди с дороги, Диди! Я протянул руку за кинжалом на поясе -
обрезать канат, связывающий нас друг с другом.
Как ни затуманен был мой рассудок, что-то удержало меня, к кинжал
остался лежать в ножнах. Диди, прежде чем обрезать канат, я еще раз
попытаюсь связаться с Фаргом. Я взялся за канат и стал раз за разом давать
сигналы бедствия. Диди, я делаю все, что только может сделать человек. Я
умираю с тобой.
В это время Фарг стоял на берегу водоема в полном недоумении. Время,
отведенное первой двойке для разведки, еще не вышло, но... эти странные
сигналы! Его сильная, но чуткая рука не ощущает никаких отчетливых сигналов
с тех пор, как несколько минут назад мы вдруг затребовали огромное
количество каната. Он послушно выполнил нашу просьбу и даже поспешил
надставить канат. "Не иначе, они обнаружили там что-нибудь потрясающее", -
решил Фарг. Он уже предвкушал, как сам проникнет в тайну глубин, когда
придет его черед нырять. В то же время его тревожила полная безжизненность
каната в течение последних нескольких минут. Он нахмурился и стал щупать
канат, словно пульс.
И вот с того конца, за четыреста футов, до его пальцев донеслась еле
заметная вибрация, ослабленная трением о скалу. Он замер и пробормотал,
адресуясь не то к себе самому, не то к собравшимся у грота зрителям: "Чем я
рискую? В худшем случае обругают..." И Фарг принялся с каменным лицом
вытягивать чугунную чушку.
Я почувствовал, как канат натянулся. Я отпустил рукоятку кинжала и
ухватился за веревку. Мы быстро поднимались вверх; баллоны Дюма мелодично
постукивали о камень. Вот я увидел в ста футах над своей головой чуть
светящийся зеленый треугольник - треугольник надежды! Меньше чем за минуту
Фарг вытащил нас в верхний водоем и прыгнул в воду за бесчувственным Дюма.
Тайе и Пинар поспешили на помощь мне. Я напряг последние остатки сил, чтобы
не утратить контроля над собой, не свалиться без чувств. Я заставил себя
выйти на берег. Дюма лежал ничком, его рвало. Друзья сняли с нас скафандры,
и я принялся греться около большого бензинового факела. Фарг наклонился
вместе с доктором над Дюма. Пять минут спустя Диди был уже на ногах и стоял
рядом со мной у огня. Я протянул ему бутылку бренди. Он сделал добрый глоток
в произнес: "Я нырну еще раз". Я спросил, где Симона.
Мне ответил мэр: "Как только перестали подниматься пузырьки воздуха,
ваша жена побежала вниз. Сказала, что ее нервы не выдержат этого".
Бедная Симона прибежала в кафе в Воклюзе и попросила подать ей
чего-нибудь покрепче. Какой-то уличный торговец промчался мимо окон, вопя,
что один водолаз утонул. Симона крикнула ему вслед: "Который? Какого цвета у
него маска?"
"Красного!" - ответил тог.
Симона облегченно вздохнула: я нырял в синей маске. Однако тут же
подумала о Дюма с его красной маской, и ее радость потухла. В полном
отчаянии возвращалась она по лестнице к источнику. А там - о чудо! - стоял
Дюма, живой и невредимый.
Силы Дюма быстро возвращались к нему, у него появился нормальный цвет
лица, прояснился рассудок. Ему все не давала покоя мысль: чем объяснить наше
наркотическое состояние в гроте?
Во второй половине дня мы снарядили следующую двойку - Тайе и Ги
Морандьера, но уже не с такой нагрузкой. Они были облачены лишь в шерстяное
трико и несли небольшой балласт, так что сохраняли некоторую плавучесть.
Предполагалось, что они доберутся до пещеры и двинутся оттуда на поиски
прохода, ведущего к тайнику Воклюзского источника. Найдя его, немедленно
вернутся и набросают маршрут для третьей двойки, которая и завершит
изыскания.
Вахтенный журнал позволяет восстановить пережитое капитаном Тайе и
Морандьером: их ощущения были ничуть не приятнее наших. Понятно, что от них
требовалось больше мужества, чем от нас, чтобы проникнуть в грот, едва не
прикончивший первую двойку.Погрузившись в воду, они немного подождали, чтобы
пообвыкнуть; Морандьер ощутил сильный холод. Затем двинулись в тоннель
плечом к плечу, связанные вместе. Когда на пути попадался очередной выступ,
они ныряли под него и снова отыскивали потолок, каждый раз, мечтая, что вот
теперь пойдет ровный участок. Так они передвигались все дальше и дальше
вниз. Наш единственный глубиномер вышел из строя, но опытный ныряльщик Тайе
обладал исключительно развитым чувством глубины. Погрузившись на сто
двадцать футов, он остановился, чтобы вместе с Морандьером проконтролировать
свои ощущения. Тайе почувствовал первые признаки глубинного отравления. Он
знал, что этого никак не должно быть на глубине всего двадцати саженей. Как
бы то ни было, симптомы болезни давали себя знать.
Филипп окликнул Морандьера, давая понять, что надо возвращаться.
Морандьер стал маневрировать, освобождая место Тайе для разворота. Услышав
при этом учащенное дыхание Тайе, он обернулся так, чтобы тот видел, как он
дергает канат шесть раз. Не имея возможности переговариваться под водой, они
могли полагаться только на колеблющийся свет фонаря и на собственную
догадку, когда надо было согласовывать свои движения. Морандьер переместился
ниже Тайе, чтобы направлять капитана в сторону поверхности. Тайе решил, что
с Морандьером что-то случилось: обоими все больше овладевало глубинное
опьянение, едва не погубившее первую двойку.
Тайе осторожно двинулся вверх. Болтающийся в воде канат обернулся
петлей вокруг его плеч. Тайе решил, что необходимо резать веревку, пока она
совсем не опутала его. Он выхватил кинжал и ударил им по канату. Морандьер,
плававший свободно ниже товарища, испугался, что Тайе теряет сознание.
Вторая двойка поспешила в полной растерянности на свет зеленого
треугольника. Морандьер догнал Тайе, схватил его за ноги и рывком протолкнул
сквозь узкий проход, сам чуть не задохнувшись от этого усилия.
Мы увидели появившегося на поверхности Тайе в его белом костюме; затем
показался из прохода Морандьер. Тайе встал на ноги и пошел к берегу,
возбужденный, с вытаращенными глазами. В правой руке он держал кинжал.
Пальцы были порезаны, и кровь стекала красной струйкой на мокрое шерстяное
трико, но Филипп ничего не чувствовал.
Мы решили ограничиться детальным изучением топографии первой части
источника. Прежде всего позаботились о том, чтобы Дюма, которого все еще
обуревал гнев против коварного грота, не смог добраться до пещеры, едва не
ставшей нашей могилой. Фарг привязал к поясу Диди канат длиной в сто
пятьдесят футов и забрал его кинжал, чтобы он не вздумал освободиться и
двинуться дальше намеченного. Заключительное исследование подводной
расщелины прошло без инцидентов.
Бурный день пришел к концу. В этот вечер обе двойки решили провести
основательное сравнение между действием коньяка и глубинным опьянением. Мы
не находили себе покоя в поисках объяснения загадочного ощущения,
испытанного нами в Воклюзском источнике. Нам были знакомы бурные приступы
L'ivresse des grandes profondeurs в море, на глубине двухсот двадцати футов,
но почему же эта прозрачная безжизненная известковая вода ударяет нам в
голову совсем по-иному?
В ту же ночь Симона, Диди и я отправились обратно в Тулон, усиленно
размышляя по пути, несмотря на усталость и головную боль.
Время от времени молчание нарушалось: кто-нибудь из нас высказывал
очередное предположение. Диди произнес задумчиво: "Несчастные случаи бывают
у ныряльщиков не только из-за наркотического состояния. Нервное расстройство
в связи с личными и другими делами, вдыхаемый воздух..." Я подскочил:
"Вдыхаемый воздух! Надо проверить в лаборатории воздух, оставшийся в
аквалангах!"
На следующее утро мы взяли пробы воздуха из баллонов. Анализ показал
присутствие одной двухтысячной доли окиси углерода. На глубине ста
шестидесяти футов действие окиси углерода усиливается в шесть раз. Мы
запустили наш новый компрессор, работающий от дизельного движка, и увидели,
что он засасывает собственный выхлоп. Двадцати минут пребывания в таком
воздухе, какой мы вдыхали в Воклюзе, достаточно, чтобы убить человека.
Впоследствии мы изучали гроты Шартре и Эстрамар. Однако и там нам не
удалось обнаружить подземный сифон или другой "механизм", подающий воду
наверх. В 1948 году, когда большинство из нас уехало с экспедицией
"Батискаф", троим членам Группы подводных изысканий - лейтенанту Жану Алина,
доктору Ф. Дэвилля и Жану Пинару - удалось, наконец, в сотрудничестве с
армейскими саперами разгадать одну такую загадку. На этот раз объектом
исследования был источник Витарель в районе Грама.
Витарель - подземный источник, его водное зеркало находится на глубине
трехсот девяноста футов. Для того чтобы ныряльщик мог попасть к воде,
саперам пришлось сначала проделать обширные подготовительные операции. На
первом этапе солдаты преодолели 260-футовую шахту, спустив в нее понтоны,
доски для мостков, акваланги, скафандры, канаты, осветительное оборудование
и продовольствие. Затем снаряжение нужно было протащить еще через одну очень
тесную, почти вертикальную расщелину длиной в его двадцать футов, которая
заканчивалась большой пустотой. Дальше им пришлось настилать деревянные
мостки и тащить все на протяжении тысячи шестисот футов через частично
затопленные галереи, включая опасный извилистый проход длиной в тридцать
футов. Только после этого они добрались до поверхности источника, в который
предстояло погрузиться ныряльщикам. Саперы соорудили плавучую пристань с
лесенками для спуска в воду, и ныряльщики приготовились к погружению.
По плану Алина они должны были нырять по одному, каждый раз со все
более длинным канатом. Вооруженные измерительной лентой, фонарями,
компасами, глубиномерами и миллиметровкой, ныряльщики принялись составлять
карту подводного тоннеля, продвигаясь все дальше вглубь. План осуществлялся
без перебоев, и на карте появлялись все новые участки. Кульминационным
пунктом явилось десятое погружение, совершенное Алина 29 октября 1948 года.
Предыдущий ныряльщик добрался до входа в "сифон". Алина нырнул с
четырехсотфутовым канатом и сразу же поплыл к границе последнего нанесенного
на карту участка. Отсюда галерея стала подниматься под углом в двадцать
градусов. Алина проник в узкий тоннель. Он продвинулся на сорок футов в
довольно беспокойной воде, в полной темноте, нарушаемой лишь светом его
фонаря. Вдруг он ощутил, как его голова словно прорывает тонкую пленку, и
давление воды исчезло. Сквозь стекло маски, напоминавшее теперь ветровое
стекло автомашины в дождь, он увидел, что его голова оказалась над водой.
Алина очутился в изолированной пустоте с глинистым сводом и стенами. Он снял
маску, вынул изо рта мундштук и вдохнул чистый природный воздух. Всюду, где
течет вода, даже в закрытых гротах, есть воздух.
Алина выбрался на длинный скользкий берег, тянувшийся с одной стороны.
Он был первым живым существом в этом подземном тайнике, куда ни разу не
проникал животворный солнечный луч. Он прошел вдоль берега, измеряя и
зарисовывая, радуясь нашей победе в борьбе с подземными источниками.
В дальнем конце грота Алина ожидало разочарование. Под самой
поверхностью прозрачной воды виднелось отверстие другого "сифона":
Витарельский источник хранил еще секреты. Алина сел, прикидывая в уме, во
сколько может обойтись преодоление всего лабиринта. Ныряльщикам придется
переносить снаряжение под водою почти на четыреста футов, чтобы устроить
новый аванпост, который позволит проникнуть дальше.
Алина закончил свой набросок и зашагал обратно в воду, печатая своими
ластами лягушачьи следы на подземном берегу. Он поплевал на стекло маски и
сполоснул его в воде. Затем натянул маску на лицо, вставил мундштук в рот,
вошел в воду, оттолкнулся ногами и поплыл головой вниз по течению первого
сифона. В продолжение нескольких минут на поверхности воды еще лопались его
пузырьки, потом в гроте снова воцарилось небытие. Следы человека скрылись во
мраке.
Однажды мы услышали в портовом кабачке в Йере историю, которая
заставила нас навострить уши. "Давным-давно, - рассказывал старый рыбак, -
между Рибо и островами Поркероль столкнулись на глубоком месте два колесных
парохода. Оба пошли ко дну. Один из них вез золото. Спросите старика
водолаза грека Мишеля Мавропойнтиса - он работал там после нас. Один
подрядчик пытался добраться до сокровищ с помощью землечерпалки. Потом
правительство посылало туда два военных корабля. Они хотели перевернуть
затонувший пароход, но тот не поддался, так и остался лежать килем кверху.
Никто не может проникнуть внутрь. Ныряльщики не осмеливаются больше
приближаться к нему, с тех пор как один из них повстречался в трубе с
чудовищным морским угрем".
Знакомая история! Перевернутое вверх дном судно с доступной тем не
менее трубой и стерегущим золото морским чудовищем. Однако Мишель
Мавропойнтис был нашим другом, и мы решили проверить рассказ рыбака. И вот
мы с Дюма отправились , любимый кабачок Мишеля. Ветеран водолазного дела
обрадовался, увидя нас. Он знал, что имеет в нашем лице неутомимых
слушателей его историй. Мы же видели в старом Мишеле достойного
представителя почетной профессии ныряльщиков.
Мишель охотно принял от нас рюмку пастиса, вылил ее в стакан воды и
проглотил мутную смесь. "Между этими двумя судами, о которых вы спрашиваете,
нет никакой связи, - сообщил он. - Одно из них, "Мишель Сеи", длиной в
триста футов, затонуло пятьдесят лет тому назад. Второе называется "Виль де
Гра"; это колесный пароход, его разрезал надвое "Виль де Марсель" примерно в
тысяча восемьсот восьмидесятом году. "Де Гра" вез итальянских эмигрантов. На
нем погибло пятьдесят три человека. Эмигранты везли с собой тысячу семьсот
пятьдесят золотых монет. Нос парохода лежит на глубине шестидесяти, корма -
ста восьмидесяти футов".
Это был классический образец рассказа о подводном кладе: детальное
описание несчастного случая, точное указание количества золота, наименование
парохода, года его гибели и глубины моря в этом месте. Малейшая
неопределенность в сведениях могла поколебать веру в наличие клада и
отпугнуть лиц, готовых финансировать попытку добыть сокровище. Наш друг
опрокинул еще стаканчик и продолжал: "Я получил от правительства разрешение
на спасение груза "Мишеля Сеи". По этому разрешению мне принадлежало все,
что я найду в радиусе восьмисот футов. Работая там, я в то же время старался
разыскать "Виль де Гра".
Уловка Мишеля была нам ясна: занимаясь для виду весьма прозаической
работой, он мог одновременно тайно искать золото.
"Целое лето я проработал там, а колесника так и не нашел. С "Мишеля
Сеи" поднял хороший фарфор и хрусталь, несколько ящиков отличного пива,
мешки с мукой..."
"С мукой?" - переспросил Дюма. "Вот именно, - подтвердил Мавропойнтис.
- В морской воде мешковина и верхний слой муки образовали корочку, а внутри
все было сухо".
Он глотнул свой пастис, явно наслаждаясь тем, что мог блеснуть
познаниями перед зелеными новичками.
"В конце сезона мы как-то зазевались и не заметили, что катер сносит.
Вдруг наш якорь за что-то зацепился. И что же вы думаете, дети? Это был
"Виль де Гра", золотоносный корабль! Понятно, что в следующий момент я уже
был в воде. Пробрался к судну и стал разрывать руками ил. Остальные водолазы
тоже все изрыли. И вот я нашел сундук".
Мишель снова взялся за стаканчик, делая эффектную паузу перед
кульминационным пунктом своего повествования.
"На катере страшное волнение, - заговорил он наконец. - Ножи сами
повыскакивали из карманов, команда сгрудилась вокруг сундука. Наконец крышка
поддалась, открылась, и нашим глазам предстали... всевозможные блестящие
театральные побрякушки, украшения, мишура. От нашего прикосновения они
рассыпались в прах. Так что золото "Виль де Гра" лежит и по сей день на дне
морском".
Мишель не назвал координаты погибшего парохода, а наши осторожные
попытки выудить у него интересующие нас данные ни к чему не привели. Мы
истолковали это как признак того, что в недрах затонувшего судна
действительно скрывалось золото. Мы решили сами отыскать эмигрантское
сокровище, ныряя в районе известного нам места гибели "Мишеля Сеи". Диди
обнаружил "Сеи" со второго захода. Его зоркие глаза увидели смутную массу,
которая при ближайшем рассмотрении превратилась в зубчатый силуэт старого
железного корабельного корпуса. В памяти Мавропойнтиса "Мишель Сеи" обладал
размерами большими, чем на самом деле: скелет парохода имел в длину не
триста футов, а сто пятьдесят. Над темной массой главного котла виднелись
ажурные очертания мостика; конец вала с обломанными лопастями напоминал
мутовку. Дюма проник внутрь судна и приступил к поискам. Там он и в самом
деле обнаружил мешок муки, оставленный Мишелем много лет назад!
Около носовой части "Мишеля Сеи" толпилось еще не виданное нами
количество рыбы. Обитатели дна группировались по видам, словно специально
напоказ для ихтиолога; над ними ходили косяками плавучие жители моря. Диди
подобрал на "Сеи" бронзовый судовой фонарь и бинокль.
Сколько мы ни искали вокруг "Мишеля Сеи", нам не удавалось обнаружить
никакого следа "Виль де Гра". Мы регулярно возвращались на это место, и с
годами "Мишель Сеи" таял буквально у нас на глазах. "Виль де Гра" оставался
наименее достоверным пунктом в репертуаре Мавропойнтиса, а сам хранитель
желанием было возможно быстрее завершить первую разведку.
Я оглянулся назад и увидел Дюма: он плавно спускался вниз сквозь
отверстие на фоне слабого зеленоватого сияния. Впрочем, теперь нам не было
дела до неба. Мы очутились в ином мире, никогда еще не видевшем луча света.
Тщетно силился я увидеть световую дорожку от моего фонаря: в подземном
источнике совершенно не было взвешенных частиц, которые могли бы отразить
свет([14 - То есть плавающей в воде мути]). Лишь иногда в темноте загорался
световой кружок - это луч упирался в скалу. Увлекаемый вглубь тяжелым
грузом, я продолжал нетерпеливо мчаться вперед вниз головой, не задумываясь
о Дюма. Внезапно меня остановил рывок за пояс; сверху посыпались камни.
Превосходя меня весом, Диди попытался притормозить ногой. Теперь в его
скафандр просачивалась вода. С грохотом катились вниз здоровенные обломки
известняка. Один из них ударил меня в плечо. Я смутно сообразил, что должен
попытаться думать. Но... я не мог думать!
На глубине девяноста футов я нашел стоящую на уступе чушку. В свете
фонаря она казалась отнюдь не предметом из другого мира, а составной частью
всего окружающего. Все так же смутно я сообразил, что должен что-то сделать
с этой чушкой. Я столкнул ее вниз. Она покатилась вслед за камнями. Мое
затуманенное сознание не заметило исчезновения висевшего на плече запасного
каната. Я не знал, что позабыл дать Фаргу сигнал потравить канат с грузилом.
Я забыл о Фарге, забыл обо всем, что было позади. Тоннель изгибался под
острым углом. Моя правая рука непрерывно крутилась, рисуя световые круги на
гладко отполированной стене. Я двигался со скоростью двух узлов. Я был в
парижском метро. Никто не попадался мне навстречу: ни одного окунька, ни
одной рыбы вообще.
В это время года - после летнего сезона - наши уши обычно оказывались
уже хорошо натренированными. Так почему же я ощущаю такую боль в ушах?
Что-то случилось. Луч уже не бежал вдоль стены тоннеля - теперь он уткнулся
в плоское дно, покрытое мелкими камешками. Это была уже не скала, а земля,
грунт на дне колодца. Тщетно пытаюсь увидеть стены: я оказался на дне
огромной пещеры, заполненной водой. Здесь я нашел чугунную чушку, однако не
мог нигде обнаружить ни цинковой лодки, ни сифона, ни качающейся скалы.
Голова раскалывалась от боли. Мне не хотелось ничего предпринимать.
Я вспомнил, что нужно изучить географию этой гигантской подземной
пустоты. Ни стен, ни потолка, только уходящий вниз под углом в сорок пять
градусов пол... Между тем, чтобы возвращаться, необходимо сначала разыскать
свод этого грота, который ведет в сокровенные глубины занимающей наши умы
тайны.
Что-то знакомое привлекло мое внимание - луч света выхватил из тьмы
извивающийся канат, на котором повисла какая-то бесформенная масса. Это был
Дюма в его громоздком снаряжений, изогнувшийся этаким нелепым червяком. Он
вяло взмахивал руками, пытаясь привязать к канату ледоруб. Я подплыл и
посмотрел на его глубиномер - сто пятьдесят футов. Под стеклом прибора
поблескивала вода; очевидно, мы фактически находимся еще глубже, не менее
двухсот футов по вертикали и в четырехстах футах от поверхности, на дне
извилистого наклонного тоннеля.
Мы оказались жертвами какой-то необычной формы глубинного опьянения.
Вместо игривой веселости - гнетущее беспокойство. Дюма явно чувствовал себя
еще хуже, чем я. В моем мозгу вертелись несвязные мысли: "Странное
самочувствие для этой глубины... Возвращаться нельзя, пока не установлю, где
мы. Почему я не ощущаю никакого течения? Канат с чушкой - наш единственный
выход отсюда. Вдруг мы его потеряем? А где же канаты, что были у меня на
плече?" Я ухитрился припомнить, что где-то потерял их. Затем взял руку Дюма
и вложил в нее сигнальный канат. "Жди здесь! - прокричал я. - Я найду
тоннель".
Диди подумал, что у меня кончился воздух, и я прощу у него запасной
акваланг. Я пытался нашарить фонарем потолок пещеры - тщетно...
Дюма находился в состоянии тяжелого наркоза. Он решил, что я в
опасности, и принялся лихорадочно отвязывать акваланг. Нервно размахивая
руками, он заскользил по гравию и выпустил канат, связывавший нас с
поверхностью. Канат растворился во мраке. Я плавал вверху, ища вслепую стену
или потолок, как вдруг ощутил, что Дюма тянет меня назад, делая мои поиски
невозможными.
Диди уже наполовину потерял сознание. Едва я коснулся его, как он со
страшной силой ухватил меня за кисть и потянул к себе, охваченный отчаянным
страхом за свою жизнь. Я вырвался и отступил назад, затем осветил Диди
фонарем: сквозь стекло маски были видны его судорожно вращающиеся выпученные
глаза.
Мертвую тишину пещеры нарушало только мое прерывистое дыхание. Я напряг
остатки умственной энергии, чтобы обдумать создавшееся положение. К счастью,
здесь не было течения, которое могло бы отнести Дюма в сторону от грузила.
Малейшее течение, и мы оба пропали. Грузило должно быть где-то поблизости. Я
усиленно искал глазами ржавый слиток металла, который был для нас дороже
золота. Вот она! Увесистая, солидная, спасительная чугунная чушка! А вот и
канат, уходящий во мрак, туда, где сосредоточились теперь все наши надежды.
Отуманенное сознание Дюма утратило контроль над челюстями, и мундштук
выскочил у него изо рта. Диди глотнул воды и чуть было не захлебнулся, но
каким-то чудом вновь нащупал мундштук. Канат манил меня наверх. Но как я
поплыву, волоча тело Дюма, весящего не меньше двадцати пяти фунтов в
наполненном водой скафандре? Я был совершенно обессилен вследствие
таинственного воздействия затопленной пещеры. Нельзя сказать, чтобы нам
пришлось слишком уж сильно напрягаться, и тем не менее Дюма был беспомощен,
а я совершенно одурел.
Я решил карабкаться по канату, таща за собой Диди. И вот я уцепился за
канат и двинулся вверх, перехватываясь руками; Дюма волочился следом по
гладкой вертикальной стене.
Едва я перехватился в третий раз, как Фарг услужливо потравил канат,
истолковав его подергивание как сигнал. Я с величайшим недовольством
отметил, что канат подается, и делал нечеловеческие усилия, стараясь
выиграть хоть один дюйм. Фарг продолжал с готовностью травить канат,
чувствуя нетерпеливые рывки снизу. Прошла целая вечность, прежде чем я
сообразил, какой тактики придерживаться: надо тянуть канат, пока он не
кончится, - уж конец-то Фарг не выпустит из рук! И я принялся с унылым
усердием выбирать канат.
Четыреста футов каната прошло через мои руки и легло кольцами на дне
пещеры. Вдруг я почувствовал ладонью узел: Фарг нарастил канат, предполагая,
что мы в этот самый момент пробираемся по последней подземной галерее
Воклюза!..
Я отдернул руки от каната, словно это была змея. Оставалось только
лезть вверх по тоннелю на манер альпинистов. И вот я начал карабкаться по
выступам фут за футом, останавливаясь каждый раз, когда начинал задыхаться
от перенапряжения, грозившего мне потерей сознания. Огромным усилием я
заставлял себя лезть вперед и вперед; я чувствовал, что мои старания
достигают цели. Стоя на цыпочках, я старался получше ухватиться руками за
очередной выступ, как вдруг пальцы соскользнули, и меня потянуло вниз
бессильное тело Дюма.
Потрясенный неудачей, я снова подумал о канате и вдруг вспомнил об
условленном сигнале: шесть рывков означает немедленно вытягивать наверх! Я
схватил канат и стал дергать его, уверенный, что могу сосчитать до шести.
Четыреста футов ненатянутого, петляющего на выступах каната! Фарг, неужели
ты не чувствуешь, что здесь происходит? Мои силы были уже на исходе. А тут
еще Дюма...
Почему Дюма не может понять, какой обузой он стал для меня? Дюма, ты
ведь все равно погибнешь. Если уже не погиб. Диди, у меня рука не
поднимается сделать это, но ведь ты уже мертв и не хочешь выпустить меня
живым отсюда. Уйди с дороги, Диди! Я протянул руку за кинжалом на поясе -
обрезать канат, связывающий нас друг с другом.
Как ни затуманен был мой рассудок, что-то удержало меня, к кинжал
остался лежать в ножнах. Диди, прежде чем обрезать канат, я еще раз
попытаюсь связаться с Фаргом. Я взялся за канат и стал раз за разом давать
сигналы бедствия. Диди, я делаю все, что только может сделать человек. Я
умираю с тобой.
В это время Фарг стоял на берегу водоема в полном недоумении. Время,
отведенное первой двойке для разведки, еще не вышло, но... эти странные
сигналы! Его сильная, но чуткая рука не ощущает никаких отчетливых сигналов
с тех пор, как несколько минут назад мы вдруг затребовали огромное
количество каната. Он послушно выполнил нашу просьбу и даже поспешил
надставить канат. "Не иначе, они обнаружили там что-нибудь потрясающее", -
решил Фарг. Он уже предвкушал, как сам проникнет в тайну глубин, когда
придет его черед нырять. В то же время его тревожила полная безжизненность
каната в течение последних нескольких минут. Он нахмурился и стал щупать
канат, словно пульс.
И вот с того конца, за четыреста футов, до его пальцев донеслась еле
заметная вибрация, ослабленная трением о скалу. Он замер и пробормотал,
адресуясь не то к себе самому, не то к собравшимся у грота зрителям: "Чем я
рискую? В худшем случае обругают..." И Фарг принялся с каменным лицом
вытягивать чугунную чушку.
Я почувствовал, как канат натянулся. Я отпустил рукоятку кинжала и
ухватился за веревку. Мы быстро поднимались вверх; баллоны Дюма мелодично
постукивали о камень. Вот я увидел в ста футах над своей головой чуть
светящийся зеленый треугольник - треугольник надежды! Меньше чем за минуту
Фарг вытащил нас в верхний водоем и прыгнул в воду за бесчувственным Дюма.
Тайе и Пинар поспешили на помощь мне. Я напряг последние остатки сил, чтобы
не утратить контроля над собой, не свалиться без чувств. Я заставил себя
выйти на берег. Дюма лежал ничком, его рвало. Друзья сняли с нас скафандры,
и я принялся греться около большого бензинового факела. Фарг наклонился
вместе с доктором над Дюма. Пять минут спустя Диди был уже на ногах и стоял
рядом со мной у огня. Я протянул ему бутылку бренди. Он сделал добрый глоток
в произнес: "Я нырну еще раз". Я спросил, где Симона.
Мне ответил мэр: "Как только перестали подниматься пузырьки воздуха,
ваша жена побежала вниз. Сказала, что ее нервы не выдержат этого".
Бедная Симона прибежала в кафе в Воклюзе и попросила подать ей
чего-нибудь покрепче. Какой-то уличный торговец промчался мимо окон, вопя,
что один водолаз утонул. Симона крикнула ему вслед: "Который? Какого цвета у
него маска?"
"Красного!" - ответил тог.
Симона облегченно вздохнула: я нырял в синей маске. Однако тут же
подумала о Дюма с его красной маской, и ее радость потухла. В полном
отчаянии возвращалась она по лестнице к источнику. А там - о чудо! - стоял
Дюма, живой и невредимый.
Силы Дюма быстро возвращались к нему, у него появился нормальный цвет
лица, прояснился рассудок. Ему все не давала покоя мысль: чем объяснить наше
наркотическое состояние в гроте?
Во второй половине дня мы снарядили следующую двойку - Тайе и Ги
Морандьера, но уже не с такой нагрузкой. Они были облачены лишь в шерстяное
трико и несли небольшой балласт, так что сохраняли некоторую плавучесть.
Предполагалось, что они доберутся до пещеры и двинутся оттуда на поиски
прохода, ведущего к тайнику Воклюзского источника. Найдя его, немедленно
вернутся и набросают маршрут для третьей двойки, которая и завершит
изыскания.
Вахтенный журнал позволяет восстановить пережитое капитаном Тайе и
Морандьером: их ощущения были ничуть не приятнее наших. Понятно, что от них
требовалось больше мужества, чем от нас, чтобы проникнуть в грот, едва не
прикончивший первую двойку.Погрузившись в воду, они немного подождали, чтобы
пообвыкнуть; Морандьер ощутил сильный холод. Затем двинулись в тоннель
плечом к плечу, связанные вместе. Когда на пути попадался очередной выступ,
они ныряли под него и снова отыскивали потолок, каждый раз, мечтая, что вот
теперь пойдет ровный участок. Так они передвигались все дальше и дальше
вниз. Наш единственный глубиномер вышел из строя, но опытный ныряльщик Тайе
обладал исключительно развитым чувством глубины. Погрузившись на сто
двадцать футов, он остановился, чтобы вместе с Морандьером проконтролировать
свои ощущения. Тайе почувствовал первые признаки глубинного отравления. Он
знал, что этого никак не должно быть на глубине всего двадцати саженей. Как
бы то ни было, симптомы болезни давали себя знать.
Филипп окликнул Морандьера, давая понять, что надо возвращаться.
Морандьер стал маневрировать, освобождая место Тайе для разворота. Услышав
при этом учащенное дыхание Тайе, он обернулся так, чтобы тот видел, как он
дергает канат шесть раз. Не имея возможности переговариваться под водой, они
могли полагаться только на колеблющийся свет фонаря и на собственную
догадку, когда надо было согласовывать свои движения. Морандьер переместился
ниже Тайе, чтобы направлять капитана в сторону поверхности. Тайе решил, что
с Морандьером что-то случилось: обоими все больше овладевало глубинное
опьянение, едва не погубившее первую двойку.
Тайе осторожно двинулся вверх. Болтающийся в воде канат обернулся
петлей вокруг его плеч. Тайе решил, что необходимо резать веревку, пока она
совсем не опутала его. Он выхватил кинжал и ударил им по канату. Морандьер,
плававший свободно ниже товарища, испугался, что Тайе теряет сознание.
Вторая двойка поспешила в полной растерянности на свет зеленого
треугольника. Морандьер догнал Тайе, схватил его за ноги и рывком протолкнул
сквозь узкий проход, сам чуть не задохнувшись от этого усилия.
Мы увидели появившегося на поверхности Тайе в его белом костюме; затем
показался из прохода Морандьер. Тайе встал на ноги и пошел к берегу,
возбужденный, с вытаращенными глазами. В правой руке он держал кинжал.
Пальцы были порезаны, и кровь стекала красной струйкой на мокрое шерстяное
трико, но Филипп ничего не чувствовал.
Мы решили ограничиться детальным изучением топографии первой части
источника. Прежде всего позаботились о том, чтобы Дюма, которого все еще
обуревал гнев против коварного грота, не смог добраться до пещеры, едва не
ставшей нашей могилой. Фарг привязал к поясу Диди канат длиной в сто
пятьдесят футов и забрал его кинжал, чтобы он не вздумал освободиться и
двинуться дальше намеченного. Заключительное исследование подводной
расщелины прошло без инцидентов.
Бурный день пришел к концу. В этот вечер обе двойки решили провести
основательное сравнение между действием коньяка и глубинным опьянением. Мы
не находили себе покоя в поисках объяснения загадочного ощущения,
испытанного нами в Воклюзском источнике. Нам были знакомы бурные приступы
L'ivresse des grandes profondeurs в море, на глубине двухсот двадцати футов,
но почему же эта прозрачная безжизненная известковая вода ударяет нам в
голову совсем по-иному?
В ту же ночь Симона, Диди и я отправились обратно в Тулон, усиленно
размышляя по пути, несмотря на усталость и головную боль.
Время от времени молчание нарушалось: кто-нибудь из нас высказывал
очередное предположение. Диди произнес задумчиво: "Несчастные случаи бывают
у ныряльщиков не только из-за наркотического состояния. Нервное расстройство
в связи с личными и другими делами, вдыхаемый воздух..." Я подскочил:
"Вдыхаемый воздух! Надо проверить в лаборатории воздух, оставшийся в
аквалангах!"
На следующее утро мы взяли пробы воздуха из баллонов. Анализ показал
присутствие одной двухтысячной доли окиси углерода. На глубине ста
шестидесяти футов действие окиси углерода усиливается в шесть раз. Мы
запустили наш новый компрессор, работающий от дизельного движка, и увидели,
что он засасывает собственный выхлоп. Двадцати минут пребывания в таком
воздухе, какой мы вдыхали в Воклюзе, достаточно, чтобы убить человека.
Впоследствии мы изучали гроты Шартре и Эстрамар. Однако и там нам не
удалось обнаружить подземный сифон или другой "механизм", подающий воду
наверх. В 1948 году, когда большинство из нас уехало с экспедицией
"Батискаф", троим членам Группы подводных изысканий - лейтенанту Жану Алина,
доктору Ф. Дэвилля и Жану Пинару - удалось, наконец, в сотрудничестве с
армейскими саперами разгадать одну такую загадку. На этот раз объектом
исследования был источник Витарель в районе Грама.
Витарель - подземный источник, его водное зеркало находится на глубине
трехсот девяноста футов. Для того чтобы ныряльщик мог попасть к воде,
саперам пришлось сначала проделать обширные подготовительные операции. На
первом этапе солдаты преодолели 260-футовую шахту, спустив в нее понтоны,
доски для мостков, акваланги, скафандры, канаты, осветительное оборудование
и продовольствие. Затем снаряжение нужно было протащить еще через одну очень
тесную, почти вертикальную расщелину длиной в его двадцать футов, которая
заканчивалась большой пустотой. Дальше им пришлось настилать деревянные
мостки и тащить все на протяжении тысячи шестисот футов через частично
затопленные галереи, включая опасный извилистый проход длиной в тридцать
футов. Только после этого они добрались до поверхности источника, в который
предстояло погрузиться ныряльщикам. Саперы соорудили плавучую пристань с
лесенками для спуска в воду, и ныряльщики приготовились к погружению.
По плану Алина они должны были нырять по одному, каждый раз со все
более длинным канатом. Вооруженные измерительной лентой, фонарями,
компасами, глубиномерами и миллиметровкой, ныряльщики принялись составлять
карту подводного тоннеля, продвигаясь все дальше вглубь. План осуществлялся
без перебоев, и на карте появлялись все новые участки. Кульминационным
пунктом явилось десятое погружение, совершенное Алина 29 октября 1948 года.
Предыдущий ныряльщик добрался до входа в "сифон". Алина нырнул с
четырехсотфутовым канатом и сразу же поплыл к границе последнего нанесенного
на карту участка. Отсюда галерея стала подниматься под углом в двадцать
градусов. Алина проник в узкий тоннель. Он продвинулся на сорок футов в
довольно беспокойной воде, в полной темноте, нарушаемой лишь светом его
фонаря. Вдруг он ощутил, как его голова словно прорывает тонкую пленку, и
давление воды исчезло. Сквозь стекло маски, напоминавшее теперь ветровое
стекло автомашины в дождь, он увидел, что его голова оказалась над водой.
Алина очутился в изолированной пустоте с глинистым сводом и стенами. Он снял
маску, вынул изо рта мундштук и вдохнул чистый природный воздух. Всюду, где
течет вода, даже в закрытых гротах, есть воздух.
Алина выбрался на длинный скользкий берег, тянувшийся с одной стороны.
Он был первым живым существом в этом подземном тайнике, куда ни разу не
проникал животворный солнечный луч. Он прошел вдоль берега, измеряя и
зарисовывая, радуясь нашей победе в борьбе с подземными источниками.
В дальнем конце грота Алина ожидало разочарование. Под самой
поверхностью прозрачной воды виднелось отверстие другого "сифона":
Витарельский источник хранил еще секреты. Алина сел, прикидывая в уме, во
сколько может обойтись преодоление всего лабиринта. Ныряльщикам придется
переносить снаряжение под водою почти на четыреста футов, чтобы устроить
новый аванпост, который позволит проникнуть дальше.
Алина закончил свой набросок и зашагал обратно в воду, печатая своими
ластами лягушачьи следы на подземном берегу. Он поплевал на стекло маски и
сполоснул его в воде. Затем натянул маску на лицо, вставил мундштук в рот,
вошел в воду, оттолкнулся ногами и поплыл головой вниз по течению первого
сифона. В продолжение нескольких минут на поверхности воды еще лопались его
пузырьки, потом в гроте снова воцарилось небытие. Следы человека скрылись во
мраке.
Однажды мы услышали в портовом кабачке в Йере историю, которая
заставила нас навострить уши. "Давным-давно, - рассказывал старый рыбак, -
между Рибо и островами Поркероль столкнулись на глубоком месте два колесных
парохода. Оба пошли ко дну. Один из них вез золото. Спросите старика
водолаза грека Мишеля Мавропойнтиса - он работал там после нас. Один
подрядчик пытался добраться до сокровищ с помощью землечерпалки. Потом
правительство посылало туда два военных корабля. Они хотели перевернуть
затонувший пароход, но тот не поддался, так и остался лежать килем кверху.
Никто не может проникнуть внутрь. Ныряльщики не осмеливаются больше
приближаться к нему, с тех пор как один из них повстречался в трубе с
чудовищным морским угрем".
Знакомая история! Перевернутое вверх дном судно с доступной тем не
менее трубой и стерегущим золото морским чудовищем. Однако Мишель
Мавропойнтис был нашим другом, и мы решили проверить рассказ рыбака. И вот
мы с Дюма отправились , любимый кабачок Мишеля. Ветеран водолазного дела
обрадовался, увидя нас. Он знал, что имеет в нашем лице неутомимых
слушателей его историй. Мы же видели в старом Мишеле достойного
представителя почетной профессии ныряльщиков.
Мишель охотно принял от нас рюмку пастиса, вылил ее в стакан воды и
проглотил мутную смесь. "Между этими двумя судами, о которых вы спрашиваете,
нет никакой связи, - сообщил он. - Одно из них, "Мишель Сеи", длиной в
триста футов, затонуло пятьдесят лет тому назад. Второе называется "Виль де
Гра"; это колесный пароход, его разрезал надвое "Виль де Марсель" примерно в
тысяча восемьсот восьмидесятом году. "Де Гра" вез итальянских эмигрантов. На
нем погибло пятьдесят три человека. Эмигранты везли с собой тысячу семьсот
пятьдесят золотых монет. Нос парохода лежит на глубине шестидесяти, корма -
ста восьмидесяти футов".
Это был классический образец рассказа о подводном кладе: детальное
описание несчастного случая, точное указание количества золота, наименование
парохода, года его гибели и глубины моря в этом месте. Малейшая
неопределенность в сведениях могла поколебать веру в наличие клада и
отпугнуть лиц, готовых финансировать попытку добыть сокровище. Наш друг
опрокинул еще стаканчик и продолжал: "Я получил от правительства разрешение
на спасение груза "Мишеля Сеи". По этому разрешению мне принадлежало все,
что я найду в радиусе восьмисот футов. Работая там, я в то же время старался
разыскать "Виль де Гра".
Уловка Мишеля была нам ясна: занимаясь для виду весьма прозаической
работой, он мог одновременно тайно искать золото.
"Целое лето я проработал там, а колесника так и не нашел. С "Мишеля
Сеи" поднял хороший фарфор и хрусталь, несколько ящиков отличного пива,
мешки с мукой..."
"С мукой?" - переспросил Дюма. "Вот именно, - подтвердил Мавропойнтис.
- В морской воде мешковина и верхний слой муки образовали корочку, а внутри
все было сухо".
Он глотнул свой пастис, явно наслаждаясь тем, что мог блеснуть
познаниями перед зелеными новичками.
"В конце сезона мы как-то зазевались и не заметили, что катер сносит.
Вдруг наш якорь за что-то зацепился. И что же вы думаете, дети? Это был
"Виль де Гра", золотоносный корабль! Понятно, что в следующий момент я уже
был в воде. Пробрался к судну и стал разрывать руками ил. Остальные водолазы
тоже все изрыли. И вот я нашел сундук".
Мишель снова взялся за стаканчик, делая эффектную паузу перед
кульминационным пунктом своего повествования.
"На катере страшное волнение, - заговорил он наконец. - Ножи сами
повыскакивали из карманов, команда сгрудилась вокруг сундука. Наконец крышка
поддалась, открылась, и нашим глазам предстали... всевозможные блестящие
театральные побрякушки, украшения, мишура. От нашего прикосновения они
рассыпались в прах. Так что золото "Виль де Гра" лежит и по сей день на дне
морском".
Мишель не назвал координаты погибшего парохода, а наши осторожные
попытки выудить у него интересующие нас данные ни к чему не привели. Мы
истолковали это как признак того, что в недрах затонувшего судна
действительно скрывалось золото. Мы решили сами отыскать эмигрантское
сокровище, ныряя в районе известного нам места гибели "Мишеля Сеи". Диди
обнаружил "Сеи" со второго захода. Его зоркие глаза увидели смутную массу,
которая при ближайшем рассмотрении превратилась в зубчатый силуэт старого
железного корабельного корпуса. В памяти Мавропойнтиса "Мишель Сеи" обладал
размерами большими, чем на самом деле: скелет парохода имел в длину не
триста футов, а сто пятьдесят. Над темной массой главного котла виднелись
ажурные очертания мостика; конец вала с обломанными лопастями напоминал
мутовку. Дюма проник внутрь судна и приступил к поискам. Там он и в самом
деле обнаружил мешок муки, оставленный Мишелем много лет назад!
Около носовой части "Мишеля Сеи" толпилось еще не виданное нами
количество рыбы. Обитатели дна группировались по видам, словно специально
напоказ для ихтиолога; над ними ходили косяками плавучие жители моря. Диди
подобрал на "Сеи" бронзовый судовой фонарь и бинокль.
Сколько мы ни искали вокруг "Мишеля Сеи", нам не удавалось обнаружить
никакого следа "Виль де Гра". Мы регулярно возвращались на это место, и с
годами "Мишель Сеи" таял буквально у нас на глазах. "Виль де Гра" оставался
наименее достоверным пунктом в репертуаре Мавропойнтиса, а сам хранитель