Страница:
– Вызывает сон, – наконец ответил Пол, когда все уже забыли вопрос, и тут Оливера осенило: «Пол, господи, да это же сын Зои, Павел! Это Павел!»
– Вы приехали сегодня? – спросила миссис Мирски.
– Из Вены.
– Ездили туда по делам?
– Пожалуй.
– У отца Пола тоже бизнес в Вене,
– говорила она четко и размеренно, чтобы дети понимали ее, но ее большие глаза оценивающе оглядывали Оливера. – Он живетв Стамбуле, но работаетв Вене, не так ли, Пол? Он – крупныйтрейдер. Сегодня все трейдеры. Аликс – наш близкий друг, не так ли, Пол? Мы им всегда восхищаемся. Вы тоже трейдер, мистер Уэст? – спросила она, лениво натянув платье на груди.
– В некотором роде.
– Торгуете чем-то определенным, мистер Уэст?
– Главным образом деньгами.
– Мистер Уэст торгует деньгами. А теперь, Пол, скажи мистеру Уэсту, на каких языках ты говоришь… русском, естественно, турецком, немного на грузинском, английском? Мороженое не вгоняет тебя в сон, Пол?
«Павел, который никогда не отлипал от матери, – вспоминал Оливер. – Павел, лишенный собственного дома, вечно живущий у чужих, ребенок, из которого приходилось вытягивать улыбку, глаза которого радостно вспыхивали, когда ты входил в комнату, и наполнялись укором, когда ты начинал собираться домой. Восьмилетний Павел, пытающийся вспомнить далекую встречу с безумным монстром, которого звали Почтальон, в те дни, когда дедушка и бабушка жили в замке посреди леса недалеко от Москвы и имели мотоцикл, на котором газовал Почтальон, пока мама прижимала его к груди и закрывала ухо рукой».
Согнувшись вдвое, Оливер наклонился вперед и подобрал с пола альбом для рисования и ножницы, потом, заручившись кивком Павла, вырвал из середины альбома двойную страницу. Сложил ее несколько раз, ловко поработал ножницами и превратил бумагу в череду радостных кроликов, идущих друг за другом.
– Но это же фантастика! – воскликнула миссис Мирски, к которой первой вернулся дар речи. – У вас есть дети, мистер Уэст? Но если у вас нет детей, как вам удалось все это проделать? Вы – гений! Пол и Фрайди, что вы должны сказать мистеру Уэсту?
Но Оливера в гораздо большей степени волновало другое: что мистер Уэст скажет доктору Мирски? И что он скажет Зое и Хобэну, когда те заедут за своим маленьким сыном? А пока он строил аэропланы, которые, ко всеобщей радости, действительно летали. Один опустился на воду, за ним пришлось посылать спасательный самолет. И вытаскивать оба на сушу с помощью палки. Он сделал птичку, и Фрайди не позволила отправлять ее в полет, потому что птичка ей очень понравилась. Он вытащил монету в пять швейцарских франков из уха Фрайди и уже собирался достать вторую из-за шиворота Пола, когда два автомобильных гудка и радостный вопль Фрайди: «Папа!» – возвестили о прибытии домой доброго доктора.
По двору забегали слуги, захлопали автомобильные дверцы, радостно заурчали овчарки, послышались польские приветствия, и молодой, энергичный черноволосый мужчина ворвался во внутренний дворик, на ходу срывая галстук, пиджак, туфли, потом все остальное, и с восторженным ревом прыгнул в бассейн, проплыв две его трети под водой. Огромным медведем поднявшись на бортик, надел многоцветный банный халат, поданный боксером, поцеловал жену, дочь, поздоровался с мальчиком: «Привет, Павлик!» – еще раз чмокнул жену и лишь после этого с явным неудовольствием повернулся к Оливеру.
– Мне очень жаль нарушать такую идиллию, – Оливер ослепительно улыбнулся. – Я давний друг Евгения, а доктор Конрад шлет вам наилучшие пожелания.
Ответа не последовало, лишь суровый взгляд на несколько столетий старше взгляда Павла сверлил его из-под полуопущенных век.
– Если можно, я бы хотел поговорить с вами наедине.
Оливер последовал за многоцветной спиной и голыми пятками доктора Мирски. Боксер в черном костюме замкнул процессию. Они прошли коридором, поднялись на несколько ступенек, оказались в кабинете с тонированными окнами, выходящими на пыльный склон, переливающийся огнями. Боксер закрыл дверь и привалился к ней спиной, одной рукой поглаживая бицепс второй.
– Итак, какого хрена тебе нужно? – Голос Мирски гремел, словно артиллерийская канонада.
– Я Оливер, сын Тайгера Сингла. Я младший партнер фирмы «Сингл и Сингл» с Керзон-стрит, и я ищу моего отца.
Мирски что-то рявкнул по-польски. Боксер сунул руки под мышки Оливера, ощупал грудь, талию. Развернул Оливера лицом к себе, но, вместо того чтобы поцеловать или уложить на кровать, как Зоя, коснулся промежности, как Кэт, потом коленей, лодыжек. Достал бумажник Оливера и протянул Мирски, потом паспорт на фамилию Уэст, наконец остальное, что лежало в карманах. Мирски выложил все на стол, надел очки с затемненными стеклами. Пара тысяч швейцарских франков, деньги остались в чемодане, несколько монет, фотография Кармен, сидящей на ослике, вырезанная страничка из еженедельника «Абракадабра» со статьей, еще не прочитанной, о новых фокусах, чистый носовой платок, навязанный ему Агги. Мирски поднес паспорт к свету.
– Где ты его взял?
– Через Массингхэма. – Он вспомнил, что говорила Надя в «Соловьях», и ему захотелось разом перенестись туда.
– Ты друг Массингхэма?
– Мы коллеги.
– Массингхэм послал тебя сюда?
– Нет.
– Британская полиция послала тебя?
– Я пришел сам, чтобы найти отца.
Мирски вновь что-то сказал по-польски. Боксер ответил. Вроде бы обсуждалось прибытие Оливера, потом боксера отправили за дверь.
– От тебя исходит опасность моей жене и детям, это понятно? Ты не имел права приходить сюда, понимаешь?
– Я вас слышу.
– Я хочу, чтобы ты ушел из моего дома. Прямо сейчас. А если вернешься, да поможет тебе бог. Забирай это дерьмо. Мне оно не нужно. Кто тебя сюда привез?
– Такси.
– С каких это пор в Стамбуле появились женщины-таксисты?
Бдительность охраны произвела на Оливера впечатление.
– Мне дали ее люди, занимающиеся прокатом автомобилей в аэропорту. Нам потребовался час, чтобы найти дом. У нее были другие дела, а в машине закончился бензин.
Мирски с отвращением наблюдал, как Оливер рассовывает по карманам свои вещи.
– Я должен его найти. – Он убрал бумажник во внутренний карман пиджака.
– Если вы не знаете, где он, назовите того, кто знает. У него помутилось в голове. Мне надо ему помочь. Он – мой отец.
Со двора доносилось веселое щебетание миссис Мирски. Она передавала детей няньке, чтобы та уложила их в постель. Боксер вернулся и, похоже, доложил о выполнении поручения. С видимой неохотой Мирски дал ему еще одно. Боксер начал возражать, но Мирски осадил его криком. Боксер опять ушел и вернулся с джинсами, клетчатой рубашкой и сандалиями. Мирски сбросил халат, какое-то время стоял голым, надевая джинсы и рубашку, сунул ноги в сандалии, вздохнул: «Господи Иисусе», и в том же порядке – Мирски впереди, Оливер посередине, боксер сзади – другим коридором они вышли к серебристому «Мерседесу», который стоял перед закрытыми воротами. Водитель сидел за. рулем. Мирски открыл дверцу, вытащил его из салона, рыкнул, отдавая очередной приказ. Боксер достал пистолет из наплечной кобуры, протянул Мирски. Тот, недовольно качая головой, сунул пистолет за пояс. Боксер отвел Оливера к дверце пассажирского сиденья, придерживая рукой за предплечье. Оливер сел рядом с Мирски. Ворота открылись. Мирски выехал на дорогу и покатил вниз по склону к городским огням. Оливер хотел обернуться и посмотреть, следует ли за ними Агги, но не решился.
– Ты – близкий друг Массингхэма?
– Он подонок, – ответил Оливер, решив, что на полуправду времени уже нет.
– И что? Мы все подонки. А некоторые подонки еще и не играют в шахматы.
Мирски резко нажал на педаль тормоза, остановив «Мерседес» посреди дороги, опустил стекло. Подождал. Справа узкая дорога зигзагом уходила к вершине холма, утыканной антеннами. Небо обсыпало звездами, яркая луна поднялась из-за гор, под ними поблескивал Босфор. Мирски ждал, поглядывая в зеркало заднего обзора, но Агги не появлялась. Выругавшись, Мирски свернул на узкую дорогу, проехал ярдов пятьсот по траве и гравию и остановился на площадке, невидимой с шоссе. Вокруг поднимались высокие деревья. Оливер вспомнил свой тайный уголок в Абботс-Ки и подумал, что они приехали в тайный уголок Мирски.
– Я не знаю, где твой гребаный отец, понимаешь? – прорычал Мирски. – Это правда. Я говорю тебе правду, а потом ты убираешься из моей жизни, держишься подальше от моего дома, моей жены, моих детей, возвращаешься в свою гребаную Англию, мне плевать, куда ты поедешь. Я семейный человек. Я верю в семейные ценности. Мне нравился твой отец, понимаешь? Жаль, что он мертв, понимаешь? Очень жаль. Так что отправляйся домой, создай новую семью и забудь, что когда-то знал его. Я респектабельный адвокат. И хочу быть им дальше. Я больше не преступник, теперь это мне ни к чему.
– Кто его убил?
– Может, они его не убили пока. Может, убьют завтра, сегодня, какая разница? Ты его найдешь, но мертвым. А потом убьют и тебя.
– Кто его убьет?
– Они все. Вся семья. Евгений, Тинатин, Хобэн, каждый кузен, дядя, племянник, откуда мне знать, кто его убьет? Евгений призвал к кровной мести, объявил войну всему человечеству без исключений. Все должны заплатить. Тайгер, сын Тайгера, собака его сына, гребаная канарейка.
– И все из-за «Свободного Таллина»?
– «Свободный Таллин» все порушил. До Рождества мы могли что-то сделать, Массингхэм, я, Хобэн. Нам надоело исправлять чьи-то ошибки, мы решили, что пришла пора реорганизовать бизнес, повысить безопасность, перейти на современные рельсы.
– Избавиться от стариков, – предположил Оливер. – Стать во главе.
– Естественно, – согласился Мирски. – Послать их ко всем чертям. Это бизнес, что тут нового? Мы пытались совершить переворот. Бескровный путч. Почему нет? Исключительно мирными средствами. Я – мирный человек. Я прошел длинный путь. Завшивленный мальчишка из Львова прилежно учится, чтобы стать хорошим коммунистом, к четырнадцати годам говорит на четырех языках, с отличием заканчивает юридический факультет, становится крупным партийным функционером, все идет как надо, влияние растет как на дрожжах, он ходит в церковь, принимает крещение, устраивает по этому поводу большой прием с шампанским, вступает в «Солидарность», но это не помогает, новые хозяева жизни думают, что меня надо сажать в тюрьму, вот я и переехал в Турцию. Здесь я счастлив, у меня новые клиенты, я женился на богине. Возможно, я даже устал от Святой Троицы. Возможно, со временем приму ислам. Я человек гибкий, мирный, – повторил он. – Сегодня жить мирно – единственно возможный способ существования, до тех пор пока какой-нибудь безумный русский не решит, что пора начинать Третью мировую войну.
– Куда они его увезли?
– Куда они его увезли? Откуда мне знать? Где Евгений? Там, куда они увезли труп. Где Аликс? Там, где Евгений. Где Тайгер? Там, куда его увез Аликс.
– Какой труп?
– Гребаный труп Михаила! А чей, по-твоему? Михаила, брата Евгения. У тебя в голове опилки или что? Михаила, которого убили на «Свободном Таллине». С чего иначе Евгений решил начать новую войну? Он хотел получить тело. Заплатил за него целое состояние. «Привезите мне тело моего брата. В стальном гробу, со льдом. А потом я уничтожу мир».
До этого момента Оливер все подмечал. А тут что-то случилось со зрением: позитив сменился негативом, и несколько мгновений черная луна светила на белом небе. А потом он вдруг ушел под воду, потеряв возможность говорить и слышать. Агги тянулась к нему, но он все равно тонул. Когда же к нему вернулись дар речи и слух, Мирски вновь говорил о Массингхэме:
– Аликс рассказывает Рэнди о грузе, тот ставит в известность своих прежних работодателей. Они связываются с Москвой. Москва отправляет в море русский флот, там устраивают новый Перл-Харбор, убивают четырех человек, захватывают корабль, три тонны героина высочайшей очистки возвращаются в Одессу, чтобы таможенники могли заработать кучу денег. У Евгения едет крыша, Уинзеру вышибают мозги. Это для начала. А теперь они берутся за дело по-настоящему.
Оливер заговорил, глядя прямо перед собой на огни города, виднеющиеся сквозь листву.
– Что Михаил делал на «Свободном Таллине», когда корабль захватили русские?
– Плыл с грузом. Охранял его. Оказывал брату услугу. Мы несли большие потери. Слишком много допускалось ошибок, слишком много счетов замораживалось, слишком много денег шло псу под хвост. Все злились. Все обвиняли друг друга. Михаил хочет совершить для брата героический поступок, поэтому идет на корабль, берет с собой автомат Калашникова. Русская морская пехота поднимается на борт, Михаил убивает двоих, портит настроение остальным. Его убивают, поэтому всем приходится платить. Это логично.
– Тайгер приехал сюда, чтобы повидаться с вами, – как автомат, пробубнил Оливер.
– Черта с два.
– Он приехал в Стамбул несколько дней тому назад.
– Может, приехал, может, нет. Он мне звонил. На работу. Это все, что я знаю. Говорил как-то странно. Что-то странное. Словно с луковицей во рту. Возможно, это был пистолет. Послушай, мне очень жаль, понимаешь? Он твой гребаный отец.
– Чего он хотел?
– Он меня оскорблял. Говорил, что на прошлое Рождество я пытался его ограбить. «Ограбить вас – насчет этого я ничего не знаю, – ответил я. – Нам, наоборот, казалось, что вы грабите нас. Но вы победили, так что чего об этом вспоминать?» Тогда он говорит мне, что я должен отозвать это безумное требование двухсот миллионов фунтов. «Поговорите с Евгением, – говорю я. – Поговорите с Хобэном. Требование – не моя идея. Кричите на клиента, а не на меня, – говорю я ему. – Эти двое работают вместе, вот с ними и разбирайтесь». Тогда он мне говорит: «Если появится мой сын Оливер, не разговаривайте с ним, он гребаный псих. Скажите ему, чтобы он остановился, скажите, что не надо меня разыскивать. Скажите, чтобы он убрался из Стамбула и спрятался в какой-нибудь норе. Скажите ему, что шутки закончились».
– Как-то не верится, чтобы мой отец такое говорил.
– Это его послание. Его слова. И мои тоже. Я адвокат. Я излагаю главное. Катись отсюда на хрен.Отвезти тебя куда-нибудь? В аэропорт? На вокзал? У тебя есть деньги? На такси я тебе дам. – Он завел двигатель.
– Кто сказал вам, что предатель – Массингхэм?
– Хобэн. Аликс знает, что говорит. У него в России свои люди, люди в системе. – Не включая подфарники, Мирски снял «Мерседес» с ручника и задним ходом выкатился к шоссе. Дорогу ему освещала луна.
– Почему Хобэн сказал вам, что Массингхэм предал «Свободный Таллин»?
– Он сказал мне, вот и все почему. Мы, между прочим, друзья. Нас многое связывает, нам пришлось через многое пройти, когда мы трудились на благо коммунизма и зарабатывали бакс-другой для себя.
– Где Зоя?
– Она свихнулась. Не связывайся с ней, слышишь? Русские женщины чокнутые. Аликс должен вернуться в Стамбул и положить ее в клинику. Аликс пренебрегает супружескими обязанностями.
Они спустились к подножию холма. Мирски то и дело поглядывал в зеркало заднего обзора. Следовал его примеру и Оливер. Увидел появившийся сзади «Форд» с Агги за рулем. Она проехала мимо.
– Ты – хороший парень. Надеюсь, что никогда больше не увижу твоего гребаного лица. – Мирски вытащил из-за пояса пистолет. – Нужен тебе?
– Нет, благодарю, – ответил Оливер.
Мирски остановился перед самым разворотом. Оливер вышел из машины. Мирски развернул «Мерседес» и покатил домой, даже не взглянув на Оливера.
Через несколько минут рядом остановился «Форд» Агги.
– Михаил был для Евгения Сэмми, – произнес Оливер, глядя перед собой.
Они припарковались у самой воды. Оливер говорил, Агги слушала.
– Кто такой Сэмми? – спросила она, уже звоня Броку по сотовому.
– Мой знакомый мальчик. Помогал мне с фокусами.
– Если они в штатском, с чего ты взял, что они полицейские? – спросила она, надевая халат. – Который час?
– Они приехали на патрульной машине, – ответил Сэмми, следуя за ней. – Белом «Ровере». С надписью «ПОЛИЦИЯ» на борту.
– Я не хочу, чтобы ты крутился рядом со мной, Сэмми. Будет лучше, если ты останешься наверху.
– Не останусь, – возразил Сэмми, и вот это непослушание тоже тревожило ее. За несколько дней, прошедших с отъезда Оливера, мальчик изменился к худшему. Вновь начал писаться по ночам, хотел, чтобы все гибли в катастрофах. Она прильнула к «глазку». Один мужчина стоял в трилби. Второй, без единого волоска на голове, обходился без шляпы. Никогда раньше Элси не видела коппера с гладким, как бильярдный шар, черепом. Лысина блестела под уличным фонарем, и она почему-то решила, что коппер мажет ее особым маслом. За ними, в затылок минивэну Оливера, стоял белый «Ровер». Она открыла дверь, но цепочку не сняла.
– Уже четверть второго, – сказала она в щель.
– Мы очень сожалеем, миссис Уотмор, очень сожалеем. Вы миссис Уотмор, не так ли?
Говорил шляпа, лысый наблюдал. Лондонский выговор, правильный английский.
– Допустим.
– Я – детектив-сержант Дженнингс, это – детектив-констебль Эмис. – Он помахал в воздухе ламинированной карточкой, которая на поверку могла оказаться проездным на автобус. – Мы действуем на основе информации, касающейся одного человека, с которым мы хотели бы поговорить до того, как он совершит новое преступление. Мы думаем, что с вашей помощью нам удастся его найти.
– Им нужен Оливер, мама! – прошептал Сэмми у ее левого локтя, и она едва не повернулась, чтобы наказать ему не раскрывать глупого рта. Сняла цепочку, и полицейские прошли в холл, держась очень близко друг к другу. «Наверное, бывшая жена натравила на него полицию, потому что он перестал платить алименты, – подумала Элси. – Или он в очередной раз напился и кого-то отметелил». Она представила себе Оливера, каким находила его на полу, но на этот раз уставившегося в стену тюремной камеры. Сэмми отирался рядом с ней.
Полицейский в шляпе снял ее. Глаза слезились. Он словно чего-то стыдился. А вот лысый никакого стыда не испытывал. Он заметил книгу регистрации постояльцев и теперь по-хозяйски пролистывал ее. Элси обратила внимание на широкие плечи и узкие бедра. Прямо-таки атлет.
– Его фамилия Уэст, – сказал лысый констебль, переворачивая очередную страницу. – Знаете какого-нибудь Уэста?
– Полагаю, Уэсты у нас останавливались. Фамилия-то очень распространенная.
– Покажи ей фотографию, – буркнул констебль, не отрываясь от регистрационной книги.
Сержант достал из бумажника пакетик из кальки, показал Элси фотографию Оливера, со спутанными волосами и опухшими веками, чем-то похожего на Элвиса Пресли. Сэмми поднялся на цыпочки, чтобы глянуть на фотографию, и говорил: «И мне, мне».
– Имя – Марк, – пояснил сержант. – Марк Уэст. Рост шесть футов, темные волосы.
Элси Уотмор руководили только интуиция да короткие звонки Оливера, похожие на крики о помощи с тонущего корабля: «Как вы, Элси? Как Сэмми? У меня все в порядке, Элси, не волнуйтесь обо мне. Я скоро вернусь».Сэмми сменил пластинку: «Покажи мне, покажи мне», – и щелкал пальцами у нее под носом.
– Это не он, – внезапно осипнув, ответила она, коротко и решительно.
– Это вы про кого? – спросил лысый констебль, оторвавшись от регистрационной книги. – Кто не он?
Глаза у него были бесцветные и пустые, и вот эта пустота особенно напугала ее: она поняла, что этому человеку напрочь чуждо само понятие доброты. Он мог бы наблюдать за смертью собственной матери, и в нем ничего бы не шелохнулось.
– Я не знаю мужчину, фотографию которого вы мне показываете, значит, это не он, не тот, кто мог бывать в моем доме, не так ли? – Она вернула фотографию сержанту. – Вам должно быть стыдно будить в такой час добропорядочных людей.
Сэмми не вытерпел изоляции. Оторвавшись от юбок матери, он шагнул к сержанту, протянул руку.
– Сэмми, пожалуйста, иди спать, – одернула его Элси. – Я серьезно. Тебе завтра в школу.
– Покажи ему фотографию, – скомандовал констебль, хотя его губы не шевельнулись. Констебль, отдающий приказы сержанту.
Сержант протянул фотографию Сэмми, и тот устроил целое представление, вглядываясь в нее сначала одним глазом, потом двумя.
– Этого Марка Уэста здесь не было, – объявил он и сунул фотографию в руку сержанта, после чего, ни разу не оглянувшись, поднялся по лестнице на второй этаж.
– Что вы можете сказать насчет Хоторна? – спросил лысый констебль, вновь изучавший регистрационную книгу. – О. Хоторн. Кто он?
– Это Оливер.
– Кто?
– Оливер Хоторн. Он здесь живет. Фокусник. Выступает перед детьми. Дядя Олли.
– Он сейчас здесь?
– Нет.
– Где?
– Уехал в Лондон.
– Зачем?
– Выступать. Его пригласил один из давних клиентов.
– Что вы можете сказать о Сингле?
– Эта фамилия мне незнакома. – В ней начала закипать злость. – Вы не имеете права. У вас нет ордера на обыск. Убирайтесь!
Элси открыла им дверь и вдруг почувствовала, как раздувается у нее язык: отец говорил, что так случается, если человек лжет. Лысый констебль подошел к ней вплотную, дыхнул ей в лицо виски и имбирным пивом.
– Никто из ваших постояльцев в последнее время не уезжал в Швейцарию по делам или на отдых?
– Я таких не знаю.
– Тогда почему кто-то отправил открытку со швейцарским крестьянином, размахивающим флагом на горной вершине, вашему сыну Сэмюэлю, написав, что скоро вернется, и почему марку, наклеенную на открытку, внесли в счет мистера Марка Уэста, остановившегося в отеле Цюриха?
– Не знаю. И открытки я не видела, не так ли? Бесцветные глаза приблизились, запах паров виски усилился.
– Если вы лжете мне, мадам, а я думаю, что так оно и есть, вы и ваш болтливый сын пожалеете о том, что родились на свет, – процедил констебль. С улыбкой пожелал ей спокойной ночи и направился к белому «Роверу». Сержант последовал за ним.
Сэмми сидел на ее кровати.
– Я все сделал правильно, не так ли, мамик? – спросил он.
– Они напуганы куда больше, чем мы, Сэмми, – заверила она сына, а ее саму начала бить дрожь.
Глава 18
– Вы приехали сегодня? – спросила миссис Мирски.
– Из Вены.
– Ездили туда по делам?
– Пожалуй.
– У отца Пола тоже бизнес в Вене,
– говорила она четко и размеренно, чтобы дети понимали ее, но ее большие глаза оценивающе оглядывали Оливера. – Он живетв Стамбуле, но работаетв Вене, не так ли, Пол? Он – крупныйтрейдер. Сегодня все трейдеры. Аликс – наш близкий друг, не так ли, Пол? Мы им всегда восхищаемся. Вы тоже трейдер, мистер Уэст? – спросила она, лениво натянув платье на груди.
– В некотором роде.
– Торгуете чем-то определенным, мистер Уэст?
– Главным образом деньгами.
– Мистер Уэст торгует деньгами. А теперь, Пол, скажи мистеру Уэсту, на каких языках ты говоришь… русском, естественно, турецком, немного на грузинском, английском? Мороженое не вгоняет тебя в сон, Пол?
«Павел, который никогда не отлипал от матери, – вспоминал Оливер. – Павел, лишенный собственного дома, вечно живущий у чужих, ребенок, из которого приходилось вытягивать улыбку, глаза которого радостно вспыхивали, когда ты входил в комнату, и наполнялись укором, когда ты начинал собираться домой. Восьмилетний Павел, пытающийся вспомнить далекую встречу с безумным монстром, которого звали Почтальон, в те дни, когда дедушка и бабушка жили в замке посреди леса недалеко от Москвы и имели мотоцикл, на котором газовал Почтальон, пока мама прижимала его к груди и закрывала ухо рукой».
Согнувшись вдвое, Оливер наклонился вперед и подобрал с пола альбом для рисования и ножницы, потом, заручившись кивком Павла, вырвал из середины альбома двойную страницу. Сложил ее несколько раз, ловко поработал ножницами и превратил бумагу в череду радостных кроликов, идущих друг за другом.
– Но это же фантастика! – воскликнула миссис Мирски, к которой первой вернулся дар речи. – У вас есть дети, мистер Уэст? Но если у вас нет детей, как вам удалось все это проделать? Вы – гений! Пол и Фрайди, что вы должны сказать мистеру Уэсту?
Но Оливера в гораздо большей степени волновало другое: что мистер Уэст скажет доктору Мирски? И что он скажет Зое и Хобэну, когда те заедут за своим маленьким сыном? А пока он строил аэропланы, которые, ко всеобщей радости, действительно летали. Один опустился на воду, за ним пришлось посылать спасательный самолет. И вытаскивать оба на сушу с помощью палки. Он сделал птичку, и Фрайди не позволила отправлять ее в полет, потому что птичка ей очень понравилась. Он вытащил монету в пять швейцарских франков из уха Фрайди и уже собирался достать вторую из-за шиворота Пола, когда два автомобильных гудка и радостный вопль Фрайди: «Папа!» – возвестили о прибытии домой доброго доктора.
По двору забегали слуги, захлопали автомобильные дверцы, радостно заурчали овчарки, послышались польские приветствия, и молодой, энергичный черноволосый мужчина ворвался во внутренний дворик, на ходу срывая галстук, пиджак, туфли, потом все остальное, и с восторженным ревом прыгнул в бассейн, проплыв две его трети под водой. Огромным медведем поднявшись на бортик, надел многоцветный банный халат, поданный боксером, поцеловал жену, дочь, поздоровался с мальчиком: «Привет, Павлик!» – еще раз чмокнул жену и лишь после этого с явным неудовольствием повернулся к Оливеру.
– Мне очень жаль нарушать такую идиллию, – Оливер ослепительно улыбнулся. – Я давний друг Евгения, а доктор Конрад шлет вам наилучшие пожелания.
Ответа не последовало, лишь суровый взгляд на несколько столетий старше взгляда Павла сверлил его из-под полуопущенных век.
– Если можно, я бы хотел поговорить с вами наедине.
Оливер последовал за многоцветной спиной и голыми пятками доктора Мирски. Боксер в черном костюме замкнул процессию. Они прошли коридором, поднялись на несколько ступенек, оказались в кабинете с тонированными окнами, выходящими на пыльный склон, переливающийся огнями. Боксер закрыл дверь и привалился к ней спиной, одной рукой поглаживая бицепс второй.
– Итак, какого хрена тебе нужно? – Голос Мирски гремел, словно артиллерийская канонада.
– Я Оливер, сын Тайгера Сингла. Я младший партнер фирмы «Сингл и Сингл» с Керзон-стрит, и я ищу моего отца.
Мирски что-то рявкнул по-польски. Боксер сунул руки под мышки Оливера, ощупал грудь, талию. Развернул Оливера лицом к себе, но, вместо того чтобы поцеловать или уложить на кровать, как Зоя, коснулся промежности, как Кэт, потом коленей, лодыжек. Достал бумажник Оливера и протянул Мирски, потом паспорт на фамилию Уэст, наконец остальное, что лежало в карманах. Мирски выложил все на стол, надел очки с затемненными стеклами. Пара тысяч швейцарских франков, деньги остались в чемодане, несколько монет, фотография Кармен, сидящей на ослике, вырезанная страничка из еженедельника «Абракадабра» со статьей, еще не прочитанной, о новых фокусах, чистый носовой платок, навязанный ему Агги. Мирски поднес паспорт к свету.
– Где ты его взял?
– Через Массингхэма. – Он вспомнил, что говорила Надя в «Соловьях», и ему захотелось разом перенестись туда.
– Ты друг Массингхэма?
– Мы коллеги.
– Массингхэм послал тебя сюда?
– Нет.
– Британская полиция послала тебя?
– Я пришел сам, чтобы найти отца.
Мирски вновь что-то сказал по-польски. Боксер ответил. Вроде бы обсуждалось прибытие Оливера, потом боксера отправили за дверь.
– От тебя исходит опасность моей жене и детям, это понятно? Ты не имел права приходить сюда, понимаешь?
– Я вас слышу.
– Я хочу, чтобы ты ушел из моего дома. Прямо сейчас. А если вернешься, да поможет тебе бог. Забирай это дерьмо. Мне оно не нужно. Кто тебя сюда привез?
– Такси.
– С каких это пор в Стамбуле появились женщины-таксисты?
Бдительность охраны произвела на Оливера впечатление.
– Мне дали ее люди, занимающиеся прокатом автомобилей в аэропорту. Нам потребовался час, чтобы найти дом. У нее были другие дела, а в машине закончился бензин.
Мирски с отвращением наблюдал, как Оливер рассовывает по карманам свои вещи.
– Я должен его найти. – Он убрал бумажник во внутренний карман пиджака.
– Если вы не знаете, где он, назовите того, кто знает. У него помутилось в голове. Мне надо ему помочь. Он – мой отец.
Со двора доносилось веселое щебетание миссис Мирски. Она передавала детей няньке, чтобы та уложила их в постель. Боксер вернулся и, похоже, доложил о выполнении поручения. С видимой неохотой Мирски дал ему еще одно. Боксер начал возражать, но Мирски осадил его криком. Боксер опять ушел и вернулся с джинсами, клетчатой рубашкой и сандалиями. Мирски сбросил халат, какое-то время стоял голым, надевая джинсы и рубашку, сунул ноги в сандалии, вздохнул: «Господи Иисусе», и в том же порядке – Мирски впереди, Оливер посередине, боксер сзади – другим коридором они вышли к серебристому «Мерседесу», который стоял перед закрытыми воротами. Водитель сидел за. рулем. Мирски открыл дверцу, вытащил его из салона, рыкнул, отдавая очередной приказ. Боксер достал пистолет из наплечной кобуры, протянул Мирски. Тот, недовольно качая головой, сунул пистолет за пояс. Боксер отвел Оливера к дверце пассажирского сиденья, придерживая рукой за предплечье. Оливер сел рядом с Мирски. Ворота открылись. Мирски выехал на дорогу и покатил вниз по склону к городским огням. Оливер хотел обернуться и посмотреть, следует ли за ними Агги, но не решился.
– Ты – близкий друг Массингхэма?
– Он подонок, – ответил Оливер, решив, что на полуправду времени уже нет.
– И что? Мы все подонки. А некоторые подонки еще и не играют в шахматы.
Мирски резко нажал на педаль тормоза, остановив «Мерседес» посреди дороги, опустил стекло. Подождал. Справа узкая дорога зигзагом уходила к вершине холма, утыканной антеннами. Небо обсыпало звездами, яркая луна поднялась из-за гор, под ними поблескивал Босфор. Мирски ждал, поглядывая в зеркало заднего обзора, но Агги не появлялась. Выругавшись, Мирски свернул на узкую дорогу, проехал ярдов пятьсот по траве и гравию и остановился на площадке, невидимой с шоссе. Вокруг поднимались высокие деревья. Оливер вспомнил свой тайный уголок в Абботс-Ки и подумал, что они приехали в тайный уголок Мирски.
– Я не знаю, где твой гребаный отец, понимаешь? – прорычал Мирски. – Это правда. Я говорю тебе правду, а потом ты убираешься из моей жизни, держишься подальше от моего дома, моей жены, моих детей, возвращаешься в свою гребаную Англию, мне плевать, куда ты поедешь. Я семейный человек. Я верю в семейные ценности. Мне нравился твой отец, понимаешь? Жаль, что он мертв, понимаешь? Очень жаль. Так что отправляйся домой, создай новую семью и забудь, что когда-то знал его. Я респектабельный адвокат. И хочу быть им дальше. Я больше не преступник, теперь это мне ни к чему.
– Кто его убил?
– Может, они его не убили пока. Может, убьют завтра, сегодня, какая разница? Ты его найдешь, но мертвым. А потом убьют и тебя.
– Кто его убьет?
– Они все. Вся семья. Евгений, Тинатин, Хобэн, каждый кузен, дядя, племянник, откуда мне знать, кто его убьет? Евгений призвал к кровной мести, объявил войну всему человечеству без исключений. Все должны заплатить. Тайгер, сын Тайгера, собака его сына, гребаная канарейка.
– И все из-за «Свободного Таллина»?
– «Свободный Таллин» все порушил. До Рождества мы могли что-то сделать, Массингхэм, я, Хобэн. Нам надоело исправлять чьи-то ошибки, мы решили, что пришла пора реорганизовать бизнес, повысить безопасность, перейти на современные рельсы.
– Избавиться от стариков, – предположил Оливер. – Стать во главе.
– Естественно, – согласился Мирски. – Послать их ко всем чертям. Это бизнес, что тут нового? Мы пытались совершить переворот. Бескровный путч. Почему нет? Исключительно мирными средствами. Я – мирный человек. Я прошел длинный путь. Завшивленный мальчишка из Львова прилежно учится, чтобы стать хорошим коммунистом, к четырнадцати годам говорит на четырех языках, с отличием заканчивает юридический факультет, становится крупным партийным функционером, все идет как надо, влияние растет как на дрожжах, он ходит в церковь, принимает крещение, устраивает по этому поводу большой прием с шампанским, вступает в «Солидарность», но это не помогает, новые хозяева жизни думают, что меня надо сажать в тюрьму, вот я и переехал в Турцию. Здесь я счастлив, у меня новые клиенты, я женился на богине. Возможно, я даже устал от Святой Троицы. Возможно, со временем приму ислам. Я человек гибкий, мирный, – повторил он. – Сегодня жить мирно – единственно возможный способ существования, до тех пор пока какой-нибудь безумный русский не решит, что пора начинать Третью мировую войну.
– Куда они его увезли?
– Куда они его увезли? Откуда мне знать? Где Евгений? Там, куда они увезли труп. Где Аликс? Там, где Евгений. Где Тайгер? Там, куда его увез Аликс.
– Какой труп?
– Гребаный труп Михаила! А чей, по-твоему? Михаила, брата Евгения. У тебя в голове опилки или что? Михаила, которого убили на «Свободном Таллине». С чего иначе Евгений решил начать новую войну? Он хотел получить тело. Заплатил за него целое состояние. «Привезите мне тело моего брата. В стальном гробу, со льдом. А потом я уничтожу мир».
До этого момента Оливер все подмечал. А тут что-то случилось со зрением: позитив сменился негативом, и несколько мгновений черная луна светила на белом небе. А потом он вдруг ушел под воду, потеряв возможность говорить и слышать. Агги тянулась к нему, но он все равно тонул. Когда же к нему вернулись дар речи и слух, Мирски вновь говорил о Массингхэме:
– Аликс рассказывает Рэнди о грузе, тот ставит в известность своих прежних работодателей. Они связываются с Москвой. Москва отправляет в море русский флот, там устраивают новый Перл-Харбор, убивают четырех человек, захватывают корабль, три тонны героина высочайшей очистки возвращаются в Одессу, чтобы таможенники могли заработать кучу денег. У Евгения едет крыша, Уинзеру вышибают мозги. Это для начала. А теперь они берутся за дело по-настоящему.
Оливер заговорил, глядя прямо перед собой на огни города, виднеющиеся сквозь листву.
– Что Михаил делал на «Свободном Таллине», когда корабль захватили русские?
– Плыл с грузом. Охранял его. Оказывал брату услугу. Мы несли большие потери. Слишком много допускалось ошибок, слишком много счетов замораживалось, слишком много денег шло псу под хвост. Все злились. Все обвиняли друг друга. Михаил хочет совершить для брата героический поступок, поэтому идет на корабль, берет с собой автомат Калашникова. Русская морская пехота поднимается на борт, Михаил убивает двоих, портит настроение остальным. Его убивают, поэтому всем приходится платить. Это логично.
– Тайгер приехал сюда, чтобы повидаться с вами, – как автомат, пробубнил Оливер.
– Черта с два.
– Он приехал в Стамбул несколько дней тому назад.
– Может, приехал, может, нет. Он мне звонил. На работу. Это все, что я знаю. Говорил как-то странно. Что-то странное. Словно с луковицей во рту. Возможно, это был пистолет. Послушай, мне очень жаль, понимаешь? Он твой гребаный отец.
– Чего он хотел?
– Он меня оскорблял. Говорил, что на прошлое Рождество я пытался его ограбить. «Ограбить вас – насчет этого я ничего не знаю, – ответил я. – Нам, наоборот, казалось, что вы грабите нас. Но вы победили, так что чего об этом вспоминать?» Тогда он говорит мне, что я должен отозвать это безумное требование двухсот миллионов фунтов. «Поговорите с Евгением, – говорю я. – Поговорите с Хобэном. Требование – не моя идея. Кричите на клиента, а не на меня, – говорю я ему. – Эти двое работают вместе, вот с ними и разбирайтесь». Тогда он мне говорит: «Если появится мой сын Оливер, не разговаривайте с ним, он гребаный псих. Скажите ему, чтобы он остановился, скажите, что не надо меня разыскивать. Скажите, чтобы он убрался из Стамбула и спрятался в какой-нибудь норе. Скажите ему, что шутки закончились».
– Как-то не верится, чтобы мой отец такое говорил.
– Это его послание. Его слова. И мои тоже. Я адвокат. Я излагаю главное. Катись отсюда на хрен.Отвезти тебя куда-нибудь? В аэропорт? На вокзал? У тебя есть деньги? На такси я тебе дам. – Он завел двигатель.
– Кто сказал вам, что предатель – Массингхэм?
– Хобэн. Аликс знает, что говорит. У него в России свои люди, люди в системе. – Не включая подфарники, Мирски снял «Мерседес» с ручника и задним ходом выкатился к шоссе. Дорогу ему освещала луна.
– Почему Хобэн сказал вам, что Массингхэм предал «Свободный Таллин»?
– Он сказал мне, вот и все почему. Мы, между прочим, друзья. Нас многое связывает, нам пришлось через многое пройти, когда мы трудились на благо коммунизма и зарабатывали бакс-другой для себя.
– Где Зоя?
– Она свихнулась. Не связывайся с ней, слышишь? Русские женщины чокнутые. Аликс должен вернуться в Стамбул и положить ее в клинику. Аликс пренебрегает супружескими обязанностями.
Они спустились к подножию холма. Мирски то и дело поглядывал в зеркало заднего обзора. Следовал его примеру и Оливер. Увидел появившийся сзади «Форд» с Агги за рулем. Она проехала мимо.
– Ты – хороший парень. Надеюсь, что никогда больше не увижу твоего гребаного лица. – Мирски вытащил из-за пояса пистолет. – Нужен тебе?
– Нет, благодарю, – ответил Оливер.
Мирски остановился перед самым разворотом. Оливер вышел из машины. Мирски развернул «Мерседес» и покатил домой, даже не взглянув на Оливера.
Через несколько минут рядом остановился «Форд» Агги.
– Михаил был для Евгения Сэмми, – произнес Оливер, глядя перед собой.
Они припарковались у самой воды. Оливер говорил, Агги слушала.
– Кто такой Сэмми? – спросила она, уже звоня Броку по сотовому.
– Мой знакомый мальчик. Помогал мне с фокусами.
* * *
Элси Уотмор сквозь сон услышала звонок в дверь, после звонка услышала, как ее покойный муж Джек говорит, что Оливера снова приглашают в банк. А уж потом поняла, что это не Джек, а Сэмми, и он говорит, что у двери стоят двое полицейских в штатском, должно быть, кого-то убили, и один из них лысый. В последнее время Сэмми думал только о плохом. Смерть и несчастья не выходили у него из головы.– Если они в штатском, с чего ты взял, что они полицейские? – спросила она, надевая халат. – Который час?
– Они приехали на патрульной машине, – ответил Сэмми, следуя за ней. – Белом «Ровере». С надписью «ПОЛИЦИЯ» на борту.
– Я не хочу, чтобы ты крутился рядом со мной, Сэмми. Будет лучше, если ты останешься наверху.
– Не останусь, – возразил Сэмми, и вот это непослушание тоже тревожило ее. За несколько дней, прошедших с отъезда Оливера, мальчик изменился к худшему. Вновь начал писаться по ночам, хотел, чтобы все гибли в катастрофах. Она прильнула к «глазку». Один мужчина стоял в трилби. Второй, без единого волоска на голове, обходился без шляпы. Никогда раньше Элси не видела коппера с гладким, как бильярдный шар, черепом. Лысина блестела под уличным фонарем, и она почему-то решила, что коппер мажет ее особым маслом. За ними, в затылок минивэну Оливера, стоял белый «Ровер». Она открыла дверь, но цепочку не сняла.
– Уже четверть второго, – сказала она в щель.
– Мы очень сожалеем, миссис Уотмор, очень сожалеем. Вы миссис Уотмор, не так ли?
Говорил шляпа, лысый наблюдал. Лондонский выговор, правильный английский.
– Допустим.
– Я – детектив-сержант Дженнингс, это – детектив-констебль Эмис. – Он помахал в воздухе ламинированной карточкой, которая на поверку могла оказаться проездным на автобус. – Мы действуем на основе информации, касающейся одного человека, с которым мы хотели бы поговорить до того, как он совершит новое преступление. Мы думаем, что с вашей помощью нам удастся его найти.
– Им нужен Оливер, мама! – прошептал Сэмми у ее левого локтя, и она едва не повернулась, чтобы наказать ему не раскрывать глупого рта. Сняла цепочку, и полицейские прошли в холл, держась очень близко друг к другу. «Наверное, бывшая жена натравила на него полицию, потому что он перестал платить алименты, – подумала Элси. – Или он в очередной раз напился и кого-то отметелил». Она представила себе Оливера, каким находила его на полу, но на этот раз уставившегося в стену тюремной камеры. Сэмми отирался рядом с ней.
Полицейский в шляпе снял ее. Глаза слезились. Он словно чего-то стыдился. А вот лысый никакого стыда не испытывал. Он заметил книгу регистрации постояльцев и теперь по-хозяйски пролистывал ее. Элси обратила внимание на широкие плечи и узкие бедра. Прямо-таки атлет.
– Его фамилия Уэст, – сказал лысый констебль, переворачивая очередную страницу. – Знаете какого-нибудь Уэста?
– Полагаю, Уэсты у нас останавливались. Фамилия-то очень распространенная.
– Покажи ей фотографию, – буркнул констебль, не отрываясь от регистрационной книги.
Сержант достал из бумажника пакетик из кальки, показал Элси фотографию Оливера, со спутанными волосами и опухшими веками, чем-то похожего на Элвиса Пресли. Сэмми поднялся на цыпочки, чтобы глянуть на фотографию, и говорил: «И мне, мне».
– Имя – Марк, – пояснил сержант. – Марк Уэст. Рост шесть футов, темные волосы.
Элси Уотмор руководили только интуиция да короткие звонки Оливера, похожие на крики о помощи с тонущего корабля: «Как вы, Элси? Как Сэмми? У меня все в порядке, Элси, не волнуйтесь обо мне. Я скоро вернусь».Сэмми сменил пластинку: «Покажи мне, покажи мне», – и щелкал пальцами у нее под носом.
– Это не он, – внезапно осипнув, ответила она, коротко и решительно.
– Это вы про кого? – спросил лысый констебль, оторвавшись от регистрационной книги. – Кто не он?
Глаза у него были бесцветные и пустые, и вот эта пустота особенно напугала ее: она поняла, что этому человеку напрочь чуждо само понятие доброты. Он мог бы наблюдать за смертью собственной матери, и в нем ничего бы не шелохнулось.
– Я не знаю мужчину, фотографию которого вы мне показываете, значит, это не он, не тот, кто мог бывать в моем доме, не так ли? – Она вернула фотографию сержанту. – Вам должно быть стыдно будить в такой час добропорядочных людей.
Сэмми не вытерпел изоляции. Оторвавшись от юбок матери, он шагнул к сержанту, протянул руку.
– Сэмми, пожалуйста, иди спать, – одернула его Элси. – Я серьезно. Тебе завтра в школу.
– Покажи ему фотографию, – скомандовал констебль, хотя его губы не шевельнулись. Констебль, отдающий приказы сержанту.
Сержант протянул фотографию Сэмми, и тот устроил целое представление, вглядываясь в нее сначала одним глазом, потом двумя.
– Этого Марка Уэста здесь не было, – объявил он и сунул фотографию в руку сержанта, после чего, ни разу не оглянувшись, поднялся по лестнице на второй этаж.
– Что вы можете сказать насчет Хоторна? – спросил лысый констебль, вновь изучавший регистрационную книгу. – О. Хоторн. Кто он?
– Это Оливер.
– Кто?
– Оливер Хоторн. Он здесь живет. Фокусник. Выступает перед детьми. Дядя Олли.
– Он сейчас здесь?
– Нет.
– Где?
– Уехал в Лондон.
– Зачем?
– Выступать. Его пригласил один из давних клиентов.
– Что вы можете сказать о Сингле?
– Эта фамилия мне незнакома. – В ней начала закипать злость. – Вы не имеете права. У вас нет ордера на обыск. Убирайтесь!
Элси открыла им дверь и вдруг почувствовала, как раздувается у нее язык: отец говорил, что так случается, если человек лжет. Лысый констебль подошел к ней вплотную, дыхнул ей в лицо виски и имбирным пивом.
– Никто из ваших постояльцев в последнее время не уезжал в Швейцарию по делам или на отдых?
– Я таких не знаю.
– Тогда почему кто-то отправил открытку со швейцарским крестьянином, размахивающим флагом на горной вершине, вашему сыну Сэмюэлю, написав, что скоро вернется, и почему марку, наклеенную на открытку, внесли в счет мистера Марка Уэста, остановившегося в отеле Цюриха?
– Не знаю. И открытки я не видела, не так ли? Бесцветные глаза приблизились, запах паров виски усилился.
– Если вы лжете мне, мадам, а я думаю, что так оно и есть, вы и ваш болтливый сын пожалеете о том, что родились на свет, – процедил констебль. С улыбкой пожелал ей спокойной ночи и направился к белому «Роверу». Сержант последовал за ним.
Сэмми сидел на ее кровати.
– Я все сделал правильно, не так ли, мамик? – спросил он.
– Они напуганы куда больше, чем мы, Сэмми, – заверила она сына, а ее саму начала бить дрожь.
Глава 18
Давным-давно, в молодости, Нэт Брок бил человека, пока тот не заплакал. Слезы, такие неожиданные, вызвали у Брока жгучий стыд. Входя в Конуру Плутона менее чем через час после разговора с Агги, он вспомнил этот инцидент, как вспоминал всегда, когда возвращалось искушение, и поклялся, что удержит себя в руках. Картер открыл стальную дверь и по выражению лица Брока понял: что-то произошло. Мейс, попавшийся в коридоре, прижался к стене, чтобы пропустить босса. Тэнби остался на улице, за рулем кеба, с включенным счетчиком и радио. Часы показывали десять вечера, Массингхэм сидел в кресле, пластмассовой вилкой ел обед, принесенный из китайского ресторанчика, и смотрел, как тележурналисты хвалят друг друга за остроумие. Брок вытащил штепсель из розетки и приказал Массингхэму встать. Страх на лице Массингхэма напоминал пятно, которое выделялось все сильнее с каждым днем допросов. Брок запер дверь и сунул ключ в карман. Потом не смог объяснить, почему он это сделал.
– Такая вот ситуация, – начал он ровным и спокойным голосом, как и намеревался. – Михаила Ивановича Орлова убили при захвате «Свободного Таллина». Вы это знали, но не хотели поделиться с нами этой информацией. – Пауза не приглашала Массингхэма подать голос, служила лишь для того, чтобы усилить тяжесть обвинения. – Почему нет, спрашиваю я себя? – Массингхэма хватило лишь на чуть заметное пожатие плеч. – Известно также, что Евгений Орлов винит в смерти брата вас и Тайгера Сингла. Вы это тоже знали?
– Это все Хобэн.
– Простите?
– Хобэн меня подставил.
– Как он это сделал? И откуда, позвольте спросить, вы об этом узнали?
Долгое молчание, затем тихо и невнятно:
– Это мое дело.
– Может, что-то было на видеокассете убийства Альфреда Уинзера, полученной вами? Может, из текста письма, полученного вместе с кассетой, вы поняли, что вам грозит?
– Они сказали мне, что я следующий в списке. Михаил мертв, я его предал. Я и те, кого я люблю, в первую очередь Уильям, заплатят за это кровью, – охрипшим голосом отвечал Массингхэм. – Меня подставили. Хобэн обманул меня.
– Обманул вас, когда вы, в свою очередь, обманывали Тайгера, не так ли?
Ни ответа, ни возражений.
– Вы сыграли активную роль в более раннем плане, который реализовали на прошлое Рождество, с тем чтобы лишить вашего работодателя Сингла всех его активов и создать новую структуру, контролируемую Хобэном, вами и Мирски. Это кивок, мистер Массингхэм? Скажите да, пожалуйста.
– Да.
– Благодарю. Через минуту я попрошу мистера Мейса и мистера Картера зайти сюда, чтобы я мог официально предъявить вам обвинение в совершении нескольких преступлений. В том числе и в противодействии следствию сокрытием информации и уничтожением улик и вступлении в сговор с известными и неизвестными лицами с целью импорта запрещенных к ввозу в страну веществ. Если сейчас вы будете сотрудничать со мной, я дам свидетельские показания на вашем суде и буду просить о смягчении драконовского приговора, который, без сомнения, ожидает вас. Если не будете сотрудничать, я представлю вашу роль в этой истории таким образом, что вы получите максимальные сроки по всем пунктам обвинения, и я посажу Уильяма рядом с вами, как соучастника совершенных вами преступлений. Я также буду отрицать под присягой, что у нас состоялся этот разговор. Каким будет ваш ответ, мистер Массингхэм? Да, я буду сотрудничать, или нет, не буду?
– Такая вот ситуация, – начал он ровным и спокойным голосом, как и намеревался. – Михаила Ивановича Орлова убили при захвате «Свободного Таллина». Вы это знали, но не хотели поделиться с нами этой информацией. – Пауза не приглашала Массингхэма подать голос, служила лишь для того, чтобы усилить тяжесть обвинения. – Почему нет, спрашиваю я себя? – Массингхэма хватило лишь на чуть заметное пожатие плеч. – Известно также, что Евгений Орлов винит в смерти брата вас и Тайгера Сингла. Вы это тоже знали?
– Это все Хобэн.
– Простите?
– Хобэн меня подставил.
– Как он это сделал? И откуда, позвольте спросить, вы об этом узнали?
Долгое молчание, затем тихо и невнятно:
– Это мое дело.
– Может, что-то было на видеокассете убийства Альфреда Уинзера, полученной вами? Может, из текста письма, полученного вместе с кассетой, вы поняли, что вам грозит?
– Они сказали мне, что я следующий в списке. Михаил мертв, я его предал. Я и те, кого я люблю, в первую очередь Уильям, заплатят за это кровью, – охрипшим голосом отвечал Массингхэм. – Меня подставили. Хобэн обманул меня.
– Обманул вас, когда вы, в свою очередь, обманывали Тайгера, не так ли?
Ни ответа, ни возражений.
– Вы сыграли активную роль в более раннем плане, который реализовали на прошлое Рождество, с тем чтобы лишить вашего работодателя Сингла всех его активов и создать новую структуру, контролируемую Хобэном, вами и Мирски. Это кивок, мистер Массингхэм? Скажите да, пожалуйста.
– Да.
– Благодарю. Через минуту я попрошу мистера Мейса и мистера Картера зайти сюда, чтобы я мог официально предъявить вам обвинение в совершении нескольких преступлений. В том числе и в противодействии следствию сокрытием информации и уничтожением улик и вступлении в сговор с известными и неизвестными лицами с целью импорта запрещенных к ввозу в страну веществ. Если сейчас вы будете сотрудничать со мной, я дам свидетельские показания на вашем суде и буду просить о смягчении драконовского приговора, который, без сомнения, ожидает вас. Если не будете сотрудничать, я представлю вашу роль в этой истории таким образом, что вы получите максимальные сроки по всем пунктам обвинения, и я посажу Уильяма рядом с вами, как соучастника совершенных вами преступлений. Я также буду отрицать под присягой, что у нас состоялся этот разговор. Каким будет ваш ответ, мистер Массингхэм? Да, я буду сотрудничать, или нет, не буду?