Легостаев Андрей Анатольевич. Рыцарь без ордена

   — Да, я понял — реликвия! — В глазах воина блеснуло восхищение графом Астурским. — Можете не беспокоиться, мы разыщем — куда он тут мог деться?
   Идите, пируйте.
   — Мы подождем здесь, — граф отхлебнул из прихваченного кубка. — Можно, да?
   — Как вам будет угодно.
   Заместитель начальника стражи развил бурную деятельность по поводу перстня.
   — Если его не найдут… — начал было Роберт.
   — Найдут, — убежденно прервал его Найжел. — Слушай, Роб, ведь сколько лет Чев вынашивал злобу! И почему не меня вызвал, а тебя? Постой, сам догадался! Он, наверное, знал о моем перстне и побоялся!
   Роберт пожал плечами. Зачем разочаровывать друга и напоминать, что перстень был в руках грязевых мороков, а сам Найжел в это время спал зачарованным сном в полной беспомощности.
   Чтобы отвлечь друга от мыслей от утраты талисмана (а вдруг и вправду найдут?) он заговорил о каком-то пустяке, затем начал рассказывать старую историю об одном рыцаре, который все порывался совершить подвиг, да в родной стране ни турнир выиграть не мог, ни войны подходящей ему по размаху не было. И вот он отправился далеко на восток, куда купцы-то не заезжают, с целой армией слуг и оруженосцев, будучи уверенным, что там-то найдет либо дракона, пожирающего красавиц, либо злого людоеда и победит их. Ехал он десять лет и десять месяцев…
   — Чтобы найти дракона не надо отправляться так далеко, — рассмеялся Найжел. — Но ты ведь не веришь тому, что рассказываешь?
   — Дураков всегда было полно, — усмехнулся граф. — Мы с тобой всегда знали, куда направляемся и не искали приключений ради приключений.
   — Тоже верно.
   — К тому же, Тени никогда не врут.
   — Рассказывай дальше, — попросил Найжел. — И что же тот рыцарь?
   Граф со смаком сделал большой глоток, уселся на трибуну яруса, свесив ноги и не торопясь, поглядывая на ищущих чудесный перстень солдат и слуг, рассказал историю.
   Рыцарь во время путешествия потерял почти всех своих воинов и оруженосцев, не совершив не единого подвига — кто в реку свалился, кто подхватил падучую лихорадку, кто просто сбежал, а одного на постое в одном из городов прямо у гостиницы убили ночные грабители. Рыцарь добрался аж до Мертвой реки и решил переправиться через нее. За ней находится дремучий лес, в который не ступала нога человека. И он углубился в этот лес, пробираясь по бездорожью долгие месяцы. Из его свиты кто-то погиб при переправе через реку, кого-то в лесу загрызли волки. Наконец, их осталось трое — он, пожилой слуга и Тень. Они были голодны, собиралась гроза. И вдруг они увидели избушку в лесу. Подошли, попросились переночевать. Хозяйкой оказалась женщина, уже не молодая, но еще и не старая, а в будке при избе вместо пса у нее жил тигр. Хозяйка не хотела их пускать, уговаривала отправляться восвояси. Рыцарь выхватил меч, собираясь остаться на ночь в доме любой ценой, но сметливый слуга сумел договориться с отшельницей. Она провела их в светелку, выставила на стол странно богатое для отшельницы угощение и даже кувшин вина. Рыцарь наелся, выпил и захмелел. Нет, чтобы лечь на лавку и заснуть, он начал домогаться хозяйку — вино всех женщин делает красивыми. Она отнекивалась по-хорошему, успокаивала его, потом начала отбиваться. Слуга тоже пытался уложить хозяина спать, но куда там — хмель ударил бесстрашному рыцарю в голову, лес ему по колено, море выпьет одним глотком! И подмял доблестный воитель хозяюшку под себя ни слуги, ни Теня не стесняясь. Но только получить желаемого ему не удалось — у скромной отшельницы выросли вдруг клыки да когти и погиб он, даже до меча не успев дотянуться. Вся в крови, пожирая теплое мясо рыцаря, она повернулась к слуге и Тени и попросила хоть их уйти, рассказав свою печальную историю. Оказалось, что ее заколдовал могучий чародей, превратив в людоедку, и она специально забралась в такую глушь и питаешься дичиной, чтобы не губить понапрасну душ человеческих. Слуга и Тень бежали всю ночь без оглядки. Потом пришли в себя и долго-долго добирались на родину, Тень — чтобы рассказать, слуга — чтобы жить.
   — Да, все зло от чародеев и магии! — резюмировал Найжел.
   — Да я тебе не о чародее, а о рыцаре рассказал! — в сердцах воскликнул Роберт.
   — О рыцаре-то я сразу догадался. Ты меня не удивил, видал я таких «рыцарей» на своем веку. Даже больше, чем хотелось бы… Но меньше, чем тех, кого уважаю, даже если не люблю. Вон, смотри, кажется перстень несут!
   — Нашли, нашли! — кричал заместитель командира стражников.
   Друзья спрыгнули с трибуны.
   — Вот, — протянул охранник Роберту амулет. — На мой взгляд плохонький перстенек, но я понимаю: реликвия есть реликвия.
   На ладони воина лежал перстень. Тот самый. Только вместо камня-дионисия, отгоняющего магию, в оправе находился тусклый уголь.
   — Сгорел, — сказал граф, когда охранник ушел. — Что ж, Найжел, это цена моей жизни. Я виноват. Прощения не прошу. Но обещаю — мои курьеры перетрясут все рынки мира, возьмут за горло каждого купца, но я тебе достану другой такой же камень. Даже если мне это будет стоить моего со…
   — Не надо, Роберт, — произнес Найжел. — Я уже все сказал. Ты мне дороже любого талисмана. Пойдем выпьем как следует за удачу, она нам еще пригодиться!
   У входа в зал стоял стольничий графа, лицо его было встревожено.
   — Не нашли Марваза? — спросил Роберт.
   — Ваше сиятельство, его нигде нет. Мы снова ходили к его комнате. На ней по прежнему висит замок. Но…
   — Что «но»? Говори!
   — Из-под нее натекла кровь. Я поставил там охранника, никто ничего не заметит…
   — Иди, Най, мне нужно сходить по одному делу, — повернулся граф к другу. — Садись на место Блекгарта, он уже, скорее всего, не вернется. И всем говори, что я сейчас приду.
   Граф в сопровождении стольничего решительно пошагал к жилым помещениям дворца.
   Было уже почти темно, поэтому граф взял у одного из слуг, что готовили зал к ночи, зажженный факел.
   По пути он зашел в отведенные ему покои и, порывшись в сундуке с драгоценностями и документами, взял оттуда большой ключ со сложной бородкой.
   У двери Марваза стоял один из охранников Роберта и несколько слуг. При виде графа с насупленным лицом они тут же замолчали. Слуги отвернулись, чтобы хозяин не почувствовал запах. Не отказывая себе в такой радости жизни, как вино, его сиятельство, терпеть не мог, чтобы его слуги пили. Во всяком случае, как он говорил, в то время, когда они могут ему понадобиться. Сейчас не понадобились — граф отослал всех прочь, велев проглотить язык. Охранник остался у дверей.
   — Ты что? Не слышал приказа? — нахмурился Роберт, вставляя ключ в скважину тяжелого замка.
   — Вдруг я вам понадоблюсь, хозяин.
   — Не понадобишься, — тяжело вздохнул граф. — Отправляйся в зал, где пируют оруженосцы. Можешь напиться до умопомрачения за помин Марваза. Я разрешаю.
   Роберт предполагал, что он увидит за дверью. Действительность оказалась чуть страннее и хуже мрачного прогноза, но не намного.
   В сумеречном свете, пробивающемся сквозь узкое стрельчатое окно, и своего факела он увидел, что все сундуки разворошены, нет ни одной целой вещи. Все было разбросано по комнате в невероятном беспорядке. Магические причиндалы были разбиты, порублены и поломаны.
   Тела Марваза, как он ожидал, не было, но на полу красноречиво говорила о происшедшем огромная лужа крови и плавающая в ней повязка маленького оруженосца.
   Следы крови так же были и на подоконнике.
   Граф, сжав от душевной боли кулаки, так что свежая рана отдалась острым уколом, подошел к окну. Что ж, он бы в это окно, пожалуй, протиснулся бы с трудом, а вот Блекгарт, например, прошел бы, как через триумфальные ворота. Или Орестай, вернее, Чевар в его облике.
   Граф носком сапога поворошил какой-то мусор. Искать здесь что-либо бесполезно.
   Магической поддержки у него больше нет. Связи с Блистательными Экспертами ордена, имени не имеющего, тоже нет.
   Отблеск пламени привлек его внимание к стене. Граф вчитался — кто здесь, на орнеях, мог знать, что он вообще умеет читать?
   Но надпись предназначалась именно ему:
   «Ты не пройдешь, арси! Чевар!»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Эпизод седьмой

   Граф Роберт не любил охоту — как забаву.
   Точнее сказать, он не любил, когда сугубо мужское занятие, требующее напряжения всех знаний и сил воина, превращается в пустую потеху, когда бедного зверя травят своры гончих псов и множество ловчих, когда зверь лишен мало-мальских шансов на победу. Граф знал, что порой для особо пышных охот при некоторых королевских дворах, на специальных секретных заимках, загодя выращивают из пойманных детенышей будущих жертв подобных «охот».
   Роберт предпочитал охоту, как дуэль, когда исход схватки непредсказуем, а цена победы в которой — жизнь. Когда все решает не количество загонщиков и подстраховывающих лучников, а лишь собственные сила, выучка, сноровка и мужество. Да, такая охота графу по нраву, а забавы… пусть для царедворцев, для которых в мече важнее драгоценные каменья на рукояти, а не качество и форма клинка.
   Но как отказаться от представления, называемое «царской охоты», если дается оно в твою честь? Арситанский посланник, правда, предпринял попытки отвертеться, заранее бросая к случаю фразы, что охота ему порядком надоела, что ничего нового он не увидит, но вот если бы выследили знаменитого орнейского льва, то он уселся бы в седло даже в неурочный час, хоть посреди глубокой ночи. Однако, увы, орнейских львов давно не видели даже на Орнейских островах. А на него бы граф действительно поохотился с удовольствием и азартом: сколько слышал про этого зверя, а встречаться не доводилось.
   Граф Роберт уже больше полумесяца провел на Орнейских островах и тяжелейшие переговоры провел успешно — вчера предложению арситанского короля было дано одобрение всех старейшин орнеев и заключен союз между государствами, с подписанием многочисленных грамот, над которыми, наверное, до сих пор трудились переписчики. Завтра торжественно скрепят их печатями и миссия графа Астурского, как королевского посланника, завершена. Пора прощаться и возвращаться на родину.
   А к главной цели, ради которой он согласился выполнять несвойственные ему обязанности официального королевского посла, он не приблизился ни на полшажка.
   Надежды, появившиеся поначалу, разбились в осколки, впереди — непроглядная белеса тумана и бессмысленно биться в эту иллюзорную стену со всего маха, неизбежно увязнешь и окажешься еще дальше, чем был в начале пути.
   С этими невеселыми думами граф и направлялся к биваку, где скоро будут жарить на костре добычу, чтобы потребовать чарку доброго винца. То есть, он знал, что охотники пьют столь популярное здесь пиво, но предусмотрительно распорядился, чтобы слуги ожидали его там с вином. Граф знал, что ему предстояло — на охоте.
   Если бы знать, что ожидает в будущем! Нет, это ничего не изменило бы, но…
   Ждать и догонять — нет ничего хуже. Хотя и то, и другое граф умел, жизнь заставила научиться.
   Везде весело трубили рога, возвещая всему миру о победе над оленем — красавец, что и говорить, слишком холеный и лощеный, для выросшего в не очень благодатных орнейских горных чащах.
   Граф не спеша ехал среди редких деревьев, конь безошибочно выбирал дорогу — наверное, по запаху или руководствуясь каким-то своим, конским чутьем. За ним ехал лишь один оруженосец, да Тень, которому, собственно, на охоте делать нечего, но вдруг… У графа был старый, опытный Тень, добросовестно относящийся к своим обязанностям. Хотя и его обманывали.
   Блекгарт со своим новым орнейским другом, наверное, уже у бивака. За последние дни граф встречался с сыном лишь на приемах и времени поговорить не о делах почти не выпадало. Да и ничего важного другу сказать они не могли, а сын уже вырос, чтобы постоянно его опекать.
   За плечами раздался торопливый стук копыт, граф даже не обернулся.
   — Роберт! — это его догонял старый сердечный друг Найжел. — Чего такой невеселый?
   — А что веселиться-то? — усмехнулся Роберт, когда орней поравнялся с ним и перевел коня на неторопливый шаг. — Скоро мы с тобой расстаемся. И неизвестно — увидимся ли еще?
   — Увидимся! — уверенно заявил Найжел. — Вот разродятся мои жены наследниками, и навещу-ка тебя в твоем замке!
   — И что мы там будем делать? Охотиться да пировать? Стареем…
   — Если ты намекаешь на сегодня… то, ты прав, какая это охота? Вот как мы с тобой в джунглях, помнишь, в развалинах древнего города, гонялись за волосатым орангутаном, что мальчонку похитил. Вот это, я понимаю, охота, когда уже запутался — то ли ты за ним гонишься, то ли он за тобой.
   Граф Роберт блаженно улыбнулся, вспомнив.
   — А взяли его все ж не силой, а хитростью, — заметил он.
   — Не будет жадничать, — рассмеялся Найжел. — Какая разница как там все получилось, если мы вот тут с тобой едем, а его шкура… Впрочем, понятия не имею, где она сейчас. Роберт, все хотел вчера тебя спросить, да не пришлось.
   Ловко ты совет старейшин уговорил — все «за» проголосовали. Я понимаю, ты не только боец, но и язык у тебя подвешен здорово — не раз убеждался. Но как ты умудрился уговорить Торнала, старого Трайгала да и других? Старики еще — ладно, они понятливы. Но этот баран из клана бобра? Он же вас, арситанцев, ненавидит!
   — Да все проще, чем ты думаешь! — усмехнулся Роберт. — Со стариками как раз — самое сложное, одно неосторожно слово все сломает. А с этим Торналом…
   Помнишь, когда мы встретились, на следующий день, я показывал тебе мечи короля Асидора.
   — Конечно помню! Ты их старейшине подарил.
   — Нет. Если ты обратил внимание, их было ровно семнадцать.
   — Ну и что?
   — По количеству кланов. Я просто предлагал выбрать меч каждому старейшине.
   — Мне не предложил, — несколько обиженно сказал Найжел. И добавил: — Хотя у меня и так отличный меч.
   — Это были не мои мечи, — сухо ответил граф, — я выполнял инструкции короля Асидора.
   Тогда, на царской дороге, во время вечернего привала в графском шатре оруженосцы вытаскивали на свет и, вынимая из ножен, аккуратно выкладывали на крышку сундука мечи — каждый шедевр кузнечного и ювелирного искусства. Граф с удовольствием взирал как на оружие, так и на реакцию друга. Орней понимал это и старался сдерживать эмоции. Брал меч, иногда вытягивал руку в воображаемом выпаде, иногда делал взмах или, цокнув, качал головой, рассматривая прекрасно ограненные алмазы в золотой рукояти. Ему особо понравился один, почти без украшения, но знаток-то заметит почти неприметное клеймо у самого основания клинка, у кровозаборника:
   клеймо знаменитого на весь мир мастера, умершего полтора века назад; каждый меч с его клеймом — неоценимое сокровище.
   — И какой-же меч выбрал Торнал? — с некоторой ревностью спросил Найжел.
   Граф Роберт расхохотался — громко, от души, так, как он никогда не позволил бы себе во дворце, или вообще при ком-либо, кроме самых близких друзей. Или врагов.
   — Не волнуйся, Найжел, из семнадцати мечей остался один. И этот один — тот, который выбрал бы ты. Я видел, как ты к нему примерялся. Он — твой.
   Найжел, несмотря на радостную весть, выругался.
   — Хвастачи! — в сердцах вырвалось у него. — Только бы на парадах красоваться!
   Поэтому-то мы тогда и проиграли вам войну, будь оно все проклято! Да, как подумаешь об этом, так хочется еще дюжину дюжин жен взять и от каждой, чтоб по дюжине сыновей — тогда орнеи вновь станут воинами, а не красавцами во дворцах.
   — Царь Мира… — проговорил граф Роберт.
   — Что? — не понял друг.
   — Ты сейчас сказал то, что делал в свое время Царь Мира.
   — А… Твои легенды и сказки… Может, я не прав, но когда видишь… Что это там за переполох впереди?
   Шагах в трехстах от них, чуть левее, раздавались крики и призывно трубили рога.
   Найжел привстал в стременах.
   Прямо на них выскочил мощный зверь — о, красавец, а не зверь! — резко остановился, оскалился на двух всадников, развернулся и устремился в чащу.
   — Что это? — быстро спросил граф. — Такого чуда я не видел!
   — Я тоже лишь слышал, — ответил Найжел. В его голосе слышались удивление и восхищение одновременно.
   — Орнейский лев?
   — Похоже…
   — Копье!!! — крикнул граф, протянув руку.
   О том, что мгновение назад он мечтал, что б так же протянув руку назад получить вино, он забыл напрочь. О том, что жутко не хотел ехать на эту охоту — тоже.
   Зверь действительно был достоин «царской охоты». Его называли «львом», поскольку другого аналога было не подобрать, а строением, если не брать в расчет грязно-серую окраску, он на самом деле походил на льва, даже грива такая же. Но орнейский лев превосходил размерами своих «собратьев».
   Хищника заметили не только граф и его друг. Со всех сторон раздавались молодецкие кличи — убить орнейского льва почтет за честь любой. Еще бы!
   «Он — мой! — думал граф, пришпоривая коня и сжимая копье. — Он — мой!»
   Наверное, так думал каждый из тех, кто погнался за хищником. Графу было плевать на это. Он знал, что должен убить этого зверя. Должен — и убьет. В эти мгновения никакие другие мысли просто не могли придти ему в голову.
   Скорость и адреналин в крови, ветки хлещут по лицу и где-то вдали за спиной захлебываются бессильной яростью собаки — что может быть прекраснее? Пьян без вина, вот она охота, когда действительно охотно!
   Бывает, когда мгновение растягивается в вечность, а случается — часы летят, словно секунды. Если зверь удирает — ату его, ату! А все остальное — прочь, не до того!
   Погоня — о-о! Удирающий — не противник, добыча. Как часто в процессе охоты забывают, что затравленный хищник опасней втройне! Лев не олень и, если убегает, знамо есть тому причины. Все это понимаешь, но уже не удержаться: «Догнать, догнать!»— бьет сердце в виски. И не думаешь выдержит ли конь под тобой.
   Кажется, что если и упадет, да и пусть, ногами догоню. И не думаешь есть ли кто рядом — один, один справлюсь!
   Но друг Найжел не отставал. Да и шагах в ста позади скакали еще охотники — куда им!
   Кончился лес, пошла степь. Зверь мчал к высящимся вдали горам.
   Достигнув опушки граф отметил: «Все, на открытом пространстве не уйдешь, не спрячешься, не затаишься!» Впрочем, лев бы не затаился и в самом густом лесу — Роберт и Найжел по запаху бы нашли.
   Догнать, догнать пока он не успел добраться до гор!
   Небесному светилу, зависнувшему над головами преследователей и беглеца, не было дел до начавшейся игры. Мгновение помедлив, оно начало путь в сторону снижения.
   Конь резко перепрыгнул через какой-то ручеек, графа тряхнуло и он с трудом удержался в седле. Досадливо подумал, что не хватало только сломать голову в погоне, не для того сюда прибыл. Но пламя погони моментально сожгло подобные мысли — конь скакал за удирающим редким зверем. Графу было все равно, кому потом достанется в качестве трофея шкура орнейского льва, столь дорого ценимая.
   Ему было необходимо помериться силами с могучим хищником, ибо он, в глубине души, верил, что победителю переливается сила побежденного.
   Графу было безразлично, сколько времени прошло с начала погони, в его бурной жизни случалось, что он преследовал зверя сутками. Он не замечал, что из множества всадников, пустившихся вместе с ним в преследование, отстало, махнув рукой, не менее трех четвертей. Он даже не замечал, хотя чувствовал, что на расстоянии всего нескольких шагов за ним скачет верный Найжел. Он только заметил, что конь въехал в темную полосу, которую создавала тень горного массива.
   Зверь словно дожидался его, стоя у входа в ущелье — шерсть дыбом, клыкастая пасть оскалена, пена стекает по морде.
   Это было приближение развязки, хищник устал убегать и решил принять бой. Граф взял копье на изготовку.
   Сзади раздавались какие-то крики, граф не обращал на них внимания. Он стремительно приближался к зверю. Лев, словно в насмешку над ним, юркнул в ущелье.
   — Роберт, Роберт! — кричал позади Найжел. — Туда нельзя! Это запретные земли!
   Там живут мертвые предки! Туда можно только жрецам!
   Но граф, будто не слыша его слов, скрылся в священном ущелье, куда был воспрещен ход орнеям, не посвященным в жреческий сан. Остальные преследователи, надеявшиеся настигнуть зверя до родовых гор, остановили коней, разочарованно поворачивая обратно. Орнейские рыцари чуть ли не силой останавливали арситанцев, объясняя о вековом табу.
   Да и сам Найжел придержал своего скакуна, лихорадочно соображая, что делать.
   Роберт, не зная о запрете, скрылся в ущелье. Роберт — официальный посланник Арситании, и если с ним что-нибудь случится… Да Роберт просто — старый друг, брат по крови, нет сейчас в мире никого его ближе. А орнейский лев это орнейский лев, про него такое рассказывают… Эх, будь что будет, старейшины поймут, а предки не обидятся, он им потом знатные жертвы принесет.
   Найжел погнал коня вслед за другом. Поравнялся с ним он довольно быстро — граф был грузен и его конь утомился больше, да и Роберт не слишком торопил животное, боясь за поворотом, которыми изобиловала расселина, нарваться на разъяренного зверя, мигом превратившись из охотника в добычу.
   Граф быстро обернулся; увидев друга, кивнул. Вдвоем все лучше, хотя вряд ли он подумал в эти мгновения об этом. Просто когда рядом Найжел, и дело идет споро.
   Природный тоннель раздваивался. Найжел уже хотел подсказать, в котором скрылся зверь, но граф сам уверенно свернул в нужный, определив направление погони по незначительным деталям, так много говорящим опытному человеку.
   Расселина раздваивалась еще и еще, граф почти не терял времени на развилках, охотничья страсть гнала его вперед.
   — Тут много выходов из этих гор? — крикнул граф Найжелу.
   — Не знаю. Это — запретные горы. Кроме жрецов, сюда ходят очень редко, в самом крайнем случае, когда нужно поговорить с предками. Я здесь никогда не был.
   Может, вернемся, пока не заблудились?
   Граф не удостоил друга ответом. Да Найжел и не рассчитывал на него, задавая это вопрос, чтобы потом заявить старейшинам, что он отговаривал графа. Найжел ни мгновения не сомневался, что это «потом» будет. Что может произойти, когда он с Робертом? Пока они вдвоем — они непобедимы, как бы ни селен был орнейский лев.
   Неожиданно Роберт придержал коня, словно прислушиваясь. Найжел тоже остановился:
   — Что случилось?
   Граф помолчал какое-то время, брови нахмурились.
   — Слышишь? — наконец спросил он. — Кажется, начинается горный обвал.
   — Бред! — воскликнул друг. — У тебя начались слуховые галлюцинации! Откуда здесь, в горах предков, обвалы? Здесь же кругом пещеры и за всем следят жрецы…
   Но тут и он уловил неясный гул, точно дрожь гор передалась и ему.
   — Вперед! — воскликнул Роберт. — Назад дороги нет!
   О звере, занимавшем все помыслы совсем недавно, было забыто — жизнь дороже.
   Быть бесславно погребенным под грудой камней им обоим не хотелось. К тому же граф знал, что друг с детства боится либо сорваться в пропасть, либо попасть под лавину. Но уж в своей-то родной стране Найжел никак не ожидал подобной напасти.
   Оба погнали коней вперед, уже не думая о сохранности копыт коней, о хлещущих по лицу ветвях кустарника, облепившего одну из стен ущелья.
   Развилок в расселине больше не встретилось и через несколько минут бешеной скачки друзья выехали на огромную поляну, больше напоминающую площадь какого-нибудь захолустного городка. Со всех сторон ее окружали неприступные, почти отвесные скалы с зевами пещер наверху, что только усиливало сходство с площадью, окруженной заброшенными дворцами. Выхода не было.
   Орнейского льва, за которым совсем недавно они гнались, забыв обо всем на свете, тоже не было.
   Они выбрались на открытое место вовремя — огромные валуны с жутким грохотом, поднимая тучи вековой пыли загромоздили туннель.
   Граф осмотрелся. Выхода с этой горной котловины он не увидел.
   — Похоже, мы оказались в ловушке, — произнес Роберт.
   — Это предки наказывают нас за вторжение! — суеверно пробормотал Найжел; он смотрел на обломки скал, закупоривших дорогу обратно.
   Его голос эхом отскочил от светло-коричневых гор.
   — Нет! — перекрыл отзвук другой, звонкий, голос.
   От мшистой стены отделились два совершенно голых человека, которых друзья сперва не заметили. У каждого из них висел на длинной тонкой цепочке какой-то круглый амулет из желтого металла, едва прикрывающий срам. Зрелище было и убогим, и смешным одновременно — никак не угрожающим.
   — Нет, это наказываем вас мы! — стараясь говорить сурово, произнес один из них.
   Были они оба очень молоды, почти мальчишки, один с рыжей редкой козлиноподобной бородкой, у другого даже пушок над губой не пробивался. Оба богатырским сложением не отличались.
   — И кто же вы такие? — усмехнулся Роберт.
   Обратился к ним не как к противникам, не как к равным, даже не как к слугам, а как к надоевшим базарным нищим, преградившим путь.
   Двум таким закаленным прославленным бойцам, как они, к тому же вооруженным и на конях, нет причин опасаться голых тщедушных людей, наверняка не ведающих как правильно держать меч или копье. Пусть бы их было не двое, а два десятка.
   — Мы — ваша смерть! — с пафосом выкрикнул второй, хватаясь рукой за амулет.
   Найжел рассмеялся — грубо, зло, презрительно.
   — Да ты хоть знаешь, кто перед тобой? Ты, макака шутовская!
   — Знаем! — произнес тот, что с бородкой. Он полагал, что вещает громовым голосом, но со стороны это выглядело достаточно комично. — Вы, рыцарь Найжел Орнейский, из рода вепря, и граф Роберт Астурский. Вы хотите погубить мир, но мы этого не допустим. Если наш учитель Чевар не смог вас остановить, то мы остались и продолжим его правое дело!