Страница:
Несмотря на пробивающиеся через листву пятна солнечного света, пропитанная влагой родника земля под кустом была прохладна, но Коннери вспотел. Это был горячий пот ожидания, сладкий пот мести. Ирландец вытер лоб, осторожно трогая укусы насекомых: они раздулись на его покрытых шрамами носу и щеках. Его пальцы ощупали шрамы — безобразные белые борозды на ландшафте лица, и он вновь вспомнил откуда они появились.
Он вспоминал, как летел головой через витрину, как из-за его естественного нежелания искать настоящего доктора затянулось лечение, как “медик” из ИРА в конце концов наложил ему швы, но ярче всего он помнил человека, который швырнул его в эту витрину. Вилли Кениха.
После этого его унизили “увольнением из рядов по причине непригодности”; и, наконец, ему, с жуткой от шрамов внешностью, посоветовали просто “убираться”. И это был совет, которым он не мог пренебречь. Он стал обузой; он не мог делать другую работу, выбросив из головы то, чем занимался раньше. А любое рискованное дело вне ИРА (он всегда был отъявленным преступником) было неосуществимо: его слишком легко можно было опознать. Что же касается его мужских способностей, даже до “несчастного случая” он был уродлив, но теперь..? Кто посмотрел бы на него теперь?
Сейчас он с большим трудом мог купить себе даже дешевую шлюху.
И все это гноилось в его сердце, и черного гноя ненависти было больше, чем желтого гноя, который отравлял сто семьдесят ужасных швов на липе. Год назад он засек Кениха и его слепого хозяина на большом вечере в отеле “Хилтон” в Лондоне. К тому времени Коннери был старшим носильщиком в этом отеле, и все шло хорошо до тех пор, пока он снова не увидел Кениха и старые болячки снова не заныли.
Выяснить о Кенихе было просто: где жил, что делал, только время его приходов и уходов составляло маленькую трудность. А затем...
За последние двенадцать месяцев Коннери затратил значительные деньги, время и энергию и собрал о настоящей жизни и положении Кениха намного более полный материал, чем любое досье охотника за военными преступниками. И все это время он позволял своей ненависти кровоточить и гнить, пока она не стала нарывать. В трясине его сознания зародилась месть, которую можно было считать выполненной только со смертью Кениха.
Что касается способа убийства, — тут все ясно. Коннери всегда был “спецом” по взрывным устройствам. В конце концов, на этот раз он повторится, это правда, но он знал, что может довериться своим талантам в этот самый последний раз. Наконец, возможность представилась. Ирландский друг в Гатвике известил Коннери, что Кених полетел в Германию, имея обратный билет с открытой датой. Без сомнения, короткий визит, потому что Коннери теперь знал, что Кених редко оставляет Гаррисона дольше, чем на неделю или около того, — это было кстати. Два или три дня будет больше, чем достаточно.
И теперь, первый раз за всю жизнь, как он себя помнил, его везение казалось неистощимым. Не только Кених, но сам Гаррисон тоже отсутствовал в доме в Суссексе; и молодая жена слепого человека очень часто уезжала в гости; и хозяйская огромная собака находилась в питомнике в Мидхесте! Что могло еще больше облегчить его задачу?
Это должен был быть автомобиль, конечно, тот огромный серебристый “мерседес”, единственным водителем которого был Кених, за исключением очень редких случаев. Вчера Коннери проник в гараж и установил под капотом бомбу, расположив ее близко к приборной доске со стороны водителя, и с тех пор ждал, наблюдал и потел в ожидании.
Он приготовился ждать несколько дней (довольно много пустых бутылок и банок наскоро были закопаны в неглубокой яме, в рюкзаке еще оставались несколько полных бутылок и еда, а скатанный спальный мешок находился под рукой под кустом, — все подтверждало непреклонность его намерений), но в этом не было необходимости. Кених вернулся раньше, чем предполагал Коннери, несколько минут назад он вошел в дом.
Теперь этому стриженому немецкому ублюдку остается лишь выйти...
Вышел!
Везение Коннери было неизменно. Словно его желание вывело Кениха из дома, более того, немец направился прямо в гаражу.
— Я не уверен, что ты попадешь туда, куда собираешься поехать, — прошептал про себя Коннери, — но могу поспорить на последнюю, заработанную собственным горбом десятипенсовую монетку, что никуда ты не поедешь! — и его шрамы побелели, когда он улыбнулся мрачной, отталкивающей улыбкой.
Прежде, чем произойдут предсказанные несчастья. Но в то же время (кошмар крушения) он подозревал, что было слишком поздно; это подозрение укрепилось, когда он услышал треск ломающихся белесых деревьев-скелетов, доносившийся из леса за ним. Это был, конечно, Кених, мог быть только Кених, ведущий “мерседес” напролом через лес, прокладывавший дорогу через все, что стояло на пути.
Гаррисон повернул голову, чтобы посмотреть, и как раз успел, увидеть, как “мерседес” застрял на липком берегу.
В следующее мгновение немец выбрался из машины и закричал, — Ричард, Ричард, я пришел, чтобы снять тебя с Машины. Я должен вытащить тебя с Психомеха!
Гаррисон покачал головой и поднял руку, останавливая Кениха.
— Нет, Машина теперь моя. Я в безопасности на Машине.
Но Сюзи услышала, поняла их разговор и согласилась с Кенихом. И первый раз в жизни она обратила внимание на слова другого человека — не ее хозяина, к тому же, совершенно противоположные желанию хозяина, она вцепилась в рукав Гаррисона, пытаясь стащить его с Машины. Однако, это было нелегко сделать; Гаррисон с отчаянием прильнул к металлопластиковой махине, пока, в конце концов, зубы Сюзи не порвали его куртку. Потеряв равновесие, она падала с воем, извиваясь в воздухе, на покрытый дегтем, берег, на который набегало черное озеро.
Вслед за тем появился человек-Бог Шредер, огромное кричащее лицо в небе.
— ПРИМИ МЕНЯ. РИЧАРД! ПРИМИ МЕНЯ И ПОБЕДИ. ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ...
Но лицо было теперь другим, — полное отчаяния и страха. Это было напряженное лицо, знающее о собственной слабости, лицо предстоящей неудачи.
— Прими его, Ричард! — закричал снизу Кених, вытаскивая ноги из дегтя. — Вспомни о вашем соглашении...
— Нет! — пронзительно закричал в ответ Гаррисон. — Я прошел через испытания и победил, я сам боролся. Он не нужен мне, — я нужен ему! И почему он должен жить во мне? Где был человек-Бог, когда я сражался с тиграми-зомби? Где он тогда был?
— РИЧАРД, ТЕПЕРЬ Я СЛАБ, — и, действительно, голос человека-Бога казался слабее. — Я УГАСАЮ. МОЯ СИЛА уходит ИЗ МИРА, МОЙ СВЕТ ДОГОРАЕТ. В КОРАЛЛОВЫХ ПЕЩЕРАХ Я ПЫТАЛСЯ ПРИЙТИ К ТЕБЕ, НО МНЕ НЕ ХВАТИЛО СИЛ. ДА И КАКАЯ ПОЛЬЗА? ТЫ ВСЕ РАВНО НЕ ПРИНЯЛ БЫ МЕНЯ. НЕТ, Я ДОЛЖЕН ПОБЕРЕЧЬ МОИ СИЛЫ. НО СЕЙЧАС..? ЭТО МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС. ТЫ ДОЛЖЕН ПРИНЯТЬ МЕНЯ СЕЙЧАС ИЛИ МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ. А ЗАТЕМ НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ ТЕБЯ, БОЛЬШЕ НЕ будет Кениха, БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ СЮЗИ. ПРИМИ МЕНЯ СЕЙЧАС, РИЧАРД, ПОЖАЛУЙСТА!
Гаррисон почувствовал, что разрывается. Он зарычал, выплескивая свою муку в глаза Шредера, Кениха, Сюзи и повернул Машину, пока она еще раз не столкнулась с невидимой стеной энергии, с Силой из замка. Он должен сделать одну последнюю попытку пробить этот барьер, пересечь озеро и попасть в замок. Затем... Черная Комната!
Туда, где затаился ужас, в Черной Комнате: он должен изгнать этот ужас навсегда.
— Ричард, Ричард! — голосом, полным отчаяния, кричал Кених, — пожалуйста, пожалуйста...
Слыша этот крик, Гаррисон невообразимо мучался. Он повернул голову и посмотрел назад. Серебристый “мерседес”, быстро погружаясь, тонул в дегте, его капот уже исчез, черные пузыри поднимались вокруг, взрываясь липкими ошметками.
Кених с трудом продвигался вперед, его ноги тонули в черной трясине, но все еще двигались достаточно быстро, чтобы удерживать его от жуткого засасывания залива. Он был похож на какое-то неизвестное приземистое насекомое, с ногами в крошечных башмаках из водорослей, спотыкавшееся на пенистой поверхности стоячей лужи.
— ПОВЕРЬ МНЕ, РИЧАРД, — теперь менее самоуверенно громыхал человек-Бог. — ТЫ НЕ ДОЛЖЕН ХОТЕТЬ УМЕРЕТЬ, ТЫ ДОЛЖЕН ВЕРИТЬ МНЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, Я ЗНАЮ, КАКОВО ЗДЕСЬ!
И затем бомба, горящий кубик, завернутый 6 коричневую бумагу, вылетела из неба и повисла над Вилли Кенихом, который боролся с дегтем, доходившим ему до икр.
— Вилли, оглянись! — закричал Гаррисон. Он повернул Машину к крутящейся бомбе и протаранил ее, ослепительно блестевшую над головой Кениха, даже понимая, что эта штука должна скоро раскалиться добела и взорвать его ко всем чертям, он таранил ее снова и снова, отбрасывая прочь от Кениха и помещая себя и Машину между бомбой и застрявшим в трясине человеком.
— ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД! — ревел человек-Бог Шредер. — ПРИМИ МЕНЯ СЕЙЧАС!
Сюзи тоже издала последний отчаянный вой и погрузилась в деготь, ее черное тело исчезло в более черных глубинах. На мгновение показалась только ее морда, затем и она исчезла.
— Сюзи! — вопль Гаррисона был отчаянным и еще более мучительным.
— ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД, И СЮЗИ СНОВА БУДЕТ ЖИТЬ. НА САМОМ ДЕЛЕ ОНА ЕЩЕ НЕ МЕРТВА. НО БЕЗ МЕНЯ ОНА УМРЕТ И ОСТАНЕТСЯ МЕРТВОЙ. ДА И Я ТОЖЕ, И ТЫ, И ВСЕ МЫ!
— Прими его, Ричард! — Кениха теперь засосало, и виднелась только голова.
Бомба ослепительно блестела и вращалась над его головой, которую захлестывал деготь.
— Будь ты проклят, человек-Бог! — в конце концов закричал Гаррисон. — Скажи мне природу этого барьера.
— ТЫ И ЕСТЬ ЭТОТ БАРЬЕР, РИЧАРД! — сразу же ответило лицо в небе. — ЭТО ТВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ВЕЛИКИЙ СТРАХ. ТЫ НЕ ЖЕЛАЕШЬ ЗНАТЬ, ЧТО ЛЕЖИТ ЗА ЭТИМ ПРЕДЕЛОМ. ОН В ТОМ, ЧТО ТЫ УЖЕ ЗНАЕШЬ, НО НЕ ПРИНИМАЕШЬ. ПРИМИ МЕНЯ ВМЕСТО НЕГО, И ВМЕСТЕ МЫ СМОЖЕМ ЗАВЕРШИТЬ ПОИСК.
— Обещай мне это! — требование Гаррисона было почти жалобным. — Обещай, что ты поможешь мне заглянуть за пределы, поможешь найти ответ.
— Я ОБЕЩАЮ ЭТО. Я ОБЕЩАЮ ВСЕ, ЧТО угодно.
Гаррисон сжал кулаки, крепко стиснул зубы и выкатил глаза, затем широко расставил руки.
— Ну, ладно, — прошипел он, его лицо было бледное как смерть, белая пена показалась в уголках рта. — Я принимаю тебя. Приходи в меня человек-Бог!
Их сознания смешались, становясь одним. Ощущение было такое, словно мозг Гаррисона вдруг деформировался в черепе.
Он знал.., многое. И он знал, как открыть еще больше. Как открыть.., почти все. Или вообще все!
Он знал, что все еще оставался Гаррисоном, и все-таки он был много больше, чем просто Гаррисон. Он испытал гложущий жадный голод. Жизни. Любви. Секса, еды, питья, воздуха, — всего ощутимого и приносящего удовольствия. Как человек, который отказывался от этого долгие, долгие годы. Как.., как воскресший труп.., как человек, вернувшийся, из смерти, которому выдала еще один срок жизни.
Жизнь...
Смерть!
А скоро Кених умрет, если не...
Гаррисон-Шредер коснулся его своим сознанием и поднял Кениха из дегтя, опуская его снова на темную землю на краю белесого леса. Что же до дымящейся бомбы, он просто телепортировал ее назад, к ее источнику, вернул отправителю.
Затем, почти не осознавая, что делает, без усилия воли он ел и пил, делая это быстро, почти жадно. Теперь он почувствовал в себе особое влечение, растущее в нем, и, наконец, сделал глубокий глоток воздуха, наполняя легкие, прежде чем снова повернуться к замку на озере.
Отбросив все страхи в сторону, он повел Машину вперед, несясь над черными небольшими волнами, как стрела к своей цели. И никакой экран Силы теперь не преграждал ему путь, потому что никакая сила во вселенной не могла его остановить.
Он спешил к концу поиска...
В конце проезда “мерседес” проходил через украшенные кованые ворота, поворачивал прямо за высокой кирпичной стеной и двигался вниз по аллее унылых вязов. Коннери, держа бинокль у глаз, навел его на место, где машина снова покажется в поле зрения в конце стены, отмечавшей границы владений Гаррисона. Прошло десять секунд.
Кених проехал полпути вдоль вязовой аллеи и уже начал увеличивать скорость, когда почувствовал, как рулевое колесо повернулось у него в руках. Сначала он подумал, что автомобиль наткнулся на какое-то незамеченное препятствие, но за время, пока эта мысль сформировалась у него в голове, “мерседес” почти остановился. Хмурясь, Кених взглянул на педали. Тормоза были полностью выжаты, и теперь его недовольство превратилось в изумление — мотор машины сам выключился!
— Черт побери! — громко выдохнул он. — Что за..?
Короткие волосы на его затылке зашевелились, когда он почувствовал, что какая-то сила осторожно, но настойчиво, убрала его руки от рулевого колеса и опустила их на колени.
— Ричард! — выдохнул он.
Капот лязгнул, открываясь. Ошеломленный Кених, сидя на сидении, вытянул голову и плечи и увидел маленькую картонную коробку, прикрепленную черным скотчем прямо под капотом, спрятанную так, что ее почти не было видно. Затем сила вернулась и Кениха потащило к дверце. Дверца отказывалась открываться, не, двигаясь ни на дюйм, но капот двигался! Он медленно опустился, щелкнул, закрываясь, и Кених снова увидел аллею впереди. Наконец, мотор сам завелся, чихнул и заревел, Кених почувствовал, как призрачная сила взяла его руки и вернула их на рулевое колесо...
Прошло семь секунд, и Коннери начал отсчет. Он бросил нервный взгляд на часы и облизнул губы. — Шесть, пять, четыре, — он сжал зубы и прищурил глаза. — Три, два...
Что-то влетело в куст. То, что, как знал Коннери, не должно было находиться здесь. В тихой с солнечными бликами тени куста картонная коробка закрутилась перед его лицом, как волчок.
— Один! — Коннери услышал собственное карканье, и это было последним, что он вообще услышал...
Недалекий взрыв привел Кениха в недоумение, но у него было мало, точнее совсем не было времени поинтересоваться тем, что случилось. “Мерседес” вдруг тронулся вперед по собственному желанию, и управление было возвращено Кениху. Он взял себя в руки, заталкивая любопытство и все вопросы, касающиеся этого инцидента на задворки сознания, и поехал дальше.
Нажимая на педаль газа, он прибавил скорость и задышал более глубоко, когда машина подчинилась его прикосновению, а не кого-то невидимого. Зная теперь, что его предчувствие было правильным, что Гаррисон действительно звал его, — он поехал быстрее и начал думать свои плохие мысли, которые, как всегда, были более инстинктивные, чем преднамеренные. Мысли о Гарете Вятте. И еще о Терри Гаррисон.
Шестнадцать тридцать пять.
Они занимались любовью, затем немного поспали утомленным сном, и только мгновение назад Вятт стряхнул с себя тяжелое видение, в котором он видел (но это невозможно!) свою кухню внизу и особенно холодильник. Этот кошмар был ярким и стойким, — его образы все еще были в сознании Вятта, — и когда он проснулся совсем, он заметил контрастную тишину дома. Да, контраст, потому что во сне тишины не было. Он все еще слышал, как, щелкая, открывалась дверь холодильника и с хлопком закрывалась, открывалась и закрывалась, что повторялось в его мозгу.
Когда отголоски сна ослабли, он снова обратил внимание на тишину в доме. Слишком тихо. У него побежали мурашки. Сколько времени?
Посмотрев на часы, Вятт резко втянул в легкие воздух. К этому времени Гаррисон обязан быть мертвым наверняка. Обязан..? Наверняка..? Вятт мрачно поправил себя: к этому времени тот должен быть мертв. Это он обязан немедленно пойти в машинную комнату. Но...
...Но сон продолжал беспокоить его.
Проснулась Терри.
— Я.., только спущусь вниз, в кухню, — промямлил он.
Терри быстро вылезла из постели. Со спутанными волосами, бледная и красивая она натянула халат.
— Я пойду с тобой. Я не хочу оставаться одна.., здесь. Как-то слишком тихо.
— Ты тоже почувствовала? — он задрожал, понимая ее мрачное предчувствие. — Ладно.
Они спустились вниз, Вятт вошел в кухню, а Терри остановилась у двери. Она смотрела на него и не могла понять его возбуждения. Вятт огляделся в знакомом помещении, проверяя глазами его содержимое, подошел к холодильнику и открыл дверцу. Он заглянул внутрь и закрыл дверцу. Затем он начал мерить шагами кухню — туда и обратно, туда и обратно, — беспокойно почесывая затылок. И снова он задержался у холодильника, открыл дверцу и уставился внутрь.
Вдруг Терри почувствовала, что она очень боится. За Вятта, за себя. Она подошла к нему и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул от ее прикосновения, и она убрала руку.
— Терри, я.., извини, — затравленно произнес он.
— Гарет... — ее голос наполнился участием. — Что происходит? Я хочу знать, могу ли я чем-нибудь...
— Смотри! — задохнулся он. Он снова уставился в холодильник, уставился на свой кошмар наяву. Ее темные глаза проследили его взгляд и расширились. Ее губы открылись, издавая непроизвольный хрип страха.
Один за другим три куска дыни, — Эти куски Терри сама отрезала, — у нее на глазах исчезли, были съедены до корочки, схвачены с Тарелки и .невидимо растворились. Уровень оранжевого напитка в пластиковой бутылке понижался, пока бутылка в ответ на настояние природы не сплющилась из-за вакуума, который вдруг образовался внутри. Кубики сыра, лежавшие на маленькой деревянной тарелочке, исчезали в воздухе один за другим. Ломтики холодного мяса были взяты таким же образом и съедены столь же сверхъестественно.
— Иисус Христос, — прошипел Вятт сквозь сжатые зубы. — Иисус Хр...
Он протянул дрожащую руку к холодильнику. Голубые усы извивающегося и потрескивающего пламени окутали его руку, холодильник, самого Вятта. Его отшвырнуло назад, сбило с ног и пронесло через всю кухню.
Дверца холодильника широко распахнулась и захлопнулась. Следы голубого пламени исчезли.
Терри подошла к Вятту, ее руки бились, как пойманные в ловушку птицы.
— Гарет, с тобой все в порядке? Что это было? Я видела это на самом деле..?
— Ты видела, — его голос был полным боли и хрипа. — Мы оба видели.
— Но что это..?
— Что это значит? Разве я не говорил тебе, что его кормят? — глаза Вятта были безумны, голос поднялся до высокой ноты. — Так это, оказывается, он сам. Я был не прав, думая, что кто-то другой кормит его. Он делает это сам! Он обладает силой, Терри, странной силой. И каким-то образом, — не знаю как, — но я уверен, что Психомех помогает ему!
— Что? — ее слова были недоверчивыми, напуганными. — Машина помогает ему? Но она должна убить его!
— Черта с два! — Вятт ударил трясущимся кулаком в ладонь другой руки. — Она убила бы кого-нибудь другого — пять других за это время, но не твоего проклятого мужа. Неразрушимого Ричарда Гаррисона, эсквайра!
— Силой, — она ухватилась за это слово. — Ты имеешь в виду психические силы? Да, конечно, они у него есть. И ты думаешь, что машина каким-то образом подчинена им?
— Да, — кивнул он, дрожа и становясь белым, как мел, по мере того как злость утекала из него, заменяясь страхом. — Я имею в виду, я знал, что он не такой, как все, но это...
— Но если он может питаться таким образом, значит... — напуганная почти до безумия, Терри дрожала как лист на ветру.
— И не только, Терри, — оборвал ее Вятт. — Он может также защищаться. Даже отражать нападение, да, — он кивнул, взял ее за плечи и посмотрел ей прямо в глаза. — Терри, что происходит сейчас в той комнате наверху? Я должен увидеть, должен знать.
Он отпустил ее и направился к двери.
— Гарет, подожди! Он обернулся.
— Не беспокойся, со мной все будет в порядке.
Она шла за ним по пятам, но на площадке, повинуясь его распоряжениям, направилась в спальню. Вятт подождал, пока, как ему показалось, услышал, что дверь спальни закрылась за ней, затем повернулся к машинной комнате...
Миновав низкий вход в самой скале, Гаррисон-Шредер нашел винтовые ступеньки, ведущие наверх, и стал подниматься по ним. Но...
На первой ступеньке он остановился, дрожа. Часть Шредера испытывала только острое любопытство, а часть Гаррисона переживала сильный ужас. Там, наверху, в чернильной черноте, в Черной Комнате затаился сам Ужас; и тяжесть ею присутствия, такого близкого теперь, давила, как бессчетные тонны, на его кости, пока не появилось ощущение, что они превратились в желе. Не то чтобы он не позволял Шредеру взять власть в свои руки, несмотря на его отчаянную необходимость знать, его страх перед неизведанным все еще отрицал помощь другого. Он был в положении человека с больным зубом, который время от времени подходит к хирургии, но боится кресла дантиста.
Тупик, если не...
А как насчет Психомеха? Нельзя ли позаимствовать огромный запас энергии Машины для силы, которая нужна ему, чтобы подавить собственный ужас? Он вышел из черной скалы под замком и положил руки на замершую Машину, желая, чтобы она еще раз наполнилась энергией и помогла ему справиться с заданием. И через мгновение или два, когда он закрыл глаза и направил свою волю более определенно. Машина ответила.
Огни засветились внутри массивного корпуса, и тепло согревающим дуновением исходило от нее, как дыхание гиганта. И медленное, но уверенное, послышалось ее жужжание, когда сила снова потекла по ее странным пластиковым венам и хромированному брюху...
Терри повернула за угол площадки и обнаружила, что Вятт все еще у двери. Он стоял к ней спиной, но ей было видно, что он делает: поворачивает ключ в третьем и последнем замке. Два других замка валялись здесь же на ковре. Он не видел ее, и, понимая, что его нервы так же напряжены, как и ее, Терри не издала ни звука, позволяя ему закончить то, что он делал. Замок открылся, Вятт вытащил из петли дужку и толкнул дверь. Она открылась, может быть, на дюйм и...
Свет в комнате за дверью был ослепительно сияющий, невыносимо электрически голубой. Он исходил через дюймовую щель не рассеиваясь, но ударяя вперед, как какой-то огромный плоский язык горячего, только что выкованного металла. Вятт широко разинул рот и во второй раз, почти автоматически, толкнул дверь, затем сердито налег на нее плечом. Дверь сопротивлялась, трещала, затем захлопнулась, отбрасывая Вятта через весь коридор: он спиной отлетел к противоположной стене. Хотя голубой свет был теперь отрублен, дверь комнаты все еще испускала слабое свечение. Как и замок в руке Вятта.
Он бросил его, но вместо того, чтобы упасть на пол, замок пулей пролетел через коридор, поместился в петлю и закрылся! Затем, пока Вятт и Терри стояли загипнотизированные, ключ раскалился добела, расплавился в замке и навсегда заварил его. Белый жар остыл до тусклого красного, голубое сияние угасло, оплавленный замок мгновение покачивался в петле, затем остановился...
— Мой Бог, мой Бог! — Терри втянула воздух и всхлипнула.
Вятт взглянул на нее невидящими глазами.
— Мне надо убираться отсюда, — в ней поднималась истерика. — Надо убираться...
Она повернулась на каблуках и бросилась в спальню. Выйдя из состояния шока, Вятт последовал за ней. Она принялась набрасывать одежду, беспомощно путаясь, неспособная контролировать движения собственных рук и дрожащего тела.
Он вспоминал, как летел головой через витрину, как из-за его естественного нежелания искать настоящего доктора затянулось лечение, как “медик” из ИРА в конце концов наложил ему швы, но ярче всего он помнил человека, который швырнул его в эту витрину. Вилли Кениха.
После этого его унизили “увольнением из рядов по причине непригодности”; и, наконец, ему, с жуткой от шрамов внешностью, посоветовали просто “убираться”. И это был совет, которым он не мог пренебречь. Он стал обузой; он не мог делать другую работу, выбросив из головы то, чем занимался раньше. А любое рискованное дело вне ИРА (он всегда был отъявленным преступником) было неосуществимо: его слишком легко можно было опознать. Что же касается его мужских способностей, даже до “несчастного случая” он был уродлив, но теперь..? Кто посмотрел бы на него теперь?
Сейчас он с большим трудом мог купить себе даже дешевую шлюху.
И все это гноилось в его сердце, и черного гноя ненависти было больше, чем желтого гноя, который отравлял сто семьдесят ужасных швов на липе. Год назад он засек Кениха и его слепого хозяина на большом вечере в отеле “Хилтон” в Лондоне. К тому времени Коннери был старшим носильщиком в этом отеле, и все шло хорошо до тех пор, пока он снова не увидел Кениха и старые болячки снова не заныли.
Выяснить о Кенихе было просто: где жил, что делал, только время его приходов и уходов составляло маленькую трудность. А затем...
За последние двенадцать месяцев Коннери затратил значительные деньги, время и энергию и собрал о настоящей жизни и положении Кениха намного более полный материал, чем любое досье охотника за военными преступниками. И все это время он позволял своей ненависти кровоточить и гнить, пока она не стала нарывать. В трясине его сознания зародилась месть, которую можно было считать выполненной только со смертью Кениха.
Что касается способа убийства, — тут все ясно. Коннери всегда был “спецом” по взрывным устройствам. В конце концов, на этот раз он повторится, это правда, но он знал, что может довериться своим талантам в этот самый последний раз. Наконец, возможность представилась. Ирландский друг в Гатвике известил Коннери, что Кених полетел в Германию, имея обратный билет с открытой датой. Без сомнения, короткий визит, потому что Коннери теперь знал, что Кених редко оставляет Гаррисона дольше, чем на неделю или около того, — это было кстати. Два или три дня будет больше, чем достаточно.
И теперь, первый раз за всю жизнь, как он себя помнил, его везение казалось неистощимым. Не только Кених, но сам Гаррисон тоже отсутствовал в доме в Суссексе; и молодая жена слепого человека очень часто уезжала в гости; и хозяйская огромная собака находилась в питомнике в Мидхесте! Что могло еще больше облегчить его задачу?
Это должен был быть автомобиль, конечно, тот огромный серебристый “мерседес”, единственным водителем которого был Кених, за исключением очень редких случаев. Вчера Коннери проник в гараж и установил под капотом бомбу, расположив ее близко к приборной доске со стороны водителя, и с тех пор ждал, наблюдал и потел в ожидании.
Он приготовился ждать несколько дней (довольно много пустых бутылок и банок наскоро были закопаны в неглубокой яме, в рюкзаке еще оставались несколько полных бутылок и еда, а скатанный спальный мешок находился под рукой под кустом, — все подтверждало непреклонность его намерений), но в этом не было необходимости. Кених вернулся раньше, чем предполагал Коннери, несколько минут назад он вошел в дом.
Теперь этому стриженому немецкому ублюдку остается лишь выйти...
Вышел!
Везение Коннери было неизменно. Словно его желание вывело Кениха из дома, более того, немец направился прямо в гаражу.
— Я не уверен, что ты попадешь туда, куда собираешься поехать, — прошептал про себя Коннери, — но могу поспорить на последнюю, заработанную собственным горбом десятипенсовую монетку, что никуда ты не поедешь! — и его шрамы побелели, когда он улыбнулся мрачной, отталкивающей улыбкой.
* * *
Гаррисон начал швырять себя и Машину раз за разом на Стену Силы, невидимый силовой экран, исходящий из замка. Пот напряжения уже покрыл его кожу, а кости дрожали от повторяющихся толчков. Но он знал, что должен продолжать, должен пробиться, добиться успеха, довести свой поиск до конца, прежде...Прежде, чем произойдут предсказанные несчастья. Но в то же время (кошмар крушения) он подозревал, что было слишком поздно; это подозрение укрепилось, когда он услышал треск ломающихся белесых деревьев-скелетов, доносившийся из леса за ним. Это был, конечно, Кених, мог быть только Кених, ведущий “мерседес” напролом через лес, прокладывавший дорогу через все, что стояло на пути.
Гаррисон повернул голову, чтобы посмотреть, и как раз успел, увидеть, как “мерседес” застрял на липком берегу.
В следующее мгновение немец выбрался из машины и закричал, — Ричард, Ричард, я пришел, чтобы снять тебя с Машины. Я должен вытащить тебя с Психомеха!
Гаррисон покачал головой и поднял руку, останавливая Кениха.
— Нет, Машина теперь моя. Я в безопасности на Машине.
Но Сюзи услышала, поняла их разговор и согласилась с Кенихом. И первый раз в жизни она обратила внимание на слова другого человека — не ее хозяина, к тому же, совершенно противоположные желанию хозяина, она вцепилась в рукав Гаррисона, пытаясь стащить его с Машины. Однако, это было нелегко сделать; Гаррисон с отчаянием прильнул к металлопластиковой махине, пока, в конце концов, зубы Сюзи не порвали его куртку. Потеряв равновесие, она падала с воем, извиваясь в воздухе, на покрытый дегтем, берег, на который набегало черное озеро.
Вслед за тем появился человек-Бог Шредер, огромное кричащее лицо в небе.
— ПРИМИ МЕНЯ. РИЧАРД! ПРИМИ МЕНЯ И ПОБЕДИ. ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ...
Но лицо было теперь другим, — полное отчаяния и страха. Это было напряженное лицо, знающее о собственной слабости, лицо предстоящей неудачи.
— Прими его, Ричард! — закричал снизу Кених, вытаскивая ноги из дегтя. — Вспомни о вашем соглашении...
— Нет! — пронзительно закричал в ответ Гаррисон. — Я прошел через испытания и победил, я сам боролся. Он не нужен мне, — я нужен ему! И почему он должен жить во мне? Где был человек-Бог, когда я сражался с тиграми-зомби? Где он тогда был?
— РИЧАРД, ТЕПЕРЬ Я СЛАБ, — и, действительно, голос человека-Бога казался слабее. — Я УГАСАЮ. МОЯ СИЛА уходит ИЗ МИРА, МОЙ СВЕТ ДОГОРАЕТ. В КОРАЛЛОВЫХ ПЕЩЕРАХ Я ПЫТАЛСЯ ПРИЙТИ К ТЕБЕ, НО МНЕ НЕ ХВАТИЛО СИЛ. ДА И КАКАЯ ПОЛЬЗА? ТЫ ВСЕ РАВНО НЕ ПРИНЯЛ БЫ МЕНЯ. НЕТ, Я ДОЛЖЕН ПОБЕРЕЧЬ МОИ СИЛЫ. НО СЕЙЧАС..? ЭТО МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС. ТЫ ДОЛЖЕН ПРИНЯТЬ МЕНЯ СЕЙЧАС ИЛИ МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ. А ЗАТЕМ НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ ТЕБЯ, БОЛЬШЕ НЕ будет Кениха, БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ СЮЗИ. ПРИМИ МЕНЯ СЕЙЧАС, РИЧАРД, ПОЖАЛУЙСТА!
Гаррисон почувствовал, что разрывается. Он зарычал, выплескивая свою муку в глаза Шредера, Кениха, Сюзи и повернул Машину, пока она еще раз не столкнулась с невидимой стеной энергии, с Силой из замка. Он должен сделать одну последнюю попытку пробить этот барьер, пересечь озеро и попасть в замок. Затем... Черная Комната!
Туда, где затаился ужас, в Черной Комнате: он должен изгнать этот ужас навсегда.
— Ричард, Ричард! — голосом, полным отчаяния, кричал Кених, — пожалуйста, пожалуйста...
Слыша этот крик, Гаррисон невообразимо мучался. Он повернул голову и посмотрел назад. Серебристый “мерседес”, быстро погружаясь, тонул в дегте, его капот уже исчез, черные пузыри поднимались вокруг, взрываясь липкими ошметками.
Кених с трудом продвигался вперед, его ноги тонули в черной трясине, но все еще двигались достаточно быстро, чтобы удерживать его от жуткого засасывания залива. Он был похож на какое-то неизвестное приземистое насекомое, с ногами в крошечных башмаках из водорослей, спотыкавшееся на пенистой поверхности стоячей лужи.
— ПОВЕРЬ МНЕ, РИЧАРД, — теперь менее самоуверенно громыхал человек-Бог. — ТЫ НЕ ДОЛЖЕН ХОТЕТЬ УМЕРЕТЬ, ТЫ ДОЛЖЕН ВЕРИТЬ МНЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, Я ЗНАЮ, КАКОВО ЗДЕСЬ!
И затем бомба, горящий кубик, завернутый 6 коричневую бумагу, вылетела из неба и повисла над Вилли Кенихом, который боролся с дегтем, доходившим ему до икр.
— Вилли, оглянись! — закричал Гаррисон. Он повернул Машину к крутящейся бомбе и протаранил ее, ослепительно блестевшую над головой Кениха, даже понимая, что эта штука должна скоро раскалиться добела и взорвать его ко всем чертям, он таранил ее снова и снова, отбрасывая прочь от Кениха и помещая себя и Машину между бомбой и застрявшим в трясине человеком.
— ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД! — ревел человек-Бог Шредер. — ПРИМИ МЕНЯ СЕЙЧАС!
Сюзи тоже издала последний отчаянный вой и погрузилась в деготь, ее черное тело исчезло в более черных глубинах. На мгновение показалась только ее морда, затем и она исчезла.
— Сюзи! — вопль Гаррисона был отчаянным и еще более мучительным.
— ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД, И СЮЗИ СНОВА БУДЕТ ЖИТЬ. НА САМОМ ДЕЛЕ ОНА ЕЩЕ НЕ МЕРТВА. НО БЕЗ МЕНЯ ОНА УМРЕТ И ОСТАНЕТСЯ МЕРТВОЙ. ДА И Я ТОЖЕ, И ТЫ, И ВСЕ МЫ!
— Прими его, Ричард! — Кениха теперь засосало, и виднелась только голова.
Бомба ослепительно блестела и вращалась над его головой, которую захлестывал деготь.
— Будь ты проклят, человек-Бог! — в конце концов закричал Гаррисон. — Скажи мне природу этого барьера.
— ТЫ И ЕСТЬ ЭТОТ БАРЬЕР, РИЧАРД! — сразу же ответило лицо в небе. — ЭТО ТВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ВЕЛИКИЙ СТРАХ. ТЫ НЕ ЖЕЛАЕШЬ ЗНАТЬ, ЧТО ЛЕЖИТ ЗА ЭТИМ ПРЕДЕЛОМ. ОН В ТОМ, ЧТО ТЫ УЖЕ ЗНАЕШЬ, НО НЕ ПРИНИМАЕШЬ. ПРИМИ МЕНЯ ВМЕСТО НЕГО, И ВМЕСТЕ МЫ СМОЖЕМ ЗАВЕРШИТЬ ПОИСК.
— Обещай мне это! — требование Гаррисона было почти жалобным. — Обещай, что ты поможешь мне заглянуть за пределы, поможешь найти ответ.
— Я ОБЕЩАЮ ЭТО. Я ОБЕЩАЮ ВСЕ, ЧТО угодно.
Гаррисон сжал кулаки, крепко стиснул зубы и выкатил глаза, затем широко расставил руки.
— Ну, ладно, — прошипел он, его лицо было бледное как смерть, белая пена показалась в уголках рта. — Я принимаю тебя. Приходи в меня человек-Бог!
Их сознания смешались, становясь одним. Ощущение было такое, словно мозг Гаррисона вдруг деформировался в черепе.
Он знал.., многое. И он знал, как открыть еще больше. Как открыть.., почти все. Или вообще все!
Он знал, что все еще оставался Гаррисоном, и все-таки он был много больше, чем просто Гаррисон. Он испытал гложущий жадный голод. Жизни. Любви. Секса, еды, питья, воздуха, — всего ощутимого и приносящего удовольствия. Как человек, который отказывался от этого долгие, долгие годы. Как.., как воскресший труп.., как человек, вернувшийся, из смерти, которому выдала еще один срок жизни.
Жизнь...
Смерть!
А скоро Кених умрет, если не...
Гаррисон-Шредер коснулся его своим сознанием и поднял Кениха из дегтя, опуская его снова на темную землю на краю белесого леса. Что же до дымящейся бомбы, он просто телепортировал ее назад, к ее источнику, вернул отправителю.
Затем, почти не осознавая, что делает, без усилия воли он ел и пил, делая это быстро, почти жадно. Теперь он почувствовал в себе особое влечение, растущее в нем, и, наконец, сделал глубокий глоток воздуха, наполняя легкие, прежде чем снова повернуться к замку на озере.
Отбросив все страхи в сторону, он повел Машину вперед, несясь над черными небольшими волнами, как стрела к своей цели. И никакой экран Силы теперь не преграждал ему путь, потому что никакая сила во вселенной не могла его остановить.
Он спешил к концу поиска...
* * *
Когда Кених медленно выводил “мерседес”, Коннери перекатился на бок и достал из своего рюкзака то, что выглядело как портативное радио. На самом деле, это было маленькое радиоуправляющее устройство. Он выдернул антенну, передвинул выключатель, и крошечный красный огонек готовно замигал. Теперь бомба в машине была на взводе. Кениху осталось жить тридцать секунд.В конце проезда “мерседес” проходил через украшенные кованые ворота, поворачивал прямо за высокой кирпичной стеной и двигался вниз по аллее унылых вязов. Коннери, держа бинокль у глаз, навел его на место, где машина снова покажется в поле зрения в конце стены, отмечавшей границы владений Гаррисона. Прошло десять секунд.
Кених проехал полпути вдоль вязовой аллеи и уже начал увеличивать скорость, когда почувствовал, как рулевое колесо повернулось у него в руках. Сначала он подумал, что автомобиль наткнулся на какое-то незамеченное препятствие, но за время, пока эта мысль сформировалась у него в голове, “мерседес” почти остановился. Хмурясь, Кених взглянул на педали. Тормоза были полностью выжаты, и теперь его недовольство превратилось в изумление — мотор машины сам выключился!
— Черт побери! — громко выдохнул он. — Что за..?
Короткие волосы на его затылке зашевелились, когда он почувствовал, что какая-то сила осторожно, но настойчиво, убрала его руки от рулевого колеса и опустила их на колени.
— Ричард! — выдохнул он.
Капот лязгнул, открываясь. Ошеломленный Кених, сидя на сидении, вытянул голову и плечи и увидел маленькую картонную коробку, прикрепленную черным скотчем прямо под капотом, спрятанную так, что ее почти не было видно. Затем сила вернулась и Кениха потащило к дверце. Дверца отказывалась открываться, не, двигаясь ни на дюйм, но капот двигался! Он медленно опустился, щелкнул, закрываясь, и Кених снова увидел аллею впереди. Наконец, мотор сам завелся, чихнул и заревел, Кених почувствовал, как призрачная сила взяла его руки и вернула их на рулевое колесо...
Прошло семь секунд, и Коннери начал отсчет. Он бросил нервный взгляд на часы и облизнул губы. — Шесть, пять, четыре, — он сжал зубы и прищурил глаза. — Три, два...
Что-то влетело в куст. То, что, как знал Коннери, не должно было находиться здесь. В тихой с солнечными бликами тени куста картонная коробка закрутилась перед его лицом, как волчок.
— Один! — Коннери услышал собственное карканье, и это было последним, что он вообще услышал...
Недалекий взрыв привел Кениха в недоумение, но у него было мало, точнее совсем не было времени поинтересоваться тем, что случилось. “Мерседес” вдруг тронулся вперед по собственному желанию, и управление было возвращено Кениху. Он взял себя в руки, заталкивая любопытство и все вопросы, касающиеся этого инцидента на задворки сознания, и поехал дальше.
Нажимая на педаль газа, он прибавил скорость и задышал более глубоко, когда машина подчинилась его прикосновению, а не кого-то невидимого. Зная теперь, что его предчувствие было правильным, что Гаррисон действительно звал его, — он поехал быстрее и начал думать свои плохие мысли, которые, как всегда, были более инстинктивные, чем преднамеренные. Мысли о Гарете Вятте. И еще о Терри Гаррисон.
Шестнадцать тридцать пять.
Они занимались любовью, затем немного поспали утомленным сном, и только мгновение назад Вятт стряхнул с себя тяжелое видение, в котором он видел (но это невозможно!) свою кухню внизу и особенно холодильник. Этот кошмар был ярким и стойким, — его образы все еще были в сознании Вятта, — и когда он проснулся совсем, он заметил контрастную тишину дома. Да, контраст, потому что во сне тишины не было. Он все еще слышал, как, щелкая, открывалась дверь холодильника и с хлопком закрывалась, открывалась и закрывалась, что повторялось в его мозгу.
Когда отголоски сна ослабли, он снова обратил внимание на тишину в доме. Слишком тихо. У него побежали мурашки. Сколько времени?
Посмотрев на часы, Вятт резко втянул в легкие воздух. К этому времени Гаррисон обязан быть мертвым наверняка. Обязан..? Наверняка..? Вятт мрачно поправил себя: к этому времени тот должен быть мертв. Это он обязан немедленно пойти в машинную комнату. Но...
...Но сон продолжал беспокоить его.
Проснулась Терри.
— Я.., только спущусь вниз, в кухню, — промямлил он.
Терри быстро вылезла из постели. Со спутанными волосами, бледная и красивая она натянула халат.
— Я пойду с тобой. Я не хочу оставаться одна.., здесь. Как-то слишком тихо.
— Ты тоже почувствовала? — он задрожал, понимая ее мрачное предчувствие. — Ладно.
Они спустились вниз, Вятт вошел в кухню, а Терри остановилась у двери. Она смотрела на него и не могла понять его возбуждения. Вятт огляделся в знакомом помещении, проверяя глазами его содержимое, подошел к холодильнику и открыл дверцу. Он заглянул внутрь и закрыл дверцу. Затем он начал мерить шагами кухню — туда и обратно, туда и обратно, — беспокойно почесывая затылок. И снова он задержался у холодильника, открыл дверцу и уставился внутрь.
Вдруг Терри почувствовала, что она очень боится. За Вятта, за себя. Она подошла к нему и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул от ее прикосновения, и она убрала руку.
— Терри, я.., извини, — затравленно произнес он.
— Гарет... — ее голос наполнился участием. — Что происходит? Я хочу знать, могу ли я чем-нибудь...
— Смотри! — задохнулся он. Он снова уставился в холодильник, уставился на свой кошмар наяву. Ее темные глаза проследили его взгляд и расширились. Ее губы открылись, издавая непроизвольный хрип страха.
Один за другим три куска дыни, — Эти куски Терри сама отрезала, — у нее на глазах исчезли, были съедены до корочки, схвачены с Тарелки и .невидимо растворились. Уровень оранжевого напитка в пластиковой бутылке понижался, пока бутылка в ответ на настояние природы не сплющилась из-за вакуума, который вдруг образовался внутри. Кубики сыра, лежавшие на маленькой деревянной тарелочке, исчезали в воздухе один за другим. Ломтики холодного мяса были взяты таким же образом и съедены столь же сверхъестественно.
— Иисус Христос, — прошипел Вятт сквозь сжатые зубы. — Иисус Хр...
Он протянул дрожащую руку к холодильнику. Голубые усы извивающегося и потрескивающего пламени окутали его руку, холодильник, самого Вятта. Его отшвырнуло назад, сбило с ног и пронесло через всю кухню.
Дверца холодильника широко распахнулась и захлопнулась. Следы голубого пламени исчезли.
Терри подошла к Вятту, ее руки бились, как пойманные в ловушку птицы.
— Гарет, с тобой все в порядке? Что это было? Я видела это на самом деле..?
— Ты видела, — его голос был полным боли и хрипа. — Мы оба видели.
— Но что это..?
— Что это значит? Разве я не говорил тебе, что его кормят? — глаза Вятта были безумны, голос поднялся до высокой ноты. — Так это, оказывается, он сам. Я был не прав, думая, что кто-то другой кормит его. Он делает это сам! Он обладает силой, Терри, странной силой. И каким-то образом, — не знаю как, — но я уверен, что Психомех помогает ему!
— Что? — ее слова были недоверчивыми, напуганными. — Машина помогает ему? Но она должна убить его!
— Черта с два! — Вятт ударил трясущимся кулаком в ладонь другой руки. — Она убила бы кого-нибудь другого — пять других за это время, но не твоего проклятого мужа. Неразрушимого Ричарда Гаррисона, эсквайра!
— Силой, — она ухватилась за это слово. — Ты имеешь в виду психические силы? Да, конечно, они у него есть. И ты думаешь, что машина каким-то образом подчинена им?
— Да, — кивнул он, дрожа и становясь белым, как мел, по мере того как злость утекала из него, заменяясь страхом. — Я имею в виду, я знал, что он не такой, как все, но это...
— Но если он может питаться таким образом, значит... — напуганная почти до безумия, Терри дрожала как лист на ветру.
— И не только, Терри, — оборвал ее Вятт. — Он может также защищаться. Даже отражать нападение, да, — он кивнул, взял ее за плечи и посмотрел ей прямо в глаза. — Терри, что происходит сейчас в той комнате наверху? Я должен увидеть, должен знать.
Он отпустил ее и направился к двери.
— Гарет, подожди! Он обернулся.
— Не беспокойся, со мной все будет в порядке.
Она шла за ним по пятам, но на площадке, повинуясь его распоряжениям, направилась в спальню. Вятт подождал, пока, как ему показалось, услышал, что дверь спальни закрылась за ней, затем повернулся к машинной комнате...
* * *
Бормотание враждебных созданий эхом отдавалось 6 понимании Гаррисона-Шредера, доходя до него через неизвестные каналы из другого Мира. Они означали опасность, но ничего нельзя было сделать. Он установил минимальные автоматические защиты, включая, их в своем сверхсознании так же просто, как обыкновенный человек заводит будильник. Затем, он вернулся к более срочной проблеме: ему казалось, что пересечение черного озера займет необычно много времени. Черный замок казался теперь не ближе, чем когда он покинул берег. Что при скорости, с которой он двигался, было совершенно невероятно, Та часть его, которая была Шредером, знала, что, фактически, сущность проблемы, ответ на парадокс заключались в следующем: чем больше он хотел, чтобы путешествие завершилось, тем больше та часть, которая была Гаррисоном, сдерживала продвижение, — и поэтому в скором времени Шредер полностью взял власть в свои руки, что и ускорило их таинственный полет, пока Машина и ее пассажир быстро, совсем как ракета, пересекли черное озеро. Та часть, которая была Гаррисоном, оказавшись в покое, не возражала; затем, приближаясь к скале, на которой маячил замок, он еще раз взял власть в свои руки, заставляя Машину остановиться, и слез с нее.Миновав низкий вход в самой скале, Гаррисон-Шредер нашел винтовые ступеньки, ведущие наверх, и стал подниматься по ним. Но...
На первой ступеньке он остановился, дрожа. Часть Шредера испытывала только острое любопытство, а часть Гаррисона переживала сильный ужас. Там, наверху, в чернильной черноте, в Черной Комнате затаился сам Ужас; и тяжесть ею присутствия, такого близкого теперь, давила, как бессчетные тонны, на его кости, пока не появилось ощущение, что они превратились в желе. Не то чтобы он не позволял Шредеру взять власть в свои руки, несмотря на его отчаянную необходимость знать, его страх перед неизведанным все еще отрицал помощь другого. Он был в положении человека с больным зубом, который время от времени подходит к хирургии, но боится кресла дантиста.
Тупик, если не...
А как насчет Психомеха? Нельзя ли позаимствовать огромный запас энергии Машины для силы, которая нужна ему, чтобы подавить собственный ужас? Он вышел из черной скалы под замком и положил руки на замершую Машину, желая, чтобы она еще раз наполнилась энергией и помогла ему справиться с заданием. И через мгновение или два, когда он закрыл глаза и направил свою волю более определенно. Машина ответила.
Огни засветились внутри массивного корпуса, и тепло согревающим дуновением исходило от нее, как дыхание гиганта. И медленное, но уверенное, послышалось ее жужжание, когда сила снова потекла по ее странным пластиковым венам и хромированному брюху...
* * *
Терри не ушла в спальню. В этот момент ей было просто невыносимо оказаться одной, зная, что Ричард все еще жив и что его сознание каким-то образом оказалось мобильным и, возможно, злобным вне его тела. Мгновение она стояла в нерешительности перед дверью в спальню, держась за ручку. Затем страх победил, она повернулась и молча побежала туда, откуда только что пришла.Терри повернула за угол площадки и обнаружила, что Вятт все еще у двери. Он стоял к ней спиной, но ей было видно, что он делает: поворачивает ключ в третьем и последнем замке. Два других замка валялись здесь же на ковре. Он не видел ее, и, понимая, что его нервы так же напряжены, как и ее, Терри не издала ни звука, позволяя ему закончить то, что он делал. Замок открылся, Вятт вытащил из петли дужку и толкнул дверь. Она открылась, может быть, на дюйм и...
Свет в комнате за дверью был ослепительно сияющий, невыносимо электрически голубой. Он исходил через дюймовую щель не рассеиваясь, но ударяя вперед, как какой-то огромный плоский язык горячего, только что выкованного металла. Вятт широко разинул рот и во второй раз, почти автоматически, толкнул дверь, затем сердито налег на нее плечом. Дверь сопротивлялась, трещала, затем захлопнулась, отбрасывая Вятта через весь коридор: он спиной отлетел к противоположной стене. Хотя голубой свет был теперь отрублен, дверь комнаты все еще испускала слабое свечение. Как и замок в руке Вятта.
Он бросил его, но вместо того, чтобы упасть на пол, замок пулей пролетел через коридор, поместился в петлю и закрылся! Затем, пока Вятт и Терри стояли загипнотизированные, ключ раскалился добела, расплавился в замке и навсегда заварил его. Белый жар остыл до тусклого красного, голубое сияние угасло, оплавленный замок мгновение покачивался в петле, затем остановился...
— Мой Бог, мой Бог! — Терри втянула воздух и всхлипнула.
Вятт взглянул на нее невидящими глазами.
— Мне надо убираться отсюда, — в ней поднималась истерика. — Надо убираться...
Она повернулась на каблуках и бросилась в спальню. Выйдя из состояния шока, Вятт последовал за ней. Она принялась набрасывать одежду, беспомощно путаясь, неспособная контролировать движения собственных рук и дрожащего тела.