Страница:
Не желая слишком углубляться в лабиринт, сопротивляясь этому побуждению, он вдруг почувствовал желание исследовать мириады улиц и площадей этого чуда полностью. Гаррисон поставил Машину в достаточно большой пещерке. Сейчас клаустрофобия отошла в прошлое, стихийный страх, который никогда не побеспокоит его снова.
Устраиваясь на песчаном полу и натягивая капюшон армейской куртки на голову, Гаррисон рассматривал органические, с прожилками, узоры на стенах. Его тело казалось отчаянно уставшим, в то время как сознание, напротив, было воодушевлено взрывами ярких впечатлений и полетом парящей фантазии. Что-то было у него в крови — какой-то чертенок искажения в его мозгу, — что-то, вызывающее калейдоскоп лихорадочных образов, которые просто не давали ему уснуть. Даже узоры на розово-светящихся стенах, когда он глядел на них, принимали живые формы, один из них...
Был котенком! Котенком со сломанной шеей...
Много лет назад, в другом мире, был такой же котенок. Гаррисон вспомнил его сейчас. Котенок был его любимцем, и когда Гаррисон сильно провинился, вернее, потому что он сильно провинился, — котенка убили. И его сломанная шея, его смерть были виной Гаррисона. Его виной.
Да, он помнил потерю... Тигра! Тигра, маленького Тигра.
И котенок на розоватой стене был точно таким, как его Тигр, и шея у него была изогнута под прямым углом, а розовый язык болтался, как тогда у мертвого Тигра.
Гаррисон сел, мурашки побежали у него по спине. Он ощущал, что что-то грядет, но ничего не мог поделать.
Фигурка котенка на стене вдруг начала увеличиваться, стала трехмерной, разрастаясь во всех направлениях и принимая форму.., тигра!
Тигр, переживающий агонию от сломанной, свернутой шеи, но больше не мертвый. Тигр-зомби, и Гаррисон был виноват в страдании этого существа.
Его преступление. Его вина. Его наказание!
Животное выпрыгнуло из стены и налетело на Гаррисона, желтые глаза сверкали, огромные челюсти щелкали. Гаррисон откатился, используя инерцию движения зверя, чтобы протолкнуться через вход в маленькую пещерку и спрятаться за Психомехом. Тигр, царапая когтями, приземлился на все четыре лапы, его голова неуклюже болталась. Он повернулся мордой к Гаррисону. И теперь в розоватом сиянии стен Гаррисон насчитал еще дюжину таких зверей или, по крайней мере, дюжину пар диких глаз. И все они была полны боли, ненависти и мести. Они, как один, крадучись, подбирались к нему.
Загнанный в ловушку, Гаррисон отчаянно искал выход. Телепортация? Нет, потому что если у нею и найдутся силы телепортироваться, то он попадет всею лишь в другое место внутри этою коралловою лабиринта, и он знал, что огромные кошки будут ждать ею там. Левитация? Не может быть и речи, потому что потолок пещеры над головой был сплошной твердой массой, без единого просвета. Но...
Тигры прыгнули на него. Они прыгнули, как один, их головы ужасно болтались, смертоносные лапы выпустили когти.
Гаррисон поднял Машину с розового песчаного пола и закрыл ею вход в пещерку, удерживая ее там, пока тигры ревели в агонии, наваливаясь скребущим, царапающим, кусающим весом на нее. Они пытались выбить Психомех и таким способом добраться до него, и вдруг Гаррисона охватил панический страх, когда он понял, что экстрасенсорные силы убывают. И действительно, он с напряжением удерживал Психомех в таком положении. Что-то ослабляло его, и он уже не мог так легко пользоваться левитацией.
Более того, совершенно сюрреалистический характер происходящего проявлялся теперь более резко. Иначе говоря, он в первый раз почувствовал себя не в своей тарелке в этом измерении лихорадочных снов. Очень немногое из того, что он сейчас переживал, казалось теперь реальным. Он все еще понимал, что находится в снах и кошмарах, да, но он также туманно осознавал, что это не было его естественным местом. Короче говоря, он чувствовал, что переживает кошмар в кошмаре, очень плохую поездку по странной чужой земле, — вот чем в точности был этот случай! АСД в его организме работал, чтобы подчеркнуть то, что он находится в другом мире. И нисколько не сомневаясь, что это была совершенно чужая среда обитания, он ясно понимал, что ею шансы выжить здесь действительно очень малы.
Вот почему, пока у него оставались какие-то экстрасенсорные силы, он инстинктивно напряг сознание и послал SOS на другой уровень существования, в тот мир за пределами его психики, внешний мир, где он когда-то жил.
SOS, мысленный крик о помощи, телепатический сигнал бедствия, который кто-то где-то каким-то образом должен услышать.
Иначе Гаррисон обречен...
Через несколько минут Сюзи рухнула в углу совсем без сил, дрожащая и скулящая, ее грудь поднималась и опускалась, бока покрылись пеной. Похоже, в этом приступе сумасшествия она сожгла всю свою энергию, вот так внешне выглядела она, пытаясь выполнить свой план.
Смотритель, привлеченный ее припадком, подбежал к двери клетки и, задыхаясь, стал что-то говорить по своему мобильному телефону. Вскоре появилась одетая в защитный костюм фигура со шприцем в руке. Поведение Сюзи в прошлую среду было взято на заметку, и этот внезапный рецидив не был таким уж неожиданным. Если оставить его без внимания, собака могла легко покалечиться, поэтому ей следовало сделать успокаивающий укол. Но доберман-пинчер — это доберман-пинчер, а не крошечный терьер или надушенный пекинес, с которыми справиться не представляет труда.
Когда засов на двери ее клетки отодвинули, глаза Сюзи резко открылись, она словно хотела вскочить, а затем снова упала на бок. Но как только дверь открылась, она вылетела из своего угла, как черная пуля, пролетев прямо между ногами смотрителя со шприцем и опрокидывая его. В следующий миг она была вне клетки. Затем Сюзи все быстрее и быстрее понеслась прочь между рядами клеток, заставляя всех собак лаять и выть.
Она бежала вдоль улицы клеток. В дальнем конце появились смотрители, державшие в руках шесты с петлями, Сюзи замедлила бег, оценивая положение. За ней — бегущие и кричащие люди. Впереди — эти смотрители, специалисты, которые сразу же поймают ее. Она запрыгнула на край тачки, собралась с силами и прыгнула на проволочную крышу питомника. К счастью, проволока была толстая и прочная; она немного пружинила под весом собаки. Сюзи вприпрыжку бежала над клетками, а затем спрыгнула на землю на дальней стороне.
С высоты она видела высокую проволочную изгородь, вьющуюся полукругом по периметру всего питомника. Изгородь заканчивалась у поросшего камышом озера, за которым виднелся густой лес. Низко припадая к земле, Сюзи побежала к озеру. Ее чувство направления влекло ее на запад, а озеро находилось на севере. Она бежала, скуля, отчаянно сопротивляясь желанию повернуть на запад. Тогда ей пришлось бы перепрыгивать через высокую изгородь. Нет, она должна сначала переплыть озеро, а затем можно будет сменить курс.
На запад, в ответ на зов Гаррисона, отголоски которого эхом отдавались в ее голове; этот отчаянный крик о помощи, этот возлюбленный голос, зовущий ее из ниоткуда.
Она откликнется на этот зов или умрет, пытаясь это сделать...
Хотя он плохо помнил, что было дальше, он заплатил за ее услуги, а утром, в девять тридцать, проснулся с ясной головой, хотя и немного пересохшим горлом, — такой уж был железный организм Кениха.
Девица с радостью согласилась провести с ним весь остаток дня, так как он лениво занимался любовью и в то же время заказывал в невообразимом количестве шампанское, шнапс, хрустящее печенье, мед и кофе с коньяком, — последнюю привычку он перенял у Гаррисона. Лицо Кениха все еще было покрыто щетиной, и он уже совсем было решил пойти умыться и побриться, когда, где-то около полудня, вдруг сел, выпрямившись, в просторной витиевато украшенной двуспальной кровати.
— Вилли! — повторил голос в его голове. — Вилли, помоги!
У Кениха заледенела кровь, и он содрогнулся. Голос был настоящим, кристально чистым.
— Вилли? — поинтересовалась девушка, касаясь его плеча и побуждая начать.
— Тихо! — резко ответил он, напряженно прислушиваясь. Ничего не было слышно. Он повернулся к голой девушке, лежавшей раскинувшись поверх покрывал. — Ты слышала.., что-нибудь?
Она поглядела в недоумении, поджала губы и покачала головой.
— Ничего. А что я должна была слышать? И почему ты такой холодный? Боже, да ты совсем замерз! Иди-ка, дай я согрею тебя.
Он отстранил ее, спустил ноги с кровати и принялся одеваться.
— Вызови такси.
— Но, Вилли, — запротестовала она, хмурясь и закусывая губу. — Ты сказал, что берешь меня на весь день, и, к тому же, еще не заплатил.
— Сколько? — рассеянно спросил он. — За день...
— Триста немецких марок, но...
Он вытащил бумажник, и она замолчала, наблюдая, как он извлекает и бросает на постель три банкноты по пятьдесят немецких марок.
— Вот, — сказал он, — за пол дня.
— Эй! — Она взяла деньги. — Ты играешь не по правилам, Вилли. Ты сказал за день, а заплатил за...
— Это мои правила, — сказал он ей, направляясь в ванную. — Теперь будь хорошей девочкой и вызови мне такси.
— Дерьмо! — чуть слышно произнесла девица. Она снова закусила губу, поколебалась мгновение и потянулась к тайной кнопке за желтой сатиновой обшивкой у изголовья кровати. Здесь был человек специально для таких, кто хотел играть по своим правилам. Карл убедит этого стриженого в обратном. Она вздрогнула, касаясь кнопки. Карл был чудовищем. Жаль, но.., правила есть правила.
Когда Кених вышел из ванной, Карл уже ждал его. Он был гораздо выше Кениха, где-то семьдесят пять дюймов росту, с блестящими голубыми глазами-щелками и тонкими прямыми бровями. Его лицо было угловатым и серым с бледным шариком носа, который казался совершенно не на месте над скривленным усмехающимся ртом.
С первого же, почти небрежного взгляда Кених заметил все это, как и то, что Карл был из тех людей, которые получали удовольствие, причиняя боль другим. О, да, Карл был подлецом или, по крайней мере, Карл думал, что был таковым. Но Кениху нравились подлецы. Чем подлее, тем лучше.
Его второй взгляд, также обманчиво небрежный, дополнил картину. Одетый в черную рубашку с воротом поло и черный костюм вышибала прислонился спиной к стене около единственной двери комнаты. Путь Кениха лежал через эту дверь...
Карл решил, что с Кенихом что-то не так. Он ел глазами грузного мужчину, а Кених, казалось, едва ли замечал его присутствие в комнате. Значит так: этот парень притворяется, что Карл не существует, словно тот какая-то мелочь, вообще недостойная внимания. Карл мрачно кивнул про себя: ну, он достаточно скоро узнает, что Карл здесь.
— Вы должны этой леди деньги, — произнес он наконец охрипшим до шепота голосом. Левой рукой, унизанной кольцами, он надел на правую латунный кастет, превративший правый кулак в шар. — Я думаю, вам лучше заплатить.
Кених застегнул до конца молнию и выступил вперед.
— Как тебя зовут, сынок? — спросил он небрежно, почти беззаботно.
— Что? — посмотрел тот, сбитый с толку. Каким бы ни был Карл, но соображал он туго. Так невинно преподнесенный вопрос Кениха вывел его из равновесия. — Меня зовут Карл, моя работа...
— О, я знаю, чем ты занимаешься, — сказал Кених. — А тебе нравится заниматься любовью?
— Что? — челюсть Карла отвисла. Теперь он заметил настоящую величину Кениха, его огромный вес и непомерную силу при явно кошачьих движениях. И Кених был только в двух шагах от него и продолжал приближаться. — Нравится ли мне..?
— Пошел вон с моей дороги, Карл, — сказал Кених очень тихо, — пока ты еще можешь трахаться.
Лицо Карла превратилось в злобную маску, и он начал выполнять молниеносное движение, но Кених уже двигался. Он ударил Карла под сердце правым кулаком. В то же время его левая рука, как тиски, сжала правое запястье того, а левое колено, как молот, ударило в пах. Все это произошло в одно мгновение; а в следующий миг, когда искаженное лицо Карла и открытый рот дернулись вперед, голова Кениха уже встречала их. Кровь и зубы полетели в разные стороны, и Карл стал, давясь, заваливаться на один бок. Кених нежно позволил ему опуститься на пол и отпустил его, затем выпрямился, быстро пробежался пальцами по коротко стриженым, взлохмаченным волосам. Почти беззвучно он проворчал себе поздравление.
Девушка, которая, казалось, была парализована до этого мгновения, вдруг резко вздохнула.
— Если ты закричишь, — сказал ей Кених, его голос был холодным и хриплым, как звук напильника по стеклу, — я покалечу тебя. И всю оставшуюся жизнь ты будешь непригодна для своего ремесла. — Его взгляд был очень тяжелым и выразительным.
Она медленно, совершенно беззвучно, выпустила воздух из легких.
— Сейчас я ухожу. Будь хорошей девочкой и больше не поднимай шума. А в следующий раз, когда клиент захочет такси, ты вызовешь ему, договорились?
Он вышел, оставив дверь открытой.
Пока Гаррисон держал осаду тигров, он понял, что его сила быстро убывает, что громада Машины потихоньку скользит от того места у входа в пещеру, где он старался удержать ее. А тигры, словно их вело нечто большее, чем просто животный инстинкт, продолжали обрушивать свой вес на металлическую и пластмассовую спину Машины, царапая ее, чтобы найти просвет и ворваться, в пещерку Гаррисона.
— Придите! — мысленно кричал он в Другой Мир. — Придите быстрее.., придите сейчас.., если вы вообще собираетесь спасти меня.., сейчас...
Но посылая этот телепатический SOS, он еще больше ослаблял себя, и просвет между Машиной и верхом сводчатого входа в пещерку заметно расширялся. Гаррисон мгновенно заметил желтые глаза в розовом коралловом свечении и клыки, с которых теперь капала слюна. Когти, как стальные крюки, скребли у входа, и тяжелое рычание боли и ненависти наполняло пещеру эхом, урчанием животного грома...
Сюзи остановилась, вытянула голову вперед и принюхалась, затем заскулила, а все ее тело задрожало. Ее уши, сначала вставшие, медленно опустились. Она повалилась в высокую траву и тяжело задышала.
Гаррисон звал ее. Он звал ее на помощь, и она должна ответить на этот зов сейчас — но как? Если бы только она могла оказаться с ним, встретить любую опасность бок о бок с...
Связь между Сюзи и Гаррисоном укреплялась, пренебрегая земными законами науки и природы. В своем сознании Сюзи вынюхивала его и обнаружила, что он в страдании и ужасе. И в сбоем, сознании она ринулась к нему, полетела на телепатических крыльях, чтобы вместе с ним противостоять монстрам его подсознания.
Ее тело, явно ненужное сейчас, лежало там, в поле летней травы, которую шевелил ветерок, так что со стороны можно было представить, что собака тонет в зеленом океане; но это была всего лишь ее оболочка. Это были ее плоть и кости — материальная Сюзи. Сама Сюзи — ее сущность — была в другом месте...
Вилли Кених успел купить билет и подняться на борт самолета “Британия Эйруейо, который улетал в тринадцать тридцать в Гартвик. На борту самолета он попытался расслабиться, но обнаружил, что это невозможно. Немец подсчитывал, сколько времени займет путь из Гартвика до дома Вятта. Такси, если он хорошенько заплатит водителю, доберется туда менее, чем за два часа. Это значило, что через четыре часа он будет точно знать, в чем была беда.
Только в одном он был уверен полностью; беда была. Что еще мог означать голос, мысленный голос Гаррисона, телепатически зовущий его? И думая об этом, Кених понял, почему он кутил всю прошлую ночь. Причиной этому тоже был Гаррисон: Кених понимал, что происходит что-то жутко неладное и что Ричард Гаррисон был сейчас в самой гуще событий. Очень хорошо, приказы или не приказы, но Кених должен сейчас же вернуться в Англию и выяснить, что происходит, привести все в порядок, если это вообще возможно. Если с Гаррисоном что-нибудь случится, тогда, Господи, не покинь того, кто за это в ответе.
А теперь кто будет отвечать? Кених тер пальцами подбородок и хмурился долго и мрачно, с самого начала полета до конца он сидел, думая свои плохие мысли...
В тот же момент Гаррисон почувствовал еще чье-то присутствие на краю окаменевшего леса, которое донеслось до него, как дыхание свежего воздуха в сердце горячей пустыни. Он почувствовал, как какое-то сознание касается его сознания, почувствовал тепло любви, превосходящей любовь всех других, любви этого — чужака? — к нему, и ощутил благодарность — чувство необыкновенно яростной силы.
В этот момент он также понял, что его время кончилось. Огромные кошки приближались к нему, их зубы и лапы нацелились на него. Они были на нем, да, но на них свалилась огромная черная тень, которая двигалась и разила, как черная молния; создание еще более свирепое, чей силой была, любовь, более могущественная, чем мстительная ненависть, направлявшая тигров-зомби.
Как нереальна она была — совершенно нетвердая, эфемерная, — в то же время, как это было ни парадоксально, она действовала, как коса против зрелых злаков. И Гаррисон узнал ее, вспомнил ее из того другого Мира, где когда-то он жил сам.
— Сюзи! — задохнулся он, и огромная черная собака-привидение беспокойно заскулила, прежде чем зарычать и вцепиться в горло испуганной кошке. Хотя тигры отбивались от нее огромными клыками и лапами, у них было мало шансов победить это привидение. Ее преимущество было в том, что там, где она кусала, они чувствовали это, в то время как для их лап она была эфемерным дымком. И наконец вся их свора разлетелась; и высоко подпрыгивая, с болтающимися головами, они слились вместе, сжались, стали плоскими, возвращаясь обратно в розовую стену как маленький узор в виде котенка, пойманного в навечно замороженный коралл.
Только тогда собака-привидение на самом деле расслабилась и легла рядом с Гаррисоном, ее глаза были двумя золотыми блуждающими огоньками в голове из черного дыма. Привидение и ничего больше, но обладающее волей и любовью выше понимания земного человека. Когда она лежала, положив голову на колени Гаррисона, он чувствовал ее вес, но когда он хотел потрепать ее по голове, его рука прошла сквозь нее, как будто через черное зеркало воды. Но он знал ее силу, силу ее привязанности, и это подбодрило его.
Она будет его спутницей в поиске, разнюхивая путь, ведущий к концу этого путешествия. Воспрянув духом, он поднялся и вышел из пещерки; и Сюзи была рядом, у его ног.
— Поднимись, — скомандовал он Машине.
Психомех выправился и полетел, не касаясь пола. Гаррисон забрался на Машину и позвал Сюзи занять место за ним. Она уселась там, и, несмотря на ее бестелесность, он чувствовав ее тяжелую лапу на своем плече. Хотя она была всего лишь привидением собаки, ее частое дыхание согревало ему шею, когда они ехали на Машине прочь из кораллового леса под ночным, цвета индиго, небом и бриллиантовыми звездами.
С новыми силами Гаррисон направлял массивную махину к дальнему блеску рассвета; он каким-то образом понял, что путь не будет теперь долгим, и задавал себе вопрос, каким будет конец пути...
Кених был доволен, как таксист выполнил свою работу. Он заплатил ему, добавив большие чаевые, вошел в дом хозяина и опросил слуг. Сначала он хотел сразу отправиться в дом Вятта, но за последние три часа он изменил решение, что если.., предположим.., как он мог быть уверен, что то, что он испытал, было по-настоящему? Возможно, это было вызвано его собственным страхом за благополучие Гаррисона? И что будет, если он зря ворвется в эксперимент, в который Гаррисон добровольно включился? В этот необходимый эксперимент, если когда-либо гороскопам Адама Шенка было суждено подтвердиться, если когда-либо Томасу Шредеру было суждено рискнуть вернуться и возродиться в теле и сознании Гаррисона...
Слуги не успокоили его: Гаррисон покинул дом рано утром в воскресенье; мистер Вятт отвез его на машине. Перед отъездом хозяин предупредил их, что он может отсутствовать целую неделю. Они не должны были беспокоиться, а ждать встречи с ним. Хозяйка дома уехала в то же утро, вернулась вечером, этим утром она снова уехала. Она взяла свой автомобиль, красный “форд Капри”. Это все, что они могли рассказать.
Кених поблагодарил их, сказал, что все в порядке, и что они не должны беспокоиться. Он возьмет “мерседес”, и не знает, когда вернется; его тоже надо ждать, когда он появится. Затем он вышел в гараж...
В светящемся рассветном воздухе Гаррисон увидел его, квадратного и приземистого, стоявшего в вышине, на взметнувшейся скале, наверху отвесного, со срезанной вершиной, пика, расплывчатый силуэт, как догорающее изображение, которое с морганием не исчезло, но, казалось, дымилось и тлело на сетчатке глаза.
И все же образ был неполным. Гаррисон вспомнил эту сцену из какого-то прежнего времени и понял, что чего-то не хватает. Машины? Да, машины. Не такой, как эта Машина, нет, но тем не менее машины. Блестящей и серебристой.
...Автомобиля? Да, автомобиля. “М..., мерседеса”!
Воспоминания хлынули в сознание Гаррисона. О Кенихе, о большом серебристом “мерседесе” с двусторонней системой управления. Он снова прищурил глаза, глядя на фигуру на высоко врезающейся в небо скале. Кених, один. Кених, как мираж, как образ.
Гаррисону пришла мысль.
Сюзи, доберман-пинчер, достаточно осязаемая, чтобы он мог почувствовать ее, когда она прижималась к нему, была всего лишь собакой-привидением, воплощением существа из другого мира или жизни. Кених тоже. Очень хорошо, если Гаррисон смог вызвать эти образы живых существ силой своего сознания, если он смог притащить их из другого Мира, — сможет ли он так же вызвать образ неживого объекта? Кених был неполон без автомобиля, как картина без рамы.
Гаррисон зажмурил глаза.., и когда в следующий раз он открыл их, еще дрожавшие очертания серебристого “мерседеса” виднелись за более темным силуэтом мужчины, который сейчас махал Гаррисону и делал знак вытянутой рукой.
Вот этого-то Гаррисон и ждал, — этого знака. Теперь он знал наверняка, что был близок к концу поиска, что Кених указывает путь к его последней цели.
За Кенихом теперь расстилались долины и океаны, которые Гаррисон видел прежде во снах, населенные ящерицами земли с необычной растительностью и причудливыми скальными образованиями. За Кенихом также высились покрытые облаками вершины залитых лунным светом гор и серебристые озера Левиафана. Но впереди.., впереди ждал извилистый горный перевал, над которым, широко расставив нот и уверенно показывая путь, стоял Кених.
Путь через перевал. Путь к последнему противостоянию.
Гаррисон помахал в ответ фигуре на скале и въехал на Машине на извилисто закручивающийся перевал. А позади Кених и автомобиль медленно растаяли в дрожащей дали. А за перевалом...
За перевалом к берегу, омываемому огромным черным маслянистым озером, спускался лес мертвых деревьев-скелетов. А на середине озера неясно вырисовывалась черная скала, и построенный на ней черный замок блестел как уголь или черный янтарь.
И где-то в этом замке была Черная Комната с запретной тайной. И в открытии этой тайны заключался конец поиска.
А также конец человека, который был Ричардом Гаррисоном.
Глава 17
Устраиваясь на песчаном полу и натягивая капюшон армейской куртки на голову, Гаррисон рассматривал органические, с прожилками, узоры на стенах. Его тело казалось отчаянно уставшим, в то время как сознание, напротив, было воодушевлено взрывами ярких впечатлений и полетом парящей фантазии. Что-то было у него в крови — какой-то чертенок искажения в его мозгу, — что-то, вызывающее калейдоскоп лихорадочных образов, которые просто не давали ему уснуть. Даже узоры на розово-светящихся стенах, когда он глядел на них, принимали живые формы, один из них...
Был котенком! Котенком со сломанной шеей...
Много лет назад, в другом мире, был такой же котенок. Гаррисон вспомнил его сейчас. Котенок был его любимцем, и когда Гаррисон сильно провинился, вернее, потому что он сильно провинился, — котенка убили. И его сломанная шея, его смерть были виной Гаррисона. Его виной.
Да, он помнил потерю... Тигра! Тигра, маленького Тигра.
И котенок на розоватой стене был точно таким, как его Тигр, и шея у него была изогнута под прямым углом, а розовый язык болтался, как тогда у мертвого Тигра.
Гаррисон сел, мурашки побежали у него по спине. Он ощущал, что что-то грядет, но ничего не мог поделать.
Фигурка котенка на стене вдруг начала увеличиваться, стала трехмерной, разрастаясь во всех направлениях и принимая форму.., тигра!
Тигр, переживающий агонию от сломанной, свернутой шеи, но больше не мертвый. Тигр-зомби, и Гаррисон был виноват в страдании этого существа.
Его преступление. Его вина. Его наказание!
Животное выпрыгнуло из стены и налетело на Гаррисона, желтые глаза сверкали, огромные челюсти щелкали. Гаррисон откатился, используя инерцию движения зверя, чтобы протолкнуться через вход в маленькую пещерку и спрятаться за Психомехом. Тигр, царапая когтями, приземлился на все четыре лапы, его голова неуклюже болталась. Он повернулся мордой к Гаррисону. И теперь в розоватом сиянии стен Гаррисон насчитал еще дюжину таких зверей или, по крайней мере, дюжину пар диких глаз. И все они была полны боли, ненависти и мести. Они, как один, крадучись, подбирались к нему.
Загнанный в ловушку, Гаррисон отчаянно искал выход. Телепортация? Нет, потому что если у нею и найдутся силы телепортироваться, то он попадет всею лишь в другое место внутри этою коралловою лабиринта, и он знал, что огромные кошки будут ждать ею там. Левитация? Не может быть и речи, потому что потолок пещеры над головой был сплошной твердой массой, без единого просвета. Но...
Тигры прыгнули на него. Они прыгнули, как один, их головы ужасно болтались, смертоносные лапы выпустили когти.
Гаррисон поднял Машину с розового песчаного пола и закрыл ею вход в пещерку, удерживая ее там, пока тигры ревели в агонии, наваливаясь скребущим, царапающим, кусающим весом на нее. Они пытались выбить Психомех и таким способом добраться до него, и вдруг Гаррисона охватил панический страх, когда он понял, что экстрасенсорные силы убывают. И действительно, он с напряжением удерживал Психомех в таком положении. Что-то ослабляло его, и он уже не мог так легко пользоваться левитацией.
Более того, совершенно сюрреалистический характер происходящего проявлялся теперь более резко. Иначе говоря, он в первый раз почувствовал себя не в своей тарелке в этом измерении лихорадочных снов. Очень немногое из того, что он сейчас переживал, казалось теперь реальным. Он все еще понимал, что находится в снах и кошмарах, да, но он также туманно осознавал, что это не было его естественным местом. Короче говоря, он чувствовал, что переживает кошмар в кошмаре, очень плохую поездку по странной чужой земле, — вот чем в точности был этот случай! АСД в его организме работал, чтобы подчеркнуть то, что он находится в другом мире. И нисколько не сомневаясь, что это была совершенно чужая среда обитания, он ясно понимал, что ею шансы выжить здесь действительно очень малы.
Вот почему, пока у него оставались какие-то экстрасенсорные силы, он инстинктивно напряг сознание и послал SOS на другой уровень существования, в тот мир за пределами его психики, внешний мир, где он когда-то жил.
SOS, мысленный крик о помощи, телепатический сигнал бедствия, который кто-то где-то каким-то образом должен услышать.
Иначе Гаррисон обречен...
* * *
Десять минут пополудни. В клетке из стали и бетона в питомнике в Мидхесте Сюзи обезумела. Она вдруг стала метаться, все ломая в клетке, и высоко прыгать, воя, как банши — дух, предвещающий смерть. За несколько мгновений она превратилась из тихого печального животного в дикого зверя. Ее глаза навыкате налились кровью, клыки покрылись пеной, а ее вой леденил душу.Через несколько минут Сюзи рухнула в углу совсем без сил, дрожащая и скулящая, ее грудь поднималась и опускалась, бока покрылись пеной. Похоже, в этом приступе сумасшествия она сожгла всю свою энергию, вот так внешне выглядела она, пытаясь выполнить свой план.
Смотритель, привлеченный ее припадком, подбежал к двери клетки и, задыхаясь, стал что-то говорить по своему мобильному телефону. Вскоре появилась одетая в защитный костюм фигура со шприцем в руке. Поведение Сюзи в прошлую среду было взято на заметку, и этот внезапный рецидив не был таким уж неожиданным. Если оставить его без внимания, собака могла легко покалечиться, поэтому ей следовало сделать успокаивающий укол. Но доберман-пинчер — это доберман-пинчер, а не крошечный терьер или надушенный пекинес, с которыми справиться не представляет труда.
Когда засов на двери ее клетки отодвинули, глаза Сюзи резко открылись, она словно хотела вскочить, а затем снова упала на бок. Но как только дверь открылась, она вылетела из своего угла, как черная пуля, пролетев прямо между ногами смотрителя со шприцем и опрокидывая его. В следующий миг она была вне клетки. Затем Сюзи все быстрее и быстрее понеслась прочь между рядами клеток, заставляя всех собак лаять и выть.
Она бежала вдоль улицы клеток. В дальнем конце появились смотрители, державшие в руках шесты с петлями, Сюзи замедлила бег, оценивая положение. За ней — бегущие и кричащие люди. Впереди — эти смотрители, специалисты, которые сразу же поймают ее. Она запрыгнула на край тачки, собралась с силами и прыгнула на проволочную крышу питомника. К счастью, проволока была толстая и прочная; она немного пружинила под весом собаки. Сюзи вприпрыжку бежала над клетками, а затем спрыгнула на землю на дальней стороне.
С высоты она видела высокую проволочную изгородь, вьющуюся полукругом по периметру всего питомника. Изгородь заканчивалась у поросшего камышом озера, за которым виднелся густой лес. Низко припадая к земле, Сюзи побежала к озеру. Ее чувство направления влекло ее на запад, а озеро находилось на севере. Она бежала, скуля, отчаянно сопротивляясь желанию повернуть на запад. Тогда ей пришлось бы перепрыгивать через высокую изгородь. Нет, она должна сначала переплыть озеро, а затем можно будет сменить курс.
На запад, в ответ на зов Гаррисона, отголоски которого эхом отдавались в ее голове; этот отчаянный крик о помощи, этот возлюбленный голос, зовущий ее из ниоткуда.
Она откликнется на этот зов или умрет, пытаясь это сделать...
* * *
Прошлой ночью Вилли Кених устроил попойку. Он выпил столько пива и шнапса, что самые отъявленные пьяницы показались бы, по сравнению с ним, новичками, и побывал во всех заведениях, начиная от “дешевого ресторана” и “бара” через “ночной клуб” до самого дорогого борделя в Рипербане. Там, все еще пьяный, как какая-то ненасытная, работающая на алкоголе машина, он, в конце концов, выбрал себе женщину и в два тридцать утра увел ее наверх.Хотя он плохо помнил, что было дальше, он заплатил за ее услуги, а утром, в девять тридцать, проснулся с ясной головой, хотя и немного пересохшим горлом, — такой уж был железный организм Кениха.
Девица с радостью согласилась провести с ним весь остаток дня, так как он лениво занимался любовью и в то же время заказывал в невообразимом количестве шампанское, шнапс, хрустящее печенье, мед и кофе с коньяком, — последнюю привычку он перенял у Гаррисона. Лицо Кениха все еще было покрыто щетиной, и он уже совсем было решил пойти умыться и побриться, когда, где-то около полудня, вдруг сел, выпрямившись, в просторной витиевато украшенной двуспальной кровати.
— Вилли! — повторил голос в его голове. — Вилли, помоги!
У Кениха заледенела кровь, и он содрогнулся. Голос был настоящим, кристально чистым.
— Вилли? — поинтересовалась девушка, касаясь его плеча и побуждая начать.
— Тихо! — резко ответил он, напряженно прислушиваясь. Ничего не было слышно. Он повернулся к голой девушке, лежавшей раскинувшись поверх покрывал. — Ты слышала.., что-нибудь?
Она поглядела в недоумении, поджала губы и покачала головой.
— Ничего. А что я должна была слышать? И почему ты такой холодный? Боже, да ты совсем замерз! Иди-ка, дай я согрею тебя.
Он отстранил ее, спустил ноги с кровати и принялся одеваться.
— Вызови такси.
— Но, Вилли, — запротестовала она, хмурясь и закусывая губу. — Ты сказал, что берешь меня на весь день, и, к тому же, еще не заплатил.
— Сколько? — рассеянно спросил он. — За день...
— Триста немецких марок, но...
Он вытащил бумажник, и она замолчала, наблюдая, как он извлекает и бросает на постель три банкноты по пятьдесят немецких марок.
— Вот, — сказал он, — за пол дня.
— Эй! — Она взяла деньги. — Ты играешь не по правилам, Вилли. Ты сказал за день, а заплатил за...
— Это мои правила, — сказал он ей, направляясь в ванную. — Теперь будь хорошей девочкой и вызови мне такси.
— Дерьмо! — чуть слышно произнесла девица. Она снова закусила губу, поколебалась мгновение и потянулась к тайной кнопке за желтой сатиновой обшивкой у изголовья кровати. Здесь был человек специально для таких, кто хотел играть по своим правилам. Карл убедит этого стриженого в обратном. Она вздрогнула, касаясь кнопки. Карл был чудовищем. Жаль, но.., правила есть правила.
Когда Кених вышел из ванной, Карл уже ждал его. Он был гораздо выше Кениха, где-то семьдесят пять дюймов росту, с блестящими голубыми глазами-щелками и тонкими прямыми бровями. Его лицо было угловатым и серым с бледным шариком носа, который казался совершенно не на месте над скривленным усмехающимся ртом.
С первого же, почти небрежного взгляда Кених заметил все это, как и то, что Карл был из тех людей, которые получали удовольствие, причиняя боль другим. О, да, Карл был подлецом или, по крайней мере, Карл думал, что был таковым. Но Кениху нравились подлецы. Чем подлее, тем лучше.
Его второй взгляд, также обманчиво небрежный, дополнил картину. Одетый в черную рубашку с воротом поло и черный костюм вышибала прислонился спиной к стене около единственной двери комнаты. Путь Кениха лежал через эту дверь...
Карл решил, что с Кенихом что-то не так. Он ел глазами грузного мужчину, а Кених, казалось, едва ли замечал его присутствие в комнате. Значит так: этот парень притворяется, что Карл не существует, словно тот какая-то мелочь, вообще недостойная внимания. Карл мрачно кивнул про себя: ну, он достаточно скоро узнает, что Карл здесь.
— Вы должны этой леди деньги, — произнес он наконец охрипшим до шепота голосом. Левой рукой, унизанной кольцами, он надел на правую латунный кастет, превративший правый кулак в шар. — Я думаю, вам лучше заплатить.
Кених застегнул до конца молнию и выступил вперед.
— Как тебя зовут, сынок? — спросил он небрежно, почти беззаботно.
— Что? — посмотрел тот, сбитый с толку. Каким бы ни был Карл, но соображал он туго. Так невинно преподнесенный вопрос Кениха вывел его из равновесия. — Меня зовут Карл, моя работа...
— О, я знаю, чем ты занимаешься, — сказал Кених. — А тебе нравится заниматься любовью?
— Что? — челюсть Карла отвисла. Теперь он заметил настоящую величину Кениха, его огромный вес и непомерную силу при явно кошачьих движениях. И Кених был только в двух шагах от него и продолжал приближаться. — Нравится ли мне..?
— Пошел вон с моей дороги, Карл, — сказал Кених очень тихо, — пока ты еще можешь трахаться.
Лицо Карла превратилось в злобную маску, и он начал выполнять молниеносное движение, но Кених уже двигался. Он ударил Карла под сердце правым кулаком. В то же время его левая рука, как тиски, сжала правое запястье того, а левое колено, как молот, ударило в пах. Все это произошло в одно мгновение; а в следующий миг, когда искаженное лицо Карла и открытый рот дернулись вперед, голова Кениха уже встречала их. Кровь и зубы полетели в разные стороны, и Карл стал, давясь, заваливаться на один бок. Кених нежно позволил ему опуститься на пол и отпустил его, затем выпрямился, быстро пробежался пальцами по коротко стриженым, взлохмаченным волосам. Почти беззвучно он проворчал себе поздравление.
Девушка, которая, казалось, была парализована до этого мгновения, вдруг резко вздохнула.
— Если ты закричишь, — сказал ей Кених, его голос был холодным и хриплым, как звук напильника по стеклу, — я покалечу тебя. И всю оставшуюся жизнь ты будешь непригодна для своего ремесла. — Его взгляд был очень тяжелым и выразительным.
Она медленно, совершенно беззвучно, выпустила воздух из легких.
— Сейчас я ухожу. Будь хорошей девочкой и больше не поднимай шума. А в следующий раз, когда клиент захочет такси, ты вызовешь ему, договорились?
Он вышел, оставив дверь открытой.
* * *
Помощь была в пути, и Гаррисон знал это, — на его зоб ответили. Слабые отголоски других сознаний коснулись его сознания., поддерживая и говоря: “Держись, держись, мы идем!” Другие сознания, да, и одно из них меньшие — или больше? — чем человеческое. Это было теплое, любящее сознание, боготворящее, посвященное ему. Человечность? Гаррисону было все равно. Друг есть друг. Только этот друг должен поторопиться, или все будет потеряно.Пока Гаррисон держал осаду тигров, он понял, что его сила быстро убывает, что громада Машины потихоньку скользит от того места у входа в пещеру, где он старался удержать ее. А тигры, словно их вело нечто большее, чем просто животный инстинкт, продолжали обрушивать свой вес на металлическую и пластмассовую спину Машины, царапая ее, чтобы найти просвет и ворваться, в пещерку Гаррисона.
— Придите! — мысленно кричал он в Другой Мир. — Придите быстрее.., придите сейчас.., если вы вообще собираетесь спасти меня.., сейчас...
Но посылая этот телепатический SOS, он еще больше ослаблял себя, и просвет между Машиной и верхом сводчатого входа в пещерку заметно расширялся. Гаррисон мгновенно заметил желтые глаза в розовом коралловом свечении и клыки, с которых теперь капала слюна. Когти, как стальные крюки, скребли у входа, и тяжелое рычание боли и ненависти наполняло пещеру эхом, урчанием животного грома...
* * *
Сюзи мчалась к поместью Вятта по прямой. Она услышала второй SOS Гаррисона, и ее огромное сердце подпрыгнуло. От Гаррисона ее еще отделяли несколько миль, она знала это, но в то же время понимала, что он нуждается в помощи сейчас.Сюзи остановилась, вытянула голову вперед и принюхалась, затем заскулила, а все ее тело задрожало. Ее уши, сначала вставшие, медленно опустились. Она повалилась в высокую траву и тяжело задышала.
Гаррисон звал ее. Он звал ее на помощь, и она должна ответить на этот зов сейчас — но как? Если бы только она могла оказаться с ним, встретить любую опасность бок о бок с...
Связь между Сюзи и Гаррисоном укреплялась, пренебрегая земными законами науки и природы. В своем сознании Сюзи вынюхивала его и обнаружила, что он в страдании и ужасе. И в сбоем, сознании она ринулась к нему, полетела на телепатических крыльях, чтобы вместе с ним противостоять монстрам его подсознания.
Ее тело, явно ненужное сейчас, лежало там, в поле летней травы, которую шевелил ветерок, так что со стороны можно было представить, что собака тонет в зеленом океане; но это была всего лишь ее оболочка. Это были ее плоть и кости — материальная Сюзи. Сама Сюзи — ее сущность — была в другом месте...
Вилли Кених успел купить билет и подняться на борт самолета “Британия Эйруейо, который улетал в тринадцать тридцать в Гартвик. На борту самолета он попытался расслабиться, но обнаружил, что это невозможно. Немец подсчитывал, сколько времени займет путь из Гартвика до дома Вятта. Такси, если он хорошенько заплатит водителю, доберется туда менее, чем за два часа. Это значило, что через четыре часа он будет точно знать, в чем была беда.
Только в одном он был уверен полностью; беда была. Что еще мог означать голос, мысленный голос Гаррисона, телепатически зовущий его? И думая об этом, Кених понял, почему он кутил всю прошлую ночь. Причиной этому тоже был Гаррисон: Кених понимал, что происходит что-то жутко неладное и что Ричард Гаррисон был сейчас в самой гуще событий. Очень хорошо, приказы или не приказы, но Кених должен сейчас же вернуться в Англию и выяснить, что происходит, привести все в порядок, если это вообще возможно. Если с Гаррисоном что-нибудь случится, тогда, Господи, не покинь того, кто за это в ответе.
А теперь кто будет отвечать? Кених тер пальцами подбородок и хмурился долго и мрачно, с самого начала полета до конца он сидел, думая свои плохие мысли...
* * *
У Гаррисона не было больше сил, держаться. Со стоном отчаяния он ослабил мысленный захват Машины, которая немедленно упала наружу, перевернулась на бок, унося с собой несколько больших кошек и давя их. Остальные отпрыгнули в сторону и, победно рыча, бросились ко входу в пещеру Гаррисона. Одним последним ударом экстрасенсорной энергии Гаррисон откинул двух из них и ударил о розовую с прожилками колонну. Но когда эти двое упали оглушенные, другие неотвратимо бросились к нему.В тот же момент Гаррисон почувствовал еще чье-то присутствие на краю окаменевшего леса, которое донеслось до него, как дыхание свежего воздуха в сердце горячей пустыни. Он почувствовал, как какое-то сознание касается его сознания, почувствовал тепло любви, превосходящей любовь всех других, любви этого — чужака? — к нему, и ощутил благодарность — чувство необыкновенно яростной силы.
В этот момент он также понял, что его время кончилось. Огромные кошки приближались к нему, их зубы и лапы нацелились на него. Они были на нем, да, но на них свалилась огромная черная тень, которая двигалась и разила, как черная молния; создание еще более свирепое, чей силой была, любовь, более могущественная, чем мстительная ненависть, направлявшая тигров-зомби.
Как нереальна она была — совершенно нетвердая, эфемерная, — в то же время, как это было ни парадоксально, она действовала, как коса против зрелых злаков. И Гаррисон узнал ее, вспомнил ее из того другого Мира, где когда-то он жил сам.
— Сюзи! — задохнулся он, и огромная черная собака-привидение беспокойно заскулила, прежде чем зарычать и вцепиться в горло испуганной кошке. Хотя тигры отбивались от нее огромными клыками и лапами, у них было мало шансов победить это привидение. Ее преимущество было в том, что там, где она кусала, они чувствовали это, в то время как для их лап она была эфемерным дымком. И наконец вся их свора разлетелась; и высоко подпрыгивая, с болтающимися головами, они слились вместе, сжались, стали плоскими, возвращаясь обратно в розовую стену как маленький узор в виде котенка, пойманного в навечно замороженный коралл.
Только тогда собака-привидение на самом деле расслабилась и легла рядом с Гаррисоном, ее глаза были двумя золотыми блуждающими огоньками в голове из черного дыма. Привидение и ничего больше, но обладающее волей и любовью выше понимания земного человека. Когда она лежала, положив голову на колени Гаррисона, он чувствовал ее вес, но когда он хотел потрепать ее по голове, его рука прошла сквозь нее, как будто через черное зеркало воды. Но он знал ее силу, силу ее привязанности, и это подбодрило его.
Она будет его спутницей в поиске, разнюхивая путь, ведущий к концу этого путешествия. Воспрянув духом, он поднялся и вышел из пещерки; и Сюзи была рядом, у его ног.
— Поднимись, — скомандовал он Машине.
Психомех выправился и полетел, не касаясь пола. Гаррисон забрался на Машину и позвал Сюзи занять место за ним. Она уселась там, и, несмотря на ее бестелесность, он чувствовав ее тяжелую лапу на своем плече. Хотя она была всего лишь привидением собаки, ее частое дыхание согревало ему шею, когда они ехали на Машине прочь из кораллового леса под ночным, цвета индиго, небом и бриллиантовыми звездами.
С новыми силами Гаррисон направлял массивную махину к дальнему блеску рассвета; он каким-то образом понял, что путь не будет теперь долгим, и задавал себе вопрос, каким будет конец пути...
* * *
Шестнадцать двадцать.Кених был доволен, как таксист выполнил свою работу. Он заплатил ему, добавив большие чаевые, вошел в дом хозяина и опросил слуг. Сначала он хотел сразу отправиться в дом Вятта, но за последние три часа он изменил решение, что если.., предположим.., как он мог быть уверен, что то, что он испытал, было по-настоящему? Возможно, это было вызвано его собственным страхом за благополучие Гаррисона? И что будет, если он зря ворвется в эксперимент, в который Гаррисон добровольно включился? В этот необходимый эксперимент, если когда-либо гороскопам Адама Шенка было суждено подтвердиться, если когда-либо Томасу Шредеру было суждено рискнуть вернуться и возродиться в теле и сознании Гаррисона...
Слуги не успокоили его: Гаррисон покинул дом рано утром в воскресенье; мистер Вятт отвез его на машине. Перед отъездом хозяин предупредил их, что он может отсутствовать целую неделю. Они не должны были беспокоиться, а ждать встречи с ним. Хозяйка дома уехала в то же утро, вернулась вечером, этим утром она снова уехала. Она взяла свой автомобиль, красный “форд Капри”. Это все, что они могли рассказать.
Кених поблагодарил их, сказал, что все в порядке, и что они не должны беспокоиться. Он возьмет “мерседес”, и не знает, когда вернется; его тоже надо ждать, когда он появится. Затем он вышел в гараж...
* * *
Кених!В светящемся рассветном воздухе Гаррисон увидел его, квадратного и приземистого, стоявшего в вышине, на взметнувшейся скале, наверху отвесного, со срезанной вершиной, пика, расплывчатый силуэт, как догорающее изображение, которое с морганием не исчезло, но, казалось, дымилось и тлело на сетчатке глаза.
И все же образ был неполным. Гаррисон вспомнил эту сцену из какого-то прежнего времени и понял, что чего-то не хватает. Машины? Да, машины. Не такой, как эта Машина, нет, но тем не менее машины. Блестящей и серебристой.
...Автомобиля? Да, автомобиля. “М..., мерседеса”!
Воспоминания хлынули в сознание Гаррисона. О Кенихе, о большом серебристом “мерседесе” с двусторонней системой управления. Он снова прищурил глаза, глядя на фигуру на высоко врезающейся в небо скале. Кених, один. Кених, как мираж, как образ.
Гаррисону пришла мысль.
Сюзи, доберман-пинчер, достаточно осязаемая, чтобы он мог почувствовать ее, когда она прижималась к нему, была всего лишь собакой-привидением, воплощением существа из другого мира или жизни. Кених тоже. Очень хорошо, если Гаррисон смог вызвать эти образы живых существ силой своего сознания, если он смог притащить их из другого Мира, — сможет ли он так же вызвать образ неживого объекта? Кених был неполон без автомобиля, как картина без рамы.
Гаррисон зажмурил глаза.., и когда в следующий раз он открыл их, еще дрожавшие очертания серебристого “мерседеса” виднелись за более темным силуэтом мужчины, который сейчас махал Гаррисону и делал знак вытянутой рукой.
Вот этого-то Гаррисон и ждал, — этого знака. Теперь он знал наверняка, что был близок к концу поиска, что Кених указывает путь к его последней цели.
За Кенихом теперь расстилались долины и океаны, которые Гаррисон видел прежде во снах, населенные ящерицами земли с необычной растительностью и причудливыми скальными образованиями. За Кенихом также высились покрытые облаками вершины залитых лунным светом гор и серебристые озера Левиафана. Но впереди.., впереди ждал извилистый горный перевал, над которым, широко расставив нот и уверенно показывая путь, стоял Кених.
Путь через перевал. Путь к последнему противостоянию.
Гаррисон помахал в ответ фигуре на скале и въехал на Машине на извилисто закручивающийся перевал. А позади Кених и автомобиль медленно растаяли в дрожащей дали. А за перевалом...
За перевалом к берегу, омываемому огромным черным маслянистым озером, спускался лес мертвых деревьев-скелетов. А на середине озера неясно вырисовывалась черная скала, и построенный на ней черный замок блестел как уголь или черный янтарь.
И где-то в этом замке была Черная Комната с запретной тайной. И в открытии этой тайны заключался конец поиска.
А также конец человека, который был Ричардом Гаррисоном.
Глава 17
На маленьком, поросшем деревьями, холме, возвышавшимся над жилищем Гаррисона в Суссексе, в невысокой траве, под опущенными ветками куста лежал Кевин Коннери, наблюдая в бинокль за входной дверью дома. От возбуждения его дыхание было резким и прерывистым. Он ждал здесь уже три дня и ночи, пока наконец человек, самый ненавистный из всех на белом свете, не вернулся. Несколько минут назад Вилли Кених вошел в дом, но для Коннери каждая из этих минут показалась часом.