Страница:
— Пасту! — кивнул Кених. — Я был прав, это Италия.
— Но зеленая паста? — Гаррисон еще больше сдвинул брови.
— О! Твое образование неполное, Ричард, — Кених усмехнулся, — тебе не хватает знаний по географии. Ты явно забыл об Италии и итальянской кухне! Зеленая паста, говоришь? Надеюсь, это немного сузит наши поиски. Я хочу сказать, что есть паста с базиликом, и более того, это кухня северной Италии, особенностью которой является базилик.
— Ты сказал: сужает круг поисков? Северная Италия, один черт, огромная земля, Вилли.
— Но мы говорим о каком-то местечке на море, в заливе, — напомнил немец. — А у этого местечка было название?
— Название? — Гаррисон прижал костяшки пальцев ко лбу. — Название — да! Но... — он устало улыбнулся и расправил брови. — Нет, это глупость.
— А может быть, и нет, — сказал Кених.
— Аризона? В Италии? — фыркнул Гаррисон.
— Да, это в самом, деле глупо. — Теперь настала очередь Кениха морщить лоб. — Но не так уж и глупо, если бы оно называлось Аризано! Это звучало бы более...
— Но оно так и называлось! — прошептал Гаррисон, сжав его руку. — Или почти так. Название начиналось на “А” и оканчивалось на “зано”, по-моему.
Кених встал и, подойдя к книжному шкафу, достал Атлас Мира. Он принес эту большую книгу к письменному столу и открыл ее на карте Италии.
— Ареззо, Ариано Ирфино, Асколи Печено...
— Нет! — оборвал его Гаррисон, от расстройства его тон стал резким. — Первое было близко, но... Я же сказал тебе, Вилли, оно оканчивалось на “зано”.
— Местечко на побережье, — вздохнув кивнул он. — Возможно, на севере. Очень хорошо, самое время нам отдохнуть, тебе и мне, особенно тебе. Два года уже, как ты не ездил никуда дальше Цюриха и Харца. И если эта Терри в Италии...
— Отдохнуть? — заинтересовался Гаррисон. — Что ты предлагаешь?
— Я предлагаю вылететь в Италию, — сказал Кених после минутного раздумья, — нанять яхту и команду в Неаполе, а затем... — он пожал плечами. — Просто доверимся нашему нюху, — вернее, твоему нюху.
— Конечно, — кивнув, ответил Гаррисон, — я мог бы составить список прибрежных итальянских городков и деревень и отобрать те, которые подходят. Но.., твоя идея звучит более заманчиво. И ты прав, хорошо было бы проветриться недельку-другую. Что ни говори, а эту задачу мы не решим, сидя здесь. Итак, когда мы сможем отправиться?
— Как только пожелаешь, — развел руками Кених.
— Сегодня же!
И немец понял, что спорить бесполезно.
Второго июня они вышли из Неаполя и направились вдоль побережья на север. В самом названии их наемной моторной яхты Гаррисон увидел первый знак: ее имя было “Лигурийка”. А они направлялись в Лигурийское море, этот невероятно красивый кусочек океана между Корсикой и Генуэзским заливом. К тому же, Гаррисон чувствовал, что север — это правильное направление, и, конечно, он доверял знаниям Кениха в итальянской кухне!
Тому, кто не знал Гаррисона, эта безумная погоня за сном должна была казаться перелетом диких гусей в миниатюре, но Гаррисон знал себя достаточно, чтобы понять, что это не было безрассудством. Что же до Кениха, он также страстно желал, чтобы сон Гаррисона воплотился. Он считал, что это приблизило бы его к воссоединению с его первым хозяином, который умер не по-настоящему, но просто.., ждал.
Вечер шестого застал их в более чем угнетенном настроении. Сейчас они плыли на юго-запад вдоль прибрежной линии, направляясь к Монако и Ницце, и оставалось совсем немного до того момента, как воды, по которым они плыли, станут не итальянскими, а французскими. Настроение Гаррисона постепенно упало до отчаяния. Это был как раз самое подходящее время для переломного момента к лучшему.
Появились огни Генуи, мерцавшие вдалеке за кормой и отражавшиеся в совершенно спокойном море, когда Гаррисон вдруг выпрямился на стуле на узкой палубе и позвал к себе Кениха. Бормотание мотора, работающего на малых оборотах, почти заглушало его тихий голос. Гаррисон едва осмеливался произнести вслух свою мысль.
— Вилли, мы, кажется, на месте!
— Вы уверены?
— О, да, я уверен, позови кого-нибудь из команды, ладно?
Кених немедленно привел капитана, светлокожего римлянина по имени Франческе Лови, стоявшего у штурвала.
— Франческо, — сказал Гаррисон, — мы можем немного прибавить скорость?
— Да, конечно, мистер Гаррисон. Мы будем сегодня заходить в порт?
— Думаю, что да.
— И, возможно, теперь это будет то место, которое вы ищете? — Лови преувеличенно вздохнул. — Мы побывали во многих местах, но вы искали не их.
— Я узнаю его, когда найду, — сказал Гарри-сон. — Кажется, я уже нашел его. Скажи мне, какие ближайшие порты отмечены у тебя на карте?
— Может быть, Савона?
— А ближе этого ничего нет?
— Какой-то маленький порт, — сморщив нос, ответил Лови. — Мы как раз проходим мимо. А, вот! — он указал в направлении правого борта. — Видите эти огни?
— Да, вижу, — сказал Кених.
— Хорошо, — продолжал Гаррисон, — а как называется этот городок?
— Я никогда не заходил туда, — пожал плечами Лови. — По-моему, какой-то курортный городок. Но Марчелло должен знать. Он родился в этих местах. Эй, Марчелло!
Огромный бородатый мужчина вышел из рубки, кратко переговорил с Лови, повернулся к Гаррисону и дружелюбно кивнул. Его волосатое лицо расплылось в улыбке.
— Она курортный городок, — громко сказал Марчелло. — Маленький место. Не хороший для богатый человек. Савона лучше.
— Я сам решу, — ответил Гаррисон, его терпение истощалось. — Пожалуйста, как называется это местечко?
— Аризано.
Гаррисон почувствовал, как на мгновение кровь застыла у него в жилах, а по спине побежали мурашки. Кених ощутил то же. Они без улыбки посмотрели друг на друга. Наконец, Гаррисон повернулся к капитану.
— Это здесь, Франческо, — сказал он. — Вот это место. Сегодня мы заходим в Аризано.
Когда капитан вернулся к своим обязанностям, и они снова остались одни, Гаррисон попросил Кениха присесть рядом с ним.
— Вилли, мне надо тебе кое-что рассказать.
— О твоем сне? Я подумал, что, может быть...
— Когда мы найдем Терри, — начал Гаррисон, — возможно...
— ..мы попадем в беду, — закончил за него Кених. — Она в опасности?
— Какого черта..? — Гаррисон был изумлен.
— Ричард, — Кених отечески похлопал его по руке, — Томас никогда не объяснял тебе, почему я работал у него? Понимаешь, у меня есть один талант, — нет, я знаю, это не экстрасенсорные способности, всего лишь свойство, — думать плохие мысли. Конечно, иногда и я даю промашку, но не часто. Томас часто говорил, что моим главным качеством было видеть во всем плохое. Ну, с тех пор, как ты тогда рассказал о своем сне, я вижу это плохое, я готов...
— Ты замечательный и ценный человек, Вилли Кених, — медленно произнес Гаррисон. — И ты прав, в моем сне было насилие.
— Много жестокости?
— Четверо мужчин, нож, я не совсем уверен, еще там была твоя трость. А я заметил, что ты прихватил ее с собой.
Тростью, которую он упомянул, Кених пользовался всегда, еще с тех времен, когда Гаррисон только познакомился с ним. Обычная палка с загнутой ручкой, немец гулял с ней, тренировал Сюзи, жестикулировал и шевелил листья, использовал как указку. Обычная удобная палка, время и употребление отполировали ее до черноты. Но Гаррисон знал, что его друг никогда не оставлял палку там, где праздные руки могли добраться до нее.
— Моя трость, да, — тихо повторил Кених. — А я пользовался ею в твоем сне?
— Опять-таки я не совсем уверен, — ответил Гаррисон, недовольство вернулось на его лицо. — Но, пожалуй, мне не хотелось бы, чтобы ты использовал ее.., полностью.
— Тогда нам надо надеяться, что насилие не было — не будет — чрезмерным. А твой сон ничего не говорит, когда это произойдет.., эта беда? Или где она случится, например?
— Мой сон, нет, — задумчиво произнес Гаррисон, — но об этом мне говорит какое-то внутреннее чувство. Место.., там, — он неопределенно махнул рукой в сторону береговых огней. — Это правильное направление?
— Да, — кивнул Кених, — Аризано. А время?
— Скоро, — Гаррисон чуть заметно пожал плечами.
— Ты хочешь сказать, сегодня ночью? Повернул голову, Гаррисон с изумлением посмотрел на своего собеседника, теперь его линзы отливали серебром в сумерках моря.
— Пожалуй, да, — наконец произнес он. — Сегодня...
Глава 10
— Но зеленая паста? — Гаррисон еще больше сдвинул брови.
— О! Твое образование неполное, Ричард, — Кених усмехнулся, — тебе не хватает знаний по географии. Ты явно забыл об Италии и итальянской кухне! Зеленая паста, говоришь? Надеюсь, это немного сузит наши поиски. Я хочу сказать, что есть паста с базиликом, и более того, это кухня северной Италии, особенностью которой является базилик.
— Ты сказал: сужает круг поисков? Северная Италия, один черт, огромная земля, Вилли.
— Но мы говорим о каком-то местечке на море, в заливе, — напомнил немец. — А у этого местечка было название?
— Название? — Гаррисон прижал костяшки пальцев ко лбу. — Название — да! Но... — он устало улыбнулся и расправил брови. — Нет, это глупость.
— А может быть, и нет, — сказал Кених.
— Аризона? В Италии? — фыркнул Гаррисон.
— Да, это в самом, деле глупо. — Теперь настала очередь Кениха морщить лоб. — Но не так уж и глупо, если бы оно называлось Аризано! Это звучало бы более...
— Но оно так и называлось! — прошептал Гаррисон, сжав его руку. — Или почти так. Название начиналось на “А” и оканчивалось на “зано”, по-моему.
Кених встал и, подойдя к книжному шкафу, достал Атлас Мира. Он принес эту большую книгу к письменному столу и открыл ее на карте Италии.
— Ареззо, Ариано Ирфино, Асколи Печено...
— Нет! — оборвал его Гаррисон, от расстройства его тон стал резким. — Первое было близко, но... Я же сказал тебе, Вилли, оно оканчивалось на “зано”.
— Местечко на побережье, — вздохнув кивнул он. — Возможно, на севере. Очень хорошо, самое время нам отдохнуть, тебе и мне, особенно тебе. Два года уже, как ты не ездил никуда дальше Цюриха и Харца. И если эта Терри в Италии...
— Отдохнуть? — заинтересовался Гаррисон. — Что ты предлагаешь?
— Я предлагаю вылететь в Италию, — сказал Кених после минутного раздумья, — нанять яхту и команду в Неаполе, а затем... — он пожал плечами. — Просто доверимся нашему нюху, — вернее, твоему нюху.
— Конечно, — кивнув, ответил Гаррисон, — я мог бы составить список прибрежных итальянских городков и деревень и отобрать те, которые подходят. Но.., твоя идея звучит более заманчиво. И ты прав, хорошо было бы проветриться недельку-другую. Что ни говори, а эту задачу мы не решим, сидя здесь. Итак, когда мы сможем отправиться?
— Как только пожелаешь, — развел руками Кених.
— Сегодня же!
И немец понял, что спорить бесполезно.
Второго июня они вышли из Неаполя и направились вдоль побережья на север. В самом названии их наемной моторной яхты Гаррисон увидел первый знак: ее имя было “Лигурийка”. А они направлялись в Лигурийское море, этот невероятно красивый кусочек океана между Корсикой и Генуэзским заливом. К тому же, Гаррисон чувствовал, что север — это правильное направление, и, конечно, он доверял знаниям Кениха в итальянской кухне!
Тому, кто не знал Гаррисона, эта безумная погоня за сном должна была казаться перелетом диких гусей в миниатюре, но Гаррисон знал себя достаточно, чтобы понять, что это не было безрассудством. Что же до Кениха, он также страстно желал, чтобы сон Гаррисона воплотился. Он считал, что это приблизило бы его к воссоединению с его первым хозяином, который умер не по-настоящему, но просто.., ждал.
Вечер шестого застал их в более чем угнетенном настроении. Сейчас они плыли на юго-запад вдоль прибрежной линии, направляясь к Монако и Ницце, и оставалось совсем немного до того момента, как воды, по которым они плыли, станут не итальянскими, а французскими. Настроение Гаррисона постепенно упало до отчаяния. Это был как раз самое подходящее время для переломного момента к лучшему.
Появились огни Генуи, мерцавшие вдалеке за кормой и отражавшиеся в совершенно спокойном море, когда Гаррисон вдруг выпрямился на стуле на узкой палубе и позвал к себе Кениха. Бормотание мотора, работающего на малых оборотах, почти заглушало его тихий голос. Гаррисон едва осмеливался произнести вслух свою мысль.
— Вилли, мы, кажется, на месте!
— Вы уверены?
— О, да, я уверен, позови кого-нибудь из команды, ладно?
Кених немедленно привел капитана, светлокожего римлянина по имени Франческе Лови, стоявшего у штурвала.
— Франческо, — сказал Гаррисон, — мы можем немного прибавить скорость?
— Да, конечно, мистер Гаррисон. Мы будем сегодня заходить в порт?
— Думаю, что да.
— И, возможно, теперь это будет то место, которое вы ищете? — Лови преувеличенно вздохнул. — Мы побывали во многих местах, но вы искали не их.
— Я узнаю его, когда найду, — сказал Гарри-сон. — Кажется, я уже нашел его. Скажи мне, какие ближайшие порты отмечены у тебя на карте?
— Может быть, Савона?
— А ближе этого ничего нет?
— Какой-то маленький порт, — сморщив нос, ответил Лови. — Мы как раз проходим мимо. А, вот! — он указал в направлении правого борта. — Видите эти огни?
— Да, вижу, — сказал Кених.
— Хорошо, — продолжал Гаррисон, — а как называется этот городок?
— Я никогда не заходил туда, — пожал плечами Лови. — По-моему, какой-то курортный городок. Но Марчелло должен знать. Он родился в этих местах. Эй, Марчелло!
Огромный бородатый мужчина вышел из рубки, кратко переговорил с Лови, повернулся к Гаррисону и дружелюбно кивнул. Его волосатое лицо расплылось в улыбке.
— Она курортный городок, — громко сказал Марчелло. — Маленький место. Не хороший для богатый человек. Савона лучше.
— Я сам решу, — ответил Гаррисон, его терпение истощалось. — Пожалуйста, как называется это местечко?
— Аризано.
Гаррисон почувствовал, как на мгновение кровь застыла у него в жилах, а по спине побежали мурашки. Кених ощутил то же. Они без улыбки посмотрели друг на друга. Наконец, Гаррисон повернулся к капитану.
— Это здесь, Франческо, — сказал он. — Вот это место. Сегодня мы заходим в Аризано.
Когда капитан вернулся к своим обязанностям, и они снова остались одни, Гаррисон попросил Кениха присесть рядом с ним.
— Вилли, мне надо тебе кое-что рассказать.
— О твоем сне? Я подумал, что, может быть...
— Когда мы найдем Терри, — начал Гаррисон, — возможно...
— ..мы попадем в беду, — закончил за него Кених. — Она в опасности?
— Какого черта..? — Гаррисон был изумлен.
— Ричард, — Кених отечески похлопал его по руке, — Томас никогда не объяснял тебе, почему я работал у него? Понимаешь, у меня есть один талант, — нет, я знаю, это не экстрасенсорные способности, всего лишь свойство, — думать плохие мысли. Конечно, иногда и я даю промашку, но не часто. Томас часто говорил, что моим главным качеством было видеть во всем плохое. Ну, с тех пор, как ты тогда рассказал о своем сне, я вижу это плохое, я готов...
— Ты замечательный и ценный человек, Вилли Кених, — медленно произнес Гаррисон. — И ты прав, в моем сне было насилие.
— Много жестокости?
— Четверо мужчин, нож, я не совсем уверен, еще там была твоя трость. А я заметил, что ты прихватил ее с собой.
Тростью, которую он упомянул, Кених пользовался всегда, еще с тех времен, когда Гаррисон только познакомился с ним. Обычная палка с загнутой ручкой, немец гулял с ней, тренировал Сюзи, жестикулировал и шевелил листья, использовал как указку. Обычная удобная палка, время и употребление отполировали ее до черноты. Но Гаррисон знал, что его друг никогда не оставлял палку там, где праздные руки могли добраться до нее.
— Моя трость, да, — тихо повторил Кених. — А я пользовался ею в твоем сне?
— Опять-таки я не совсем уверен, — ответил Гаррисон, недовольство вернулось на его лицо. — Но, пожалуй, мне не хотелось бы, чтобы ты использовал ее.., полностью.
— Тогда нам надо надеяться, что насилие не было — не будет — чрезмерным. А твой сон ничего не говорит, когда это произойдет.., эта беда? Или где она случится, например?
— Мой сон, нет, — задумчиво произнес Гаррисон, — но об этом мне говорит какое-то внутреннее чувство. Место.., там, — он неопределенно махнул рукой в сторону береговых огней. — Это правильное направление?
— Да, — кивнул Кених, — Аризано. А время?
— Скоро, — Гаррисон чуть заметно пожал плечами.
— Ты хочешь сказать, сегодня ночью? Повернул голову, Гаррисон с изумлением посмотрел на своего собеседника, теперь его линзы отливали серебром в сумерках моря.
— Пожалуй, да, — наконец произнес он. — Сегодня...
Глава 10
Лови пришвартовал “Лигурийку” в конце выступающего бетонного причала, и, с разрешения Гаррисона, он и четыре члена команды сошли на берег. Оставшись одни, Кених и Гаррисон приготовились к ночному делу и через полчаса, одетые в легкие вечерние костюмы с открытым воротом, сошли с борта яхты на набережную.
Для наблюдателя со стороны могло показаться, что Кених был слепым или, по крайней мере, полукалекой, потому что он шел чуть медленнее, чем обычно, и тяжело опирался на палку. К тому же, он выглядел лет на десять старше. Гаррисон, напротив, шел с безошибочной уверенностью человека, у которого все органы чувств в порядке, “вспоминая” путь из своего сна и чувствуя пощипывание дежа-вю, приступ которой повторился и возбудил его.
Было довольно рано, еще не было девяти тридцати, но огни городка уже разлились буйством красок. В местечке недавно проходил какой-то праздник, и вдоль улиц и между пальмами все еще были развешаны флаги. Несмотря на то, что туристский сезон не был в разгаре, теплая погода вытащила людей на улицу насладиться приятным вечером. Ресторанчики и кафе под открытым небом были заполнены народом; в барах тоже толпились люди. Немецкий, швейцарский и французский говоры — и даже изредка английский — странно смешивались с местным итальянским, что вместе с гудками автомобилей и скутеров и мелодиями музыкальных автоматов из кафе рисовало в сознании Гаррисона картину какой-то великой, многоязычной сказочной страны. При других обстоятельствах он бы остановился, чтобы впитать эту картину и насладиться ею, но не сегодня. Сегодня она только сбивала его с толку.
Найдя удобное для наблюдения место, построенную на скорую руку площадку для оркестра или выступления оратора, стоявшую на набережной на обочине дороги, которая повторяла изгиб маленького залива, Гаррисон и Кених вскарабкались по грубо настланным ступеням к тому месту, откуда они могли бы хорошо видеть окрестности.
— Опиши мне их, — возбужденно попросил Гаррисон.
Кених начал кратко описывать место, но вскоре он упомянул открытый ресторанчик с плетеной мебелью, раскинувшийся по всей ширине старого заброшенного каменного причала, Гаррисон остановил его.
— Вот это — последнее место, — произнес слепой тихим голосом. — Опиши его снова, но подробнее. Как оно выглядит это местечко с плетеной мебелью?
Кафе было не более тридцати-сорока ярдов длиной, его обеденная часть с полотняной крышей была огорожена белыми поручнями, чтобы неосторожные или подвыпившие посетители не упали в маслянистые воды залива. Позади крытой части находилось кирпичное строение, — наверное, в былые дни — здание пристани, теперь оно было превращено в огромную кухню и винный склад. Заброшенные каменные ступеньки вели вниз от заложенной кирпичом двери в глухой стене кухни к лениво плещущемуся морю. Под навесом сидели люди, но их было немного. С этого места хорошо просматривался весь залив, поэтому пообедать здесь стоило довольно дорого. Неспешная, но приносящая доход торговля несомненно была , более бойкой в туристский сезон.
— Что скажешь о навесе? — спросил Гаррисон. — Его цвет? Он красно-желтый с чуть развевающимися на ветру фестонами по краю? А в центре его — шест, благодаря которому все это имеет форму палатки?
— Да, — ответил Кених. — Так и есть! Это место?
У Гаррисона пересохло во рту. Он кивнул. Они спустились по деревянным ступенькам с эстрады и пошли по дороге между пальмами к узкому деревянному пирсу, который вел к нужной им пристани. Видя, что Гаррисон слепой, идущие навстречу люди уступали ему дорогу. Кених благодарил их по-итальянски, когда они проходили мимо. Над входом на пирс была надпись “Мариос”. Кених указывал путь, и они, пройдя под аркой, вышли на пирс. Из-за неровного настила Гаррисону пришлось опираться на железный поручень.
Вторая арка образовывала вход в “обеденный зал”, где под огромным красно-желтым навесом располагались шесть больших деревянных столов, украшенных пивными кружками, корзинами с хлебом, чашами с орехами и приземистыми бутылями с цветными свечами, пламя которых дрожало при малейшем ветерке с моря. Сейчас это местечко показалось бы напряженным для любого, а для Гаррисона оно было просто наэлектризовано. Его датчики охватывали все внутреннее пространство, формируя нечеткие силуэты, которые в мозгу превращались в трехмерные образы. В ресторанчике была дюжина посетителей: за одним столом сидели пятеро, за другим — четверо и еще за одним — трое. Остальные столы были свободные. Группа из четырех людей — две супружеские пары — уже собирались уходить. Они проскользнули мимо Гаррисона и Кениха, бросив через плечо “чао”, ни к кому в особенности не обращаясь, но женщины все еще тихо переговаривались между собой; и хотя итальянский Гаррисона можно было считать никаким, он все-таки обнаружил, что прислушивается к негромкому разговору. Когда эти пары нырнули под арку, он повернулся к Кениху.
— Ты понял, о чем они говорили?
— Немного, — ответил тот. — Похоже, твой экстрасенсорный дар работает сегодня, как никогда, потому что они говорили о девушке — об англичанке — и жалели ее. Они сказали, что жаль, что так произошло и что она такая молодая. А эти Борчини — невоспитанная и грубая свора собак. — Он кивнул в сторону столика, за которым сидели пятеро. — Там должна быть твоя Терри, а четверо мужчин с ней могут быть только Борчини.
Теперь радар Гаррисона настроился на стол на дальнем краю пристани. Сидевшие там трое мужчин и девушка опирались спинами на белые поручни, за которыми залив сверкал отраженными огнями. Двое из мужчин сидели слева от нее, третий — справа. Во главе стола, также справа от нее, сидел четвертый мужчина. Похоже, что эта компания не заметила вновь пришедших, но когда Гаррисон пристально посмотрел в их сторону, девушка засмеялась, затем, хлопнув в ладоши, подозвала официанта, чтобы он принес ей еще выпить. Казалось, она была в приподнятом настроении, а может, просто храбрилась. Ее смех был почти полуистеричный, и, несмотря на отличный итальянский, ее язык изрядно заплетался.
Они прошли между столиками через зал, и Кених заговорил со старшим Борчини, сидевшим во главе стола. На хорошем итальянском он спросил, можно ли им с Гаррисоном тоже сесть за этот стол. Узкоглазый смуглый мужчина оглядел их, но прежде, чем он успел ответить, один из его младших братьев спросил:
— Эй, немец! А разве здесь недостаточно пустых столов?
— Видите ли, — сказал Кених, — мой английский друг слепой и...
Гаррисон коснулся его руки, заставляя его замолчать. Он совсем не говорил по-итальянски, но уловил резкость в тоне молодого Борчини и правильно понял значение его слов.
— Извините, — сказал он по-английски. — Мне показалось, что я слышал голос девушки. Она говорила по-итальянски, но это звучало для меня как по-английски, и...
— Конечно, — наконец заговорил, также по-английски, старший из четверки, его голос и слова были грубыми и булькающими. — Конечно, здесь все понятно. Приятно в чужой стране поговорить с соотечественником. К сожалению, — он наклонил голову набок и пожал плечами, — мы скоро уходим. Девушка тоже. Хватит. Но до тех пор, — он лаконично махнул рукой, — пожалуйста, присаживайтесь.
Кених занял место точно напротив девушки, а Гаррисон сел слева от него лицом к двум мужчинам. Все еще притворяясь полуинвалидом, он вежливо кивнул девушке и по очереди кивнул каждому из итальянцев. Старший брат и самый молодой, сидевшие слева от девушки, недовольно кивнули в ответ, но двое из сидящих к ней ближе всего только нахмурились. Во всех четырех братьях была какая-то суетливость, которая Кениху сразу же не понравилась, какой-то нарочитый пыл или рвение. Они были как стервятники, ждущие, когда умрет раненое существо. Он положил трость на край стола прямо перед собой, слегка придерживая ее пальцами.
Тем временем девушка допила свой стакан. Она снова крикнула единственному официанту и немного качнулась, когда делала ему знак весьма безвольной рукой. Кених улыбнулся ей, зная теперь наверняка, что это Терри из сна Гаррисона. Она была бы довольно мила, будь она трезвой.
У нее были большие и темные глаза, маленький красный рот, аккуратные прижатые ушки и волосы цвета воронова крыла. В точности такая, какой описал ее слепой человек. Терри: “Т” в гороскопе Гаррисона, девушка из Черной Комнаты черного замка на черном маслянистом озере. Он так же понял, что ее специально накачивали спиртным, что могло объяснить напряжение в братьях Борчини. Они были из тех, кто подтасует карты, только бы выиграть.
— Борчини, — задумчиво произнес Кених. — Это ваша фамилия? Какое совпадение! На набережной есть какой-то отель, который тоже называется “Борчини”.
— Да, это мой отель, — ответил смуглый мужчина. — Братья помогают мне управлять им. Но откуда вы узнали, что мы — Борчини?
— Возможно, я видел вас раньше, в том отеле, — пожал плечами Кених. — А эта девушка, Терри, она там живет? — Он снова улыбнулся, его вопросы были совершенно невинными.
— В любом случае, сегодня, — да! — один из младших братьев обнял девушку за плечи. — С нами. Видите ли, она должна нам. — Он заговорил по-итальянски, в его словах слышалась грязная насмешка.
К этому времени голова девушки повисла, и мужчины сели ближе, чтобы поддержать ее. Она пробормотала что-то невразумительное и отключилась. Спиртное сделало свое дело, как и было намечено.
— О, милая! — произнес Кених, и английские слова странно прозвучали с его немецким акцентом. — Я искренне надеюсь, что бедняжке не будет плохо. Не думаете ли вы, что она выпила слишком много?
— Она просто устала. Ей нужно в постельку! — грязно хихикнувший мужчина взял ее за подбородок и ухмыльнулся девушке сквозь гнилые зубы. Она криво улыбнулась ему в ответ, немного натянуто, ее глаза медленно закрывались.
— Итак, — сказал старший брат, делая жест, как будто хотел встать, — вы видели меня раньше в отеле, да? И вы так же знаете имя этой девочки. Все очень интересно. А теперь нам действительно пора, — он кивнул, прищурив глаза. — Хватит!
— Она вам задолжала деньги? — голос Гаррисона был тихим, но твердым.
— Это не ваше дело, господин англичанин, — ответил старший Борчини, — а хотя бы и так. В вашей валюте — шестьдесят фунтов.
— Вилли, — произнес Гаррисон, — заплати этому человеку.
Кених встал, достал бумажник и отсчитал три двадцатифунтовые банкноты.
— Теперь ее долг уплачен, и вы отпустите ее на наше попечение, — аккуратно положив деньги на стол, сказал он. Ставший холодным, его голос подходил к его маленьким глазкам. Прежде, чем они ответили или даже успели пошевелиться, он нагнулся вперед через стол, схватил девушку за запястье и талию и поднял ее, словно она была маленьким ребенком. Тем временем Гаррисон встал и оттолкнул свой стул. Он принял девушку из рук Кениха, поставил на ноги и придерживал ее, пока она, бормоча, пыталась прийти в себя.
Застигнутые врасплох братья на дальней стороне стола начали ругаться и сердито ворчать, злобно пытаясь дотянуться через стол до девушки, но было слишком поздно. Немец уже думал свои плохие мысли. Молниеносным движением он толкнул стол вперед, прижимая этих двоих к белым поручням, пока они не сломались. С криками ярости и изумления двое мужчин перекинулись через край пристани и плюхнулись в море.
Третьему из младших братьев удалось выбраться из-за стола, и теперь он стоял рядом со старшим. Пригнувшись, они угрожающе приближались к Кениху, у каждого в руке блеснул выкидной нож.
Когда в поле зрения появились остро отточенные лезвия, Кених пришел в действие. Он схватил свою палку и, взяв ее обеими руками, вставил перед собой. Видя его защитную позицию и только сейчас заметив, что он не инвалид, а, на самом деле приземистый, огромный и, в общем-то, смертельно опасный, братья остановились. Это было их роковой ошибкой, но, возможно, она-то и спасла их от более крупных повреждений.
Когда они в нерешительности пригнулись, Кених вдруг сделал выпад своей палкой, зацепил младшего крюком под подбородок и сбил его с ног. Затем, когда старший брат ринулся на него с ножом, Кених перевернул палку и схватил ее обеими руками, направляя в грудь Борчини. Из латунного наконечника, словно по волшебству, бесшумно выскользнуло сверкающее, как лед, тонкое лезвие восьми дюймов длиной. Глаза Борчини широко раскрылись, потому что оружием Кениха было не что иное, как меч! Он выронил нож и попятился назад, тряся головой и отмахиваясь руками.
— Нет, нет, — пробулькал он. Спотыкаясь, он отступал к сломанному висящему поручню.
— Прыгай, — приказал Кених. Он сделал колющее движение, и Борчини, завопив, прыгнул. Младший брат, все еще стоя на четвереньках, изумленно мотал головой. Кених повернулся к нему и показал палку с жутким наконечником. — Прыгай, — снова приказал он. И последний из Борчини, издав отчаянный крик, перевалился через край причала.
— Жаль, что это не скала, — проворчал немец. Он подобрал три банкноты, свернул их и вручил изумленному и немало напуганному официанту. С низа пристани, из воды, доносились проклятия вместе со звуками частых всплесков и тяжелого дыхания. — Деньги за причиненный ущерб, — сказал Кених по-итальянски, его трость уже приняла обычный вид. — Уверен, здесь более чем достаточно.
— И наши поздравления шефу! — поддаваясь порыву, добавил Гаррисон по-английски.
Последние посетители “Мариос” — три итальянские девушки — сидели вместе за столиком около широкой двери в кухню. Они засмеялись, выражая восхищение, и даже захлопали от удовольствия в ладоши.
Подыгрывая им, Гаррисон поклонился, затем повернулся к Терри. Она все еще едва могла стоять без поддержки.
— Теперь ты в безопасности, — сказал он ей. — И идешь с нами. Но нам надо поскорее уходить, или Борчини вернутся назад.
— О? — она сделала усилие сосредоточиться. — Вы англичане? Благодарение Богу!
Девушка не возражала и с их помощью ушла вместе с ними. Они поспешили обратно к яхте. Странно, но их не останавливали, не спрашивали и даже не преследовали, а может быть, не так уж и странно. Позже они решили, что, возможно, этих Борчини не особенно любили, это подтверждало и отношение двух пар, а позже и поведение трех девушек. Наверное, братья не осмелились заявить в полицию.
Но чтобы не ошибиться, наутро Гаррисон и Кених нанесли неожиданный визит в отель “Борчини”, предварительно зайдя в полицейский участок. Выслушав их, местный комиссар предложил Гаррисону предъявить обвинение (братья Борчини занимались грязным бизнесом), но слепой человек отклонил это предложение: ему хотелось как можно скорее отправиться восвояси. Они прихватили с собой в отель огромного полицейского, который не питал особой симпатии к братьям Борчини и с радостью согласился помочь.
Все четыре брата были в отеле. Они выглядели угрюмыми и глуповатыми, но стали еще угрюмее, когда увидели Гаррисона, Кениха и полицейского. Они не стали поднимать шум, а просто отдали единственный большой чемодан Терри. О не заплаченном девушкой долге не упоминалось вовсе. На этом дело в Аризано закончилось, Гаррисон и Кених сразу же вернулись на “Лигурийку”. К десяти тридцати утра яхта уже плыла обратно, направляясь в Неаполь. Теперь на ее борту была еще и молодая хорошенькая пассажирка...
Когда, наконец, Терри, шатаясь, вышла на палубу, она представляла из себя смесь благодарности, тревоги, жалости к себе и стыда, но не обязательно в таком порядке.
В конце концов она приняла уверения Гаррисона о том, что теперь она в полной безопасности. Особенно после того, как он описал Ай переплет, в который она угодила с отвратительным итальянцем — владельцем гостиницы и его братьями. Ей было стыдно, что она по своей глупости попала в такую ситуацию, которая с самого начала плохо пахла, а ее жалость к себе была вызвана жутким похмельем, к которому теперь добавились и легкие симптомы морской болезни и общее чувство дезориентации. Избавление от Борчини было чудесным, и она содрогалась от мысли, каким суровым испытаниям они могли бы подвергнуть ее в пьяном или наркотическом состоянии.
Гаррисон сидел с высоким итальянским стаканом, а Терри глубоко затягивалась английской сигаретой. Он дал ей таблетки от морской болезни и отпаивал черным кофе до тех пор, пока она не могла уже больше его пить, а когда она начала дрожать, он завернул ее в пуховое одеяло, защищая от брызг, которые ветры срывали с невысоких волн.
На ней было красное платье (довольно открытое и облегающее ее красивую фигуру), в котором она была прошлой ночью; но при помощи своего приспособления Гаррисон не мог определить, насколько хорошо она выглядит. В любом случае, в то утро выглядела она неважно.
Для наблюдателя со стороны могло показаться, что Кених был слепым или, по крайней мере, полукалекой, потому что он шел чуть медленнее, чем обычно, и тяжело опирался на палку. К тому же, он выглядел лет на десять старше. Гаррисон, напротив, шел с безошибочной уверенностью человека, у которого все органы чувств в порядке, “вспоминая” путь из своего сна и чувствуя пощипывание дежа-вю, приступ которой повторился и возбудил его.
Было довольно рано, еще не было девяти тридцати, но огни городка уже разлились буйством красок. В местечке недавно проходил какой-то праздник, и вдоль улиц и между пальмами все еще были развешаны флаги. Несмотря на то, что туристский сезон не был в разгаре, теплая погода вытащила людей на улицу насладиться приятным вечером. Ресторанчики и кафе под открытым небом были заполнены народом; в барах тоже толпились люди. Немецкий, швейцарский и французский говоры — и даже изредка английский — странно смешивались с местным итальянским, что вместе с гудками автомобилей и скутеров и мелодиями музыкальных автоматов из кафе рисовало в сознании Гаррисона картину какой-то великой, многоязычной сказочной страны. При других обстоятельствах он бы остановился, чтобы впитать эту картину и насладиться ею, но не сегодня. Сегодня она только сбивала его с толку.
Найдя удобное для наблюдения место, построенную на скорую руку площадку для оркестра или выступления оратора, стоявшую на набережной на обочине дороги, которая повторяла изгиб маленького залива, Гаррисон и Кених вскарабкались по грубо настланным ступеням к тому месту, откуда они могли бы хорошо видеть окрестности.
— Опиши мне их, — возбужденно попросил Гаррисон.
Кених начал кратко описывать место, но вскоре он упомянул открытый ресторанчик с плетеной мебелью, раскинувшийся по всей ширине старого заброшенного каменного причала, Гаррисон остановил его.
— Вот это — последнее место, — произнес слепой тихим голосом. — Опиши его снова, но подробнее. Как оно выглядит это местечко с плетеной мебелью?
Кафе было не более тридцати-сорока ярдов длиной, его обеденная часть с полотняной крышей была огорожена белыми поручнями, чтобы неосторожные или подвыпившие посетители не упали в маслянистые воды залива. Позади крытой части находилось кирпичное строение, — наверное, в былые дни — здание пристани, теперь оно было превращено в огромную кухню и винный склад. Заброшенные каменные ступеньки вели вниз от заложенной кирпичом двери в глухой стене кухни к лениво плещущемуся морю. Под навесом сидели люди, но их было немного. С этого места хорошо просматривался весь залив, поэтому пообедать здесь стоило довольно дорого. Неспешная, но приносящая доход торговля несомненно была , более бойкой в туристский сезон.
— Что скажешь о навесе? — спросил Гаррисон. — Его цвет? Он красно-желтый с чуть развевающимися на ветру фестонами по краю? А в центре его — шест, благодаря которому все это имеет форму палатки?
— Да, — ответил Кених. — Так и есть! Это место?
У Гаррисона пересохло во рту. Он кивнул. Они спустились по деревянным ступенькам с эстрады и пошли по дороге между пальмами к узкому деревянному пирсу, который вел к нужной им пристани. Видя, что Гаррисон слепой, идущие навстречу люди уступали ему дорогу. Кених благодарил их по-итальянски, когда они проходили мимо. Над входом на пирс была надпись “Мариос”. Кених указывал путь, и они, пройдя под аркой, вышли на пирс. Из-за неровного настила Гаррисону пришлось опираться на железный поручень.
Вторая арка образовывала вход в “обеденный зал”, где под огромным красно-желтым навесом располагались шесть больших деревянных столов, украшенных пивными кружками, корзинами с хлебом, чашами с орехами и приземистыми бутылями с цветными свечами, пламя которых дрожало при малейшем ветерке с моря. Сейчас это местечко показалось бы напряженным для любого, а для Гаррисона оно было просто наэлектризовано. Его датчики охватывали все внутреннее пространство, формируя нечеткие силуэты, которые в мозгу превращались в трехмерные образы. В ресторанчике была дюжина посетителей: за одним столом сидели пятеро, за другим — четверо и еще за одним — трое. Остальные столы были свободные. Группа из четырех людей — две супружеские пары — уже собирались уходить. Они проскользнули мимо Гаррисона и Кениха, бросив через плечо “чао”, ни к кому в особенности не обращаясь, но женщины все еще тихо переговаривались между собой; и хотя итальянский Гаррисона можно было считать никаким, он все-таки обнаружил, что прислушивается к негромкому разговору. Когда эти пары нырнули под арку, он повернулся к Кениху.
— Ты понял, о чем они говорили?
— Немного, — ответил тот. — Похоже, твой экстрасенсорный дар работает сегодня, как никогда, потому что они говорили о девушке — об англичанке — и жалели ее. Они сказали, что жаль, что так произошло и что она такая молодая. А эти Борчини — невоспитанная и грубая свора собак. — Он кивнул в сторону столика, за которым сидели пятеро. — Там должна быть твоя Терри, а четверо мужчин с ней могут быть только Борчини.
Теперь радар Гаррисона настроился на стол на дальнем краю пристани. Сидевшие там трое мужчин и девушка опирались спинами на белые поручни, за которыми залив сверкал отраженными огнями. Двое из мужчин сидели слева от нее, третий — справа. Во главе стола, также справа от нее, сидел четвертый мужчина. Похоже, что эта компания не заметила вновь пришедших, но когда Гаррисон пристально посмотрел в их сторону, девушка засмеялась, затем, хлопнув в ладоши, подозвала официанта, чтобы он принес ей еще выпить. Казалось, она была в приподнятом настроении, а может, просто храбрилась. Ее смех был почти полуистеричный, и, несмотря на отличный итальянский, ее язык изрядно заплетался.
Они прошли между столиками через зал, и Кених заговорил со старшим Борчини, сидевшим во главе стола. На хорошем итальянском он спросил, можно ли им с Гаррисоном тоже сесть за этот стол. Узкоглазый смуглый мужчина оглядел их, но прежде, чем он успел ответить, один из его младших братьев спросил:
— Эй, немец! А разве здесь недостаточно пустых столов?
— Видите ли, — сказал Кених, — мой английский друг слепой и...
Гаррисон коснулся его руки, заставляя его замолчать. Он совсем не говорил по-итальянски, но уловил резкость в тоне молодого Борчини и правильно понял значение его слов.
— Извините, — сказал он по-английски. — Мне показалось, что я слышал голос девушки. Она говорила по-итальянски, но это звучало для меня как по-английски, и...
— Конечно, — наконец заговорил, также по-английски, старший из четверки, его голос и слова были грубыми и булькающими. — Конечно, здесь все понятно. Приятно в чужой стране поговорить с соотечественником. К сожалению, — он наклонил голову набок и пожал плечами, — мы скоро уходим. Девушка тоже. Хватит. Но до тех пор, — он лаконично махнул рукой, — пожалуйста, присаживайтесь.
Кених занял место точно напротив девушки, а Гаррисон сел слева от него лицом к двум мужчинам. Все еще притворяясь полуинвалидом, он вежливо кивнул девушке и по очереди кивнул каждому из итальянцев. Старший брат и самый молодой, сидевшие слева от девушки, недовольно кивнули в ответ, но двое из сидящих к ней ближе всего только нахмурились. Во всех четырех братьях была какая-то суетливость, которая Кениху сразу же не понравилась, какой-то нарочитый пыл или рвение. Они были как стервятники, ждущие, когда умрет раненое существо. Он положил трость на край стола прямо перед собой, слегка придерживая ее пальцами.
Тем временем девушка допила свой стакан. Она снова крикнула единственному официанту и немного качнулась, когда делала ему знак весьма безвольной рукой. Кених улыбнулся ей, зная теперь наверняка, что это Терри из сна Гаррисона. Она была бы довольно мила, будь она трезвой.
У нее были большие и темные глаза, маленький красный рот, аккуратные прижатые ушки и волосы цвета воронова крыла. В точности такая, какой описал ее слепой человек. Терри: “Т” в гороскопе Гаррисона, девушка из Черной Комнаты черного замка на черном маслянистом озере. Он так же понял, что ее специально накачивали спиртным, что могло объяснить напряжение в братьях Борчини. Они были из тех, кто подтасует карты, только бы выиграть.
— Борчини, — задумчиво произнес Кених. — Это ваша фамилия? Какое совпадение! На набережной есть какой-то отель, который тоже называется “Борчини”.
— Да, это мой отель, — ответил смуглый мужчина. — Братья помогают мне управлять им. Но откуда вы узнали, что мы — Борчини?
— Возможно, я видел вас раньше, в том отеле, — пожал плечами Кених. — А эта девушка, Терри, она там живет? — Он снова улыбнулся, его вопросы были совершенно невинными.
— В любом случае, сегодня, — да! — один из младших братьев обнял девушку за плечи. — С нами. Видите ли, она должна нам. — Он заговорил по-итальянски, в его словах слышалась грязная насмешка.
К этому времени голова девушки повисла, и мужчины сели ближе, чтобы поддержать ее. Она пробормотала что-то невразумительное и отключилась. Спиртное сделало свое дело, как и было намечено.
— О, милая! — произнес Кених, и английские слова странно прозвучали с его немецким акцентом. — Я искренне надеюсь, что бедняжке не будет плохо. Не думаете ли вы, что она выпила слишком много?
— Она просто устала. Ей нужно в постельку! — грязно хихикнувший мужчина взял ее за подбородок и ухмыльнулся девушке сквозь гнилые зубы. Она криво улыбнулась ему в ответ, немного натянуто, ее глаза медленно закрывались.
— Итак, — сказал старший брат, делая жест, как будто хотел встать, — вы видели меня раньше в отеле, да? И вы так же знаете имя этой девочки. Все очень интересно. А теперь нам действительно пора, — он кивнул, прищурив глаза. — Хватит!
— Она вам задолжала деньги? — голос Гаррисона был тихим, но твердым.
— Это не ваше дело, господин англичанин, — ответил старший Борчини, — а хотя бы и так. В вашей валюте — шестьдесят фунтов.
— Вилли, — произнес Гаррисон, — заплати этому человеку.
Кених встал, достал бумажник и отсчитал три двадцатифунтовые банкноты.
— Теперь ее долг уплачен, и вы отпустите ее на наше попечение, — аккуратно положив деньги на стол, сказал он. Ставший холодным, его голос подходил к его маленьким глазкам. Прежде, чем они ответили или даже успели пошевелиться, он нагнулся вперед через стол, схватил девушку за запястье и талию и поднял ее, словно она была маленьким ребенком. Тем временем Гаррисон встал и оттолкнул свой стул. Он принял девушку из рук Кениха, поставил на ноги и придерживал ее, пока она, бормоча, пыталась прийти в себя.
Застигнутые врасплох братья на дальней стороне стола начали ругаться и сердито ворчать, злобно пытаясь дотянуться через стол до девушки, но было слишком поздно. Немец уже думал свои плохие мысли. Молниеносным движением он толкнул стол вперед, прижимая этих двоих к белым поручням, пока они не сломались. С криками ярости и изумления двое мужчин перекинулись через край пристани и плюхнулись в море.
Третьему из младших братьев удалось выбраться из-за стола, и теперь он стоял рядом со старшим. Пригнувшись, они угрожающе приближались к Кениху, у каждого в руке блеснул выкидной нож.
Когда в поле зрения появились остро отточенные лезвия, Кених пришел в действие. Он схватил свою палку и, взяв ее обеими руками, вставил перед собой. Видя его защитную позицию и только сейчас заметив, что он не инвалид, а, на самом деле приземистый, огромный и, в общем-то, смертельно опасный, братья остановились. Это было их роковой ошибкой, но, возможно, она-то и спасла их от более крупных повреждений.
Когда они в нерешительности пригнулись, Кених вдруг сделал выпад своей палкой, зацепил младшего крюком под подбородок и сбил его с ног. Затем, когда старший брат ринулся на него с ножом, Кених перевернул палку и схватил ее обеими руками, направляя в грудь Борчини. Из латунного наконечника, словно по волшебству, бесшумно выскользнуло сверкающее, как лед, тонкое лезвие восьми дюймов длиной. Глаза Борчини широко раскрылись, потому что оружием Кениха было не что иное, как меч! Он выронил нож и попятился назад, тряся головой и отмахиваясь руками.
— Нет, нет, — пробулькал он. Спотыкаясь, он отступал к сломанному висящему поручню.
— Прыгай, — приказал Кених. Он сделал колющее движение, и Борчини, завопив, прыгнул. Младший брат, все еще стоя на четвереньках, изумленно мотал головой. Кених повернулся к нему и показал палку с жутким наконечником. — Прыгай, — снова приказал он. И последний из Борчини, издав отчаянный крик, перевалился через край причала.
— Жаль, что это не скала, — проворчал немец. Он подобрал три банкноты, свернул их и вручил изумленному и немало напуганному официанту. С низа пристани, из воды, доносились проклятия вместе со звуками частых всплесков и тяжелого дыхания. — Деньги за причиненный ущерб, — сказал Кених по-итальянски, его трость уже приняла обычный вид. — Уверен, здесь более чем достаточно.
— И наши поздравления шефу! — поддаваясь порыву, добавил Гаррисон по-английски.
Последние посетители “Мариос” — три итальянские девушки — сидели вместе за столиком около широкой двери в кухню. Они засмеялись, выражая восхищение, и даже захлопали от удовольствия в ладоши.
Подыгрывая им, Гаррисон поклонился, затем повернулся к Терри. Она все еще едва могла стоять без поддержки.
— Теперь ты в безопасности, — сказал он ей. — И идешь с нами. Но нам надо поскорее уходить, или Борчини вернутся назад.
— О? — она сделала усилие сосредоточиться. — Вы англичане? Благодарение Богу!
Девушка не возражала и с их помощью ушла вместе с ними. Они поспешили обратно к яхте. Странно, но их не останавливали, не спрашивали и даже не преследовали, а может быть, не так уж и странно. Позже они решили, что, возможно, этих Борчини не особенно любили, это подтверждало и отношение двух пар, а позже и поведение трех девушек. Наверное, братья не осмелились заявить в полицию.
Но чтобы не ошибиться, наутро Гаррисон и Кених нанесли неожиданный визит в отель “Борчини”, предварительно зайдя в полицейский участок. Выслушав их, местный комиссар предложил Гаррисону предъявить обвинение (братья Борчини занимались грязным бизнесом), но слепой человек отклонил это предложение: ему хотелось как можно скорее отправиться восвояси. Они прихватили с собой в отель огромного полицейского, который не питал особой симпатии к братьям Борчини и с радостью согласился помочь.
Все четыре брата были в отеле. Они выглядели угрюмыми и глуповатыми, но стали еще угрюмее, когда увидели Гаррисона, Кениха и полицейского. Они не стали поднимать шум, а просто отдали единственный большой чемодан Терри. О не заплаченном девушкой долге не упоминалось вовсе. На этом дело в Аризано закончилось, Гаррисон и Кених сразу же вернулись на “Лигурийку”. К десяти тридцати утра яхта уже плыла обратно, направляясь в Неаполь. Теперь на ее борту была еще и молодая хорошенькая пассажирка...
Когда, наконец, Терри, шатаясь, вышла на палубу, она представляла из себя смесь благодарности, тревоги, жалости к себе и стыда, но не обязательно в таком порядке.
В конце концов она приняла уверения Гаррисона о том, что теперь она в полной безопасности. Особенно после того, как он описал Ай переплет, в который она угодила с отвратительным итальянцем — владельцем гостиницы и его братьями. Ей было стыдно, что она по своей глупости попала в такую ситуацию, которая с самого начала плохо пахла, а ее жалость к себе была вызвана жутким похмельем, к которому теперь добавились и легкие симптомы морской болезни и общее чувство дезориентации. Избавление от Борчини было чудесным, и она содрогалась от мысли, каким суровым испытаниям они могли бы подвергнуть ее в пьяном или наркотическом состоянии.
Гаррисон сидел с высоким итальянским стаканом, а Терри глубоко затягивалась английской сигаретой. Он дал ей таблетки от морской болезни и отпаивал черным кофе до тех пор, пока она не могла уже больше его пить, а когда она начала дрожать, он завернул ее в пуховое одеяло, защищая от брызг, которые ветры срывали с невысоких волн.
На ней было красное платье (довольно открытое и облегающее ее красивую фигуру), в котором она была прошлой ночью; но при помощи своего приспособления Гаррисон не мог определить, насколько хорошо она выглядит. В любом случае, в то утро выглядела она неважно.