Леблан Морис. Канатная плясунья (другой перевод)

   Он повернул к себе лицо Доротеи и опешил: она тряслась не от рыданий, а от смеха.
   - Что это значит? Почему ты смеешься?
   Этот смех звучал для него угрозой. Значит, она не считала свое положение безнадежным. Значит, впереди еще есть ловушка. Сбросив Доротею наземь, он насильно усадил ее, прислонив к стволу дерева. Она все смеялась. "А? Так? Смеешься?" Охваченный яростью, он ударил ее кулаком по голове. Острый камень его перстня распорол кожу на лбу. Брызнула кровь. И все-таки она смеялась.
   - Если не перестанешь смеяться, я раскровеню тебе всю морду! - кричал он, зажимая рот рукой.- Почему смеешься?
   - Я смеюсь по поводу тарелок, из которых сделан футляр для медали.
   - Так что?
   - А то, что это две мои чугунные тарелки, которыми я жонглировала в цирке.
   - Ты мне морочишь голову?
   - Нисколько, мы с Кентэном запаяли их, выгравировали сами начало таинственно-волшебной фразы и прошлой ночью спустили в воду.
   - Ты рехнулась... Не понимаю... Зачем это было делать?
   - Так как старая Азир, когда вы ее пытали, сказала что-то о реке, то я не сомневалась, что вы поддадитесь на эту приманку.
   - Ты знала, что я здесь?
   - Знала. И кроме того, я знала, что вы видели, как Кен-тэн извлек из воды эту штуку. Я была уверена, что вы придете. И вот вы пришли.
   - Следовательно, в этом футляре медали нет?
   - Конечно, нет. Он пустой.
   - А Рауль? Ты ждешь Рауля? Одного?
   - Нет, с полицией... У них назначена встреча. Он сжал кулаки.
   - Значит, ты меня выдала?
   - Да, я вас выдала.
   У Эстрейхера не появилось и тени сомнения в правдивости ее слов. Он понял, какую хитрую комедию разыграла Доротея сегодня утром на пруду. Он вспомнил, что еще тогда недоумевал по поводу такого необыкновенно удачного и стройного сцепления обстоятельств. И все-таки он попался на удочку, все-таки пришел, сам бросился очертя голову в приготовленную ловушку. Хитрая девчонка! Все тоньше и тоньше плетет свои кружева.
   Надо было уходить отсюда и забрать с собой свою жертву. Но Эстрейхера, обескураженного неудачей с диском, мучило любопытство.
   - Хорошо, диск пустой. Так. Но где медаль, ты знаешь?
   - Разумеется,- ответила Доротея, которая думала только о том, как выиграть время.
   - А, ты знаешь... Ну, раз ты знаешь, так скажешь мне. А если нет...
   Он поиграл револьвером.
   - То вы поступите со мной, как е Жюльеттой Азир? Будете считать до двадцати? Не стоит труда. Не верю.
   - Клянусь...
   - Пустые слова.
   О, нет. Сражение еще не проиграно, хотя рана подорвала силы Доротеи, она с неослабной энергией цеплялась за каждый повод, который отодвигал окончательную развязку. В бешенстве Эстрейхер мог ее убить. Но вместе с тем он был так растерян, что перевес теперь был на ее стороне. Если его колебание продлится еще несколько минут, Рауль успеет явиться на помощь.
   Доротея лежала молча, глядя на усадьбу, которая отсюда с пригорка была хорошо видна. Из дома вышел старый барон. Он был одет не в блузу, как обыкновенно, а в пиджак. На голове у него была фетровая шляпа, а в руках небольшой чемодан. Старик топнул несколько раз ногой, видимо, зовя собаку. Когда пес подбежал, он схватил его за ошейник, ощупал что-то, прикрепил цепочку и направился с ним к воротам.
   Соучастники Эстрейхера преградили ему дорогу. Он хотел прорваться, они его оттолкнули. Тогда старик, бросив чемодан, но не отпуская цепочки Голиафа, повернул к саду.
   Его поведение нетрудно было разгадать. И Доротея, и Эстрейхер поняли, что он собирался ехать за сокровищем. Несмотря на безумие, он помнил о нем и, когда приблизился срок, как автомат, заведенный много лет тому назад, надел шляпу и пиджак, чтобы зашагать к назначенному месту.
   Эстрейхер крикнул своим соучастникам:
   - Обыщите его вещи!
   Они ничего не нашли, ни медали, ни указаний на нее. Эстрейхер, кажется, размышлял, что ему делать. Сделал несколько шагов взад-вперед и обратился к Доротее:
   - Давай говорить прямо. Рауль тебя любит. Если бы я сомневался в твоих чувствах, я бы давно положил конец вашему флирту. Но я знаю, что ты его не любишь. Тем не менее ты питаешь к нему дружеское расположение. Ты напичкана всякими предрассудками и боишься замарать себя этим делом с медалью и сокровищем. Есть одна вещь, про которую ты не знаешь и которую я тебе открою. Тогда, я уверен, ты заговоришь по-иному. Слушай и отвечай. Что я украл медаль у твоего отца - скрывать нечего. Но как ты думаешь, зачем я охочусь за этой медалью, которая есть у Давернуа?
   - Я думаю, что украденную медаль у вас кто-то отнял.
   - Правильно. И знаешь кто? Отец Рауля, Жорж Давернуа.
   - Вы лжете?
   - Нет, не лгу. Ты помнишь последнее письмо твоего отца, которое граф Шаньи читал нам в Роборэй. Князь д'Аргонь писал о ночи в больнице, когда он слышал под окном разговор двух человек и когда в окно просунулась рука, сцапавшая со стола медаль. Ты хорошо помнишь? Не один, а два человека. Так вот. Один был я, а другой - Жорж Давернуа. И этот мошенник Жорж Давернуа в ту же самую ночь ограбил своего товарища.
   - Ложь! Не может быть! Отец Рауля - вор? Нет!
   - Не только вор, Доротея. Тот, кто взял у князя д'Аргонь медаль и влил яд ему в стакан, не отпирается от своих действий, но он утверждает, что мысль ему подал и яд доставил товарищ по работе.
   - Вы лжете, лжете!
   - Ты мне не веришь? Вот письмо, которое он написал старому барону, своему отцу. Я нашел его в бумагах барона. Прочитай.
   "Мне удалось наконец заполучить в свои руки золотую медаль, без которой нельзя двинуть дела. При первой же возможности я пришлю ее".
   - И обрати внимание на дату. Через неделю после смерти князя д'Аргонь. Теперь ты убеждена? И не думаешь ли ты, что мы могли бы с тобой обойтись и без этой мокрой курицы, без Рауля?
   Сообщение Эстрейхера произвело на девушку очень тяжелое впечатление, но она все-таки крепилась.
   - Что вы этим хотите сказать?
   - Медаль, находящаяся у барона, принадлежит тебе. Рауль никакого права на нее не имеет. Я ее покупаю у тебя.
   - По какой цене?
   - По какой угодно... Половина добычи - твоя, если хочешь.
   Доротея быстро сообразила: надо воспользоваться новым предлогом, чтобы выиграть еще несколько минут, решающих минут. Можно даже рискнуть талисманом.
   - Союз с вами? Ни за что... Раздел... Или какое-нибудь другое дело, в котором я буду идти рука об руку с вами?.. Нет, тысячу раз нет... Но вступить с вами в соглашение на несколько минут - это другое дело, на это я пойду.
   - Твои условия? И поспеши, пользуйся тем, что я даю тебе право выставлять условия.
   - Очень коротко. У вас двойная цель. Медаль и я. Выбирайте одно из двух. Что для вас важнее?
   - Медаль.
   - В таком случае я буду свободна, а медаль вам отдам.
   - Дай мне честное слово, что ты знаешь, где она.
   - Даю слово.
   - Ты давно знаешь, где она?
   - Очень недавно. Пять минут тому назад я не догадывалась, а теперь знаю.
   Он верил ей. Он не мог ей не верить. Все, что она говорила вот так, смотря прямо в глаза, было истинной правдой.
   - Говори! Где же?
   - Нет, теперь ваша очередь дать честное слово, что, как только я вам скажу, стану свободной.
   - Даю честное слово. Говори!
   Борьба между ними достигла высшей точки напряжения. Особенностью этой борьбы было то, что каждый из них угадывал ходы противника. Доротея не сомневалась, что Рауль после какой-то непредвиденной задержки с минуты на минуту подъедет. Стараясь как можно дольше затянуть разговор, она спокойно стала давать Эстрейхеру объяснения.
   - Я никогда не переставала думать и уверена, что вы думали так же, как я, что барон хранит медаль при себе.
   - Я его всего обыскал.
   - Я и не утверждаю, что медаль на самом бароне. Я утверждаю только, что она в таком месте, что ему достаточно лишь протянуть руку, чтобы ее взять.
   - Невозможно. Мы бы это видели.
   - Нет. Потому что вот только сейчас вы ничего не видели.
   - Сейчас?
   - Да. Он, побуждаемый инстинктом, хотел выехать тогда, когда пришел день, назначенный им еще в здравом уме.
   - Он собрался уехать без медали.
   - С медалью.
   - В чемодане ничего не нашли.
   - Не только чемодан был у него в руках.
   - Что же еще, черт возьми?
   - Голиаф.
   Эстрейхер, пораженный этим словом и смыслом, который в нем заключался, замолк, а Доротея продолжала свои объяснения.
   - Голиаф - вот то, с чем он никогда не расстается. Уезжая, он хотел взять с собой Голиафа. Посмотрите на него сейчас. Его рука лежит на ошейнике собаки. Слышите, на ошейнике.
   Эстрейхер решил хладнокровно обдумать, что надо предпринять. Надо было бежать туда, к собаке. Вынув из кармана тонкую веревку, он связал ею Доротею, а рот ей заткнул платком.
   - Если ты наврала, моя милая, то тем хуже для тебя. И, немного помолчав, прибавил:
   - Впрочем, если ты не соврала, то все равно тем хуже для тебя. Я не из тех, кто выпускает добычу из рук.
   Он крикнул своим сообщникам:
   - На дороге никого?
   - Никого.
   - Смотрите в оба. Через три минуты мы уйдем. Доротея была взволнована, но не угрозами Эстрейхера,
   а той сценой, которая должна разыграться у нее на виду. Медаль спрятана в ошейнике, в этом она теперь была уверена, но боялась она не того, что Эстрейхер завладеет ею, а того, что эта последняя отсрочка могла оказаться бесполезной. Если в течение ближайшей минуты не раздадутся из-за стены ружейные выстрелы, Эстрейхер станет господином и хозяином Доротеи. А так как она предпочтет скорее смерть, чем его похотливые ласки, то, значит, в эту минуту решается вопрос ее жизни и смерти.
   Эстрейхер бегом спустился с горки и устремился к террасе, где сидел старик с Голиафом, положившим ему на колени свою морду. Неожиданно барон, которого Эстрейхер, вероятно, совсем сбросил со счетов, оказал ему сопротивление. Голиаф зарычал и ускользнул от объятий. Завязалась борьба. Старик сначала крепился, но потом устал, ослабел и, казалось, стал относиться совершенно безучастно ко всему.
   Душевное состояние хозяина как будто передалось и собаке. Голиаф улегся у ног барона и покорно отдался в руки Эстрейхера. Тот схватил его за ошейник и силился его отстегнуть.
   В этот самый момент раздался возглас:
   - Руки вверх!
   Доротея облегченно вздохнула и радостно улыбнулась. Сейчас ее освободят. Хоть и с опозданием, ее план выполнялся. На стену первым влез Кентэн, вслед за ним появился кто-то еще. Блеснуло дуло ружья.
   Показались еще два ружья. Стрелки держали Эстрейхера под прицелом. Когда у него над ухом прожужжала пуля, он поднял руки. Его соучастники, пользуясь тем, что на них никто н" обращал внимания, бежали к уединенному холму.
   Ворота открылись. Ворвался Рауль в сопровождении полицейских.
   Эстрейхер стоял неподвижно с поднятыми вверх руками и, конечно, не пытался бы сопротивляться, если бы не неправильный маневр противников. Когда трое вошедших во двор приближались к нему с намерением окружить, они заслонили его от стрелков на стене. Он воспользовался этим, выхватил револьвер и дал один за другим четыре выстрела. Три из них пропали даром, а четвертым был ранен в ногу Рауль.
   Это была совершенно бесполезная вспышка гнева. Двое полицейских кинулись на него, схватили, обезоружили, скрутили руки и защелкнули в заранее приготовленные кандалы.
   * * *
   Доротею в кустарниках отыскали Кентэн и Монфокон. Нечего и говорить, что они страшно встревожились, увидев на ее лице кровь.
   - Да, я ранена, но не очень серьезно,- сказала она.- Капитан, беги во всю прыть вон туда, к барону, подойди к Голиафу, приласкай его и отстегни ошейник. Под металлической пластинкой с его кличкой есть на подкладке маленький карманчик. Там должна быть медаль, которую мы ищем. Принеси ее мне.
   Мальчик убежал.
   - Кентэн, полицейские меня видели? - Нет.
   - Хорошо. Надо убедить всех, что я уехала из Мануара и что вы должны со мною встретиться в Рош-Ионе. Я не хочу, чтобы меня впутывали в расследование дела.
   - А как же быть с Давернуа?
   - Если это будет возможно, предупреди его. Скажи, что я уехала и что мотивы своего отъезда объясню ему после. Попроси его молчать обо всем, что касается меня. Он ранен, а другие в суматохе обо мне и не вспомнят. Будут обыскивать холмы и искать сообщников Эстрейхера. Не надо, чтобы меня видели. Прикрой меня получше ветками. Вот так... Сегодня вечером все четверо придете сюда, перенесете меня в фургон, и с рассветом мы уедем. Я изнервничалась, устала. Но вы не должны беспокоиться, слышишь?
   - Хорошо.
   Как она я предполагала, двое полицейских, заперев Эстрейхера в усадьбе, прошли недалеко от нее. Один из слуг указывал им дорогу.
   - Бесцельная погоня,- поделилась Доротея своими мыслями <; Кентэном.Дичь уже успела ускользнуть.
   Она с удовольствием бы заснула, но держала себя в руках, ожидая возвращения Монфокона.
   - Кентэн, почему вы так сильно запоздали? Какая-нибудь случайность.
   - Да. Полицейские попали сначала не в тот трактир, еде было назначено свидание. Пришлось их ждать.
   Послышался треск ветвей, ломаемых возвращающимся Монфоконом.
   - Кентэн, не медали, вероятно, будет название города или скорее замка. Запомни и отыщи его на карте. В этом направлении завтра и поедем... Ну что, капитан, нашел?
   - Да.
   - Покажи, мой милый.
   Не без волнения взяла Доротея в руки предмет, вокруг которого было сосредоточено столько надежд и столько преступлений.
   Это была медаль по размерам раза в два больше пятифранковой монеты, но толще, чеканка грубая, неаккуратная, сразу видно, что не современная, золото тусклое, без блеска.
   На одной стороне медали девиз: "In robore fortuna".
   На другой такие строчки: "12 июля 1921 года. Ровно в полдень. У башенных часов замка Рош-Перьяк".
   - Двенадцатого июля,- прошептала Доротея,- Еще есть время отдохнуть... забыться... поспать...
   И она заснула.
   Глава десятая
   У ЗОЛОТОГО РУНА
   Дня три пролежала Доротея больной. Мальчики успели за это время дать представление в пригороде Нанта.
   Кентэн настаивал, чтобы Доротея отдохнула еще дня два. Зачем себя насиловать? Замок и деревня Рош-Перьяк находились от Нанта на расстоянии не больше 120 километров. Этот путь не спеша можно проехать за шесть суток.
   Доротея не спорила. Она вообще позволяла распоряжаться собой, потому что ее силы были слишком истощены событиями предшествующих недель. Лежа в фургоне, она много и часто думала о Рауле Давернуа, но уже не с той теплотой и нежностью, как в Мануаре. Правда, он не принимал никакого участие в драме, которая кончилась смертью князя д'Аргонь. Но ведь он был сыном того негодяя, который помогал Эстрейхеру совершить преступление. Как забыть это? Как простить? Но по мере того как приближались назначенный срок и конечная цель, она чувствовала, как восстанавливались ее силы, возвращались жизнерадостность, веселье и решимость довести начатое дело до конца.
   - Кентэн,- шутила она,- мы с тобой в походе за золотым руном. Отдаешь ли ты себе отчет, какие торжественные и исторические дни ждут нас? Еще четыре... три... еще два дня, и золотое руно будет наше. Барон де Сен-Кентэн, через две недели вы будете одеты, как блестящий лондонский денди.
   Доротея не думала, что испытания уже кончились. Впереди еще встретятся и препятствия, и враги. Еще будет битва. Будущее неизвестно. Доротея ждала его с любопытством и была готова к бою.
   На четвертый день они, переехав через реку Виден, направили свой путь по правому гористому берегу. Местность была скучная, малонаселенная и почти бесплодная.
   На следующее утро они прочитали на дорожном столбе: "Рош-Перьяк - 20 километров".
   - Сегодня к ночи будем там,- заявила Доротея. Тяжелый переход... В пути они подобрали какого-то старика, лежавшего в пыльной траве, едва не терявшего сознания от удушливого зноя. Это был истощенный нуждой бедняк, одетый в отрепья и лохмотья, подпоясанный обрывком старой веревки, грязный, обросший бородой, и только умные бойкие глаза немного скрашивали общее тяжелое впечатление. На вопрос, чем и как он живет, он дал ответ, сильно смутивший Доротею:
   - Жаловаться не хочу. У моего отца тоже не было другого занятия, кроме как месить грязь и пыль по большим дорогам. Но он мне всегда говорил: Гиацинт (это мое имя), Гиацинт, мужественный и стойкий человек не бывает несчастным. И я скажу тебе секрет, переданный мне от моего отца: богатство в стойкости. Запомни на всю жизнь эти слова: богатство в стойкости.
   Естественно, что Доротея была смущена и удивлена, услышав от дорожного бродяги перевод все той же фразы: "In robore fortuna".
   - Кроме этих слов отец вам ничего не оставил в наследство?
   - Он дал мне еще совет: каждый год 12 июля ходить к церкви в Рош-Перьяк и ждать там кого-то, от кого рано или поздно получу не одну сотню, а то и тысячу франков. И вот я не пропускаю ни одного года, хотя больше нескольких су никогда не получал.
   Часом позже догнали женщину и ребенка с вывернутой ногой. Доротея дала и им место в фургоне. Женщина оказалась работницей из Парижа. Она тоже шла в Рош-Перьяк, чтобы в тамошней церкви помолиться об излечении ноги ребенка.
   - В нашей семье и при отце, и при деде всегда так делали: если ребенок заболеет, его ведут 12 июля к часовне святого Фортуната в Рош-Перьяк.
   Таким образом, в простой семье парижской работницы, в семье бездомного бродяги и в семье князей д'Аргонь существовало предание, связанное с днем 12 июля, когда должно случиться какое-то чудо.
   К вечеру добрались до деревни. Доротея навела справки о замке Рош-Перьяк. Под этим именем были известны развалины, находящиеся в 9 километрах дальше, около самого моря, на небольшом уединенном полуострове.
   - Переночуем здесь,- решила Доротея,- а завтра с восходом солнца отправимся туда.
   Но им не удалось уехать так рано, как они собирались. Среди ночи над сараем, где стоял фургон, Кентэн услышал запах дыма и потрескивание огня. Крыша пылала. На его крик о помощи прибежали крестьяне, по счастливой случайности проходившие мимо по дороге. Только-только успели вытащить фургон, как крыша сарая рухнула. Из людей никто не пострадал, но лошадь получила сильные ожоги, так что ее нельзя было запрячь. С трудом удалось отыскать наемную лошадь, свою привязали на повод к задку фургона и лишь около семи часов утра тронулись в путь. Проезжая через площадь у церкви, они увидели женщину с ребенком и старика, собирающего милостыню.
   * * *
   Было половина десятого, когда фургон остановился около небольшого домика с вывеской "Постоялый двор вдовы Амуру". Метрах в ста отсюда, за склоном к берегу моря, виден был небольшой полуостров Перьяк, заканчивающийся мысом странного очертания, напоминающим пять растопыренных пальцев. Налево было устье реки Вилен.
   Все вышли из фургона и подкрепились едой и кофе у вдовы Амуру в полутемной комнатке с железным прилавком. После завтрака Кастор и Поллукс занялись лечением лошади, а Доротея стала расспрашивать о развалинах заика хозяйку, подвижную и болтливую крестьянку.
   - Ах и вы, милая барышня, тоже туда?
   - Разве я не первая?
   - Там уже есть один старый господин с дамой. Его я уже видела в прошлые годы. Он из тех, кто разыскивает.
   - Что разыскивает?
   - Говорят, клад какой-то. Наши, здешние, не верят этим басням. Но случается, что приезжают сюда люди, видно, издалека, рыщут по лесу, ворочают камни.
   - Это разрешают?
   - А почему же запрещать? Остров Перьяк, я говорю: остров, потому что во время прилива вода затопляет дорогу,- принадлежит монастырю в Сарзо, что километров десять отсюда. Монахи с удовольствием бы продали и землю, и развалины, да ведь кто же польстится-то на такое добро?
   - Другой дороги, кроме этой, сюда нет?
   - Есть, только очень каменистая и неудобная. Она идет вон от той скалы и выходит на дорогу в Ванн. Да что там дорога? Ни по той, ни по этой почти никто не ходит и не ездит. Край пустынный. За целый год я вижу десяток человек, не больше. Ну, еще нескольких пастухов.
   Несмотря на мольбу Кентэна взять его с собой, Доротея решила отправиться к развалинам одна. Она оделась в самое лучшее из своих платьев и накинула на плечи самую яркую цветную шаль.
   Итак, наступил великий долгожданный день. Что он принесет? Триумф или разочарование? Прольется свет, или опять настанут потемки? Что бы ни было впереди, но настоящая минута, зовущая к деятельности, была приятна Доротее.
   С моря дул легкий ветерок, ослаблявший жар солнечных лучей. Доротея, приближаясь, уже ясно различала контуры пятиконечного мыса. На повороте из-за утеса вынырнула башня, возвышавшаяся над кронами деревьев. Видны были каменные груды развалин. Склон становился круче. Внизу шла другая дорога, из Ванна, по берегу до перешейка, который был почти залит водой.
   Тут стояли старый господин и дама, о которых говорила вдова Амуру. К своему великому удивлению, Доротея узнала деда Рауля Давернуа и его старую подругу Жюльетту Азир.
   Двое безумных! Как они могли ускользнуть от Рауля, совершить путешествие и добраться сюда?
   Блуждающим и недоуменным взглядом смотрели они на перешеек, покрытый водой, которая преградила им путь. Они не заметили, как подошла Доротея.
   Два века надежд и мечтаний предков отложили и в душе старого барона такие глубокие следы, что даже помешательство не стерло их. Вез ясной мысли, без сознания, слепо повинуясь приказу предков, он пришел сюда, увлекая за собой другое безумное существо. И вот теперь он остановился перед неодолимым препятствием. Море не пускало его дальше.
   Доротее стало жаль его. Она подошла к нему поближе.
   - Пойдемте. Здесь мелко. Только замочите ноги, и больше ничего. Я пойду вперед, идите за мной.
   Он оглянулся, посмотрел на нее, но ничего не ответил. Жюльетта Азир тоже молчала. Они ничего не понимали.
   Время шло. Надо было идти самой и предоставить безумных самим себе. Доротея подобрала юбку, сняла башмаки и чулки и пошла по воде. Действительно, было очень мелко, она даже не замочила колен. Когда она вышла на противоположный берег, старики все еще стояли неподвижно. Доротея протянула руки, жестами приглашая их последовать ее примеру. Старик молча отрицательно покачал головой, а старуха совсем не шевельнулась.
   У самого основания полуострова Перьяк находилось два топких болота, которые, по словам вдовы Амуру, считались очень опасными. Между ними проходила узкая тропинка твердой земли. Эта тропинка огибала потом лесистый овраг и выходила на площадку с остатками каменной ограды замка.
   Доротея была уверена, что цель близка. Ее охватило вдруг такое волнение, что она должна была присесть на камень, чтобы перевести дух.
   "Не ошибаюсь ли я? Правда, у меня в кармане лежит маленькая кожаная сумочка, а в ней медаль, на которой обозначены названия этого замка и сегодняшнее число. И вот я на указанном месте в указанный день. Но где же доказательства того, что мои рассуждения правильны и что должны произойти события? Полтораста или двести лет слишком большой срок. За это время могли расстроиться и перепутаться все расчеты".
   Она поднялась и медленно стала продвигаться вперед. Вот площадка, вымощенная кирпичами узорной кладки. Вот тут была стена: сейчас она почти вся разрушена, но высокая входная арка уцелела. Доротея вошла через нее и очутилась в большом дворе.
   Часы Доротеи показывали одиннадцать с половиной. Кругом на развалинах не было никого.
   Это были даже не развалины, а остатки развалин, поросшие плющом и низким кустарником. От старых времен в живых остались лишь деревья, особенно прекрасные величественные дубы с широкими ветвями.
   Там, где находилась сейчас Доротея, был прежде двор. Направо, вероятно, стоял барский дом, налево - службы, а между ними, прямо против ворот, башня с часами.
   Именно башня сохранилась лучше всех других построек. Правда, часы были мертвы, но цел был циферблат и заржавевшие стрелки на нем, и даже цел был часовой колокол.
   Римские цифры на каменном циферблате были еле различимы, а из расщелин пробивался мох.
   Доротея подошла ближе и на мраморной плите под часами она увидела полустертую надпись: "In robore fortuna".
   Те же самые слова! И в Роборэй, и в Мануар, и в Рош-Перьяк, и на медали! Так, значит, призыв, помещенный на медали, был согласован и в Роборэй, и с Мануар, и с Рош-Перьяк. Да, здесь должно состояться свидание тех, кому несколько веков тому назад было послано приглашение.
   - Свидание, на которое явилась я одна.
   Она не допускала, чтобы мог прийти кто-нибудь еще. Ей удалось добраться сюда благодаря изумительно счастливому совпадению случайностей. Она распутала загадку семейного предания, но в других семьях ее могут и не распутать, и тогда предание или совсем замрет, или еще больше запутается, или от него останется лишь кусочек извращенной истины, вроде того, что рассказывали ей вчера подобранные на дороге бродяга и женщина с ребенком.
   - Никто не придет. Уж без двадцати пяти двенадцать... Но чу! Со стороны перешейка донеслись какие-то звуки, сначала слабые и заглушаемые шумом моря и ветра, а потом все более и более отчетливые.
   Ясно. Это лошадь стучит копытами. Вот она идет по тропинке, вот прошла мимо разрушенной ограды, вот уже совсем близко раздается стук копыт по кирпичам около входной арки. Доротея замерла на месте, сгорая от любопытства.
   Во двор въехал всадник. Очень странный всадник. Он был так велик и долговяз, а лошадь его так мала и низка, что его длинные ноги, если бы они не были подогнуты, волочились бы по земле. Казалось, что не лошадь везла его, а он сам тащил ее, как игрушечную детскую лошадку. Его клетчатый костюм, короткие брюки, толстые шерстяные чулки, трубка во рту и чисто выбритое, неподвижно-спокойное лицо не позволяли ошибиться насчет его национальности. Англичанин.