Страница:
С тяжелым сердцем граф отправился искать шатер принцессы.
Везде слышались говоры орнеев и слова его родной речи, но для общения хватало нескольких фраз на обоих языках: «Выпьем за вашего государя!»и «Уважаю!». О дневном событии уже было десятирижды переговорено, вино лилось рекой по случаю счастливого минования жуткой беды. О причинах происшедшего, разумеется, мало кто задумывался. А ведь без причины даже ворона не каркнет — кому как не графу Роберту этого не знать?
Два пылающих факела освещали королевский герб над роскошным шатром, где запросто уместились бы на ночлег две дюжины человек. У опущенного полога стояли четверо пикенеров.
— Доложи, обо мне ее высочеству, — процедил граф одному из них.
Он пожалел, что вернул слуге флягу с вином. Хотя — приличия, они и в Орнеях приличия, будь они не ладны! Ее высочество! Возомнившая о себе толстуха с веснушками на лице, которой не надоедает слушать, как она прекрасна…
Из шатра вышел Блекгарт, нижняя губа его была поджата — то ли от злости, то ли от досады.
— Ее высочество принцесса Гермонда ждет его сиятельство графа Астурского, — возвестил вышедший вслед за ним стражник.
— Отец! — воскликнул Блекгарт. — Я…
— Что еще? — устало спросил граф. — И что ты делал в шатре принцессы?
— Принцесса позвала меня, чтобы я рассказал ей о сегодняшнем происшествии, а сама… Я думал, что соберутся все фрейлины, но в шатре нет даже ее духовника!
Она ни о чем даже не спрашивала меня. Она обнимала меня, сперва будто сожалея о моих ранах, которые совершенно пустяшны, что я ей и сказал. А потом она потребовала, чтобы я ее поцеловал. Я…
Граф спокойно смотрел на него, ожидая продолжения. В свете факелов его лицо казалось безжалостным, огромная фигура, словно скала нависала над молодым человеком.
— Вчера она мне сказала, что вы любите друг друга, — нарочито спокойным голосом сообщил граф.
— Отец! — от удивления и негодования юноша чуть не задохнулся. — Я… Никогда не говорил ей ничего подобного! Я даже почти никогда не смотрел на нее! Я люблю Инессу, я же сказал вам сегодня. Клянусь в этом могилой моей матери!
Граф никогда не слышал от сына подобной клятвы и прекрасно знал, как тот любил свою мать.
— Ты уже познал женщину? — строго спросил граф.
Вот же, выбрал время для такого разговора. Надо было днем обо всем этом переговорить, а еще лучше — много дней назад, если не лет. Сейчас уже воспитывать поздно. Но мог ли граф предполагать, что его единственным наследником станется младшенький, которого покойная жена столь старательно готовила в священнослужители?
— Да, познал. — Блекгарт чистым взглядом посмотрел в лицо отцу. — Давно… с гулящей девкой, еще там в Арситании. За плату. Когда был оруженосцем у барона…
И потом тоже…
— А с Инессой ты?..
— Отец! — вспыхнув, непочтительно прервал юноша графа на полуслове. — Как вы могли подумать такое? Я хочу, чтобы она была моей женой!
Граф вздохнул. Он знал, что сын сейчас с ним искренен. Ему не нравилась идиотская сережка в ухе сына, он считал, что выделяться из общей массы рыцарей надо не побрякушками, а мужеством и умом. Хотя сын сегодня его не опозорил. А до сережки — так все юнцы сейчас повтыкали себе, некоторые даже браслеты и ожерелья, чуть ли не из материнских ларцов, понадевали. Графа хоть и раздражала эта мода, но сыну он ничего по этому поводу не говорил. И не скажет.
— Хорошо, иди, — произнес Роберт как можно более ласковым голосом. — Завтра поговорим.
Юноша сглотнул набежавший в горле ком, молча кивнул и повернулся.
— Будь сегодня в своем шатре, — добавил ему в след Роберт. — Или, лучше, найди себе товарищей среди орнейских рыцарей.
— Отец, — снова повернулся Блекгарт. — Я сегодня встретился с тем, которого… вернее кукле которого в битве снес мечом полчерепа, а он, чуть не ослепил меня. Я не могу теперь подойти к нему, хотя и понимаю, что…
— Что ж, слушай приказ, сынок, — улыбнулся граф. — Сейчас найдешь этого самого орнея, расскажешь ему об этом и вы вместе выпьете вина.
— А если он почтет случившееся за оскорбление?
— В таком случае поступишь, как повелевает рыцарская честь.
— То есть? — не понял юноша.
— Убьешь его в честном поединке, — равнодушно сказал граф и повернулся ко входу в шатер принцессы, показывая, что разговор окончен.
Из мрака ночи словно привидение появился Тень Блекгарта и двинулся за ним.
Последние слова графа явно привели его в боевую готовность смотреть во все глаза.
— Ее высочество ждет вас, граф Роберт Астурский! — напыщенно повторил стражник и смутился под пристальным взором графа.
Другой пикенер почтительно приподнял полог. Граф чему-то усмехнулся, хотя вряд ли на душе у него было так уж весело, и уверенно шагнул в шатер. Он знал, что его Тень не осмелится войти следом (да этого и не требовалось), но будет чутко вслушиваться, что происходит за матерчатой стенкой.
Две широкие чаши на высоких держаках, в которых горело специальное благоуханное масло, освещали принцессу, стоящую посреди круглого шатра с высоко поднятой головой.
Даже если отрешиться от чувств, которые испытывал граф к этой капризной девчонке, принцессу Гермонду никак нельзя было назвать очень красивой. Не в деда уродилась, нет. Она была миловидной и, может быть, даже привлекательной, но не красивой — вздернутый носик, веснушчатое лицо, не по шестнадцати годкам тяжелые груди, да и бедра огромные, как у женщин кочевников. Не королевской стати, увы.
Но гонору на четырех королев хватит.
— Я слушаю вас, ваше высочество, — не хмыкнул, как желалось, а склонился в почтительном поклоне граф.
Она молчала довольно длительное время, затем соблаговолила произнести:
— Вы ничего не хотите мне сообщить?
— О чем именно, ваше высочество? — стараясь быть хладнокровно-вежливым спросил граф Астурский.
— О происшедшем сегодня на дороге.
— А что произошло? — наигранно наивно спросил граф.
— Меня чуть не похитили! — едва сдерживая гнев, воскликнула принцесса. — Мне угрожала смертельная опасность!
— Да кто вам это сказал? — рассмеялся граф. — С вашей головы волосок не упадет, пока вы под моей защитой.
— А если вы погибнете? Я знаю, сегодня какие-то колдуны пытались магическим обманом выдать себя за орнеев и…
— Не думайте об этом, ваше высочество, — как можно более пренебрежительным тоном произнес Роберт. — Ведь не для того, чтобы я рассказывал вам о незначительной стычке, вы оторвали меня от важных дел?
— Важные дела — это пить вино? — скривилась принцесса. — Я знаю, вы в день выпиваете чуть ли не с полдюжины фляг.
— Не спрашивайте: пьет ли он? Спрашивайте: каков он во хмелю, — усмехнулся граф. — Я же ничего не говорю по поводу того, что вы дважды в день меняете платья. Это в походе-то, среди безлюдных гор! Перед кем вы здесь красуетесь? И так ли должна вести себя принцесса, невеста будущего старейшины орнеев?
— Не вам указывать мне, как я должна вести себя! — взвизгнула Гермонда. — Вы должны подчиняться моим словам!
— Должен вас огорчить, но это не так, — сделал ироническое изображение поклона граф. Он осмотрелся, уселся на стоящий у стены, в тени, огромный сундук, и закинул ногу на ногу. — Я подчиняюсь только королю Асидору, и то если сам того пожелаю.
— Да как вы говорите со мной?! Во мне течет королевская кровь! Встаньте немедленно!
— Во мне, знаете ли, тоже течет кровь королей, — спокойно проговорил граф. — Мой дед был родным братом вашего прадеда, если вы до сих пор этого не знали. И здесь, в Орнеях, я — полномочный посол, то есть, представляю его величество короля Асидора II. Для всех. Для вас — тоже. — Граф встал. — Если это все, о чем вы хотели со мной поговорить, то мне лучше откланяться. У меня очень много дел.
Она хотела сказать ему что-то язвительное, но сдержалась.
— Простите меня, граф Роберт, — сменила она гнев на милость, — я погорячилась. Я знаю, что пока вы охраняете меня, со мной ничего не случится.
Совсем не об этом мне хотелось бы поговорить с вами.
О, если бы рыцарь защищал свое высокое звание только на поле брани! Насколько бы ему было проще и спокойнее жить.
— Я слушаю вас, ваше высочество.
— Я не хочу выходить замуж за орнейского принца. Я люблю вашего сына и мы хотим пожениться!
— Мой сын не любит вас, — спокойно ответил граф. — Он сегодня просил меня благословить его брак с дочерью барона Барока.
— Инессой?! — чуть не задохнулась от возмущения принцесса.
Она буквально упала в стоящее за ней походное кресло, положила руку на подлокотник и, уткнувшись в нее лицом, заплакала:
— Никто, никто меня не любит! Это вы заставляете его жениться на этой тощей дуре, вы!
Ее плечи и спина тряслись в свете факелов. Графу безумно захотелось сделать большой глоток вина. А лучше — два.
— Мой сын сам попросил ее руки, — почему-то стал оправдываться он. Терпеть не мог женских слез. Но тут же озлился на себя и сказал, что было на душе: — Но если б он хоть намеком дал мне понять, что испытывает к вам какие-то чувства, кроме тех, что должен испытывать, как к принцессе, внучке нашего короля, я тут же всадил бы ему в сердце меч. Я обещал королю доставить вас к старейшине орнеев в жены его сыну, и я сдержу свое слово.
— Но ведь бывает же все, я слышала ваши слова! — не поднимая головы, прорыдала принцесса. — Сами говорите: все может быть.
— Еще ни разу солнце не всходило на западе. Еще ни разу я не нарушал данного слова.
— И вы… И вы убили бы из-за этого своего единственного наследника?! — озаренная неожиданной мыслью подняла голову Гермонда. — Вы обманываете меня!
— Нет, — твердо произнес граф, словно мечом отрубил. Этому «нет» невозможно было не верить. — Я действительно без колебаний сделал бы это. Возможно, потом, я не смог бы жить, но сперва я так или иначе доставил бы вас в Иркэн.
— Ну так знайте, — принцесса выпрямилась в кресле и высоко подняла пухленький с ямочкой подбородок, — что я и ваш сын любим друг друга.
Слезы делали ее уродливой, ярость перекашивала губы, но она словно не понимала этого.
Граф молчал, через силу заставляя себя вежливо улыбаться.
— Да, мы любим друг друга так сильно, что договорились бежать, едва будем в одном дне пути от Иркэна! Да! Не смотрите на меня так! Он понравился мне еще дома, во дворце, когда вы явились за мной и когда я увидела его в первый раз. Он такой красивый, такой мужественный! А потом, на корабле, мы провели ночь любви, он целовал меня, ласкал… Ах, это была божественная ночь! Я буду принадлежать только ему, Фернанду…
— Моего сына зовут Блекгарт, — усмехнулся граф.
— Но ведь это ваш сын только что вышел от меня? — не смутилась принцесса.
— Конечно. Только вы заврались, ваше высочество. Никакой ночи любви у вас не было и быть не могло, поскольку, во-первых, мой сын тяжело страдал от морской болезни.
— Ради любви он превозмог себя! — напыщенно произнесла девушка.
— А во-вторых, — продолжил граф тем же насмешливо-почтительным тоном, — он плыл на другом корабле.
Принцесса довольно странно перенесла свой конфуз. Она поправила сбившуюся прядку рыжеватых волос и кокетливо улыбнулась.
— Да! — вдруг крикнула она и снова слезы потекли по ее глазам. — Да! Я обманывала вас, мне безразличен ваш сын, хотя он и пожирает меня все время глазами. Мне не нужен он! Мне нужны вы! Я люблю вас, граф Роберт. Люблю только вас, люблю безумно! Ради вас я готова пожертвовать всем — своей девичьей честью, своим будущим. Возьмите же меня, граф, любите меня!
Она встала и сделала шаг по направлению к нему. Глаза ее расширились, в них словно заиграло колдовское безумие вожделения. Она выхватила из складок одежды маленький изящный кинжальчик с золотой рукояткой (кстати, подарок самого графа Астурского, преподнесенный ей в начале путешествия) и резким движением разрезала ворот шелкового платья чуть ли не до пупка — тяжелые груди явились пред взором рыцаря.
— Берите же меня, граф, я вся ваша.
Роберт спокойно подошел к небольшому столику на котором стоял кувшин, понюхал что в нем налито, досадливо поморщился, почувствовав, что там просто вода, шагнул к принцессе и вылил ей содержимое сосуда на голову.
— Охладитесь, ваше высочество, — сказал он.
— О-о, я знаю, вы любите меня, — она сейчас напоминала собой зачаровывающую кобру, грудь ее, по которой бежали струйки прозрачной воды, вздымалась вверх-вниз в сумасшедшем темпе. — Ничто, ничто не остановит меня в любви к вам!
Берите же меня, делайте со мной, что хотите! Принцесса у ваших ног…
— Тень, а Тень, — не повышая голоса произнес граф. — Тут тебе работка посмотреть и запомнить.
— Что? — не поняла принцесса и уже не заплывшим вожделением взглядом, а просто удивленно посмотрела на графа. — Что вы такое говорите в эту блаженную минуту?
— Блаженная минута наступит когда я выйду отсюда. Во всяком случае — для меня, — усмехнулся граф и, обернувшись на шорох, увидел своего Теня. — А вот и ты.
Принцесса, вы можете повторить свое представление при свидетеле, чтобы все знали, что я отвечу вам.
— Вы — негодяй, граф, — бросив быстрый взгляд на Теня, произнесла принцесса.
— Сами соблазняли меня, безвинную, а когда я не устояла перед вашими домогательствами, вы пытаетесь опозорить меня!
— Тень, ты слышал наш предыдущий разговор? У вас же у всех прекрасный слух.
— Да, ваше сиятельство, — разлепил тонкие губы человек в серых одеждах. — Я стоял у самого полотна стены и слышал каждое слово.
— Надеюсь, это ты не укажешь в отчете, если я не буду настаивать. Интимное, как я помню, Тени не выдают, или не так?
— Меня не интересуют ваши чувства, меня интересуют лишь ваши поступки.
— Вот так, ваше высочество, — снова повернулся граф к принцессе. — Мы будем продолжать? Ах, только не надо больше рыданий, ваши слезы не произведут на меня должного впечатления. Я устал, у меня много дел. Пригласите своих фрейлин и готовьтесь ко сну. Советую вам, как посоветовал бы вам отец, выбросить всю эту блажь из головы и думать о предстоящем супружестве с наследником орнейского старейшины. Спокойной ночи, ваше высочество.
Он едва обозначил движением головы поклон и, не обращая внимания на судорожные всхлипывания Гермонды, вышел из шатра. Тень последовал за ним.
Граф мрачно прошагал к своему шатру. На камне, где совсем недавно сидел он сам, устроился Найжел с глиняной узорной бутылкой, которые лепят лишь орнейские мастера, в руке.
Роберт сел рядом. Орней хотел что-то сказать, но граф досадливо помотал головой.
Найжел протянул другу бутыль, тот поднес ее ко рту и сделал большой жадный глоток.
— Неприятности, Роберт? — после некоторой паузы спросил Найжел.
Он отлично говорил на арситанском, хотя и произносил гортанно «р»и более жестко гласные звуки, как и все орнеи.
— Пустяки, время и камни-то в песок превращает, а уж это… Так, ерунда, не бери в голову. Ночь какая чудесная, ни облачка, лишь половина луны.
— Да, как тогда в Адриании, над пропастью. Когда не знали, доживем ли до утра.
Граф усмехнулся этому воспоминанию.
— Помнишь еще…
— Я все помню, Роберт. У меня Теня нет, чтобы за мной записывать.
— Эй, Тень, хочешь орнейского вина попробовать? — крикнул в темноту граф. — Иди, кое-что вспомнить надо.
Человек в серых одеждах бесшумно (ну точно, как взаправдашняя тень) подошел к друзьям. Он взял протянутую бутылку, едва смочил губы, отдал обратно графу и молчаливо посмотрел на него, ожидая когда тот задаст вопрос.
— А вот интересно, — сказал граф, — ты все записываешь за мной, записываешь, а сам-то помнишь хоть что-нибудь? Например, что было в Адриании?
— В которое из вас путешествий? Их было четыре…
— В самый первый раз, если не ошибаюсь.
— Вы прибыли в Адрианию с рыцарем Найжелом по зову тамошнего короля, чтобы изловить в горах трехголовую птицу Лимакс, и он в награду за это обещал…
— А как мы над пропастью торчали, куда нас загнали варвары, ну которые все в полоску раскрашенные и с перьями в волосах, помнишь? — встрял Найжел. — Как мы сидели до рассвета, не смея высунуть голову из камней, чтобы не словить стрелу, а потом полдня спускались по отвесной стене. О-о, да ведь я только сейчас сообразил, что ты полз по этой стене с нами! Никогда не задумывался об этом.
Оруженосцы, слуги погибли, а ты — вот он, стоишь здесь, вино пьешь.
— Что интересует вас из этого эпизода? — бесстрастно спросил Тень.
— Помнишь, небо было точно такое же, как сейчас? — сказал граф. — И луна — точь-в-точь.
— Я не знаю, ваше сиятельство, мое дело — смотреть за вами, а не за погодой.
Но дождя не было точно, это я помню.
— Ладно, иди спать, — вздохнул граф. — Сегодня тебе уже смотреть будет не на что. Напьюсь со старым другом, повспоминаю…
— Может, вам еще понадобится что-то спросить у меня?
— Нет, ты соврать не дашь. А вспомнить с другом старую историю под доброе вино и ничего не приукрасить…
— Это, как женщину поцеловать и сразу уйти, — закончил Найжел.
Граф вспомнил искаженное гневом и слезами лицо Гермонды, и хорошее настроение исчезло как не бывало. Он вновь вздохнул и сделал очередной глоток. В бутылке оставалось совсем чуть, что заставило его сиятельство выругаться.
— Слуга! — крикнул он, — Вина нам! И принесите сюда стол и стулья. Разведите здесь костер. И ведь я еще не ел ничего за весь день. Будь все проклято! Сам о себе не позаботишься, никто не позаботится. Сейчас, Найжел, мы поужинаем с тобой у костра, как в старые добрые времена…
— А потом ляжем на сырой земле? Извини, Роберт, года не те. О другом думать надо.
— О чем же? — с интересом спросил граф Астурский.
Он зря ругался на слуг — как по мановению крыла чародейской птицы перед ними возникли деревянные козлы, на которые двое человек с трудом водрузили и закрепили тяжелую столешницу, а на ней тут же появились блюдо с запеченной дичиной, бокалы, фляги с вином, зелень и прочее. Несколько слуг уже разводили костер.
— О чем? — воскликнул Найжел. — Да о том, что произошло вчера вечером и сегодня днем. В моем отряде все на месте, до последней служанки. Значит, колодец отравили сонным зельем загодя. Мы выехали сразу после прибытия твоего гонца, на следующий день… Хотя… В общем-то, понятно — дорога единственная, а какой-нибудь маг налегке доскачет сюда за день, если не быстрее. Проклятье, почему все маги — злые и приносят только вред?! — в сердцах вскричал Найжел.
— Почему все злые? — усмехнулся Роберт. — Полно и добрых, сколько угодно.
Лечат людей, помогают урожаю поспеть побогаче, скот берегут. Только о добрых делах люди не много-то говорят, да и помнят не очень. Да и скольким людям может добрый чародей принести пользу? Поселку, городу? Все равно очень немногим. Но и черный маг не может принести зла сразу всем. Вредит отдельным людям. Но зло, в противоположность добру, всегда помнится. Поэтому о злых колдунах и говорят. К тому же, тебе, Найжел, нет нужды в помощи магов, вот и встречаешь на своем пути лишь тех, кто насылает на тебя магические каверзы. И даже это не так, помнишь хотя бы того маленького ворожея с идиотским оперенным шестом, что вытащил тебя из лап омутинника в Транквитании?
— Еще бы я забыл его, — усмехнулся Найжел. — Спас и ушел, ни спасиба не принял, ни подарка… А у меня потом три десятидневия бока в тех местах, где омутинник своими щупальцами держал, чирьями покрывались…
— А ведь он был не единственный маг, который нам когда-либо помогал.
— Но я не о том хотел поговорить с тобой, Роберт. Решим главное — а потом повспоминаем. Чего добивался тот, кто наслал на вас этих мороков и кому это нужно?
Граф пробарабанил пальцами по столу. Казалось, он знает ответ, но не хочет сейчас обсуждать этот вопрос.
— И почему, клинок мне в брюхо, нас не убили, а оставили валяться у дороги?
— На это-то как раз просто ответить, — усмехнулся граф Астурский. — Если бы вас убили, куклы не смогли бы удерживать ваш образ. Этот кукловод прекрасно понимал, что добиться целью можно только хитростью, колдовством. На прямое нападение вряд ли кто осмелился бы.
— Еще бы! — хмыкнул орней. — Но зачем кому-то понадобилась ваша принцесса?
Хотя догадаться можно. Старейшина клана тигра хотел… Что, Роберт?
Граф встал, увидев вышедшего из шатра Марваза. Тот немного пошатывался, в руке оруженосец держал небольшой бубен, позвонцы которого едва слышно звякнули.
— Извини, Найжел, — потянулся граф до хруста костей. — Мне нужно кое-что срочно сделать. Ты не уходи, жди меня. Пей вот вино, ешь.
Орней не заставил себя долго упрашивать и впился зубами в сочное мясо.
— Возвращайся скорей, — с набитым ртом сказал он вослед другу. — Я ж тебе не рассказал о том, что у меня теперь жены есть.
Граф Роберт подошел к маленькому оруженосцу. Тот закрыл глаза, показывая, что все в порядке и готово; от пережитого напряжения Марваз не мог говорить.
Граф распорядился, чтобы у шатра встала надежная охрана и не пропускала ни единой живой души, даже самого короля Асидора, если б он вдруг явился.
Марваз протянул хозяину склянку, граф поморщился и выпил горькую жидкость до дна, поскольку знал, что без этого никак не обойтись. Когда-то давно он пробовал запивать эту настоенную на равнинных травах гадость хмельным вином, но весь эффект пропадал сразу. Граф крякнул, отер губы и шагнул в шатер. Марваз вошел за ним и плотно запахнул полог, двое преданных графу воинов в боевом вооружении встали на стражу.
Шатер был полон светящегося плотного дыма, так что с трудом можно было разобрать что к чему. Если бы граф не выпил горького лекарства, сейчас бы, одурманенный, свалился бы без чувств. Он уже знал, как это бывает — ощущения не из приятных.
Роберт, ориентируясь больше по памяти да какому-то чутью, прошел в чародейском тумане к странному сооружению, представлявшему собой два кресла, между которыми на подставке находились две доски с полукруглыми выемками, образующими отверстие, и другими приспособлениями. Он сел в кресло, Марваз тут же слегка сдвинул две доски, обхватив шею графа. Затем надел на голову обруч, чтобы граф не мог пошевелить головой, и закрепил.
— Не туго, хозяин? — прочирикал чародей.
— Нормально, — отмахнулся граф. — Поторопись.
Марваз сорвал с лица неизменную повязку, уселся в кресло напротив графа, просунул голову с другой стороны досок, стянул их вплотную и проворно закрепил на своей голове такой же обруч.
Туман в центре шатра рассеялся, сбиваясь к стенкам, и граф встретился взглядом со своим оруженосцем.
Сколько раз граф смотрел на это уродливое, нечеловеческое лицо, и всегда испытывал отвращение. Родичей Марваза он убивал в юности — всех подряд, женщин, стариков, детей. На уничтожение, чтобы ни одного из их проклятого племени не осталось; трупы сжигались, а прах развевали по ветру. Марваз, быть может, последний. И когда его духовные повелители порекомендовали Марваза в оруженосцы, Роберт пытался отказаться.
Впрочем, если не смотреть на лицо, Марваз оказался вполне толковым помощником, а за долгие годы стал чем-то даже вроде преданного говорящего пса, научившись угадывать желания хозяина и охраняя его от напастей.
Граф усмехнулся, подумав, что даже его Тень не знает, что этот птице-человек не просто оруженосец. Вполне возможно, что никто даже не догадывается какого рода-племени Марваз. Скорее всего так и есть.
Граф смотрел на изогнутый клюв, жесткие и редкие волосины усов, словно обрубленный подбородок и тощие впалые щеки Марваза и опять пропустил момент, когда лицо чародея превратилось в лицо того, с кем он хотел говорить.
— Здравствуй, брат, — сказал Марваз (вернее, не Марваз, а человек, находящийся далеко отсюда, за несколько морей и стран). Даже голос был не Марваза — Марваз не мог выговаривать человеческие звуки. — Что случилось?
— Приветствую тебя, Второй Блистательный Эксперт, извини, что попросил разговора в неурочный час. Я, правда, ожидал видеть Первого…
— Не именуй меня по титулу, брат, ты сам — Блистательный Эксперт.
— Сейчас я — рыцарь, выполняющий задание.
— Первый Блистательный Эксперт плохо себя почувствовал и я решил откликнуться на твой неожиданный вызов… А вот и Первый подошел, он тебя видит и приветствует тебя, брат.
— Я также приветствую своего духовного повелителя, — граф не мог повернуть головы, да и не пытался — он бы все равно не увидел ничего дальше стола.
— Случилось нечто, меняющее наши планы, брат? — спросил собеседник, выражение его лица ничем не выражало беспокойства.
— Нет, напротив, — ответил Роберт. — Все идет очень хорошо. То есть сейчас-то еще пока никак не идет… — В голосе графа прорезались гневные нотки: — Я просил не помогать мне ни в чем! Эта дурацкая затея с грязевыми куклами может испортить все! Мне не сдержать пересудов, скоро об этом происшествии будут знать все. Погибли двое воинов, известный рыцарь получил тяжелые ранения…
— Меня не интересует сколько человек погибло, — сухо ответил один из глав могущественного ордена, о существовании которого знали очень немного людей, но который имел огромное влияние в мире, сажая и свергая королей и, даже, по собственному разумению распоряжаясь самой природой, перебрасывая воды с места на место, разрушая или возводя горы. — Я хочу знать, о чем ты говоришь, брат?
— О вашей дурацкой затее, которая…
Везде слышались говоры орнеев и слова его родной речи, но для общения хватало нескольких фраз на обоих языках: «Выпьем за вашего государя!»и «Уважаю!». О дневном событии уже было десятирижды переговорено, вино лилось рекой по случаю счастливого минования жуткой беды. О причинах происшедшего, разумеется, мало кто задумывался. А ведь без причины даже ворона не каркнет — кому как не графу Роберту этого не знать?
Два пылающих факела освещали королевский герб над роскошным шатром, где запросто уместились бы на ночлег две дюжины человек. У опущенного полога стояли четверо пикенеров.
— Доложи, обо мне ее высочеству, — процедил граф одному из них.
Он пожалел, что вернул слуге флягу с вином. Хотя — приличия, они и в Орнеях приличия, будь они не ладны! Ее высочество! Возомнившая о себе толстуха с веснушками на лице, которой не надоедает слушать, как она прекрасна…
Из шатра вышел Блекгарт, нижняя губа его была поджата — то ли от злости, то ли от досады.
— Ее высочество принцесса Гермонда ждет его сиятельство графа Астурского, — возвестил вышедший вслед за ним стражник.
— Отец! — воскликнул Блекгарт. — Я…
— Что еще? — устало спросил граф. — И что ты делал в шатре принцессы?
— Принцесса позвала меня, чтобы я рассказал ей о сегодняшнем происшествии, а сама… Я думал, что соберутся все фрейлины, но в шатре нет даже ее духовника!
Она ни о чем даже не спрашивала меня. Она обнимала меня, сперва будто сожалея о моих ранах, которые совершенно пустяшны, что я ей и сказал. А потом она потребовала, чтобы я ее поцеловал. Я…
Граф спокойно смотрел на него, ожидая продолжения. В свете факелов его лицо казалось безжалостным, огромная фигура, словно скала нависала над молодым человеком.
— Вчера она мне сказала, что вы любите друг друга, — нарочито спокойным голосом сообщил граф.
— Отец! — от удивления и негодования юноша чуть не задохнулся. — Я… Никогда не говорил ей ничего подобного! Я даже почти никогда не смотрел на нее! Я люблю Инессу, я же сказал вам сегодня. Клянусь в этом могилой моей матери!
Граф никогда не слышал от сына подобной клятвы и прекрасно знал, как тот любил свою мать.
— Ты уже познал женщину? — строго спросил граф.
Вот же, выбрал время для такого разговора. Надо было днем обо всем этом переговорить, а еще лучше — много дней назад, если не лет. Сейчас уже воспитывать поздно. Но мог ли граф предполагать, что его единственным наследником станется младшенький, которого покойная жена столь старательно готовила в священнослужители?
— Да, познал. — Блекгарт чистым взглядом посмотрел в лицо отцу. — Давно… с гулящей девкой, еще там в Арситании. За плату. Когда был оруженосцем у барона…
И потом тоже…
— А с Инессой ты?..
— Отец! — вспыхнув, непочтительно прервал юноша графа на полуслове. — Как вы могли подумать такое? Я хочу, чтобы она была моей женой!
Граф вздохнул. Он знал, что сын сейчас с ним искренен. Ему не нравилась идиотская сережка в ухе сына, он считал, что выделяться из общей массы рыцарей надо не побрякушками, а мужеством и умом. Хотя сын сегодня его не опозорил. А до сережки — так все юнцы сейчас повтыкали себе, некоторые даже браслеты и ожерелья, чуть ли не из материнских ларцов, понадевали. Графа хоть и раздражала эта мода, но сыну он ничего по этому поводу не говорил. И не скажет.
— Хорошо, иди, — произнес Роберт как можно более ласковым голосом. — Завтра поговорим.
Юноша сглотнул набежавший в горле ком, молча кивнул и повернулся.
— Будь сегодня в своем шатре, — добавил ему в след Роберт. — Или, лучше, найди себе товарищей среди орнейских рыцарей.
— Отец, — снова повернулся Блекгарт. — Я сегодня встретился с тем, которого… вернее кукле которого в битве снес мечом полчерепа, а он, чуть не ослепил меня. Я не могу теперь подойти к нему, хотя и понимаю, что…
— Что ж, слушай приказ, сынок, — улыбнулся граф. — Сейчас найдешь этого самого орнея, расскажешь ему об этом и вы вместе выпьете вина.
— А если он почтет случившееся за оскорбление?
— В таком случае поступишь, как повелевает рыцарская честь.
— То есть? — не понял юноша.
— Убьешь его в честном поединке, — равнодушно сказал граф и повернулся ко входу в шатер принцессы, показывая, что разговор окончен.
Из мрака ночи словно привидение появился Тень Блекгарта и двинулся за ним.
Последние слова графа явно привели его в боевую готовность смотреть во все глаза.
— Ее высочество ждет вас, граф Роберт Астурский! — напыщенно повторил стражник и смутился под пристальным взором графа.
Другой пикенер почтительно приподнял полог. Граф чему-то усмехнулся, хотя вряд ли на душе у него было так уж весело, и уверенно шагнул в шатер. Он знал, что его Тень не осмелится войти следом (да этого и не требовалось), но будет чутко вслушиваться, что происходит за матерчатой стенкой.
Две широкие чаши на высоких держаках, в которых горело специальное благоуханное масло, освещали принцессу, стоящую посреди круглого шатра с высоко поднятой головой.
Даже если отрешиться от чувств, которые испытывал граф к этой капризной девчонке, принцессу Гермонду никак нельзя было назвать очень красивой. Не в деда уродилась, нет. Она была миловидной и, может быть, даже привлекательной, но не красивой — вздернутый носик, веснушчатое лицо, не по шестнадцати годкам тяжелые груди, да и бедра огромные, как у женщин кочевников. Не королевской стати, увы.
Но гонору на четырех королев хватит.
— Я слушаю вас, ваше высочество, — не хмыкнул, как желалось, а склонился в почтительном поклоне граф.
Она молчала довольно длительное время, затем соблаговолила произнести:
— Вы ничего не хотите мне сообщить?
— О чем именно, ваше высочество? — стараясь быть хладнокровно-вежливым спросил граф Астурский.
— О происшедшем сегодня на дороге.
— А что произошло? — наигранно наивно спросил граф.
— Меня чуть не похитили! — едва сдерживая гнев, воскликнула принцесса. — Мне угрожала смертельная опасность!
— Да кто вам это сказал? — рассмеялся граф. — С вашей головы волосок не упадет, пока вы под моей защитой.
— А если вы погибнете? Я знаю, сегодня какие-то колдуны пытались магическим обманом выдать себя за орнеев и…
— Не думайте об этом, ваше высочество, — как можно более пренебрежительным тоном произнес Роберт. — Ведь не для того, чтобы я рассказывал вам о незначительной стычке, вы оторвали меня от важных дел?
— Важные дела — это пить вино? — скривилась принцесса. — Я знаю, вы в день выпиваете чуть ли не с полдюжины фляг.
— Не спрашивайте: пьет ли он? Спрашивайте: каков он во хмелю, — усмехнулся граф. — Я же ничего не говорю по поводу того, что вы дважды в день меняете платья. Это в походе-то, среди безлюдных гор! Перед кем вы здесь красуетесь? И так ли должна вести себя принцесса, невеста будущего старейшины орнеев?
— Не вам указывать мне, как я должна вести себя! — взвизгнула Гермонда. — Вы должны подчиняться моим словам!
— Должен вас огорчить, но это не так, — сделал ироническое изображение поклона граф. Он осмотрелся, уселся на стоящий у стены, в тени, огромный сундук, и закинул ногу на ногу. — Я подчиняюсь только королю Асидору, и то если сам того пожелаю.
— Да как вы говорите со мной?! Во мне течет королевская кровь! Встаньте немедленно!
— Во мне, знаете ли, тоже течет кровь королей, — спокойно проговорил граф. — Мой дед был родным братом вашего прадеда, если вы до сих пор этого не знали. И здесь, в Орнеях, я — полномочный посол, то есть, представляю его величество короля Асидора II. Для всех. Для вас — тоже. — Граф встал. — Если это все, о чем вы хотели со мной поговорить, то мне лучше откланяться. У меня очень много дел.
Она хотела сказать ему что-то язвительное, но сдержалась.
— Простите меня, граф Роберт, — сменила она гнев на милость, — я погорячилась. Я знаю, что пока вы охраняете меня, со мной ничего не случится.
Совсем не об этом мне хотелось бы поговорить с вами.
О, если бы рыцарь защищал свое высокое звание только на поле брани! Насколько бы ему было проще и спокойнее жить.
— Я слушаю вас, ваше высочество.
— Я не хочу выходить замуж за орнейского принца. Я люблю вашего сына и мы хотим пожениться!
— Мой сын не любит вас, — спокойно ответил граф. — Он сегодня просил меня благословить его брак с дочерью барона Барока.
— Инессой?! — чуть не задохнулась от возмущения принцесса.
Она буквально упала в стоящее за ней походное кресло, положила руку на подлокотник и, уткнувшись в нее лицом, заплакала:
— Никто, никто меня не любит! Это вы заставляете его жениться на этой тощей дуре, вы!
Ее плечи и спина тряслись в свете факелов. Графу безумно захотелось сделать большой глоток вина. А лучше — два.
— Мой сын сам попросил ее руки, — почему-то стал оправдываться он. Терпеть не мог женских слез. Но тут же озлился на себя и сказал, что было на душе: — Но если б он хоть намеком дал мне понять, что испытывает к вам какие-то чувства, кроме тех, что должен испытывать, как к принцессе, внучке нашего короля, я тут же всадил бы ему в сердце меч. Я обещал королю доставить вас к старейшине орнеев в жены его сыну, и я сдержу свое слово.
— Но ведь бывает же все, я слышала ваши слова! — не поднимая головы, прорыдала принцесса. — Сами говорите: все может быть.
— Еще ни разу солнце не всходило на западе. Еще ни разу я не нарушал данного слова.
— И вы… И вы убили бы из-за этого своего единственного наследника?! — озаренная неожиданной мыслью подняла голову Гермонда. — Вы обманываете меня!
— Нет, — твердо произнес граф, словно мечом отрубил. Этому «нет» невозможно было не верить. — Я действительно без колебаний сделал бы это. Возможно, потом, я не смог бы жить, но сперва я так или иначе доставил бы вас в Иркэн.
— Ну так знайте, — принцесса выпрямилась в кресле и высоко подняла пухленький с ямочкой подбородок, — что я и ваш сын любим друг друга.
Слезы делали ее уродливой, ярость перекашивала губы, но она словно не понимала этого.
Граф молчал, через силу заставляя себя вежливо улыбаться.
— Да, мы любим друг друга так сильно, что договорились бежать, едва будем в одном дне пути от Иркэна! Да! Не смотрите на меня так! Он понравился мне еще дома, во дворце, когда вы явились за мной и когда я увидела его в первый раз. Он такой красивый, такой мужественный! А потом, на корабле, мы провели ночь любви, он целовал меня, ласкал… Ах, это была божественная ночь! Я буду принадлежать только ему, Фернанду…
— Моего сына зовут Блекгарт, — усмехнулся граф.
— Но ведь это ваш сын только что вышел от меня? — не смутилась принцесса.
— Конечно. Только вы заврались, ваше высочество. Никакой ночи любви у вас не было и быть не могло, поскольку, во-первых, мой сын тяжело страдал от морской болезни.
— Ради любви он превозмог себя! — напыщенно произнесла девушка.
— А во-вторых, — продолжил граф тем же насмешливо-почтительным тоном, — он плыл на другом корабле.
Принцесса довольно странно перенесла свой конфуз. Она поправила сбившуюся прядку рыжеватых волос и кокетливо улыбнулась.
— Да! — вдруг крикнула она и снова слезы потекли по ее глазам. — Да! Я обманывала вас, мне безразличен ваш сын, хотя он и пожирает меня все время глазами. Мне не нужен он! Мне нужны вы! Я люблю вас, граф Роберт. Люблю только вас, люблю безумно! Ради вас я готова пожертвовать всем — своей девичьей честью, своим будущим. Возьмите же меня, граф, любите меня!
Она встала и сделала шаг по направлению к нему. Глаза ее расширились, в них словно заиграло колдовское безумие вожделения. Она выхватила из складок одежды маленький изящный кинжальчик с золотой рукояткой (кстати, подарок самого графа Астурского, преподнесенный ей в начале путешествия) и резким движением разрезала ворот шелкового платья чуть ли не до пупка — тяжелые груди явились пред взором рыцаря.
— Берите же меня, граф, я вся ваша.
Роберт спокойно подошел к небольшому столику на котором стоял кувшин, понюхал что в нем налито, досадливо поморщился, почувствовав, что там просто вода, шагнул к принцессе и вылил ей содержимое сосуда на голову.
— Охладитесь, ваше высочество, — сказал он.
— О-о, я знаю, вы любите меня, — она сейчас напоминала собой зачаровывающую кобру, грудь ее, по которой бежали струйки прозрачной воды, вздымалась вверх-вниз в сумасшедшем темпе. — Ничто, ничто не остановит меня в любви к вам!
Берите же меня, делайте со мной, что хотите! Принцесса у ваших ног…
— Тень, а Тень, — не повышая голоса произнес граф. — Тут тебе работка посмотреть и запомнить.
— Что? — не поняла принцесса и уже не заплывшим вожделением взглядом, а просто удивленно посмотрела на графа. — Что вы такое говорите в эту блаженную минуту?
— Блаженная минута наступит когда я выйду отсюда. Во всяком случае — для меня, — усмехнулся граф и, обернувшись на шорох, увидел своего Теня. — А вот и ты.
Принцесса, вы можете повторить свое представление при свидетеле, чтобы все знали, что я отвечу вам.
— Вы — негодяй, граф, — бросив быстрый взгляд на Теня, произнесла принцесса.
— Сами соблазняли меня, безвинную, а когда я не устояла перед вашими домогательствами, вы пытаетесь опозорить меня!
— Тень, ты слышал наш предыдущий разговор? У вас же у всех прекрасный слух.
— Да, ваше сиятельство, — разлепил тонкие губы человек в серых одеждах. — Я стоял у самого полотна стены и слышал каждое слово.
— Надеюсь, это ты не укажешь в отчете, если я не буду настаивать. Интимное, как я помню, Тени не выдают, или не так?
— Меня не интересуют ваши чувства, меня интересуют лишь ваши поступки.
— Вот так, ваше высочество, — снова повернулся граф к принцессе. — Мы будем продолжать? Ах, только не надо больше рыданий, ваши слезы не произведут на меня должного впечатления. Я устал, у меня много дел. Пригласите своих фрейлин и готовьтесь ко сну. Советую вам, как посоветовал бы вам отец, выбросить всю эту блажь из головы и думать о предстоящем супружестве с наследником орнейского старейшины. Спокойной ночи, ваше высочество.
Он едва обозначил движением головы поклон и, не обращая внимания на судорожные всхлипывания Гермонды, вышел из шатра. Тень последовал за ним.
Граф мрачно прошагал к своему шатру. На камне, где совсем недавно сидел он сам, устроился Найжел с глиняной узорной бутылкой, которые лепят лишь орнейские мастера, в руке.
Роберт сел рядом. Орней хотел что-то сказать, но граф досадливо помотал головой.
Найжел протянул другу бутыль, тот поднес ее ко рту и сделал большой жадный глоток.
— Неприятности, Роберт? — после некоторой паузы спросил Найжел.
Он отлично говорил на арситанском, хотя и произносил гортанно «р»и более жестко гласные звуки, как и все орнеи.
— Пустяки, время и камни-то в песок превращает, а уж это… Так, ерунда, не бери в голову. Ночь какая чудесная, ни облачка, лишь половина луны.
— Да, как тогда в Адриании, над пропастью. Когда не знали, доживем ли до утра.
Граф усмехнулся этому воспоминанию.
— Помнишь еще…
— Я все помню, Роберт. У меня Теня нет, чтобы за мной записывать.
— Эй, Тень, хочешь орнейского вина попробовать? — крикнул в темноту граф. — Иди, кое-что вспомнить надо.
Человек в серых одеждах бесшумно (ну точно, как взаправдашняя тень) подошел к друзьям. Он взял протянутую бутылку, едва смочил губы, отдал обратно графу и молчаливо посмотрел на него, ожидая когда тот задаст вопрос.
— А вот интересно, — сказал граф, — ты все записываешь за мной, записываешь, а сам-то помнишь хоть что-нибудь? Например, что было в Адриании?
— В которое из вас путешествий? Их было четыре…
— В самый первый раз, если не ошибаюсь.
— Вы прибыли в Адрианию с рыцарем Найжелом по зову тамошнего короля, чтобы изловить в горах трехголовую птицу Лимакс, и он в награду за это обещал…
— А как мы над пропастью торчали, куда нас загнали варвары, ну которые все в полоску раскрашенные и с перьями в волосах, помнишь? — встрял Найжел. — Как мы сидели до рассвета, не смея высунуть голову из камней, чтобы не словить стрелу, а потом полдня спускались по отвесной стене. О-о, да ведь я только сейчас сообразил, что ты полз по этой стене с нами! Никогда не задумывался об этом.
Оруженосцы, слуги погибли, а ты — вот он, стоишь здесь, вино пьешь.
— Что интересует вас из этого эпизода? — бесстрастно спросил Тень.
— Помнишь, небо было точно такое же, как сейчас? — сказал граф. — И луна — точь-в-точь.
— Я не знаю, ваше сиятельство, мое дело — смотреть за вами, а не за погодой.
Но дождя не было точно, это я помню.
— Ладно, иди спать, — вздохнул граф. — Сегодня тебе уже смотреть будет не на что. Напьюсь со старым другом, повспоминаю…
— Может, вам еще понадобится что-то спросить у меня?
— Нет, ты соврать не дашь. А вспомнить с другом старую историю под доброе вино и ничего не приукрасить…
— Это, как женщину поцеловать и сразу уйти, — закончил Найжел.
Граф вспомнил искаженное гневом и слезами лицо Гермонды, и хорошее настроение исчезло как не бывало. Он вновь вздохнул и сделал очередной глоток. В бутылке оставалось совсем чуть, что заставило его сиятельство выругаться.
— Слуга! — крикнул он, — Вина нам! И принесите сюда стол и стулья. Разведите здесь костер. И ведь я еще не ел ничего за весь день. Будь все проклято! Сам о себе не позаботишься, никто не позаботится. Сейчас, Найжел, мы поужинаем с тобой у костра, как в старые добрые времена…
— А потом ляжем на сырой земле? Извини, Роберт, года не те. О другом думать надо.
— О чем же? — с интересом спросил граф Астурский.
Он зря ругался на слуг — как по мановению крыла чародейской птицы перед ними возникли деревянные козлы, на которые двое человек с трудом водрузили и закрепили тяжелую столешницу, а на ней тут же появились блюдо с запеченной дичиной, бокалы, фляги с вином, зелень и прочее. Несколько слуг уже разводили костер.
— О чем? — воскликнул Найжел. — Да о том, что произошло вчера вечером и сегодня днем. В моем отряде все на месте, до последней служанки. Значит, колодец отравили сонным зельем загодя. Мы выехали сразу после прибытия твоего гонца, на следующий день… Хотя… В общем-то, понятно — дорога единственная, а какой-нибудь маг налегке доскачет сюда за день, если не быстрее. Проклятье, почему все маги — злые и приносят только вред?! — в сердцах вскричал Найжел.
— Почему все злые? — усмехнулся Роберт. — Полно и добрых, сколько угодно.
Лечат людей, помогают урожаю поспеть побогаче, скот берегут. Только о добрых делах люди не много-то говорят, да и помнят не очень. Да и скольким людям может добрый чародей принести пользу? Поселку, городу? Все равно очень немногим. Но и черный маг не может принести зла сразу всем. Вредит отдельным людям. Но зло, в противоположность добру, всегда помнится. Поэтому о злых колдунах и говорят. К тому же, тебе, Найжел, нет нужды в помощи магов, вот и встречаешь на своем пути лишь тех, кто насылает на тебя магические каверзы. И даже это не так, помнишь хотя бы того маленького ворожея с идиотским оперенным шестом, что вытащил тебя из лап омутинника в Транквитании?
— Еще бы я забыл его, — усмехнулся Найжел. — Спас и ушел, ни спасиба не принял, ни подарка… А у меня потом три десятидневия бока в тех местах, где омутинник своими щупальцами держал, чирьями покрывались…
— А ведь он был не единственный маг, который нам когда-либо помогал.
— Но я не о том хотел поговорить с тобой, Роберт. Решим главное — а потом повспоминаем. Чего добивался тот, кто наслал на вас этих мороков и кому это нужно?
Граф пробарабанил пальцами по столу. Казалось, он знает ответ, но не хочет сейчас обсуждать этот вопрос.
— И почему, клинок мне в брюхо, нас не убили, а оставили валяться у дороги?
— На это-то как раз просто ответить, — усмехнулся граф Астурский. — Если бы вас убили, куклы не смогли бы удерживать ваш образ. Этот кукловод прекрасно понимал, что добиться целью можно только хитростью, колдовством. На прямое нападение вряд ли кто осмелился бы.
— Еще бы! — хмыкнул орней. — Но зачем кому-то понадобилась ваша принцесса?
Хотя догадаться можно. Старейшина клана тигра хотел… Что, Роберт?
Граф встал, увидев вышедшего из шатра Марваза. Тот немного пошатывался, в руке оруженосец держал небольшой бубен, позвонцы которого едва слышно звякнули.
— Извини, Найжел, — потянулся граф до хруста костей. — Мне нужно кое-что срочно сделать. Ты не уходи, жди меня. Пей вот вино, ешь.
Орней не заставил себя долго упрашивать и впился зубами в сочное мясо.
— Возвращайся скорей, — с набитым ртом сказал он вослед другу. — Я ж тебе не рассказал о том, что у меня теперь жены есть.
Граф Роберт подошел к маленькому оруженосцу. Тот закрыл глаза, показывая, что все в порядке и готово; от пережитого напряжения Марваз не мог говорить.
Граф распорядился, чтобы у шатра встала надежная охрана и не пропускала ни единой живой души, даже самого короля Асидора, если б он вдруг явился.
Марваз протянул хозяину склянку, граф поморщился и выпил горькую жидкость до дна, поскольку знал, что без этого никак не обойтись. Когда-то давно он пробовал запивать эту настоенную на равнинных травах гадость хмельным вином, но весь эффект пропадал сразу. Граф крякнул, отер губы и шагнул в шатер. Марваз вошел за ним и плотно запахнул полог, двое преданных графу воинов в боевом вооружении встали на стражу.
Шатер был полон светящегося плотного дыма, так что с трудом можно было разобрать что к чему. Если бы граф не выпил горького лекарства, сейчас бы, одурманенный, свалился бы без чувств. Он уже знал, как это бывает — ощущения не из приятных.
Роберт, ориентируясь больше по памяти да какому-то чутью, прошел в чародейском тумане к странному сооружению, представлявшему собой два кресла, между которыми на подставке находились две доски с полукруглыми выемками, образующими отверстие, и другими приспособлениями. Он сел в кресло, Марваз тут же слегка сдвинул две доски, обхватив шею графа. Затем надел на голову обруч, чтобы граф не мог пошевелить головой, и закрепил.
— Не туго, хозяин? — прочирикал чародей.
— Нормально, — отмахнулся граф. — Поторопись.
Марваз сорвал с лица неизменную повязку, уселся в кресло напротив графа, просунул голову с другой стороны досок, стянул их вплотную и проворно закрепил на своей голове такой же обруч.
Туман в центре шатра рассеялся, сбиваясь к стенкам, и граф встретился взглядом со своим оруженосцем.
Сколько раз граф смотрел на это уродливое, нечеловеческое лицо, и всегда испытывал отвращение. Родичей Марваза он убивал в юности — всех подряд, женщин, стариков, детей. На уничтожение, чтобы ни одного из их проклятого племени не осталось; трупы сжигались, а прах развевали по ветру. Марваз, быть может, последний. И когда его духовные повелители порекомендовали Марваза в оруженосцы, Роберт пытался отказаться.
Впрочем, если не смотреть на лицо, Марваз оказался вполне толковым помощником, а за долгие годы стал чем-то даже вроде преданного говорящего пса, научившись угадывать желания хозяина и охраняя его от напастей.
Граф усмехнулся, подумав, что даже его Тень не знает, что этот птице-человек не просто оруженосец. Вполне возможно, что никто даже не догадывается какого рода-племени Марваз. Скорее всего так и есть.
Граф смотрел на изогнутый клюв, жесткие и редкие волосины усов, словно обрубленный подбородок и тощие впалые щеки Марваза и опять пропустил момент, когда лицо чародея превратилось в лицо того, с кем он хотел говорить.
— Здравствуй, брат, — сказал Марваз (вернее, не Марваз, а человек, находящийся далеко отсюда, за несколько морей и стран). Даже голос был не Марваза — Марваз не мог выговаривать человеческие звуки. — Что случилось?
— Приветствую тебя, Второй Блистательный Эксперт, извини, что попросил разговора в неурочный час. Я, правда, ожидал видеть Первого…
— Не именуй меня по титулу, брат, ты сам — Блистательный Эксперт.
— Сейчас я — рыцарь, выполняющий задание.
— Первый Блистательный Эксперт плохо себя почувствовал и я решил откликнуться на твой неожиданный вызов… А вот и Первый подошел, он тебя видит и приветствует тебя, брат.
— Я также приветствую своего духовного повелителя, — граф не мог повернуть головы, да и не пытался — он бы все равно не увидел ничего дальше стола.
— Случилось нечто, меняющее наши планы, брат? — спросил собеседник, выражение его лица ничем не выражало беспокойства.
— Нет, напротив, — ответил Роберт. — Все идет очень хорошо. То есть сейчас-то еще пока никак не идет… — В голосе графа прорезались гневные нотки: — Я просил не помогать мне ни в чем! Эта дурацкая затея с грязевыми куклами может испортить все! Мне не сдержать пересудов, скоро об этом происшествии будут знать все. Погибли двое воинов, известный рыцарь получил тяжелые ранения…
— Меня не интересует сколько человек погибло, — сухо ответил один из глав могущественного ордена, о существовании которого знали очень немного людей, но который имел огромное влияние в мире, сажая и свергая королей и, даже, по собственному разумению распоряжаясь самой природой, перебрасывая воды с места на место, разрушая или возводя горы. — Я хочу знать, о чем ты говоришь, брат?
— О вашей дурацкой затее, которая…