Страница:
Ей требовалось сменить обстановку, и коридором он повел ее в столовую, с резным камином белого мрамора из Мале, по обе стороны которого в нишах с колоннами стояли скульптуры обнаженных женщин, возможно, работы Кановы. В период полового созревания именно они являлись любимыми сиренами его фантазий. Одного взгляда, брошенного через полуоткрытую дверь на их блаженные улыбки и безупречные бедра, хватало, чтобы возбудить его. Над камином висел семейный портрет кисти уже забытого художника с золотыми облаками, плывущими над поместьем, Тайгером, садящимся на пони, чтобы выехать на поле для поло, Оливером в
итонском пиджаке, тянущимся к уздечке, прекрасной молодой женой Надей, с осиной талией, в изящном платье, останавливающей руку мальчика. А за Тайгером, напоминая белокурого итальянского принца, витал дух Джеффри, нарисованный с фотографии, с развевающимися золотыми волосами, ослепительной улыбкой, берущий препятствие на Кардинале, его сером пони, под аплодисменты и радостные крики слуг.
– Я такая плохая, – жаловалась Надя, словно воспринимала картину, как немой укор. – Не следовало Тайгеру жениться на мне. Я вас не заслужила.
– Не волнуйся, мама! – с напускной веселостью воскликнул Оливер. – Мы бы все равно кому-нибудь достались.
Он не раз задавался вопросом, родила ли она Джеффри от Тайгера. Как-то раз, в сильном подпитии, она упомянула о ливерпульском барристере, коллеге Тайгера, красавце с пшеничными волосами. Даты совпадали.
Они находились в бильярдной. Он все нажимал на нее: «Я должен знать, мама. Я должен услышать о том, что произошло между вами». Он икала и трясла головой, отрицала все, одновременно признаваясь, но слезы прекратились.
– Я слишком молода, слишком слаба, слишком чувствительна, дорогой. Тайгер вытаскивал из меня все, что хотел, а теперь ты делаешь то же самое. А все потому, что я не училась в университете, мой отец полагал, что не женское это дело, слава богу, что у меня нет дочери. – Она перепутала местоимения и уже говорила о себе в третьем лице: – Она только сказала Тайгеру самую малость, дорогой. Не все, далеко не все, этого быть не могло. Если бы Олли сам не признался бедной Наде, она бы ничего не смогла сказать Тайгеру, не так ли?
«Ты чертовски права, – подумал он. – Мне не следовало ничего тебе говорить. Надо было просто оставить наедине с бутылкой, чтобы ты спокойно упивалась до смерти».
– Он был такой печальный, – продолжала она сквозь рыдания. – Печалился об Уинзере. Более всего печалился о тебе. И эта Кэт, думаю, чем-то огорчила его. Я предпочитаю общаться с Джако. Мне лишь хотелось, чтобы он посмотрел на меня, назвал дорогой, обнял, сказал, что я по-прежнему хорошенькая.
– Где он, мама? Какая у него сейчас фамилия? – Он схватил ее, и она повисла у него на руках. – Он же сказал тебе, куда поехал. Он все тебе говорит. Он бы не оставил Надю в неведении.
– Я тебе не доверяю. Никому из вас. Ни Мирски, ни Хобэну, ни Массингхэму, никому. И Оливер положил начало всему этому. Отпусти меня.
Кожаные кресла, книги о лошадях, директорский стол. Они добрались до его кабинета. Породистый жеребец над камином, возможно, кисти Стаббса. Оливер широким шагом подошел к окну, провел рукой по верху ламбрекена, нащупал пыльный бронзовый ключ. Снял с крюка сомнительного Стаббса, поставил на пол. За картиной, на высоте роста Тайгера, – стенной сейф. Оливер открыл его, заглянул, совсем как в детстве, когда думал, что сейф – это волшебная шкатулка, в которой хранятся удивительные секреты.
– Там ничего нет, Олли, дорогой, и никогда не было. Только старые бумаги да иностранные деньги из его карманов.
Ничего тогда, ничего теперь. Он закрыл сейф, вернул ключ на место, занялся ящиками стола. Перчатка для игры в поло. Коробка с двенадцатью ружейными патронами. Счета из магазинов. Пустые бланки с шапкой «Хауз оф Сингл». Черная записная книжка, на обложке ни единого слова. «Мне нужны записные книжки, – инструктировал его Брок. – Мне нужны записки, блокноты для заметок, дневники, адреса на листочках, фамилии на спичечных коробках, смятые бумажки, все, что он собирался выбросить, но не выбросил». Оливер раскрыл записную книжку. «Послеобеденная беседа. Шутки, афоризмы, мудрые изречения, цитаты».Бросил обратно в ящик.
– Ему ничего не присылали, мама? Бандероли, большие конверты, заказную корреспонденцию с курьером? Ты ничего не хранила для него? Ничего не поступало после его отъезда? – «Залог тому будет доставлен Вам отдельно почтовым отправлением на адрес Вашей личной резиденции». Подписано: Е.И.Орлов.
– Разумеется, нет, дорогой. Сюда ему больше никто не пишет. Разве что присылают счета.
Он вновь отвел мать на кухню. Под ее взглядом заварил чай.
– По крайней мере, про тебя уже не скажешь, что ты некрасивый, – это она говорила в утешение. – Он плакал. Со смерти Джеффри я ни разу не видела его плачущим. Он взял мой «Полароид». Ты не знал, что я увлекалась фотографией, дорогой?
– Зачем ему понадобился «Полароид? – Он думал о паспортах, заявлениях о выдаче виз.
– Он хотел запечатлеть все, что любил. Меня. Картину, где мы все. Сад. То, что радовало его, пока ты все не погубил.
Ей хотелось, чтобы ее вновь приголубили, и он нежно обнял ее.
– Евгений приезжал сюда в последнее время?
– Прошлой зимой, дорогой. Пострелять фазанов.
– Но Тайгер еще не убил медведя? – Шутка.
– Нет, дорогой. Я не думаю, что медведи по его части. Они слишком похожи на людей.
– Кто еще приезжал?
– Этот бедный Михаил. Он стреляет по всему. Подстрелил бы Джако, будь у него такая возможность. А вот Евгений не считал Джако за дичь. И Мирски, конечно.
– Что делал Мирски?
– Играл с Рэнди в шахматы в оранжерее. Рэнди и Мирски не отходили друг от друга. Я даже подумала, может, они по этому делу.
– По какому делу?
– Рэнди женщинами не интересуется, не так ли? А вот у дорогого доктора Мирски встает на все. Я застала его на кухне, флиртовавшим с миссис Хендерсон, можешь ты себе такое представить? Предлагал ей поехать с ним в Гданьск и спечь ему охотничий пирог.
Он протянул ей чашку. Кусочек лимона, без молока. Придал голосу резкость:
– Как Тайгер добрался сюда… в этот раз… когда приехал повидаться с тобой? Его привез Гассон?
– Такси, дорогой, от станции. Он приехал на поезде так же, как ты. Только не в воскресенье. Не хотел привлекать к себе внимание.
– И что он сделал? Спрятался в сарае для дров? Она стояла, опираясь на спинку стула.
– Мы ходили по поместью, как всегда, находили то, что ему нравилось, и фотографировали, – с вызовом ответила она. – Он был в коричневом пальто-реглане, которое я подарила ему на сорокалетие. Любовное пальто, как мы его называем. Я сказала, не уезжай, оставайся здесь. Я сказала, что пригляжу за ним. Он и слушать не хотел. Ответил, что должен спасать корабль. Что еще есть время. Евгений должен узнать правду, и тогда все снова будет хорошо. «Я отбился от них на Рождество, отобьюсь и сейчас». Я им гордилась.
– Что случилось на Рождество?
– Швейцария, дорогой. Я даже думала, что он собирается взять меня с собой, как в прежние времена. Но он думал только о работе и ни о чем больше. Мотался взад-вперед, как маятник. Даже не съел рождественский пудинг, хотя и любит его. Миссис Хендерсон чуть не заплакала. Но он победил. Отбился от них. От всех. «Я им всем врезал, – сказал он. – В конце Евгений принял мою сторону. С новой попыткой они спешить не будут».
– Кто не будет?
– Они, уж не знаю, кто именно. Хобэн. Мирски. Откуда мне знать? Все люди, которые пытались свалить его. Предатели. Ты – один из них. Даже если он никогда не увидит тебя и не услышит от тебя ни слова, он считает себя в долгу перед тобой, потому что он – твой отец, хотя по отношению к нему ты поступил безобразно. Он тебе что-то обещал. И ради этого живет. Как и я. Мы всегда учили тебя выполнять обещания.
– Поэтому ты и сказала ему о Кармен.
– Он решил, что я знаю, где тебя искать. Он умный. Всегда был таким. Он заметил, что я не волнуюсь о тебе, как раньше, и спросил, почему? Он – адвокат, с ним не поспоришь. Я уходила от ответа, и он меня тряхнул. Не так сильно, как в далеком прошлом, но достаточно. Я попыталась лгать и дальше, но потом подумала, а зачем? Ты – его единственный сын. Ты принадлежишь нам поровну. Я сказала ему, что он – дедушка, и он заплакал. Дети всегда думают, что родители – глыбы льда, пока они не начинают плакать, а тогда детям кажется, что они ведут себя нелепо. Он сказал, что ты нужен ему.
– Нуженему? Зачем?
– Он – твой отец, Олли! Он – твой партнер! Они идут на него войной. К кому же ему обращаться за помощью, как не к своему сыну? Ты тоже у него в долгу. Пора тебе постоять за него.
– Он так сказал?
– Да! Его слова. Скажи ему, что он у меня в долгу!
– Скажиему?
– Да!
– У него был чемодан?
– Коричневая дорожная сумка в тон его любовного пальто. С ремнем, чтобы носить ее на плече.
– Куда он собрался лететь?
– Я не говорила, что он собрался лететь.
– Ты же сказала, что он приехал с одной сумкой.
– Не говорила, не говорила!
– Надя, мама, послушай меня. Полиция проверила списки пассажиров каждого рейса. Никакого намека на Тайгера. Как он мог улететь, не оставив следов?
Она вырвалась из его рук.
– Он говорил, что ты с ними. Он прав! Ты спелся с полицией!
– Я должен ему помочь, мама. Я ему нужен. Он сам так сказал. Если я не смогу найти его, а ты знаешь, где он, его смерть будет на нашей совести.
– Я не знаю,где он! Он не такой, как ты, не говорит мне то, чего я не смогу сохранить в тайне! Перестань сжимать меня своими лапищами!
Испугавшись за себя, Оливер отступил на шаг. Она всхлипывала.
– Какой в этом прок? Скажи, что ты хочешь знать, и оставь меня в покое.
– Она поперхнулась собственными словами.
Он вновь подошел к ней, обнял. Прижался щекой к ее щеке, липкой от слез. Она сдавалась ему, как сдалась отцу, и он ликовал, но одновременно и ненавидел ее за слабость.
– С того дня его никто не видел, мама. Никто, кроме тебя. Как он уехал?
– Со вскинутой головой. Расправив плечи. Как полагалось бойцу. Сказал, сделает то, что должен сделать. Ты должен гордиться таким отцом.
– Я про транспорт.
– За ним приехало такси. Он бы пошел пешком, если бы не сумка. «Все начинается снова, Надя, – сказал он мне. – Мы в Ливерпуле и прижаты к стене. Я говорил, что никогда не подведу тебя, и готов это подтвердить». Он действительно стал таким, как прежде. Не помахал мне рукой. Просто уехал. Почему ты так поступил, Олли? Почему сказал глупой Наде то, что не следовало знать Тайгеру?
«Потому что я был безумно счастливым отцом, а Кармен родилась лишь тремя днями раньше, – подумал он. – Потому что я любил свою дочь и предположил, что ты тоже будешь ее любить».
Она сидела на стуле, сжимая в руках чашку с остывшим чаем.
– Мама!
– Нет, дорогой. Хватит.
– Если за аэропортами следили, а у него была только дорожная сумка и он решил улететь из страны, чтобы противостоять врагам, как он собирался это сделать? К примеру, чьим паспортом он заменил свой?
– Ничьим, дорогой. Ты опять все драматизируешь.
– Почему ты говоришь – ничьим? Раз он решил не пользоваться своим паспортом, значит, позаимствовал его у кого-то другого?
– Заткнись, Олли. Думаешь, что ты такой же великий барристер, как твой отец? Уверяю тебя, что нет.
– Чей у него паспорт, мама? Я не смогу помочь ему, если не узнаю, какую он использует фамилию, понимаешь?
Она тяжело вздохнула. Покачала головой, отчего из глаз вновь покатились слезы, взяла себя в руки.
– Спроси Массингхэма. Тайгер слишком уж доверяет своим подчиненным. А потом получает от них удары в спину, как от тебя.
– Это английский паспорт?
– Паспорт настоящий, это все, что он мне сказал. Не поддельный. Принадлежит живому человеку, который в нем не нуждается. Он не сказал, какой страны, а я не спрашивала.
– Он показывал тебе паспорт?
– Нет. Только хвалился, что паспорт у него есть.
– Когда? Не в этот раз, не так ли? Нынче ему не до хвастовства.
– В марте прошлого года… – Даты она ненавидела. – Он по каким-то делам собирался в Россию или куда-то еще и не хотел, чтобы люди знали, кто он. Поэтому и раздобыл себе этот паспорт. Рэнди все устроил. Вместе со свидетельством о рождении. Согласно которому Тайгер помолодел на пять лет. Он еще шутил, что получил пятилетнее освобождение от великого небесного налоговика. – Голос ее стал ледяным, как и у Оливера. – Это все, что я знаю, Олли. Все, что я буду знать. До последнего слова. Ты нас погубил. Как всегда.
Оливер медленно шагал по дороге. Серое пальто-шинель нес на руке. На ходу накинул его на себя, сунул в рукав одну руку, потом другую, прибавил шагу. Ворота он уже пробежал. Минивэн электриков стоял на том же месте, только складная лестница лежала внутри, а мужчина и женщина сидели в кабине. Он продолжал бежать, пока не достиг развилки. Фары «Форда» дружески мигнули ему навстречу, из-за руля Агги помахала рукой. Дверца со стороны пассажирского сиденья распахнулась.
– Сможешь ты отсюда связаться с Броком? – прокричал он.
Она уже протягивала ему телефон.
– Скажем так, легенда, использованная для прикрытия, – поправил ее Брок.
Для подобных случаев он приберегал тон священника. И всем своим видом демонстрировал глубокую озабоченность. «Когда ты вербуешь агента, ты берешь на себя все его проблемы», – проповедовал он новообращенным. Ты не Макиавелли, ты не Джеймс Бонд, ты – переутомленный сотрудник системы социального обеспечения, который должен помогать каждому во всех его бедах, иначе у кого-то может поехать крыша.
Они сидели в маленьком полицейском участке в Нортхемптоншире, Брок – по одну сторону стола, Хитер – по другую, голова покоилась на ее же руке, а взгляд широко раскрытых глаз изучал тени в темном углу комнаты для допросов. Был вечер, комната тускло освещалась одной лампочкой. Со стены за ними наблюдали фотографии разыскиваемых преступников и пропавших детей. Через тонкую перегородку доносились крики пьяного, сидящего в обезьяннике, монотонное гудение радио, настроенного на полицейскую волну, удары дротиков, впивающихся в доску: свободные от вызовов полицейские коротали время, играя в дартс. Брок задался вопросом, а что бы сказала о ней Лайла. Имея дело с женщинами, он всегда пытался взглянуть на них ее глазами. «Милая девушка, Нэт, – сказала бы она. – В ней нет недостатков, которые хороший муж не исправил бы за неделю». Лайла полагала, что всем нужен хороший муж. Так уж она ему льстила.
– Он даже рассказывал мне о моллюсках, которых едят в Сиднее. – Хитер покачала головой. – Говорил, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Говорил, что когда-нибудь мы поедем туда. Посетим все рестораны, в которых он работал официантом.
– Я не думаю, что он когда-либо работал официантом, – заметил Брок.
– Однако он был официантом для вас, не так ли? Им и остается.
Брок пропустил шпильку мимо ушей.
– Ему не нравится то, что он делает, Хитер. Он видит в этом свой долг. Он должен знать, что мы на его стороне. Все мы. Особенно Кармен. Она для него все. Он хочет, чтобы она знала, что он – хороший человек. Он надеется, что вас не затруднит время от времени замолвить за него доброе слово, пока она будет расти. Он не хочет, чтобы она думала, будто он просто встал и ушел без всякой на то причины.
– «Твой отец ложью прокрался в мою жизнь, но вообще-то он – человек хороший»… Что-нибудь в этом роде?
– Хотелось бы услышать что-нибудь получше.
– Так расскажите мне эту жалостливую историю.
– Я не думаю, что это жалостливая история, Хитер. Я думаю, что вам надо улыбаться, рассказывая о нем. Чтобы она видела в нем отца, каким он мечтал стать.
Глава 12
– Я такая плохая, – жаловалась Надя, словно воспринимала картину, как немой укор. – Не следовало Тайгеру жениться на мне. Я вас не заслужила.
– Не волнуйся, мама! – с напускной веселостью воскликнул Оливер. – Мы бы все равно кому-нибудь достались.
Он не раз задавался вопросом, родила ли она Джеффри от Тайгера. Как-то раз, в сильном подпитии, она упомянула о ливерпульском барристере, коллеге Тайгера, красавце с пшеничными волосами. Даты совпадали.
Они находились в бильярдной. Он все нажимал на нее: «Я должен знать, мама. Я должен услышать о том, что произошло между вами». Он икала и трясла головой, отрицала все, одновременно признаваясь, но слезы прекратились.
– Я слишком молода, слишком слаба, слишком чувствительна, дорогой. Тайгер вытаскивал из меня все, что хотел, а теперь ты делаешь то же самое. А все потому, что я не училась в университете, мой отец полагал, что не женское это дело, слава богу, что у меня нет дочери. – Она перепутала местоимения и уже говорила о себе в третьем лице: – Она только сказала Тайгеру самую малость, дорогой. Не все, далеко не все, этого быть не могло. Если бы Олли сам не признался бедной Наде, она бы ничего не смогла сказать Тайгеру, не так ли?
«Ты чертовски права, – подумал он. – Мне не следовало ничего тебе говорить. Надо было просто оставить наедине с бутылкой, чтобы ты спокойно упивалась до смерти».
– Он был такой печальный, – продолжала она сквозь рыдания. – Печалился об Уинзере. Более всего печалился о тебе. И эта Кэт, думаю, чем-то огорчила его. Я предпочитаю общаться с Джако. Мне лишь хотелось, чтобы он посмотрел на меня, назвал дорогой, обнял, сказал, что я по-прежнему хорошенькая.
– Где он, мама? Какая у него сейчас фамилия? – Он схватил ее, и она повисла у него на руках. – Он же сказал тебе, куда поехал. Он все тебе говорит. Он бы не оставил Надю в неведении.
– Я тебе не доверяю. Никому из вас. Ни Мирски, ни Хобэну, ни Массингхэму, никому. И Оливер положил начало всему этому. Отпусти меня.
Кожаные кресла, книги о лошадях, директорский стол. Они добрались до его кабинета. Породистый жеребец над камином, возможно, кисти Стаббса. Оливер широким шагом подошел к окну, провел рукой по верху ламбрекена, нащупал пыльный бронзовый ключ. Снял с крюка сомнительного Стаббса, поставил на пол. За картиной, на высоте роста Тайгера, – стенной сейф. Оливер открыл его, заглянул, совсем как в детстве, когда думал, что сейф – это волшебная шкатулка, в которой хранятся удивительные секреты.
– Там ничего нет, Олли, дорогой, и никогда не было. Только старые бумаги да иностранные деньги из его карманов.
Ничего тогда, ничего теперь. Он закрыл сейф, вернул ключ на место, занялся ящиками стола. Перчатка для игры в поло. Коробка с двенадцатью ружейными патронами. Счета из магазинов. Пустые бланки с шапкой «Хауз оф Сингл». Черная записная книжка, на обложке ни единого слова. «Мне нужны записные книжки, – инструктировал его Брок. – Мне нужны записки, блокноты для заметок, дневники, адреса на листочках, фамилии на спичечных коробках, смятые бумажки, все, что он собирался выбросить, но не выбросил». Оливер раскрыл записную книжку. «Послеобеденная беседа. Шутки, афоризмы, мудрые изречения, цитаты».Бросил обратно в ящик.
– Ему ничего не присылали, мама? Бандероли, большие конверты, заказную корреспонденцию с курьером? Ты ничего не хранила для него? Ничего не поступало после его отъезда? – «Залог тому будет доставлен Вам отдельно почтовым отправлением на адрес Вашей личной резиденции». Подписано: Е.И.Орлов.
– Разумеется, нет, дорогой. Сюда ему больше никто не пишет. Разве что присылают счета.
Он вновь отвел мать на кухню. Под ее взглядом заварил чай.
– По крайней мере, про тебя уже не скажешь, что ты некрасивый, – это она говорила в утешение. – Он плакал. Со смерти Джеффри я ни разу не видела его плачущим. Он взял мой «Полароид». Ты не знал, что я увлекалась фотографией, дорогой?
– Зачем ему понадобился «Полароид? – Он думал о паспортах, заявлениях о выдаче виз.
– Он хотел запечатлеть все, что любил. Меня. Картину, где мы все. Сад. То, что радовало его, пока ты все не погубил.
Ей хотелось, чтобы ее вновь приголубили, и он нежно обнял ее.
– Евгений приезжал сюда в последнее время?
– Прошлой зимой, дорогой. Пострелять фазанов.
– Но Тайгер еще не убил медведя? – Шутка.
– Нет, дорогой. Я не думаю, что медведи по его части. Они слишком похожи на людей.
– Кто еще приезжал?
– Этот бедный Михаил. Он стреляет по всему. Подстрелил бы Джако, будь у него такая возможность. А вот Евгений не считал Джако за дичь. И Мирски, конечно.
– Что делал Мирски?
– Играл с Рэнди в шахматы в оранжерее. Рэнди и Мирски не отходили друг от друга. Я даже подумала, может, они по этому делу.
– По какому делу?
– Рэнди женщинами не интересуется, не так ли? А вот у дорогого доктора Мирски встает на все. Я застала его на кухне, флиртовавшим с миссис Хендерсон, можешь ты себе такое представить? Предлагал ей поехать с ним в Гданьск и спечь ему охотничий пирог.
Он протянул ей чашку. Кусочек лимона, без молока. Придал голосу резкость:
– Как Тайгер добрался сюда… в этот раз… когда приехал повидаться с тобой? Его привез Гассон?
– Такси, дорогой, от станции. Он приехал на поезде так же, как ты. Только не в воскресенье. Не хотел привлекать к себе внимание.
– И что он сделал? Спрятался в сарае для дров? Она стояла, опираясь на спинку стула.
– Мы ходили по поместью, как всегда, находили то, что ему нравилось, и фотографировали, – с вызовом ответила она. – Он был в коричневом пальто-реглане, которое я подарила ему на сорокалетие. Любовное пальто, как мы его называем. Я сказала, не уезжай, оставайся здесь. Я сказала, что пригляжу за ним. Он и слушать не хотел. Ответил, что должен спасать корабль. Что еще есть время. Евгений должен узнать правду, и тогда все снова будет хорошо. «Я отбился от них на Рождество, отобьюсь и сейчас». Я им гордилась.
– Что случилось на Рождество?
– Швейцария, дорогой. Я даже думала, что он собирается взять меня с собой, как в прежние времена. Но он думал только о работе и ни о чем больше. Мотался взад-вперед, как маятник. Даже не съел рождественский пудинг, хотя и любит его. Миссис Хендерсон чуть не заплакала. Но он победил. Отбился от них. От всех. «Я им всем врезал, – сказал он. – В конце Евгений принял мою сторону. С новой попыткой они спешить не будут».
– Кто не будет?
– Они, уж не знаю, кто именно. Хобэн. Мирски. Откуда мне знать? Все люди, которые пытались свалить его. Предатели. Ты – один из них. Даже если он никогда не увидит тебя и не услышит от тебя ни слова, он считает себя в долгу перед тобой, потому что он – твой отец, хотя по отношению к нему ты поступил безобразно. Он тебе что-то обещал. И ради этого живет. Как и я. Мы всегда учили тебя выполнять обещания.
– Поэтому ты и сказала ему о Кармен.
– Он решил, что я знаю, где тебя искать. Он умный. Всегда был таким. Он заметил, что я не волнуюсь о тебе, как раньше, и спросил, почему? Он – адвокат, с ним не поспоришь. Я уходила от ответа, и он меня тряхнул. Не так сильно, как в далеком прошлом, но достаточно. Я попыталась лгать и дальше, но потом подумала, а зачем? Ты – его единственный сын. Ты принадлежишь нам поровну. Я сказала ему, что он – дедушка, и он заплакал. Дети всегда думают, что родители – глыбы льда, пока они не начинают плакать, а тогда детям кажется, что они ведут себя нелепо. Он сказал, что ты нужен ему.
– Нуженему? Зачем?
– Он – твой отец, Олли! Он – твой партнер! Они идут на него войной. К кому же ему обращаться за помощью, как не к своему сыну? Ты тоже у него в долгу. Пора тебе постоять за него.
– Он так сказал?
– Да! Его слова. Скажи ему, что он у меня в долгу!
– Скажиему?
– Да!
– У него был чемодан?
– Коричневая дорожная сумка в тон его любовного пальто. С ремнем, чтобы носить ее на плече.
– Куда он собрался лететь?
– Я не говорила, что он собрался лететь.
– Ты же сказала, что он приехал с одной сумкой.
– Не говорила, не говорила!
– Надя, мама, послушай меня. Полиция проверила списки пассажиров каждого рейса. Никакого намека на Тайгера. Как он мог улететь, не оставив следов?
Она вырвалась из его рук.
– Он говорил, что ты с ними. Он прав! Ты спелся с полицией!
– Я должен ему помочь, мама. Я ему нужен. Он сам так сказал. Если я не смогу найти его, а ты знаешь, где он, его смерть будет на нашей совести.
– Я не знаю,где он! Он не такой, как ты, не говорит мне то, чего я не смогу сохранить в тайне! Перестань сжимать меня своими лапищами!
Испугавшись за себя, Оливер отступил на шаг. Она всхлипывала.
– Какой в этом прок? Скажи, что ты хочешь знать, и оставь меня в покое.
– Она поперхнулась собственными словами.
Он вновь подошел к ней, обнял. Прижался щекой к ее щеке, липкой от слез. Она сдавалась ему, как сдалась отцу, и он ликовал, но одновременно и ненавидел ее за слабость.
– С того дня его никто не видел, мама. Никто, кроме тебя. Как он уехал?
– Со вскинутой головой. Расправив плечи. Как полагалось бойцу. Сказал, сделает то, что должен сделать. Ты должен гордиться таким отцом.
– Я про транспорт.
– За ним приехало такси. Он бы пошел пешком, если бы не сумка. «Все начинается снова, Надя, – сказал он мне. – Мы в Ливерпуле и прижаты к стене. Я говорил, что никогда не подведу тебя, и готов это подтвердить». Он действительно стал таким, как прежде. Не помахал мне рукой. Просто уехал. Почему ты так поступил, Олли? Почему сказал глупой Наде то, что не следовало знать Тайгеру?
«Потому что я был безумно счастливым отцом, а Кармен родилась лишь тремя днями раньше, – подумал он. – Потому что я любил свою дочь и предположил, что ты тоже будешь ее любить».
Она сидела на стуле, сжимая в руках чашку с остывшим чаем.
– Мама!
– Нет, дорогой. Хватит.
– Если за аэропортами следили, а у него была только дорожная сумка и он решил улететь из страны, чтобы противостоять врагам, как он собирался это сделать? К примеру, чьим паспортом он заменил свой?
– Ничьим, дорогой. Ты опять все драматизируешь.
– Почему ты говоришь – ничьим? Раз он решил не пользоваться своим паспортом, значит, позаимствовал его у кого-то другого?
– Заткнись, Олли. Думаешь, что ты такой же великий барристер, как твой отец? Уверяю тебя, что нет.
– Чей у него паспорт, мама? Я не смогу помочь ему, если не узнаю, какую он использует фамилию, понимаешь?
Она тяжело вздохнула. Покачала головой, отчего из глаз вновь покатились слезы, взяла себя в руки.
– Спроси Массингхэма. Тайгер слишком уж доверяет своим подчиненным. А потом получает от них удары в спину, как от тебя.
– Это английский паспорт?
– Паспорт настоящий, это все, что он мне сказал. Не поддельный. Принадлежит живому человеку, который в нем не нуждается. Он не сказал, какой страны, а я не спрашивала.
– Он показывал тебе паспорт?
– Нет. Только хвалился, что паспорт у него есть.
– Когда? Не в этот раз, не так ли? Нынче ему не до хвастовства.
– В марте прошлого года… – Даты она ненавидела. – Он по каким-то делам собирался в Россию или куда-то еще и не хотел, чтобы люди знали, кто он. Поэтому и раздобыл себе этот паспорт. Рэнди все устроил. Вместе со свидетельством о рождении. Согласно которому Тайгер помолодел на пять лет. Он еще шутил, что получил пятилетнее освобождение от великого небесного налоговика. – Голос ее стал ледяным, как и у Оливера. – Это все, что я знаю, Олли. Все, что я буду знать. До последнего слова. Ты нас погубил. Как всегда.
Оливер медленно шагал по дороге. Серое пальто-шинель нес на руке. На ходу накинул его на себя, сунул в рукав одну руку, потом другую, прибавил шагу. Ворота он уже пробежал. Минивэн электриков стоял на том же месте, только складная лестница лежала внутри, а мужчина и женщина сидели в кабине. Он продолжал бежать, пока не достиг развилки. Фары «Форда» дружески мигнули ему навстречу, из-за руля Агги помахала рукой. Дверца со стороны пассажирского сиденья распахнулась.
– Сможешь ты отсюда связаться с Броком? – прокричал он.
Она уже протягивала ему телефон.
* * *
– Значит, он никогда не был в Австралии. – Хитер горько улыбнулась пустому углу комнаты. – Австралия – тоже ложь.– Скажем так, легенда, использованная для прикрытия, – поправил ее Брок.
Для подобных случаев он приберегал тон священника. И всем своим видом демонстрировал глубокую озабоченность. «Когда ты вербуешь агента, ты берешь на себя все его проблемы», – проповедовал он новообращенным. Ты не Макиавелли, ты не Джеймс Бонд, ты – переутомленный сотрудник системы социального обеспечения, который должен помогать каждому во всех его бедах, иначе у кого-то может поехать крыша.
Они сидели в маленьком полицейском участке в Нортхемптоншире, Брок – по одну сторону стола, Хитер – по другую, голова покоилась на ее же руке, а взгляд широко раскрытых глаз изучал тени в темном углу комнаты для допросов. Был вечер, комната тускло освещалась одной лампочкой. Со стены за ними наблюдали фотографии разыскиваемых преступников и пропавших детей. Через тонкую перегородку доносились крики пьяного, сидящего в обезьяннике, монотонное гудение радио, настроенного на полицейскую волну, удары дротиков, впивающихся в доску: свободные от вызовов полицейские коротали время, играя в дартс. Брок задался вопросом, а что бы сказала о ней Лайла. Имея дело с женщинами, он всегда пытался взглянуть на них ее глазами. «Милая девушка, Нэт, – сказала бы она. – В ней нет недостатков, которые хороший муж не исправил бы за неделю». Лайла полагала, что всем нужен хороший муж. Так уж она ему льстила.
– Он даже рассказывал мне о моллюсках, которых едят в Сиднее. – Хитер покачала головой. – Говорил, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Говорил, что когда-нибудь мы поедем туда. Посетим все рестораны, в которых он работал официантом.
– Я не думаю, что он когда-либо работал официантом, – заметил Брок.
– Однако он был официантом для вас, не так ли? Им и остается.
Брок пропустил шпильку мимо ушей.
– Ему не нравится то, что он делает, Хитер. Он видит в этом свой долг. Он должен знать, что мы на его стороне. Все мы. Особенно Кармен. Она для него все. Он хочет, чтобы она знала, что он – хороший человек. Он надеется, что вас не затруднит время от времени замолвить за него доброе слово, пока она будет расти. Он не хочет, чтобы она думала, будто он просто встал и ушел без всякой на то причины.
– «Твой отец ложью прокрался в мою жизнь, но вообще-то он – человек хороший»… Что-нибудь в этом роде?
– Хотелось бы услышать что-нибудь получше.
– Так расскажите мне эту жалостливую историю.
– Я не думаю, что это жалостливая история, Хитер. Я думаю, что вам надо улыбаться, рассказывая о нем. Чтобы она видела в нем отца, каким он мечтал стать.
Глава 12
В тот же вечер, готовясь к посещению Конуры Плутона, конспиративной квартиры, известной лишь пяти-шести членам команды «Гидра», Брок предпринял исключительные даже по его высоким стандартам меры предосторожности. Сначала подземкой добрался до южного берега Темзы, потом на автобусе поехал на восток. Достаточно долго простоял в сандвич-баре, из которого открывался прекрасный вид на улицу. Сев во второй автобус, вышел из него двумя остановками раньше, устроил себе неспешную пешеходную прогулку, любуясь портовым ландшафтом: ржавыми кранами, полузатонувшей баржей, горой старых покрышек. Наконец поравнялся с чередой кирпичных арок, отдаленно напоминавших виадук. Ворота в каждой вели в ремонтный цех, гараж или склад. Брок остановил свой выбор на воротах с цифрой 8 и прикрепленном к ним куске фанеры с обнадеживающей надписью: «УЕХАЛ В ИСПАНИЮ. ПОШЛИ ВСЕ НА ХЕР». Нажал на кнопку звонка, на вопрос, кто пожаловал, ответил, что он брат Альфа и пришел справиться насчет «Астон-Мартина». В воротах открылась дверца, Брок попал на склад, заваленный автомобильными агрегатами, старыми печами, номерными знаками. По скрипучей деревянной лестнице поднялся к новенькой стальной двери, которую, дабы она не выделялась на фоне обшарпанного интерьера, предусмотрительно разукрасили граффити. Там он постоял, дожидаясь, пока затемнится «глазок». После того как это произошло, дверь открыл худющий мужчина в синих джинсах, ботинках на толстой ребристой подошве, рубашке в клетку и с наплечной кожаной кобурой, из которой торчала обернутая липким пластырем, словно где-то порезалась, рукоятка автоматического пистолета «смит-вессон» калибра 9 мм. Брок переступил порог, дверь захлопнулась.
– Как он себя ведет, мистер Мейс? – полюбопытствовал Брок. В голосе чувствовалось нервное напряжение.
– Все зависит от того, что вас интересует, сэр, – тихим голосом ответил Мейс. – Читает, когда может сосредоточиться. Играет в шахматы, это кстати. В остальное время решает кроссворды, самые сложные.
– По-прежнему испуган?
– До потери пульсации, сэр.
Брок двинулся по коридору, миновал крохотную кухню, комнатку с двумя койками, ванную и лицом к лицу столкнулся со вторым мужчиной, коренастым, с длинными волосами, забранными в хвост на затылке. У него кобура была парусиновая и висела на шее, как детский слюнявчик.
– Все хорошо, мистер Картер?
– Очень хорошо, благодарю вас, сэр. Только что сыграли партию в вист.
– Кто выиграл?
– Плутон, сэр. Он жульничает.
Мейс и Картер – на время проведения операции, потому что Айден Белл своей властью назвал их по фамилиям археологов, нашедших могилу Тутанхамона. А Плутон получил свою кличку в честь правителя подземного царства. Толкнув деревянную дверь, Брок вошел в длинную, чердачную комнату с окнами под крышей, забранными металлическими решетками. У печки стояли два кресла, обитые рубчатым плисом, между ними – ящик, на котором лежали газеты и игральные карты. Одно кресло пустовало, во втором сидел достопочтенный Ранулф, для простоты – Рэнди Массингхэм, он же Плутон, не в столь уж далеком прошлом сотрудник Форин оффис и других уважаемых учреждений, одетый в синий на «молнии» кардиган из магазина « Маркс энд Спенсер», а привычные кожаные туфли заменивший оранжевыми шлепанцами, отделанными полосками искусственной замши. Он было подался вперед, схватившись за подлокотники, но, увидев Брока, расслабился и откинулся на спинку кресла, заложив руки под голову и скрестив ноги на ящике, чтобы продемонстрировать полное отсутствие волнения, тревоги и тем паче страха.
– Опять дядюшка Нэт, – промурлыкал он. – Послушайте, вы принесли мне освобождение от тюремной повинности? Если нет, не тратьте понапрасну своего времени.
Брок всем своим видом показывал, что находит вопрос весьма забавным.
– Будьте благоразумны, сэр. В душе мы оба государственные служащие. Когда министры подписывали сертификат о неприкосновенности в уик-энды? Если я проявлю большую активность, на меня начнут злиться. Кто такой доктор Мирски? – спросил он, исходя из принципа, что лучшими вопросами для следователя являются те, на которые он уже знает ответ.
– Никогда о нем не слышал, – надувшись, ответил Массингхэм. – И мне нужна более приличная одежда из моего дома. Я могу дать вам ключ. Уильям за городом. Останется там, пока я не скажу. Только не приходите по вторникам и четвергам, когда миссис Амброуз прибирается по дому.
Брок покачал головой:
– Боюсь, это абсолютно невозможно, сэр, в сложившейся ситуации. Они могут наблюдать за домом. И меньше всего мне хотелось бы привести их за собой сюда, увольте. – То была маленькая ложь. В панике Массингхэм сдался на милость Службы так быстро, что не успел прихватить с собой какие-либо вещи. Брок, зная, что его подопечный питает слабость к красивой одежде, воспользовался возможностью одеть его в бесформенный кардиган и шерстяные брюки с резинкой на талии. – Перейдем к делу, сэр, – Брок сел, раскрыл записную книжку, достал ручку Лайлы. – Маленькая птичка чирикнула мне на ухо, что в прошлом ноябре вы и вышеупомянутый доктор Мирски играли в шахматы в «Соловьях».
– Ваша птичка вам солгала, – отрезал Массингхэм.
– При этом обменивались фривольными шутками, вы и доктор Мирски, как мне сказали. Он же не вашей ориентации, не так ли?
– Никогда не встречался с ним, никогда не слышал о нем, никогда не играл с ним в шахматы. И он не моей ориентации, раз уж вы спросили. Он совсем другой, – ответил Массингхэм. Подхватил с ящика последний номер « Спектейтора», развернул журнал, сдедал вид, что читает. – И мне здесь очень нравится. Парни – просто душки, еда – пальчики оближешь, район – прекрасный. Я даже думаю, а не купить ли мне этот дом.
– Видите ли, сэр, главная проблема предоставления неприкосновенности заключается в том, – пока еще дружелюбным тоном объяснял Брок, – что министр и его окружение должны знать, от чего они предоставляют человеку неприкосновенность, и в этом зарыта собака.
– Я уже слышал эту проповедь.
– Тогда, если я ее повторю, вы, возможно, будете знать слова наизусть. Нет никакого смысла, и вы, безусловно, это понимаете, снимать телефонную трубку и звонить какому-нибудь высокопоставленному лицу, которого вы знаете в Форин оффис или где-то еще, и говорить: «Рэнди Массингхэм хотел бы обменять некую важную информацию на гарантии неприкосновенности, так что, старина, дайте нам отмашку». Отмашки не будет, ни сразу, ни потом. Мои начальники – крючкотворы. «Неприкосновенность от чего? – спросят они себя. – Мистер Массингхэм роет тоннель в хранилища Банка Англии или растлевает несовершеннолетних школьниц? Он в одной лиге с Вельзевулом? Если так, мы бы предпочли, чтобы он обратился к кому-то еще». Но когда я задаю этот вопрос вам, получается, что я понапрасну сотрясаю воздух. Пока вы, откровенно говоря, не сказали нам ничего путного. Мы будем защищать вас, если вам того хочется. Мы счастливы тем, что можем защищать вас. Условия, возможно, не самые лучшие, но защита вам гарантирована. Однако, если вы будете упорствовать, мои начальники не только не проявят милосердия, но предложат предъявить вам обвинение в действиях, препятствующих свершению правосудия.
Картер принес чай.
– Мистер Массингхэм звонил сегодня в офис, мистер Картер?
– В семнадцать сорок пять, сэр.
– Откуда?
– Из Нью-Йорка.
– Кто был с ним?
– Я и Мейс, сэр.
– Как он себя вел?
Массингхэм отбросил еженедельник.
– Как чертов барашек. Делал все, что от меня требовалось, и по высшему разряду, не так ли, Картер? Признайте.
– Голос звучал убедительно, сэр. Манера у него, конечно, слишком уж панибратская, но таков он всегда.
– Если вы мне не верите, прослушайте запись. Я в Нью-Йорке, погода как в раю, я улетел в Америку, чтобы вдохнуть новую надежду в души и сердца наших пугливых инвесторов с Уолл-стрит, а потом собираюсь проделать то же самое в Торонто, и есть ли какие-то новости о нашем бедном странствующем Тайгере? Ответ – нет, между всхлипываний. Так, Картер?
– Я бы сказал, что описание достаточно точное, сэр.
– С кем он говорил?
– С Анджелой, своей секретршей.
– Ты полагаешь, она это проглотила?
– Она всегда это проглатывает, – пробурчал Массингхэм.
Картер отбыл с каменным лицом.
– О, дорогой, я кажусь ему слишком уж голубым?
– Видите ли, мистер Картер – человек глубоко верующий, постоянно ходит в церковь. Трепетно относится к клубам для мальчиков и футбольным командам.
Массингхэм огорчился:
– О господи. Черт побери! Нельзя быть таким вульгарным. Пожалуйста, передайте ему, что я искренне извиняюсь.
Брок вернулся к записной книжке, добродушно покачивая седой головой, словно добрый папаша из сказки.
– Итак, сэр, позвольте мне, пожалуйста, вновь спросить вас об этих очень угрожающих телефонных звонках.
– Я рассказал вам все, что знаю.
– Да, конечно, но у нас возникли определенные трудности. Видите ли, мы никак не можем определить, откуда же вам звонили. Когда к нам обращаются с просьбой о защите, мы обязаны определить источник опасности. Подобная ситуация у меня ассоциируется с весами. На одной чашке – опасность, на другой – убедительные доказательства вашего желания сотрудничать с властями после предоставления вам неприкосновенности. Как я вспоминаю, у вас сложилось твердое ощущение, это следует из ваших показаний моим сотрудникам, что звонили из другой страны.
– Как он себя ведет, мистер Мейс? – полюбопытствовал Брок. В голосе чувствовалось нервное напряжение.
– Все зависит от того, что вас интересует, сэр, – тихим голосом ответил Мейс. – Читает, когда может сосредоточиться. Играет в шахматы, это кстати. В остальное время решает кроссворды, самые сложные.
– По-прежнему испуган?
– До потери пульсации, сэр.
Брок двинулся по коридору, миновал крохотную кухню, комнатку с двумя койками, ванную и лицом к лицу столкнулся со вторым мужчиной, коренастым, с длинными волосами, забранными в хвост на затылке. У него кобура была парусиновая и висела на шее, как детский слюнявчик.
– Все хорошо, мистер Картер?
– Очень хорошо, благодарю вас, сэр. Только что сыграли партию в вист.
– Кто выиграл?
– Плутон, сэр. Он жульничает.
Мейс и Картер – на время проведения операции, потому что Айден Белл своей властью назвал их по фамилиям археологов, нашедших могилу Тутанхамона. А Плутон получил свою кличку в честь правителя подземного царства. Толкнув деревянную дверь, Брок вошел в длинную, чердачную комнату с окнами под крышей, забранными металлическими решетками. У печки стояли два кресла, обитые рубчатым плисом, между ними – ящик, на котором лежали газеты и игральные карты. Одно кресло пустовало, во втором сидел достопочтенный Ранулф, для простоты – Рэнди Массингхэм, он же Плутон, не в столь уж далеком прошлом сотрудник Форин оффис и других уважаемых учреждений, одетый в синий на «молнии» кардиган из магазина « Маркс энд Спенсер», а привычные кожаные туфли заменивший оранжевыми шлепанцами, отделанными полосками искусственной замши. Он было подался вперед, схватившись за подлокотники, но, увидев Брока, расслабился и откинулся на спинку кресла, заложив руки под голову и скрестив ноги на ящике, чтобы продемонстрировать полное отсутствие волнения, тревоги и тем паче страха.
– Опять дядюшка Нэт, – промурлыкал он. – Послушайте, вы принесли мне освобождение от тюремной повинности? Если нет, не тратьте понапрасну своего времени.
Брок всем своим видом показывал, что находит вопрос весьма забавным.
– Будьте благоразумны, сэр. В душе мы оба государственные служащие. Когда министры подписывали сертификат о неприкосновенности в уик-энды? Если я проявлю большую активность, на меня начнут злиться. Кто такой доктор Мирски? – спросил он, исходя из принципа, что лучшими вопросами для следователя являются те, на которые он уже знает ответ.
– Никогда о нем не слышал, – надувшись, ответил Массингхэм. – И мне нужна более приличная одежда из моего дома. Я могу дать вам ключ. Уильям за городом. Останется там, пока я не скажу. Только не приходите по вторникам и четвергам, когда миссис Амброуз прибирается по дому.
Брок покачал головой:
– Боюсь, это абсолютно невозможно, сэр, в сложившейся ситуации. Они могут наблюдать за домом. И меньше всего мне хотелось бы привести их за собой сюда, увольте. – То была маленькая ложь. В панике Массингхэм сдался на милость Службы так быстро, что не успел прихватить с собой какие-либо вещи. Брок, зная, что его подопечный питает слабость к красивой одежде, воспользовался возможностью одеть его в бесформенный кардиган и шерстяные брюки с резинкой на талии. – Перейдем к делу, сэр, – Брок сел, раскрыл записную книжку, достал ручку Лайлы. – Маленькая птичка чирикнула мне на ухо, что в прошлом ноябре вы и вышеупомянутый доктор Мирски играли в шахматы в «Соловьях».
– Ваша птичка вам солгала, – отрезал Массингхэм.
– При этом обменивались фривольными шутками, вы и доктор Мирски, как мне сказали. Он же не вашей ориентации, не так ли?
– Никогда не встречался с ним, никогда не слышал о нем, никогда не играл с ним в шахматы. И он не моей ориентации, раз уж вы спросили. Он совсем другой, – ответил Массингхэм. Подхватил с ящика последний номер « Спектейтора», развернул журнал, сдедал вид, что читает. – И мне здесь очень нравится. Парни – просто душки, еда – пальчики оближешь, район – прекрасный. Я даже думаю, а не купить ли мне этот дом.
– Видите ли, сэр, главная проблема предоставления неприкосновенности заключается в том, – пока еще дружелюбным тоном объяснял Брок, – что министр и его окружение должны знать, от чего они предоставляют человеку неприкосновенность, и в этом зарыта собака.
– Я уже слышал эту проповедь.
– Тогда, если я ее повторю, вы, возможно, будете знать слова наизусть. Нет никакого смысла, и вы, безусловно, это понимаете, снимать телефонную трубку и звонить какому-нибудь высокопоставленному лицу, которого вы знаете в Форин оффис или где-то еще, и говорить: «Рэнди Массингхэм хотел бы обменять некую важную информацию на гарантии неприкосновенности, так что, старина, дайте нам отмашку». Отмашки не будет, ни сразу, ни потом. Мои начальники – крючкотворы. «Неприкосновенность от чего? – спросят они себя. – Мистер Массингхэм роет тоннель в хранилища Банка Англии или растлевает несовершеннолетних школьниц? Он в одной лиге с Вельзевулом? Если так, мы бы предпочли, чтобы он обратился к кому-то еще». Но когда я задаю этот вопрос вам, получается, что я понапрасну сотрясаю воздух. Пока вы, откровенно говоря, не сказали нам ничего путного. Мы будем защищать вас, если вам того хочется. Мы счастливы тем, что можем защищать вас. Условия, возможно, не самые лучшие, но защита вам гарантирована. Однако, если вы будете упорствовать, мои начальники не только не проявят милосердия, но предложат предъявить вам обвинение в действиях, препятствующих свершению правосудия.
Картер принес чай.
– Мистер Массингхэм звонил сегодня в офис, мистер Картер?
– В семнадцать сорок пять, сэр.
– Откуда?
– Из Нью-Йорка.
– Кто был с ним?
– Я и Мейс, сэр.
– Как он себя вел?
Массингхэм отбросил еженедельник.
– Как чертов барашек. Делал все, что от меня требовалось, и по высшему разряду, не так ли, Картер? Признайте.
– Голос звучал убедительно, сэр. Манера у него, конечно, слишком уж панибратская, но таков он всегда.
– Если вы мне не верите, прослушайте запись. Я в Нью-Йорке, погода как в раю, я улетел в Америку, чтобы вдохнуть новую надежду в души и сердца наших пугливых инвесторов с Уолл-стрит, а потом собираюсь проделать то же самое в Торонто, и есть ли какие-то новости о нашем бедном странствующем Тайгере? Ответ – нет, между всхлипываний. Так, Картер?
– Я бы сказал, что описание достаточно точное, сэр.
– С кем он говорил?
– С Анджелой, своей секретршей.
– Ты полагаешь, она это проглотила?
– Она всегда это проглатывает, – пробурчал Массингхэм.
Картер отбыл с каменным лицом.
– О, дорогой, я кажусь ему слишком уж голубым?
– Видите ли, мистер Картер – человек глубоко верующий, постоянно ходит в церковь. Трепетно относится к клубам для мальчиков и футбольным командам.
Массингхэм огорчился:
– О господи. Черт побери! Нельзя быть таким вульгарным. Пожалуйста, передайте ему, что я искренне извиняюсь.
Брок вернулся к записной книжке, добродушно покачивая седой головой, словно добрый папаша из сказки.
– Итак, сэр, позвольте мне, пожалуйста, вновь спросить вас об этих очень угрожающих телефонных звонках.
– Я рассказал вам все, что знаю.
– Да, конечно, но у нас возникли определенные трудности. Видите ли, мы никак не можем определить, откуда же вам звонили. Когда к нам обращаются с просьбой о защите, мы обязаны определить источник опасности. Подобная ситуация у меня ассоциируется с весами. На одной чашке – опасность, на другой – убедительные доказательства вашего желания сотрудничать с властями после предоставления вам неприкосновенности. Как я вспоминаю, у вас сложилось твердое ощущение, это следует из ваших показаний моим сотрудникам, что звонили из другой страны.