Труд мой объемом более шестисот страниц, в который включены тысячи фотографий и фонетических схем, различные нюансы динамики и своеобразия форм, уже готовится к изданию. В нем отсутствует только пение русского петуха, послушать его я и еду сейчас…
Выступление доктора Куралуома было прервано появлением в вагоне кондуктора, громко возвестившего:
– Следующая станция Выборг! Торговцы, прибывшие из чужих краев, снимите кольца с пальцев.
Отважный ученый посмотрел на Йере, как на своего ученика, но не заметил, что тот трет глаза, борясь со сном. Йере встал, надел на себя пальто драматурга Суомала, снова сел на скамью и промолвил с интересом:
– Я полагаю, ваш научный труд редок по своему характеру и ценен. Я уже сейчас испытываю любопытство. Хотелось бы услышать пение петухов на различных языках.
– С удовольствием! – воскликнул Куралуома. – Готов показать вам несколько образцов.
Он вытащил из кармана записную книжку и принялся писать примеры пенья петухов из разных стран.
– Пятилинейная система позволяет графически изобразить ноты. Взгляните внимательно! Для записи, помимо мелодии, важны еще и движения. Вот так обозначаются движения мелодии, связанные с крыльями петуха, а эти – с горлом и гребнем. В Китае, например, петух поет так: ки-ки-а-ки. Темп песни петуха и настроение в основном подчинены одной закономерности. Об этом лучше всего свидетельствуют следующие примеры: французский петух – coquerico; финский – kukkokiekuu; английский – cooc-a-doodle-coc; японский – cu-ca-ho-ca-cu-ca-hoo; греческий – cocoricoo; албанский – kokoriku; датский – kykkeliky; немецкий – kickeriki…
Доктор Куралуома задохнулся, воспроизводя пение петухов, и закашлялся. В вагон вошел проводник в обществе двух сыщиков и с недоверием посмотрел на старуху, примостившуюся на скамье рядом с огромной корзиной.
– Что у тебя в корзине?
– А, чего…
– Неужели не знаешь, что в вагоне для пассажиров нельзя провозить животных?
– Знаю, знаю…
Старуха заморгала глазами и начала твердить:
– Когда лошадь у соседа чешется, то волосы дыбом встают.
– У тебя в корзине петух?
– Петух? Если на дороге найдешь лошадиный волос, то кажется, что нашел целую лошадь.
– Неужто петух? Петуху петь не прикажешь, но и не запретишь.
Проводник покинул вагон, а пришедшие с ним сыщики остались. Доктор Куралуома, набравший снова достаточно воздуха в легкие, внезапно закукарекал на санскритском языке.
Поезд сбавил ход и остановился.
Спутники попрощались, и Куралуома вышел проводить Йере в тамбур вагона. В этот момент сыщики схватили Куралуома за руки.
– Куда едете? – спросил старший из них.
– В Ленинград.
– По какому делу?
– Послушать пение русского петуха.
– Не болтайте чепухи. Забирайте свои вещи и следуйте за нами. Вы задержаны.
– Я?
Младший сыщик принес дорожный саквояж, пальто и шляпу доктора. Ученый не стал возражать, ибо он когда-то слышал выражение, что полиция и право – синонимы.
– По какой причине меня задерживают? – лишь поинтересовался он.
– По приказу Центра сыскной полиции. Вы шпионите за голосами. В чью пользу?
– В пользу науки.
– Ладно! Вы еще расколетесь…
– Я тоже задержан? – прямодушно спросил Йере.
– Нет. У вас нет музыкального слуха.
В этот момент из принадлежавшего русскому эмигранту курятника, пока еще не переделанного в летнюю дачу для писателей, раздалось веселое пение петуха. Доктор Куралуома восторженно воскликнул:
– Друзья! Я слышал его! Это пел русский петух! – Он повернулся к сыщикам и продолжил: – Спасибо вам, представители благородной власти! Вы сэкономили мне время и труд. С удовольствием последую с вами в Хельсинки.
Доктор вытащил из внутреннего кармана записную книжку и записал: Ку-ку-ре-ку. Он вознамерился было на прощанье протянуть руки Йере, но на них уже звякнули наручники. Йере посчитал для себя за благо исчезнуть и влиться в толпу милого сердцу родного города. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как почувствовал, что кто-то дотронулся до его руки, и увидел рядом с собой тщательно выбритого молодого человека, который внешне напоминал воспитанника Оксфордского университета.
– Простите, – любезно произнес молодой человек. – Я имею честь разговаривать с писателем Суома-ла?..
– Да, это я, – удивился Йере. – Вы, видимо, встречаете меня?
– Вы правильно догадались. Меня зовут Янхукайнен.
– Инженер завода, если не ошибаюсь?
– Не инженер, а завхоз, – внес поправку Янхукайнен, широко улыбнувшись.
– Директор сказал, что на вас будет светлое пальто, а в руках трость, по этим признакам я и осмелился… Да, прошу прощения, раньше я с вами не встречался. Правда, ваше фото было в газете.
– Моя фотография? – снова удивился Йере, но тут же решил, что мыловаренный завод где-то раздобыл снимок и опубликовал его в выборгских газетах. Молодцы.
Завхоз выразил сожаление, что у Йере нет багажа и похвастался силой своих рук. Рассказал, что когда-то работал носильщиком. Затем стал рабочим сцены в театре, а сейчас уже более года исполняет обязанности завхоза. Он выразил беспредельную радость по поводу того, что руководство доверило ему выполнять функции хозяина сегодняшнего вечера, принимая писателя. Он заказал гостю номер в гостинице и поинтересовался, где Йере желал бы поужинать. После этого в честь писателя будет организован торжественный прием, который намечено начать сразу после окончания спектакля.
Йере в душе благословлял Ахопалтио. Без рекомендаций философа он не смог бы стать поэтическим воспевателем мыла, которого на новом месте встречают, словно князя, в ресторане. Он больше не метался между обманом и истиной подобно актеру, который играет выученную роль, а вел себя естественно и непринужденно. Стал почти независимым от изменений обстоятельств, превратился в человека с сильным характером, который психологически и эстетически казался значительной персоной, достойной уважения. Он овладел миром с помощью мыльного могущества. Когда Йере спустя некоторое время наслаждался крабами с белым вином в обществе завхоза, картина будущего открывалась перед ним ликующим амфитеатром.
– Как, кстати, идет «Леммикки»? – спросил он у Янхукайнена, движения которого были столь отточены, что он наполнял бокалы, не проливая ни капли на скатерть.
– «Леммикки»? – повторил бывший носильщик и рабочий сцены. – Господин писатель, конечно, имеет в виду «Стамбульскую розу». Благодарю, она идет довольно хорошо. Но рекламы о ней надо дать побольше. Это же просто оперетта из оперетт.
– Оперетта! Блестящее название! Я, видишь ли, пока еще не знаком с вашим профессиональным словарным запасом. Говоря прямо, совершенно зеленый юнец в этой отрасли.
– Ну-у, господин писатель слишком скромен, – произнес Янхукайнен. – Вы полностью созрели, более зрелый, чем все остальные.
– Пожалуй, пожалуй. Но в каждой профессии сначала надо познать ее словарный запас. Возьмем, к примеру, профессию часовщика. Часовых дел мастер шпеньки, на которых вращаются стрелки, зовет «ямочками от улыбки», маятник – «барабанщиком», храповик – «Гитлером», а хроноскоп – «точнемером». Естествоиспытатели, в свою очередь, говорят, что глаза мухи фальцетные, писатели болтают об анекдотах, а петит называют «навозным жуком».
Янхукайнен рассмеялся.
– У нас тоже есть свои словечки. Вазелин называют «вассу», а одеколон – «скрипичным ключом».
– «Чему мы при этом учимся?» – вопрошал в свое время дедушка Крылов, – рассмеялся Йере, – только тому, что во всех профессиях поначалу свои трудности.
– Именно так, – согласился завхоз и бросил взгляд на часы. – Нам скоро надо отправляться. Для нас зарезервированы места в директорской ложе.
– Неужели вы намерены затащить меня в театр?
– Конечно. Вам же нужно присутствовать на премьере.
– И не подумаю! Никогда не хожу летом в театр. Правда, за исключением хороших театров.
На лице завхоза появилось темно-красное пятно от выпитого вина.
– Этот спектакль отрепетировали хорошо, – сказал он в свою защиту. – Артисты были бы весьма благодарны, если бы увидели вас в зале.
Янхукайнен снова бросил взгляд на часы. Но Йере беззаботно махнул рукой.
– Поговорим о чем-нибудь другом. Скажите-ка мне, у вас есть другие оперетты, которые нуждаются в рекламе? Для «Леммикки» мы со временем добьемся хорошего сбыта.
– «Баядера» больше не пользуется успехом, и «Сильва» уже настолько навязла в зубах, что народ пресытился ею.
– И для них откроется рынок.
– Не скажите. Видимо, необходим некий тип, способный свести женщин с ума…
– Какого черта! – оскорбленно воскликнул Йере. – Я справлюсь с этим не хуже любого. Не использованы пока еще все возможности. Мы же можем изменить их названия, поменять ароматические средства, а для внешнего оформления создать какие-нибудь новые нюансы. Женщин обмануть нетрудно, когда вопрос идет о таких опереттах.
– У господина писателя блестящие идеи, – согласился завхоз, который, уподобляясь кассе театра, знал, что «дебет» на стороне кассового окошка, а «кредит» за дверью. – Может быть, все же пойдем в театр? Спектакль, правда, уже начался, но писатель имеет право опоздать из-за ужина.
Йере почувствовал себя еще более польщенным. Но театр сейчас его совсем не интересовал. Обязательство трезвости, данное им часовых дел мастеру Кахилусу, было полностью забыто. Он пребывал в состоянии прелестного опьянения и не желал, чтобы успех, сопутствующий ему, претерпел бы хоть внешнее изменение. Переход из ресторана в театр означал бы подчинение своего собственного «я» жестокой воле, и это сейчас глубоко разочаровало бы его или привело к нервозному состоянию.
– Решим так, что в театр мы не пойдем, – пробормотал он. – Мне трудно изменить своим привычкам.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом. При входе в ресторан заиграли огнями чудесные фонари. Первое впечатление от новой должности оказалось весьма положительным. Если завхоз завода столь услужлив и гостеприимен, то каким же может быть главный инженер «Чудного аромата»?! Йере даже злился на себя за то, что раньше не стал начальником рекламного отдела. Столь много хорошей еды и выпивки ушло в рот кого-то из посторонних! Еще раз спасибо тебе, благородный и чудесный философ Ахопалтио, вытащивший из грязи унижения бедного писаку и изменивший его жизнь. Аюблю твое прекрасное выражение: совесть, подчиненная логике, – это сверхзнание…
Веселый вечер скатился к границе темноты. Еще некоторое время тому назад завхоз беспокойно поглядывал на часы и его лоб покрывался потом, похожим на пахту, выделяющуюся в маслобойке бедняка. Но затем он освободился от груза обязанностей. Если писатель не хочет идти на премьеру пьесы, его капризы следует выполнять. Да и выполнение их для Янхукайнена было абсолютно безболезненным делом, ибо он также любил оживленную жизнь ресторана «Эспиля», тем более на халяву.
Почти пятичасовое общение в компании с крабами и белым вином полностью изменило наших господ. Разговаривать они стали громко и махнули рукой на малые недоразумения. Йере почувствовал симпатию к Янхукайнену, а тот влюбился в Йере. Завхоз уже полностью соглашался, что упаковку «Баядеры» необходимо обновить, а ароматические вещества заменить. Ему очень нравился словесный стиль писателя, которым тот расцвечивал понятие «оперетта»: «хорошая оперетта молодит, ее пена подобна сливкам».
– Точно, точно…
– И если я не смогу ее продать, то тогда никто не сможет…
– Никто, нет.
Стрелка часов ^приближалась к самой высокой цифре на циферблате. Тут Йере вспомнил, что Янхукайнен в начале вечера говорил о каком-то торжественном приеме. Сейчас он был готов на любой поступок, ибо чувствовал себя крепче вина в рюмке. Завхоз оплатил счет чеком, и они отправились, дружески поддерживая друг друга. Йере крепко прижимал под мышкой портфель с документами мыловаренного завода, который вручил ему на попечение директор Сувисумпело перед отъездом. Начальник отдела рекламы, так блестяще начавший свою карьеру, чувствовал, что шагает несколько неуверенно. Хозяин вечера, заметив это, предложил ему свою руку. По мнению Йере, это было самое прекрасное гостеприимство, которое когда-либо ему было оказано. Подобное возможно только в Выборге, где на премьере в театре можно увидеть слезы на глазах у зрителей.
– Вы настоящий господин, – пробормотал Йере. – Господин, которого можно и постирать, и выгладить. Я дам вам хорошую должность.
Янхукайнен поблагодарил. Выйдя на улицу, они сели в автомобиль. Янхукайнен назвал водителю адрес и шепотом сообщил Йере:
– Мы едем сейчас в «Золотой теленок». Это увеселительное место для актеров, где можно кутить круглые сутки. Посмотрим, что скажет директор о том, что мы не пришли в театр.
– Летом по театрам не ходят, – стоял на своем Йере и начал напевать песенку, сочиненную Малышкой Лехтиненом:
Внебрачная связь не кончается…
Янхукайнен был несколько обеспокоен.
– Господин писатель, конечно, выступит с той речью, о которой, насколько я знаю, была договоренность с директором?
– Я ничего не помню… Да и о чем я должен говорить?
– Точно не знаю, но, видимо, вам надо сказать о сегодняшнем вечернем спектакле. Это же первое представление вашей новой пьесы.
Йере почувствовал, что почти пришел в себя. Он опубликовал в издательстве «Каристо» несколько миленьких пьес, но они никогда не видали сцены. Даже не были поставлены в хельсинкском Народном театре.
– Ой, дорогой друг! Об этих пустячках и разговаривать не стоит.
Беспокойство завхоза усилилось. Видимо, писатель объелся раков. То он становился самой скромностью, то превращался в гордого и самоуверенного. Если писатель не выступит с речью на празднике артистов, вину за это, конечно, возложат на завхоза, который легкомысленно распорядился средствами предприятия, где он состоит на службе. «Золотой теленок» был сердцем Выборга. В этом здании в притемненных залах, разместились различные клубы. У Йере было божественное настроение, а Янхукайнена мучил душевный столбняк. Когда они вошли в зал приема, там возникла необыкновенная тишина. Все повернулись, уставясь друг на друга. Дородный господин маленького роста подошел к Янхукайнену. Это был директор театра Туннюрлампи, внешним видом напоминавший управляющего имением, а по характеру – ректора института.
– Где вы проваландались целый вечер? – крикнул он, глядя на Янхукайнена, который напоминал заблудившегося в цирке провинциала. – Ну-с, объяснитесь! Где?
– В «Эспиле» немного посидели, – ответил обвиняемый и, обращаясь к писателю, взмолился о помощи. – У нас был веселый вечер…
– Скотина! – взревел Туннюрлампи. – В «Эспиле» напились, где же иначе? Вы же должны были встретить писателя.
– Правильно. И мы вместе с ним сидели весь вечер… Неужели господа не узнают друг друга?
Туннюрлампи осуждающе посмотрел на Йере и помотал тыквообразной головой.
– Я имею в виду писателя Суомала! А это что за господин?
– Писатель Суомалайнен, – ответил Йере за себя и за завхоза. В тот же миг ему стало ясно, что блестящий прием, крабы, вино и любезности предназначались не ему, а совсем другому.
Завхоз также понял ужасную ошибку. Он попытался что-то лепетать о том, что его ввели в заблуждение, об обновлении аромата «Баядерки» и опереттах. Директор театра подошел вплотную к Йере и начал извергать слова. Но Йере оставался спокойным и поправлял свои очки, которые сползали вниз. Когда Туннюрлампи прервался, чтобы набрать в легкие воздух, Йере спросил:
– Полегчало?
– Мошенник!
– Прошу прощения, не мошенник, а писатель.
– Бандит!
– Не бандит, а Суомалайнен.
Йере схватил маленького человека за грудки и дрожащим голосом произнес:
– Сожалею, что произошла ошибка. Но, несмотря на это, надеюсь, что вы будете обращаться с начальником рекламы завода «Чудный аромат» более любезно. Если это составит для вас трудность, продолжайте ваше представление.
Характер разговора сразу изменился. Когда Туннюрлампи услышал, с кем имеет честь обмениваться мыслями, он прибегнул к помощи профессии, которая давала ему возможность зарабатывать на жизнь. На его круглом лице появилось подобие дружеской улыбки:
– Ну, значит, ошибка оказалась двойной и забавной. Разрешите пригласить вас к столу?
Туннюрлампи повернулся к Янхукайнену и как бы мимоходом заметил:
– Мы продолжим за счет театра.
Йере сел рядом с директором и, к своему ужасу, обнаружил, что он все время говорил одну лишь правду. Общение теперь стало непосредственным^и раскрепощенным, как и полагается за кулисами театра. Йере узнал, что представляемый им мыловаренный завод постоянно публикует свою рекламу в театральных программах, что предприятие подарило театру большое количество душистого мыла и крема для кожи. Сотрудники «Чудного аромата» оказывают театру помощь, а его руководители – ведущие члены общества поддержки театра. Следовательно, Йере является господином, достойным торжественного приема и подарков.
Ночное веселье двигалось к утру, и Йере чувствовал себя все более влиятельной персоной. Обычно он требовал от ближних такой благопристойности, какая сродни инквизиции, но сейчас был готов даже на маленький дебош. Он был в восторге от женщин, которые ухитрялись прикрыть свое тело тремя лоскутами чего-то похожего на пластырь. Он обещал актерам бесплатно выдать подарочные наборы, мыло, кремы и даже наградить их поездками за рубеж. Кто-то сравнил его с рождественским Дедом Морозом, но Туннюрлампи пошел еще дальше:
– Дед Мороз – это просто Дед Мороз, но его прообраз – Кай Кильний Меценат.
Первый любовник труппы потер виски и громко произнес:
– Шведы меня не интересуют.
– Он был римлянином, – внес поправку Туннюрлампи.
Янхукайнен, услышав о подарках и благотворительности, начал приходить в себя.
– У него в Финляндии есть какая-нибудь фабрика? – поинтересовался он. – Я имею в виду этого римлянина…
Туннюрлампи не удостоил прилежного завхоза ответом, а поднял бокал и предложил тост в честь начальника рекламы «Чудного аромата», за финскую мыловаренную промышленность:
– Дорогие дамы и господа! Еще в древнем Риме были благородные люди, любившие искусство и поддерживавшие его экономически. Гораций, Проперций получали средства от Кая Кильния…
– Не забудь о Йере Суомалайнене! – прервал его Янхукайнен.
Один из молодых актеров затолкал салфетку в рот Янхукайнену. Во время дружеской потасовки Туннюрлампи пел дифирамбы благородному характеру Йере, который действительно управляет делами завода: Сувисумпело лишь теоретически его начальник…
– Схема организации пока еще только разрабатывается, – заметил Йере и вылил из своего бокала несколько граммов вина на декольтированную грудь сидевшей рядом дамы.
Говорил он невнятно но каждый понимал его намерения. В целях рекламы Йере дарил театральным деятелям Выборга всю продукцию мыловаренного завода. Он уже уверовал, что является главным акционером предприятия, и был богат, поскольку не играл на бирже ценных бумаг.
Туннюрлампи продолжал произносить начатый полчаса тому назад тост. Он благодарил создателя мира за то, что драматург Суомала не присутствует на торжествах, не устраивает скандалов, не омрачает чудесного настроения. Говорят, Суомала повсюду прославился как драчун, а вовсе не как драматург. Когда Туннюрлампи спустя некоторое время вновь упомянул имя Суомала, из-за стола, поддерживаемый соседями, поднялся некий старый господин, постучал по бокалу и произнес с достоинством:
– Что касается Суомала, то нам только что принесли короткую телеграмму, которую я и зачитаю во всеуслышание:
«Я, черт возьми, отстал от поезда в Риихимяки. С приветом, Юхани Суомала».
– Дорогие дамы и господа! Предлагаю выпить бокал по поводу этой великой радости.
Все, за исключением Йере, осушили до дна фужеры. А начальник рекламы заснул за столом. К счастью для актеров, он уже успел сделать крупные подарки и напоминал пустой кошелек, который потерял свою форму.
Глава четвертая,
Но в то же время его свобода подвергается опасности.
Чтобы защитить себя, он снимает придающие ему достоинство очки и прячет их в карман.
Йере медленно открыл глаза. Комната была маленькой и без окон. Слабо светила лампочка, завешенная зеленой бумагой. Он спал на узкой деревянной скамье в пальто драматурга Суомала. Под головой вместо подушки лежал портфель с документами, рядом с ложем приткнулась трость. Смятая шляпа валялась на полу, словно кающаяся грешница. Он начал смутно подозревать, что на свет божий ночью выползли неведомые комплексы. Возможно, он совершил невразумительные поступки, которые наверняка раскрыли, что с головкой у него не все в порядке. Он, безусловно, нуждался сейчас в помощи Ахопалтио по части толкования снов и в рюмке для опохмелки.
Он не понимал, как оказался в этом незнакомом леденяще безликом и необставленном помещении. Во рту оставался вязкий вкус празднества, а в висках стучала кровь. Йере медленно встал на ноги, протер очки и приготовился отправиться в разведку. Он подозревал, что все еще находится в «Золотом теленке», где женщин можно было разделить на две группы: на тех, кто изменял мужу, и на тех, у которых мужей вообще не было. Мужчины же продолжали оставаться ненасытными псами, которые охотятся за женщинами до тех пор, пока те сами не приберут их к рукам.
Он вышел в слабо освещенный коридор и остановился, прислушиваясь. Из-за одной из широких дверей доносился невнятный шум, раздавались крики. Йере понял, что артисты продолжают свой праздник. Они любили вино, как своего злейшего врага, и при этом стремились утонуть в нем. Собственным разумом пользовались не для укрощения страстей, а лишь для их не слишком категоричного осуждения.
Йере чувствовал неодолимую ненависть к себе и к окружающему миру. Он больше не был могущественным нуворишем, а лишь кающимся грешником, которого мучила совесть, давила, словно тесная кожаная куртка. Похмелье, этот миссионер человеческой души, наполняло его энергией и решимостью превратиться в судью и моралиста. Ему хотелось сейчас раз и навсегда вырваться из этой обители нечестивости и высказать ее посетителям несколько слов правды. Он не какой-нибудь незваный гость богемных празднеств и не свадебный генерал, а порядочный писатель и заведующий рекламой мыловаренного завода и уже сегодня займет свою новую должность. Да, действительно сегодня. Он не имел ни малейшего понятия о том, какое сейчас время суток.
Шум раздававшийся из-за широких дверей, заметно усилился. Йере принял решительную позу и с выражением оскорбленной добродетели на лице вошел в комнату. Остановился в дверном проеме, рассматривая празднующее общество, которое не заметило его беззвучного появления. Скоро он обнаружил, что среди присутствующих нет ни одной женщины. Человек тридцать мужчин сидели за длинным столом, и каждый из кожи лез, добиваясь, чтобы слушали только его.
– Не говори ерунды, Сутинен! – кричал один – у него были правильные черты лица и могучий голос. – «Омегу» не превзойдет никто, даже Тиссо!
Человек, названный Сутиненом, спокойно ответил:
– Я и сейчас придерживаюсь мнения, что «Этерна» и «Зенит» являются ведущими моделями. На ход «Омеги» влияют колебания температуры. Ослабевает упругость круглой пружины балансира, в связи с чем удлиняется время колебания баланса и ход замедляется. Именно поэтому твои часы зимой отстают.
– Господи, это же явная ложь! Баланс моих часов выполнен из двух слоев, внутренний слой стальной, а внешний латунный. Они не отстают, а вот твои «Этерны»…
– Их балансир колеблется всегда с одинаковой скоростью.
Невидимая рука словно вытолкнула Йере поближе к бурлящему застолью.
– Прошу прощения, – произнес он робко. – Тут что, прием артистов?
Тридцать пар глаз обернулись к писателю. Тот, кого звали Сутинен, хохотнув, ответил сухо:
– Господин опоздал ровно на сутки. Актеров унесли в театр еще вчера вечером. Здесь сейчас годовое собрание часовых дел мастеров. Впрочем, остаюсь при мнении, что «Этерна» и «Зенит» – ведущие модели.
Нужно было обладать настоящим талантом, чтобы описать состояние души Йере Суомалайнена. Он с огромной силой прижимал портфель с документами и старался удержать слезы. Каким же он был ослом! Отвратительнейшим образом зарыл свой драгоценный мыльный талант в землю. Но сейчас должен исправиться, стать другим человеком.
Он молча поклонился часовщикам, балансы языков которых на секунду остановились, и шатаясь направился к двери. Но едва дошел до порога, как дверь распахнулась и часовых дел мастер Кахилус с шумом вошел в зал заседаний. Йере попытался прошмыгнуть мимо него, но часовщик широко расставил руки и воспрепятствовал намерению писателя.
– Куда спешите, господин Суомалайнен?
Выступление доктора Куралуома было прервано появлением в вагоне кондуктора, громко возвестившего:
– Следующая станция Выборг! Торговцы, прибывшие из чужих краев, снимите кольца с пальцев.
Отважный ученый посмотрел на Йере, как на своего ученика, но не заметил, что тот трет глаза, борясь со сном. Йере встал, надел на себя пальто драматурга Суомала, снова сел на скамью и промолвил с интересом:
– Я полагаю, ваш научный труд редок по своему характеру и ценен. Я уже сейчас испытываю любопытство. Хотелось бы услышать пение петухов на различных языках.
– С удовольствием! – воскликнул Куралуома. – Готов показать вам несколько образцов.
Он вытащил из кармана записную книжку и принялся писать примеры пенья петухов из разных стран.
– Пятилинейная система позволяет графически изобразить ноты. Взгляните внимательно! Для записи, помимо мелодии, важны еще и движения. Вот так обозначаются движения мелодии, связанные с крыльями петуха, а эти – с горлом и гребнем. В Китае, например, петух поет так: ки-ки-а-ки. Темп песни петуха и настроение в основном подчинены одной закономерности. Об этом лучше всего свидетельствуют следующие примеры: французский петух – coquerico; финский – kukkokiekuu; английский – cooc-a-doodle-coc; японский – cu-ca-ho-ca-cu-ca-hoo; греческий – cocoricoo; албанский – kokoriku; датский – kykkeliky; немецкий – kickeriki…
Доктор Куралуома задохнулся, воспроизводя пение петухов, и закашлялся. В вагон вошел проводник в обществе двух сыщиков и с недоверием посмотрел на старуху, примостившуюся на скамье рядом с огромной корзиной.
– Что у тебя в корзине?
– А, чего…
– Неужели не знаешь, что в вагоне для пассажиров нельзя провозить животных?
– Знаю, знаю…
Старуха заморгала глазами и начала твердить:
– Когда лошадь у соседа чешется, то волосы дыбом встают.
– У тебя в корзине петух?
– Петух? Если на дороге найдешь лошадиный волос, то кажется, что нашел целую лошадь.
– Неужто петух? Петуху петь не прикажешь, но и не запретишь.
Проводник покинул вагон, а пришедшие с ним сыщики остались. Доктор Куралуома, набравший снова достаточно воздуха в легкие, внезапно закукарекал на санскритском языке.
Поезд сбавил ход и остановился.
Спутники попрощались, и Куралуома вышел проводить Йере в тамбур вагона. В этот момент сыщики схватили Куралуома за руки.
– Куда едете? – спросил старший из них.
– В Ленинград.
– По какому делу?
– Послушать пение русского петуха.
– Не болтайте чепухи. Забирайте свои вещи и следуйте за нами. Вы задержаны.
– Я?
Младший сыщик принес дорожный саквояж, пальто и шляпу доктора. Ученый не стал возражать, ибо он когда-то слышал выражение, что полиция и право – синонимы.
– По какой причине меня задерживают? – лишь поинтересовался он.
– По приказу Центра сыскной полиции. Вы шпионите за голосами. В чью пользу?
– В пользу науки.
– Ладно! Вы еще расколетесь…
– Я тоже задержан? – прямодушно спросил Йере.
– Нет. У вас нет музыкального слуха.
В этот момент из принадлежавшего русскому эмигранту курятника, пока еще не переделанного в летнюю дачу для писателей, раздалось веселое пение петуха. Доктор Куралуома восторженно воскликнул:
– Друзья! Я слышал его! Это пел русский петух! – Он повернулся к сыщикам и продолжил: – Спасибо вам, представители благородной власти! Вы сэкономили мне время и труд. С удовольствием последую с вами в Хельсинки.
Доктор вытащил из внутреннего кармана записную книжку и записал: Ку-ку-ре-ку. Он вознамерился было на прощанье протянуть руки Йере, но на них уже звякнули наручники. Йере посчитал для себя за благо исчезнуть и влиться в толпу милого сердцу родного города. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как почувствовал, что кто-то дотронулся до его руки, и увидел рядом с собой тщательно выбритого молодого человека, который внешне напоминал воспитанника Оксфордского университета.
– Простите, – любезно произнес молодой человек. – Я имею честь разговаривать с писателем Суома-ла?..
– Да, это я, – удивился Йере. – Вы, видимо, встречаете меня?
– Вы правильно догадались. Меня зовут Янхукайнен.
– Инженер завода, если не ошибаюсь?
– Не инженер, а завхоз, – внес поправку Янхукайнен, широко улыбнувшись.
– Директор сказал, что на вас будет светлое пальто, а в руках трость, по этим признакам я и осмелился… Да, прошу прощения, раньше я с вами не встречался. Правда, ваше фото было в газете.
– Моя фотография? – снова удивился Йере, но тут же решил, что мыловаренный завод где-то раздобыл снимок и опубликовал его в выборгских газетах. Молодцы.
Завхоз выразил сожаление, что у Йере нет багажа и похвастался силой своих рук. Рассказал, что когда-то работал носильщиком. Затем стал рабочим сцены в театре, а сейчас уже более года исполняет обязанности завхоза. Он выразил беспредельную радость по поводу того, что руководство доверило ему выполнять функции хозяина сегодняшнего вечера, принимая писателя. Он заказал гостю номер в гостинице и поинтересовался, где Йере желал бы поужинать. После этого в честь писателя будет организован торжественный прием, который намечено начать сразу после окончания спектакля.
Йере в душе благословлял Ахопалтио. Без рекомендаций философа он не смог бы стать поэтическим воспевателем мыла, которого на новом месте встречают, словно князя, в ресторане. Он больше не метался между обманом и истиной подобно актеру, который играет выученную роль, а вел себя естественно и непринужденно. Стал почти независимым от изменений обстоятельств, превратился в человека с сильным характером, который психологически и эстетически казался значительной персоной, достойной уважения. Он овладел миром с помощью мыльного могущества. Когда Йере спустя некоторое время наслаждался крабами с белым вином в обществе завхоза, картина будущего открывалась перед ним ликующим амфитеатром.
– Как, кстати, идет «Леммикки»? – спросил он у Янхукайнена, движения которого были столь отточены, что он наполнял бокалы, не проливая ни капли на скатерть.
– «Леммикки»? – повторил бывший носильщик и рабочий сцены. – Господин писатель, конечно, имеет в виду «Стамбульскую розу». Благодарю, она идет довольно хорошо. Но рекламы о ней надо дать побольше. Это же просто оперетта из оперетт.
– Оперетта! Блестящее название! Я, видишь ли, пока еще не знаком с вашим профессиональным словарным запасом. Говоря прямо, совершенно зеленый юнец в этой отрасли.
– Ну-у, господин писатель слишком скромен, – произнес Янхукайнен. – Вы полностью созрели, более зрелый, чем все остальные.
– Пожалуй, пожалуй. Но в каждой профессии сначала надо познать ее словарный запас. Возьмем, к примеру, профессию часовщика. Часовых дел мастер шпеньки, на которых вращаются стрелки, зовет «ямочками от улыбки», маятник – «барабанщиком», храповик – «Гитлером», а хроноскоп – «точнемером». Естествоиспытатели, в свою очередь, говорят, что глаза мухи фальцетные, писатели болтают об анекдотах, а петит называют «навозным жуком».
Янхукайнен рассмеялся.
– У нас тоже есть свои словечки. Вазелин называют «вассу», а одеколон – «скрипичным ключом».
– «Чему мы при этом учимся?» – вопрошал в свое время дедушка Крылов, – рассмеялся Йере, – только тому, что во всех профессиях поначалу свои трудности.
– Именно так, – согласился завхоз и бросил взгляд на часы. – Нам скоро надо отправляться. Для нас зарезервированы места в директорской ложе.
– Неужели вы намерены затащить меня в театр?
– Конечно. Вам же нужно присутствовать на премьере.
– И не подумаю! Никогда не хожу летом в театр. Правда, за исключением хороших театров.
На лице завхоза появилось темно-красное пятно от выпитого вина.
– Этот спектакль отрепетировали хорошо, – сказал он в свою защиту. – Артисты были бы весьма благодарны, если бы увидели вас в зале.
Янхукайнен снова бросил взгляд на часы. Но Йере беззаботно махнул рукой.
– Поговорим о чем-нибудь другом. Скажите-ка мне, у вас есть другие оперетты, которые нуждаются в рекламе? Для «Леммикки» мы со временем добьемся хорошего сбыта.
– «Баядера» больше не пользуется успехом, и «Сильва» уже настолько навязла в зубах, что народ пресытился ею.
– И для них откроется рынок.
– Не скажите. Видимо, необходим некий тип, способный свести женщин с ума…
– Какого черта! – оскорбленно воскликнул Йере. – Я справлюсь с этим не хуже любого. Не использованы пока еще все возможности. Мы же можем изменить их названия, поменять ароматические средства, а для внешнего оформления создать какие-нибудь новые нюансы. Женщин обмануть нетрудно, когда вопрос идет о таких опереттах.
– У господина писателя блестящие идеи, – согласился завхоз, который, уподобляясь кассе театра, знал, что «дебет» на стороне кассового окошка, а «кредит» за дверью. – Может быть, все же пойдем в театр? Спектакль, правда, уже начался, но писатель имеет право опоздать из-за ужина.
Йере почувствовал себя еще более польщенным. Но театр сейчас его совсем не интересовал. Обязательство трезвости, данное им часовых дел мастеру Кахилусу, было полностью забыто. Он пребывал в состоянии прелестного опьянения и не желал, чтобы успех, сопутствующий ему, претерпел бы хоть внешнее изменение. Переход из ресторана в театр означал бы подчинение своего собственного «я» жестокой воле, и это сейчас глубоко разочаровало бы его или привело к нервозному состоянию.
– Решим так, что в театр мы не пойдем, – пробормотал он. – Мне трудно изменить своим привычкам.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом. При входе в ресторан заиграли огнями чудесные фонари. Первое впечатление от новой должности оказалось весьма положительным. Если завхоз завода столь услужлив и гостеприимен, то каким же может быть главный инженер «Чудного аромата»?! Йере даже злился на себя за то, что раньше не стал начальником рекламного отдела. Столь много хорошей еды и выпивки ушло в рот кого-то из посторонних! Еще раз спасибо тебе, благородный и чудесный философ Ахопалтио, вытащивший из грязи унижения бедного писаку и изменивший его жизнь. Аюблю твое прекрасное выражение: совесть, подчиненная логике, – это сверхзнание…
Веселый вечер скатился к границе темноты. Еще некоторое время тому назад завхоз беспокойно поглядывал на часы и его лоб покрывался потом, похожим на пахту, выделяющуюся в маслобойке бедняка. Но затем он освободился от груза обязанностей. Если писатель не хочет идти на премьеру пьесы, его капризы следует выполнять. Да и выполнение их для Янхукайнена было абсолютно безболезненным делом, ибо он также любил оживленную жизнь ресторана «Эспиля», тем более на халяву.
Почти пятичасовое общение в компании с крабами и белым вином полностью изменило наших господ. Разговаривать они стали громко и махнули рукой на малые недоразумения. Йере почувствовал симпатию к Янхукайнену, а тот влюбился в Йере. Завхоз уже полностью соглашался, что упаковку «Баядеры» необходимо обновить, а ароматические вещества заменить. Ему очень нравился словесный стиль писателя, которым тот расцвечивал понятие «оперетта»: «хорошая оперетта молодит, ее пена подобна сливкам».
– Точно, точно…
– И если я не смогу ее продать, то тогда никто не сможет…
– Никто, нет.
Стрелка часов ^приближалась к самой высокой цифре на циферблате. Тут Йере вспомнил, что Янхукайнен в начале вечера говорил о каком-то торжественном приеме. Сейчас он был готов на любой поступок, ибо чувствовал себя крепче вина в рюмке. Завхоз оплатил счет чеком, и они отправились, дружески поддерживая друг друга. Йере крепко прижимал под мышкой портфель с документами мыловаренного завода, который вручил ему на попечение директор Сувисумпело перед отъездом. Начальник отдела рекламы, так блестяще начавший свою карьеру, чувствовал, что шагает несколько неуверенно. Хозяин вечера, заметив это, предложил ему свою руку. По мнению Йере, это было самое прекрасное гостеприимство, которое когда-либо ему было оказано. Подобное возможно только в Выборге, где на премьере в театре можно увидеть слезы на глазах у зрителей.
– Вы настоящий господин, – пробормотал Йере. – Господин, которого можно и постирать, и выгладить. Я дам вам хорошую должность.
Янхукайнен поблагодарил. Выйдя на улицу, они сели в автомобиль. Янхукайнен назвал водителю адрес и шепотом сообщил Йере:
– Мы едем сейчас в «Золотой теленок». Это увеселительное место для актеров, где можно кутить круглые сутки. Посмотрим, что скажет директор о том, что мы не пришли в театр.
– Летом по театрам не ходят, – стоял на своем Йере и начал напевать песенку, сочиненную Малышкой Лехтиненом:
Внебрачная связь не кончается…
Янхукайнен был несколько обеспокоен.
– Господин писатель, конечно, выступит с той речью, о которой, насколько я знаю, была договоренность с директором?
– Я ничего не помню… Да и о чем я должен говорить?
– Точно не знаю, но, видимо, вам надо сказать о сегодняшнем вечернем спектакле. Это же первое представление вашей новой пьесы.
Йере почувствовал, что почти пришел в себя. Он опубликовал в издательстве «Каристо» несколько миленьких пьес, но они никогда не видали сцены. Даже не были поставлены в хельсинкском Народном театре.
– Ой, дорогой друг! Об этих пустячках и разговаривать не стоит.
Беспокойство завхоза усилилось. Видимо, писатель объелся раков. То он становился самой скромностью, то превращался в гордого и самоуверенного. Если писатель не выступит с речью на празднике артистов, вину за это, конечно, возложат на завхоза, который легкомысленно распорядился средствами предприятия, где он состоит на службе. «Золотой теленок» был сердцем Выборга. В этом здании в притемненных залах, разместились различные клубы. У Йере было божественное настроение, а Янхукайнена мучил душевный столбняк. Когда они вошли в зал приема, там возникла необыкновенная тишина. Все повернулись, уставясь друг на друга. Дородный господин маленького роста подошел к Янхукайнену. Это был директор театра Туннюрлампи, внешним видом напоминавший управляющего имением, а по характеру – ректора института.
– Где вы проваландались целый вечер? – крикнул он, глядя на Янхукайнена, который напоминал заблудившегося в цирке провинциала. – Ну-с, объяснитесь! Где?
– В «Эспиле» немного посидели, – ответил обвиняемый и, обращаясь к писателю, взмолился о помощи. – У нас был веселый вечер…
– Скотина! – взревел Туннюрлампи. – В «Эспиле» напились, где же иначе? Вы же должны были встретить писателя.
– Правильно. И мы вместе с ним сидели весь вечер… Неужели господа не узнают друг друга?
Туннюрлампи осуждающе посмотрел на Йере и помотал тыквообразной головой.
– Я имею в виду писателя Суомала! А это что за господин?
– Писатель Суомалайнен, – ответил Йере за себя и за завхоза. В тот же миг ему стало ясно, что блестящий прием, крабы, вино и любезности предназначались не ему, а совсем другому.
Завхоз также понял ужасную ошибку. Он попытался что-то лепетать о том, что его ввели в заблуждение, об обновлении аромата «Баядерки» и опереттах. Директор театра подошел вплотную к Йере и начал извергать слова. Но Йере оставался спокойным и поправлял свои очки, которые сползали вниз. Когда Туннюрлампи прервался, чтобы набрать в легкие воздух, Йере спросил:
– Полегчало?
– Мошенник!
– Прошу прощения, не мошенник, а писатель.
– Бандит!
– Не бандит, а Суомалайнен.
Йере схватил маленького человека за грудки и дрожащим голосом произнес:
– Сожалею, что произошла ошибка. Но, несмотря на это, надеюсь, что вы будете обращаться с начальником рекламы завода «Чудный аромат» более любезно. Если это составит для вас трудность, продолжайте ваше представление.
Характер разговора сразу изменился. Когда Туннюрлампи услышал, с кем имеет честь обмениваться мыслями, он прибегнул к помощи профессии, которая давала ему возможность зарабатывать на жизнь. На его круглом лице появилось подобие дружеской улыбки:
– Ну, значит, ошибка оказалась двойной и забавной. Разрешите пригласить вас к столу?
Туннюрлампи повернулся к Янхукайнену и как бы мимоходом заметил:
– Мы продолжим за счет театра.
Йере сел рядом с директором и, к своему ужасу, обнаружил, что он все время говорил одну лишь правду. Общение теперь стало непосредственным^и раскрепощенным, как и полагается за кулисами театра. Йере узнал, что представляемый им мыловаренный завод постоянно публикует свою рекламу в театральных программах, что предприятие подарило театру большое количество душистого мыла и крема для кожи. Сотрудники «Чудного аромата» оказывают театру помощь, а его руководители – ведущие члены общества поддержки театра. Следовательно, Йере является господином, достойным торжественного приема и подарков.
Ночное веселье двигалось к утру, и Йере чувствовал себя все более влиятельной персоной. Обычно он требовал от ближних такой благопристойности, какая сродни инквизиции, но сейчас был готов даже на маленький дебош. Он был в восторге от женщин, которые ухитрялись прикрыть свое тело тремя лоскутами чего-то похожего на пластырь. Он обещал актерам бесплатно выдать подарочные наборы, мыло, кремы и даже наградить их поездками за рубеж. Кто-то сравнил его с рождественским Дедом Морозом, но Туннюрлампи пошел еще дальше:
– Дед Мороз – это просто Дед Мороз, но его прообраз – Кай Кильний Меценат.
Первый любовник труппы потер виски и громко произнес:
– Шведы меня не интересуют.
– Он был римлянином, – внес поправку Туннюрлампи.
Янхукайнен, услышав о подарках и благотворительности, начал приходить в себя.
– У него в Финляндии есть какая-нибудь фабрика? – поинтересовался он. – Я имею в виду этого римлянина…
Туннюрлампи не удостоил прилежного завхоза ответом, а поднял бокал и предложил тост в честь начальника рекламы «Чудного аромата», за финскую мыловаренную промышленность:
– Дорогие дамы и господа! Еще в древнем Риме были благородные люди, любившие искусство и поддерживавшие его экономически. Гораций, Проперций получали средства от Кая Кильния…
– Не забудь о Йере Суомалайнене! – прервал его Янхукайнен.
Один из молодых актеров затолкал салфетку в рот Янхукайнену. Во время дружеской потасовки Туннюрлампи пел дифирамбы благородному характеру Йере, который действительно управляет делами завода: Сувисумпело лишь теоретически его начальник…
– Схема организации пока еще только разрабатывается, – заметил Йере и вылил из своего бокала несколько граммов вина на декольтированную грудь сидевшей рядом дамы.
Говорил он невнятно но каждый понимал его намерения. В целях рекламы Йере дарил театральным деятелям Выборга всю продукцию мыловаренного завода. Он уже уверовал, что является главным акционером предприятия, и был богат, поскольку не играл на бирже ценных бумаг.
Туннюрлампи продолжал произносить начатый полчаса тому назад тост. Он благодарил создателя мира за то, что драматург Суомала не присутствует на торжествах, не устраивает скандалов, не омрачает чудесного настроения. Говорят, Суомала повсюду прославился как драчун, а вовсе не как драматург. Когда Туннюрлампи спустя некоторое время вновь упомянул имя Суомала, из-за стола, поддерживаемый соседями, поднялся некий старый господин, постучал по бокалу и произнес с достоинством:
– Что касается Суомала, то нам только что принесли короткую телеграмму, которую я и зачитаю во всеуслышание:
«Я, черт возьми, отстал от поезда в Риихимяки. С приветом, Юхани Суомала».
– Дорогие дамы и господа! Предлагаю выпить бокал по поводу этой великой радости.
Все, за исключением Йере, осушили до дна фужеры. А начальник рекламы заснул за столом. К счастью для актеров, он уже успел сделать крупные подарки и напоминал пустой кошелек, который потерял свою форму.
Глава четвертая,
в которой Йере после многочисленных ресторанных состязаний удается покинуть своих празднующих друзей.
Но в то же время его свобода подвергается опасности.
Чтобы защитить себя, он снимает придающие ему достоинство очки и прячет их в карман.
Йере медленно открыл глаза. Комната была маленькой и без окон. Слабо светила лампочка, завешенная зеленой бумагой. Он спал на узкой деревянной скамье в пальто драматурга Суомала. Под головой вместо подушки лежал портфель с документами, рядом с ложем приткнулась трость. Смятая шляпа валялась на полу, словно кающаяся грешница. Он начал смутно подозревать, что на свет божий ночью выползли неведомые комплексы. Возможно, он совершил невразумительные поступки, которые наверняка раскрыли, что с головкой у него не все в порядке. Он, безусловно, нуждался сейчас в помощи Ахопалтио по части толкования снов и в рюмке для опохмелки.
Он не понимал, как оказался в этом незнакомом леденяще безликом и необставленном помещении. Во рту оставался вязкий вкус празднества, а в висках стучала кровь. Йере медленно встал на ноги, протер очки и приготовился отправиться в разведку. Он подозревал, что все еще находится в «Золотом теленке», где женщин можно было разделить на две группы: на тех, кто изменял мужу, и на тех, у которых мужей вообще не было. Мужчины же продолжали оставаться ненасытными псами, которые охотятся за женщинами до тех пор, пока те сами не приберут их к рукам.
Он вышел в слабо освещенный коридор и остановился, прислушиваясь. Из-за одной из широких дверей доносился невнятный шум, раздавались крики. Йере понял, что артисты продолжают свой праздник. Они любили вино, как своего злейшего врага, и при этом стремились утонуть в нем. Собственным разумом пользовались не для укрощения страстей, а лишь для их не слишком категоричного осуждения.
Йере чувствовал неодолимую ненависть к себе и к окружающему миру. Он больше не был могущественным нуворишем, а лишь кающимся грешником, которого мучила совесть, давила, словно тесная кожаная куртка. Похмелье, этот миссионер человеческой души, наполняло его энергией и решимостью превратиться в судью и моралиста. Ему хотелось сейчас раз и навсегда вырваться из этой обители нечестивости и высказать ее посетителям несколько слов правды. Он не какой-нибудь незваный гость богемных празднеств и не свадебный генерал, а порядочный писатель и заведующий рекламой мыловаренного завода и уже сегодня займет свою новую должность. Да, действительно сегодня. Он не имел ни малейшего понятия о том, какое сейчас время суток.
Шум раздававшийся из-за широких дверей, заметно усилился. Йере принял решительную позу и с выражением оскорбленной добродетели на лице вошел в комнату. Остановился в дверном проеме, рассматривая празднующее общество, которое не заметило его беззвучного появления. Скоро он обнаружил, что среди присутствующих нет ни одной женщины. Человек тридцать мужчин сидели за длинным столом, и каждый из кожи лез, добиваясь, чтобы слушали только его.
– Не говори ерунды, Сутинен! – кричал один – у него были правильные черты лица и могучий голос. – «Омегу» не превзойдет никто, даже Тиссо!
Человек, названный Сутиненом, спокойно ответил:
– Я и сейчас придерживаюсь мнения, что «Этерна» и «Зенит» являются ведущими моделями. На ход «Омеги» влияют колебания температуры. Ослабевает упругость круглой пружины балансира, в связи с чем удлиняется время колебания баланса и ход замедляется. Именно поэтому твои часы зимой отстают.
– Господи, это же явная ложь! Баланс моих часов выполнен из двух слоев, внутренний слой стальной, а внешний латунный. Они не отстают, а вот твои «Этерны»…
– Их балансир колеблется всегда с одинаковой скоростью.
Невидимая рука словно вытолкнула Йере поближе к бурлящему застолью.
– Прошу прощения, – произнес он робко. – Тут что, прием артистов?
Тридцать пар глаз обернулись к писателю. Тот, кого звали Сутинен, хохотнув, ответил сухо:
– Господин опоздал ровно на сутки. Актеров унесли в театр еще вчера вечером. Здесь сейчас годовое собрание часовых дел мастеров. Впрочем, остаюсь при мнении, что «Этерна» и «Зенит» – ведущие модели.
Нужно было обладать настоящим талантом, чтобы описать состояние души Йере Суомалайнена. Он с огромной силой прижимал портфель с документами и старался удержать слезы. Каким же он был ослом! Отвратительнейшим образом зарыл свой драгоценный мыльный талант в землю. Но сейчас должен исправиться, стать другим человеком.
Он молча поклонился часовщикам, балансы языков которых на секунду остановились, и шатаясь направился к двери. Но едва дошел до порога, как дверь распахнулась и часовых дел мастер Кахилус с шумом вошел в зал заседаний. Йере попытался прошмыгнуть мимо него, но часовщик широко расставил руки и воспрепятствовал намерению писателя.
– Куда спешите, господин Суомалайнен?