Это беспрецедентное обоюдное соглядатайство продолжалось до 1937 года, то есть еще два года после того мартовского дня 1935 года, когда Гитлер официально объявил о создании германских ВВС, открыто нарушив статью 198 Версальского договора, запрещавшую Германии иметь военно-воздушные силы как наземного, так и морского базирования[32].
К концу 1934 года, вскоре после своей жалобы Гитлеру, Розенберг был отстранен от участия в этой игре (Уинтерботем отошел в сторону, продолжая свое соглядатайство в люфтваффе менее непосредственными методами)[33]. Но были и другие миры, которые можно было завоевывать, компенсируя потерю лакомого кусочка. Он вернулся к своей любимой тайной дипломатии, продолжая плести в Англии политические интриги.
В январе 1935 года, когда борьба в нацистской верхушке достигла накала, де Роппу наконец удалось проникнуть в самые верхи английского общества и поразить своего шефа Розенберга новым триумфом. Он прислал из Лондона строго секретное сообщение о том, что ему удалось заручиться согласием человека, названного им «политическим советником короля Георга V», быть конфиденциальным посредником в делах, связанных с Гитлером и, таким образом, организовать, как позднее выразился Розенберг, «прямой канал связи с Букингемским дворцом».
Этот контакт был настолько деликатным и секретным, что для сообщения подробностей барон не решился довериться почте. В феврале 1935 года он приехал в Берлин, чтобы лично сообщить Розенбергу, что его новый агент – не кто иной, как герцог Кентский, младший сын короля. Он заявил, что у них уже состоялось несколько тайных встреч, одна из которых, по его словам, затянулась далеко за полночь. Розенберг был настолько потрясен услышанным, что тут же помчался в имперскую канцелярию, чтобы доложить Гитлеру о новом достижении.
Учитывая особый характер этой перипетии, я постарался особенно тщательно проверить все обстоятельства, но в результате нашел лишь частичное подтверждение версии барона. Герцог действительно по предварительной договоренности встречался с де Роппом, зная, что тот – немецкий агент. Но состоялась лишь одна встреча – 23 января, причем она длилась действительно до рассвета.
Именно герцог использовал барона в качестве источника информации, а не наоборот. Он действительно заявил де Роппу, что Англия смирилась с решимостью Гитлера вновь вооружить Германию, ну а затем? Каков был подлинный менталитет новых властителей Германии? Являлись ли они неисправимыми агрессорами или их можно было убедить действовать в соответствии с традиционными политическими и дипломатическими канонами? Кто подстрекает Гитлера? Гесс? Геринг? Геббельс?
Что барон де Ропп говорил герцогу во время их ночной беседы и как он характеризовал нацистских бонз, несложно реконструировать, и для этого не требовалось вести записи. Розенберг отметил в своем дневнике: «Р[опп] поделился с герцогом своим многолетним опытом».
Из захваченных секретных архивов неясно, получил ли этот контакт дальнейшее развитие. Герцог был плейбоем и больше интересовался астрологией, френологией и другими оккультными предметами, чем нацизмом. Он не имел и не искал доступа в коридоры власти и поэтому не был подходящим партнером для такой игры.
То, что нацисты приняли за симпатии, было лишь отражением чувств его брата, принца Уэльского, а затем короля Эдуарда VIII, действительно нередко восхищавшегося Гитлером и его успехами в деле возрождения Германии в качестве оплота против большевизма. Однако можно быть уверенным, что никакой секретной информации герцог никаким агентам Розенберга или Риббентропа непосредственно не передавал, хотя некоторые из них и ссылались на него как на источник своих сведений. В Берлине и после начала войны продолжали считать герцога Кентского пронацистом. Когда в 1940 году он погиб в авиакатастрофе на пути в Америку, начальник разведывательного бюро германского МИДа Рудольф Ликус подготовил некролог, где высказал предположение, что «несчастный случай» был «организован гнусной британской Интеллидженс сервис с целью избавиться от него прежде, чем он поставит королевскую семью в неловкое положение своими откровенными симпатиями к делу Германии».
Хотя герцог Кентский, возможно, и был одним из экспонатов блестящей коллекции барона де Роппа, у него были и более услужливые и полезные агенты. Как мы увидим ниже, от них исходила масса политической и некоторой военной информации, поступавшая к немецким разведчикам в Берлине и Лондоне в те кризисные дни, когда Гитлер для осуществления своих планов нуждался в подобной информации о намерениях и возможностях своих противников.
Путци Ханфштенгель был, несомненно, прав. Билл де Ропп играл за обе команды и был двойником на самом верху. Он помогал и немцам, и британским секретным службам в лице Фредди Уинтерботема одинаково ревностно и честно. Уинтерботем знал его со времен Первой мировой войны и так отзывался о нем:
«Это был мой близкий друг и хороший товарищ. В некотором отношении он представлял собой тип наиболее интеллигентной части беженцев из России, он любил интриги, и у него было политическое чутье».
Судя по всему, он был идеальной кандидатурой для проникновения в ближайшее окружение Гитлера и стал единственным английским агентом, сумевшим подняться так высоко и проникнуть так глубоко.
Де Ропп был замечательным двойником в том смысле, что служил обоим хозяевам одинаково ревностно и честно. Он был таким же заклятым врагом большевиков, как Розенберг и Уинтерботем, и видел в союзе Германии и Великобритании спасение Европы от большевизма. Вплоть до самого начала войны он старался добиться нейтралитета Великобритании, чтобы сохранить ее «для неизбежной войны с Россией». Он доказал свою полезность обеим сторонам в качестве передатчика информации, полученной на самом высоком уровне, сообщая Гитлеру о развитии событий в Великобритании и англичанам о сумасбродных планах и сокровенных мыслях Гитлера.
Неудачная миссия Гертца в 1935 году наглядно продемонстрировала примитивный образ действий германской военной разведки в попытке раскрытия секретов британской воздушной мощи. В противоположность этому политическая разведка в Англии характеризовалась глубиной и достоверностью, в значительной мере благодаря содействию и помощи немецким эмиссарам со стороны их высокопоставленных друзей.
Их добровольный вклад принес фантастические дивиденды в 1936 году, когда Гитлер, говоря словами Черчилля, завершил «годы рытья подземных ходов, ведения тайных или замаскированных приготовлений… и почувствовал себя достаточно сильным» или счел своих противников достаточно слабыми, чтобы «бросить первый открытый вызов».
Глава 9
К концу 1934 года, вскоре после своей жалобы Гитлеру, Розенберг был отстранен от участия в этой игре (Уинтерботем отошел в сторону, продолжая свое соглядатайство в люфтваффе менее непосредственными методами)[33]. Но были и другие миры, которые можно было завоевывать, компенсируя потерю лакомого кусочка. Он вернулся к своей любимой тайной дипломатии, продолжая плести в Англии политические интриги.
В январе 1935 года, когда борьба в нацистской верхушке достигла накала, де Роппу наконец удалось проникнуть в самые верхи английского общества и поразить своего шефа Розенберга новым триумфом. Он прислал из Лондона строго секретное сообщение о том, что ему удалось заручиться согласием человека, названного им «политическим советником короля Георга V», быть конфиденциальным посредником в делах, связанных с Гитлером и, таким образом, организовать, как позднее выразился Розенберг, «прямой канал связи с Букингемским дворцом».
Этот контакт был настолько деликатным и секретным, что для сообщения подробностей барон не решился довериться почте. В феврале 1935 года он приехал в Берлин, чтобы лично сообщить Розенбергу, что его новый агент – не кто иной, как герцог Кентский, младший сын короля. Он заявил, что у них уже состоялось несколько тайных встреч, одна из которых, по его словам, затянулась далеко за полночь. Розенберг был настолько потрясен услышанным, что тут же помчался в имперскую канцелярию, чтобы доложить Гитлеру о новом достижении.
Учитывая особый характер этой перипетии, я постарался особенно тщательно проверить все обстоятельства, но в результате нашел лишь частичное подтверждение версии барона. Герцог действительно по предварительной договоренности встречался с де Роппом, зная, что тот – немецкий агент. Но состоялась лишь одна встреча – 23 января, причем она длилась действительно до рассвета.
Именно герцог использовал барона в качестве источника информации, а не наоборот. Он действительно заявил де Роппу, что Англия смирилась с решимостью Гитлера вновь вооружить Германию, ну а затем? Каков был подлинный менталитет новых властителей Германии? Являлись ли они неисправимыми агрессорами или их можно было убедить действовать в соответствии с традиционными политическими и дипломатическими канонами? Кто подстрекает Гитлера? Гесс? Геринг? Геббельс?
Что барон де Ропп говорил герцогу во время их ночной беседы и как он характеризовал нацистских бонз, несложно реконструировать, и для этого не требовалось вести записи. Розенберг отметил в своем дневнике: «Р[опп] поделился с герцогом своим многолетним опытом».
Из захваченных секретных архивов неясно, получил ли этот контакт дальнейшее развитие. Герцог был плейбоем и больше интересовался астрологией, френологией и другими оккультными предметами, чем нацизмом. Он не имел и не искал доступа в коридоры власти и поэтому не был подходящим партнером для такой игры.
То, что нацисты приняли за симпатии, было лишь отражением чувств его брата, принца Уэльского, а затем короля Эдуарда VIII, действительно нередко восхищавшегося Гитлером и его успехами в деле возрождения Германии в качестве оплота против большевизма. Однако можно быть уверенным, что никакой секретной информации герцог никаким агентам Розенберга или Риббентропа непосредственно не передавал, хотя некоторые из них и ссылались на него как на источник своих сведений. В Берлине и после начала войны продолжали считать герцога Кентского пронацистом. Когда в 1940 году он погиб в авиакатастрофе на пути в Америку, начальник разведывательного бюро германского МИДа Рудольф Ликус подготовил некролог, где высказал предположение, что «несчастный случай» был «организован гнусной британской Интеллидженс сервис с целью избавиться от него прежде, чем он поставит королевскую семью в неловкое положение своими откровенными симпатиями к делу Германии».
Хотя герцог Кентский, возможно, и был одним из экспонатов блестящей коллекции барона де Роппа, у него были и более услужливые и полезные агенты. Как мы увидим ниже, от них исходила масса политической и некоторой военной информации, поступавшая к немецким разведчикам в Берлине и Лондоне в те кризисные дни, когда Гитлер для осуществления своих планов нуждался в подобной информации о намерениях и возможностях своих противников.
Путци Ханфштенгель был, несомненно, прав. Билл де Ропп играл за обе команды и был двойником на самом верху. Он помогал и немцам, и британским секретным службам в лице Фредди Уинтерботема одинаково ревностно и честно. Уинтерботем знал его со времен Первой мировой войны и так отзывался о нем:
«Это был мой близкий друг и хороший товарищ. В некотором отношении он представлял собой тип наиболее интеллигентной части беженцев из России, он любил интриги, и у него было политическое чутье».
Судя по всему, он был идеальной кандидатурой для проникновения в ближайшее окружение Гитлера и стал единственным английским агентом, сумевшим подняться так высоко и проникнуть так глубоко.
Де Ропп был замечательным двойником в том смысле, что служил обоим хозяевам одинаково ревностно и честно. Он был таким же заклятым врагом большевиков, как Розенберг и Уинтерботем, и видел в союзе Германии и Великобритании спасение Европы от большевизма. Вплоть до самого начала войны он старался добиться нейтралитета Великобритании, чтобы сохранить ее «для неизбежной войны с Россией». Он доказал свою полезность обеим сторонам в качестве передатчика информации, полученной на самом высоком уровне, сообщая Гитлеру о развитии событий в Великобритании и англичанам о сумасбродных планах и сокровенных мыслях Гитлера.
Неудачная миссия Гертца в 1935 году наглядно продемонстрировала примитивный образ действий германской военной разведки в попытке раскрытия секретов британской воздушной мощи. В противоположность этому политическая разведка в Англии характеризовалась глубиной и достоверностью, в значительной мере благодаря содействию и помощи немецким эмиссарам со стороны их высокопоставленных друзей.
Их добровольный вклад принес фантастические дивиденды в 1936 году, когда Гитлер, говоря словами Черчилля, завершил «годы рытья подземных ходов, ведения тайных или замаскированных приготовлений… и почувствовал себя достаточно сильным» или счел своих противников достаточно слабыми, чтобы «бросить первый открытый вызов».
Глава 9
МИССИЯ В ФОРТЕ БЕЛЬВЕДЕР
Был месяц Нептуна и Марса март, влажный воздух которого почему-то всегда наполнял Гитлера энергией и оживлением[34]. Он встречался с Канарисом чаще, чем во все годы пребывания адмирала в должности шефа абвера. В журнале встреч Гитлера отмечено семнадцать приемов адмирала за период с декабря 1935-го по март 1937 года, и все они были приватными и за закрытыми дверями.
Внезапное учащение этих бесед было вызвано определенным развитием ситуации в Европе и вызванными этим секретными результатами нашумевших событий. Канарис приезжал, чтобы проинформировать фюрера об этом.
1935 год ознаменовался цепочкой исключительных событий. В результате плебисцита 7 марта Саар был возвращен Германии. В результате соглашения с англичанами 18 июня Германия получила право на строительство военно-морского флота величиной в одну треть общего тоннажа британского флота. С давней враждой с Польшей было покончено, после того как Гитлер провел переговоры с маршалом Юзефом Пилсудским и поразил весь мир, подписав договор о дружбе с поляками. Но Гитлер нарушил хрупкий баланс. Он денонсировал статьи о разоружении Версальского договора, что вызвало ряд контрмер. 2 мая 1935 года Франция и Советский Союз подписали договор о взаимопомощи. Через две недели последовало подписание подобного договора между Советским Союзом и Чехословакией.
Реакция Гитлера на эти, по его словам, «провокации» была быстрой и резкой. Не собираясь отступать перед лицом этих контрмер, он ответил самыми агрессивными действиями из всех, когда-либо принятыми его режимом. В тот самый день, когда Франция и СССР парафировали договор о взаимопомощи, он решил ввести войска в Рейнскую демилитаризованную зону и приказал генералу Вернеру фон Бломбергу начать штабную подготовку к вторжению[35].
Операция, получившая название «Schulung» («Упражнение»), была срочно разработана группой специально отобранных офицеров, давших подписку о неразглашении, и 16 июня была представлена начальником группы полковником Йодлем на рассмотрение совета обороны рейха. Разработка плана была столь секретной, что Бломберг, переписавший своим почерком оригинальный приказ Гитлера, не открыл истинную цель плана даже начальнику Генштаба генералу Людвигу Беку и главнокомандующему сухопутными войсками генералу Вернеру фон Фричу.
Осуществление операции было отложено, поскольку Гитлер не рискнул идти на столь провокационные действия без достаточно благовидного предлога. Бломберг снова и снова докладывал ему об опасениях его генералов, считавших, что рейхсвер еще слишком слаб и плохо оснащен для авантюры, которую Гитлер, как им казалось, замышлял.
Потребовался ряд событий, подтолкнувших Гитлера к развертыванию операции.
В первом из серии совещаний с Гитлером 26 декабря Канарис доложил фюреру, что французский и британский генеральные штабы провели консультации по координации планов на случай чрезвычайных событий в Рейнской области.
11 февраля 1936 года французское правительство включило еще не ратифицированный договор с Советским Союзом в повестку Национального собрания. В тот же день адмирал Канарис попросил фюрера о немедленной приватной аудиенции и в тот же вечер в 20 часов доложил ему об информации, полученной от своего парижского резидента. Это был текст секретных военных пунктов франко-русского пакта, переданный немцам высокопоставленным чиновником с Кэ-д-Орсэ, ярым противником сближения с СССР.
Основные пункты договора в нескольких словах означали возможность вторжения совместно с чехами в Германию для обуздания экспансионистских устремлений Гитлера.
Едва Канарис покинул рейхсканцелярию, как Гитлер вызвал генерала фон Бломберга и приказал подготовить операцию «Упражнение» на самое ближайшее время. Бломберг вновь прибыл к Гитлеру 27 февраля, в день, когда французское Национальное собрание ратифицировало договор с Советским Союзом, доложил фюреру, что подготовка закончена, и получил приказ приступить к осуществлению операции всего лишь через неделю – 7 марта.
До этого момента операция «Упражнение» была всего лишь тем, что означало ее название, – штабными учениями, предназначенными для обучения боевому планированию для поддержания готовности строевых частей. Бломберг хотел, чтобы так думали даже его ближайшие помощники. Но 2 марта он позвонил генералам Беку и Фричу и сообщил им, что «Упражнение» является боевой операцией, и передал приказ Гитлера быть готовыми к выступлению через пять дней.
Ответом была буря протестов. Фрич заявил, что у него в наличии имеется лишь 35 тысяч солдат и офицеров, из которых можно сформировать лишь одну боеспособную дивизию. Бек утверждал, что французы против наскоро собранных экспедиционных сил Фрича смогут быстро отмобилизовать не менее двадцати отлично оснащенных дивизий и «устроить мясорубку».
«Атмосфера, – как позднее писал Йодль, – напоминала обстановку за столом рулетки, когда игрок ставит на номер».
Бломберг, единственным аргументом которого был категорический приказ Гитлера, вместе с Беком и Фричем прибыл к фюреру, и генералы доложили о своих сомнениях. Гитлер был неумолим.
– Я лучше знаю, – заявил он. – У меня есть абсолютно надежная информация, что французы не направят против нас ни одного солдата. Но вы убедитесь не только в этом. Весь мир воспримет освобождение нашими войсками Рейнской области от версальского ига как свершившийся факт, и все этим и кончится.
Затем, как бы признаваясь, что некоторые сомнения все же могут быть, он напыщенно заявил ошеломленным военачальникам:
– Что же касается меня, то я ставлю на кон все. Я твердо уверен в успехе. Но если мы проиграем, если французские войска вынудят нас отступить, я восприму все последствия как мое собственное поражение и подам в отставку с постов фюрера и рейхсканцлера.
Генералы молча смирились. Бек, который терпеть не мог Гитлера и настолько ненавидел фашизм, что в конце концов отдал жизнь в борьбе против него, в глубине души надеялся, что эта авантюра провалится и Германия избавится от Гитлера и его приспешников. Но у него не было выбора. Переброска войск началась скрытно и силами одного батальона, чтобы «понести минимальные потери, если французы вдруг начнут контрнаступление». Командиры передовых частей получили опечатанные пакеты с приказом немедленно отходить, если встретят хотя бы передовые патрули франко-британских войск.
Тем временем разведывательные сведения были малоутешительными. Абвер, впервые после назначения Канариса подвергшийся настоящему испытанию, уже закрепился в Рейнской области, как и положено, следуя впереди войск. В Мюнстере для действий против Франции под видом коммерческого предприятия было открыто отделение абвера. Организацией постоянного сбора информации занимался филиал в Трире под руководством майора Ганса Стефана, лучшего абверовского специалиста по «линии Мажино»; вскоре к нему присоединился капитан Оскар Райль, бывший полицейский инспектор в Данциге, ставший руководителем фронтовой разведки.
Канарис сумел представить Гитлеру копию подлинного французского приказа о мобилизации 13 дивизий на случай чрезвычайной обстановки. Из Трира разведка доносила, что все фортификационные сооружения от Лиона до Меца и Нанси срочно доукомплектовываются личным составом, прибывающим из столь отдаленных мест, как Марсель.
Между тем Forschungsamt, дешифровальная служба люфтваффе, перехватывавшая и читавшая французские дипломатические депеши, представляла тексты телеграмм французского посла в Берлине Андре-Франсуа Понсэ. Этот блестящий дипломат еще с ноября 1935 года настойчиво предупреждал Париж, что Гитлер «намерен использовать» франко-советский пакт «в качестве предлога для оккупации Рейнской демилитаризованной зоны» и что он «лишь выжидает соответствующего момента для действий». В телеграмме от 13 февраля посол сообщал, что Гитлер «готовит почву для броска в Рейнскую область».
Из Лондона поступали полные опасений и предостережений депеши от военного, военно-морского и военно-воздушного атташе. Телеграммы военного атташе были наиболее пессимистичны. Он писал, что его приятель из военного министерства предостерегающе заявил, что Англия обязательно выступит на стороне Франции, если Гитлер осмелится начать передвижения в сторону демилитаризованной зоны.
Что же перед лицом всех этих тревожных докладов придавало Гитлеру такую уверенность в том, что ему нечего опасаться французов? Что за «абсолютно надежная информация», упомянутая им в разговоре с генералами, делала его столь убежденным в успехе?
В тот же период фюрер получал разведывательные данные из Парижа и Лондона и предпочел более полагаться на них, чем на пораженческие послания лондонских атташе военному министру.
В потоке информации адмирал Канарис выудил одно, которое особенно заинтересовало Гитлера. По данным агента абвера, высокопоставленного чиновника МИДа, «непременной составляющей французских военных планов является обязательное участие англичан». Агент сообщал, что «командующий французскими сухопутными войсками генерал Гамелен заявил [министру иностранных дел Пьеру] Фландену, что он не может (или не хочет) посылать войска в Рейнскую область, если не присоединятся англичане».
В то же время министр иностранных дел Германии барон фон Нейрат заверял Гитлера, что англичане не намерены оказывать французам поддержку, на которой настаивал Гамелен. Это безапелляционное утверждение весьма осторожного дипломата основывалось на многочисленных телеграммах германского посла Леопольда Густава Александра фон Хеша, занимавшего этот пост с 1932 года. «Запад не выступит» – был основной лейтмотив сообщений фон Хеша, прозвучавший в одном из докладов фюреру. Леопольд фон Хеш, пятидесятипятилетний холостяк с безупречной репутацией, недавно отметивший тридцатилетие блестящей дипломатической карьеры, играл неоднозначную роль в развертывающемся кризисе, испытывая внутренний конфликт, типичный для многих германских дипломатов тех лет. Лучшие свои годы он провел в Лондоне и Париже и проникся не только внешней формой, но и сутью западной демократии. Испытывая неприязнь к варварскому режиму Гитлера, он тем не менее честно и добросовестно вплоть до самого печального конца служил ему.
У посла были превосходные источники информации о тенденциях и планах британской внешней политики. Пользуясь исключительной популярностью в высшем английском обществе, он был радушно принимаем в Форин Офис, и ему полностью доверяли постоянный заместитель министра сэр Роберт Ванситтарт и восходящая звезда министерства, начальник центральноевропейского департамента Ральф Уигрем.
Он был в близких отношениях не только со все растущими прогерманскими кругами фешенебельных кварталов Мэйфер и Бельгравиа, но и с такими явно антинацистски настроенными деятелями, как Уинстон Черчилль, сэр Арчибальд Синклер, граф Солсбери и даже Эрнест Бевин. Особенно тесные связи он поддерживал с королевской семьей. Королева Мария называла его «мой любимый иностранец» и часто приглашала на завтраки в Аскот – знак внимания, которого удостаивались лишь немногие избранные.
Самое близкое знакомство у него сложилось с принцем Уэльским, которого он запросто называл Дэвид, а тот его – Лео. К тому времени приятельские отношения двух холостяков особенно укрепились. Это был период сложной и деликатной ситуации из-за связи принца с разведенной американкой миссис Симпсон, вызывавшей недовольство как его семьи, так и оппозиции правительству Болдуина. В тяжелых обстоятельствах принц нашел сочувствие у посла фон Хеша, ставшего его наперсником и «самым лучшим из моих друзей», как он однажды охарактеризовал германского дипломата.
Для фон Хеша принц был не только личным другом и партнером по игре в теннис и гольф. Он был его надежным источником информации и гарантией, что посла не уберут с его поста, несмотря на открыто выраженные либеральные убеждения. Определенные слухи о его отрицательном отношении к нацизму доходили до Берлина, и в МИДе всерьез подумывали о замене верхушки лондонского представительства. Но позиции посла оставались прочными не в последнюю очередь из-за его близкой дружбы с принцем Уэльским и стали несокрушимыми, когда волею судеб его друг стал королем Великобритании, как раз во время Рейнского кризиса.
Именно тогда, 20 января 1936 года, после смерти короля Георга V принц унаследовал трон с именем Эдуард VIII. На следующий день посол фон Хеш отправил длинную телеграмму заместителю министра иностранных дел фон Бюлову, где обрисовал значение перемен со всем красноречием, отражавшим глубину его чувств.
«Георг V, – писал он, – останется жить в памяти британского народа в первую очередь как монарх, стоявший во главе империи в годы мировой войны, а также как мудрый и великодушный правитель, пользующийся любовью своего народа.
Король Эдуард VIII, – продолжал посол, – в некоторых отношениях подобен своему отцу, но во многих других отличается от него». Вероятно, главным было его иное отношение к Третьему рейху. В то время как покойный король был «определенно критически настроен в отношении Германии… король Эдуард питает теплые чувства к Германии. Я убедился во время частых и длительных бесед с ним, что его симпатия имеет глубокие корни и достаточно сильна, чтобы противостоять часто выражаемым враждебным намерениям».
Еще 15 января, «за день до того, как [принц] был вызван к умирающему отцу, – сообщал посол, – было очередное свидетельство его теплых чувств». Принц сказал послу о своем «твердом намерении» приехать летом [в Берлин] на Олимпийские игры. Он просил фон Хеша проследить, чтобы делегация немецких ветеранов, которая ожидалась в Лондоне 19-го, смогла бы выделить в своем напряженном расписании хотя бы пару часов для аудиенции у принца, чтобы он смог «побеседовать с каждым из делегатов».
«Во всяком случае, – заканчивал телеграмму посол, – мы можем твердо рассчитывать, что британский трон займет правитель, вполне понимающий Германию и стремящийся установить хорошие отношения между Германией и Великобританией».
Отношение нового английского короля к фашистской Германии было еще более благожелательным, чем Хеш посмел сообщить в своем дипломатичном послании. Человек, ставший герцогом Уиндзорским, был если не явным поклонником Гитлера, то ярым пронацистом, убежденным, что гитлеровская Германия является главным оплотом мира в Европе, который он страстно хотел сохранить. Но из секретных германских документов следует, что в частных беседах с влиятельными немецкими политиками он демонстрировал свое понимание и сочувствие к их более умеренным устремлениям.
Например, 11 апреля 1935 года, как докладывал посол фон Хеш, в одной из бесед с ним принц зашел так далеко, что не оставил ни малейших сомнений в своих симпатиях к рейху. Он резко критиковал Форин Офис за «недостаточное понимание позиции и устремлений Германии» и заверил посла, что, в отличие от Даунинг-стрит, полностью одобряет введение воинской повинности, провозглашенной Гитлером за несколько недель до этого. Взгляды принца, по мнению посла, «слово в слово соответствуют» убеждениям фюрера, и в заключение беседы он заверил фон Хеша, что не только согласен с «возрождением Германии», но и будет «способствовать» этому. Близкий родственник английской королевской семьи принц Кобургский, прозванный «нацистским герцогом» за свою близость к Гитлеру, сообщал, что Эдуард открыто выражал свои симпатии к Третьему рейху в ходе трех бесед с ним. Эти встречи состоялись в январе 1936 года через день после похорон его отца, и в промежутках между выполнением своих официальных обязанностей он смог изложить свои взгляды герцогу, выполнявшему секретное поручение Гитлера выяснить позицию нового короля. То, что герцог сообщил об убеждениях Эдуарда VIII, было прикосновением к тайному заговору Тюдоров[36].
Внезапное учащение этих бесед было вызвано определенным развитием ситуации в Европе и вызванными этим секретными результатами нашумевших событий. Канарис приезжал, чтобы проинформировать фюрера об этом.
1935 год ознаменовался цепочкой исключительных событий. В результате плебисцита 7 марта Саар был возвращен Германии. В результате соглашения с англичанами 18 июня Германия получила право на строительство военно-морского флота величиной в одну треть общего тоннажа британского флота. С давней враждой с Польшей было покончено, после того как Гитлер провел переговоры с маршалом Юзефом Пилсудским и поразил весь мир, подписав договор о дружбе с поляками. Но Гитлер нарушил хрупкий баланс. Он денонсировал статьи о разоружении Версальского договора, что вызвало ряд контрмер. 2 мая 1935 года Франция и Советский Союз подписали договор о взаимопомощи. Через две недели последовало подписание подобного договора между Советским Союзом и Чехословакией.
Реакция Гитлера на эти, по его словам, «провокации» была быстрой и резкой. Не собираясь отступать перед лицом этих контрмер, он ответил самыми агрессивными действиями из всех, когда-либо принятыми его режимом. В тот самый день, когда Франция и СССР парафировали договор о взаимопомощи, он решил ввести войска в Рейнскую демилитаризованную зону и приказал генералу Вернеру фон Бломбергу начать штабную подготовку к вторжению[35].
Операция, получившая название «Schulung» («Упражнение»), была срочно разработана группой специально отобранных офицеров, давших подписку о неразглашении, и 16 июня была представлена начальником группы полковником Йодлем на рассмотрение совета обороны рейха. Разработка плана была столь секретной, что Бломберг, переписавший своим почерком оригинальный приказ Гитлера, не открыл истинную цель плана даже начальнику Генштаба генералу Людвигу Беку и главнокомандующему сухопутными войсками генералу Вернеру фон Фричу.
Осуществление операции было отложено, поскольку Гитлер не рискнул идти на столь провокационные действия без достаточно благовидного предлога. Бломберг снова и снова докладывал ему об опасениях его генералов, считавших, что рейхсвер еще слишком слаб и плохо оснащен для авантюры, которую Гитлер, как им казалось, замышлял.
Потребовался ряд событий, подтолкнувших Гитлера к развертыванию операции.
В первом из серии совещаний с Гитлером 26 декабря Канарис доложил фюреру, что французский и британский генеральные штабы провели консультации по координации планов на случай чрезвычайных событий в Рейнской области.
11 февраля 1936 года французское правительство включило еще не ратифицированный договор с Советским Союзом в повестку Национального собрания. В тот же день адмирал Канарис попросил фюрера о немедленной приватной аудиенции и в тот же вечер в 20 часов доложил ему об информации, полученной от своего парижского резидента. Это был текст секретных военных пунктов франко-русского пакта, переданный немцам высокопоставленным чиновником с Кэ-д-Орсэ, ярым противником сближения с СССР.
Основные пункты договора в нескольких словах означали возможность вторжения совместно с чехами в Германию для обуздания экспансионистских устремлений Гитлера.
Едва Канарис покинул рейхсканцелярию, как Гитлер вызвал генерала фон Бломберга и приказал подготовить операцию «Упражнение» на самое ближайшее время. Бломберг вновь прибыл к Гитлеру 27 февраля, в день, когда французское Национальное собрание ратифицировало договор с Советским Союзом, доложил фюреру, что подготовка закончена, и получил приказ приступить к осуществлению операции всего лишь через неделю – 7 марта.
До этого момента операция «Упражнение» была всего лишь тем, что означало ее название, – штабными учениями, предназначенными для обучения боевому планированию для поддержания готовности строевых частей. Бломберг хотел, чтобы так думали даже его ближайшие помощники. Но 2 марта он позвонил генералам Беку и Фричу и сообщил им, что «Упражнение» является боевой операцией, и передал приказ Гитлера быть готовыми к выступлению через пять дней.
Ответом была буря протестов. Фрич заявил, что у него в наличии имеется лишь 35 тысяч солдат и офицеров, из которых можно сформировать лишь одну боеспособную дивизию. Бек утверждал, что французы против наскоро собранных экспедиционных сил Фрича смогут быстро отмобилизовать не менее двадцати отлично оснащенных дивизий и «устроить мясорубку».
«Атмосфера, – как позднее писал Йодль, – напоминала обстановку за столом рулетки, когда игрок ставит на номер».
Бломберг, единственным аргументом которого был категорический приказ Гитлера, вместе с Беком и Фричем прибыл к фюреру, и генералы доложили о своих сомнениях. Гитлер был неумолим.
– Я лучше знаю, – заявил он. – У меня есть абсолютно надежная информация, что французы не направят против нас ни одного солдата. Но вы убедитесь не только в этом. Весь мир воспримет освобождение нашими войсками Рейнской области от версальского ига как свершившийся факт, и все этим и кончится.
Затем, как бы признаваясь, что некоторые сомнения все же могут быть, он напыщенно заявил ошеломленным военачальникам:
– Что же касается меня, то я ставлю на кон все. Я твердо уверен в успехе. Но если мы проиграем, если французские войска вынудят нас отступить, я восприму все последствия как мое собственное поражение и подам в отставку с постов фюрера и рейхсканцлера.
Генералы молча смирились. Бек, который терпеть не мог Гитлера и настолько ненавидел фашизм, что в конце концов отдал жизнь в борьбе против него, в глубине души надеялся, что эта авантюра провалится и Германия избавится от Гитлера и его приспешников. Но у него не было выбора. Переброска войск началась скрытно и силами одного батальона, чтобы «понести минимальные потери, если французы вдруг начнут контрнаступление». Командиры передовых частей получили опечатанные пакеты с приказом немедленно отходить, если встретят хотя бы передовые патрули франко-британских войск.
Тем временем разведывательные сведения были малоутешительными. Абвер, впервые после назначения Канариса подвергшийся настоящему испытанию, уже закрепился в Рейнской области, как и положено, следуя впереди войск. В Мюнстере для действий против Франции под видом коммерческого предприятия было открыто отделение абвера. Организацией постоянного сбора информации занимался филиал в Трире под руководством майора Ганса Стефана, лучшего абверовского специалиста по «линии Мажино»; вскоре к нему присоединился капитан Оскар Райль, бывший полицейский инспектор в Данциге, ставший руководителем фронтовой разведки.
Канарис сумел представить Гитлеру копию подлинного французского приказа о мобилизации 13 дивизий на случай чрезвычайной обстановки. Из Трира разведка доносила, что все фортификационные сооружения от Лиона до Меца и Нанси срочно доукомплектовываются личным составом, прибывающим из столь отдаленных мест, как Марсель.
Между тем Forschungsamt, дешифровальная служба люфтваффе, перехватывавшая и читавшая французские дипломатические депеши, представляла тексты телеграмм французского посла в Берлине Андре-Франсуа Понсэ. Этот блестящий дипломат еще с ноября 1935 года настойчиво предупреждал Париж, что Гитлер «намерен использовать» франко-советский пакт «в качестве предлога для оккупации Рейнской демилитаризованной зоны» и что он «лишь выжидает соответствующего момента для действий». В телеграмме от 13 февраля посол сообщал, что Гитлер «готовит почву для броска в Рейнскую область».
Из Лондона поступали полные опасений и предостережений депеши от военного, военно-морского и военно-воздушного атташе. Телеграммы военного атташе были наиболее пессимистичны. Он писал, что его приятель из военного министерства предостерегающе заявил, что Англия обязательно выступит на стороне Франции, если Гитлер осмелится начать передвижения в сторону демилитаризованной зоны.
Что же перед лицом всех этих тревожных докладов придавало Гитлеру такую уверенность в том, что ему нечего опасаться французов? Что за «абсолютно надежная информация», упомянутая им в разговоре с генералами, делала его столь убежденным в успехе?
В тот же период фюрер получал разведывательные данные из Парижа и Лондона и предпочел более полагаться на них, чем на пораженческие послания лондонских атташе военному министру.
В потоке информации адмирал Канарис выудил одно, которое особенно заинтересовало Гитлера. По данным агента абвера, высокопоставленного чиновника МИДа, «непременной составляющей французских военных планов является обязательное участие англичан». Агент сообщал, что «командующий французскими сухопутными войсками генерал Гамелен заявил [министру иностранных дел Пьеру] Фландену, что он не может (или не хочет) посылать войска в Рейнскую область, если не присоединятся англичане».
В то же время министр иностранных дел Германии барон фон Нейрат заверял Гитлера, что англичане не намерены оказывать французам поддержку, на которой настаивал Гамелен. Это безапелляционное утверждение весьма осторожного дипломата основывалось на многочисленных телеграммах германского посла Леопольда Густава Александра фон Хеша, занимавшего этот пост с 1932 года. «Запад не выступит» – был основной лейтмотив сообщений фон Хеша, прозвучавший в одном из докладов фюреру. Леопольд фон Хеш, пятидесятипятилетний холостяк с безупречной репутацией, недавно отметивший тридцатилетие блестящей дипломатической карьеры, играл неоднозначную роль в развертывающемся кризисе, испытывая внутренний конфликт, типичный для многих германских дипломатов тех лет. Лучшие свои годы он провел в Лондоне и Париже и проникся не только внешней формой, но и сутью западной демократии. Испытывая неприязнь к варварскому режиму Гитлера, он тем не менее честно и добросовестно вплоть до самого печального конца служил ему.
У посла были превосходные источники информации о тенденциях и планах британской внешней политики. Пользуясь исключительной популярностью в высшем английском обществе, он был радушно принимаем в Форин Офис, и ему полностью доверяли постоянный заместитель министра сэр Роберт Ванситтарт и восходящая звезда министерства, начальник центральноевропейского департамента Ральф Уигрем.
Он был в близких отношениях не только со все растущими прогерманскими кругами фешенебельных кварталов Мэйфер и Бельгравиа, но и с такими явно антинацистски настроенными деятелями, как Уинстон Черчилль, сэр Арчибальд Синклер, граф Солсбери и даже Эрнест Бевин. Особенно тесные связи он поддерживал с королевской семьей. Королева Мария называла его «мой любимый иностранец» и часто приглашала на завтраки в Аскот – знак внимания, которого удостаивались лишь немногие избранные.
Самое близкое знакомство у него сложилось с принцем Уэльским, которого он запросто называл Дэвид, а тот его – Лео. К тому времени приятельские отношения двух холостяков особенно укрепились. Это был период сложной и деликатной ситуации из-за связи принца с разведенной американкой миссис Симпсон, вызывавшей недовольство как его семьи, так и оппозиции правительству Болдуина. В тяжелых обстоятельствах принц нашел сочувствие у посла фон Хеша, ставшего его наперсником и «самым лучшим из моих друзей», как он однажды охарактеризовал германского дипломата.
Для фон Хеша принц был не только личным другом и партнером по игре в теннис и гольф. Он был его надежным источником информации и гарантией, что посла не уберут с его поста, несмотря на открыто выраженные либеральные убеждения. Определенные слухи о его отрицательном отношении к нацизму доходили до Берлина, и в МИДе всерьез подумывали о замене верхушки лондонского представительства. Но позиции посла оставались прочными не в последнюю очередь из-за его близкой дружбы с принцем Уэльским и стали несокрушимыми, когда волею судеб его друг стал королем Великобритании, как раз во время Рейнского кризиса.
Именно тогда, 20 января 1936 года, после смерти короля Георга V принц унаследовал трон с именем Эдуард VIII. На следующий день посол фон Хеш отправил длинную телеграмму заместителю министра иностранных дел фон Бюлову, где обрисовал значение перемен со всем красноречием, отражавшим глубину его чувств.
«Георг V, – писал он, – останется жить в памяти британского народа в первую очередь как монарх, стоявший во главе империи в годы мировой войны, а также как мудрый и великодушный правитель, пользующийся любовью своего народа.
Король Эдуард VIII, – продолжал посол, – в некоторых отношениях подобен своему отцу, но во многих других отличается от него». Вероятно, главным было его иное отношение к Третьему рейху. В то время как покойный король был «определенно критически настроен в отношении Германии… король Эдуард питает теплые чувства к Германии. Я убедился во время частых и длительных бесед с ним, что его симпатия имеет глубокие корни и достаточно сильна, чтобы противостоять часто выражаемым враждебным намерениям».
Еще 15 января, «за день до того, как [принц] был вызван к умирающему отцу, – сообщал посол, – было очередное свидетельство его теплых чувств». Принц сказал послу о своем «твердом намерении» приехать летом [в Берлин] на Олимпийские игры. Он просил фон Хеша проследить, чтобы делегация немецких ветеранов, которая ожидалась в Лондоне 19-го, смогла бы выделить в своем напряженном расписании хотя бы пару часов для аудиенции у принца, чтобы он смог «побеседовать с каждым из делегатов».
«Во всяком случае, – заканчивал телеграмму посол, – мы можем твердо рассчитывать, что британский трон займет правитель, вполне понимающий Германию и стремящийся установить хорошие отношения между Германией и Великобританией».
Отношение нового английского короля к фашистской Германии было еще более благожелательным, чем Хеш посмел сообщить в своем дипломатичном послании. Человек, ставший герцогом Уиндзорским, был если не явным поклонником Гитлера, то ярым пронацистом, убежденным, что гитлеровская Германия является главным оплотом мира в Европе, который он страстно хотел сохранить. Но из секретных германских документов следует, что в частных беседах с влиятельными немецкими политиками он демонстрировал свое понимание и сочувствие к их более умеренным устремлениям.
Например, 11 апреля 1935 года, как докладывал посол фон Хеш, в одной из бесед с ним принц зашел так далеко, что не оставил ни малейших сомнений в своих симпатиях к рейху. Он резко критиковал Форин Офис за «недостаточное понимание позиции и устремлений Германии» и заверил посла, что, в отличие от Даунинг-стрит, полностью одобряет введение воинской повинности, провозглашенной Гитлером за несколько недель до этого. Взгляды принца, по мнению посла, «слово в слово соответствуют» убеждениям фюрера, и в заключение беседы он заверил фон Хеша, что не только согласен с «возрождением Германии», но и будет «способствовать» этому. Близкий родственник английской королевской семьи принц Кобургский, прозванный «нацистским герцогом» за свою близость к Гитлеру, сообщал, что Эдуард открыто выражал свои симпатии к Третьему рейху в ходе трех бесед с ним. Эти встречи состоялись в январе 1936 года через день после похорон его отца, и в промежутках между выполнением своих официальных обязанностей он смог изложить свои взгляды герцогу, выполнявшему секретное поручение Гитлера выяснить позицию нового короля. То, что герцог сообщил об убеждениях Эдуарда VIII, было прикосновением к тайному заговору Тюдоров[36].