Страница:
— Один против экипажей четырех галер! — удивился Блекгарт. — Вы, орнеи, конечно, не знаете, что такое страх, но ведь это — чистое безумие!
Граф многозначительно посмотрел на своего отпрыска и тот смущенно потупил глаза.
Эх, надо было оставить сына танцевать с фрейлинами. Но наследник графа Астурского должен быть настоящим воином и проводить время не среди красоток под музыку лютен, а с воинами. Рассказы о бесстрашных поступках — вот лучшая музыка для воина. Сам не хвастай, а других — слушай.
— Лучше погибнуть с честью, чем прослыть трусом! — заметил Найжел.
— Лучше добиться победы над врагом, спасти соплеменников и, желательно, остаться в живых, — произнес граф Роберт и вновь повернулся к рассказчику: — Как поступил ваш юноша?
— Он долго наблюдал за пиратами. Правильно сказал ваш сын, граф, , нападать на них было безумие — он бы погиб неизбежно, а его девушку увезли бы в Гранаду и продали бы в рабство. Он видел ее у кораблей — надсмотрщик хлестнул по ее спине плетью, подгоняя. Майсав еле сдержал себя, чтобы не броситься на негодяя. Он не знал, что делать, он спрятался в горах, пытаясь найти выход из самой сложной ситуации, в которой когда-либо оказывался. И решение пришло к нему — не иначе, как сами небеса шепнули ему, пока он спал.
— И что же он такое придумал? — полюбопытствовал кто-то из родовичей.
— Он прокрался ночью в маленький рыбацкий хутор, где, конечно, тоже все было разграблено, и на лодке вышел в море, направляясь к южным островам.
— Но это еще большее безумство, чем выйти одному с мечом против банды гранадцев! — не удержался от восклицания другой орней, прекрасно знавший эти места. — В сезон штормов на рыбацкой лодке?! Он — самоубийца.
— Видно ему помогали боги, — пожал плечами рассказчик. — Только к утру его шлюпку выбросило на берег острова Дайс. Там, как вам всем должно быть известно, расположен большой город с тем же именем.
Большинство кивнуло: мол, знаем-бывали.
— Майсав пришел в город и рассказал тамошним вождям о случившемся несчастье.
Сердца всех жителей были переполнены гневом и скорбью, но никто даже не заикнулся, чтобы воинам немедленно садиться на корабли. Было решено переждать дожди, будучи готовыми к немедленному отправлению, а потом пуститься вслед за пиратами и атаковать их корабли — охотников вызвалось больше чем нужно. Но Майсав не мог ждать. Он не был уверен, что пираты будут сидеть на его родном острове, пока погода утихомирится, он не желал, чтобы его возлюбленная и родные лишний день терпели унижения плена. Он хотел освободить их немедленно. Но никто, даже самые отчаянные смельчаки, не решались отправиться на Ракку вместе с ним.
Да и капитана, решившегося бы рискнуть своим кораблем, не нашлось. От охватившей его тоски и горя, он чуть не вонзил кинжал в сердце. Но кто-то надоумил его просить помощи у находившегося тогда в городе чародея с Полночных островов.
Майсав отыскал колдуна, не особо надеясь на его помощь, в одной из портовых таверн и рассказал о своей беде.
Рассказчик протянул руку к кувшину с темным пивом, наполнил бокал и медленно отпил. Никто его, как и полагается, не торопил, но многие воспользовались паузой, чтобы допить остатки в кружке и наполнить по новой или взять большой шмат жареного мяса.
— Долго колдун думал об услышанном от Майсава, — наконец продолжил повествование Дайлон. — Юноша уже отчаялся дождаться ответа, но неожиданно колдун сказал, что у него есть одна магическая вещица, за которую он запросил аж две дюжины двойных золотых. Юноша спросил, что это за магическая вещь, но колдун не стал больше разговаривать, пока не получит денег.
— Все колдуны такие, — проворчал Найжел. — Как зло творить — так бесплатно и бурным водопадом, а как добро — так неси золотые и то несколько капель получишь…
— У Майсава не было с собой ничего, кроме кинжала и доброго меча. Но он пошел на главную площадь Дайса и перед всеми жителями сказал, что чародей с полуночных островов может дать магическую вещь, которая поможет освободить пленных жителей Ракка, но только за две дюжины двойных золотых монет, а него нет ничего. Все стали давать ему, кто сколько мог, и у него очень быстро на руках оказалось больше, чем требовалось. Не трусы живут на острове, отнюдь, — быстро сказал Дайлон, заметив, что встрепенулся глава клана лисиц, которому принадлежал и этот остров. — И после урагана лучшие воины бы погнались за пиратами — нет в том сомнений! Но Майсав не мог ждать. Он отдал лишние деньги городскому голове и вновь отправился в ту самую таверну, где встречался с колдуном. Старый плут не обманул — чародей он там или нет, но только магическим предметом обладал.
— И что же это оказалось? — поинтересовался граф, старавшийся узнавать как можно больше о магии, чтобы при нужде уметь ей противостоять.
— Волшебный фонарь, — ответил Дайлон, — изготовленный самой магиней Астазией.
Никто не обратил внимание, как граф Астурский вздрогнул и плеснул на себя несколько капель пива. Граф отставил подальше бокал, что держал в руках; он не любил этот напиток — ни уму, ни сердцу.
— И чем же этот волшебный предмет мог помочь? — небрежным тоном спросил он.
— Если его зажечь, то все, кто увидят его свет, потеряют способность двигаться, пока он горит, — пояснил рассказчик.
— А как же сам Майсав, — удивленно воскликнул кто-то. — Он же и сам тогда обездвижется!
— Нет, для этого чародей дал ему большое магическое фиолетовое стекло. Через него, конечно, хуже видно, зато и свет волшебного фонаря не действует. Так вот, получив эти предметы, Майсав вновь в одиночку отправился в плаванье, хотя жители Дайса и отговаривали его — ураган разыгрался пуще прежнего. Но трус никогда не добивается цели, а смельчаку боги помогают. Лодка разбилась о камни Ракка, но юноша сумел выплыть и выбраться на сушу. Ночью он зажег волшебный фонарь и заколол врагов всех по очереди. Всех до единого, даже связывать никого не стал для праведного суда — настолько полно было его сердце гневом и жаждой отмщения.
Так он освободил возлюбленную и всех жителей острова от гранадского рабства. И сколько он спас еще жизней, не дав похитить годовой запас настоя травы ибрис-та?
— Великий подвиг! — воскликнул кто-то из орнеев, поднимая полный кубок.
— Достойный истинного героя! — поддержали его остальные.
— Но Майсав освободил соплеменников не как подобает воину, а пользуясь недостойной магией! — неожиданно встрял до того молчавший Орестай из рода грача. — Это — не подвиг, так каждый может.
И все вдруг как-то разом замолчали. Лишь огонь похрустывал в тягостной тишине.
— Да-а, — прошелся по залу невнятный шепоток. — Магия — это… не для воина.
— А я считаю, — вдруг громко и уверенно сказал граф Астурский, — что воин для достижения своей цели может и должен использовать все средства, что окажутся у него под рукой, в то числе, если получится, конечно, и магию, будь то помощь чародея, либо какой-то магический предмет.
— Магия — не достойна рыцаря, — глядя прямо в глаза арситанцу, произнес Орестай. — Кто использует магию — не воин, и не достоин греться у этого священного огня!
Гул одобрения показал, что многие орнеи думают также.
— Если враг использует против тебя магию, то я не вижу ничего зазорного противопоставить ему то же, — стоял на своем граф Астурский. — Ведь никто же из вас не пойдет с голыми руками на закованного в доспехи конника?
— Это совсем другое!
— Сравнил чучело и огород!
— Магия — оружие трусов! — перекрывая другие голоса, выкрикнул Орестай. Он глядел прямо на графа.
— Ты меня называешь трусом? — спокойно спросил граф, подал оруженосцу кубок, что держал в руках, и встал в полный рост.
На оскорбление надо отвечать. Граф готов. На мгновение, он забыл где находится, и что на нем трехцветная лента посла.
— А ты разве используешь магию? — спросил грач, тоже вставая. — Что ж, используй ее против меня, а я покажу тебе силу своего клинка!
Граф хотел было уже что-то сказать, но вдруг пламя в очаге вспыхнуло плотным столбом, уносясь к потолку, чуть не опалив холодным жаром спорщиков.
Когда оно вновь стало прежним, старейшина сказал в полной тишине:
— Споры в Пещере Предков по древним законам не должны заканчиваться дракой. Я рассужу вас, достойный наш гость, граф Роберт, и достойный представитель клана грача, Орестай. Вы погорячились на слова, а спор ваш съеденной бараньей лопатки не стоит. Я слышал, третьего дня на графа напали магические существа, и он сражался с ними, как рыцарь, повел за собой свой отряд, не испугавшись их. Я полагаю, успех в том сражении ему принесло отчасти еще и то, что граф уже сталкивался с магией и знал, как она опасна. Я толкую слова графа так — рыцарь не должен первым применять магию. Я правильно вас понял, граф?
— Да.
— Орестай, ты понял о чем говорил граф? Или ты настаиваешь на том, что граф — трус.
— Я этого не говорил! — хрипло выговорил грач. — И никогда не скажу. Просто я считаю, что настоящий рыцарь не должен пользоваться магией, как не пользуется услугами воров и грабителей! Против нашего гостя я ничего не имею.
— Вот и прекрасно, выпейте вместе по кубку мирящего пива и поцелуйтесь, как положено нашим обычаем.
Граф посмотрел на Найжела, тот глазами показал, что ему придется выполнить слова старейшины, так требует обычай. Впрочем, ничего страшного для себя граф не видел — ну неприятен ему был этот Орестай и то потому только, что это враг Найжела.
Каждый имеет право на свою точку зрения. А если бы грач захотел, чтобы граф отстоял свою с оружием в руках, то Найжелу не пришлось бы ждать годовщины своего наследника, чтобы покончить с Орестаем.
Оруженосец старейшины подал графу чашу, полную пива, и показал на место возле старейшины, где уже стоял Орестай с полной чашей.
Они посмотрели друг другу в глаза и разом поднесли кубки к губам, не обрывая взаимного взгляда. Казалось, что каждый торопиться быстрее опорожнить чашу, словно победитель в этом состязании окажется прав и в самом предмете спора.
Они допили одновременно и быстро чмокнулись губами, обозначая поцелуй, граф ни чем не выдал свою брезгливость.
— Думаю, нам еще представится возможность продолжить разговор, — раздались в голове Роберта слова Орестая.
Граф с удивлением посмотрел на орнея. Он не понял, так ли тихо произнес эти слова грач, или же… Нет, скорей всего графу это просто показалось — ведь губ же орнея он в это мгновение не видел.
Он в задумчивости сел на свое место. Другой орней уже начал новый рассказ о человеке, который в несмышленом возрасте пропал в горах и вырос среди диких животных. Граф не слушал его.
Через некоторое время Роберт встал и направился к выходу, сын вопросительно посмотрел на него, но граф жестом показал: сиди, я скоро вернусь. В этом не было ничего необычного — не оскорблять же священные тотемы справлением нужды.
Когда он возвращался, из входа в необычное здание показался человек. В свете луны граф узнал фигуру своего друга. Они оба были очень высокими, но если Роберт обладал огромной грудной клеткой, могучими руками и ногами и поистине бычьей шеей, то Найжел, напротив был худощав и жилист, со своими широкими плечами и выпирающими наружу ребрами, когда раздевался, он походил на доску, на которых женщины стирают белье.
— А знаешь, — тихо сказал Найжел другу, беря его под локоть и отводя в сторонку, — ведь я полностью был с ним согласен. И хотел сказать то же самое, но Орестай опередил меня. Конечно, случалось, что нам с тобой маги помогали. Но не терплю любую ворожбу — сам знаешь.
— А магический перстень на пальце носишь, — усмехнулся Роберт.
— В нем нет магии, — уверенно сказал Найжел. — Этот камень магию сам терпеть не может.
— Но отгоняет-то он ее не мечом! Значит…
— Нет, он использует силу гор, силу природу, чистоту воды и ветра. Это — совсем другое…
Граф не ответил.
— А Орестай тебя просто поддразнил, раз ты мой друг, — сказал Найжел. — На поединок он тебя вызвать-то все равно не сможет, раз на тебе лента посла. А вообще он забияка еще тот — четырнадцать поединков за последнее лето.
— И все со смертельным исходом? — равнодушно спросил граф.
— Один — точно нет, я сам был при этом и смотрел, как он сражается. Довольно средне, надо сказать. Он противнику ребро сломал и руку, тот сдался. Насчет остальных боев я не знаю, мне как-то неинтересно было. Я знаю, что бой со мной у него будет смертным!
— Послушай, Найжел, этот Орестай получил бы какую-нибудь выгоду, если бы я не довез принцессу Гермонду?
Найжел с удивлением посмотрел на друга.
— Он так набросился на магию, что у меня невольно закралось подозрение — так ли уж искренен? Не владеет ли он тайной грязевых кукол?
— Не может быть, — прошептал Найжел.
— Ты же знаешь, что может быть все, — усмехнулся Роберт. — Но я не настаиваю на своем предположении, вполне возможно, что Орестай и ни при чем. Так он получил бы выгоду, в случае похищении принцессы Гермонды? Что было бы, если б она не доехала до столицы? Ты что-то начинал говорить…
— Да, Роберт, но теперь-то все это неважно. За несколько дней до прибытия твоего гонца глава клана тигра на совете старейшин сказал, что времени прошло уже довольно много и король Асидор, наверное, переменил свое мнение и решил не связывать себя семейными узами с родом старейшины орнеев. Глава тигров предложил выдать за Айвара собственную дочь. Красивая девка, между прочим. Вот тиграм было б выгодно, если б ваша принцесса исчезла без следа. Или, лучше, если б ее обесчестили и бросили, это было б то же самое, что и убили.
— А кланы грача и тигра не…
— Да ты что, пивом опился? Они же даже невестами никогда не обмениваются!
— Извини, я в ваших отношениях не знаток. Значит, этот грач не был заинтересован, чтобы Гермонда не стала женой вашего принца?
— Точно — нет. Ему-то какое дело?
— Но возможен вариант, что стрела была направлена в тебя. Что было бы, если б ты тогда так и пролежал у колодца, а грязевые куклы убили бы всех рыцарей, похитили принцессу — в вашем обличьи, заметь, обесчестили, а потом бы бросили?
Сами б куклы, превратились бы после совершенного обратно в грязь, но вы бы встали от магического сна. А ведь вы ж все происходившее видели во сне, сам говорил. Так что было бы лично с тобой — когда униженная принцесса указала бы на тебя, как своего обидчика?
— Да… — только и произнес Найжел.
— Почему грач вызвал тебя на смертный бой? — неожиданно спросил Найжел, решив во всем разобраться.
— От досады, — отмахнулся Найжел. — Они уже рассчитывали, что со смертью моего дяди священный огонь перед первопредком-вепрем погаснет, а наши земли и права перейдут грачам, они стоят за нами. Но явился я из странствий, еще толком ничего не понимая. Я уж не помню из-за чего мы там поссорились — напился на пирушке по случаю возвращения. Повод для ссоры был, скорее всего, надуман. Но назначили поединок, как положено по нашим законам, честь по чести. Вот тогда-то старейшина, прознав об этом, и объявил меня, пока не обзаведусь наследником, неприкосновенным. Но когда все кончится — поединок состоится, он не отменен, а отложен.
— Орестай силен в бою?
— Я никого не боюсь.
— Я знаю, я не об этом. У него есть шансы тебя победить?
— Никаких, если я буду чувствовать себя так же, как сейчас.
— А он это понимает?
— Что ж, может быть он и хотел меня погубить. Но это ему бы ничего не дало…
Нет, Роберт, это точно не его рук дело — если б это придумал Орестай, он бы просто убил меня бесчувственного у колодца. И добился бы жуткой цели — род вепря перестал бы существовать.
— Но ведь твоя же жена беременна!
— И не одна, а три, может, и больше. А что толку? Если огонь перед вепрем потухнет, то не зажжется вновь, когда мальчик родится. Ребенок в таком случае будет уже принадлежать роду грача.
— Значит, не Орестай послал грязевых кукол… Ладно, пойдем, послушаем рассказ и выпьем пива, а то наше отсутствие заметят. Слушай, тот, кто сейчас вышел из Пещеры это не… Ну как его? Не тот, который про гранадцев рассказывал и Майсава?
— Дайлон? — переспросил Найжел и вгляделся в темноту. — Да, это он.
— Ты иди, Найжел, — попросил граф, — а я хочу кое-о чем спросить его по той истории. Я хотел задать ему вопросы, да видишь, как все повернулось. Я скоро приду.
Найжел кивнул и пошел обратно в священное здание. Роберт подождал пока Дайлон сделает свои дела и подошел к нему.
— Благородный Дайлон, это я, граф Астурский.
— Я вас узнал по говору. Вы слишком мягко произносите слова, не всегда понятно.
— Меня заинтересовал ваш рассказ. Я считаю, что этот юноша, о котором вы рассказали, — настоящий герой.
— Правда?
— Да, — сказал граф, не особо покривив душой. — Он женился на своей возлюбленной? — он не хотел сразу брать быка за рога и потому для завязки разговора задал не интересовавший его вопрос.
— Нет, — с болью в голосе ответил собеседник. — Пираты все ж обесчестили ее.
Майсав простил возлюбленную и все равно хотел жениться на ней, но она в ночь безлуния взобралась на самую высокую гору Ракки и бросилась вниз.
— Давно случилась эта история? — после паузы спросил Роберт.
— Давно, девять лет назад.
— А куда тот юноша дел фонарь и стекло? Ведь ими же можно было еще пользоваться?
— Фонарь оказался самым обычным, — ответил орней. — Вернее, магическим, конечно, но без волшебного масла он ничем, кроме странных надписей на нем, от обычных не отличался. Я не знаю где он сейчас. А стекло могу показать.
Он распахнул одежды и снял с шеи цепочку, на которой висело большое плоское стекло, чуть меньше по размеру, чем ладонь Роберта, и передал графу.
— Эй, оруженосец, или кто-нибудь! — крикнул орней. — Посвети нам факелом!
Подбежал слуга и поднес к графу факел. При его свете граф осмотрел фиолетовое мутноватое стекло с отшлифованными кромками.
— Почему оно у вас? — поинтересовался граф.
— Теперь — это мой амулет, защищающий меня от напастей. С ним я чувствую себя в безопасности.
— А как оно оказалось у вас, благородный Дайлон? — уточнил вопрос арситанец.
Глава клана моржей вздохнул. Потом сказал:
— Вы не знаете наших обычаев, благородный граф. В Пещере Предков можно рассказывать лишь о присутвующих в ней. Если говоришь о себе, то в третьем лице и называешься другим именем. Майсав — это я.
В это мгновение граф почувствовал, что его сковала магическая сила. Граф не обладал магией, но отлично знал, как происходит подобное. Он был парализован и, если бы не многолетняя тренировка, мог бы вообще ничего не ощутить. Но он знал — его проверяют на магическую сущность и проверяет чародей, владеющий незаурядной силой.
Граф обрел возможность двигаться буквально через несколько мгновений. Его собеседник ничего не заметил. Иди сделал вид, что ничего не заметил.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Молодой рыцарь все эти дни, проведенные в чужой столице, не переставал удивляться и боялся лишь одного: как бы по не знанию странных обычаев не попасть впросак. Поэтому почитал за благо больше молчать. Тем более — когда находился рядом с отцом.
А графу будто все ни по чем, он и на церемонии представления и проверки невесты, что предваряет свадьбу, такой же равнодушно-сонный, как и в пути, разве что вина не пьет. Хотя Блекгарт подозревал, что отец с трудом сдерживает себя, чтобы не вытянуть привычно назад руку и кликнуть слугу.
Огромная круглая площадь перед дворцом была окружена народом, люди взобрались на крыши окрестных домов, на ветки деревьев, чтобы лучше видеть главное — то, для чего собрались. В центре площади, на просторном шестиугольном каменном возвышении с полудюжиной ступенек на каждой грани, стояла принцесса Гермонда. По углам площадки, в которой было не менее двадцати шагов по диагонали, шесть священников заканчивали предварительный ритуал, скоро начнется само действо. На постаменте не было ничего кроме двух каменных, тоже шестигранных, высоких столбов — между ними и стояла новобрачная.
Блекгарт даже не поверил сперва узнав, что по варварским обычаям Орнеев невестой прежде жениха обладают старейшины рода: для испытания, так сказать, девственности и пригодности к браку — что за маразм! Но для островитян это был непреложный закон. Как и для всех знатных девиц, выходящих замуж за родовичей или их сыновей, этот жуткий обряд для Гермонды заключался в том, что ее по очереди и прилюдно поцелуют те старейшины, которые того пожелают.
Этот обряд, собственно, предварял саму свадьбу, и потому все знатные рыцари, прибывшие на торжество в столицу, находились сейчас на главной столичной площади. Все, кроме, может, арситанцев, знали, что не площадь предков простиралась у главного дворца, а резиденцию старейшин возвели возле священного места.
Блекгарт вместе с отцом стоял на специальной площадке для особо почетных гостей, в трех шагах от трона старейшины, по левую руку. Цвет арситанских рыцарей, в праздничных одеяниях и с парадными мечами в золотых ножнах замерли в торжественных позах, глядя на свою принцессу.
А она, находясь в центре площадки, прекрасно понимала, что на нее устремлено множество глаз. И трепетала от этого, в тысячный раз вспоминая: все ли в ее наряде в порядке? Хотя дюжина и своих, и орнейских фрейлин, под строгим присмотром дворцовых бабок, которые встретили ее еще по дороге сюда вместе с Найжелом и ни на мгновение не упускали ее из под своей опеки, с самого рассвета колдовали над ней. Она была счастлива и… и боялась. Ей нравился этот по рыцарски грубоватый наследник старейшины, ее будущий муж, и она гадала — что же произойдет сегодня ночью? Сегодня она, наконец избавится от девственности, познает неземное наслаждение, о котором столь много ей рассказывали старшие сестры. А эта дурнушка Инесса еще долго будет дожидаться своего часа!
Шесть странных священников — вроде и одежды, как должны быть, а молитвы бормочут на другом языке — одновременно прыснули на нее священной водой. Затем двое взяли ее руки, она не сопротивлялась. Они повернули ее лицом к огромному сарая, что на другой площади, прям напротив трона старейшины, и привязали веревками к специальным кольцам на столбах. Двое других велели чуть раздвинуть ноги и щиколотки обвязали веревками. Она теперь почти не могла пошевелиться.
Затем с нее сняли расписанный арситанскими гербами плащ, оставив ее лишь в тонком белом воздушном платье, через которое на ярком солнце просвечивала фигура.
Наконец, священники сошли с возвышения. У трона старейшины церемониймейстер что-то прокричал и многоголосый рев восторга накрыл огромную площадь, заглушив звуки раздавшихся труб.
С трона встал старейшина орнеев и медленно прошел через площадь к принцессе. Она робко улыбнулась ему — вся ее спесь и гордость улетучились мгновенно при виде медленно подходящего к ней со спины тучного, полного величия, пожилого мужчины, облеченного в тяжелые одежды. Казалось, он не замечает их, не смотря на стоящую жару.
Старейшина подошел к Гермонде, взял ее рукой за подбородок и коснулся сухими губами ее полных девичьих губ. Потом обвел взглядом площадь и кивнул — вновь раздались крики восторга.
Каждый, находившийся на площади, или даже взирающий издали с крыши какого-либо строения, знатный вельможа или самый последний нищий, чувствовал свою причастность к происходящему на площади, причастность к государственным делам.
Старейшина старейшин орнеев все так же не спеша вернулся к трону. По призыву церемониймейстера к принцессе двинулся другой старейшина из тех, что стояли по правую руку от золоченого трона.
— А ты что ж не там? — спросил граф Роберт находившего рядом с ним Найжела.
— Мне с тобой веселее, — ответил друг.
— Тебе ж ведь по званию теперь полагается принять участие в обряде?
— Попросит старейшина — поцелую, — угрюмо отозвался Найжел.
Граф усмехнулся. Принцесса успела устроить Найжелу веселенькую сценку за те три дня, что он вез ее до столицы, приняв заботу о ней от арситанского посла.
— На самом деле, — пояснил орней, — хоть это нигде и не записано, и не говорится вслух, считается, что в этом обряде участвуют лишь пожилые вожди, которых женщины давно не интересуют. А у меня молодых жен полон дом — хорош бы я был на этом помосте рядом с принцессой!
Чтобы друг не сердился, граф попросил его рассказывать ему о выходящих к центру площади старейшинах, дабы быть в курсе местных отношений. Конечно, он дал волю другу, но поскольку ему предстояли еще тяжелые секретные переговоры, то не мешало знать подходы к каждому из тех, кого придется убеждать.
— Это Трайгал, старейшина клана бобра, — пояснил Найжел своему другу.
Граф многозначительно посмотрел на своего отпрыска и тот смущенно потупил глаза.
Эх, надо было оставить сына танцевать с фрейлинами. Но наследник графа Астурского должен быть настоящим воином и проводить время не среди красоток под музыку лютен, а с воинами. Рассказы о бесстрашных поступках — вот лучшая музыка для воина. Сам не хвастай, а других — слушай.
— Лучше погибнуть с честью, чем прослыть трусом! — заметил Найжел.
— Лучше добиться победы над врагом, спасти соплеменников и, желательно, остаться в живых, — произнес граф Роберт и вновь повернулся к рассказчику: — Как поступил ваш юноша?
— Он долго наблюдал за пиратами. Правильно сказал ваш сын, граф, , нападать на них было безумие — он бы погиб неизбежно, а его девушку увезли бы в Гранаду и продали бы в рабство. Он видел ее у кораблей — надсмотрщик хлестнул по ее спине плетью, подгоняя. Майсав еле сдержал себя, чтобы не броситься на негодяя. Он не знал, что делать, он спрятался в горах, пытаясь найти выход из самой сложной ситуации, в которой когда-либо оказывался. И решение пришло к нему — не иначе, как сами небеса шепнули ему, пока он спал.
— И что же он такое придумал? — полюбопытствовал кто-то из родовичей.
— Он прокрался ночью в маленький рыбацкий хутор, где, конечно, тоже все было разграблено, и на лодке вышел в море, направляясь к южным островам.
— Но это еще большее безумство, чем выйти одному с мечом против банды гранадцев! — не удержался от восклицания другой орней, прекрасно знавший эти места. — В сезон штормов на рыбацкой лодке?! Он — самоубийца.
— Видно ему помогали боги, — пожал плечами рассказчик. — Только к утру его шлюпку выбросило на берег острова Дайс. Там, как вам всем должно быть известно, расположен большой город с тем же именем.
Большинство кивнуло: мол, знаем-бывали.
— Майсав пришел в город и рассказал тамошним вождям о случившемся несчастье.
Сердца всех жителей были переполнены гневом и скорбью, но никто даже не заикнулся, чтобы воинам немедленно садиться на корабли. Было решено переждать дожди, будучи готовыми к немедленному отправлению, а потом пуститься вслед за пиратами и атаковать их корабли — охотников вызвалось больше чем нужно. Но Майсав не мог ждать. Он не был уверен, что пираты будут сидеть на его родном острове, пока погода утихомирится, он не желал, чтобы его возлюбленная и родные лишний день терпели унижения плена. Он хотел освободить их немедленно. Но никто, даже самые отчаянные смельчаки, не решались отправиться на Ракку вместе с ним.
Да и капитана, решившегося бы рискнуть своим кораблем, не нашлось. От охватившей его тоски и горя, он чуть не вонзил кинжал в сердце. Но кто-то надоумил его просить помощи у находившегося тогда в городе чародея с Полночных островов.
Майсав отыскал колдуна, не особо надеясь на его помощь, в одной из портовых таверн и рассказал о своей беде.
Рассказчик протянул руку к кувшину с темным пивом, наполнил бокал и медленно отпил. Никто его, как и полагается, не торопил, но многие воспользовались паузой, чтобы допить остатки в кружке и наполнить по новой или взять большой шмат жареного мяса.
— Долго колдун думал об услышанном от Майсава, — наконец продолжил повествование Дайлон. — Юноша уже отчаялся дождаться ответа, но неожиданно колдун сказал, что у него есть одна магическая вещица, за которую он запросил аж две дюжины двойных золотых. Юноша спросил, что это за магическая вещь, но колдун не стал больше разговаривать, пока не получит денег.
— Все колдуны такие, — проворчал Найжел. — Как зло творить — так бесплатно и бурным водопадом, а как добро — так неси золотые и то несколько капель получишь…
— У Майсава не было с собой ничего, кроме кинжала и доброго меча. Но он пошел на главную площадь Дайса и перед всеми жителями сказал, что чародей с полуночных островов может дать магическую вещь, которая поможет освободить пленных жителей Ракка, но только за две дюжины двойных золотых монет, а него нет ничего. Все стали давать ему, кто сколько мог, и у него очень быстро на руках оказалось больше, чем требовалось. Не трусы живут на острове, отнюдь, — быстро сказал Дайлон, заметив, что встрепенулся глава клана лисиц, которому принадлежал и этот остров. — И после урагана лучшие воины бы погнались за пиратами — нет в том сомнений! Но Майсав не мог ждать. Он отдал лишние деньги городскому голове и вновь отправился в ту самую таверну, где встречался с колдуном. Старый плут не обманул — чародей он там или нет, но только магическим предметом обладал.
— И что же это оказалось? — поинтересовался граф, старавшийся узнавать как можно больше о магии, чтобы при нужде уметь ей противостоять.
— Волшебный фонарь, — ответил Дайлон, — изготовленный самой магиней Астазией.
Никто не обратил внимание, как граф Астурский вздрогнул и плеснул на себя несколько капель пива. Граф отставил подальше бокал, что держал в руках; он не любил этот напиток — ни уму, ни сердцу.
— И чем же этот волшебный предмет мог помочь? — небрежным тоном спросил он.
— Если его зажечь, то все, кто увидят его свет, потеряют способность двигаться, пока он горит, — пояснил рассказчик.
— А как же сам Майсав, — удивленно воскликнул кто-то. — Он же и сам тогда обездвижется!
— Нет, для этого чародей дал ему большое магическое фиолетовое стекло. Через него, конечно, хуже видно, зато и свет волшебного фонаря не действует. Так вот, получив эти предметы, Майсав вновь в одиночку отправился в плаванье, хотя жители Дайса и отговаривали его — ураган разыгрался пуще прежнего. Но трус никогда не добивается цели, а смельчаку боги помогают. Лодка разбилась о камни Ракка, но юноша сумел выплыть и выбраться на сушу. Ночью он зажег волшебный фонарь и заколол врагов всех по очереди. Всех до единого, даже связывать никого не стал для праведного суда — настолько полно было его сердце гневом и жаждой отмщения.
Так он освободил возлюбленную и всех жителей острова от гранадского рабства. И сколько он спас еще жизней, не дав похитить годовой запас настоя травы ибрис-та?
— Великий подвиг! — воскликнул кто-то из орнеев, поднимая полный кубок.
— Достойный истинного героя! — поддержали его остальные.
— Но Майсав освободил соплеменников не как подобает воину, а пользуясь недостойной магией! — неожиданно встрял до того молчавший Орестай из рода грача. — Это — не подвиг, так каждый может.
И все вдруг как-то разом замолчали. Лишь огонь похрустывал в тягостной тишине.
— Да-а, — прошелся по залу невнятный шепоток. — Магия — это… не для воина.
— А я считаю, — вдруг громко и уверенно сказал граф Астурский, — что воин для достижения своей цели может и должен использовать все средства, что окажутся у него под рукой, в то числе, если получится, конечно, и магию, будь то помощь чародея, либо какой-то магический предмет.
— Магия — не достойна рыцаря, — глядя прямо в глаза арситанцу, произнес Орестай. — Кто использует магию — не воин, и не достоин греться у этого священного огня!
Гул одобрения показал, что многие орнеи думают также.
— Если враг использует против тебя магию, то я не вижу ничего зазорного противопоставить ему то же, — стоял на своем граф Астурский. — Ведь никто же из вас не пойдет с голыми руками на закованного в доспехи конника?
— Это совсем другое!
— Сравнил чучело и огород!
— Магия — оружие трусов! — перекрывая другие голоса, выкрикнул Орестай. Он глядел прямо на графа.
— Ты меня называешь трусом? — спокойно спросил граф, подал оруженосцу кубок, что держал в руках, и встал в полный рост.
На оскорбление надо отвечать. Граф готов. На мгновение, он забыл где находится, и что на нем трехцветная лента посла.
— А ты разве используешь магию? — спросил грач, тоже вставая. — Что ж, используй ее против меня, а я покажу тебе силу своего клинка!
Граф хотел было уже что-то сказать, но вдруг пламя в очаге вспыхнуло плотным столбом, уносясь к потолку, чуть не опалив холодным жаром спорщиков.
Когда оно вновь стало прежним, старейшина сказал в полной тишине:
— Споры в Пещере Предков по древним законам не должны заканчиваться дракой. Я рассужу вас, достойный наш гость, граф Роберт, и достойный представитель клана грача, Орестай. Вы погорячились на слова, а спор ваш съеденной бараньей лопатки не стоит. Я слышал, третьего дня на графа напали магические существа, и он сражался с ними, как рыцарь, повел за собой свой отряд, не испугавшись их. Я полагаю, успех в том сражении ему принесло отчасти еще и то, что граф уже сталкивался с магией и знал, как она опасна. Я толкую слова графа так — рыцарь не должен первым применять магию. Я правильно вас понял, граф?
— Да.
— Орестай, ты понял о чем говорил граф? Или ты настаиваешь на том, что граф — трус.
— Я этого не говорил! — хрипло выговорил грач. — И никогда не скажу. Просто я считаю, что настоящий рыцарь не должен пользоваться магией, как не пользуется услугами воров и грабителей! Против нашего гостя я ничего не имею.
— Вот и прекрасно, выпейте вместе по кубку мирящего пива и поцелуйтесь, как положено нашим обычаем.
Граф посмотрел на Найжела, тот глазами показал, что ему придется выполнить слова старейшины, так требует обычай. Впрочем, ничего страшного для себя граф не видел — ну неприятен ему был этот Орестай и то потому только, что это враг Найжела.
Каждый имеет право на свою точку зрения. А если бы грач захотел, чтобы граф отстоял свою с оружием в руках, то Найжелу не пришлось бы ждать годовщины своего наследника, чтобы покончить с Орестаем.
Оруженосец старейшины подал графу чашу, полную пива, и показал на место возле старейшины, где уже стоял Орестай с полной чашей.
Они посмотрели друг другу в глаза и разом поднесли кубки к губам, не обрывая взаимного взгляда. Казалось, что каждый торопиться быстрее опорожнить чашу, словно победитель в этом состязании окажется прав и в самом предмете спора.
Они допили одновременно и быстро чмокнулись губами, обозначая поцелуй, граф ни чем не выдал свою брезгливость.
— Думаю, нам еще представится возможность продолжить разговор, — раздались в голове Роберта слова Орестая.
Граф с удивлением посмотрел на орнея. Он не понял, так ли тихо произнес эти слова грач, или же… Нет, скорей всего графу это просто показалось — ведь губ же орнея он в это мгновение не видел.
Он в задумчивости сел на свое место. Другой орней уже начал новый рассказ о человеке, который в несмышленом возрасте пропал в горах и вырос среди диких животных. Граф не слушал его.
Через некоторое время Роберт встал и направился к выходу, сын вопросительно посмотрел на него, но граф жестом показал: сиди, я скоро вернусь. В этом не было ничего необычного — не оскорблять же священные тотемы справлением нужды.
Когда он возвращался, из входа в необычное здание показался человек. В свете луны граф узнал фигуру своего друга. Они оба были очень высокими, но если Роберт обладал огромной грудной клеткой, могучими руками и ногами и поистине бычьей шеей, то Найжел, напротив был худощав и жилист, со своими широкими плечами и выпирающими наружу ребрами, когда раздевался, он походил на доску, на которых женщины стирают белье.
— А знаешь, — тихо сказал Найжел другу, беря его под локоть и отводя в сторонку, — ведь я полностью был с ним согласен. И хотел сказать то же самое, но Орестай опередил меня. Конечно, случалось, что нам с тобой маги помогали. Но не терплю любую ворожбу — сам знаешь.
— А магический перстень на пальце носишь, — усмехнулся Роберт.
— В нем нет магии, — уверенно сказал Найжел. — Этот камень магию сам терпеть не может.
— Но отгоняет-то он ее не мечом! Значит…
— Нет, он использует силу гор, силу природу, чистоту воды и ветра. Это — совсем другое…
Граф не ответил.
— А Орестай тебя просто поддразнил, раз ты мой друг, — сказал Найжел. — На поединок он тебя вызвать-то все равно не сможет, раз на тебе лента посла. А вообще он забияка еще тот — четырнадцать поединков за последнее лето.
— И все со смертельным исходом? — равнодушно спросил граф.
— Один — точно нет, я сам был при этом и смотрел, как он сражается. Довольно средне, надо сказать. Он противнику ребро сломал и руку, тот сдался. Насчет остальных боев я не знаю, мне как-то неинтересно было. Я знаю, что бой со мной у него будет смертным!
— Послушай, Найжел, этот Орестай получил бы какую-нибудь выгоду, если бы я не довез принцессу Гермонду?
Найжел с удивлением посмотрел на друга.
— Он так набросился на магию, что у меня невольно закралось подозрение — так ли уж искренен? Не владеет ли он тайной грязевых кукол?
— Не может быть, — прошептал Найжел.
— Ты же знаешь, что может быть все, — усмехнулся Роберт. — Но я не настаиваю на своем предположении, вполне возможно, что Орестай и ни при чем. Так он получил бы выгоду, в случае похищении принцессы Гермонды? Что было бы, если б она не доехала до столицы? Ты что-то начинал говорить…
— Да, Роберт, но теперь-то все это неважно. За несколько дней до прибытия твоего гонца глава клана тигра на совете старейшин сказал, что времени прошло уже довольно много и король Асидор, наверное, переменил свое мнение и решил не связывать себя семейными узами с родом старейшины орнеев. Глава тигров предложил выдать за Айвара собственную дочь. Красивая девка, между прочим. Вот тиграм было б выгодно, если б ваша принцесса исчезла без следа. Или, лучше, если б ее обесчестили и бросили, это было б то же самое, что и убили.
— А кланы грача и тигра не…
— Да ты что, пивом опился? Они же даже невестами никогда не обмениваются!
— Извини, я в ваших отношениях не знаток. Значит, этот грач не был заинтересован, чтобы Гермонда не стала женой вашего принца?
— Точно — нет. Ему-то какое дело?
— Но возможен вариант, что стрела была направлена в тебя. Что было бы, если б ты тогда так и пролежал у колодца, а грязевые куклы убили бы всех рыцарей, похитили принцессу — в вашем обличьи, заметь, обесчестили, а потом бы бросили?
Сами б куклы, превратились бы после совершенного обратно в грязь, но вы бы встали от магического сна. А ведь вы ж все происходившее видели во сне, сам говорил. Так что было бы лично с тобой — когда униженная принцесса указала бы на тебя, как своего обидчика?
— Да… — только и произнес Найжел.
— Почему грач вызвал тебя на смертный бой? — неожиданно спросил Найжел, решив во всем разобраться.
— От досады, — отмахнулся Найжел. — Они уже рассчитывали, что со смертью моего дяди священный огонь перед первопредком-вепрем погаснет, а наши земли и права перейдут грачам, они стоят за нами. Но явился я из странствий, еще толком ничего не понимая. Я уж не помню из-за чего мы там поссорились — напился на пирушке по случаю возвращения. Повод для ссоры был, скорее всего, надуман. Но назначили поединок, как положено по нашим законам, честь по чести. Вот тогда-то старейшина, прознав об этом, и объявил меня, пока не обзаведусь наследником, неприкосновенным. Но когда все кончится — поединок состоится, он не отменен, а отложен.
— Орестай силен в бою?
— Я никого не боюсь.
— Я знаю, я не об этом. У него есть шансы тебя победить?
— Никаких, если я буду чувствовать себя так же, как сейчас.
— А он это понимает?
— Что ж, может быть он и хотел меня погубить. Но это ему бы ничего не дало…
Нет, Роберт, это точно не его рук дело — если б это придумал Орестай, он бы просто убил меня бесчувственного у колодца. И добился бы жуткой цели — род вепря перестал бы существовать.
— Но ведь твоя же жена беременна!
— И не одна, а три, может, и больше. А что толку? Если огонь перед вепрем потухнет, то не зажжется вновь, когда мальчик родится. Ребенок в таком случае будет уже принадлежать роду грача.
— Значит, не Орестай послал грязевых кукол… Ладно, пойдем, послушаем рассказ и выпьем пива, а то наше отсутствие заметят. Слушай, тот, кто сейчас вышел из Пещеры это не… Ну как его? Не тот, который про гранадцев рассказывал и Майсава?
— Дайлон? — переспросил Найжел и вгляделся в темноту. — Да, это он.
— Ты иди, Найжел, — попросил граф, — а я хочу кое-о чем спросить его по той истории. Я хотел задать ему вопросы, да видишь, как все повернулось. Я скоро приду.
Найжел кивнул и пошел обратно в священное здание. Роберт подождал пока Дайлон сделает свои дела и подошел к нему.
— Благородный Дайлон, это я, граф Астурский.
— Я вас узнал по говору. Вы слишком мягко произносите слова, не всегда понятно.
— Меня заинтересовал ваш рассказ. Я считаю, что этот юноша, о котором вы рассказали, — настоящий герой.
— Правда?
— Да, — сказал граф, не особо покривив душой. — Он женился на своей возлюбленной? — он не хотел сразу брать быка за рога и потому для завязки разговора задал не интересовавший его вопрос.
— Нет, — с болью в голосе ответил собеседник. — Пираты все ж обесчестили ее.
Майсав простил возлюбленную и все равно хотел жениться на ней, но она в ночь безлуния взобралась на самую высокую гору Ракки и бросилась вниз.
— Давно случилась эта история? — после паузы спросил Роберт.
— Давно, девять лет назад.
— А куда тот юноша дел фонарь и стекло? Ведь ими же можно было еще пользоваться?
— Фонарь оказался самым обычным, — ответил орней. — Вернее, магическим, конечно, но без волшебного масла он ничем, кроме странных надписей на нем, от обычных не отличался. Я не знаю где он сейчас. А стекло могу показать.
Он распахнул одежды и снял с шеи цепочку, на которой висело большое плоское стекло, чуть меньше по размеру, чем ладонь Роберта, и передал графу.
— Эй, оруженосец, или кто-нибудь! — крикнул орней. — Посвети нам факелом!
Подбежал слуга и поднес к графу факел. При его свете граф осмотрел фиолетовое мутноватое стекло с отшлифованными кромками.
— Почему оно у вас? — поинтересовался граф.
— Теперь — это мой амулет, защищающий меня от напастей. С ним я чувствую себя в безопасности.
— А как оно оказалось у вас, благородный Дайлон? — уточнил вопрос арситанец.
Глава клана моржей вздохнул. Потом сказал:
— Вы не знаете наших обычаев, благородный граф. В Пещере Предков можно рассказывать лишь о присутвующих в ней. Если говоришь о себе, то в третьем лице и называешься другим именем. Майсав — это я.
В это мгновение граф почувствовал, что его сковала магическая сила. Граф не обладал магией, но отлично знал, как происходит подобное. Он был парализован и, если бы не многолетняя тренировка, мог бы вообще ничего не ощутить. Но он знал — его проверяют на магическую сущность и проверяет чародей, владеющий незаурядной силой.
Граф обрел возможность двигаться буквально через несколько мгновений. Его собеседник ничего не заметил. Иди сделал вид, что ничего не заметил.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Эпизод четвертый
Блекгарт в сотый раз убеждался, насколько был прав отец, сказав, что здесь, на Орнейских островах, все иначе, нежели на родине. Вот уж поистине, кто за морем не бывал, тот жизни не видал.Молодой рыцарь все эти дни, проведенные в чужой столице, не переставал удивляться и боялся лишь одного: как бы по не знанию странных обычаев не попасть впросак. Поэтому почитал за благо больше молчать. Тем более — когда находился рядом с отцом.
А графу будто все ни по чем, он и на церемонии представления и проверки невесты, что предваряет свадьбу, такой же равнодушно-сонный, как и в пути, разве что вина не пьет. Хотя Блекгарт подозревал, что отец с трудом сдерживает себя, чтобы не вытянуть привычно назад руку и кликнуть слугу.
Огромная круглая площадь перед дворцом была окружена народом, люди взобрались на крыши окрестных домов, на ветки деревьев, чтобы лучше видеть главное — то, для чего собрались. В центре площади, на просторном шестиугольном каменном возвышении с полудюжиной ступенек на каждой грани, стояла принцесса Гермонда. По углам площадки, в которой было не менее двадцати шагов по диагонали, шесть священников заканчивали предварительный ритуал, скоро начнется само действо. На постаменте не было ничего кроме двух каменных, тоже шестигранных, высоких столбов — между ними и стояла новобрачная.
Блекгарт даже не поверил сперва узнав, что по варварским обычаям Орнеев невестой прежде жениха обладают старейшины рода: для испытания, так сказать, девственности и пригодности к браку — что за маразм! Но для островитян это был непреложный закон. Как и для всех знатных девиц, выходящих замуж за родовичей или их сыновей, этот жуткий обряд для Гермонды заключался в том, что ее по очереди и прилюдно поцелуют те старейшины, которые того пожелают.
Этот обряд, собственно, предварял саму свадьбу, и потому все знатные рыцари, прибывшие на торжество в столицу, находились сейчас на главной столичной площади. Все, кроме, может, арситанцев, знали, что не площадь предков простиралась у главного дворца, а резиденцию старейшин возвели возле священного места.
Блекгарт вместе с отцом стоял на специальной площадке для особо почетных гостей, в трех шагах от трона старейшины, по левую руку. Цвет арситанских рыцарей, в праздничных одеяниях и с парадными мечами в золотых ножнах замерли в торжественных позах, глядя на свою принцессу.
А она, находясь в центре площадки, прекрасно понимала, что на нее устремлено множество глаз. И трепетала от этого, в тысячный раз вспоминая: все ли в ее наряде в порядке? Хотя дюжина и своих, и орнейских фрейлин, под строгим присмотром дворцовых бабок, которые встретили ее еще по дороге сюда вместе с Найжелом и ни на мгновение не упускали ее из под своей опеки, с самого рассвета колдовали над ней. Она была счастлива и… и боялась. Ей нравился этот по рыцарски грубоватый наследник старейшины, ее будущий муж, и она гадала — что же произойдет сегодня ночью? Сегодня она, наконец избавится от девственности, познает неземное наслаждение, о котором столь много ей рассказывали старшие сестры. А эта дурнушка Инесса еще долго будет дожидаться своего часа!
Шесть странных священников — вроде и одежды, как должны быть, а молитвы бормочут на другом языке — одновременно прыснули на нее священной водой. Затем двое взяли ее руки, она не сопротивлялась. Они повернули ее лицом к огромному сарая, что на другой площади, прям напротив трона старейшины, и привязали веревками к специальным кольцам на столбах. Двое других велели чуть раздвинуть ноги и щиколотки обвязали веревками. Она теперь почти не могла пошевелиться.
Затем с нее сняли расписанный арситанскими гербами плащ, оставив ее лишь в тонком белом воздушном платье, через которое на ярком солнце просвечивала фигура.
Наконец, священники сошли с возвышения. У трона старейшины церемониймейстер что-то прокричал и многоголосый рев восторга накрыл огромную площадь, заглушив звуки раздавшихся труб.
С трона встал старейшина орнеев и медленно прошел через площадь к принцессе. Она робко улыбнулась ему — вся ее спесь и гордость улетучились мгновенно при виде медленно подходящего к ней со спины тучного, полного величия, пожилого мужчины, облеченного в тяжелые одежды. Казалось, он не замечает их, не смотря на стоящую жару.
Старейшина подошел к Гермонде, взял ее рукой за подбородок и коснулся сухими губами ее полных девичьих губ. Потом обвел взглядом площадь и кивнул — вновь раздались крики восторга.
Каждый, находившийся на площади, или даже взирающий издали с крыши какого-либо строения, знатный вельможа или самый последний нищий, чувствовал свою причастность к происходящему на площади, причастность к государственным делам.
Старейшина старейшин орнеев все так же не спеша вернулся к трону. По призыву церемониймейстера к принцессе двинулся другой старейшина из тех, что стояли по правую руку от золоченого трона.
— А ты что ж не там? — спросил граф Роберт находившего рядом с ним Найжела.
— Мне с тобой веселее, — ответил друг.
— Тебе ж ведь по званию теперь полагается принять участие в обряде?
— Попросит старейшина — поцелую, — угрюмо отозвался Найжел.
Граф усмехнулся. Принцесса успела устроить Найжелу веселенькую сценку за те три дня, что он вез ее до столицы, приняв заботу о ней от арситанского посла.
— На самом деле, — пояснил орней, — хоть это нигде и не записано, и не говорится вслух, считается, что в этом обряде участвуют лишь пожилые вожди, которых женщины давно не интересуют. А у меня молодых жен полон дом — хорош бы я был на этом помосте рядом с принцессой!
Чтобы друг не сердился, граф попросил его рассказывать ему о выходящих к центру площади старейшинах, дабы быть в курсе местных отношений. Конечно, он дал волю другу, но поскольку ему предстояли еще тяжелые секретные переговоры, то не мешало знать подходы к каждому из тех, кого придется убеждать.
— Это Трайгал, старейшина клана бобра, — пояснил Найжел своему другу.