Мысли и планы мешали ему заснуть. Из щели приоткрытого окна в комнату проникали свежий воздух и шуршащие ночные звуки. Комнату уже осветили первые соломенные лучи утра, когда он наконец погрузился в беспокойный сон. Так началось повторение событий предыдущего дня. Он вновь переживал во сне то, что ему не удалось пережить наяву.
Глава третья,
Директор Сувисумпело бросил на Йере пронизывающий взгляд инквизитора, но ничего не сказал. Затем поднялся, приблизился к писателю, стоявшему в дверном проеме, и вдруг повернулся к нему спиной. Затылок у него был массивен и красен, словно шляпка мухомора. Вдоль и поперек его пролегли складки благополучия. Спустя мгновение директор снова развернулся фасадом к писателю, расставив ноги подобно заглавной букве «А». Нос цвета красной меди неоспоримо свидетельствовал о превосходстве коньяков высшего сорта над остальными и о зарождающейся болезни печени Тройной подбородок наводил на мысль о персонажах кисти художника эпохи Возрождения Наконец он медленно произнес:
– Рекомендации моего племянника для меня пустой звук. Он, с позволения сказать, хуже моей тещи: какой-то странный дурак или, точнее, сумасшедший. Одно время ему всюду чудился запах гнилой селедки, а теперь его преследуют таинственные голоса. Муравьи завелись у него в мозгах, вот он и бежит за границу Якобы отдыхать, хотя и дня не проработал Поэтому рекомендациям этого мальчика верить нельзя Но если у вас есть литературные наклонности, вы не пьете, не воруете и способны продавать, то попытаться можно Директор Сувисумпело закончил свой пространный монолог и сел.
– Спасибо, – робко прошептал Йере.
– За что? Вопрос еще не решен. Первому встречному мы не доверим заведовать рекламой мыловаренной фабрики «Чудный аромат». На эту должность претендентов много. Все вы пройдете испытания. А что касается рекомендаций– Да, я уже вам сказал, какое придаю им значение.
Йере уже готов был отказаться от своей затеи, но в этот момент открылась дверь и личный секретарь директора пригласил его в комнату, отведенную для экзамена. Здесь уже томились в ожидании два подопытных кролика. Один из них – магистр, многообещающий химик Вяхякуккула, а другой – лейтенант в отставке Лаулаяйнен, который до сих пор не удержался ни на одной должности.
Господин секретарь, в прошлом проявивший недюжинные способности в должности ученика пекаря, предложил претендентам сесть за парты. В комнату вошел побагровевший от приступа астмы директор Сувисумпело и погрузился в кресло. Секретарь вынул из папки кипу чистой бумаги и голосом наставника произнес:
– Господа, прошу тишины.
Сувисумпело чихнул, шумно высморкался, затем рыгнул и расстегнул жилет Секретарь раздал претендентам бумагу, карандаши и воскликнул:
– Приступаем к экзаменам! Внимание! Начали!
Воцарилась тишина. Экзаменующиеся посмотрели на экзаменатора, а потом друг на друга. Секретарь выпалил:
– Когда утонул большой танкер? Отвечайте сразу.
Никто не ответил. Шансы претендентов остались равны.
– Кто живет за стеной моей квартиры? – спросил секретарь.
Снова сонная тишина. Экзаменатор ответил сам:
– Конечно, сосед.
Йере почувствовал признаки зарождающейся внутри ярости, направленной против психотехники. Магистр Вяхякуккула думал еще над решением первой проблемы, а лейтенант Лаулаяйнен перочинным ножичком выковыривал грязь из-под ногтей.
Секретарь излучал торжество победы, ибо неоценимая помощь, которую он оказывал фабрике «Чудный аромат», как раз и состояла в умении тонко поставить вопрос Он спросил в третий раз:
– Что может сберегать каждый человек?
Магистр Вяхякуккула записал вопрос и принялся за разработку схемы ответа. По мнению лейтенанта Лаулаяйнена, человек ничего не может сберегать. Йере ответил:
– Дневной свет.
Секретарь растерялся. Директор Сувисумпело с очумелым видом уставился в пол. Его подбородок стал внезапно четырехэтажным. Затем он вопросительно посмотрел на помощника, тот, в свою очередь, выразил мысли шефа вслух:
– Экзамен – не забава. Цель изучения личности – определить, пригоден ли человек для должности Тишина!
Секретарь посмотрел на директора. Тот кивком головы одобрил поведение своего помощника.
– Начинаем письменный экзамен, – объявил секретарь. – За десять минут вы должны написать рекламное объявление для газеты о продукции нашего завода, душистом мыле «Леммикки», на которое почему-то плохой спрос Этот экзамен окончательно решит, кто из вас подходит для должности заведующего рекламой на фабрике «Чудный аромат».
– Что это за мыло? – поинтересовался магистр Вяхякуккула.
– Какой у него запах? – спросил лейтенант.
– Автору рекламы вовсе не нужно что-то знать о товаре, – отрезал секретарь. – Реклама – это тот же продавец, а от продавца требуется лишь уверенность в собственной правоте, а отнюдь не знания.
Лейтенант прищурил глаза, поставил себя на место мужчины, который тайком, через замочную скважину, заглядывает в ванную комнату, и вообразил себя куском душистого мыла в руках красавицы. Магистр Вяхякуккула поковырял в ушах, извлек оттуда кусочки серы, кончиками пальцев скатал их в небольшие шарики и в очередной раз приступил к разработке схемы ответа. Секретарь провозгласил:
– Приготовились, внимание, начали!
Магистр и лейтенант сразу приступили к работе. Йере же, покусывая кончик карандаша, принялся сравнивать директора Сувисумпело с его племянником Ахопалтио. Наконец, когда пролетела добрая половина отведенного времени, он спохватился и начал торопливо что-то царапать на бумаге.
Карандаши выписывали закорючки, в форме которых племянник директора и философ Ахопалтио наверняка нашел бы символику космоса и определил бы типы характеров. Десять минут истекли. Секретарь постучал по столу и объявил урок чистописания законченным.
– Прочитайте ваши сочинения. Прошу по одному. Начнем хотя бы с магистра Вяхякуккула.
Магистр трех степеней поднялся на своих могучих ногах и начал читать текст, явно написанный химиком.
– Мыло в химическом отношении является натриевой солью жирных кислот В качестве сырья для его изготовления используют жиры, жирные кислоты и щелочи, поташный щелок, каустическую соду и ароматические вещества. Жиры – это соединения карбоновых кислот и глицерина. Химическая формула глицерина – С3 Н8 О3…
– Довольно, идиот! – прервал магистра директор Сувисумпело. – Убирайтесь отсюда! Заведующий рекламой из вас не получится.
Пораженный химик попытался в свою защиту сказать, что у него прекрасные оценки по многим предметам и он работал ассистентом у самого А.И.В. химиком и инженером по эксплуатации мыловаренной фабрики, также прачкой в своей семье Директор зарычал на него и предложил бедному магистру убираться туда, откуда он появился на свет. Вяхякуккула вылетел из комнаты, крикнув на прощание:
– Вздор! Я буду жаловаться!
Следом за разочаровавшимся магистром-неудачником настала очередь лейтенанта Лаулаяйнена. Он по-военному щелкнул каблуками и огласил свою литанию, точь-в-точь как приказ по батальону.
– Господин директор, дамы и господа! Мойтесь мылом «Леммикки» фабрики «Чудный аромат»! Девять из десяти кинозвезд моют им руки, лицо, а в бане – и все тело. Вершина жизни – это марш-бросок, но после марша – в обязательном порядке мыло «Леммикки». Приказываю: покупайте сегодня! «Леммикки» обладает стойким ароматом, а на его обертке красивая женщина. Оно подходит и для туалетной комнаты офицерского казино. Этим мылом хорошо мыть и ноги, поскольку оно пенится, как лошадь после хорошей скачки. Приказ начальника рекламы.
– Местами сойдет, – раздраженно выдохнул директор. – Согласен, что в вашем сочинении присутствует уверенность, но марш-бросок и лошадь в пене надо убрать. Идите в приемную, подождите.
– Слушаюсь, господин директор, – ответил лейтенант и, уверенный в победе, чеканным шагом удалился из комнаты.
Настала очередь Йере выступить с речью в пользу «Леммикки». Он устало взглянул на директора и секретаря.
– Читайте! – бросил директор. И Йере начал:
– Прекрасная жрица богини Афродиты, кожа которой была подобна нежнейшему алебастру, нашла свою вечную молодость в мыле, изготовленном из плодов масляничного древа.
Прошли века, прежде чем люди смогли раскрыть тайну ее неувядаемой красоты. Ее раскрыл не Париж и не Голливуд, а мыловаренная фабрика «Чудный аромат», начавшая производить мыло «Леммикки». Сейчас каждая женщина с помощью этого мыла может достичь божественной красоты жрицы богини Афродиты. Оно уничтожает прыщи, веснушки и потливость, делает глаза и разум ясными, фигуру гармоничной, увеличивает притягательную силу женственности. Оно гарантирует каждой женщине прекрасное будущее. Взгляните, чего достигло «Леммикки»: им пользуются уже все артисты. О, «Леммикки»! Ты источник вечной молодости и секрет красоты кинозвезд! Я избираю тебя моим другом, клянусь твоим именем. Кто бы…
– Довольно, остановитесь! – воскликнул директор Сувисумпело. – Производительность нашей фабрики ограничена.
Директор приблизился к Йере и пожал ему руку.
– Рад с вами познакомиться, господин Суомалайнен. Как я уже говорил, я высоко ценю моего племянника, магистра Ахопалтио. Он знает людей, и у него, черт возьми, есть нюх!
Йере еще полностью не осознал того, что говорил директор. Ему редко приходилось встречаться с деловыми людьми. Сувисумпело повернулся к секретарю и официальным тоном произнес:
– Мутикаинен, закажите завтрак на двоих! И выпить!
В голове Йере Суомалайнена произошло, выражаясь языком кинематографистов, короткое затемнение.
Спустя полчаса Йере уже сидел в обществе директора Сувисумпело в ресторане «Кямпи» и предавался радостям жизни. Директор был предельно предупредителен, если позволительно такое выражение о человеке весом в сто сорок килограмм.
– Я люблю стихи, – говорил директор. – В школе я читал «Фенриха Столя» и многое другое. Поэзия – это хорошая реклама. Как говорил Алексис Лейно: цену мы сами себе набиваем…7 Йере готов уже был подхватить «хой лаари лаари ла», но вовремя обратил внимание на исключительную серьезность своего работодателя и вспомнил о том, как перед смертью восхищался собой Нерон: «Какой поэтический талант в моем лице уйдет со мной в могилу!» Йере больше уже не думал о том, что сдал психоаналитический экзамен лишь «со злости». Его мыльная лирика превратилась в продукт мысли, в целеустремленное ее выражение. Сейчас ему оставалось только осознать, что он стал начальником отдела рекламы мыловаренного завода и уже сегодня отправится в Выборг.
После ленча оба господина на минуту заглянули в контору завода, где Сувисумпело передал Йере инструкции, деньги на дорогу и чек на небольшую сумму. При этом не произнес ни слова о всемирном кризисе и безработице. Затем он вложил под мышку новоиспеченного начальника рекламы портфель с документами и приступил к церемонии прощания.
– Я сегодня сообщу в Выборг о вашем приезде. Спросите там инженера завода. Он даст более подробные инструкции и познакомит с предприятием. Да, вот еще что: постоянно поддерживайте связь с нами, с главной конторой, и помните, что руководство завода осуществляется из Хельсинки.
Сувисумпело протянул потную ладонь, напоминавшую кусок парного мяса, и проводил подчиненного до двери. Оставшись один, он взял в руки «псалтырь» мыла «Лем-микки», написанный Йере Суомалайненом, сел в кресло и еще раз с удовольствием прочитал это произведение. Он был совершенно уверен, что новый начальник рекламы сможет распродать этот неудавшийся деготь, который уже неоднократно намеревались смешать с хозяйственным мылом для стирки белья.
Многие люди в поезде расслабляются, ведут себя непринужденно. Застенчивость уступает место сдержанной словоохотливости. Йере почувствовал это уже в самом начале пути. Господин, сидевший напротив него, представился, как только они подъехали к станции Пасила.
– Надеюсь, вы меня знаете?
– К сожалению, нет, – ответил Йере, смутившись.
– Не знаете? – удивился вступивший в средний возраст сосед с бабьим лицом, патетическим голосом, чувственной нижней губой и довольно-таки распутными глазами. – Тогда разрешите представиться: Юхани Суомала, драматург, пионер финской драмы. Все знают мои исторические спектакли и неверную жену, они в равной степени полнокровны, полны страсти и красивы.
Йере тоже назвал себя, но это не произвело ни малейшего впечатления на драматурга – тот слышал лишь один свой голос. Ноздрями Йере почувствовал, что автор исторических драм прибыл на поезд, побывав в кабаке. Он говорил торжественно, но в его речи отсутствовала духовность. На подходе к станции Керава он разнес вдребезги мировую драматургию, раздев ее догола, а начиная со станции Хювинкяя говорил уже только о своем творчестве.
– Моя литературная продукция обширна и прекрасна, да и мощна, как черт, и держится на сценах, как тысячи чертей.
Пассажиры стали поглядывать на спутника Йере. Вагон в мгновение ока превратился в малую копию ада, где ближайшим друзьям писатель-драматург раздавал ласкательные имена. Он был прекрасен, словно сам сатана, красив и грозен, как дьявол, страстен и грешен, будто чертовка.
Йере он не давал вставить и словечка. Тому оставалось только смиренно слушать, изредка нервно подергиваясь и протирая запотевшие очки. Он всегда избегал сильных выражений, с помощью которых финские писатели пытаются спасти свою мужественность. Наконец драматург сменил тему разговора:
– Простите, как вас все-таки зовут? Ах, да, да. А куда вы едете?
– В Выборг.
– В Выборг! Прекраснейшая преисподняя! И я туда же. Получил приглашение на торжества. – Юхани Суомала склонился к Йере, вытянул чувственные губы трубочкой и прошептал: – Там предстоит грандиозный кутеж. Для меня приготовили двух самых красивых женщин Выборга. Трудности жизни многих мужчин происходят от избытка женщин. У меня трудностей нет, а женщин всегда в достатке. Взгляните на мои бицепсы, вот здесь… и здесь… Пощупайте мышцы… Эту… нет, вот эту. Каковы?
– Вы сильный.
– И крепкий! Специально подготовился для Выборга.
– Выборг – город веселый, – заметил Йере немного уставшим голосом.
– Более того. Это город веселья. Это обворожительный ад! Вы же знаете Выборг!
– Я родился там и учился в школе, – простодушно ответил Йере.
– Никогда бы не подумал. У вас типичная морда уроженца губернии Хяме. Я не выношу выходцев из Хяме, хотя сам родился в Тампере. Но в моих жилах течет горячая кровь. Мать моя из рода Хагерти, тех самых красивых Хагерти. Я унаследовал от нее свой художественный талант, а мой брат не признает этого. Он завистлив, занимается производством бумаги, но презирает поэтов, которые пользуются его бумагой. Это составит концовку моей следующей пьесы. Однако послушайте, нам следует вместе пойти на этот торжественный прием. Там будет… – Суомала еще ближе придвинул свою массивную фигуру к Йере и зашептал: -…сотня красивых женщин, из которых я смогу выбрать свою…
Йере поверил, ибо это было сказано шепотом. Драматург сладострастно засмеялся, и его мешкообразные веки задрожали. Через какое-то мгновение Суомала вышел из купе, а когда возвратился, то количество заготовленных для него в Выборге женщин поднялось до тысячи.
– И учтите, – с ударением произнес он, – они самые красивые в мире. Но ведь и я неплохо выгляжу, как считаете? Взгляните на мою грудь и мышцы! – Он стукнул себя кулаком в грудь. – Весь Выборг ждет меня. Там знают, что без меня в Финляндии не было бы ни драм, ни исторических романов.
– Станция Риихимяки, – крикнул в это время проводник, – стоянка восемь минут.
– Финский театр не сможет существовать без моих драматических произведений…
– Пересадка на поезда, следующие на север, – добавил проводник…
– Не мешайте мне, – заметил драматург.
Поезд остановился, и Суомала поспешил в вокзальный ресторан отведать селедки. Йере облегченно вздохнул и остался в вагоне. Прошло семь минут. Йере обнаружил, что на соседней скамейке сидит господин и пытается познакомиться с ним.
– Мы не встречались раньше? – спросил тот.
– Нет, – ответил Йере.
Пролетело восемь минут, а автор драматических произведений все еще не появлялся. Поезд тронулся, Йере беспокойно осмотрелся. И в этот момент господин, сидевший на соседней скамейке, переместился на место Суомала и сказал:
– Господин драматург отстал от поезда. Огромная потеря для Выборга. Разрешите я посижу на его месте?
Йере кивнул. Он высунул голову в окно и увидел Суомала. Тот бежал за поездом и грозил ему кулаками. Однако сила пара победила финскую драму, и бегун отстал. Йере схватил с полки сумку писателя, трость и выбросил все это в окно на железнодорожную насыпь. Издалека послышался знакомый возглас «черт», заглушенный стуком колес поезда. Йере утратил было присутствие духа, но скоро пришел в себя. Закрыл окно и сел на свое место. На вешалке висело светлое пальто Суомала. Йере снял его и изучил содержимое карманов. Ему понравились сигары, способствующие рождению драматических произведений. Он попытался спрятаться за облаком дыма, исходящего от сигары, но человек, перебравшийся на место Суомала, не позволил ему сделать этого и спросил:
– Я могу присесть здесь?
– Пожалуйста.
– У меня и билет есть.
– В этом никто не сомневается.
Состоялось взаимное представление, и через несколько минут сильная личность финской драматургии была полностью забыта. Йере совершенно не огорчился, ибо сейчас он познакомился с доктором Куралуома, ехавшим в Ленинград. Доктор также относился к тем людям, которые с большим удовольствием рассказывают о себе. Когда он увидел, сколь терпеливо выслушивал Йере сентенции Юхани Суомала, то пожелал раскрыть свою душу такому благодарному слушателю.
– Я ученый, – скромно начал он свое выступление, когда поезд добрался до станции Хикия. – Ученые в большинстве являются мучениками своей науки, поскольку верят, что истина и наука – синонимы. Стоит им только отказаться от этого, они становятся богачами и отправляются путешествовать. Поездки обогащают знания человека, исключая, конечно, езду в трамвае в часы пик, где люди мельчают, становятся незначительными. Я обожаю путешествовать. Это придает науке вдохновение.
– Вы, видимо, социолог?
– Нет. Я биолог. Еду в Советский Союз не как социолог, а как естествоиспытатель. Решил выяснить, на каком языке поют там петухи. Я специалист именно в этой области, и будущее представляется мне весьма светлым.
– Вы большой юморист, господин доктор, – льстиво заметил Йере, ибо знал по опыту, что художники и ученые легко поддаются на лесть. Лицо доктора Куралуома помрачнело.
– Ошибаетесь, уважаемый. Юмора во мне меньше, чем волос на голове. К сожалению.
Он погладил свое голое темя, словно оно впервые открылось ему, и через минуту продолжил:
– Область моих исследований пока, как мне представляется, вам незнакома. Но позвольте я просвещу вас?
– С удовольствием, господин доктор.
– Ну-с. Вы наверняка знаете, что вся живность, населяющая земной шар, начиная от вшей и земляных червей вплоть до буйволов и китов, разговаривает исключительно на своем индивидуальном языке? И, что самое удивительное, в каждой стране у нее свой диалект. Эти говоры, конечно, нельзя сравнивать с одухотворенной системой понятия человека, хотя они и выражают различным образом переживания животных. Если диалекты языка животных были бы средствами цивилизованно раскрывающейся сущности, моя исследовательская работа была бы значительно затруднена, ибо лингвисты тут же стали бы утверждать, что существуют западные и восточные диалекты. К счастью, их интересуют только человеческие языковые распри, поэтому мне для беспрепятственной работы нет необходимости обращаться в общество защиты животных.
Доктор Куралуома выражался точно, аккуратно подбирая слова, словно циркулем измеряя их размер и взаимосвязь.
– Область ваших исследований, – искренне заметил Йере, – заинтересовала меня. Вы поистине великий юморист.
Доктор Куралуома рассердился.
– Я еще раз повторяю, я не какой-нибудь пустой юморист, а ученый. В моей жизни я десятилетиями не находил ничего смешного. Последний раз смеялся четырнадцатого июня тысяча девятьсот десятого года, когда мой отец вступил в новый брак (он был вдовцом шесть лет) с одной разведенной госпожой, которая оказалась матерью моей жены. Когда отец стал моим свекром, а я его зятем, тут уж я не мог удержаться от хохота. Сейчас же мне не до смеха, поскольку наши родственные связи настолько запутались, что иногда мне кажется, будто я становлюсь папой своему отцу и дедушкой себе. Однако я не силен в генеалогии. Моя специальность – фонетика животных, и следующей осенью в Хельсинкском университете будет создана такая кафедра.
– Очень интересно, – воскликнул Йере.
– Правда? В таком случае вы первый непосвященный, который оценил мою работу. Судя по всему, вы большой почитатель наук? Отбросим титулы! Анастасиус!
– Йере!
Случилось так, что они стали друзьями еще до приезда в Лахти. Поскольку дружба обязывает к делам, доктор Куралуома вынудил Йере выслушать следующий доклад:
– Дорогой друг, ты знаешь, какие трудности испытывают финские ученые в своей работе. Художников, писателей жалеют, им собирают добровольные пожертвования, воздвигают памятники и надгробные плиты, нам же, ученым, не перепадает и гроша. Когда я в сорок два года защитил докторскую диссертацию на тему «Значение запаха в мире переживаний грудных детей в свете новейшей биологии», мне даже никто не посочувствовал, не говоря уже о славе. Тогда я решил сменить область моих исследований. Начал основательно и углубленно изучать современную науку о звездах, но не в качестве астролога или астронома, а как биолог. Целых три года трудился я совершенно бескорыстно и добился того, что смог опубликовать первую часть своих исследований, в которой подвергнул рассмотрению звезд киноэкрана и спорта. Что касается мира кинозвезд, то там восприняли мой труд как рекламу, а звезды спорта, в особенности боксеры, которые, став звездами, зарабатывают астрономические гонорары, заклеймили меня как врага спорта. По инициативе спортивных обществ, которым, кстати, государство оказывает помощь, мой труд был скуплен за один день до последнего экземпляра. Тома собрали на стадионе зоопарка и сожгли на костре. Тогда я поверил, что на звездное небо спортивного мира наложено табу, о котором не осмеливаются упоминать даже государственные ревизоры. Как мне сообщили, бегунов особо возмутила глава моего произведения под названием «Марка и метр"8. Боксеров же встретили в штыки главы: «С ринга в мир переживаний животных или в хирургическую клинику» и «Узаконенная драка с точки зрения собаки».
В качестве исследователя звезд я, как видишь, мало чего добился. Поэтому переквалифицировался и занялся изучением языков животных и их диалектов. Пару раз мне выделяли деньги для моей темы, и работу считают очень полезной для общества. Месяца через два выйдет мое произведение «Языки животных», которое совершит переворот в картине мира. Многие тритоны глухи и немы, у бесхвостых лягушек имеется уже барабанная перепонка и слуховая кость, соединяющаяся с ушным лабиринтом. Язык лягушек – это вовсе не отмерший язык, как, например, латинский, хотя и намного старше латыни. На нем говорили очень широко в болотах каменноугольного периода, когда позвоночные еще только учились пользоваться органами речи. Если же мы углубимся в мою специальную область, язык птиц, то окажемся довольно близко к человеку. Поэтому не стоит удивляться сравнениям звуков, издаваемых человеком, с речью или пением птиц: гогочет как гусь, каркает словно ворона, говорит как попугай, и кудахчет подобно курице. Благодаря сильному развитию полосатого тела головного мозга слуховой аппарат многих крылатых более развит, чем у человека. Птица учится петь инстинктивно, человек – проделав огромную работу либо в консерватории, либо в певческом хоре. Песнь птицы, даже если она поет на диалекте, я слушаю с удовольствием, а при пении жены всегда приходит на ум толстоногая курица megapodius duperreyin, живущая на Соломоновых островах.
Глава третья,
в которой судьбу Йере решает психотехника.
Он получает влиятельную должность и множество новых знакомых
Директор Сувисумпело бросил на Йере пронизывающий взгляд инквизитора, но ничего не сказал. Затем поднялся, приблизился к писателю, стоявшему в дверном проеме, и вдруг повернулся к нему спиной. Затылок у него был массивен и красен, словно шляпка мухомора. Вдоль и поперек его пролегли складки благополучия. Спустя мгновение директор снова развернулся фасадом к писателю, расставив ноги подобно заглавной букве «А». Нос цвета красной меди неоспоримо свидетельствовал о превосходстве коньяков высшего сорта над остальными и о зарождающейся болезни печени Тройной подбородок наводил на мысль о персонажах кисти художника эпохи Возрождения Наконец он медленно произнес:
– Рекомендации моего племянника для меня пустой звук. Он, с позволения сказать, хуже моей тещи: какой-то странный дурак или, точнее, сумасшедший. Одно время ему всюду чудился запах гнилой селедки, а теперь его преследуют таинственные голоса. Муравьи завелись у него в мозгах, вот он и бежит за границу Якобы отдыхать, хотя и дня не проработал Поэтому рекомендациям этого мальчика верить нельзя Но если у вас есть литературные наклонности, вы не пьете, не воруете и способны продавать, то попытаться можно Директор Сувисумпело закончил свой пространный монолог и сел.
– Спасибо, – робко прошептал Йере.
– За что? Вопрос еще не решен. Первому встречному мы не доверим заведовать рекламой мыловаренной фабрики «Чудный аромат». На эту должность претендентов много. Все вы пройдете испытания. А что касается рекомендаций– Да, я уже вам сказал, какое придаю им значение.
Йере уже готов был отказаться от своей затеи, но в этот момент открылась дверь и личный секретарь директора пригласил его в комнату, отведенную для экзамена. Здесь уже томились в ожидании два подопытных кролика. Один из них – магистр, многообещающий химик Вяхякуккула, а другой – лейтенант в отставке Лаулаяйнен, который до сих пор не удержался ни на одной должности.
Господин секретарь, в прошлом проявивший недюжинные способности в должности ученика пекаря, предложил претендентам сесть за парты. В комнату вошел побагровевший от приступа астмы директор Сувисумпело и погрузился в кресло. Секретарь вынул из папки кипу чистой бумаги и голосом наставника произнес:
– Господа, прошу тишины.
Сувисумпело чихнул, шумно высморкался, затем рыгнул и расстегнул жилет Секретарь раздал претендентам бумагу, карандаши и воскликнул:
– Приступаем к экзаменам! Внимание! Начали!
Воцарилась тишина. Экзаменующиеся посмотрели на экзаменатора, а потом друг на друга. Секретарь выпалил:
– Когда утонул большой танкер? Отвечайте сразу.
Никто не ответил. Шансы претендентов остались равны.
– Кто живет за стеной моей квартиры? – спросил секретарь.
Снова сонная тишина. Экзаменатор ответил сам:
– Конечно, сосед.
Йере почувствовал признаки зарождающейся внутри ярости, направленной против психотехники. Магистр Вяхякуккула думал еще над решением первой проблемы, а лейтенант Лаулаяйнен перочинным ножичком выковыривал грязь из-под ногтей.
Секретарь излучал торжество победы, ибо неоценимая помощь, которую он оказывал фабрике «Чудный аромат», как раз и состояла в умении тонко поставить вопрос Он спросил в третий раз:
– Что может сберегать каждый человек?
Магистр Вяхякуккула записал вопрос и принялся за разработку схемы ответа. По мнению лейтенанта Лаулаяйнена, человек ничего не может сберегать. Йере ответил:
– Дневной свет.
Секретарь растерялся. Директор Сувисумпело с очумелым видом уставился в пол. Его подбородок стал внезапно четырехэтажным. Затем он вопросительно посмотрел на помощника, тот, в свою очередь, выразил мысли шефа вслух:
– Экзамен – не забава. Цель изучения личности – определить, пригоден ли человек для должности Тишина!
Секретарь посмотрел на директора. Тот кивком головы одобрил поведение своего помощника.
– Начинаем письменный экзамен, – объявил секретарь. – За десять минут вы должны написать рекламное объявление для газеты о продукции нашего завода, душистом мыле «Леммикки», на которое почему-то плохой спрос Этот экзамен окончательно решит, кто из вас подходит для должности заведующего рекламой на фабрике «Чудный аромат».
– Что это за мыло? – поинтересовался магистр Вяхякуккула.
– Какой у него запах? – спросил лейтенант.
– Автору рекламы вовсе не нужно что-то знать о товаре, – отрезал секретарь. – Реклама – это тот же продавец, а от продавца требуется лишь уверенность в собственной правоте, а отнюдь не знания.
Лейтенант прищурил глаза, поставил себя на место мужчины, который тайком, через замочную скважину, заглядывает в ванную комнату, и вообразил себя куском душистого мыла в руках красавицы. Магистр Вяхякуккула поковырял в ушах, извлек оттуда кусочки серы, кончиками пальцев скатал их в небольшие шарики и в очередной раз приступил к разработке схемы ответа. Секретарь провозгласил:
– Приготовились, внимание, начали!
Магистр и лейтенант сразу приступили к работе. Йере же, покусывая кончик карандаша, принялся сравнивать директора Сувисумпело с его племянником Ахопалтио. Наконец, когда пролетела добрая половина отведенного времени, он спохватился и начал торопливо что-то царапать на бумаге.
Карандаши выписывали закорючки, в форме которых племянник директора и философ Ахопалтио наверняка нашел бы символику космоса и определил бы типы характеров. Десять минут истекли. Секретарь постучал по столу и объявил урок чистописания законченным.
– Прочитайте ваши сочинения. Прошу по одному. Начнем хотя бы с магистра Вяхякуккула.
Магистр трех степеней поднялся на своих могучих ногах и начал читать текст, явно написанный химиком.
– Мыло в химическом отношении является натриевой солью жирных кислот В качестве сырья для его изготовления используют жиры, жирные кислоты и щелочи, поташный щелок, каустическую соду и ароматические вещества. Жиры – это соединения карбоновых кислот и глицерина. Химическая формула глицерина – С3 Н8 О3…
– Довольно, идиот! – прервал магистра директор Сувисумпело. – Убирайтесь отсюда! Заведующий рекламой из вас не получится.
Пораженный химик попытался в свою защиту сказать, что у него прекрасные оценки по многим предметам и он работал ассистентом у самого А.И.В. химиком и инженером по эксплуатации мыловаренной фабрики, также прачкой в своей семье Директор зарычал на него и предложил бедному магистру убираться туда, откуда он появился на свет. Вяхякуккула вылетел из комнаты, крикнув на прощание:
– Вздор! Я буду жаловаться!
Следом за разочаровавшимся магистром-неудачником настала очередь лейтенанта Лаулаяйнена. Он по-военному щелкнул каблуками и огласил свою литанию, точь-в-точь как приказ по батальону.
– Господин директор, дамы и господа! Мойтесь мылом «Леммикки» фабрики «Чудный аромат»! Девять из десяти кинозвезд моют им руки, лицо, а в бане – и все тело. Вершина жизни – это марш-бросок, но после марша – в обязательном порядке мыло «Леммикки». Приказываю: покупайте сегодня! «Леммикки» обладает стойким ароматом, а на его обертке красивая женщина. Оно подходит и для туалетной комнаты офицерского казино. Этим мылом хорошо мыть и ноги, поскольку оно пенится, как лошадь после хорошей скачки. Приказ начальника рекламы.
– Местами сойдет, – раздраженно выдохнул директор. – Согласен, что в вашем сочинении присутствует уверенность, но марш-бросок и лошадь в пене надо убрать. Идите в приемную, подождите.
– Слушаюсь, господин директор, – ответил лейтенант и, уверенный в победе, чеканным шагом удалился из комнаты.
Настала очередь Йере выступить с речью в пользу «Леммикки». Он устало взглянул на директора и секретаря.
– Читайте! – бросил директор. И Йере начал:
– Прекрасная жрица богини Афродиты, кожа которой была подобна нежнейшему алебастру, нашла свою вечную молодость в мыле, изготовленном из плодов масляничного древа.
Прошли века, прежде чем люди смогли раскрыть тайну ее неувядаемой красоты. Ее раскрыл не Париж и не Голливуд, а мыловаренная фабрика «Чудный аромат», начавшая производить мыло «Леммикки». Сейчас каждая женщина с помощью этого мыла может достичь божественной красоты жрицы богини Афродиты. Оно уничтожает прыщи, веснушки и потливость, делает глаза и разум ясными, фигуру гармоничной, увеличивает притягательную силу женственности. Оно гарантирует каждой женщине прекрасное будущее. Взгляните, чего достигло «Леммикки»: им пользуются уже все артисты. О, «Леммикки»! Ты источник вечной молодости и секрет красоты кинозвезд! Я избираю тебя моим другом, клянусь твоим именем. Кто бы…
– Довольно, остановитесь! – воскликнул директор Сувисумпело. – Производительность нашей фабрики ограничена.
Директор приблизился к Йере и пожал ему руку.
– Рад с вами познакомиться, господин Суомалайнен. Как я уже говорил, я высоко ценю моего племянника, магистра Ахопалтио. Он знает людей, и у него, черт возьми, есть нюх!
Йере еще полностью не осознал того, что говорил директор. Ему редко приходилось встречаться с деловыми людьми. Сувисумпело повернулся к секретарю и официальным тоном произнес:
– Мутикаинен, закажите завтрак на двоих! И выпить!
В голове Йере Суомалайнена произошло, выражаясь языком кинематографистов, короткое затемнение.
Спустя полчаса Йере уже сидел в обществе директора Сувисумпело в ресторане «Кямпи» и предавался радостям жизни. Директор был предельно предупредителен, если позволительно такое выражение о человеке весом в сто сорок килограмм.
– Я люблю стихи, – говорил директор. – В школе я читал «Фенриха Столя» и многое другое. Поэзия – это хорошая реклама. Как говорил Алексис Лейно: цену мы сами себе набиваем…7 Йере готов уже был подхватить «хой лаари лаари ла», но вовремя обратил внимание на исключительную серьезность своего работодателя и вспомнил о том, как перед смертью восхищался собой Нерон: «Какой поэтический талант в моем лице уйдет со мной в могилу!» Йере больше уже не думал о том, что сдал психоаналитический экзамен лишь «со злости». Его мыльная лирика превратилась в продукт мысли, в целеустремленное ее выражение. Сейчас ему оставалось только осознать, что он стал начальником отдела рекламы мыловаренного завода и уже сегодня отправится в Выборг.
После ленча оба господина на минуту заглянули в контору завода, где Сувисумпело передал Йере инструкции, деньги на дорогу и чек на небольшую сумму. При этом не произнес ни слова о всемирном кризисе и безработице. Затем он вложил под мышку новоиспеченного начальника рекламы портфель с документами и приступил к церемонии прощания.
– Я сегодня сообщу в Выборг о вашем приезде. Спросите там инженера завода. Он даст более подробные инструкции и познакомит с предприятием. Да, вот еще что: постоянно поддерживайте связь с нами, с главной конторой, и помните, что руководство завода осуществляется из Хельсинки.
Сувисумпело протянул потную ладонь, напоминавшую кусок парного мяса, и проводил подчиненного до двери. Оставшись один, он взял в руки «псалтырь» мыла «Лем-микки», написанный Йере Суомалайненом, сел в кресло и еще раз с удовольствием прочитал это произведение. Он был совершенно уверен, что новый начальник рекламы сможет распродать этот неудавшийся деготь, который уже неоднократно намеревались смешать с хозяйственным мылом для стирки белья.
* * *
Мысли Йере были далеки от мыла, ибо сейчас у него появилась должность и наполненный желудок банкира. Он, насвистывая, шел по направлению к железнодорожному вокзалу, и тросточка в его руках взлетала подобно палочке дирижера, отражая его прекрасное настроение. Он завернул на секунду на почту, послал отцу чек и поздравительную открытку. Затем начистил до блеска ботинки, дал человеку из конторы «Пикатоймистон Марсси» десять марок чаевых, купил билет и поспешил на поезд. Неукротимая тяга к путешествиям жгла его душу. Он был бы идеальным типом вечного странника, если бы не требовал от себя безупречного соблюдения приличий. Даже самая короткая поездка воздействовала на него, как валерьянка на старую деву: она успокаивала и одновременно возбуждала.Многие люди в поезде расслабляются, ведут себя непринужденно. Застенчивость уступает место сдержанной словоохотливости. Йере почувствовал это уже в самом начале пути. Господин, сидевший напротив него, представился, как только они подъехали к станции Пасила.
– Надеюсь, вы меня знаете?
– К сожалению, нет, – ответил Йере, смутившись.
– Не знаете? – удивился вступивший в средний возраст сосед с бабьим лицом, патетическим голосом, чувственной нижней губой и довольно-таки распутными глазами. – Тогда разрешите представиться: Юхани Суомала, драматург, пионер финской драмы. Все знают мои исторические спектакли и неверную жену, они в равной степени полнокровны, полны страсти и красивы.
Йере тоже назвал себя, но это не произвело ни малейшего впечатления на драматурга – тот слышал лишь один свой голос. Ноздрями Йере почувствовал, что автор исторических драм прибыл на поезд, побывав в кабаке. Он говорил торжественно, но в его речи отсутствовала духовность. На подходе к станции Керава он разнес вдребезги мировую драматургию, раздев ее догола, а начиная со станции Хювинкяя говорил уже только о своем творчестве.
– Моя литературная продукция обширна и прекрасна, да и мощна, как черт, и держится на сценах, как тысячи чертей.
Пассажиры стали поглядывать на спутника Йере. Вагон в мгновение ока превратился в малую копию ада, где ближайшим друзьям писатель-драматург раздавал ласкательные имена. Он был прекрасен, словно сам сатана, красив и грозен, как дьявол, страстен и грешен, будто чертовка.
Йере он не давал вставить и словечка. Тому оставалось только смиренно слушать, изредка нервно подергиваясь и протирая запотевшие очки. Он всегда избегал сильных выражений, с помощью которых финские писатели пытаются спасти свою мужественность. Наконец драматург сменил тему разговора:
– Простите, как вас все-таки зовут? Ах, да, да. А куда вы едете?
– В Выборг.
– В Выборг! Прекраснейшая преисподняя! И я туда же. Получил приглашение на торжества. – Юхани Суомала склонился к Йере, вытянул чувственные губы трубочкой и прошептал: – Там предстоит грандиозный кутеж. Для меня приготовили двух самых красивых женщин Выборга. Трудности жизни многих мужчин происходят от избытка женщин. У меня трудностей нет, а женщин всегда в достатке. Взгляните на мои бицепсы, вот здесь… и здесь… Пощупайте мышцы… Эту… нет, вот эту. Каковы?
– Вы сильный.
– И крепкий! Специально подготовился для Выборга.
– Выборг – город веселый, – заметил Йере немного уставшим голосом.
– Более того. Это город веселья. Это обворожительный ад! Вы же знаете Выборг!
– Я родился там и учился в школе, – простодушно ответил Йере.
– Никогда бы не подумал. У вас типичная морда уроженца губернии Хяме. Я не выношу выходцев из Хяме, хотя сам родился в Тампере. Но в моих жилах течет горячая кровь. Мать моя из рода Хагерти, тех самых красивых Хагерти. Я унаследовал от нее свой художественный талант, а мой брат не признает этого. Он завистлив, занимается производством бумаги, но презирает поэтов, которые пользуются его бумагой. Это составит концовку моей следующей пьесы. Однако послушайте, нам следует вместе пойти на этот торжественный прием. Там будет… – Суомала еще ближе придвинул свою массивную фигуру к Йере и зашептал: -…сотня красивых женщин, из которых я смогу выбрать свою…
Йере поверил, ибо это было сказано шепотом. Драматург сладострастно засмеялся, и его мешкообразные веки задрожали. Через какое-то мгновение Суомала вышел из купе, а когда возвратился, то количество заготовленных для него в Выборге женщин поднялось до тысячи.
– И учтите, – с ударением произнес он, – они самые красивые в мире. Но ведь и я неплохо выгляжу, как считаете? Взгляните на мою грудь и мышцы! – Он стукнул себя кулаком в грудь. – Весь Выборг ждет меня. Там знают, что без меня в Финляндии не было бы ни драм, ни исторических романов.
– Станция Риихимяки, – крикнул в это время проводник, – стоянка восемь минут.
– Финский театр не сможет существовать без моих драматических произведений…
– Пересадка на поезда, следующие на север, – добавил проводник…
– Не мешайте мне, – заметил драматург.
Поезд остановился, и Суомала поспешил в вокзальный ресторан отведать селедки. Йере облегченно вздохнул и остался в вагоне. Прошло семь минут. Йере обнаружил, что на соседней скамейке сидит господин и пытается познакомиться с ним.
– Мы не встречались раньше? – спросил тот.
– Нет, – ответил Йере.
Пролетело восемь минут, а автор драматических произведений все еще не появлялся. Поезд тронулся, Йере беспокойно осмотрелся. И в этот момент господин, сидевший на соседней скамейке, переместился на место Суомала и сказал:
– Господин драматург отстал от поезда. Огромная потеря для Выборга. Разрешите я посижу на его месте?
Йере кивнул. Он высунул голову в окно и увидел Суомала. Тот бежал за поездом и грозил ему кулаками. Однако сила пара победила финскую драму, и бегун отстал. Йере схватил с полки сумку писателя, трость и выбросил все это в окно на железнодорожную насыпь. Издалека послышался знакомый возглас «черт», заглушенный стуком колес поезда. Йере утратил было присутствие духа, но скоро пришел в себя. Закрыл окно и сел на свое место. На вешалке висело светлое пальто Суомала. Йере снял его и изучил содержимое карманов. Ему понравились сигары, способствующие рождению драматических произведений. Он попытался спрятаться за облаком дыма, исходящего от сигары, но человек, перебравшийся на место Суомала, не позволил ему сделать этого и спросил:
– Я могу присесть здесь?
– Пожалуйста.
– У меня и билет есть.
– В этом никто не сомневается.
Состоялось взаимное представление, и через несколько минут сильная личность финской драматургии была полностью забыта. Йере совершенно не огорчился, ибо сейчас он познакомился с доктором Куралуома, ехавшим в Ленинград. Доктор также относился к тем людям, которые с большим удовольствием рассказывают о себе. Когда он увидел, сколь терпеливо выслушивал Йере сентенции Юхани Суомала, то пожелал раскрыть свою душу такому благодарному слушателю.
– Я ученый, – скромно начал он свое выступление, когда поезд добрался до станции Хикия. – Ученые в большинстве являются мучениками своей науки, поскольку верят, что истина и наука – синонимы. Стоит им только отказаться от этого, они становятся богачами и отправляются путешествовать. Поездки обогащают знания человека, исключая, конечно, езду в трамвае в часы пик, где люди мельчают, становятся незначительными. Я обожаю путешествовать. Это придает науке вдохновение.
– Вы, видимо, социолог?
– Нет. Я биолог. Еду в Советский Союз не как социолог, а как естествоиспытатель. Решил выяснить, на каком языке поют там петухи. Я специалист именно в этой области, и будущее представляется мне весьма светлым.
– Вы большой юморист, господин доктор, – льстиво заметил Йере, ибо знал по опыту, что художники и ученые легко поддаются на лесть. Лицо доктора Куралуома помрачнело.
– Ошибаетесь, уважаемый. Юмора во мне меньше, чем волос на голове. К сожалению.
Он погладил свое голое темя, словно оно впервые открылось ему, и через минуту продолжил:
– Область моих исследований пока, как мне представляется, вам незнакома. Но позвольте я просвещу вас?
– С удовольствием, господин доктор.
– Ну-с. Вы наверняка знаете, что вся живность, населяющая земной шар, начиная от вшей и земляных червей вплоть до буйволов и китов, разговаривает исключительно на своем индивидуальном языке? И, что самое удивительное, в каждой стране у нее свой диалект. Эти говоры, конечно, нельзя сравнивать с одухотворенной системой понятия человека, хотя они и выражают различным образом переживания животных. Если диалекты языка животных были бы средствами цивилизованно раскрывающейся сущности, моя исследовательская работа была бы значительно затруднена, ибо лингвисты тут же стали бы утверждать, что существуют западные и восточные диалекты. К счастью, их интересуют только человеческие языковые распри, поэтому мне для беспрепятственной работы нет необходимости обращаться в общество защиты животных.
Доктор Куралуома выражался точно, аккуратно подбирая слова, словно циркулем измеряя их размер и взаимосвязь.
– Область ваших исследований, – искренне заметил Йере, – заинтересовала меня. Вы поистине великий юморист.
Доктор Куралуома рассердился.
– Я еще раз повторяю, я не какой-нибудь пустой юморист, а ученый. В моей жизни я десятилетиями не находил ничего смешного. Последний раз смеялся четырнадцатого июня тысяча девятьсот десятого года, когда мой отец вступил в новый брак (он был вдовцом шесть лет) с одной разведенной госпожой, которая оказалась матерью моей жены. Когда отец стал моим свекром, а я его зятем, тут уж я не мог удержаться от хохота. Сейчас же мне не до смеха, поскольку наши родственные связи настолько запутались, что иногда мне кажется, будто я становлюсь папой своему отцу и дедушкой себе. Однако я не силен в генеалогии. Моя специальность – фонетика животных, и следующей осенью в Хельсинкском университете будет создана такая кафедра.
– Очень интересно, – воскликнул Йере.
– Правда? В таком случае вы первый непосвященный, который оценил мою работу. Судя по всему, вы большой почитатель наук? Отбросим титулы! Анастасиус!
– Йере!
Случилось так, что они стали друзьями еще до приезда в Лахти. Поскольку дружба обязывает к делам, доктор Куралуома вынудил Йере выслушать следующий доклад:
– Дорогой друг, ты знаешь, какие трудности испытывают финские ученые в своей работе. Художников, писателей жалеют, им собирают добровольные пожертвования, воздвигают памятники и надгробные плиты, нам же, ученым, не перепадает и гроша. Когда я в сорок два года защитил докторскую диссертацию на тему «Значение запаха в мире переживаний грудных детей в свете новейшей биологии», мне даже никто не посочувствовал, не говоря уже о славе. Тогда я решил сменить область моих исследований. Начал основательно и углубленно изучать современную науку о звездах, но не в качестве астролога или астронома, а как биолог. Целых три года трудился я совершенно бескорыстно и добился того, что смог опубликовать первую часть своих исследований, в которой подвергнул рассмотрению звезд киноэкрана и спорта. Что касается мира кинозвезд, то там восприняли мой труд как рекламу, а звезды спорта, в особенности боксеры, которые, став звездами, зарабатывают астрономические гонорары, заклеймили меня как врага спорта. По инициативе спортивных обществ, которым, кстати, государство оказывает помощь, мой труд был скуплен за один день до последнего экземпляра. Тома собрали на стадионе зоопарка и сожгли на костре. Тогда я поверил, что на звездное небо спортивного мира наложено табу, о котором не осмеливаются упоминать даже государственные ревизоры. Как мне сообщили, бегунов особо возмутила глава моего произведения под названием «Марка и метр"8. Боксеров же встретили в штыки главы: «С ринга в мир переживаний животных или в хирургическую клинику» и «Узаконенная драка с точки зрения собаки».
В качестве исследователя звезд я, как видишь, мало чего добился. Поэтому переквалифицировался и занялся изучением языков животных и их диалектов. Пару раз мне выделяли деньги для моей темы, и работу считают очень полезной для общества. Месяца через два выйдет мое произведение «Языки животных», которое совершит переворот в картине мира. Многие тритоны глухи и немы, у бесхвостых лягушек имеется уже барабанная перепонка и слуховая кость, соединяющаяся с ушным лабиринтом. Язык лягушек – это вовсе не отмерший язык, как, например, латинский, хотя и намного старше латыни. На нем говорили очень широко в болотах каменноугольного периода, когда позвоночные еще только учились пользоваться органами речи. Если же мы углубимся в мою специальную область, язык птиц, то окажемся довольно близко к человеку. Поэтому не стоит удивляться сравнениям звуков, издаваемых человеком, с речью или пением птиц: гогочет как гусь, каркает словно ворона, говорит как попугай, и кудахчет подобно курице. Благодаря сильному развитию полосатого тела головного мозга слуховой аппарат многих крылатых более развит, чем у человека. Птица учится петь инстинктивно, человек – проделав огромную работу либо в консерватории, либо в певческом хоре. Песнь птицы, даже если она поет на диалекте, я слушаю с удовольствием, а при пении жены всегда приходит на ум толстоногая курица megapodius duperreyin, живущая на Соломоновых островах.