Тут Вилле стал подробно рассказывать о хозяйства Антти и об Америке. Вся семья Хювяринена с недоверием слушала то, что говорил Вилле. Однако все призадумались, когда Вилле изложил, при каких обстоятельствах произошла его встреча с липерцами и какой велся разговор с этими молодцами, уехавшими в Америку.
Об этом Вилле так поведал, не делая в своей речи из лишних пауз:
— Встретил я Антти Ихалайнена и Юсси Ватанена как раз на самой дороге. Ну, конечно, разговорились. И мне Ихалайнен сам сказал, что ему предложили работу в Америке. Эту работу предложил ему один его хороший знакомый, с которым Ихалайнен уже давно переписывался. Так вот этот знакомый написал ему в письме: «Приезжай, я тебя неплохо устрою, и ты будешь зарабатывать в Америке по десять марок в день. А ежели немножко перехитришь американцев и обжулишь хозяина, то будешь иметь еще лишнюю десятку в день». Получив такое письмо Антти Ихалайнен решил перехитрить американцев, поехал в Америку. И даже купил билет на пароход до самого места назначения. Что касается Юсси Ватанена, то он поехал провожать Ихалайнена. Однако похоже на то, что он проводит его до самой Америки и там останется.
Тут старик Хювяринен выразил некоторое сомнение. И когда Вилле на минутку замолк, чтобы передохнуть, старик недоверчиво спросил:
— А ведь ты привираешь насчет Ихалайнена и Ватанена?
— Ну как можно в таком серьезном деле врать! — с удивлением сказал Хуттунен. — Ведь еще летом мне об этом было известно, когда Антти зашел ко мне и взял в долг сорок марок, чтоб купить себе билет ка корабль. Еще помню, сидел у меня тогда сын Хётёнена. Он мне и сказал когда, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уезжают в Америку. И чтоб им не тратиться на каждого в отдельности, они сговорились ехать в Америку на один билет.
И тут Вилле, в доказательство своих слов, стал приветить ещё всякие убедительные факты.
Когда он наконец ушел, в доме Хювяринена воцарилось глубокое молчание. Все думали о странной выходке Ихалайнена. И всех изумляло, что и Ватанен будто бы грозился поехать в Америку вместе с Антти.
Приближался полдень. В доме все молчали. И только за обедом хозяйка сказала:
— Вряд ли можно доверять словам Вилле Хуттунена. Ведь всегда изо рта его льется всякая чепуха.
Хювяринен и Анна-Кайса ничего на это не ответили. Однако они немного успокоились. А к концу обеда старик настолько успокоился, что даже спросил у хозяйки:
— Ячменный хлеб или ржаной ты завтра будешь печь?
— Ячменный, — ответила хозяйка. — Хотела печь ржаной, чтоб осталось у меня тесто на картофельный пирог, но потом решила печь пирог на следующей неделе. Анна-Кайса тоже успокоилась, и жизнь пошла своим чередом.
Однако вскоре пришли, дополнительные сведения. Неразговорчивый и угрюмый скорняк Микко Кукконен ехал, так оказать, по свежим следам Вилле Хуттунена. И по этой причине ему пришлось собрать все ценные сведения, оставленные Вилле. Так, например, он узнал, что Юсси Ватанен, якобы, запродал свою землю и все деньги повез с собой.
Скорняк Кукконен в свою очередь рассказывал новости об Антти и Юсси и этим подтверждал разговоры Вилле Хуттунена.
Повсюду эти новости вызывали изумление, и Кукконен благодаря этому сам увлекся болтовней. И в каждом доме, где ему приходилось бывать, он начинал свой разговор именно с этого.
Войдя в дом Хювяринена, он сказал:
— Слышали новости? Ватанен и Ихалайнен поехали в Америку. Что случилось с ними, наверно, какой-нибудь скандал?
Вся семья Хювяринена была поражена этим сообщением, тем более, что Микко Кукконен, как всем известно было, не умел сочинять.
Хозяин долго молчал, соображая, но потом сказал:
— Скандала у них не было, и, по-моему, они вряд ли уехали вообще, хотя об этом лопотал также и Вилле Хуттунен.
— Нельзя верить вранью этого Вилле, — строго заметила хозяйка.
Несловоохотливый Кукконен долго сидел молча, а потом произнес:
— Они сами сказали мне, что едут в Америку.
Это заявление изменило дело. Снова воцарилось продолжительное молчание. Кукконен повернул было разговор на другие темы, заметив:
— Большой у вас дом. Хватает у него размеров. Пожалуй, это самый большой дом во всей нашей волости?
Однако ему никто не ответил. Хозяйка просеивала муку через сито, а Хювяринен щепал лучину. Кукконен продолжал:
— Впрочем, в других волостях мне приходилось видеть дома еще больших размеров.
Снова никто ему не ответил. Хозяйка со вздохом пробормотала почти про себя:
— Нынче темные дни… И утром тьма, и вечером тьма… Опять помолчали. Потом Кукконен сказал:
— Говорят, Ватанен свой дом перед отъездом продал. Интересно, сколько он за него получил?
Анна-Кайса вышла из комнаты.
Ребятам под страхом порки запрещалось говорить о Ватанене, однако Хювяринен, боясь, что дети своей болтовней разоблачат все дело, рассердился на них при всем своем добродушии. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят и с бранью начал выгонять их из дома.
— А ну, давайте отсюда в баню! Идите, полощитесь там теплой водой.
Перепуганные ребята с ревом выбежали из помещения.
Кукконен спокойно раскуривал свою трубку. Хозяева занимались своим делом. Наконец после долгого молчания, хозяйка спросила Кукконена:
— А где ты слышал эти новости о Ватанене?
— Мне сам Юсси об этом рассказал, когда я повстречался с ним на дороге. Он сказал мне, что в Липери земля плохая, а налоги большие, — ответил Кукконен.
— Охо-хо! — тяжко вздохнула хозяйка и снова углубилась в свои размышления.
Спустя некоторое время Хювяринен осторожно спросил:
— А где ты встретил Ватанена?
— Я встретил его на пути в Йоки.
— Ах, вот где!
— Да…
Хозяйка пересыпала муку в короб. Хювяринен связывал лучину в пучки. Все трое молчали.
— И больше ничего тебе не сказал… Ватанен? — Нет…
— Значит, ничего?
— Ничего.
Хювяринен отложил в сторону лучины и стал курить. Кукконен пробурчал:
— Ведь Ватанен уже пожилой мужчина.
Хозяева и на это ничего не ответили. Хозяйка уже пересыпала всю муку в короб, но стол еще не был вытерт начисто от мучной пыли. Хозяйка со вздохом сказала:
— Ну куда же мои щенята подевали заячью лапку, ведь нечем стол вытереть!
Кукконен закурил прощальную трубку и спросил:
— А что, у вас, Хювяринен, нет продажных овчин? Он долго ждал ответа. Наконец хозяйка ответила засвоего мужа:
— Вряд ли у него есть… В прошлую зиму он продал все одному скорняку.
— А шкуру черного барана он тоже продал?
— Продал.
Кукконен собрался уходить. Но, уходя, он надолго задержался, у дверей, так как стал рассматривать большую кочергу. Удивляясь ее массивности, Кукконен сказал:
— Хватает железа в этой кочерге!
Он пососал свою трубку и, уходя, сделал заключительный вывод:
— Такой огромной кочерги я в жизни своей не видел.
Незадолго до всех этих событий три господина из города Йоки отправились на охоту. Они сели на парусную лодку и благополучно оттолкнулись от берега. Но так как они перед тем изрядно выпили, то путешествие их закончилось печально. Их лодка натолкнулась на камень и перевернулась, потому что подвыпившие охотники неосторожно накренили ее на один бок.
Это происшествие случилось недалеко от дома Копонена.
Охотники погрузились в воду, но так как в том месте было неглубоко и до дна можно было достать ногами, то они и не потонули. Однако подняли ужасный крик и шум.
Невообразимые вопли их так оглушили и напугали зятя Копонена, что это незначительное происшествие показалось ему по крайней мере кораблекрушением во время морского сражения.
Зять Копонена почему-то был уверен, что при аварии погибло несколько человек. И эта вера его с каждым днем все. больше укреплялась. И когда он поехал в Липери к массажистке Лийсе Киннунен, то он там и рассказал, людям об этом ужасном кораблекрушении.
В Липери этот рассказ, как, впрочем, и все рассказы на свете, оброс со всех сторон подробностями, ибо каждый дилерский житель считал своим долгом добавить что-нибудь от себя, к тому, что он услышал от другого.
— Киннунен, жена которого массировала зятя Копонена, случайно встретился с Вилле Хуттуненом и сказал ему:
— Ну и грязи же нынче на дорогах!
— Да, этого Божьего добра везде достаточно, — ответил Вилле. — В проулке, где живет Хювяринен, любая лошадь может завязнуть в грязи по самые уши… Ну, а что слышно новенького?
— А что можно услышать в Липери? Разве что визг свиней и бабьи крики. А вот, например, в Йоки было-таки происшествие иного сорта. Там один корабль пошел на дето морское, и при этом до черта затонуло людей… Да ты, кажется, в это время был в Йоки? — спросил Киннунен.
Вилле был удивлен. Ему не хотелось признаться, что об этом он ничего не знает. Это было бы для него конфузно. И, чтоб разнюхать об этом деле, он не без хитрости сказал:
— Кто настороже, тот всегда бывает на месте. Да, там порядочная была сумятица.
Киннунен задумчиво сказал:
— Конечно, может быть, всего-навсего в Йоки затонула дровяная баржа. Такие бывают паровые баржи…
Вилле воскликнул презрительно:
— Нет, в Йоки не станут люди срамить себя — пускать на дно какие-то там баржи. Это, ясно, был пароход, и такой, на котором было, бы не стыдно господам тонуть.
— Ах, так, значит, это действительно был пароход? А какое же именно это было судно? — спросил Киннунен.
— Это был наилучший пароход из всех пароходов Йоки… Это был огромный морской корабль, на котором могли бы уместиться все жители Липери.
— Так, значит, он и пошел ко дну?
— И так пошел ко дну, что в воздухе только корма мелькнула! — детально объяснил Вилле.
— И что же, он затонул так, что даже мачт не видно? — с любопытством спросил Киннунен.
— Какие там к- черту мачты, если глубина такая, что можно целый моток троса раскрутить, и то до дна не достанешь! — ликовал Хуттунен.
Тут Вилле вспомнил об Ихалайнеие и тотчас с уверенностью сказал, что Ихалайнен и Ватанен утонули во время этого кораблекрушения.
Он сам всерьез поверил этому и поспешно сказал:
— Вот как закончилась поездка в Америку Ихалайнена и Ватанена!
Сначала эта мысль до Киннунена как-то не дошла, Но когда Вилле стал растолковывать ему это дело, Киннунен воскликнул:
— Ах, черт бы драл этого Ихалайнена! Хотел удрать от своей жены! Тут-то его, каналью, и настигло наказание!
— Далеко удрал! Плавает теперь наш Антти Ихалайнен в пузе у щуки! — сказал Вилле, уверившись и сам, что это именно так и случилось. Ну, так ведь в Липери каждый человек верит своим словам.
Киннунен стал расспрашивать:
— А как хоронят утопленников, если они остаются в море?.. Отделяется ли их душа от тела, если поп не благословил могилы? И считается ли жена вдовой, если ее муж утонул?
Со знанием дела Вилле Хуттунен ответил на эти вопросы.
— Душа утопленников свободно отделяется от их тела. А чтоб благословить могилу, пастор должен выехать на лодке к месту аварии. Там он черпаком немного зачерпнет воды и трижды обрызгает это место. Вот и все благословение. А после такого погребения утопленник уже не считается в живых. И его вдова может свободно выходить замуж.
Киннунен все же был озадачен этой новостью. Не без удивления он сказал:
— Посмотрите на этого зятя Копонена. Ведь он, как это ни странно, ничего не сказал о том, что Ихалайнен и Ватанен утонули.
По мнению Хуттунена это действительно было странно. Однако Вилле нашел этому объяснение:
— Там у них в Йоки столько всяких дел, что они и не говорят о каждом происшествии в отдельности, как у нас в Липери. Они там всегда придерживают язык за зубами, чтоб не брякнуть какую-нибудь глупость, мало относящуюся к делу.
Киннунен с этим вполне согласился и в свою очередь сказал:
— Это я тоже заметил, что не только в Йоки, но даже и в его окрестностях люди ходят, будто воды в рот набрали.
Вилле Хуттунен, вдохновившись поддержкой, воскликнул:
— Вот они какие! А вся семья Копонена в особенности отличается скупостью и жадностью. Люди рассказывают, что они даже не каждый день жрут, скупятся. Говорят, что они только в Рождественские праздники досыта едят, и то не все сразу наедаются, а по очереди — каждый год по одному. Конечно, в таком доме и на слова скупятся. Таких людей надо, как коров, доить, и то вряд ли что получится, промолчат. Нет, здесь в Липери мы не похожи на городских. Любая речь у нас течет прямо, как вода из крана. И не видать, чтоб от этого в Липери иссякли слова… Киннунен всецело согласился с Вилле. И тут он даже почувствовал некоторую гордость за свою Липери. Ои предложил свой табак Хуттунену и сказал:
— Это верно, у нас в Липери не скупятся на слова и не торгуются из-за них. А что касается Ихалайнена, так ов за свой зек успел столько нагрешить, что придется ему дать ответ перед небесным судом.
— Не с пустыми руками побрел Ихалайнен в свой последний путь! — сказал Хуттунен, зажигая свою трубку. И тут он стал рассказывать о дорожном багаже покойника:
— Этот Ихалайнен, когда был еще мальчишкой, крал репу с чужих огородов. Он вместе с Ватаненом крал, и так крал, что мы, другие мальчишки, не могли с ним соревноваться. А ведь тогда в Липери репу сеяли в огромном количестве. И хотя каждое семечко всходило, но хозяевам, кроме ботвы, ничего не оставалось.
Подняв свои очи к небу, Киннунен сказал:
— Еще хорошо, что здесь у нас в Липери нет фруктовых садов! Это прямо великое счастье для всех уходящих в загробную жизнь.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Об этом Вилле так поведал, не делая в своей речи из лишних пауз:
— Встретил я Антти Ихалайнена и Юсси Ватанена как раз на самой дороге. Ну, конечно, разговорились. И мне Ихалайнен сам сказал, что ему предложили работу в Америке. Эту работу предложил ему один его хороший знакомый, с которым Ихалайнен уже давно переписывался. Так вот этот знакомый написал ему в письме: «Приезжай, я тебя неплохо устрою, и ты будешь зарабатывать в Америке по десять марок в день. А ежели немножко перехитришь американцев и обжулишь хозяина, то будешь иметь еще лишнюю десятку в день». Получив такое письмо Антти Ихалайнен решил перехитрить американцев, поехал в Америку. И даже купил билет на пароход до самого места назначения. Что касается Юсси Ватанена, то он поехал провожать Ихалайнена. Однако похоже на то, что он проводит его до самой Америки и там останется.
Тут старик Хювяринен выразил некоторое сомнение. И когда Вилле на минутку замолк, чтобы передохнуть, старик недоверчиво спросил:
— А ведь ты привираешь насчет Ихалайнена и Ватанена?
— Ну как можно в таком серьезном деле врать! — с удивлением сказал Хуттунен. — Ведь еще летом мне об этом было известно, когда Антти зашел ко мне и взял в долг сорок марок, чтоб купить себе билет ка корабль. Еще помню, сидел у меня тогда сын Хётёнена. Он мне и сказал когда, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уезжают в Америку. И чтоб им не тратиться на каждого в отдельности, они сговорились ехать в Америку на один билет.
И тут Вилле, в доказательство своих слов, стал приветить ещё всякие убедительные факты.
Когда он наконец ушел, в доме Хювяринена воцарилось глубокое молчание. Все думали о странной выходке Ихалайнена. И всех изумляло, что и Ватанен будто бы грозился поехать в Америку вместе с Антти.
Приближался полдень. В доме все молчали. И только за обедом хозяйка сказала:
— Вряд ли можно доверять словам Вилле Хуттунена. Ведь всегда изо рта его льется всякая чепуха.
Хювяринен и Анна-Кайса ничего на это не ответили. Однако они немного успокоились. А к концу обеда старик настолько успокоился, что даже спросил у хозяйки:
— Ячменный хлеб или ржаной ты завтра будешь печь?
— Ячменный, — ответила хозяйка. — Хотела печь ржаной, чтоб осталось у меня тесто на картофельный пирог, но потом решила печь пирог на следующей неделе. Анна-Кайса тоже успокоилась, и жизнь пошла своим чередом.
Однако вскоре пришли, дополнительные сведения. Неразговорчивый и угрюмый скорняк Микко Кукконен ехал, так оказать, по свежим следам Вилле Хуттунена. И по этой причине ему пришлось собрать все ценные сведения, оставленные Вилле. Так, например, он узнал, что Юсси Ватанен, якобы, запродал свою землю и все деньги повез с собой.
Скорняк Кукконен в свою очередь рассказывал новости об Антти и Юсси и этим подтверждал разговоры Вилле Хуттунена.
Повсюду эти новости вызывали изумление, и Кукконен благодаря этому сам увлекся болтовней. И в каждом доме, где ему приходилось бывать, он начинал свой разговор именно с этого.
Войдя в дом Хювяринена, он сказал:
— Слышали новости? Ватанен и Ихалайнен поехали в Америку. Что случилось с ними, наверно, какой-нибудь скандал?
Вся семья Хювяринена была поражена этим сообщением, тем более, что Микко Кукконен, как всем известно было, не умел сочинять.
Хозяин долго молчал, соображая, но потом сказал:
— Скандала у них не было, и, по-моему, они вряд ли уехали вообще, хотя об этом лопотал также и Вилле Хуттунен.
— Нельзя верить вранью этого Вилле, — строго заметила хозяйка.
Несловоохотливый Кукконен долго сидел молча, а потом произнес:
— Они сами сказали мне, что едут в Америку.
Это заявление изменило дело. Снова воцарилось продолжительное молчание. Кукконен повернул было разговор на другие темы, заметив:
— Большой у вас дом. Хватает у него размеров. Пожалуй, это самый большой дом во всей нашей волости?
Однако ему никто не ответил. Хозяйка просеивала муку через сито, а Хювяринен щепал лучину. Кукконен продолжал:
— Впрочем, в других волостях мне приходилось видеть дома еще больших размеров.
Снова никто ему не ответил. Хозяйка со вздохом пробормотала почти про себя:
— Нынче темные дни… И утром тьма, и вечером тьма… Опять помолчали. Потом Кукконен сказал:
— Говорят, Ватанен свой дом перед отъездом продал. Интересно, сколько он за него получил?
Анна-Кайса вышла из комнаты.
Ребятам под страхом порки запрещалось говорить о Ватанене, однако Хювяринен, боясь, что дети своей болтовней разоблачат все дело, рассердился на них при всем своем добродушии. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят и с бранью начал выгонять их из дома.
— А ну, давайте отсюда в баню! Идите, полощитесь там теплой водой.
Перепуганные ребята с ревом выбежали из помещения.
Кукконен спокойно раскуривал свою трубку. Хозяева занимались своим делом. Наконец после долгого молчания, хозяйка спросила Кукконена:
— А где ты слышал эти новости о Ватанене?
— Мне сам Юсси об этом рассказал, когда я повстречался с ним на дороге. Он сказал мне, что в Липери земля плохая, а налоги большие, — ответил Кукконен.
— Охо-хо! — тяжко вздохнула хозяйка и снова углубилась в свои размышления.
Спустя некоторое время Хювяринен осторожно спросил:
— А где ты встретил Ватанена?
— Я встретил его на пути в Йоки.
— Ах, вот где!
— Да…
Хозяйка пересыпала муку в короб. Хювяринен связывал лучину в пучки. Все трое молчали.
— И больше ничего тебе не сказал… Ватанен? — Нет…
— Значит, ничего?
— Ничего.
Хювяринен отложил в сторону лучины и стал курить. Кукконен пробурчал:
— Ведь Ватанен уже пожилой мужчина.
Хозяева и на это ничего не ответили. Хозяйка уже пересыпала всю муку в короб, но стол еще не был вытерт начисто от мучной пыли. Хозяйка со вздохом сказала:
— Ну куда же мои щенята подевали заячью лапку, ведь нечем стол вытереть!
Кукконен закурил прощальную трубку и спросил:
— А что, у вас, Хювяринен, нет продажных овчин? Он долго ждал ответа. Наконец хозяйка ответила засвоего мужа:
— Вряд ли у него есть… В прошлую зиму он продал все одному скорняку.
— А шкуру черного барана он тоже продал?
— Продал.
Кукконен собрался уходить. Но, уходя, он надолго задержался, у дверей, так как стал рассматривать большую кочергу. Удивляясь ее массивности, Кукконен сказал:
— Хватает железа в этой кочерге!
Он пососал свою трубку и, уходя, сделал заключительный вывод:
— Такой огромной кочерги я в жизни своей не видел.
Незадолго до всех этих событий три господина из города Йоки отправились на охоту. Они сели на парусную лодку и благополучно оттолкнулись от берега. Но так как они перед тем изрядно выпили, то путешествие их закончилось печально. Их лодка натолкнулась на камень и перевернулась, потому что подвыпившие охотники неосторожно накренили ее на один бок.
Это происшествие случилось недалеко от дома Копонена.
Охотники погрузились в воду, но так как в том месте было неглубоко и до дна можно было достать ногами, то они и не потонули. Однако подняли ужасный крик и шум.
Невообразимые вопли их так оглушили и напугали зятя Копонена, что это незначительное происшествие показалось ему по крайней мере кораблекрушением во время морского сражения.
Зять Копонена почему-то был уверен, что при аварии погибло несколько человек. И эта вера его с каждым днем все. больше укреплялась. И когда он поехал в Липери к массажистке Лийсе Киннунен, то он там и рассказал, людям об этом ужасном кораблекрушении.
В Липери этот рассказ, как, впрочем, и все рассказы на свете, оброс со всех сторон подробностями, ибо каждый дилерский житель считал своим долгом добавить что-нибудь от себя, к тому, что он услышал от другого.
— Киннунен, жена которого массировала зятя Копонена, случайно встретился с Вилле Хуттуненом и сказал ему:
— Ну и грязи же нынче на дорогах!
— Да, этого Божьего добра везде достаточно, — ответил Вилле. — В проулке, где живет Хювяринен, любая лошадь может завязнуть в грязи по самые уши… Ну, а что слышно новенького?
— А что можно услышать в Липери? Разве что визг свиней и бабьи крики. А вот, например, в Йоки было-таки происшествие иного сорта. Там один корабль пошел на дето морское, и при этом до черта затонуло людей… Да ты, кажется, в это время был в Йоки? — спросил Киннунен.
Вилле был удивлен. Ему не хотелось признаться, что об этом он ничего не знает. Это было бы для него конфузно. И, чтоб разнюхать об этом деле, он не без хитрости сказал:
— Кто настороже, тот всегда бывает на месте. Да, там порядочная была сумятица.
Киннунен задумчиво сказал:
— Конечно, может быть, всего-навсего в Йоки затонула дровяная баржа. Такие бывают паровые баржи…
Вилле воскликнул презрительно:
— Нет, в Йоки не станут люди срамить себя — пускать на дно какие-то там баржи. Это, ясно, был пароход, и такой, на котором было, бы не стыдно господам тонуть.
— Ах, так, значит, это действительно был пароход? А какое же именно это было судно? — спросил Киннунен.
— Это был наилучший пароход из всех пароходов Йоки… Это был огромный морской корабль, на котором могли бы уместиться все жители Липери.
— Так, значит, он и пошел ко дну?
— И так пошел ко дну, что в воздухе только корма мелькнула! — детально объяснил Вилле.
— И что же, он затонул так, что даже мачт не видно? — с любопытством спросил Киннунен.
— Какие там к- черту мачты, если глубина такая, что можно целый моток троса раскрутить, и то до дна не достанешь! — ликовал Хуттунен.
Тут Вилле вспомнил об Ихалайнеие и тотчас с уверенностью сказал, что Ихалайнен и Ватанен утонули во время этого кораблекрушения.
Он сам всерьез поверил этому и поспешно сказал:
— Вот как закончилась поездка в Америку Ихалайнена и Ватанена!
Сначала эта мысль до Киннунена как-то не дошла, Но когда Вилле стал растолковывать ему это дело, Киннунен воскликнул:
— Ах, черт бы драл этого Ихалайнена! Хотел удрать от своей жены! Тут-то его, каналью, и настигло наказание!
— Далеко удрал! Плавает теперь наш Антти Ихалайнен в пузе у щуки! — сказал Вилле, уверившись и сам, что это именно так и случилось. Ну, так ведь в Липери каждый человек верит своим словам.
Киннунен стал расспрашивать:
— А как хоронят утопленников, если они остаются в море?.. Отделяется ли их душа от тела, если поп не благословил могилы? И считается ли жена вдовой, если ее муж утонул?
Со знанием дела Вилле Хуттунен ответил на эти вопросы.
— Душа утопленников свободно отделяется от их тела. А чтоб благословить могилу, пастор должен выехать на лодке к месту аварии. Там он черпаком немного зачерпнет воды и трижды обрызгает это место. Вот и все благословение. А после такого погребения утопленник уже не считается в живых. И его вдова может свободно выходить замуж.
Киннунен все же был озадачен этой новостью. Не без удивления он сказал:
— Посмотрите на этого зятя Копонена. Ведь он, как это ни странно, ничего не сказал о том, что Ихалайнен и Ватанен утонули.
По мнению Хуттунена это действительно было странно. Однако Вилле нашел этому объяснение:
— Там у них в Йоки столько всяких дел, что они и не говорят о каждом происшествии в отдельности, как у нас в Липери. Они там всегда придерживают язык за зубами, чтоб не брякнуть какую-нибудь глупость, мало относящуюся к делу.
Киннунен с этим вполне согласился и в свою очередь сказал:
— Это я тоже заметил, что не только в Йоки, но даже и в его окрестностях люди ходят, будто воды в рот набрали.
Вилле Хуттунен, вдохновившись поддержкой, воскликнул:
— Вот они какие! А вся семья Копонена в особенности отличается скупостью и жадностью. Люди рассказывают, что они даже не каждый день жрут, скупятся. Говорят, что они только в Рождественские праздники досыта едят, и то не все сразу наедаются, а по очереди — каждый год по одному. Конечно, в таком доме и на слова скупятся. Таких людей надо, как коров, доить, и то вряд ли что получится, промолчат. Нет, здесь в Липери мы не похожи на городских. Любая речь у нас течет прямо, как вода из крана. И не видать, чтоб от этого в Липери иссякли слова… Киннунен всецело согласился с Вилле. И тут он даже почувствовал некоторую гордость за свою Липери. Ои предложил свой табак Хуттунену и сказал:
— Это верно, у нас в Липери не скупятся на слова и не торгуются из-за них. А что касается Ихалайнена, так ов за свой зек успел столько нагрешить, что придется ему дать ответ перед небесным судом.
— Не с пустыми руками побрел Ихалайнен в свой последний путь! — сказал Хуттунен, зажигая свою трубку. И тут он стал рассказывать о дорожном багаже покойника:
— Этот Ихалайнен, когда был еще мальчишкой, крал репу с чужих огородов. Он вместе с Ватаненом крал, и так крал, что мы, другие мальчишки, не могли с ним соревноваться. А ведь тогда в Липери репу сеяли в огромном количестве. И хотя каждое семечко всходило, но хозяевам, кроме ботвы, ничего не оставалось.
Подняв свои очи к небу, Киннунен сказал:
— Еще хорошо, что здесь у нас в Липери нет фруктовых садов! Это прямо великое счастье для всех уходящих в загробную жизнь.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
От дома старика Хювяринена шла прямая дорога к дому Вилле Хуттунена. Но если ехать с тем, чтобы побывать в доме Ихалайнена, пришлось бы делать большой крюк. Такая дорога выходила длинней на восемь верст, тем не менее Вилле Хуттунен решил-таки сделать этот крюк. Ему хотелось получить некоторые подробности об отъезде Ихалайнена в Америку. Помимо того, уж очень ему не терпелось рассказать обо всем, что он знал.
Майя-Лийса, жена кузнеца Кананена, находилась еще у Анны-Лийсы, когда приехал Вилле Хуттунен. Бедные женщины все еще сидели без спичек и страдали от этого.
Вилле вошел в дом, выбил пепел из своей трубки и спросил у Анны-Лийсы:
— Кажется, ты — бывшая жена Ихалайнена?.. В чем дело, почему Ихалайнену приспичило ехать в Америку?
Скудные сведения были у бедной женщины о причинах отъезда ее мужа.
К тому же она и не совсем верила в его отъезд. И все время ожидала возвращения Антти. Однако Хуттунен уверил её в обратном. Он сказал ей почти без передышки: — Антти сел на корабль с большой группой других людей, которые собрались ехать в Америку, Это были мужики со всех волостей. Там были и такие рослые молодцы, что даже как-то не верится, будто таким нечего делать в Финляндии. Всем им для чего-то приспичило ехать в Америку… И почти все они побросали своих жен, так что теперь немало прибавилось вдовиц во всех волостях… Вот и тебя, бедная женщина, Ихалайнен оставил вдовой…
Тут Вилле приготовился сказать самое главное из того, что ему было известно. Постукивая сапогом об пол, он торжественно изрек:
— Только короток путь был у Ихалайнена. Недалеко он отъехал от берега, как уже наткнулся на такое препятствие, которое не мог он перепрыгнуть!
В сердце Анны-Лийсы зажглась надежда. Она спросила:
— Как вы сказали? Ихалайнен вернулся назад?
Вилле Хуттунен, сделав серьезное лицо, продолжал:
— С Ихалайненом приключилось несчастье иного сорта. С большой группой путешественников он пошел ни дно моря, так как их корабль махнул в воздухе своей кормой, как лошадь машет хвостом. Их корабль загудел в последний раз и тут же поперхнулся своим дымом.
Анна-Лийса напряженно вслушивалась в слова Вилле, но ничего не понимала.
Хуттунен продолжал:
— И вместе с Ихалайненом опустилось на дно моря столько господ, что в Йоки придется, видимо, закрыта все винные магазины, поскольку теперь там некому будет покупать коньяки. Все эти господа пропали, как тараканы в горящей избе.
Анна-Лийса с трудом напрягала внимание. В ее ушах гудели слова Вилле. Она сказала ему:
— Нет, я не могу понять, что вы-говорите. Кто пошел на дно моря? Ихалайнен? Почему?
Услышав этот простецкий вопрос, Вилле, воскликнул:
— Как почему? Да потому, что вашему Ихалайнену не надо было ехать водой в Америку. Но он спутался с нечистой силой и поехал. У него дьявол висел, как камень, на шее. Этот дьявол и утопил в море Ихалайнена и Ватанена. Они даже не успели Богу помолиться. Один раз только вскрикнули, и всему делу конец! А потом поп выехал на лодке и бросил горсть земли в море. На этом и закончилась вся похоронная церемония.
Тут Анна-Лийса наконец поняла все. В ужасе она воскликнула:
— Боже мой! Ихалайнен потонул на пути в Америку?!
— Да правду ли вы говорите? — спросила жена кузнеца.
Приняв важный вид, Вилле презрительно сказал;
— Х-ха! А почему бы вашему Ихалайнену не утонуть? Ведь там многие подвыпившие господа попали на Божий суд. Весь корабль целиком пошел на дно. Хватает теперь мяса на дне моря! Один человек только спасся — это зять Копонена. Он еле живой приехал в Липери для того, чтобы теперь массироваться у жены Киннунена.
Анна-Лийса заплакала, Майя-Лийса тоже вытирала слезы. Вилле стал их утешать, говоря:
— Слезами горю не поможешь. Вот однажды потонул старик Сойнинен, так его жена взяла и вышла замуж.
Нет, теперь Анне-Лийсе было не до слов Вилле Хуттунена. Она почувствовала себя вдовой. Смерть Антти не огорчила бы ее в такой степени, но сознание того, что он так бессердечно бросил ее, усилило ее боль. Она знала, что она ни в чем не виновата. Всегда она во всем помогала Антти. И никогда не было у них никаких ссор. А тут вдруг Антти взял и уехал и даже слова не сказал ей на прощанье. Она плакала, жалуясь:
— Ну зачем же он поехал и все бросил… Ведь между нами не было никаких ссор…
Вилле Хуттунену стало ее жалко. Он стал ее утешать:
— Горюй не горюй, а от этого он не вернется. Вся деревня знает, что причина не в тебе. Всем известно, что Ихалайнен с детских лет был бешеный. Ведь никому не было покоя от него и Ватанена, Другие мальчишки просто шалили, а ведь эти стекла били в банях. И всю деревню они вверх дном переворачивали.
Анна-Лийса не позволила теперь упрекать Антти. Защищая его, она сказала:
— Кто же в молодости не шалил? А мой Антти потом бросил все свои проказы, и он был такой хороший муж, что я плохого слова от него никогда не слышала…
Грустно и тихо стало в доме. Вилле Хуттунен ушел, Анна-Лийса беззвучно плакала, уткнувшись в передник.
Долго горевали женщины. Майя-Лийса тщетно пыталась утешить вдову. В избе было холодно, сыро. Но об этом они и не думали теперь. Тем более, что не было спичек, чтоб растопить печь.
Под вечер в душе Анвы-Лийсы возникла крохотная искорка надежды. И поэтому Анна-Лийса сказала Майе-Лийсе:
— Останься посторожить дом, а я схожу еще раз к Хювяринену, чтоб узнать, действительно ли Антти уехал и верно ли, что он вдобавок к этому помер.
Майя-Лийса согласилась посторожить дом. И Анна-Лийса пошла.
В доме Хювяринена еще не знали о том, что утонул Ихалайнен. Там только знали, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уехал в Америку.
Старик Хювяринен, нарезая лучину, рассердился на старшего мальчика. Он ударил его лучиной по ногам и закричал:
— Опять ты тут шлепаешь босыми ногами! Мальчишка взвизгнул и убрался в угол. И там стал драться со своей сестренкой. Это в свою очередь рассердило хозяйку.
Анна-Кайса капризничала. Она швырнула щетку, которой мыла плиту, и крикнула своей матери:
— Это ты начала дело с Ватаненом! Мать рассердилась:
— А ты еще что тут! Этот Ватанен вполне годился бы для тебя.
— Черти вы все, а не люди!.. — кричала Анна-Кайса, кидая посуду в чан для мытья.
Мать продолжала сердиться:
— Не злись и не швыряйся, Анна-Кайса. Нет, не заполучить тебе больше жениха, даже если искать среди самых корявых!
В самый разгар ссоры в дом вошла Анна-Лийса. Она тотчас спросила:
— Что известно у вас об отъезде моего Ихалайнена? Верно ли, что это так?
В доме все были раздражены и рассержены, и поэтому разговор не завязался. Все молчали. Никто не ответил Анне-Лийсе на ее вопрос. Помимо того, в этом доме сердились на Ихалайнена, который, сватая, обманул всех.
С тревогой Анна-Лийса повторила свой вопрос. И тогда хозяйка крикнула своему мужу:
— Да ответь ты ей, Хювяринен, чтоб она хоть квакать перестала.
Анна-Лийса, убитая своим горем, не обиделась даже на эти слова. Она еще раз сказала старику Хювяринену:
— Скажите, так ли это? Хювяринен с раздражением крикнул:
— Уж, кажется, один раз я сказал тебе, что они удрали в Америку. И пусть к черту удирают такие люди!
Анна-Лийса чуточку обрадовалась, благо Хювяринен ничего не сказал о смерти Антти… С надеждой она воскликнула:
— Доедет ли благополучно до Америки мой Ихалайнен?
Тут терпение Хювяринена лопнуло. И он крикнул:
— Да пусть он в море утонет, этакий мужичище! Туда ему и дорога! Найдешь получше, чем этот твой — с картофелиной вместо носа. Уж если тебе не терпится замуж идти…
Анна-Лийса обиделась и вместе с тем испугалась. Значит, пропала всякая надежда, значит, действительно утонул ее Антти. Она сделала попытку еще о чем-то спросить, но Хювяринен не пожелал ей ответить. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят по ногам, крича:
— Вон отсюда! Идите в баню драться. Не дом у нас, а какой-то постоялый двор. Один ушел, так непременно другой тащится и торчит тут, не дает покоя и мешает работать.
Анна-Лийса со страхом слушала эти слова. Она понимала, что все это относилось к ней. Она кашлянула, чтоб показать хозяину, что она поняла. Но тут вскипела хозяйка. Пряча кофейник в печку, она с возмущением сказала как бы про себя:
— Все тащатся хлебать мой кофе… Этак не хватит ни полей, ни земли, чтоб выращивать его…
Она стала приготовлять пойло для коровы, продолжая изливать свою злость:
— Знаем вас, скупердяйки! Сидят и ждут, чтоб поклянчить кофейку… Неужели у самих нет цикорной водицы, чтоб залить свою глотку.
Анна-Лийса поняла, что и эти слова адресованы к ней. Она поднялась и, вздохнув, сказала на прощанье:
— Да, печальная жизнь у бедняка. Особенно, когда муж помер. Тогда все только и лаются, только и думают, что человек мечтает у них кофе выпить.
— О тебе речи не было! — сказала хозяйка, чтобы немного загладить свою невежливость.
И когда Анна-Лийса была уже в дверях, хозяйка добавила:
— Посидела бы немножко, а я бы кофеек поставила. — Это и дома у меня есть, — ответила обиженная Анна-Лийса. И она ушла. Впрочем, уходя, она обернулась и язвительно сказала:
— Когда с мельницы поедете, так зайдите в мой дом. Я вам сварю кофейку. При всей бедности моей найдется у меня этого добра…
С большой грустью Анна-Лийса вернулась к себе. Наступила темная ночь. Платье ее промокло, и ботинки запачкались в грязи.
Майя-Лийса стала плакать вместе с ней, и у нее не хватило духу заговорить о спичках.
В избе было холодно. Майя-Лийса принесла в комнату несколько охапок соломы. И на соломе они проспали всю ночь.
Только не очень-то им спалось ночью. Грустные мысли не покидали Анну-Лийсу. Чтоб скоротать время, она спросила у Майи-Лийсы:
— Хорошо ли тебе спать?
— Хорошо.
Помолчав, Анна-Лийса опять спросила:
— Достаточно ли соломы ты положила для себя?
— Достаточно…
Много соломы осталось у нас. Еще перед овином у нас целый стог ячменной соломы.
— Значит, Ихалайнен в стогах держал солому?
— В стогах.
В таком духе они разговаривали, чтоб хоть немножко скоротать время.
Майе-Лийсе хотелось утешить Анну-Лийсу. Она попробовала своим разговором рассеять ее тяжелые думы. И для этого она спросила:
— Сколько раз телилась ваша красная корова?
— Уже четыре раза, — ответила Анна-Лийса.
— Ах, уже четыре! — Четыре…
Спустя некоторое время Майя-Лийса снова спросила ради утешения:
— У тебя детей не было?
— Не было. Только одна девочка родилась и вскоре умерла, еще года ей не исполнилось! — ответила Анна-Лийса. И, некоторое время помолчав, спросила в свою очередь:
— Кажется, и у тебя детей не было?
— Маленьких?
— Да… Вообще детей…
— На что мне они при моей бедной жизни? Ведь они только едят да кричат, да еще платья свои рвут, — сказала Майя-Лийса. И Анна-Лийса согласилась с ней:
— Только это они и делают. Это просто счастье, что Ихалайнен умер, не имея детей. Если б сейчас остались у меня щенята, что бы я тут с ними делала!
— Верно, это счастье, что он бездетным умер! — утешала жена кузнеца.
В таком духе беседовали они, и Анна-Лийса стала понемножку примиряться со своей судьбой.
Однако утром, когда они проснулись в холодной избе, жизнь им показалась мрачной и дикой. Они стали ждать — не зайдет ли кто-нибудь в дом со спичками, но, к их огорчению, никто мимо дома не проходил.
Несколько раз у Анны-Лийсы возникало желание сходить к Хювяринену за спичками, но она все еще надеялась, что кто-нибудь поедет мимо на мельницу. А кроме того, Анна-Лийса думала: «А что толку пойти просить спичек. Все равно забуду о них, как в прошлый раз».
То же самое думала про себя и Майя-Лийса. И по этой причине она тоже не решалась идти за спичками. Она думала: «Забуду о них, а потом Анна-Лийса станет меня упрекать и бранить, как я ее бранила».
В избе было так холодно, что Майя-Лийса надела на себя меховой полушубок Ихалайнена. И в таком наряде она села за пряжу. Однако почувствовала раздражение к Анне-Лийсе и сердито сказала ей:
Майя-Лийса, жена кузнеца Кананена, находилась еще у Анны-Лийсы, когда приехал Вилле Хуттунен. Бедные женщины все еще сидели без спичек и страдали от этого.
Вилле вошел в дом, выбил пепел из своей трубки и спросил у Анны-Лийсы:
— Кажется, ты — бывшая жена Ихалайнена?.. В чем дело, почему Ихалайнену приспичило ехать в Америку?
Скудные сведения были у бедной женщины о причинах отъезда ее мужа.
К тому же она и не совсем верила в его отъезд. И все время ожидала возвращения Антти. Однако Хуттунен уверил её в обратном. Он сказал ей почти без передышки: — Антти сел на корабль с большой группой других людей, которые собрались ехать в Америку, Это были мужики со всех волостей. Там были и такие рослые молодцы, что даже как-то не верится, будто таким нечего делать в Финляндии. Всем им для чего-то приспичило ехать в Америку… И почти все они побросали своих жен, так что теперь немало прибавилось вдовиц во всех волостях… Вот и тебя, бедная женщина, Ихалайнен оставил вдовой…
Тут Вилле приготовился сказать самое главное из того, что ему было известно. Постукивая сапогом об пол, он торжественно изрек:
— Только короток путь был у Ихалайнена. Недалеко он отъехал от берега, как уже наткнулся на такое препятствие, которое не мог он перепрыгнуть!
В сердце Анны-Лийсы зажглась надежда. Она спросила:
— Как вы сказали? Ихалайнен вернулся назад?
Вилле Хуттунен, сделав серьезное лицо, продолжал:
— С Ихалайненом приключилось несчастье иного сорта. С большой группой путешественников он пошел ни дно моря, так как их корабль махнул в воздухе своей кормой, как лошадь машет хвостом. Их корабль загудел в последний раз и тут же поперхнулся своим дымом.
Анна-Лийса напряженно вслушивалась в слова Вилле, но ничего не понимала.
Хуттунен продолжал:
— И вместе с Ихалайненом опустилось на дно моря столько господ, что в Йоки придется, видимо, закрыта все винные магазины, поскольку теперь там некому будет покупать коньяки. Все эти господа пропали, как тараканы в горящей избе.
Анна-Лийса с трудом напрягала внимание. В ее ушах гудели слова Вилле. Она сказала ему:
— Нет, я не могу понять, что вы-говорите. Кто пошел на дно моря? Ихалайнен? Почему?
Услышав этот простецкий вопрос, Вилле, воскликнул:
— Как почему? Да потому, что вашему Ихалайнену не надо было ехать водой в Америку. Но он спутался с нечистой силой и поехал. У него дьявол висел, как камень, на шее. Этот дьявол и утопил в море Ихалайнена и Ватанена. Они даже не успели Богу помолиться. Один раз только вскрикнули, и всему делу конец! А потом поп выехал на лодке и бросил горсть земли в море. На этом и закончилась вся похоронная церемония.
Тут Анна-Лийса наконец поняла все. В ужасе она воскликнула:
— Боже мой! Ихалайнен потонул на пути в Америку?!
— Да правду ли вы говорите? — спросила жена кузнеца.
Приняв важный вид, Вилле презрительно сказал;
— Х-ха! А почему бы вашему Ихалайнену не утонуть? Ведь там многие подвыпившие господа попали на Божий суд. Весь корабль целиком пошел на дно. Хватает теперь мяса на дне моря! Один человек только спасся — это зять Копонена. Он еле живой приехал в Липери для того, чтобы теперь массироваться у жены Киннунена.
Анна-Лийса заплакала, Майя-Лийса тоже вытирала слезы. Вилле стал их утешать, говоря:
— Слезами горю не поможешь. Вот однажды потонул старик Сойнинен, так его жена взяла и вышла замуж.
Нет, теперь Анне-Лийсе было не до слов Вилле Хуттунена. Она почувствовала себя вдовой. Смерть Антти не огорчила бы ее в такой степени, но сознание того, что он так бессердечно бросил ее, усилило ее боль. Она знала, что она ни в чем не виновата. Всегда она во всем помогала Антти. И никогда не было у них никаких ссор. А тут вдруг Антти взял и уехал и даже слова не сказал ей на прощанье. Она плакала, жалуясь:
— Ну зачем же он поехал и все бросил… Ведь между нами не было никаких ссор…
Вилле Хуттунену стало ее жалко. Он стал ее утешать:
— Горюй не горюй, а от этого он не вернется. Вся деревня знает, что причина не в тебе. Всем известно, что Ихалайнен с детских лет был бешеный. Ведь никому не было покоя от него и Ватанена, Другие мальчишки просто шалили, а ведь эти стекла били в банях. И всю деревню они вверх дном переворачивали.
Анна-Лийса не позволила теперь упрекать Антти. Защищая его, она сказала:
— Кто же в молодости не шалил? А мой Антти потом бросил все свои проказы, и он был такой хороший муж, что я плохого слова от него никогда не слышала…
Грустно и тихо стало в доме. Вилле Хуттунен ушел, Анна-Лийса беззвучно плакала, уткнувшись в передник.
Долго горевали женщины. Майя-Лийса тщетно пыталась утешить вдову. В избе было холодно, сыро. Но об этом они и не думали теперь. Тем более, что не было спичек, чтоб растопить печь.
Под вечер в душе Анвы-Лийсы возникла крохотная искорка надежды. И поэтому Анна-Лийса сказала Майе-Лийсе:
— Останься посторожить дом, а я схожу еще раз к Хювяринену, чтоб узнать, действительно ли Антти уехал и верно ли, что он вдобавок к этому помер.
Майя-Лийса согласилась посторожить дом. И Анна-Лийса пошла.
В доме Хювяринена еще не знали о том, что утонул Ихалайнен. Там только знали, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уехал в Америку.
Старик Хювяринен, нарезая лучину, рассердился на старшего мальчика. Он ударил его лучиной по ногам и закричал:
— Опять ты тут шлепаешь босыми ногами! Мальчишка взвизгнул и убрался в угол. И там стал драться со своей сестренкой. Это в свою очередь рассердило хозяйку.
Анна-Кайса капризничала. Она швырнула щетку, которой мыла плиту, и крикнула своей матери:
— Это ты начала дело с Ватаненом! Мать рассердилась:
— А ты еще что тут! Этот Ватанен вполне годился бы для тебя.
— Черти вы все, а не люди!.. — кричала Анна-Кайса, кидая посуду в чан для мытья.
Мать продолжала сердиться:
— Не злись и не швыряйся, Анна-Кайса. Нет, не заполучить тебе больше жениха, даже если искать среди самых корявых!
В самый разгар ссоры в дом вошла Анна-Лийса. Она тотчас спросила:
— Что известно у вас об отъезде моего Ихалайнена? Верно ли, что это так?
В доме все были раздражены и рассержены, и поэтому разговор не завязался. Все молчали. Никто не ответил Анне-Лийсе на ее вопрос. Помимо того, в этом доме сердились на Ихалайнена, который, сватая, обманул всех.
С тревогой Анна-Лийса повторила свой вопрос. И тогда хозяйка крикнула своему мужу:
— Да ответь ты ей, Хювяринен, чтоб она хоть квакать перестала.
Анна-Лийса, убитая своим горем, не обиделась даже на эти слова. Она еще раз сказала старику Хювяринену:
— Скажите, так ли это? Хювяринен с раздражением крикнул:
— Уж, кажется, один раз я сказал тебе, что они удрали в Америку. И пусть к черту удирают такие люди!
Анна-Лийса чуточку обрадовалась, благо Хювяринен ничего не сказал о смерти Антти… С надеждой она воскликнула:
— Доедет ли благополучно до Америки мой Ихалайнен?
Тут терпение Хювяринена лопнуло. И он крикнул:
— Да пусть он в море утонет, этакий мужичище! Туда ему и дорога! Найдешь получше, чем этот твой — с картофелиной вместо носа. Уж если тебе не терпится замуж идти…
Анна-Лийса обиделась и вместе с тем испугалась. Значит, пропала всякая надежда, значит, действительно утонул ее Антти. Она сделала попытку еще о чем-то спросить, но Хювяринен не пожелал ей ответить. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят по ногам, крича:
— Вон отсюда! Идите в баню драться. Не дом у нас, а какой-то постоялый двор. Один ушел, так непременно другой тащится и торчит тут, не дает покоя и мешает работать.
Анна-Лийса со страхом слушала эти слова. Она понимала, что все это относилось к ней. Она кашлянула, чтоб показать хозяину, что она поняла. Но тут вскипела хозяйка. Пряча кофейник в печку, она с возмущением сказала как бы про себя:
— Все тащатся хлебать мой кофе… Этак не хватит ни полей, ни земли, чтоб выращивать его…
Она стала приготовлять пойло для коровы, продолжая изливать свою злость:
— Знаем вас, скупердяйки! Сидят и ждут, чтоб поклянчить кофейку… Неужели у самих нет цикорной водицы, чтоб залить свою глотку.
Анна-Лийса поняла, что и эти слова адресованы к ней. Она поднялась и, вздохнув, сказала на прощанье:
— Да, печальная жизнь у бедняка. Особенно, когда муж помер. Тогда все только и лаются, только и думают, что человек мечтает у них кофе выпить.
— О тебе речи не было! — сказала хозяйка, чтобы немного загладить свою невежливость.
И когда Анна-Лийса была уже в дверях, хозяйка добавила:
— Посидела бы немножко, а я бы кофеек поставила. — Это и дома у меня есть, — ответила обиженная Анна-Лийса. И она ушла. Впрочем, уходя, она обернулась и язвительно сказала:
— Когда с мельницы поедете, так зайдите в мой дом. Я вам сварю кофейку. При всей бедности моей найдется у меня этого добра…
С большой грустью Анна-Лийса вернулась к себе. Наступила темная ночь. Платье ее промокло, и ботинки запачкались в грязи.
Майя-Лийса стала плакать вместе с ней, и у нее не хватило духу заговорить о спичках.
В избе было холодно. Майя-Лийса принесла в комнату несколько охапок соломы. И на соломе они проспали всю ночь.
Только не очень-то им спалось ночью. Грустные мысли не покидали Анну-Лийсу. Чтоб скоротать время, она спросила у Майи-Лийсы:
— Хорошо ли тебе спать?
— Хорошо.
Помолчав, Анна-Лийса опять спросила:
— Достаточно ли соломы ты положила для себя?
— Достаточно…
Много соломы осталось у нас. Еще перед овином у нас целый стог ячменной соломы.
— Значит, Ихалайнен в стогах держал солому?
— В стогах.
В таком духе они разговаривали, чтоб хоть немножко скоротать время.
Майе-Лийсе хотелось утешить Анну-Лийсу. Она попробовала своим разговором рассеять ее тяжелые думы. И для этого она спросила:
— Сколько раз телилась ваша красная корова?
— Уже четыре раза, — ответила Анна-Лийса.
— Ах, уже четыре! — Четыре…
Спустя некоторое время Майя-Лийса снова спросила ради утешения:
— У тебя детей не было?
— Не было. Только одна девочка родилась и вскоре умерла, еще года ей не исполнилось! — ответила Анна-Лийса. И, некоторое время помолчав, спросила в свою очередь:
— Кажется, и у тебя детей не было?
— Маленьких?
— Да… Вообще детей…
— На что мне они при моей бедной жизни? Ведь они только едят да кричат, да еще платья свои рвут, — сказала Майя-Лийса. И Анна-Лийса согласилась с ней:
— Только это они и делают. Это просто счастье, что Ихалайнен умер, не имея детей. Если б сейчас остались у меня щенята, что бы я тут с ними делала!
— Верно, это счастье, что он бездетным умер! — утешала жена кузнеца.
В таком духе беседовали они, и Анна-Лийса стала понемножку примиряться со своей судьбой.
Однако утром, когда они проснулись в холодной избе, жизнь им показалась мрачной и дикой. Они стали ждать — не зайдет ли кто-нибудь в дом со спичками, но, к их огорчению, никто мимо дома не проходил.
Несколько раз у Анны-Лийсы возникало желание сходить к Хювяринену за спичками, но она все еще надеялась, что кто-нибудь поедет мимо на мельницу. А кроме того, Анна-Лийса думала: «А что толку пойти просить спичек. Все равно забуду о них, как в прошлый раз».
То же самое думала про себя и Майя-Лийса. И по этой причине она тоже не решалась идти за спичками. Она думала: «Забуду о них, а потом Анна-Лийса станет меня упрекать и бранить, как я ее бранила».
В избе было так холодно, что Майя-Лийса надела на себя меховой полушубок Ихалайнена. И в таком наряде она села за пряжу. Однако почувствовала раздражение к Анне-Лийсе и сердито сказала ей: