Страница:
Время от времени мы выходили на небольшие полянки, залитые солнечным светом; там мы отдыхали, наслаждаясь теплом, прежде чем снова погрузиться в полумрак густой чащи, которая на Марсе столь же однообразна и печальна, как на Земле. Эоня тревожилась больше всех. Она то и дело оглядывалась назад, словно ожидая погони, и я чувствовал, как ее маленькая рука дрожит в моей ладони.
— Что с тобой, малышка? — спросил я, гладя ее по огненно-рыжим волосам, которые сам научил ее заплетать в косы, как это делают земные девушки.
— Не знаю, — прошептала она, глядя па меня полными слез глазами. — Мне все время кажется, что позади я слышу шелест крыльев. А иногда я вижу, как перед глазами у меня колышется какой-то туман. Я очень боюсь, я чувствую, что случится какая-то беда еще раньше, чем кончится день!
Изо всех сил я старался успокоить ее.
— Не думал я, что ты такая пугливая, — со смехом сказал я. — Я и впрямь тебя не знаю! Чего нам бояться? Разве я, наконец, не с тобой?
— Может и зря, но я все-таки боюсь, — дрожа, ответила Эойя. — Вот сейчас мне на голову легла холодная-прехолодная рука!
— Ты просто очень устала! Постарайся подумать над своими страхами, как я тебя учил, и сама убедишься, что нам ничего не угрожает! Нас много, мы хорошо вооружены, солнце светит ярко, и я здесь. Эрлооры побеждены, и нам нечего их опасаться!
— Я не их боюсь…
— А кого же, девочка?
— Не знаю… Это что-то такое, чего я не умею тебе объяснить…
Говоря это, она дрожала, как лист на ветру.
— Вот, слышишь? — спросила она, прижимаясь ко мне. — Конечно, это шуршат крылья…
Я невольно стал прислушиваться, чтобы разубедить девушку и доказать, что это ей просто кажется, но, к своему великому удивлению, тоже услышал легкий шум, едва уловимый ухом, похожий на дуновение ветра.
— Наверно, мотыльки летают, — сказал я наконец, желая как-то разумно объяснить происходящее.
На самом же деле я почувствовал некое замешательство, но старался не подать виду. Я принялся объяснять своей маленькой марсианке, что под этими зелеными сводами эхо распространяется равномерно, как в пустом доме, и шорох, который ее так беспокоит, может быть лишь жужжанием какой-нибудь осы.
Кроме того, нам обоим это могло лишь померещиться от пережитых волнений и усталости.
— Но ты же сам слышал!
— Под влиянием твоих слов! Чистейшее самовнушение!
Здесь я принялся объяснять ей, что такое гипноз, массовые галлюцинации и все такое прочее.
Бедняжка Эойя мало что понимала из моей лекции, но мне показалось, что она несколько успокоилась. Она даже пыталась улыбнуться, но я чувствовал, что она по-прежнему обеспокоенно прижимается ко мне, и страхи ее еще не развеялись окончательно.
Она немного свободнее вздохнула лишь тогда, когда мы выбрались из угрюмых зарослей на болотистую равнину, покрытую кустарником и тростником. На другом ее конце возвышался красноватый холм.
В этот момент марсианин, возглавлявший шествие, подошел ко мне. Вид у него был озабоченный. Он уверял меня, что хорошо знает эти места, но не узнает окрестностей и не понимает, откуда прямо перед нами взялся этот холм.
Я допускал, что он мог просто-напросто заблудиться, и посоветовал ему по-прежнему держать направление на север.
Итак, мы отправились дальше, а загадочный холм по мере нашего к нему приближения удивительным образом изменялся. Казалось, он был в непрестанном движении, и контуры его всякий раз выглядели иначе, чем минуту назад. Он то делался ниже, то снова вырастал. Навстречу нам дул теплый ветер. Вначале я думал, что вижу что-то вроде бархана, которыми так любит играть ветер пустыни. Мне не раз приходилось наблюдать подобное явление в Сахаре, но вскоре я убедился, что ошибаюсь. Загадочный холм больше походил на поросшую травой лужайку, по которой волнами пробегает ветерок. Вся эта масса растительности плыла над землей, напоминая сгусток водорослей. Вскоре я убедился в этом поближе.
Неожиданно сильный порыв ветра швырнул нам в лица целую тучу травы, и во мгновение ока мы оказались засыпанными множеством мелких стебельков.
В дебрях Африки я видел воздушные растения, которые растут, размножаются и гибнут в воздухе, никогда не прикасаясь к земле, — но это было нечто совсем другое! Явление заинтриговало меня чрезвычайно. С трудом освободившись от шевелящихся стеблей, опутавших нас, как сетью, я взял одно растение в руку, чтобы разглядеть получше. Оно едва достигало в длин\ десяти сантиметров. Его противолежащие зубчатые листья сидели на тоненьком стебельке, расположением своим напоминая вяз или акацию. Цвет их был чем-то средним между зеленовато-желтым и красновато-серым. Мелкие цветочки в виде миниатюрной лилии помещались на самой верхушке, а тонкие нитевидные корешки доходили до нескольких сантиметров. Я уже собирался бросить растеньице на землю, но случилось нечто из ряда вон выходящее.
Листики вдруг распрямились, превратившись в некое подобие парашюта, и быстро задвигались. Они открывались и закрывались, как у мимозы. Даже корешки шевелились, направляя полет стебля, который стал похож на маленький аэроплан.
Вскоре я увидел, как растение поднялось вверх и присоединилось к своим собратьям. Несколько стебельков я спрятал в карманах своего пухового одеяния, и Эойя тотчас последовала моему примеру, решив, что я обнаружил нечто чрезвычайно стоящее.
Я обрадовался, заметив, что марсиане успокоились, разобравшись в происходящем. Смеясь, они освобождались от живых пут и подшучивали друг над другом.
Однако живое облако неотступно следовало за нами, и стена из крохотных стебельков была столь же непроницаема, как самая мощная гранитная скала. Уже наступила ночь, и я не хотел подвергать всех опасности быть засыпанными и задушенными во сне этими созданиями. Нам пришлось снова вернуться в лес и разбить лагерь на той самой полянке, где моя маленькая спутница чувствовала себя так неспокойно.
Мы разожгли костры, я назначил караульных, которые должны были нести караул всю ночь, по очереди сменяя друг друга. Небо было чистое и ясное, ветер доносил из чащи аромат тысяч трав и цветов.
Я решил, что утром найду способ, как преодолеть живую стену, и отдав последние наказы часовым, крепко уснул.
РАСТЕНИЯ-ХИЩНИКИ
СТЕКЛЯННАЯ БАШНЯ
— Что с тобой, малышка? — спросил я, гладя ее по огненно-рыжим волосам, которые сам научил ее заплетать в косы, как это делают земные девушки.
— Не знаю, — прошептала она, глядя па меня полными слез глазами. — Мне все время кажется, что позади я слышу шелест крыльев. А иногда я вижу, как перед глазами у меня колышется какой-то туман. Я очень боюсь, я чувствую, что случится какая-то беда еще раньше, чем кончится день!
Изо всех сил я старался успокоить ее.
— Не думал я, что ты такая пугливая, — со смехом сказал я. — Я и впрямь тебя не знаю! Чего нам бояться? Разве я, наконец, не с тобой?
— Может и зря, но я все-таки боюсь, — дрожа, ответила Эойя. — Вот сейчас мне на голову легла холодная-прехолодная рука!
— Ты просто очень устала! Постарайся подумать над своими страхами, как я тебя учил, и сама убедишься, что нам ничего не угрожает! Нас много, мы хорошо вооружены, солнце светит ярко, и я здесь. Эрлооры побеждены, и нам нечего их опасаться!
— Я не их боюсь…
— А кого же, девочка?
— Не знаю… Это что-то такое, чего я не умею тебе объяснить…
Говоря это, она дрожала, как лист на ветру.
— Вот, слышишь? — спросила она, прижимаясь ко мне. — Конечно, это шуршат крылья…
Я невольно стал прислушиваться, чтобы разубедить девушку и доказать, что это ей просто кажется, но, к своему великому удивлению, тоже услышал легкий шум, едва уловимый ухом, похожий на дуновение ветра.
— Наверно, мотыльки летают, — сказал я наконец, желая как-то разумно объяснить происходящее.
На самом же деле я почувствовал некое замешательство, но старался не подать виду. Я принялся объяснять своей маленькой марсианке, что под этими зелеными сводами эхо распространяется равномерно, как в пустом доме, и шорох, который ее так беспокоит, может быть лишь жужжанием какой-нибудь осы.
Кроме того, нам обоим это могло лишь померещиться от пережитых волнений и усталости.
— Но ты же сам слышал!
— Под влиянием твоих слов! Чистейшее самовнушение!
Здесь я принялся объяснять ей, что такое гипноз, массовые галлюцинации и все такое прочее.
Бедняжка Эойя мало что понимала из моей лекции, но мне показалось, что она несколько успокоилась. Она даже пыталась улыбнуться, но я чувствовал, что она по-прежнему обеспокоенно прижимается ко мне, и страхи ее еще не развеялись окончательно.
Она немного свободнее вздохнула лишь тогда, когда мы выбрались из угрюмых зарослей на болотистую равнину, покрытую кустарником и тростником. На другом ее конце возвышался красноватый холм.
В этот момент марсианин, возглавлявший шествие, подошел ко мне. Вид у него был озабоченный. Он уверял меня, что хорошо знает эти места, но не узнает окрестностей и не понимает, откуда прямо перед нами взялся этот холм.
Я допускал, что он мог просто-напросто заблудиться, и посоветовал ему по-прежнему держать направление на север.
Итак, мы отправились дальше, а загадочный холм по мере нашего к нему приближения удивительным образом изменялся. Казалось, он был в непрестанном движении, и контуры его всякий раз выглядели иначе, чем минуту назад. Он то делался ниже, то снова вырастал. Навстречу нам дул теплый ветер. Вначале я думал, что вижу что-то вроде бархана, которыми так любит играть ветер пустыни. Мне не раз приходилось наблюдать подобное явление в Сахаре, но вскоре я убедился, что ошибаюсь. Загадочный холм больше походил на поросшую травой лужайку, по которой волнами пробегает ветерок. Вся эта масса растительности плыла над землей, напоминая сгусток водорослей. Вскоре я убедился в этом поближе.
Неожиданно сильный порыв ветра швырнул нам в лица целую тучу травы, и во мгновение ока мы оказались засыпанными множеством мелких стебельков.
В дебрях Африки я видел воздушные растения, которые растут, размножаются и гибнут в воздухе, никогда не прикасаясь к земле, — но это было нечто совсем другое! Явление заинтриговало меня чрезвычайно. С трудом освободившись от шевелящихся стеблей, опутавших нас, как сетью, я взял одно растение в руку, чтобы разглядеть получше. Оно едва достигало в длин\ десяти сантиметров. Его противолежащие зубчатые листья сидели на тоненьком стебельке, расположением своим напоминая вяз или акацию. Цвет их был чем-то средним между зеленовато-желтым и красновато-серым. Мелкие цветочки в виде миниатюрной лилии помещались на самой верхушке, а тонкие нитевидные корешки доходили до нескольких сантиметров. Я уже собирался бросить растеньице на землю, но случилось нечто из ряда вон выходящее.
Листики вдруг распрямились, превратившись в некое подобие парашюта, и быстро задвигались. Они открывались и закрывались, как у мимозы. Даже корешки шевелились, направляя полет стебля, который стал похож на маленький аэроплан.
Вскоре я увидел, как растение поднялось вверх и присоединилось к своим собратьям. Несколько стебельков я спрятал в карманах своего пухового одеяния, и Эойя тотчас последовала моему примеру, решив, что я обнаружил нечто чрезвычайно стоящее.
Я обрадовался, заметив, что марсиане успокоились, разобравшись в происходящем. Смеясь, они освобождались от живых пут и подшучивали друг над другом.
Однако живое облако неотступно следовало за нами, и стена из крохотных стебельков была столь же непроницаема, как самая мощная гранитная скала. Уже наступила ночь, и я не хотел подвергать всех опасности быть засыпанными и задушенными во сне этими созданиями. Нам пришлось снова вернуться в лес и разбить лагерь на той самой полянке, где моя маленькая спутница чувствовала себя так неспокойно.
Мы разожгли костры, я назначил караульных, которые должны были нести караул всю ночь, по очереди сменяя друг друга. Небо было чистое и ясное, ветер доносил из чащи аромат тысяч трав и цветов.
Я решил, что утром найду способ, как преодолеть живую стену, и отдав последние наказы часовым, крепко уснул.
РАСТЕНИЯ-ХИЩНИКИ
В ту ночь я не единожды просыпался, терзаемый кошмарами, которые приписывал невероятной усталости и перенесенным треволнениям последних дней, по едва я закрывал глаза, жуткие видения повторялись вновь в мельчайших подробностях.
Я видел эрлоора, коленом наступившего мне на грудь и схватившего меня за горло когтистыми лапами, или чувствовал, как отвратительная змея обвивает тело и раздавливает своими кольцами. Я просыпался, обливаясь холодным потом, и только вид костра, мирно спящего лагеря и часовых успокаивал мои измотанные нервы.
Вдали, на фоне небосвода, маячило большое темное облако.
То были наши крохотные недруги, которые брали не силой, а числом! Я ненадолго забывался дремой, чтобы вновь погрузиться в пучину мучительных видений.
Наконец, взошла заря, и я принялся будить свой отряд. Эойя, которая, как обычно, пришла поцеловать меня с утра, сказала, что спала так же тяжело, как и я. Я сделал вид, что не придаю этому большого значения, однако встревожился, но опять приписал свое состояние бессоннице и усталости. Меня поразило, что Эойя была по-прежнему грустна и задумчива, и я, несмотря на все свои старания, никак не мог рассеять печаль девушки.
— Зря ты меня успокаиваешь, — тихо проговорила она, покачивая своей хорошенькой головкой. — Я чувствую, что нас подстерегает беда! И знаю, что больше никогда не увижу своего батюшку! Плохо ты сделал, решив разгадать тайну этих проклятых мест! Наши предки всегда говорили, что излишнее любопытство приносит одни несчастья.
Я невольно про себя разделял ее опасения, но старался ничем не выдать себя.
— Ах ты, маленькая трусишка! — отозвался я, пытаясь улыбнуться. — У тебя мордашка малыша, который еще не выспался как следует. Когда ты, наконец, проснешься, то перестанешь бояться страшных сказок… У нас у всех есть очень важное дело — мы должны пробиться через эту травяную стену.
— И как ты думаешь это сделать? Мне кажется, мы ничего не сможем!
— Кажется, я уже придумал способ. Можно допустить, что эта маленькая чуткая травка должна бояться дыма. Поэтому мы подожжем свежие ветки и вырвемся на свободу!
Я вовсе не был уверен в успехе своего предприятия, но пока ничего лучше мне в голову не приходило.
По моему распоряжению все снялись с места и приблизились к зловещему холму.
Ветер стал нашим помощником, неся клубы едкого дыма в сторону базовой пены. На первых порах все пошло так, как а и предполагал: стебельки, охваченные дымом, полетели прочь, и примерно через четверть часа путь наш был совершенно свободен.
Травинки справа и слева ходили волнами, как море во время шторма. Увидев это, марсиане принялись радостно кричать и вошли в образовавшийся коридор. Легкость, с которой мы преодолели такое грозное препятствие, удивила меня.
Но и по сей день я горько упрекаю себя за глупость, которая меня тогда обуяла!
Едва мы успели пройти сотню шагов, как я услышал за спиной шипение, которое издают раскаленные угли, залитые водой. Я обернулся назад и застыл на месте… Наш спасительный огонь погас, а дрова были разбросаны в разные стороны…
Я в растерянности стоял, не зная, что предпринять.
Это не могли сделать эрлооры, ибо на небе ярко сияло солнце, а они не выносили ни дневного света, ни блеска огня. Но это постарались и не роомбоо, поскольку земля в этих местах была каменистая.
В мозгу молнией промелькнула одна-единственная мысль: бежать!
И я крикнул, что есть мочи:
— Все назад, в лес!
Увы, было уже слишком поздно!
Я слышал отчаянные призывы о помощи, но голоса несчастных марсиан доходили до меня, как сквозь толстый слой ваты, и звучали все слабее и слабее. Хищные стебельки душили их, однако я успел расслышать напоследок свое имя…
Мои друзья ожидали спасения от меня, которого сами недавно вызволили из когтей эрлооров!
Их стоны разрывали мне сердце, и я ненавидел себя за собственное бессилие. Где Эойя? С первой же минуты она исчезла куда-то, от страха вырвав руку из моей ладони.
Вдруг я услышал ее голос всего в нескольких шагах от себя:
— Роберт! Роберт! Помоги! Спаси меня!
Я метался в разные стороны, как одержимый, тщетно пытаясь пробиться к бедняжке, но все было напрасно. А травяная стена, казалось, стала еще плотнее. На голову мне давила чудовищная тяжесть, от которой трещали кости. Я не мог пошевелиться.
Дыхание почти остановилось, мне не хватало воздуха, а сабельки вдруг начали издавать сильный запах мускуса. Я чувствовал, как он проникает в мозг, парализуя мышцы. Я был уверен, что если так будет продолжаться и дальше, аромат может стать смертельным, как запах большого количества сирени или тубероз.
Меня окутала непроглядная тьма, какая-то терпкая пыль засыпала глаза, забивала горло…
Я уже не соображал, где я и что со мной, совсем потерял ориентацию в пространстве и не знал, углубляюсь ли дальше в смертоносное облако пли выбираюсь на свободу.
Эту ужасную напасть нельзя было одолеть пи силой, ни хитростью. И отвага здесь была ни к чему!
Потом я решил, что чем больше сопротивляюсь, тем с большей яростью накидываются на меня маленькие хищники, и постарался не шевелиться.
А совершил роковую ошибку! Живые тиски только крепче сомкнулись вокруг моего тела. Я почти перестал бороться, решив, что все кончено.
Вдруг я споткнулся о камень и полетел на землю. Я думал, что уже не поднимусь, однако встал с величайшими усилиями и, согнувшись в три погибели, двинулся вперед. Вдруг ушей моих снова достиг отчаянный зов Эойи:
— Роберт! Роберт!
Крик был приглушенный, словно издалека.
Я с горечью размышлял, что, барахтаясь в живой траве, ухожу все дальше и дальше от девушки, вместо того, чтобы приблизиться к ней, но вдруг услышал крик почти совсем рядом.
Осатанев от ярости, я ринулся, пригнув голову, вперед, надеясь пробить это жуткое заграждение, которое под моими ударами только мягко пружинило, и мне казалось, что я вижу кошмарный сон.
Я рвал и мял руками тонкие стебли, тысячами уничтожая их, но толку от этих усилий было мало. Неистовство между тем все сильнее охватывало меня, и тошнотворный, одуряющий запах раздражал неимоверно. В конце концов я принялся грызть окаянную траву и очнулся, только почувствовав под ногами лежащее тело.
Я наклонился, и не смог сдержать горестного вопля, убежденный, что, наконец, нашел Эойю, и снова ошибся.
Коснулся руками лица и почувствовал под пальцами жесткие волосы и бороду… Это был один из моих несчастных избавителей.
Я положил ладонь ему на грудь: сердце уже перестало биться, еще теплое тело начинало коченеть. Вдруг я нечаянно задел шею и почувствовал под рукой что-то липкое и влажное. Это была кровь. Потом ногу мне пронзила острая боль. Я наступил на горшок с раскаленными углями, который несчастный марсианин наверно выпустил из рук, когда падал.
Я старался не думать о том, как погиб этот бедняга, и, схватив горшок, начал, дрожа от радости, на ощупь собирать рассыпанные угли.
Может, они помогут мне спастись?
Я сложил головни обратно и принялся их раздувать, вначале осторожно, а потом все сильнее, так, что пепел облаком поднимался вверх. Наконец, появился голубоватый огонек. Тогда я бросил на него несколько растеньиц и с радостью наблюдал, как они корчились в пламени. Потом схватил их целую горсть и принялся дуть на уголья изо всех сил, пока вверх не взвился столбик дыма.
Меня одолел кашель, я чихал, почти задыхался, но произошло то, чего я так ждал: охваченные дымом стебли пустились наутек.
Я размахивал своим спасительным горшком с головнями, как кадилом, то и дело пригоршнями бросая в него хищные стебли; дым вился клубами, и вскоре около меня стало настолько свободно, что я мог дышать, и увидел над собой кусочек неба, словно со дна глубокого колодца.
Я радовался этому больше, чем самому что ни на есть гениальному открытию, и был уверен, что спасу Эойю, а вместе с ней и остальных марсиан. Я бросился вперед, расшвыривая во все стороны проклятию траву, как осенний ветер — сухие листья. но почти сразу же вернулся.
Ведь прежде всего я должен спасти того, кто дал мне столь могучее оружие против врага! Вскоре я нашел его, но тело уже остыло, и у меня не осталось никаких надежд вернуть человека к жизни.
Однако я с удивлением увидел, что марсианин весь в крови, а на шее у него множество ранок, похожих на укусы эрлооров, но гораздо мельче и чаще…
В этом месте лорд Фраймкок переглянулся с Ральфом и невольно потрогал свою руку, покрытию красными волдырями. Альберта заметила этот жест и немой разговор, а Роберт между тем продолжал:
— При виде этого вся моя радость мигом испарилась. Эрлооры здесь явно ни при чем. Тогда какая же новая опасность кроется в массе хрупких стебельков? В тревоге я вопрошал сам себя:
— С кем нам еще предстоит бороться?
Вдруг меня охватил смертельный холод, в горле встал ком, как обычно бывает в моменты сильной опасности, хотя я знал, что нельзя поддаваться страху и нужно сохранить полнейшее хладнокровие, если я хочу уцелеть в этой переделке.
Поэтому я стряхнул с себя оцепенение, снова набросал на угли травы и двинулся вперед, не оглядываясь, из опасения увидеть за спиной какое-нибудь страшилище, притаившееся в облаке растений-вампиров. Однако, несмотря на то, что я шел достаточно быстро, я почти не сдвигался с места. Узкий коридор почти сразу же превращался в живую подвижную стену из хрупких травинок, которая казалась сплошной и непреодолимой.
И тут меня охватил животный панический ужас… Я уже дважды нечаянно поджег свое одеяние. Неужто мне уже никогда не выбраться из этого страшного живого океана?
(Здесь Роберт внезапно побледнел, и на лице его отразилось такое отчаяние, словно он вновь очутился на заклятой равнине. Он ненадолго умолк и, собравшись с силами, заговорил опять:)
— И все-таки я уцелел. В тот момент, когда я вовсе этого не ожидал и думал, что со всех сторон окружен зловредными стебельками, я вдруг вырвался из ужасной западни. Я увидел небо и солнце. Я был свободен!
Я с наслаждением вдыхал полной грудью ароматы цветущего луга, но вдруг обернулся. Холм травы вновь сомкнулся за мной, как волны за кормой корабля, и я не мог обнаружить места, в котором прорвался на волю!
Минуты две я не мог прийти в себя от изумления, еще не веря в свою удачу, потому что брел наугад.
Я уже приготовился к неминуемой гибели и не надеялся, что мне удастся пробиться сквозь безжалостное облако багровых стеблей.
В нескольких шагах тлели остатки костра, словно разбросанного невидимой рукой, и в тот же миг я подумал об Эойе.
Я счел бы себя последним негодяем, когда бы бросил се на произвол судьбы!..
Как я мог настолько забыть о ней? Неужто совсем потерял голову от страха?
Не раздумывая, я вернулся в травяную западню, но теперь уже решил никуда не сворачивать и идти напрямик, чтобы легче было пробиться назад.
Я принялся кричать во все горло, но мне никто не отвечал, вокруг царила мертвая тишина.
Пройдя шагов десять, я запнулся о лежащее тело. Это оказался труп еще одного марсианина. У него на шее я снова обнаружил свежие ранки.
Я шел дальше, и душу мою терзали ужасные предчувствия.
Вскоре я наткнулся на другое тело. Это была моя бедная девочка!
Она еще дышала, но печать смерти уже лежала на ней!
Я вновь начал раздувать огонь, хищная трава немного раздалась в стороны, и тогда Эойя заметила меня. Вцепившись в мою руку и полу одежды, она смотрела на меня, как тонущий глядит на своего спасителя.
Ее светлые глаза выражали безмерную тревогу, а золотисто-рыжие волосы были спутаны.
— Спаси меня! — прошептала она. — Забери меня отсюда! Они меня убили!
Лишь теперь я заметил, что личико се мертвенно-бледно, словно за время нашей короткой разлуки в нем не осталось ни кровинки.
При виде этого несчастного ребенка меня охватила неукротимая ярость и отчаяние.
— Успокойся, малышка, я спасу тебя! — отозвался я в ответ.
Я поднял ее и обхватил левой рукой, как младенца, а она опустила свою маленькую головку мне на плечо. Правой рукой я размахивал горшком с углями и продвигался вперед.
К несчастью, я был настолько огорчен и взволнован, что совсем забыл, в каком направлении надо возвращаться. Я сбился с дороги и утратил хладнокровие.
У меня сердце кровью обливалось, когда я видел, что жизнь по капле уходит из беззащитного существа, которое я нес на руках, и никак не мог выбраться на свежий воздух под теплые лучи солнца. Возможно, они бы вернули Эойс хоть немного сил.
Вдруг я почувствовал на своем лбу долгий поцелуй, потом девушка конвульсивно вздрогнула и руки ее, обвитые вокруг моей шеи, безвольно опали.
Моя несчастная крошка отмучилась.
Я был как безумный: что-то говорил, осыпал поцелуями, пробовал оживить своим дыханием, как древние чудотворцы…
Но все напрасно! Эойя не подавала никаких признаков жизни!
Пытаясь привести ее в чувство, я опустился на колени и поставил рядом сосуд с головнями, не обращая внимания на то, что трава снова принялась душить меня. Вдруг до меня донесся сатанинский глумливый хохот.
В тот же миг горшок с углями отлетел далеко в сторону и покатился, словно от пинка невидимой ноги. Головни посыпались во все стороны.
Я опустил на землю тело бедной девочки, которая была так предана мне, и побежал спасать огонь, не задумываясь над происшедшим. Я уже собирался схватить горшок, но тот, как живой, вдруг вырвался у меня из рук, закрутился на месте волчком, выбрасывая из себя остатки угольев, и укатился еще дальше прежнего.
И снова зазвучал этот жуткий издевательский смех, но теперь он раздавался совсем рядом со мной.
Я невольно задрожал от страха. Теперь меня окружал полнейший мрак, травинки окружили меня плотной пеленой, я уже почти задохнулся… Мне уже ничего не хотелось, и я решил не подниматься с земли, а покорно дождаться смерти. Умру так же, как Эойя. Ну и пусть…
Я чувствовал, что силы мои на исходе и с трудом ловил ртом воздух, а темнота становилась все гуще. Непобедимые стебельки возвращались на свои места. От их тошнотворного одуряющего запаха мутилось в голове…
И тут передо мной промелькнула вся моя жизнь: детство, юность, борьба, опасности, светлые чаяния, трагические события, неразделенные чувства…
И все это я пережил лишь затем, чтобы погибнуть на далекой неизведанной планете!
Чем больше я над этим размышлял, тем большая тяжесть давила мне на грудь, что-то гибкое, похожее на змею, обвивалось вокруг шеи.
— Мой нынешний сои! — с трудом простонал я. — Змеи!
Я чувствовал, что существо, которое меня душит, вполне реально, его можно потрогать. Воображение мое поразило сходство происходящего со сном, он оказался вещим!
Я силился пошевелиться, встать, сразиться с гадами, скрытыми, как мне думалось, среди растений, считая, что это они убили моих спутников, по лежал, будто скованный.
Измученный и потрясенный, я лишился чувств…
А очнувшись, я чувствовал себя как побитый. Во всем теле были боль и ломота, кроме того, я настолько ослаб, что с трудом соображал.
Я даже не был уверен, жив ли еще, ибо в голове моей царил полнейший хаос мыслей, понятий и чувств Я забыл, кто я есть и где нахожусь…
Наконец, после изрядных усилий я начал вспоминать последние события. Дальше шел провал в памяти, который казался мне невосполнимым…
Я не знал, что со мной произошло с того момента, когда меня опутали змеи, и до момента пробуждения.
Я огляделся вокруг. Я лежал посреди какого-то квадратного помещения — не то камера, не то келья без окон и дверей.
Стены из полупрозрачного стекла или хрусталя были испещрены множеством мельчайших отверстий, словно проколотых тонкой иглой. Они пропускали внутрь воздух, но не позволяли видеть, что происходит снаружи.
Но сильнее всего меня удивило то, что в центре моего узилища стоял большой стеклянный сосуд в виде круглой чаши, наполненный кровью.
Я терялся в догадках, пытаясь понять, где очутился.
Я видел эрлоора, коленом наступившего мне на грудь и схватившего меня за горло когтистыми лапами, или чувствовал, как отвратительная змея обвивает тело и раздавливает своими кольцами. Я просыпался, обливаясь холодным потом, и только вид костра, мирно спящего лагеря и часовых успокаивал мои измотанные нервы.
Вдали, на фоне небосвода, маячило большое темное облако.
То были наши крохотные недруги, которые брали не силой, а числом! Я ненадолго забывался дремой, чтобы вновь погрузиться в пучину мучительных видений.
Наконец, взошла заря, и я принялся будить свой отряд. Эойя, которая, как обычно, пришла поцеловать меня с утра, сказала, что спала так же тяжело, как и я. Я сделал вид, что не придаю этому большого значения, однако встревожился, но опять приписал свое состояние бессоннице и усталости. Меня поразило, что Эойя была по-прежнему грустна и задумчива, и я, несмотря на все свои старания, никак не мог рассеять печаль девушки.
— Зря ты меня успокаиваешь, — тихо проговорила она, покачивая своей хорошенькой головкой. — Я чувствую, что нас подстерегает беда! И знаю, что больше никогда не увижу своего батюшку! Плохо ты сделал, решив разгадать тайну этих проклятых мест! Наши предки всегда говорили, что излишнее любопытство приносит одни несчастья.
Я невольно про себя разделял ее опасения, но старался ничем не выдать себя.
— Ах ты, маленькая трусишка! — отозвался я, пытаясь улыбнуться. — У тебя мордашка малыша, который еще не выспался как следует. Когда ты, наконец, проснешься, то перестанешь бояться страшных сказок… У нас у всех есть очень важное дело — мы должны пробиться через эту травяную стену.
— И как ты думаешь это сделать? Мне кажется, мы ничего не сможем!
— Кажется, я уже придумал способ. Можно допустить, что эта маленькая чуткая травка должна бояться дыма. Поэтому мы подожжем свежие ветки и вырвемся на свободу!
Я вовсе не был уверен в успехе своего предприятия, но пока ничего лучше мне в голову не приходило.
По моему распоряжению все снялись с места и приблизились к зловещему холму.
Ветер стал нашим помощником, неся клубы едкого дыма в сторону базовой пены. На первых порах все пошло так, как а и предполагал: стебельки, охваченные дымом, полетели прочь, и примерно через четверть часа путь наш был совершенно свободен.
Травинки справа и слева ходили волнами, как море во время шторма. Увидев это, марсиане принялись радостно кричать и вошли в образовавшийся коридор. Легкость, с которой мы преодолели такое грозное препятствие, удивила меня.
Но и по сей день я горько упрекаю себя за глупость, которая меня тогда обуяла!
Едва мы успели пройти сотню шагов, как я услышал за спиной шипение, которое издают раскаленные угли, залитые водой. Я обернулся назад и застыл на месте… Наш спасительный огонь погас, а дрова были разбросаны в разные стороны…
Я в растерянности стоял, не зная, что предпринять.
Это не могли сделать эрлооры, ибо на небе ярко сияло солнце, а они не выносили ни дневного света, ни блеска огня. Но это постарались и не роомбоо, поскольку земля в этих местах была каменистая.
В мозгу молнией промелькнула одна-единственная мысль: бежать!
И я крикнул, что есть мочи:
— Все назад, в лес!
Увы, было уже слишком поздно!
Я слышал отчаянные призывы о помощи, но голоса несчастных марсиан доходили до меня, как сквозь толстый слой ваты, и звучали все слабее и слабее. Хищные стебельки душили их, однако я успел расслышать напоследок свое имя…
Мои друзья ожидали спасения от меня, которого сами недавно вызволили из когтей эрлооров!
Их стоны разрывали мне сердце, и я ненавидел себя за собственное бессилие. Где Эойя? С первой же минуты она исчезла куда-то, от страха вырвав руку из моей ладони.
Вдруг я услышал ее голос всего в нескольких шагах от себя:
— Роберт! Роберт! Помоги! Спаси меня!
Я метался в разные стороны, как одержимый, тщетно пытаясь пробиться к бедняжке, но все было напрасно. А травяная стена, казалось, стала еще плотнее. На голову мне давила чудовищная тяжесть, от которой трещали кости. Я не мог пошевелиться.
Дыхание почти остановилось, мне не хватало воздуха, а сабельки вдруг начали издавать сильный запах мускуса. Я чувствовал, как он проникает в мозг, парализуя мышцы. Я был уверен, что если так будет продолжаться и дальше, аромат может стать смертельным, как запах большого количества сирени или тубероз.
Меня окутала непроглядная тьма, какая-то терпкая пыль засыпала глаза, забивала горло…
Я уже не соображал, где я и что со мной, совсем потерял ориентацию в пространстве и не знал, углубляюсь ли дальше в смертоносное облако пли выбираюсь на свободу.
Эту ужасную напасть нельзя было одолеть пи силой, ни хитростью. И отвага здесь была ни к чему!
Потом я решил, что чем больше сопротивляюсь, тем с большей яростью накидываются на меня маленькие хищники, и постарался не шевелиться.
А совершил роковую ошибку! Живые тиски только крепче сомкнулись вокруг моего тела. Я почти перестал бороться, решив, что все кончено.
Вдруг я споткнулся о камень и полетел на землю. Я думал, что уже не поднимусь, однако встал с величайшими усилиями и, согнувшись в три погибели, двинулся вперед. Вдруг ушей моих снова достиг отчаянный зов Эойи:
— Роберт! Роберт!
Крик был приглушенный, словно издалека.
Я с горечью размышлял, что, барахтаясь в живой траве, ухожу все дальше и дальше от девушки, вместо того, чтобы приблизиться к ней, но вдруг услышал крик почти совсем рядом.
Осатанев от ярости, я ринулся, пригнув голову, вперед, надеясь пробить это жуткое заграждение, которое под моими ударами только мягко пружинило, и мне казалось, что я вижу кошмарный сон.
Я рвал и мял руками тонкие стебли, тысячами уничтожая их, но толку от этих усилий было мало. Неистовство между тем все сильнее охватывало меня, и тошнотворный, одуряющий запах раздражал неимоверно. В конце концов я принялся грызть окаянную траву и очнулся, только почувствовав под ногами лежащее тело.
Я наклонился, и не смог сдержать горестного вопля, убежденный, что, наконец, нашел Эойю, и снова ошибся.
Коснулся руками лица и почувствовал под пальцами жесткие волосы и бороду… Это был один из моих несчастных избавителей.
Я положил ладонь ему на грудь: сердце уже перестало биться, еще теплое тело начинало коченеть. Вдруг я нечаянно задел шею и почувствовал под рукой что-то липкое и влажное. Это была кровь. Потом ногу мне пронзила острая боль. Я наступил на горшок с раскаленными углями, который несчастный марсианин наверно выпустил из рук, когда падал.
Я старался не думать о том, как погиб этот бедняга, и, схватив горшок, начал, дрожа от радости, на ощупь собирать рассыпанные угли.
Может, они помогут мне спастись?
Я сложил головни обратно и принялся их раздувать, вначале осторожно, а потом все сильнее, так, что пепел облаком поднимался вверх. Наконец, появился голубоватый огонек. Тогда я бросил на него несколько растеньиц и с радостью наблюдал, как они корчились в пламени. Потом схватил их целую горсть и принялся дуть на уголья изо всех сил, пока вверх не взвился столбик дыма.
Меня одолел кашель, я чихал, почти задыхался, но произошло то, чего я так ждал: охваченные дымом стебли пустились наутек.
Я размахивал своим спасительным горшком с головнями, как кадилом, то и дело пригоршнями бросая в него хищные стебли; дым вился клубами, и вскоре около меня стало настолько свободно, что я мог дышать, и увидел над собой кусочек неба, словно со дна глубокого колодца.
Я радовался этому больше, чем самому что ни на есть гениальному открытию, и был уверен, что спасу Эойю, а вместе с ней и остальных марсиан. Я бросился вперед, расшвыривая во все стороны проклятию траву, как осенний ветер — сухие листья. но почти сразу же вернулся.
Ведь прежде всего я должен спасти того, кто дал мне столь могучее оружие против врага! Вскоре я нашел его, но тело уже остыло, и у меня не осталось никаких надежд вернуть человека к жизни.
Однако я с удивлением увидел, что марсианин весь в крови, а на шее у него множество ранок, похожих на укусы эрлооров, но гораздо мельче и чаще…
В этом месте лорд Фраймкок переглянулся с Ральфом и невольно потрогал свою руку, покрытию красными волдырями. Альберта заметила этот жест и немой разговор, а Роберт между тем продолжал:
— При виде этого вся моя радость мигом испарилась. Эрлооры здесь явно ни при чем. Тогда какая же новая опасность кроется в массе хрупких стебельков? В тревоге я вопрошал сам себя:
— С кем нам еще предстоит бороться?
Вдруг меня охватил смертельный холод, в горле встал ком, как обычно бывает в моменты сильной опасности, хотя я знал, что нельзя поддаваться страху и нужно сохранить полнейшее хладнокровие, если я хочу уцелеть в этой переделке.
Поэтому я стряхнул с себя оцепенение, снова набросал на угли травы и двинулся вперед, не оглядываясь, из опасения увидеть за спиной какое-нибудь страшилище, притаившееся в облаке растений-вампиров. Однако, несмотря на то, что я шел достаточно быстро, я почти не сдвигался с места. Узкий коридор почти сразу же превращался в живую подвижную стену из хрупких травинок, которая казалась сплошной и непреодолимой.
И тут меня охватил животный панический ужас… Я уже дважды нечаянно поджег свое одеяние. Неужто мне уже никогда не выбраться из этого страшного живого океана?
(Здесь Роберт внезапно побледнел, и на лице его отразилось такое отчаяние, словно он вновь очутился на заклятой равнине. Он ненадолго умолк и, собравшись с силами, заговорил опять:)
— И все-таки я уцелел. В тот момент, когда я вовсе этого не ожидал и думал, что со всех сторон окружен зловредными стебельками, я вдруг вырвался из ужасной западни. Я увидел небо и солнце. Я был свободен!
Я с наслаждением вдыхал полной грудью ароматы цветущего луга, но вдруг обернулся. Холм травы вновь сомкнулся за мной, как волны за кормой корабля, и я не мог обнаружить места, в котором прорвался на волю!
Минуты две я не мог прийти в себя от изумления, еще не веря в свою удачу, потому что брел наугад.
Я уже приготовился к неминуемой гибели и не надеялся, что мне удастся пробиться сквозь безжалостное облако багровых стеблей.
В нескольких шагах тлели остатки костра, словно разбросанного невидимой рукой, и в тот же миг я подумал об Эойе.
Я счел бы себя последним негодяем, когда бы бросил се на произвол судьбы!..
Как я мог настолько забыть о ней? Неужто совсем потерял голову от страха?
Не раздумывая, я вернулся в травяную западню, но теперь уже решил никуда не сворачивать и идти напрямик, чтобы легче было пробиться назад.
Я принялся кричать во все горло, но мне никто не отвечал, вокруг царила мертвая тишина.
Пройдя шагов десять, я запнулся о лежащее тело. Это оказался труп еще одного марсианина. У него на шее я снова обнаружил свежие ранки.
Я шел дальше, и душу мою терзали ужасные предчувствия.
Вскоре я наткнулся на другое тело. Это была моя бедная девочка!
Она еще дышала, но печать смерти уже лежала на ней!
Я вновь начал раздувать огонь, хищная трава немного раздалась в стороны, и тогда Эойя заметила меня. Вцепившись в мою руку и полу одежды, она смотрела на меня, как тонущий глядит на своего спасителя.
Ее светлые глаза выражали безмерную тревогу, а золотисто-рыжие волосы были спутаны.
— Спаси меня! — прошептала она. — Забери меня отсюда! Они меня убили!
Лишь теперь я заметил, что личико се мертвенно-бледно, словно за время нашей короткой разлуки в нем не осталось ни кровинки.
При виде этого несчастного ребенка меня охватила неукротимая ярость и отчаяние.
— Успокойся, малышка, я спасу тебя! — отозвался я в ответ.
Я поднял ее и обхватил левой рукой, как младенца, а она опустила свою маленькую головку мне на плечо. Правой рукой я размахивал горшком с углями и продвигался вперед.
К несчастью, я был настолько огорчен и взволнован, что совсем забыл, в каком направлении надо возвращаться. Я сбился с дороги и утратил хладнокровие.
У меня сердце кровью обливалось, когда я видел, что жизнь по капле уходит из беззащитного существа, которое я нес на руках, и никак не мог выбраться на свежий воздух под теплые лучи солнца. Возможно, они бы вернули Эойс хоть немного сил.
Вдруг я почувствовал на своем лбу долгий поцелуй, потом девушка конвульсивно вздрогнула и руки ее, обвитые вокруг моей шеи, безвольно опали.
Моя несчастная крошка отмучилась.
Я был как безумный: что-то говорил, осыпал поцелуями, пробовал оживить своим дыханием, как древние чудотворцы…
Но все напрасно! Эойя не подавала никаких признаков жизни!
Пытаясь привести ее в чувство, я опустился на колени и поставил рядом сосуд с головнями, не обращая внимания на то, что трава снова принялась душить меня. Вдруг до меня донесся сатанинский глумливый хохот.
В тот же миг горшок с углями отлетел далеко в сторону и покатился, словно от пинка невидимой ноги. Головни посыпались во все стороны.
Я опустил на землю тело бедной девочки, которая была так предана мне, и побежал спасать огонь, не задумываясь над происшедшим. Я уже собирался схватить горшок, но тот, как живой, вдруг вырвался у меня из рук, закрутился на месте волчком, выбрасывая из себя остатки угольев, и укатился еще дальше прежнего.
И снова зазвучал этот жуткий издевательский смех, но теперь он раздавался совсем рядом со мной.
Я невольно задрожал от страха. Теперь меня окружал полнейший мрак, травинки окружили меня плотной пеленой, я уже почти задохнулся… Мне уже ничего не хотелось, и я решил не подниматься с земли, а покорно дождаться смерти. Умру так же, как Эойя. Ну и пусть…
Я чувствовал, что силы мои на исходе и с трудом ловил ртом воздух, а темнота становилась все гуще. Непобедимые стебельки возвращались на свои места. От их тошнотворного одуряющего запаха мутилось в голове…
И тут передо мной промелькнула вся моя жизнь: детство, юность, борьба, опасности, светлые чаяния, трагические события, неразделенные чувства…
И все это я пережил лишь затем, чтобы погибнуть на далекой неизведанной планете!
Чем больше я над этим размышлял, тем большая тяжесть давила мне на грудь, что-то гибкое, похожее на змею, обвивалось вокруг шеи.
— Мой нынешний сои! — с трудом простонал я. — Змеи!
Я чувствовал, что существо, которое меня душит, вполне реально, его можно потрогать. Воображение мое поразило сходство происходящего со сном, он оказался вещим!
Я силился пошевелиться, встать, сразиться с гадами, скрытыми, как мне думалось, среди растений, считая, что это они убили моих спутников, по лежал, будто скованный.
Измученный и потрясенный, я лишился чувств…
А очнувшись, я чувствовал себя как побитый. Во всем теле были боль и ломота, кроме того, я настолько ослаб, что с трудом соображал.
Я даже не был уверен, жив ли еще, ибо в голове моей царил полнейший хаос мыслей, понятий и чувств Я забыл, кто я есть и где нахожусь…
Наконец, после изрядных усилий я начал вспоминать последние события. Дальше шел провал в памяти, который казался мне невосполнимым…
Я не знал, что со мной произошло с того момента, когда меня опутали змеи, и до момента пробуждения.
Я огляделся вокруг. Я лежал посреди какого-то квадратного помещения — не то камера, не то келья без окон и дверей.
Стены из полупрозрачного стекла или хрусталя были испещрены множеством мельчайших отверстий, словно проколотых тонкой иглой. Они пропускали внутрь воздух, но не позволяли видеть, что происходит снаружи.
Но сильнее всего меня удивило то, что в центре моего узилища стоял большой стеклянный сосуд в виде круглой чаши, наполненный кровью.
Я терялся в догадках, пытаясь понять, где очутился.
СТЕКЛЯННАЯ БАШНЯ
— До сих пор, — продолжал Роберт, — псе, с чем я сталкивался на Марсе, более или менее походило на земное, и на основе этого подобия можно было строить какие-то гипотезы.
Я не раз оказывался в большой опасности, но всегда мог бороться за свою жизнь, знал возможности противника и методы противодействия им. Теперь все было иначе: я оказался в таинственном царстве, на пороге какого-то неведомого мира, о котором прежде не имел ни малейшего понятия. Я подсознательно чувствовал, что все известные мне средства самозащиты здесь окажутся бесполезны, ибо враг мой теперь намного страшнее и опаснее.
Уже по тому, как выглядела моя тюрьма, можно было судить, что я попал в высокоразвитую цивилизацию. Стеклянные плиты с вентиляционными отверстиями на Земле было бы сделать достаточно хлопотно и сложно даже при нынешнем уровне развития техники.
Больше всего меня заинтересовала чаша, до краев наполненная свежей кровью. Зачем она здесь? То ли они хотят заставить меня выпить ее, то ли предупреждают о том, что меня ожидает? Сколько меня собираются продержать в этой клетке? Здесь недолго и с ума сойти!
Я уселся прямо на полу, поскольку никакой мебели в комнате не было, и попытался собраться с мыслями, которые разбредались в разные стороны. Пытался вспомнить, как я сюда попал, но все напрасно. Как я уже сказал, у меня вдруг началась амнезия. Последнее, о чем я помнил и не мог думать без содрогания, была смерть Эойи, а дальше все окутывала какая-то серая пелена, через которую я не мог пробиться. Тогда я решил больше не копаться в прошлом, а лучше обдумать возможные способы побега.
Но из этого у меня мало что получалось. Состояние у меня было, как после изрядной дозы гашиша или морфина — слабость, апатия… Я приписывал его дурманящему запаху хищных стебельков, но по мере того, как вдыхал чистый воздух, проникавший через отверстия в стенах, должен был отказаться от своих предположений.
Расхаживая из угла в угол, я прикинул, что площадь камеры составляет примерно четыре на четыре метра. Я простучал ее от пола до потолка, но не обнаружил ни малейшего следа окон, дверей или чего-то похожего на люки. Стены были монолитными, а полупрозрачное стекло исключало возможность потайного выхода.
Но ведь как-то же меня сюда впихнули! Я продолжал простукивать стены и пол моей кельи, но звук везде был одинаков.
Я чувствовал себя, как жук, посаженный в картонную коробку. Помощи ждать не приходилось, а мощных челюстей, как у ос и термитов, прогрызающих стены домов, у меня не было.
Вдруг мне показалось, что я смогу разбить стены стеклянной чашей, по когда я швырнул ее изо всех сил, она разлетелась вдребезги, не причинив стене никакого вреда. Зато я перепачкался кровью с головы до ног и теперь был сам себе противен.
Я разозлился сверх всякой меры и сгорал от стыда. Инженер милостью Божьей не знает, как совладать со стеклянным кубом! Кроме того, я начинал чувствовать голод, и он подстегнул мою сообразительность, однако, как я ни ломал себе голову, ничего конструктивного в нее пока не приходило.
Я не раз оказывался в большой опасности, но всегда мог бороться за свою жизнь, знал возможности противника и методы противодействия им. Теперь все было иначе: я оказался в таинственном царстве, на пороге какого-то неведомого мира, о котором прежде не имел ни малейшего понятия. Я подсознательно чувствовал, что все известные мне средства самозащиты здесь окажутся бесполезны, ибо враг мой теперь намного страшнее и опаснее.
Уже по тому, как выглядела моя тюрьма, можно было судить, что я попал в высокоразвитую цивилизацию. Стеклянные плиты с вентиляционными отверстиями на Земле было бы сделать достаточно хлопотно и сложно даже при нынешнем уровне развития техники.
Больше всего меня заинтересовала чаша, до краев наполненная свежей кровью. Зачем она здесь? То ли они хотят заставить меня выпить ее, то ли предупреждают о том, что меня ожидает? Сколько меня собираются продержать в этой клетке? Здесь недолго и с ума сойти!
Я уселся прямо на полу, поскольку никакой мебели в комнате не было, и попытался собраться с мыслями, которые разбредались в разные стороны. Пытался вспомнить, как я сюда попал, но все напрасно. Как я уже сказал, у меня вдруг началась амнезия. Последнее, о чем я помнил и не мог думать без содрогания, была смерть Эойи, а дальше все окутывала какая-то серая пелена, через которую я не мог пробиться. Тогда я решил больше не копаться в прошлом, а лучше обдумать возможные способы побега.
Но из этого у меня мало что получалось. Состояние у меня было, как после изрядной дозы гашиша или морфина — слабость, апатия… Я приписывал его дурманящему запаху хищных стебельков, но по мере того, как вдыхал чистый воздух, проникавший через отверстия в стенах, должен был отказаться от своих предположений.
Расхаживая из угла в угол, я прикинул, что площадь камеры составляет примерно четыре на четыре метра. Я простучал ее от пола до потолка, но не обнаружил ни малейшего следа окон, дверей или чего-то похожего на люки. Стены были монолитными, а полупрозрачное стекло исключало возможность потайного выхода.
Но ведь как-то же меня сюда впихнули! Я продолжал простукивать стены и пол моей кельи, но звук везде был одинаков.
Я чувствовал себя, как жук, посаженный в картонную коробку. Помощи ждать не приходилось, а мощных челюстей, как у ос и термитов, прогрызающих стены домов, у меня не было.
Вдруг мне показалось, что я смогу разбить стены стеклянной чашей, по когда я швырнул ее изо всех сил, она разлетелась вдребезги, не причинив стене никакого вреда. Зато я перепачкался кровью с головы до ног и теперь был сам себе противен.
Я разозлился сверх всякой меры и сгорал от стыда. Инженер милостью Божьей не знает, как совладать со стеклянным кубом! Кроме того, я начинал чувствовать голод, и он подстегнул мою сообразительность, однако, как я ни ломал себе голову, ничего конструктивного в нее пока не приходило.