Легостаев Андрей Анатольевич. Рыцарь без ордена

   Монстры — самые разнообразные, огромные, с оскаленными клыками, с ядовитыми жалами, пышащие дымом — сменяли друг друга, ловушки следовали одна за одной.
   В какой-то момент, отерев пот, смешанный с копотью и кровью, Роберт понял, что ничего нового он не увидел. Те низкорослые мохнатые твари встречались ему в Сухом лесу, когда он, предводительствуя армией, преследовал остатки птице-людей, сородичей погибшего в Иркэне Марваза. И всех других он видел в разных уголках мира в своих многочисленных путешествиях. И всех убивал, шкуры и черепа многих из них в качестве трофеев украшают каминный зал в его замке. Вот только предпоследнего красно-полосатого панцирного рогатого гиганта, которого Роберт убил по наитию в единственно наверное уязвимую точку, он не помнил, где видел…
   Так, это не важно… Зачем все это? Ну видел и видел…
   Он далеко не везде бывал, о многих тварях необычных лишь слышал или видел ритуальные фигурки, их изображающие… Но вот сейчас, в этом безумном параде чудовищ, ни одного незнакомца он и не встретил. Это может означать лишь одно…
   Граф рассмеялся навстречу новым, стремительно несущимся на него огромными прыжками, клыкастым хищникам. Рассмеялся открыто и искренне.
   Очередные монстры, не доскакав десятка шагов, растворились в воздухе.
   И тут Роберт вспомнил, где он видел панцирного гиганта и сообразил почему вообще задумался об этом. Подобной твари в природе не существовало!
   Давным-давно, когда он был еще мальчишкой, но уже считал себя познавшим жизнь мужчиной, его оставили одного в круглом зале — фрагмент мозаичного узора пола сразу встал перед глазами, а все остальное восстанавливалось в памяти весьма смутно. Вот тогда и двинулась ему навстречу эта красная с рыжими полосами поперек непрошибаемого на вид панциря туша с неимоверно большими ветвистыми рогами. Позже это чудище оказалось игрушечным — в движение его приводили четыре человека. Одного он тогда серьезно поранил… Механическая кукла… вроде искусственного первопредка орнеев. И встреча с несуществующей в природе черепахой произошла на испытаниях при приеме его в орден, имени не имеющий.
   Графу показалось, что в дали, из темноты, на него взглянули усталые глаза Первого Блистательного Эксперта.
   Орден не оставляет его, он поддерживает своего посланца и рассчитывает на него!
   Словно сила всех адептов тайной организации влилась в его душу.
   Роберт сорвал с себя ошметки, в которые превратилась его кожаная куртка, и, сжимая в руке меч, уверенным быстрым шагом двинулся вперед.
   Испытания, конечно, не закончились. Но он преодолел все, иначе и быть не могло.
   Сколько времени он продвигался вперед он не знал, но прекрасно представлял, что под открытым небом уже сотни раз бы пересек остров вдоль и поперек. Но он находился в магической подземелье, ведущем ко входу в иномир, здесь и расстояние и время само трансформировались, как им было угодно — или как того пожелает их неведомый повелитель.
   По его меркам прошло дней двадцать. Почти без сна и еды — так, заморил червячка у неизвестно откуда взявшегося стола в роскошном зале, неуместном в этом подземелье. Кстати, граф чего-то подобного тоже ожидал. Посчитал, что и ничего не взять — попасться в хитроумную ловушку (кто поймет логику испытующего его?)
   и подкрепил силы самым скромным из того, что было на столе.
   Его радостно удивляло, что ничего из расставленных капканов для него не было совсем уж внове — деталями, конечно, разнились. Или все опасности неведомый противник готовил, заглянув в душу графа (что очень сомнительно, ибо он почувствовал бы), или граф на своем жизненном пути повидал столько, что ничего нового уже и не придумаешь. В таком случае действительно — орден, посылая его на различные, иной раз бессмысленные задания, готовил его именно к этой, священной, миссии.
   И Пятый… то есть теперь уже Третий… Блистательный Эксперт не подведет надежды тайных братьев!
   Роберт посчитал, что на сегодня прошел достаточно далеко и решил устроиться кимарнуть хоть несколько часов.
   В подавляющей тишине он услышал женский голос зовущий его к себе. Слов было не разобрать.
   Это наверняка была новая опасность.
   Но и отдыхать при невыясненной угрозе нельзя. Граф вновь двинулся вперед…
   Туннель вывел его на огороженную площадку под открытым небом — после мрака солнечный свет едва не ослепил его. Огороженная овальная площадка напоминала те, на каких проходили рыцарские поединки в родной Арситании, только не было зрителей, знамена и цветы не украшали барьер и не гремели трубы.
   Впрочем, здесь граф ошибся. В тени навеса стоял… Блекгарт, положив левую руку на плечо какой-то девчушке в белом платьице. Это было настолько невозможно, что… Граф понимал, что это — призрак, не его сын во плоти и крови, но никак не мог взять в толк зачем и кому это могло понадобиться. Времени как следует поразмыслить об этом не было.
   В центре арены стояла женщина, ее золотистые волосы, казалось, светились в солнечных лучах. Это была женщина, симпатичная, и даже красивая. Граф видел женщин гораздо более красивых.
   «Не щедр на приманку создатель очередной ловушки, — усмехнулся Роберт, — мог что получше предложить!»
   И тут же он понял, что перед ним не морок для его погибели, что он дошел!
   На среднем пальце левой руки незнакомки был перстенек и орлиное зрение рыцаря ордена без имени мгновенно различило на нем крохотный глазик в многограннике.
   Символ, который стоял пред мысленным взором все длительное путешествие к морю, символ, который он видел в магическом окне там, в подземелье чужинцев. Символ, означающий, что граф дошел. Или почти дошел.
   Но обладательница перстня не должна даже догадываться о том, что он о чем-то догадывается. И Роберт совершенно спокойным голосом спросил:
   — Кто ты?
   — Я — Астазия, хозяйка Острова Снов, граф Роберт Астурский. Ты пришел убить меня?
   — Нет.
   — Ты пришел добиться моей любви?
   — Нет.
   Легко и приятно говорить правду.
   — Ты пришел уничтожить мой остров?
   — Нет. Я не кровожадное чудовище, как ты думаешь.
   — Ты можешь быть посланником кровожадных чудовищ, — совершенно спокойно парировала она. — Зачем ты пришел? Тебе нужны сокровища, слава, любовь?
   — Нет.
   Она молча смотрела на него, словно не могла больше представить причин его появления здесь.
   — Ты — самоубийца? — наконец спросила она.
   — Нет. Я пришел просить тебя о помощи.
   — Она тебе нужна?
   — Иначе бы я здесь не стоял.
   Роберта начинал раздражать странный разговор. Он так и стоял с обнаженным мечом в руках, на клинке которого засохла кровь поверженных тварей.
   — Какая помощь тебе потребовалась?
   Роберт снял с груди амулет.
   — Это твой медальон?
   Она даже не посмотрела на чудесный талисман, ответила, все так же глядя ему в глаза:
   — Да.
   — У моего друга — второй. Они потеряли силу. Друг, который мне дороже самого себя, сейчас в облике рыбы. Только ты можешь вдохнуть силу в его амулет и вернуть ему прежний облик. Ты можешь мне помочь?
   — Да.
   — Что от меня потребуешь за это?
   Она легким движением головы показала за спину.
   — Победишь моего рыцаря, твой друг будет спасен.
   — Я готов.
   — Ты не потребуешь времени на отдых? — иронически спросила она.
   — Я готов.
   — Но если он убьет тебя, твой друг так и останется рыбой на всю жизнь.
   — Я готов, — проговорил граф, считая спор бессмысленным и не понимая, чего она тянет.
   Рыцарь, темная громада которого едва различалась в воротах, противоположных тем из которых вышел сам граф, сделал шаг вперед.
   — Твой друг уже в человеческом облике, — вдруг сказала Астазия. — Ты не хочешь вернуться?
   — Я готов к поединку, — произнес граф, лихорадочно соображая, как же теперь поступить — ее слова были полная неожиданность для него. Собственно, ни он, ни кто-либо из ордена, имени не имеющего, ни тем более никто из сопровождающих его на остров, понятия не имели, что может графа ожидать и никаких заготовленных планов действия не было и быть не могло…
   — Значит, не эта причина привела тебя сюда? — спросила хозяйка острова. — Вернее, не только эта?
   — Думай, что хочешь.
   — Если бы ты появился здесь на десять лет раньше, ты погиб бы едва переступив вход в пещеру, — заметила она.
   — Почему?
   — Тогда мне не нужен был отец дочери. Сейчас — нужен. Им будешь ты. Ты мне понравился, ты подтвердил свое право. Так будет. Иначе ты не уйдешь отсюда.
   Согласен?
   — Да. Но ты мне не нравишься. И… у меня не было женщин, после кончины моей супруги.
   — Это не имеет значения, — ответила она и сделала шаг в сторону. — Убей его или погибни. Тогда твое место займет твой сын, он мне тоже понравился.
   Разговор был окончен, последний противник приближался к центру арены, его лица пока было не разглядеть из-за бьющих в лицо солнечных лучей («Надо будет сразу поменять позиция, — на подсознательном уровне отметил Роберт»).
   — Постой, последний вопрос, — остановил он ее.
   — Да?
   — Мой сын тоже вынужден будет драться на этой арене, если погибну я?
   — Да.
   — Я не погибну.
   — Это будет самый трудный бой в твоей жизни, граф Роберт Астурский, — торжественно произнесла волшебница. — Ты будешь сражаться с самим собой!
   Рыцарь приблизился. Граф узнал в нем черты, которые изредка видел в зеркале.
   Одно дело — в зеркале и совсем другое: наблюдать другого такого же человека воочию, его движения кажутся жалкой пародией на твои собственный и весь его облик вызывает брезгливое отвращение.
   — Даже если б я не хотела этого боя, — чуть отойдя в сторону, добавила Астазия, — я не в силах помешать ему. Он появился здесь в тот миг, когда ты перешел запретный порог. Один из вас должен умереть. Если ты решишь скрыться в большом мире, он погонится за тобой, граф Роберт. А от себя не убежишь.
   — Я готов, — усмехнулся ей в ответ прославленный рыцарь.
   И в следующее мгновение он забыл о ее присутствии — для него перестало существовать все, кроме противника.
   Он готовился скрестить оружие с врагом, который был точной его копией.
   Но если волшебница-затворница полагала поразить его и смутить, то она ошиблась.
   Граф уже сражался с собственным двойником. И даже не единожды — в первый раз совсем молодым, еще в период до вступления в орден, имени не имеющего, Роберт схватился со своим двойником, насланным владычицей полированного озера в Южных лесах; и около десятка лет назад ему пришлось вступить в бой с порождением магического зеркала в Черном замке. Оба раза бои были тяжелыми, и сейчас граф не рассчитывал на легкую победу. Но знал, что победу одержит.
   Блекгарт что-то крикнул ему издали, но звук лишь долетел до отца, потеряв по пути весь смысл.
   Какой контраст они представляли сейчас со стороны — один с голым торсом, весь в грязи и крови, со спутанными волосами и многодневной щетиной, а против него причесанный и выбритый, в чистых одеждах рыцарь. Впрочем, те, кто мог их сейчас видеть (то есть его родной сын и сама Астазия), отлично разбирались в создавшейся ситуации.
   Граф понимал, что двойник ни в чем ему не уступает, ведет бой так же, но и имеет те же привычки, те же слабые места. Они скрестили мечи и посмотрели друг другу в глаза. Во взгляде врага не отразилось ничего — ни ненависти, ни ярости, спокойные глаза убийцы. Как у самого Роберта.
   Граф отступил после первого пробного размена ударами. Отступил неожиданно — он никогда так не поступал в схватке, он старался подавить врага напором. И знал, что именно так сейчас поступит враг.
   Когда двойник бросился вперед, Роберт парировал удар и отшагнул, нанеся быстрый выпад — совершенно не опасный, лишь бы дотянуться клинком до любого места противника. И он царапнул его по плечу. На новеньком камзоле противника появилось алое едва заметное пятнышко.
   У себя в плече боли граф не почувствовал. Значит, самое страшное опасение не подтвердилось — нанося двойнику раны, тому, из черного зеркала, он получал такие же раны сам. Здесь все гораздо проще!
   Что ж, бой — честный и открытый, до победы. Он ждал этого дня так долго!

Эпизод двенадцатый

   Коридор кончился и они вышли на какую-то трибуну. Гербы на знаменах были незнакомыми, да и цвета тоже.
   — Садись, — сказала девчушка, — твой отец сейчас подойдет.
   В центре ристалища стояла женщина с такими же светлыми, как у его спутницы волосами.
   — Это твоя мать, волшебница Астазия? — спросил Блекгарт. — Отцу придется сражаться с женщиной?
   — А он не сражается с женщинами? — иронически спросила она.
   — Нет. Если…
   — Если что?
   — Если, конечно, другого выхода нет, то…
   — Не беспокойся, твой отец будет сражаться с рыцарем. Садись. Предупреждаю — не смей перелезать через барьер. Отцу ты все равно не поможешь, а тогда тебе придется сражаться самому.
   — Я не боюсь.
   — Очень хочется подраться на смерть? — захихикала она.
   — А почему нет? — вспыхнул Блекгарт. — Меч ржавеет в ножнах, — произнес он любимую поговорку отца. — Я — рыцарь и должен сражаться….
   — Смотри, — перебила она, — вон твой отец! — И добавила: — А через барьер все равно не прыгай, меня подведешь…
   — Хорошо, слово рыцаря, — кивнул Блекгарт.
   Отец был грязным и выглядел усталым, что неудивительно после стольких дней блужданий по проклятым коридорам. «Испытание на…» Блекгарт сглотнул комок в горле. Прошел бы он тем же путем, что отец? Должен! Но вот прошел бы…
   Отец говорил с женщиной в центре, хозяйкой острова. Они говорили тихо, но слова отчетливо доносились до Блекгарта.
   Но где же тот «самый сильный и отважный рыцарь»с которым должен сразиться в последнем поединке отец? Блекгарт знал цену этого поединка, знал почему так стремится отец вперед…
   Самое отвратительное, это сидеть на трибуне, когда решается судьба мира. Когда твой меч остер, а рука крепка, а ты — бессловесный зритель. То есть кричать-то ты можешь сколько угодно, да толку от этого никакого.
   И наконец, Блекгарт увидел противника. И набрал полную грудь воздуха, чтобы не выкрикнуть от удивления какую-нибудь глупость. Против отца, восемнадцать дней проведшего в сплошных схватках и испытаниях, выходил тоже отец, только в своем обычном виде, полный сил и уверенности в себе…
   Блекгарт тут же понял — что этот второй отец был просто порождением магических сил острова. И тут же оценил по достоинству фразу девочки о самом сильном и отважном рыцаре. Но исход поединка был непредсказуем. Во всяком случае, Блекгарт испугался. Не за себя, за отца.
   Гермонда, супруга наследника старейшины старейшин Орнейских островов, устроила трагедию для себя одной, не делясь тем, о чем только и думает, ни с фрейлинами, ни с кем-либо еще — да и с кем? Не мужу же рассказывать, что ее помысли только о графе Астурском. Она всерьез вбила себе в голову, что полюбила этого вечно хмурого воина. Она поняла это тогда, когда переживала за графа во время его поединка с тем наглым орнеем, оказавшимся к тому же черным магом. Ну и что, что граф Роберт много старше ее? Ну и что, что он насмехался над ней? Ну и что, что она замужем? Для настоящей любви не существует преград!
   Есть существа для которых страдание — само наслаждение. Гермонда никогда не задумывалась на эту тему. Но как сладостно замирает сердце при мысли, что ее герой рискует жизнью, а она здесь, почти рядом с ним и думает только о нем.
   Узнай граф об этих мыслях своей недавней подопечной сказал бы лишь, что зря во время не пороли, чтобы мысли набекрень не пошли, как сейчас, и что хорошая взбучка никогда не повредит…
   Айвар все время проводил либо у костра, потягивая пиво с простыми рыцарями, либо на борту флагманского корабля у верховного жреца, порой оставаясь там до самой зари. Нельзя сказать, чтобы он совсем не уделял внимания молодой жене — по его меркам, так более чем — но Гермонде этого было мало. Ее пылкой сердце мечтало о страсти всепожирающей. И Айвар не подошел для роли предмета подобной страсти.
   Она каждый день считала своим долгом самолично ходить к пещере, над которой красовалась ужасная надпись.
   В этот день она сорвалась почти без повода и наорала на своих фрейлин, что они бестолковые беспутницы, у которых лишь мужики на уме, дурехи, не умеющие волосы уложить и вообще. Не они были были причиной ее гнева, но гнев вышел натуральным — припомнились все мелочи.
   Не разговаривая ни с кем, она, наконец, отправилась на ежедневную прогулку к пещере. Ее личные охранники подошли к караульным, зная, что их госпожа будет долго стоять у входа; фрейлины тоже держались поодаль.
   Но Гермонда успела заметить ушедшего вдоль стены Блекгарта и решила пойти следом. Ей вдруг захотелось поговорить с сыном графа честно и по душам, хоть с кем-то поделиться своими чувствами.
   Хоть Блекгарт и шел не спеша, Гермонда продвигалась в своем пышном платье, не приспособленном для лесных прогулок, еще медленнее.
   Какого же было ее удивление, когда она услышала вдали, там, куда ушел юный рыцарь женский голосок! Оказывается-то, этот Блекгарт не так прост и скромен, как хочет всем казаться! И не настолько сильна его любовь к этой дурехе Инессе, если он завел интрижку с кем-то из ее фрейлин или, паче того, из служанок.
   Ответ на этот вопрос затмил сейчас по важности все остальное и Гермонда старалась красться осторожно, почти не производя шума. Это получалась не то, чтобы очень хорошо, но она старалась. В конце концов, ее же не заметили!
   Она с замиранием сердца слушала разговор Блекгарта с его еще не рожденной сестрой. Разочарование, что не удалось вывести на яркий свет шашни Блекгарта мгновенно улетучились — она первой (вместе с Блекгартом, правда) могла узнать новое о судьбе графа Роберта! В отличие от юного рыцаря ее абсолютно не удивило, что нерожденная девочка может говорить и есть груши, которые здесь не растут.
   Гермонда просто приняла это за данность и не задумывалась об этом — ее интересовало, что она скажет, а не то, откуда она взялась.
   Когда Блекгарт со своей странной спутницей скрылись в невесть как образовавшемся проходе в монолите скалы, она сломала в руках от досады веточку, что не сможет пойти за ними.
   Но проход не закрылся. Прошла минута, две, сколько-то… И Гермонда решилась…
   Бой был напряженным, очень тяжелым и совершенно не зрелищным. И очень-очень долгим.
   Роберт отлично понимал, что противник свежее его, но никакой усталости не чувствовал. Просто с собой бороться хуже некуда. Все твои слабые и сильные стороны противник знает не хуже твоего, и любой твой нестандартный прием, ставивший в тупик многих бывалых бойцов, парируется на раз. Правда и отбивать подобные удары тоже не так сложно, зная куда пойдет вражеский клинок в следующую секунду.
   Надеяться можно только на ошибку и гадать, где бы ты ее сам совершил… Еще, к тому же, надо ее не совершить, чтобы не воспользовался противник…
   Но тогда, в Черном замке, было гораздо хуже, поскольку любая рана у врага тут же появлялась на собственном теле, доставляя боль и уменьшая силы. Тогда он не знал, что и делать, а решение оказалось проще простого — он убрал меч и поднял вверх руки. Противник сделал то же самое и убрался в свое проклятое зеркало…
   Давно это было, теперь даже Тень не расскажет.
   Вот он один, почти голый, но с мечом. Один на один перед последним рубежом. Все лучшее — там за спиной. Погибшие друзья, соратники, оруженосцы. Погибшие сыновья. Погибший Тень — последняя утрата. И только Блекгарт смотрит на него, уже одним этим поддерживая. И где-то в безумной дали, в неприступной цитадели, о нем думают Блистательные Эксперты ордена, имени не имеющего. Он — их последняя надежда.
   У его врага не было того, что можно потерять.
   Граф прошел вперед и тут же пропустил удар на противоходе. Он сумел чуть уйти, меч врага не задел жизненно важные органы, но рана оказалась не из легких.
   Обычно в любой другой схватке он бы сделал шаг назад и попытался бы успокоиться, держа врага в поле зрения. Но сейчас был не обычный бой, а бой с самим собой!
   Все это мелькнуло так быстро, что невозможно было бы за это время произнести и звук, не то, что фразу, и граф бросился вперед, потому что тот, второй, этого не ожидал.
   Тот, второй, сумел отразить первый удар, но Роберт, забыв о правилах ведения боя, наносил удары подряд, словно рубил дерево и не заботился о том, куда полетят щепки.
   У его двойника не было того, что можно потерять, у него не было ничего — ни прошлого, ни будущего. Это было колдовское животное, порождение сил таинственного острова, наделенное его опытом ведения боя, его силой, его телом, его навыками. Но не его душой! Не его воспоминаниями! Не его сердцем!
   Роберт пропустил еще несколько ударов, но на каждый нанесенный удар враг получил по три.
   И когда ноги у врага подкосились и он рухнул на песок, Роберт по инерции нанес удар по воздуху — меч, просвистев по дуге, вонзился прямо в грудь упавшему.
   Граф рухнул рядом с поверженным, понимая, что это победа.
   Последняя ли на его пути к цели?
   Он услышал легкую поступь хозяйки острова и встал на колено, чтобы встретить ее, как положено победителю.
   — Все, — сказала девчушка. — Ты все видел. Нам нужно уходить. Поторопись.
   — Куда? — спросил Блекгарт.
   Он все еще был там, на ристалище, переживая в памяти перипетии только что завершившего боя.
   — Ты не должен был здесь находиться. Поспешим!
   Она схватила его за руку и потащила назад, в проход.
   Блекгарт кинул последний взгляд на поле боя — его отец поднимался.
   Девчушка бежала впереди, так быстро, словно за ними гналось стадо драконов.
   Блекгарт едва поспевал за ней.
   И, наконец, они оказались в лесу, у уже знакомого камня.
   — Прощай, мой брат, — улыбнулась она ему на прощанье. — Вряд ли после моего рождения я буду помнить о тебе, но ты — не забывай!
   Блекгарт не успел ничего сказать, как девочка просто исчезла, а стены скалы тихо, без всякого громы, сошлись вместе, и ничто не напоминало о том, что мгновение назад здесь был проход.
   Блекгарт подошел к камню, сел и вновь закрыл лицо руками.
   Уж не померещилось ли ему все это?
   Надо успокоить бешеное биение сердца…
   Не сошел ли он с ума от постоянной тревоги за отца? Не привиделось ли ему желаемое, как действительное?
   Простая, как клинок меча мысль пришла ему в голову — что же он здесь сидит? Все ведь так легко проверить! Если все это — правда, значит, свободен вход в пещеру.
   Он вскочил и побежал, ломая кусты.
   А если — неправда?
   Тогда, войдя в запретный вход, он погибнет — глупо и бесполезно…
   О, рыцарь Найжел! Если ему сказать, что он может обратиться в человека и он обратится, то все, до последнего движения, было в действительности!
   Блекгарт резко развернулся и, едва разбирая дорогу, побежал к побережью.

Эпизод тринадцатый

   — Ты победил, — сказала Астазия. — Не вставай, прими свою награду.
   — Мне… не нужна… награда, — произнес Роберт и фраза у него получилось слегка прерывистой, он еще не сумел восстановить дыхание. Да и свежие раны не давали забыть о себе.
   — Ты не хочешь самую красивую женщину в мире? — на ее лице не было ни тени ни улыбки, ни удивления.
   — Все, что я хочу — это глоток доброго вина, — усмехнулся граф.
   Он не собирался разубеждать ее, что видел женщин и покрасивее. Свою собственную супругу, вечная ей память, например.
   — Значит, считай, что тебе предстоит еще один поединок, — холодно произнесла она. И добавила: — Мне нужна дочь. Ты подходишь для этого. Иначе, ты умрешь здесь и сейчас.
   — Но мне надо привести себя в порядок…. — попытался сопротивляться граф, хотя уже понимал, что если что-то взбрело хозяйке острова в голову, она не отступится.
   — Не надо, — ответила она. — Ты всегда готов к бою.
   Графа словно невидимая рука великана ласково уложила на землю. Боль от ран как-то сразу отступила, удалилась в небытие, он почувствовал необычный прилив сил, словно выпил кубок любимого вина.
   Астазия скинула одежды — одним ловким движением, словно листва опала со стройного дерева.
   Возможно, она была даже очень хороша, Роберт не считал себя в этом деле знатоком и ценителем. Он сделал попытку подняться, и вдруг понял, что не может пошевелиться — магическая сила сковала его. Такое, пришло вдруг ему на ум, с ним тоже уже случалось, когда он схлестнулся с ситбиллским магом. Ничего принципиально нового он на этом столь таинственном и легендарном острове, о котором ходит столько невероятных слухов, он пока не увидел.
   — Побойся того, чему ты веришь! — только и нашел граф силы в последний раз не отвертеться, а отсрочить неизбежное. — Мой сын же смотрит!
   — Он давно уже вне скал — торопится возвестить твоих спутников о победе!
   Она смотрела ему в глаза. Ее глаза были того же цвета, что и небеса над головой, точь-в-точь.
   Она быстро освободила его от одежд — не без помощи магии. Прикоснулась к тому, что должно было сыграть главную роль в предстоящем действе, убедилась, что все как и должно быть, и уселась на графа.
   Он от бессилия как-то помешать происходящему закрыл глаза.
   — Да видит моя супруга, что я верен ей даже сейчас, — произнес он. — Никогда бы раньше не подумал, что графа Роберта кто-то может изнасиловать1 Ему, собственно, неважно было: может ли увидеть его дух покойный жены, и существует ли загробная жизнь вообще. Верность ей он соблюдал ради клятвы ордену, имени не имеющему. И думал сейчас: простят ли ему братья? Даже если нет, даже если его приговорят к смерти за нарушение клятвы, он должен пройти свой путь до конца.