– Мне вас жаль, капитан, – наконец откровенно заявил Патциг, – потому что вы, похоже, не осознаете, в какую грязь влезли.
– Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, капитан Патциг, – сказал Канарис со слабой улыбкой. – Я неисправимый оптимист. А что касается этих ребят, то я думаю, знаю, как с ними поладить.
Патциг посерьезнел и тихо произнес:
– Если вы так думаете, капитан Канарис, то мне только остается с сожалением сказать, что этот день будет началом вашего конца.
Кто же такой был этот Канарис? И почему именно его выбрали на пост главы абвера как раз тогда, когда эта организация должна была стать одной из важнейших деталей германской новой военной машины?
За всю жизнь Вильгельм Канарис лишь однажды привлек внимание общественности. В 1928 году парламентарии-социалисты одной из комиссий по расследованию наткнулись на некоторые факты, свидетельствующие о его участии в одном из заговоров, направленных на свержение Веймарской республики, а газеты приписали ему роль интригана Макиавелли. По окончании Второй мировой войны я не мог найти ни единой строчки, напечатанной о нем ни до, ни после этого мимолетного появления на свету, если не считать статьи в одном английском журнале в 1939 году, где его назвали главным шпионом Третьего рейха.
Похоже, ему нравилась подобная анонимность[8]. Он был скромным, держащимся в тени человеком, скрытным даже в отношениях с ближайшими членами семьи. Но после войны он внезапно предстал в общественном мнении как поистине загадочная личность. Он стал объектом бесчисленного множества статей, нескольких книг и даже был изображен в качестве героя в одном слащавом, сентиментальном фильме. Некоторые авторы превозносили его как духовного лидера безнадежного антифашистского движения, мученически погибшего за свою доблесть и убеждения.
Многое из того, что было сказано и написано о Канарисе, лишь вуалирует его биографию, искажает факты и еще более сгущает таинственность, которой окутана деятельность начальника любой секретной службы и которая в данном случае была взращена им самим. Он прекрасно преуспел в собственной маскировке. В истории редко встречалась личность, о которой высказывалось столько противоречивых суждений, даже со стороны тех, кто утверждал, что хорошо знал его.
Даже такой знающий биограф, как Иан Колвин, в подзаголовке своей книги «Главный шпион» назвал ее «Невероятная история адмирала Вильгельма Канариса, который, будучи начальником гитлеровской разведки, являлся и секретным агентом англичан», хотя на самом деле никакого сотрудничества не было.
Хроника его жизни и этапы карьеры отражены в его личном досье и в двадцати восьми характеристиках, подготовленных его командирами. Я обнаружил их нетронутыми в немецких архивах, захваченных в Берлине, хотя следовало ожидать, что такие важные документы будут уничтожены.
Вильгельм Франц Канарис родился 1 января 1887 года в Аплербеке близ Дортмунда – в самом сердце Рура, и был младшим из трех сыновей состоятельного инженера, управляющего металлургическим заводом. Мальчик был невысоким и худощавым, но крепким и живым, он был обычным ребенком, живущим в любящей лютеранской семье.
Дома его звали Вилли, а друзья детства прозвали его Kieker, что можно перевести как «шпик», «подглядывающий» или «соглядатай». В 1917 году он познакомился с Эрикой Вааг, сестрой флотского офицера, и женился на ней 22 ноября 1919 года. Она была единственной женщиной в его жизни, к которой он питал романтические чувства.
Полагают, что он потомок адмирала Константина Канариса – греческого политика и участника национально-освободительной войны XIX века[9].
Молодой Вильгельм поступил в Императорскую военно-морскую академию в Киле 1 апреля 1905 года. Его первое служебное плавание внезапно было прервано в декабре 1914 года, когда крейсер «Дрезден», на котором он служил, участвовал в битве за Фолклендские острова. Преследуемый в чилийских водах, был затоплен – единственное судно злополучной эскадры адмирала графа Шпее, которое не было потоплено огнем английских пушек. Молодой лейтенант Канарис был интернирован на острове Квириквин в виду Вальпараисо, и это стало началом его богатой приключениями жизни.
Он бежал из чилийского лагеря, уплыв на лодке на материк, затем на лошади пересек всю страну, в том числе и Анды, и прибыл в Аргентину. В Буэнос-Айресе он под видом молодого чилийца Рида Розаса взял билет на голландский пароход «Фризия», направлявшийся в Роттердам – в нейтральные Нидерланды, якобы «для получения наследства, оставленного родственниками матери».
На пути он прошел все английские проверки и вскоре оказался в Гамбурге. Затем, по-прежнему используя имя Рид Розас и свой чилийский паспорт, он отправился в Мадрид на свое первое настоящее задание в разведке.
В феврале 1916 года, когда Канарис пытался вернуться в Германию для прохождения обучения командованию на подводных лодках, в Домодоссоле близ швейцарской границы его арестовали итальянцы по подозрению в шпионаже (его прикрытие, «Рид Розас», было к тому времени уже ненадежным) и поместили в тюрьму Генуи. Однако Канарису снова удалось бежать. Он совершил побег, убив тюремного священника, которого заманил в камеру. Он надел сутану убитого и покинул тюрьму, прежде чем труп священника был обнаружен. Вернувшись в Германию через Мадрид, он стал командиром подводной лодки и до конца войны сменил еще несколько должностей в военно-морском флоте.
После поражения в Первой мировой войне он стал мастером интриги. В ноябре 1918 года он стал одним из первых профессиональных офицеров, добровольно перешедших на службу Веймарской республике, и это послужило началом той цепи предательств, которые были спутниками всей его карьеры. Он вошел в штат сотрудников нового военного министра – социал-демократа Густава Носке и в течение нескольких недель служил его младшим адъютантом. К январю 1919 года он становится тайным членом печально известной военно-морской бригады реакционных офицеров-авантюристов, которые под командованием капитан-лейтенанта Георга фон Пфлюгк-Хартунга окопались в берлинском отеле «Эден». Когда эденских головорезов обвинили в убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург, вождей «Спартака», Канарис принял командование бригадой, претендуя на роль покровителя арестованных ее членов. Одним из главных обвиняемых на суде был их собрат – офицер Фогель, который, как полагали, утопил тело Розы Люксембург в канале Шпрее. Канарис обеспечил Фогеля деньгами, поддельным паспортом и помог ему бежать в Голландию.
В феврале 1920 года Канарис был повышен в звании и стал старшим офицером крейсера «Берлин», базирующегося в Киле. Но это было лишь прикрытием. Фактически он был адъютантом контр-адмирала барона фон Гагерна, командующего Балтийской военно-морской базой – одним из военно-морских опорных пунктов для политических заговоров и тайного перевооружения Германии. В марте 1920 года Канарис без колебаний согласился содействовать восстановлению кайзера на троне. Он снабжал мятежников деньгами и оружием из секретных фондов и запасов военно-морской базы.
В 1922 году он принимает на себя еще одну тайную роль, став одним из главных организаторов негласной программы перевооружения военно-морского флота. Он участвует в создании нелегальных судоверфей и торпедных заводов за рубежом, манипулируя при этом значительными суммами для взяток и фондами для финансирования этих секретных проектов[10].
Канарис был «неугомонен душой», как охарактеризовал его в секретном докладе один из начальников, «блестяще выполнявшим необычные и трудные задачи по управлению секретными военно-политическими операциями во время его частых миссий за границей». В те дни Канарис был постоянно в пути, переезжая под вымышленными именами и легендами при осуществлении тайных программ строительства военно-морских сил.
Так он провел большую часть бурных двадцатых годов. Другие появлялись на сцене и исчезали, но Канарис оставался постоянным кадром этого тайного консорциума, направляемого из архиконсервативного флота, – идеолог, кукловод, рабочая лошадка и специалист по улаживанию конфликтов, доверенный адмиральской клики. Хотя он не участвовал ни в одном из заговоров, он стал мишенью для подозрений и нападок социал-демократов. Он оставался на действительной службе, и в его секретном личном деле скопилось множество блестящих характеристик. Он постоянно повышался в звании, а его власть и влияние росли еще быстрее. Как оценил своего нешаблонного подчиненного один из его начальников, Канарис стал заглавным элементом в механизме, подрывающем основы Веймарской республики.
И в 1933 году он приветствовал приход Гитлера к власти.
Хотя ему еще не было пятидесяти, щуплый, с желтоватой морщинистой кожей, Канарис выглядел значительно старше. Подчиненные сразу же прозвали его Старик. В первые недели работы в абвере ничто не сняло его опасений и не утвердило в правильности выбора места службы. Он укрылся в кабинете, из которого Патциг вывез всю собственную мебель, делавшую его уютным и удобным. Теперь кабинет был обставлен безликой казенной мебелью, как бы отражая его несентиментальный и безразличный характер, но Канарис добавил сюда несколько личных вещиц. На его письменном столе стояла антикварная статуэтка, которую Канарис сделал символом абвера: известные три обезьянки, которые не видят, не слышат и не говорят ничего дурного. На одной стене висела большая карта, на другой – гравюра-портрет адмирала Канариса, японская картина с изображением дьявола и фотография его любимой таксы по кличке Зеппль[11].
Порой он шел по слабо освещенному коридору, держась около стенки, и при встрече кивал с легкой, почти незаметной улыбкой каждому, от старших офицеров до секретарей. Казалось, что это чужой среди чужих.
Я познакомился с Канарисом в январе 1935 года, через несколько недель после его прибытия на набережную Тирпиц на частном обеде в ресторане Аэроклуба неподалеку от его конторы. Обед был организован нашим общим знакомым, издателем еженедельника, собирающим информацию для абвера. Возможно, обманувшись моими частыми разъездами как корреспондента американской газеты в Германии, он, видимо, решил, что я мог бы стать неплохим случайным агентом с задачей сбора «полезной информации» во время поездок. Незадолго до этого посетил и сфотографировал (без официального разрешения) Вестерплатте, тщательно охраняемую, укрепленную польскую базу со складами вооружения в Нойфарвассере, контролирующую подходы к вольному городу Данцигу. Этим, по-видимому, он и обосновал перед Канарисом необходимость знакомства.
Этот хрупкий человек произвел на меня впечатление. Вспоминая наше краткое знакомство, я осознаю, что он, должно быть, затронул мое тщеславие. Вялое рукопожатие и небрежное приветствие свидетельствовали о его неудовольствии знакомством. Позже я узнал, что он был противником сотрудничества с журналистами, даже в качестве случайных информаторов. Во время обеда он почти не говорил и почти все время смотрел своим характерным отсутствующим взглядом не на меня, а сквозь меня.
Я не мог поверить, что этот помятый, неразговорчивый, рассеянный маленький человечек и есть глава абвера. В нем не было ни импозантности Э. Филипса Оппенгейма, ни презрительного цинизма, который я пытался в нем отыскать. Я ожидал увидеть жадное любопытство, которое поблескивало в глазах капитана Реджинальда Холла, легендарного шефа британской военно-морской разведки в годы Первой мировой войны, или спокойную компетентность французского генерала Дюпона из Второго бюро, – качества двух величайших шефов разведки, которых я знал. Ничего от их своеобразия, хитрости, донкихотства, уверенности, хватки – ничего этого не было видно в немце. Он показался мне честным тупицей, которого назначили на это место, чтобы обеспечить неспособность абвера конкурировать с организацией Гиммлера и Гейдриха. Лишь гораздо позже я понял, что Канарис с первого взгляда правильно оценил меня и, решив, что я не являюсь многообещающим кандидатом для его организации, рассматривал этот обед как напрасную трату времени.
Когда Канарис появился на сцене, все в отживающем свой век абвере внезапно ожило. Он набросился на работу с энергией и воодушевлением, которых никто не ожидал от Старика. Он сделал абвер приемлемым для нацистов. Заявляя Патцигу, что знает, как поладить с Гиммлером и Гейдрихом, он выражал не надежду, а уверенность.
Он установил близкие и, казалось, искренне дружеские отношения с Гейдрихом, в котором видел потенциально наиболее опасного соперника. Молодой нацист был польщен вниманием высокопоставленного флотского офицера, видимо, потому, что лишь несколько лет тому назад был изгнан из рядов ВМФ за амурную интрижку с дочерью корабельного инженера. Канарис купил жилье в пригороде Берлина рядом с домом Гейдриха, и обе семьи стали добрыми соседями. Канарис угощал конфетами сыновей Гейдриха, а фрау Канарис осыпала комплиментами хорошенькую блондинку-соседку.
Канарис привел в абвер майора Рудольфа Бамлера и назначил его руководителем отдела контрразведки, работавшего в тесном контакте с гестапо. Выбор объяснялся тем, что Бамлер был одним из немногих офицеров Генерального штаба, кто открыто выражал свои симпатии к фашизму и был дружен с некоторыми видными нацистами[12]. Канарис, который не был любителем устраивать приемы, стал организовывать дружеские вечеринки для Гейдриха и его окружения. Обычно эти пирушки происходили в отдельном кабинете ресторана «Дом летчиков» на Принц-Альбрехт-штрассе, рядом с мрачным зданием гестапо, где располагалось ведомство Гейдриха.
Эта явно односторонняя услужливость перед Гейдрихом была плодом трезвого расчета, а не отражением истинных чувств Канариса. Канарис умиротворял нацистов главным образом для того, чтобы получить возможность развивать абвер в соответствии со своими амбициозными планами: сделать его самой большой и лучшей секретной службой в мире.
Абвер был реорганизован, и были созданы три оперативных отдела. Бывший Geheimer Meldedienst (разведывательный отдел, занимавшийся сбором информации и агентурными операциями) был значительно расширен и стал называться первым отделом. Новый второй отдел должен был осуществлять диверсионную и подрывную работу, а также вести «черную» пропаганду. В Баварии на Куензее был создан учебный лагерь для подготовки диверсантов, а в Берлине и Тегеле были организованы лаборатории для разработки оснащения диверсантов, а также шпионов из первого отдела нужным оборудованием: от чернил для тайнописи в виде зубного эликсира до взрывчатки, похожей на муку. Контрразведкой занимался третий отдел.
Личный состав набирался сотнями, а командный состав привлекался из Генерального штаба. Шеф абвера назначил весьма разнородное трио для руководства новыми отделами: добродушный, аполитичный, независимый благодаря своему богатству рейнландец Ганс Пикенброк стал организатором секретной разведки (эвфемизм слова «шпионаж»); чувствительный, глубоко религиозный, ярый антифашист Гельмут Гроскурт возглавил отдел саботажа и диверсий; и нацист Бамлер стал ответственным за деликатную контрразведывательную работу.
Канарис привлек фирму «Телефункен» для создания специального шпионского радиоприемопередатчика под названием АФУ (аббревиатура слов Agenten Funk Geraet), небольшого по габаритам, чтобы его было легко спрятать, но достаточно мощного для передач на дальние расстояния. Эта весьма предусмотрительная мера с его стороны имела как свои плюсы, так и минусы, поскольку, когда «Телефункен» разработала этот приемопередатчик, из-за его исключительного качества сотрудники абвера слишком на него полагались.
1 мая 1935 года в целях дальнейшего улучшения каналов связи и для создания надежных оперативных баз за рубежом Канарис договорился о сотрудничестве с министерством иностранных дел. В результате этого дипломатические миссии по всему свету стали выполнять также функции региональных разведцентров. Отдельные дипломаты, обычно молодые атташе, стали в них резидентами (Abwehrbeauftragte), координируя деятельность абвера в своих зонах.
Одним из первых мероприятий Канариса стала рассылка в зарубежные миссии с дипломатической почтой так называемых Geheimausruestungen fuer Vertrauensleute (наборов секретного оборудования для тайных агентов) для последующего использования их шпионами. В эти наборы входило шифровальное оборудование, разработанное Куртом Зельхоном из криптографического отдела министерства иностранных дел. Ключи к кодам рассылались отдельно, в конвертах под сургучными печатями на имя глав миссий с распоряжением вскрыть только в случае войны или кризисной ситуации лишь после получения одного из десяти специальных кодовых слов. Для Англии таким паролем было слово «Наутилус», для Канады – «Джимми», для США – «Роберт».
В других опечатанных конвертах Канарис разослал списки агентов абвера, действующих в зонах соответствующих дипломатических представительств. Он также выслал каждому главе миссии чек, выданный «Дойче-банком» на «Барклай-банк» в Лондоне на сумму 406 фунтов, с указанием конвертировать их в местную валюту и держать в сейфе для выдачи агентам в случае необходимости.
Посылка в дипломатическую миссию в США была отправлена сухогрузом «Швабен» северогерманского агентства «Ллойд» под личную ответственность капитана, который передал ее из рук в руки послу в Вашингтоне и генеральному консулу в Нью-Йорке – первым германским дипломатам, которых Канарис избрал в качестве своих партнеров в этой стране. Через несколько месяцев такие же конверты были переданы генеральным консулам в Новом Орлеане и в Сиэтле, посланнику в Мехико и поверенному в делах в Панаме[13].
В апреле 1935 года, лишь через три с небольшим месяца после вступления в должность, Канарис направил своих эмиссаров для создания резидентур в наиболее важных регионах. В Северную и Центральную Америку был послан с дипломатическим паспортом на имя Э. Дерпа капитан первого ранга Герман Менцель, кадровый разведчик, ставший впоследствии начальником отделения военно-морской разведки в первом отделе абвера.
Трудно поверить, что все эти мероприятия были осуществлены Канарисом в первые восемь месяцев пребывания в должности. Внезапно контрразведывательные службы по всему миру столкнулись с теми или иными видами подрывной работы, что сигнализировало о смене руководства в абвере.
Немецкая агентура резко проявилась в Австрии, Чехословакии, Югославии, Швейцарии, в Балканских странах, Финляндии и даже в Эфиопии и Японии. Особенно активно она стала работать в Польше, Франции, Голландии, Бельгии и Люксембурге, но повсюду ее деятельность носила следы поспешности, поверхностной подготовки, непродуманной заброски.
В эти месяцы агентам Канариса еще не хватало опыта, и они быстро проваливались. В Бельгии 10 немецких шпионов были арестованы с 7 апреля 1935 года до конца года. Впервые после окончания Первой мировой войны немецкий шпион был арестован в Англии.
Во Франции, наводненной немецкими шпионами, в первые десять месяцев новой эпохи абвера был арестован 21 шпион, причем одного взяли с поличным при попытке похитить из сейфа на военном аэродроме в Броне близ Лиона планы противовоздушной обороны, другой был пойман, когда фотографировал укрепления в Меце, еще двое – когда рылись в документах военного лагеря, официантка в Страсбурге – когда выпытывала у солдат военные секреты, еще двое были взяты в Вердене, когда передавали ночью шифрованные сообщения с помощью фонарика.
В начале сентября Канарис, получивший к тому времени чин адмирала, отправился на юг с миссией чрезвычайной важности. В Мюнхене он встретился с начальником итальянской военной разведки генералом Марио Роаттой и договорился о самом тесном сотрудничестве против общих потенциальных противников[14]. Хотя в Италии был в разгаре абиссинский кризис и велась подготовка к вторжению в Эфиопию, Роатта выразил полную готовность к сотрудничеству и согласился со всеми предложениями Канариса. Союз между секретными службами Германии и Италии был подписан задолго до того, как Гитлер и Муссолини подписали пакт о создании Оси Берлин – Рим.
Из Мюнхена Канарис отправился в Берхтесгаден на самую важную для него встречу в новой должности. Он получил аудиенцию у Гитлера и прибыл с докладом о своих успехах и для получения инструкций на будущее.
Глава 2
– Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, капитан Патциг, – сказал Канарис со слабой улыбкой. – Я неисправимый оптимист. А что касается этих ребят, то я думаю, знаю, как с ними поладить.
Патциг посерьезнел и тихо произнес:
– Если вы так думаете, капитан Канарис, то мне только остается с сожалением сказать, что этот день будет началом вашего конца.
Кто же такой был этот Канарис? И почему именно его выбрали на пост главы абвера как раз тогда, когда эта организация должна была стать одной из важнейших деталей германской новой военной машины?
За всю жизнь Вильгельм Канарис лишь однажды привлек внимание общественности. В 1928 году парламентарии-социалисты одной из комиссий по расследованию наткнулись на некоторые факты, свидетельствующие о его участии в одном из заговоров, направленных на свержение Веймарской республики, а газеты приписали ему роль интригана Макиавелли. По окончании Второй мировой войны я не мог найти ни единой строчки, напечатанной о нем ни до, ни после этого мимолетного появления на свету, если не считать статьи в одном английском журнале в 1939 году, где его назвали главным шпионом Третьего рейха.
Похоже, ему нравилась подобная анонимность[8]. Он был скромным, держащимся в тени человеком, скрытным даже в отношениях с ближайшими членами семьи. Но после войны он внезапно предстал в общественном мнении как поистине загадочная личность. Он стал объектом бесчисленного множества статей, нескольких книг и даже был изображен в качестве героя в одном слащавом, сентиментальном фильме. Некоторые авторы превозносили его как духовного лидера безнадежного антифашистского движения, мученически погибшего за свою доблесть и убеждения.
Многое из того, что было сказано и написано о Канарисе, лишь вуалирует его биографию, искажает факты и еще более сгущает таинственность, которой окутана деятельность начальника любой секретной службы и которая в данном случае была взращена им самим. Он прекрасно преуспел в собственной маскировке. В истории редко встречалась личность, о которой высказывалось столько противоречивых суждений, даже со стороны тех, кто утверждал, что хорошо знал его.
Даже такой знающий биограф, как Иан Колвин, в подзаголовке своей книги «Главный шпион» назвал ее «Невероятная история адмирала Вильгельма Канариса, который, будучи начальником гитлеровской разведки, являлся и секретным агентом англичан», хотя на самом деле никакого сотрудничества не было.
Хроника его жизни и этапы карьеры отражены в его личном досье и в двадцати восьми характеристиках, подготовленных его командирами. Я обнаружил их нетронутыми в немецких архивах, захваченных в Берлине, хотя следовало ожидать, что такие важные документы будут уничтожены.
Вильгельм Франц Канарис родился 1 января 1887 года в Аплербеке близ Дортмунда – в самом сердце Рура, и был младшим из трех сыновей состоятельного инженера, управляющего металлургическим заводом. Мальчик был невысоким и худощавым, но крепким и живым, он был обычным ребенком, живущим в любящей лютеранской семье.
Дома его звали Вилли, а друзья детства прозвали его Kieker, что можно перевести как «шпик», «подглядывающий» или «соглядатай». В 1917 году он познакомился с Эрикой Вааг, сестрой флотского офицера, и женился на ней 22 ноября 1919 года. Она была единственной женщиной в его жизни, к которой он питал романтические чувства.
Полагают, что он потомок адмирала Константина Канариса – греческого политика и участника национально-освободительной войны XIX века[9].
Молодой Вильгельм поступил в Императорскую военно-морскую академию в Киле 1 апреля 1905 года. Его первое служебное плавание внезапно было прервано в декабре 1914 года, когда крейсер «Дрезден», на котором он служил, участвовал в битве за Фолклендские острова. Преследуемый в чилийских водах, был затоплен – единственное судно злополучной эскадры адмирала графа Шпее, которое не было потоплено огнем английских пушек. Молодой лейтенант Канарис был интернирован на острове Квириквин в виду Вальпараисо, и это стало началом его богатой приключениями жизни.
Он бежал из чилийского лагеря, уплыв на лодке на материк, затем на лошади пересек всю страну, в том числе и Анды, и прибыл в Аргентину. В Буэнос-Айресе он под видом молодого чилийца Рида Розаса взял билет на голландский пароход «Фризия», направлявшийся в Роттердам – в нейтральные Нидерланды, якобы «для получения наследства, оставленного родственниками матери».
На пути он прошел все английские проверки и вскоре оказался в Гамбурге. Затем, по-прежнему используя имя Рид Розас и свой чилийский паспорт, он отправился в Мадрид на свое первое настоящее задание в разведке.
В феврале 1916 года, когда Канарис пытался вернуться в Германию для прохождения обучения командованию на подводных лодках, в Домодоссоле близ швейцарской границы его арестовали итальянцы по подозрению в шпионаже (его прикрытие, «Рид Розас», было к тому времени уже ненадежным) и поместили в тюрьму Генуи. Однако Канарису снова удалось бежать. Он совершил побег, убив тюремного священника, которого заманил в камеру. Он надел сутану убитого и покинул тюрьму, прежде чем труп священника был обнаружен. Вернувшись в Германию через Мадрид, он стал командиром подводной лодки и до конца войны сменил еще несколько должностей в военно-морском флоте.
После поражения в Первой мировой войне он стал мастером интриги. В ноябре 1918 года он стал одним из первых профессиональных офицеров, добровольно перешедших на службу Веймарской республике, и это послужило началом той цепи предательств, которые были спутниками всей его карьеры. Он вошел в штат сотрудников нового военного министра – социал-демократа Густава Носке и в течение нескольких недель служил его младшим адъютантом. К январю 1919 года он становится тайным членом печально известной военно-морской бригады реакционных офицеров-авантюристов, которые под командованием капитан-лейтенанта Георга фон Пфлюгк-Хартунга окопались в берлинском отеле «Эден». Когда эденских головорезов обвинили в убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург, вождей «Спартака», Канарис принял командование бригадой, претендуя на роль покровителя арестованных ее членов. Одним из главных обвиняемых на суде был их собрат – офицер Фогель, который, как полагали, утопил тело Розы Люксембург в канале Шпрее. Канарис обеспечил Фогеля деньгами, поддельным паспортом и помог ему бежать в Голландию.
В феврале 1920 года Канарис был повышен в звании и стал старшим офицером крейсера «Берлин», базирующегося в Киле. Но это было лишь прикрытием. Фактически он был адъютантом контр-адмирала барона фон Гагерна, командующего Балтийской военно-морской базой – одним из военно-морских опорных пунктов для политических заговоров и тайного перевооружения Германии. В марте 1920 года Канарис без колебаний согласился содействовать восстановлению кайзера на троне. Он снабжал мятежников деньгами и оружием из секретных фондов и запасов военно-морской базы.
В 1922 году он принимает на себя еще одну тайную роль, став одним из главных организаторов негласной программы перевооружения военно-морского флота. Он участвует в создании нелегальных судоверфей и торпедных заводов за рубежом, манипулируя при этом значительными суммами для взяток и фондами для финансирования этих секретных проектов[10].
Канарис был «неугомонен душой», как охарактеризовал его в секретном докладе один из начальников, «блестяще выполнявшим необычные и трудные задачи по управлению секретными военно-политическими операциями во время его частых миссий за границей». В те дни Канарис был постоянно в пути, переезжая под вымышленными именами и легендами при осуществлении тайных программ строительства военно-морских сил.
Так он провел большую часть бурных двадцатых годов. Другие появлялись на сцене и исчезали, но Канарис оставался постоянным кадром этого тайного консорциума, направляемого из архиконсервативного флота, – идеолог, кукловод, рабочая лошадка и специалист по улаживанию конфликтов, доверенный адмиральской клики. Хотя он не участвовал ни в одном из заговоров, он стал мишенью для подозрений и нападок социал-демократов. Он оставался на действительной службе, и в его секретном личном деле скопилось множество блестящих характеристик. Он постоянно повышался в звании, а его власть и влияние росли еще быстрее. Как оценил своего нешаблонного подчиненного один из его начальников, Канарис стал заглавным элементом в механизме, подрывающем основы Веймарской республики.
И в 1933 году он приветствовал приход Гитлера к власти.
Хотя ему еще не было пятидесяти, щуплый, с желтоватой морщинистой кожей, Канарис выглядел значительно старше. Подчиненные сразу же прозвали его Старик. В первые недели работы в абвере ничто не сняло его опасений и не утвердило в правильности выбора места службы. Он укрылся в кабинете, из которого Патциг вывез всю собственную мебель, делавшую его уютным и удобным. Теперь кабинет был обставлен безликой казенной мебелью, как бы отражая его несентиментальный и безразличный характер, но Канарис добавил сюда несколько личных вещиц. На его письменном столе стояла антикварная статуэтка, которую Канарис сделал символом абвера: известные три обезьянки, которые не видят, не слышат и не говорят ничего дурного. На одной стене висела большая карта, на другой – гравюра-портрет адмирала Канариса, японская картина с изображением дьявола и фотография его любимой таксы по кличке Зеппль[11].
Порой он шел по слабо освещенному коридору, держась около стенки, и при встрече кивал с легкой, почти незаметной улыбкой каждому, от старших офицеров до секретарей. Казалось, что это чужой среди чужих.
Я познакомился с Канарисом в январе 1935 года, через несколько недель после его прибытия на набережную Тирпиц на частном обеде в ресторане Аэроклуба неподалеку от его конторы. Обед был организован нашим общим знакомым, издателем еженедельника, собирающим информацию для абвера. Возможно, обманувшись моими частыми разъездами как корреспондента американской газеты в Германии, он, видимо, решил, что я мог бы стать неплохим случайным агентом с задачей сбора «полезной информации» во время поездок. Незадолго до этого посетил и сфотографировал (без официального разрешения) Вестерплатте, тщательно охраняемую, укрепленную польскую базу со складами вооружения в Нойфарвассере, контролирующую подходы к вольному городу Данцигу. Этим, по-видимому, он и обосновал перед Канарисом необходимость знакомства.
Этот хрупкий человек произвел на меня впечатление. Вспоминая наше краткое знакомство, я осознаю, что он, должно быть, затронул мое тщеславие. Вялое рукопожатие и небрежное приветствие свидетельствовали о его неудовольствии знакомством. Позже я узнал, что он был противником сотрудничества с журналистами, даже в качестве случайных информаторов. Во время обеда он почти не говорил и почти все время смотрел своим характерным отсутствующим взглядом не на меня, а сквозь меня.
Я не мог поверить, что этот помятый, неразговорчивый, рассеянный маленький человечек и есть глава абвера. В нем не было ни импозантности Э. Филипса Оппенгейма, ни презрительного цинизма, который я пытался в нем отыскать. Я ожидал увидеть жадное любопытство, которое поблескивало в глазах капитана Реджинальда Холла, легендарного шефа британской военно-морской разведки в годы Первой мировой войны, или спокойную компетентность французского генерала Дюпона из Второго бюро, – качества двух величайших шефов разведки, которых я знал. Ничего от их своеобразия, хитрости, донкихотства, уверенности, хватки – ничего этого не было видно в немце. Он показался мне честным тупицей, которого назначили на это место, чтобы обеспечить неспособность абвера конкурировать с организацией Гиммлера и Гейдриха. Лишь гораздо позже я понял, что Канарис с первого взгляда правильно оценил меня и, решив, что я не являюсь многообещающим кандидатом для его организации, рассматривал этот обед как напрасную трату времени.
Когда Канарис появился на сцене, все в отживающем свой век абвере внезапно ожило. Он набросился на работу с энергией и воодушевлением, которых никто не ожидал от Старика. Он сделал абвер приемлемым для нацистов. Заявляя Патцигу, что знает, как поладить с Гиммлером и Гейдрихом, он выражал не надежду, а уверенность.
Он установил близкие и, казалось, искренне дружеские отношения с Гейдрихом, в котором видел потенциально наиболее опасного соперника. Молодой нацист был польщен вниманием высокопоставленного флотского офицера, видимо, потому, что лишь несколько лет тому назад был изгнан из рядов ВМФ за амурную интрижку с дочерью корабельного инженера. Канарис купил жилье в пригороде Берлина рядом с домом Гейдриха, и обе семьи стали добрыми соседями. Канарис угощал конфетами сыновей Гейдриха, а фрау Канарис осыпала комплиментами хорошенькую блондинку-соседку.
Канарис привел в абвер майора Рудольфа Бамлера и назначил его руководителем отдела контрразведки, работавшего в тесном контакте с гестапо. Выбор объяснялся тем, что Бамлер был одним из немногих офицеров Генерального штаба, кто открыто выражал свои симпатии к фашизму и был дружен с некоторыми видными нацистами[12]. Канарис, который не был любителем устраивать приемы, стал организовывать дружеские вечеринки для Гейдриха и его окружения. Обычно эти пирушки происходили в отдельном кабинете ресторана «Дом летчиков» на Принц-Альбрехт-штрассе, рядом с мрачным зданием гестапо, где располагалось ведомство Гейдриха.
Эта явно односторонняя услужливость перед Гейдрихом была плодом трезвого расчета, а не отражением истинных чувств Канариса. Канарис умиротворял нацистов главным образом для того, чтобы получить возможность развивать абвер в соответствии со своими амбициозными планами: сделать его самой большой и лучшей секретной службой в мире.
Абвер был реорганизован, и были созданы три оперативных отдела. Бывший Geheimer Meldedienst (разведывательный отдел, занимавшийся сбором информации и агентурными операциями) был значительно расширен и стал называться первым отделом. Новый второй отдел должен был осуществлять диверсионную и подрывную работу, а также вести «черную» пропаганду. В Баварии на Куензее был создан учебный лагерь для подготовки диверсантов, а в Берлине и Тегеле были организованы лаборатории для разработки оснащения диверсантов, а также шпионов из первого отдела нужным оборудованием: от чернил для тайнописи в виде зубного эликсира до взрывчатки, похожей на муку. Контрразведкой занимался третий отдел.
Личный состав набирался сотнями, а командный состав привлекался из Генерального штаба. Шеф абвера назначил весьма разнородное трио для руководства новыми отделами: добродушный, аполитичный, независимый благодаря своему богатству рейнландец Ганс Пикенброк стал организатором секретной разведки (эвфемизм слова «шпионаж»); чувствительный, глубоко религиозный, ярый антифашист Гельмут Гроскурт возглавил отдел саботажа и диверсий; и нацист Бамлер стал ответственным за деликатную контрразведывательную работу.
Канарис привлек фирму «Телефункен» для создания специального шпионского радиоприемопередатчика под названием АФУ (аббревиатура слов Agenten Funk Geraet), небольшого по габаритам, чтобы его было легко спрятать, но достаточно мощного для передач на дальние расстояния. Эта весьма предусмотрительная мера с его стороны имела как свои плюсы, так и минусы, поскольку, когда «Телефункен» разработала этот приемопередатчик, из-за его исключительного качества сотрудники абвера слишком на него полагались.
1 мая 1935 года в целях дальнейшего улучшения каналов связи и для создания надежных оперативных баз за рубежом Канарис договорился о сотрудничестве с министерством иностранных дел. В результате этого дипломатические миссии по всему свету стали выполнять также функции региональных разведцентров. Отдельные дипломаты, обычно молодые атташе, стали в них резидентами (Abwehrbeauftragte), координируя деятельность абвера в своих зонах.
Одним из первых мероприятий Канариса стала рассылка в зарубежные миссии с дипломатической почтой так называемых Geheimausruestungen fuer Vertrauensleute (наборов секретного оборудования для тайных агентов) для последующего использования их шпионами. В эти наборы входило шифровальное оборудование, разработанное Куртом Зельхоном из криптографического отдела министерства иностранных дел. Ключи к кодам рассылались отдельно, в конвертах под сургучными печатями на имя глав миссий с распоряжением вскрыть только в случае войны или кризисной ситуации лишь после получения одного из десяти специальных кодовых слов. Для Англии таким паролем было слово «Наутилус», для Канады – «Джимми», для США – «Роберт».
В других опечатанных конвертах Канарис разослал списки агентов абвера, действующих в зонах соответствующих дипломатических представительств. Он также выслал каждому главе миссии чек, выданный «Дойче-банком» на «Барклай-банк» в Лондоне на сумму 406 фунтов, с указанием конвертировать их в местную валюту и держать в сейфе для выдачи агентам в случае необходимости.
Посылка в дипломатическую миссию в США была отправлена сухогрузом «Швабен» северогерманского агентства «Ллойд» под личную ответственность капитана, который передал ее из рук в руки послу в Вашингтоне и генеральному консулу в Нью-Йорке – первым германским дипломатам, которых Канарис избрал в качестве своих партнеров в этой стране. Через несколько месяцев такие же конверты были переданы генеральным консулам в Новом Орлеане и в Сиэтле, посланнику в Мехико и поверенному в делах в Панаме[13].
В апреле 1935 года, лишь через три с небольшим месяца после вступления в должность, Канарис направил своих эмиссаров для создания резидентур в наиболее важных регионах. В Северную и Центральную Америку был послан с дипломатическим паспортом на имя Э. Дерпа капитан первого ранга Герман Менцель, кадровый разведчик, ставший впоследствии начальником отделения военно-морской разведки в первом отделе абвера.
Трудно поверить, что все эти мероприятия были осуществлены Канарисом в первые восемь месяцев пребывания в должности. Внезапно контрразведывательные службы по всему миру столкнулись с теми или иными видами подрывной работы, что сигнализировало о смене руководства в абвере.
Немецкая агентура резко проявилась в Австрии, Чехословакии, Югославии, Швейцарии, в Балканских странах, Финляндии и даже в Эфиопии и Японии. Особенно активно она стала работать в Польше, Франции, Голландии, Бельгии и Люксембурге, но повсюду ее деятельность носила следы поспешности, поверхностной подготовки, непродуманной заброски.
В эти месяцы агентам Канариса еще не хватало опыта, и они быстро проваливались. В Бельгии 10 немецких шпионов были арестованы с 7 апреля 1935 года до конца года. Впервые после окончания Первой мировой войны немецкий шпион был арестован в Англии.
Во Франции, наводненной немецкими шпионами, в первые десять месяцев новой эпохи абвера был арестован 21 шпион, причем одного взяли с поличным при попытке похитить из сейфа на военном аэродроме в Броне близ Лиона планы противовоздушной обороны, другой был пойман, когда фотографировал укрепления в Меце, еще двое – когда рылись в документах военного лагеря, официантка в Страсбурге – когда выпытывала у солдат военные секреты, еще двое были взяты в Вердене, когда передавали ночью шифрованные сообщения с помощью фонарика.
В начале сентября Канарис, получивший к тому времени чин адмирала, отправился на юг с миссией чрезвычайной важности. В Мюнхене он встретился с начальником итальянской военной разведки генералом Марио Роаттой и договорился о самом тесном сотрудничестве против общих потенциальных противников[14]. Хотя в Италии был в разгаре абиссинский кризис и велась подготовка к вторжению в Эфиопию, Роатта выразил полную готовность к сотрудничеству и согласился со всеми предложениями Канариса. Союз между секретными службами Германии и Италии был подписан задолго до того, как Гитлер и Муссолини подписали пакт о создании Оси Берлин – Рим.
Из Мюнхена Канарис отправился в Берхтесгаден на самую важную для него встречу в новой должности. Он получил аудиенцию у Гитлера и прибыл с докладом о своих успехах и для получения инструкций на будущее.
Глава 2
ОПЕРАЦИЯ «СЕКС»
Ясным воскресным днем 8 сентября 1935 года Канарис сидел напротив Гитлера в большой гостиной замка в баварских Альпах, впервые оказавшись тет-а-тет с фюрером.
В отличие от Уинстона Черчилля, у которого был врожденный интерес к шпионскому делу и который открыто афишировал свою поддержку интеллидженс сервис, Гитлер притворялся незаинтересованным в разведке, хотя, конечно, был прирожденным конспиратором и изощренным интриганом. Он постоянно заявлял своим сотоварищам, что не испытывает ничего, кроме отвращения, к секретным операциям и что он никогда не унизится до того, чтобы пожать руку шпиону.
В одном из его нескончаемых монологов во время тех любимых послеобеденных бесед со своим окружением, в ходе которых формулировались его самые потрясающие заявления, легшие в основу анекдотов о нем, он как-то рассказал, что Фридрих Великий якобы сделал суровое внушение своему начальнику разведывательной службы лишь потому, что принесенная им ценная информация была добыта шпионом.
Но при беседе с Канарисом эта его позиция никак не проявлялась. Он никогда не давал аудиенции капитану Патцигу, но с новым шефом абвера это была не первая встреча, и Гитлер уже выказывал свое расположение к Канарису, который прекрасно знал, как угодить фюреру, сообщая лишь то, что тому хотелось услышать, и приправляя доклады так называемой «случайной информацией», собранной в ходе секретных операций.
С самого начала их знакомства Гитлер предпочитал иностранную информацию Канариса докладам немецких дипломатов, как более интересную и захватывающую. У немецких послов было принято сообщать только о том, что, по их мнению, было абсолютно достоверным и обоснованным. Канарис же не был связан такими традициями и ограничениями. В результате его сообщения, в отличие от нудных дипломатических докладов, имели злободневный характер, изобиловали пикантными подробностями и сплетнями о личной жизни знаменитостей.
В отличие от Уинстона Черчилля, у которого был врожденный интерес к шпионскому делу и который открыто афишировал свою поддержку интеллидженс сервис, Гитлер притворялся незаинтересованным в разведке, хотя, конечно, был прирожденным конспиратором и изощренным интриганом. Он постоянно заявлял своим сотоварищам, что не испытывает ничего, кроме отвращения, к секретным операциям и что он никогда не унизится до того, чтобы пожать руку шпиону.
В одном из его нескончаемых монологов во время тех любимых послеобеденных бесед со своим окружением, в ходе которых формулировались его самые потрясающие заявления, легшие в основу анекдотов о нем, он как-то рассказал, что Фридрих Великий якобы сделал суровое внушение своему начальнику разведывательной службы лишь потому, что принесенная им ценная информация была добыта шпионом.
Но при беседе с Канарисом эта его позиция никак не проявлялась. Он никогда не давал аудиенции капитану Патцигу, но с новым шефом абвера это была не первая встреча, и Гитлер уже выказывал свое расположение к Канарису, который прекрасно знал, как угодить фюреру, сообщая лишь то, что тому хотелось услышать, и приправляя доклады так называемой «случайной информацией», собранной в ходе секретных операций.
С самого начала их знакомства Гитлер предпочитал иностранную информацию Канариса докладам немецких дипломатов, как более интересную и захватывающую. У немецких послов было принято сообщать только о том, что, по их мнению, было абсолютно достоверным и обоснованным. Канарис же не был связан такими традициями и ограничениями. В результате его сообщения, в отличие от нудных дипломатических докладов, имели злободневный характер, изобиловали пикантными подробностями и сплетнями о личной жизни знаменитостей.