Леблан Морис. Канатная плясунья (другой перевод)

   Доротея поднялась, чтобы выйти из оранжереи. Граф и графиня пошли за ней. Перед самой дверью она вдруг остановилась. Несмотря на печаль, ее мысли были заняты таинственной историей о раскопках и кладе. Ей хотелось осветить некоторые неясные пункты.
   - Я уверена,- проговорила она,- что предания наших семей имеют под собой определенную почву. Где-нибудь действительно скрыты или зарыты богатства. Рано или поздно собственником их станет тот, кто владеет талисманом, каким является золотая медаль, украденная у отца. Вот поэтому мне хотелось бы знать, не слышал ли кто-нибудь из вас, чтобы к легендам о кладе примешивались указания на такую же медаль, которая была у папы. То есть существует одна или несколько медалей?
   Ответил Рауль Давернуа:
   - Недели две тому назад мой дед, с которым я живу вместе в имении в Вандее, рассматривал какую-то золотую вещичку. Когда я вошел в его комнату, он эту вещичку спрятал в ларчик для драгоценностей, и было ясно, что он не хочет показывать ее мне. А накануне моего отъезда обратился с такими словами: "Когда ты вернешься, я открою тебе одну важную вещь".
   - Вы думаете, он намекал на то, что нас интересует?
   - Да. Я рассказал об этом графу и Эстрейхеру, и они обещали приехать ко мне в конце июля, когда я надеюсь уже все узнать от деда.
   - Это все?
   - Все. И мне кажется, что это прекрасно подтверждает ваши предположения. Действительно, существует талисман в нескольких экземплярах.
   - Да... да,- задумчиво говорила Доротея.- Несомненно, и смерть моего отца объясняется тем, что он был владельцем талисмана.
   - Но,- заметил Рауль Давернуа,- ведь достаточно украсть медаль. Какой же смысл преступникам было... прибегать к большему?
   - Потому что медаль, как вы помните, указывала средство отыскать клад. Лишая жизни отца, убийцы хотели уменьшить число тех, кто примет участие в дележе. Я опасаюсь, что были или будут совершены другие преступления.
   - Другие преступления? В таком случае и моему деду угрожает опасность?
   - Боюсь, что да.
   Графу стало не по себе, но чтобы скрыть свое беспокойство, он с улыбкой спросил:
   - По-вашему, выходит, что нам, живущим в Роборэй, угрожает особенно большая опасность?
   - Бесспорно.
   - Что же, нам надо принять меры предосторожности?
   - Не мешает. Граф побледнел.
   - Какие же? Что сделать?
   - Я скажу это завтра. Завтра вы узнаете, чего надо бояться и как себя защитить.
   Эстрейхер, который до сих пор молчал, хотя и очень внимательно следил за разговором, обратился к Доротее:
   - Завтра надо непременно устроить общее свидание. Потому что, кроме всего, нам с вами предстоит еще разрешить задачу в связи с той картонной коробочкой. Вы не забыли об этом?
   - Я ничего не забываю,- вызывающе ответила Доротея. Она вышла.
   * * *
   День клонился к вечеру. Доротея пришла на площадь, где стоял только ее фургон. Мальчики готовили еду, но Доротея, когда в замке зазвонил колокол к обеду, отослала их туда. Оставшись одна, она поела фруктов.
   Стемнело. Ожидая возвращения мальчиков, она прошла к площадке над обрывом и остановилась там, облокотившись на перила.
   - Доротея...
   Кто-то шепотом произнес ее имя. Доротея вздрогнула. Еще никого не видя, она уже чувствовала, кто ее звал. Это был Эстрейхер.
   Если бы перила были пониже, а овраг не так глубок, Доротея попробовала бы убежать. Так велик был ее страх перед этим человеком. Но она спокойно и сухо спросила:
   - Что вам угодно? Вы же знаете, что я хотела остаться одна.
   - Сказать вам несколько слов. Только и всего.
   - Будет время завтра, в замке.
   - Нет. То, что я хочу сказать, должны слышать только вы... Не беспокойтесь, я вас не оскорблю и не трону. Несмотря на враждебное отношение, которое вы проявили ко мне при первой же встрече, я испытываю к вам расположение и уважение. Не бойтесь слов и слушайте меня...
   - Не хочу. Ваши слова могут быть только оскорбительными.
   Видимо, не в натуре Эстрейхера было в таких случаях долго уговаривать.
   - Нет, слушайте меня. Я приказываю вам слушать... и отвечать... И перестаньте, пожалуйста, строить вид угнетенной невинности... Так вот. Случай привел вас и поставил около того дела, которое я имею основание считать своим собственным. Я один играю в этом деле настоящую роль. Все остальные - статисты. Шаньи - хвастливый, тщеславный дурак. Давернуа деревенщина... С какой же радости работать на них? Не лучше ли нам двоим, вам и мне, работать на самих себя? Какое прекрасное дело можем мы сделать, если будем вместе, в союзе. Моя энергия, решимость в соединении с вашим умом и наблюдательностью - лучшего не надо! А потом... потом... впрочем, больше я ничего сейчас не хочу. Я знаю, как разрешается загадка о кладе. Знаю я, и никто, кроме меня. Я уже хозяин. В моих руках все данные, за исключением одного-двух, но и они скоро будут добыты. Вот мое предложение. Помогите мне, давайте искать вместе, и мы в короткое время добьемся богатства, сказочного богатства, и в наших руках будет безграничная власть... Согласны? Отвечайте, согласны? Да?
   Он подошел вплотную к Доротее и коснулся ее шали. Доротея, до сих пор терпеливо слушавшая и старавшаяся разгадать скрытые намерения противника, вздрогнула.
   - Уходите. Оставьте меня. Я запрещаю вам дотрагиваться до меня... Чтобы я вступила в союз... с вами?! Вы мне отвратительны!
   Эстрейхер вышел из себя:
   - Значит... Значит, вы отказываетесь?.. Вы отказываетесь, несмотря на то, что я могу разгласить о вас... и разглашу... да, разглашу такие штучки, от которых вам не поздоровится... Потому что ведь серьги украл-то не один Кентэн. Вы тоже были там, в овраге. Вы были соучастницей. И доказательство этому есть... После этого вы смеете со мной так разговаривать, вы, воровка...
   Он хотел схватить ее. Она пригнулась и скользнула вдоль перил.
   Эстрейхер злобно прошипел:
   - Грязная тварь! Я тебя приручу... Если завтра к двум часам ты не перестанешь ломаться, то коробочка будет открыта в присутствии жандармов. Выбирай сама, нищенка!
   Он исчез в темноте.
   * * *
   Около трех часов утра форточка над козлами фургона открылась. Оттуда высунулась рука и потрясла Кентэна, который сладко спал.
   - Вставай и одевайся. Тихо, без шума. Сама Доротея была готова.
   Они прошли к той площадке двора, что выходила к оврагу, привязали к перилам веревку и по ней спустились вниз. По оврагу обогнули замок, очутились около того самого места, с которого Кентэн накануне начал свои похождения, и стали карабкаться вверх.
   Окно уборной, как и вчера, было открыто. Они влезли через него и вышли в коридор. Доротея засветила карманный фонарик.
   - Возьми с собой лесенку, что в углу.
   - Доротея, это нелепо... Нельзя же лезть на рожон.
   - Будет! Я отвечаю за все... Ты уверен, что комната Эстрейхера по коридору последняя налево?
   - Уверен. Как ты и велела, я расспросил вчера вечером слуг.
   - А порошок ты всыпал в чашку с кофе? - Да
   - Ну, тогда Эстрейхер спит мертвым сном, и мы можем идти без опаски.
   Они дошли до двери, над которой был стеклянный просвет - открытая форточка.
   - Графинин будуар здесь?
   - Не сразу. Сначала проходная комната, а из нее вход в будуар.
   - Подставляй лестницу.
   Кентэн пролез по лестнице в форточку. Минуты через три он вылез обратно.
   - Нашел коробочку? спросила Доротея.
   - Да, на столе. Я вынул серьги, а коробочку перевязал точь-в-точь как было.
   Они двинулись дальше.
   Около крайней налево двери Доротея и Кентэн остановились. Тут наверху была такая же форточка. Кентэн опять влез по лестнице, отпер задвижку и впустил Доротею. Следующая дверь вела в спальню Эстрейхера. Доротея посмотрела сквозь замочную щелочку.
   - Спит.
   Она вынула из кармана Кентэна пузырек и большой носовой платок. В пузырьке был хлороформ, которым она смочила платок.
   Эстрейхер одетый лежал поперек кровати и спал так крепко, что Доротея решилась зажечь электричество. Потом подошла к нему и осторожным движением положила на лицо платок с хлороформом.
   Эстрейхер вздохнул, встрепенулся, заворочался, но хлороформ быстро сделал свое дело.
   Заранее припасенными веревками Доротея и Кентэн связали спящего по рукам и ногам, привязали его к кровати, перекинули веревку к ножкам стола и шкафа, затянули в общий узел. А на всякий случай, если бы он, чего доброго, проснулся и пытался поднять крик, Доротея перевязала полотенцем нижнюю часть его лица, закрыв рот.
   * * *
   На следующее утро, когда граф и графиня Шаньи вместе с Раулем Давернуа пили кофе, кастелян замка доложил, что директриса цирка на рассвете потребовала, чтобы ей открыли ворота, и уехала. Она просила передать графу письмо.
   Граф распечатал конверт и стал читать.
   "Уважаемый кузен! Я сдержала клятву. Передаю в ваши руки того, кто производил раскопки в замке, украл прошлой ночью серьги и пять лет тому назад отравил моего отца, похитив медаль. Пусть с ним расправится суд.
   Доротея, княжна д'Аргонь".
   Граф, графиня и их кузен оцепенело смотрели друг на друга. Что она хочет этим сказать?
   - Какая жалость, что Эстрейхер еще не встал,- заметил граф,- может быть, он бы сумел что-нибудь тут понять.
   Графиня взяла с камина в будуаре коробочку, врученную ей вчера на хранение. Открыла. Там действительно не оказалось ничего, кроме того, о чем говорила Доротея: простые камни и раковины.
   В это время кастелян явился с новым докладом.
   - В чем дело, Доминик?
   - В замке неблагополучно, господин граф. Ночью хозяйничал кто-то чужой.
   - Каким образом? Как они могли забраться?
   - Двери были заперты, граф. И тем не менее в коридоре около комнат господина Эстрейхера стоит лестница.
   - Что-нибудь украдено?
   - Не знаю, граф. Я счел долгом прежде всего сообщить вам...
   - Благодарю вас, Доминик.
   - Пока ничего никому не говорите. Мы пойдем туда. Супруги Шаньи и Рауль пошли к комнатам Эстрейхера.
   Дверь из его спальни в маленькую проходную комнатку-загородку была открыта. Сильно пахло хлороформом.
   Эстрейхер лежал на кровати, связанный, с заткнутым ртом. Около него лежал шарф. Такой же, какой, по описанию Доротеи, был надет на человеке, рывшем яму внизу под замком.
   На столе на видном месте - сапфировые серьги.
   Но самым потрясающим было то, что вошедшие увидели на руке Эстрейхера, свесившейся с кровати и привязанной к ножке тяжелого кресла: рукава были засучены, повыше локтя, татуировкой были выжжены три слова: "In robore fortuna".
   Клеймо убийцы Жана д'Аргонь.
   Глава шестая
   В ПУТИ
   Каждый день цирк Доротеи менял место. Ни в одном городе не задерживались на ночь.
   Доротея была не похожа на себя. Ее веселость и игривость исчезли.
   По утрам в первой же деревне, какая попадалась на пути, Доротея покупала газету, быстро пробегала ее и, не находя того, что ждала, раздраженно комкала. Кентэн поднимал отброшенную газету, расправлял смятые листы и тоже искал на всех страницах заголовка со знакомыми фамилиями. Ничего. Ни одного слова о преступлениях Эстрейхера. Никаких сообщений о его аресте.
   Мрачное настроение Доротеи длилось целую неделю. Наконец на восьмой день ее лицо осветилось улыбкой. Она опять стала прежней - радостной, подвижной и ласковой. Кастор, Поллукс и Монфокон получили ни с того ни с сего долгожданную порцию поцелуев. Кентэн был обласкан очередным шлепком. В этот день состоялось представление цирка в городе Витре. Доротея была в ударе, прыгала, вертелась, танцевала, смеялась. Когда публика разошлась, она стала шалить и возиться с детьми. Неделя тоскливых дней была забыта.
   Доротея взяла Кентэна с собой на прогулку. В узких и кривых переулках старого городка Витре она впервые рассказала ему о годах своего детства.
   - Когда я совсем маленькой жила в имении, я уже тогда собирала всех деревенских ребят, и мы составляли отряд, который занимался борьбой с преступниками. Самым серьезным образом. Случится в деревне кража, украдут утку или овцу, еще и жандармам не успеют сообщить, а я уже расследую все дело. Обо мне и слава шла по округе, крестьяне соседних деревень приезжали советоваться со мной, тринадцатилетней девчонкой. "Настоящая колдунья",говорили они. Но дело совсем не в колдовстве, Кентэн. Ты сам знаешь, что если я иногда прикидываюсь ясновидящей или гадаю на картах, то я рассказываю о том, что мне удалось случайно подметить на самом деле, от себя я ничего не выдумываю, все основываю на фактах. Самые сложные истории мне кажутся чрезвычайно простыми, и я только удивляюсь, как другие не замечают одной какой-нибудь детали, которая раскрывает все дело...
   - Так, так,- заговорил Кентэн - Вот потому-то получилось, что серьги украл не Кентэн, а Эстрейхер. И не Кентэна, а Эстрейхера сажают в тюрьму. Так захотела, так и сделала.
   Доротея рассмеялась.
   - Я-то так захотела, это правда. Но вот суд, кажется, не склонен подчиняться моим желаниям... В газетах ни слова о роборэйской истории.
   - Что же могло случиться? Куда дели этого негодяя?
   - Не знаю.
   - И не можешь узнать?
   - Могу. - Как?
   - Через Рауля Давернуа.
   - Ты его увидишь?
   - Я послала письмо.
   - Он ответил?
   - Да. Телеграммой. Помнишь, сегодня перед началом представления я ходила на почту.
   - Что же он пишет?
   - Он выехал из Роборэй и по дороге к себе в имение заедет в Витре повидаться с нами.
   Она посмотрела на часы.
   - Уже три. Идем.
   Они находились в таком месте города, откуда было видно шоссе, вьющееся меж холмов.
   - Смотри-ка,- сказала Доротея.- Мы можем стать здесь. Отсюда хорошо видно.
   Они постояли несколько минут. Когда вдали на шоссе показался автомобиль, пошли к своему фургону, у которого играли трое ребят.
   Когда автомобиль, в котором был Рауль Давернуа, приблизился к фургону, Доротея бросилась ему навстречу и крикнула:
   - Не сходите, не сходите. Скажите только, арестован?
   - Кто? Эстрейхер? - спросил Давернуа, смущенный таким приемом.
   - Ну, конечно, Эстрейхер. В тюрьме?
   - Нет. Он бежал.
   Этого Доротея не ожидала.
   - Эстрейхер бежал! Он на свободе?.. Какой ужас! И сквозь зубы прибавила:
   - Боже мой... Боже мой! Зачем я там не осталась? Я бы не дала ему бежать.
   Но так как сожаления ни к чему не приводили, Доротея не умела долго попусту горевать, она обратилась к Раулю с новыми вопросами:
   - Почему вы так задержались в замке?
   - Как раз из-за Эстрейхера.
   - Напрасно. Сейчас же после его бегства вы должны были возвратиться к себе.
   - Зачем?
   - Вы забыли о своем деде... Я предупреждала вас.
   - Во-первых, я ему написал и просил принять меры предосторожности, а во-вторых, я думаю, что вы преувеличиваете...
   - Как? У него в руках золотая медаль, талисман, за которым охотится преступник. Эстрейхер об этом знает. И вы говорите, что опасность невелика!
   - Но ведь этот талисман уже есть у Эстрейхера, потому что он убил вашего отца и взял его медаль.
   Рауль хотел выйти из автомобиля, но Доротея не дала ему открыть дверцы:
   - Поезжайте, поезжайте немедленно... Правда, я еще не все уяснила себе и не знаю, нужна ли Эстрейхеру вторая медаль. Но твердо уверена и ясно чувствую, что теперь борьба будет вестись там, у вас. Я не сомневаюсь в этом и решила тоже перебраться в ваши края. Уже наметила маршрут. Ваше имение называется Мануар-о-Бют, около Клиссона? Отсюда сто пять километров. Для моего фургона восемь переходов. А вы приедете туда сегодня к вечеру. Ждите меня. Через неделю, самое позднее через восемь дней буду у вас.
   Убежденность Доротеи подействовала на Рауля. Он больше не прекословил.
   - Возможно, что вы правы. Я сам должен был подумать об этом. Тем более, что сегодня вечером дедушка один в доме.
   - Как один?
   - Все слуги на празднике. Один из них справляет в соседней деревне свадьбу.
   Доротея даже вздрогнула от его слов.
   - Эстрейхер об этом знает?
   - Допускаю. Кажется, я в его присутствии рассказывал графине об этой свадьбе.
   - Когда он бежал?
   - Позавчера.
   - Значит, в его распоряжении было два дня, и он... Она, не докончив фразы, бросилась к фургону и почти
   моментально вернулась назад. В руках у нее был небольшой чемодан и пальто.
   - Я еду с вами... Не будем терять времени! Кентэну она отдала приказания:
   - Фургон и мальчиков отдаю на твое попечение. Трогайся в путь. Для представлений не останавливайся. Вот тебе дорожная карта. Видишь, красной чертой намечен путь к Клиссону, а оттуда к Мануар-о-Бют. Этой дороги и держись. Через пять дней ты должен быть на месте.
   Она села рядом с Давернуа. Автомобиль уже тронулся, когда подбежал маленький капитан. Доротея подняла его и усадила позади себя на груду чемоданов и свертков.
   - Сиди там... До свиданья, Кентэн. Кастор и Поллукс, не драться...
   Последнее пожатие руки.
   Поехали.
   Все это произошло не больше, чем за три минуты.
   * * *
   Раулю Давернуа было очень приятно ехать со своей очаровательной кузиной. Он стал рассказывать обо всем, что случилось в замке Роборэй после ее отъезда.
   - Главное, что спасло Эстрейхера,- это рана, которую он нанес себе, когда связанный бился головой о железную спинку кровати. Он потерял много крови. Появился сильный жар. Вы, конечно, сами заметили, что граф очень щепетилен, когда дело касается фамильной чести. Узнав, что Эстрейхер болен, он облегченно заявил: "Это нам даст время". "Время для чего?" - спросил я. "Чтобы поразмыслить. Разразится неслыханный скандал; не лучше ли для чести наших фамилий его избежать?" Я протестовал, но в конце концов граф хозяин у себя в доме, и я должен был подчиниться. А он все откладывал и не принимал никакого решения. К тому же Эстрейхер казался таким слабым... Неудобно же больного отправлять в тюрьму.
   - А какие показания давал Эстрейхер? - прервала Доротея рассказ Рауля.
   - Никаких. Да его никто и не допрашивал.
   - Он ничего не говорил обо мне? Не пытался обвинять меня?
   - Нет. Он прекрасно разыгрывал роль больного, измученного лихорадкой. Тем временем Шаньи написал в Париж, чтобы там навели справки о личности Эстрейхера. Через три дня пришел ответ по телеграфу: "Очень опасный субъект, разыскиваемый полицией, подробности письмом". После такой телеграммы Шаньи в один миг решился и позвонил в полицию. Но когда пришел жандармский бригадир, было уже поздно. Эстрейхер бежал через окно, которое выходит в овраг.
   - Какие же подробности были получены из Парижа?
   - Убийственные. Антуан Эстрейхер, бывший морской офицер, был исключен из списков флота за кражу. Позже был привлечен к суду в качестве соучастника по делу об убийстве, но за недостатком улик освобожден. В начале войны он дезертировал с фронта. Установлено, что он воспользовался именем и документами родственника, умершего несколько лет назад. Еще до запроса графа по полиции был дан приказ о его розыске под этим новым именем Максима Эстрейхера.
   - Какая жалость! Такой бандит! Был в руках, и не сумели удержать.
   - Мы его найдем.
   - Найти-то найдем, да не было бы поздно.
   Рауль прибавил ходу. Уже начало смеркаться, когда они доехали до Нанта, где должны были сделать остановку, чтобы запастись бензином.
   - Еще час пути,- сказал Рауль.
   Доротея потребовала от него подробного описания усадьбы, направления дорог, расположения лестниц и комнат в доме. В то же время расспрашивала об образе жизни и привычках его деда (ему, оказывается, 75 лет), даже о его собаке Голиафе (здоровый пес, страшный на вид, но безобидный и неспособный защитить своего хозяина).
   С большого шоссе свернули на узенькую сельскую дорогу.
   - Вот там,- показал Рауль.- В окнах свет.
   Ворота были заперты. Рауль вышел из автомобиля и пытался их открыть. Послышался громкий собачий лай, заглушавший шум мотора.
   - Ну, что же? - крикнула Доротея.- Почему вы не открываете?
   - Знаете, тут что-то не ладно... Ворота заперты на задвижку и на замок с той стороны.
   - Так не всегда бывает?
   - Наоборот, так никогда не бывает. Это кто-нибудь чужой запер. И потом вы слышите, как лает Голиаф?
   - Ну?
   - Шагах в двухстах есть другие ворота.
   - А если они тоже закрыты? Нет, надо что-нибудь сделать здесь.
   Она села к рулю, подвинула машину вплотную к стене, на сиденье нагромоздила четыре кожаные подушки, стала на них и окликнула:
   - Монфокон!
   Капитан уже понял, что от него требуется. Быстро взобрался сначала на колени, потом на плечи Доротеи. Доротея подсадила его, он взобрался и уселся верхом на стене. Рауль бросил ему веревку, которой он подпоясался. За другой конец веревки взялась Доротея и спустила Монфокона по стене во двор. Едва коснувшись ногами земли, он шмыгнул к воротам, отодвинул задвижку, повернул торчавший в замке ключ.
   Доротея дала Монфокону новое поручение:
   - Обойди вокруг дома и, если увидишь где-нибудь стоящую лестницу, свали ее наземь.
   На террасе они увидели Голиафа, царапавшегося в запертую дверь. Из-за двери глухо доносился шум борьбы и стоны.
   Чтобы напугать тех, кто забрался в дом, Рауль выстрелил из револьвера в воздух, вынув ключ, отпер дверь. По лестнице они взбежали наверх.
   В первой же комнате, слабо освещенной двумя свечами, на полу лежал ничком хрипло стонущий дед Рауля.
   Рауль бросился к старику, опустился перед ним на колени, но Доротея, взяв одну из свечей, бросилась в соседнюю комнату.
   Комната была пуста. В открытое окно был виден край приставленной к стене лестницы. Доротея подошла к окну и осторожно выглянула.
   - Тут я, тетя Доротея,- послышался голос Монфокона.
   - Ты видел кого-нибудь?
   - Видел издали. Выскочили из этого окна.
   - Ты разглядел - кто?
   - Их было двое. Одного я не видал раньше, а другой... тот противный бородач.
   Дед Рауля был жив. На шее у него темнели свежие кроваво-синие следы от пальцев, сдавливавших горло. Может быть, еще момент и бандиты успели бы довести до конца свое гнусное дело.
   Скоро пришли с праздника слуги. Вызванный врач, осмотрев старого Давернуа, заявил, что нет никаких оснований опасаться за его жизнь. Но старик в течение целого дня не отвечал на вопросы, казалось, даже не слышал их, говорил несвязно и невнятно бормотал.
   Глава седьмая
   СРОК ПРИБЛИЖАЕТСЯ
   Помещичий дом в Мануар-о-Бют когда-то был богатым барским замком. Имение стало приходить в упадок с тех пор, как хозяйничать в нем начал дед Рауля.
   Старый барон в молодости был страстным охотником, блестящим дамским кавалером, неудержимым кутилой и убежденным бездельником. Главные черты своего бесшабашного характера он передал по наследству сыну, отцу Рауля.
   - Когда я был демобилизован,- поверял Доротее свои дела Рауль,- я поселился здесь, надеясь, что мне удастся восстановить запущенное хозяйство. Но ни дед, ни отец не помогали мне в этом. Оба они твердили одно: "Рано или поздно мы будем богаты без всяких хлопот. К чему же стеснять себя?" В конце концов мы очутились в лапах ростовщика, который скупил наши векселя у кредиторов. И вот только сейчас я узнал, что во время моего пребывания в Роборэй дед заключил договор о залоге этому ростовщику всего имения. По договору тот имеет право через полтора месяца нас выселить.
   Сам Рауль был человек мужественного и прямого характера и хотя не очень острого, но серьезного ума. В его манерах была заметна грубость деревенского жителя, но зато совсем не было фальши и принужденности горожанина. Доротея покорила его. Несмотря на присущую ему застенчивость, он не старался скрывать от Доротеи свои чувства. Он немедленно исполнял все, что она ему говорила.
   По ее совету он подал властям заявление, в котором подробно сообщал о нападении на усадьбу. Попутно рассказал откровенно о том, что вместе с группой родственников рассчитывает в непродолжительном времени открыть спрятанные богатства и о том, какое значение для открытия клада имеет обладание золотой медалью. Не называя прямо настоящего имени Доротеи, он не скрыл своего отдаленного родства с ней и объяснил причины, заставившие ее приехать в Мануар.
   Через три дня приехал Кентэн в компании Кастора и Поллукса. Фургон поставили посреди двора: Доротея, конечно, поселилась в нем, покинув удобные спальни дома, и началась счастливая беспечная жизнь пяти товарищей.
   Что касается Доротеи, то она занималась наблюдениями и изысканиями, не спускала глаз со старого барона, который в сопровождении Голиафа бесцельно, нетвердой поступью бродил из конца в конец по двору. Взгляд его бессмысленно блуждал по сторонам, но Доротея упорно следила за ним, надеясь подхватить хоть какой-нибудь проблеск сознания или воспоминания о прошлом.
   Несколько дней подряд она почти безвыходно провела на чердаке, где сохранилось несколько библиотечных шкафов и ящиков с книгами, брошюрами, письмами и деловыми папками, относящимися к прошлому веку. Она копалась в старых бумагах и тщательно изучала переписку старых Давернуа, доклады управляющих имениями, документы церковного архива.
   Как-то раз они катались по озеру на лодке. Доротея, сидевшая на веслах, перестала грести, пустив лодку по течению.
   - Приближается срок,- сказала она.
   - Какой? - спросил Давернуа.
   - Тот, на приближение которого указывает целый ряд обстоятельств. Помните, что говорил старый барон перед вашим отъездом в Роборэй? "Когда вернешься, я открою тебе важную вещь". Как жаль, что он потерял рассудок и не успел посвятить вас.
   - По вашему, все-таки есть надежда, несмотря на то что медаль пропала? Мы искали ее везде, перерыли все вещи. Нигде ничего.
   - Ваш дед знает разгадку... Его рассудок умер, но инстинкт, то, что называют подсознательным, живет. Не может не жить. Вы подумайте, ведь надежды, связанные с золотой медалью, зрели в течение нескольких поколений. Медаль спрятана в какое-нибудь очень потайное место. И, конечно, когда настанет определенный момент, барон чем-нибудь, нечаянным жестом, беспокойным взглядом выдаст нам, где она находится.