Потом всю оставшуюся дорогу пассажиры и экипаж судили да рядили: был ли всадник или это им просто померещилось.
   Орландина в общих спорах не участвовала. Однако готова была поклясться, что этого человека она уже видела. Тяжелый взгляд водянистых глаз, превращающий сердце в камень, ей ни с чем не спутать…
   Но вот путешествие закончилось, и две сестры, разлученные когда-то судьбой или людьми и нашедшие друг друга при столь трагических и невероятных обстоятельствах, прибыли в древний Тартесс.
 
   Впрочем, никаких сестер-близнецов на борту «Дельфина» не было.
   Исчезли наемница и монашка, словно бы их никогда и не существовало. Пропали бесследно не имеющие фамилии девица Орланда, послушница обители Марии-Магдалины, и почти вдова Орландина из воинского сословия.
   Вместо них появились Агриппина, третья дочь настоятеля небогатого барсинского храма Святого Симаргла, едущая к родне в Новый Карфаген, и Стар, сопровождающий ее двоюродный брат (на два года моложе ее), выросший в семье торговца оружием и мечтающий продолжить семейную традицию на новом месте.
   Агриппина выглядела как и положено приличной девушке из зажиточной семьи. Строгое платье, белые чулки и тупоносые башмаки, в меру румян, в меру подведенные глаза. Одним словом, девушка как девушка. Голову украшала не уродливая камилавка, а изящная шляпка по галльской моде. До пояса спускалась толстая коса, естественно, фальшивая, предусмотрительно положенная в узел с барахлом, матушкой или Смоллой. Правда, пришлось изрядно попотеть, пока ее присобачили на голову Орланды. Ни у Орландины, ни тем более у послушницы обители Марии-Магдалины навыка обращения с подобными украшениями не было.
   А вот Орландина изменилась куда как сильнее.
   Неровная копна волос торчала над вполне мальчишеским лицом. Свежим, розовощеким, с несколькими волосками, пробивающимися на верхней губе и подбородке (приклеивая их, она изрядно помучилась). Голос звучал хрипловато, а речь была пересыпана словами не очень-то приличными.
   На ее поясе болтался скрамасакс – короткий меч, напоминающий мясницкий нож для разделки туш (впрочем, что такое любой меч по сути, как не орудие для разделки живого мяса?). Клинок, не слишком уважаемый профессионалами, но повсеместно, где простолюдинам разрешено носить оружие, любимый горожанами и земледельцами. Привлекает их простота в обращении и дешевизна. Скрамасакс обычно куют из неважной стали, а потом закаливают до твердости булата – его можно сделать потолще, и он не переломится от сильного удара. От обычного меча отличается разве что двумя приклепанными у рукояти захватами. Оружие не очень по руке мальчишке, но ведь мальчишка-то вырос среди оружия!
   А если бы кто-то вздумал заинтересоваться родственниками поосновательнее, то и Стир, и Агриппина могли бы показать рекомендательные письма, заверенные оттисками печатей.
   Эти письма Орландина написала за пару часов перед самой посадкой на «Дельфин», чем повергла недавно обретенную сестру в глубокое изумление.
   – Ты умеешь писать? – Орланда и в самом деле искренне удивилась.
   – А то нет?! – не без гордости ответила воительница. – На двух языках даже.
   Как она пояснила, любая бумага действует на любого стражника, в особенности же неграмотного, весьма положительно, давая понять, что перед ним не какой-то прощелыга, а человек с каким-никаким, а положением в обществе. Эту нехитрую премудрость вместе со многими столь же полезными вещами втолковал ей Рецимер – наставник прознатчиков Сераписского легиона вольных воинов.
   Тогда же, буквально на ходу, были придуманы и заучены легенды, которые они будут рассказывать попутчикам.
   Орланда (то есть Агриппина) покинула родные места потому, что христиан в Барсине не так много. Все больше поклонников бога-быка Аписа, Весты-Исиды и Меркурия. А в Новом Карфагене община поклоняющихся кресту куда как многочисленна и богата, и благовоспитанная дщерь слуги Господнего наверняка найдет себе подходящую партию – единоверца с достатком, который соблазнится не богатствами, но скромностью, целомудрием, и красотой.
   Все это Орланда и излагала женщинам-попутчицам, норовившим подкормить бедную девочку, направляющуюся в чужой город, и ее вечно голодного ручного зверька с жутким именем Ваал (кусик стал в женской компании всеобщим любимцем).
   Что до Орландины, то есть Стира Максимуса, то все обстояло еще проще. Оружейная лавка дяди достанется старшему брату, а ему предстоит устраивать жизнь, как повезет. И слава всем богам, что нашлись родственники по матери, которые согласились взять его к себе.
   Орландине, надо сказать, пришлось потруднее. Поселили ее, что естественно, в мужском трюме. А одно дело – просто прогуляться в мужской одежде по улицам, и совсем другое – изображать из себя создание противоположного пола все двадцать четыре часа. Тем более в общем трюме было довольно душно, и половина раздевалась почти догола.
   Хорошо хоть вода была еще холодновата, и освежались, прыгая за борт, немногие.
 
   Галера подтащила корабль к причалу, и пассажиры начали сходить на берег.
   Сошли с него и родственники – двоюродные брат и сестра.
   Парочка зачем-то свернула в подворотню, из которой уже вышли две девушки, хотя и не близнецы, но похожие друг на друга.
   А вскоре они добрались до таверны, расположившейся на улице Синего Льва.
   Заведение именовалось «Хозяин морей».
   На вывеске был искусно изображен громадный корабль на фоне синего моря и зеленых островов, окаймленных золотыми пляжами. Судя по всему, имелся в виду классический карамуссал, вмещающий три тысячи полновесных бочек. Но художник явно перестарался – тут тебе и пять рядов весел, торчащих, как лапки у многоножки, и аж четыре мачты вместо положенных трех, и огромный, сияющий золотом огнемет на носу. А над кораблем вздымал свои щупальца разъяренный кракен – раз в пятнадцать больше обычного. Не вызывало сомнений, что посудину ждет гибель, причем в самом ближайшем будущем.
   Девушки вошли в таверну. Навстречу тут же вышел хозяин – седовласый человек, на лице которого играла профессиональная улыбка, а глаза скептически ощупывали потенциальных постояльцев.
   – Добро пожаловать, уважаемые. Вы хотите остановиться в моем скромном заведении? Серебряная дисма в день. Можете взглянуть.
   Они последовали за хозяином и поднялись по лестнице галереи на третий этаж.
   В номере не было ничего, кроме двух кроватей, стола и окованного медью сундука. В углу приткнулись кувшин и умывальный тазик.
   Орландине тут понравилось.
   Ни грязной соломы на полу, ни простецкой ящичной койки, ни сальных свеч, ни несвежего белья, ни клопиных следов. Гладкий сосновый пол, восковые свечи, чистая постель. Что еще нужно? Были, конечно, тут номера с персидскими коврами и бархатными занавесками. Но, во-первых, не надо транжирить деньги, которых и так немного, а во-вторых, незачем привлекать к себе лишнее внимание.
   – А помыться у вас можно? – полюбопытствовала Орланда.
   – Да, на втором этаже купальня. А если есть желание, то в трех кварталах термы.
   – Хорошо, это нам подходит.
   – Как вас прикажете записать?
   – Белинда… – ляпнула первое попавшееся имя Орландина. – Сераписская амазонка, и… – Она посмотрела на сестру.
   – Сусанна, – поспешила на помощь та. – Повариха.
   Хозяин поклонился и вышел.
   – Ладно, – бросая вещи на койку, изрекла воительница. – Пойдем, что ли, сполоснемся с дороги, Сусанна.
 
   Купальня тут была выше всяких похвал – с отдельными «кабинетами», отделанными мрамором, и даже с теплой водой, согревавшейся от кухонного дымохода.
   Скинув грязное барахло, Орландина с наслаждением подставила тело падающей с потолка струе, но тут заметила, что сестра так и осталась в своей нижней рубахе.
   – Ты чего? – спросила она. – Сама ж первая спросила. Давай, разоблачайся, так и быть, пропущу вперед.
   Орланда шагнула под струю.
   – Эй! – возмутилась прознатчица. – Что ж ты в одежде-то под воду лезешь?
   – Ну, у нас так полагалось…
   – Вы у себя в этой вашей обители и мылись в сорочках? – усмехнулась Орландина.
   Сестра кивнула.
   – Чтоб… соблазну не было.
   – Веселые, как я посмотрю, были у вас там порядки. А вот в Куявии, даром что христиане, в бане мужики с бабами вместе моются. Мне княжна Светлана рассказывала, когда я ее охраняла.
   Бывшая послушница не реагировала, и, поняв, что слова тут неуместны, Орландина просто подошла к замершей сестре и решительно стащила с нее рубашку через голову. При этом ветхая ткань треснула в нескольких местах.
   Со стороны ситуация выглядела несколько пикантно. Как будто парень раздевал стеснительную девушку, пришедшую на любовное свидание, но робеющую близости. (Зайди кто к амазонке со спины, именно так бы и подумал.)
   Невольно Орландина сравнила себя с сестрой. Да, прежде их и в самом деле можно было перепутать. И перепутали же!
   Фигуры похожи. Та же тонкая кость. Было время, она чуть не плакала, что нет в ней, как ни тренировалась, той крепости и солидности, что была у многих ее товарок. Хотя и матушка Сэйра, и наставники объясняли ей, что нужно как раз использовать это и упирать на гибкость и скорость.
   Даже кисти рук у них не слишком сильно отличаются по размеру. Только у сестры кисть мягкая, с тонкими пальчиками, а у нее ладонь с квадратными мозолями от рукояти клинка. И пальцы у Орландины крепкие. Бывало, она их едва ли не в кровь стирала, вонзая во влажную красную глину у гончарных мастерских.
   У обеих шеи изящного абриса, стройные ноги… Хотя по ногам-то их отличить проще всего. У бывшей послушницы узкая и длинная ступня с небольшой изящной пяточкой и тонкими пальцами – нога благородной дамы. А у нее широкая да обрубистая – ступня, много прошагавшая по тяжелым дорогам. И подошва жесткая и мозолистая, не то что нежно-розовая сестричкина.
   А уж стоило снять одежду – и отличия буквально бросались в глаза.
   Долгие тренировки и бои оставили на теле воительницы явственные следы.
   Плечи у нее широковатые для женщины и разработанные, зато талия потоньше, чем у Ланды. В монастырях вроде бы положено поститься и, как это… «умерщвлять плоть», но с десяток фунтов сестренке сбросить бы не помешало.
   Но бюст у Орланды – впору позавидовать.
   Бедра у нее стройнее, а у Орланды – пышнее. Живот у одной плоский и твердый, а у другой – мягкий и вполне женский, чуть выдающийся вперед.
   Ну и, конечно, татуировка.
   Орландина вспомнила, как в шестнадцать совсем собралась было сделать на животе шикарную наколку у мастера из Чжунго – красный дракон с синими крыльями и изумрудными глазами, верхом на котором голая девка с мечом. Но тут как раз началась эта сицилийская заварушка и она отправилась на свою первую войну, откуда вернулась, приобретя первые шрамы и лишившись некоторого количества дури в голове.
   Вдруг ее посетила весьма фривольная мысль: а интересно, в постели их смогли бы различить? На ощупь, к примеру? Все-таки Орланда мягче и малость потолще ее? Подумав, воительница решила, что скорее нет, чем да.
   И мнение всех, с кем она это обсуждала, и ее личный небольшой опыт (муж и два мимолетных любовника, как-то случившихся у нее после его исчезновения) гласили, что в такие моменты мужчины думают совсем о других вещах. Наверняка, если натянуть юбку на дуплистое дерево, и то найдутся такие, что побегут к нему со всех ног.
   Ей вспомнился центурион Максентий, который выбил на своем щите многозначительный девиз: «Все, что шевелится». И снабдил еще изображением того, что грамотеи в Вендии именуют лингамом, в Италии – фаллическим символом, а простые люди называют менее благозвучно, зато вполне понятно.
   А вообще, во всей этой истории самое хорошее – что они встретились и Орланда убралась из своего монастыря. Не дело, что такое шикарное создание пропадало за каменными стенами. Ей определенно нужно выйти замуж, да побыстрее. Ведь уже восемнадцать, как и Орландине. По всем меркам, принятым хоть в какой земле, почти перестарок.
   Однако вот еще забота – выдавать сестру замуж. К тому же без приданого.
   Ей самой в этом смысле легче. Как-никак вдова (ну, почти что вдова), с нее спрос другой.
   Да, выбраться-то они выбрались, а вот что будут делать теперь? Для начала, чем будут добывать хлеб насущный? Среди всех корпораций наемников женщин в качестве воинов принимал только Сераписский легион. Другие, правда, тоже охотно принимали, как и кадровые легионы, но только в одном-единственном качестве – обозной шлюхи.
   Единственное, где она может приложить свои силы, – это работа телохранителя. Телохранители-женщины всегда очень ценятся.
 
   – Ой, что это у тебя? – вывел ее из раздумий голос сестры. – Какой ужас!
   Орландина подумала, что речь идет о ее татуировках, и приготовилась выслушать речь насчет морали и приличий.
   – Что это?! – испуганно повторила Орланда, протягивая пальчик к белому треугольничку шрама под ее левой грудью.
   Амазонка уже решила рассказать про тот бой, когда она прикончила своего первого врага, но вдруг раздумала. Что-то не тянуло ее хвастаться трупами перед единственным родным по крови человеком. Впрочем, выражение подлинного ужаса на лице сестры доставило ей некоторое удовольствие. А вот она тогда почти не испугалась, хотя запомнила этот случай хорошо.
   И вдруг… Орландина вновь заново словно вернулась в тот день. И вновь пережила… Нет, на этот раз все было по-другому. Она ощутила, как сталь входит в ее тело, услышала даже сквозь звуки близкого боя, как со скрежетом лопаются кольца доспеха, почувствовала, как чуть затормозившее острие проходит дальше, между ее ребрами, и как за показавшиеся бесконечно долгими мгновения стилет протыкает ее сердце, останавливая его, и со всех сторон наваливается мрак небытия…
   И дальше не было бы ничего. Она бы не отметила свои шестнадцать лет, не целовалась бы украдкой с Чижиком, не встретила бы Клеора, не стала бы женщиной, не узнала бы, что у нее есть сестра… И сейчас только матушка Сэйра помнила бы о ней…
   Орландина вздрогнула от обжигающего укола в груди и, чтобы не выдать себя, отвернулась, бормоча про себя молитвы к духам-покровителям об избавлении от жуткого наваждения.
   – Это? А это, сестренка, меня убивали, – ответила негромко.
   И если бы увидела себя сейчас со стороны, то подивилась, насколько стали похожи их с сестрой лица…
 
   – Плесни-ка еще тепленькой, – попросила амазонка, намыливая голову.
   Продолжать невеселый разговор не хотелось.
   Ланда с готовностью зачерпнула тазиком воды из бассейна и внезапно тоненько завизжала.
   Из водоема на нее глядели два больших круглых и желтых ока.
   – Ой! Ой-ой-ой!! – заголосила послушница и разжала руки.
   Таз глухо стукнул о мраморный пол.
   – Что? – всполошилась ничего не понимающая Орландина. – Что такое?!
   Она никак не могла раскрыть глаза – проклятое мыло так и норовило их выесть.
   – Там! – рыдала сестра. – Та-ам!…
   И никак не могла закончить фразу.
   Воительнице наконец удалось справиться с кусачим неприятелем, и она грозно уставилась туда, куда тыкала дрожащим пальцем Орланда.
   – Ничего не вижу! – пожала плечами.
   – Он-но т-там, – упорно стучала зубами Ланда. – Т-так-кое ф-фиол-лет-тово-ое-э! – И снова залилась слезами.
   – Уд святого Симаргла! – выругалась прознатчица.
   Был бы при ней ее скрамасакс или хотя бы нож. Так как назло оставила всю амуницию в комнате.
   Оглядевшись по сторонам, схватила в руки бронзовый скребок для снятия с кожи остатков гигиенического масла. Такими обычно пользовались атлеты, отмываясь после соревнований. Наверное, забыл кто-либо из постояльцев.
   Крепко сжав рукоять своего импровизированного оружия, Орландина сделала пару шагов вперед.
   – Эй ты! – крикнула как можно строже. – Выходи!
   Вода в бассейне хлюпнула через край.
   – Буль-буль!
   – Чего? – не поняла амазонка.
   Еще одна порция влаги выплеснулась из резервуара.
   – Зачэм кырычишь, сыпырашываю? – донесся тихий, как шелест листвы, голос.
   – Ой-ой-ой!! – заметалась по купальне Орланда.
   Подскочила к куче снятого ими белья и, выхватив свою полумокрую сорочку, тут же напялила ее на себя.
   – Я бегу за подмогой! Ой, мамочки!
   Входная дверь упорно не желала поддаваться ее натиску. Словно ее кто запер на ключ. Или на запор.
   Но задвижка была только с этой стороны.
   – Вах, вах, вах! – дунуло от бассейна. – Какой нэрвный дэвушка!
   – Ты, извращенец! – не на шутку разозлилась Орландина. – Вылазь, тебе говорю!
   Из-под воды показалась круглая и безволосая голова фиолетового цвета. Два желтых совиных глаза с любопытством уставились на обнаженную амазонку.
   Не пройди она суровых военных испытаний, то, как знать, возможно, тоже присоединилась бы к неистовствующей от испуга сестре. А так только криво ухмыльнулась.
   – Нравится?
   Сливовые губы растянулись в подобии улыбки.
   – Ныравытся! Харошый дэвушка!
   – И давно ты здесь? – поинтересовалась воительница, потихоньку-полегоньку приближаясь к бассейну.
   – Давыно, – подтвердила голова. – Сам уже нэ помню, сколыко. Мыного выдэл. Мужчыны, женщины, дэти. Кырасывые и нэт.
   – А я? – вызывающе повела плечами. – Я красивая?
   Еще шажок.
   – Кырасывый. Любылю высе кырасывое. И выкусыное.
   Желтые глаза мечтательно закатились, а губы-сливы аппетитно зачмокали.
   – Эй, кырасавыца, нэ балуйся!
   – Это ты мне? – удивилась прознатчица, замерев на месте.
   «Вот гад, разгадал маневр, – расстроилась она. – А так замечательно было бы треснуть его тазиком по башке».
   – Нэт, дыругой! – плюнула струей влаги образина.
   Из-под воды вылез то ли палец, то ли щупалец и погрозил так энергично, что брызги разлетелись в разные стороны.
   – Нэ дыразни Сылу!
   Амазонка обернулась к Орланде. Та, вцепившись обеими руками в амулет, висевший у нее на шее, что-то лихорадочно шептала. Воительница не разобрала, что именно. Язык, на котором говорила Ланда, был ей незнаком.
   – Пэрыстань, тыбе гаварю! – повысил голос монстр.
   Голова устремилась вверх. За нею показалось тело…
   – Ой, мамочки!! – процитировала сестру воительница.
   Осьминог.
   Но почему он разговаривает?!! Ведь природой не положено столь безмозглой твари вести разумную беседу.
   – Пэрыста-а-ань!!
   Какой мерзкий голос. Так и бьет по ушам. Голова из фиолетовой стала багровой.
   – Я сам уйыду! Сам! Сылышыш?!
   Орландина почувствовала, что из ее носа потекло что-то теплое. Утерлась рукой. Та стала красной.
   Надо же, кровь.
   То же самое произошло и с сестрой. Вторая алая струйка появилась в уголке рта Ланды.
   – ХЫ-ВА-ТЫТ!!
   Невыносимая боль ударила по глазам, ушам, сжала горло…
 
   Когда прознатчица пришла в себя, то первое время не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Сил хватило лишь на то, чтобы повернуть голову и заметить распростертую на полу Орланду.
   Сестра судорожно хватала ртом воздух.
   – Ты как? – выдавила из себя Орландина, когда, хвала богам, к ней вернулась речь.
   – Э-э-э, – проблеяла Ланда, становясь на четвереньки.
   Амазонка последовала ее примеру. Потом, собравшись, встала на ноги и шагнула под струю холодной воды. Ледяная влага обожгла тело, но вскоре голова прояснилась. Однако не до такой степени, чтобы девушка вспомнила, с какой стати она очутилась в столь жалком состоянии.
   Раздумывать было некогда. Следовало приводить в чувство слабачку Орланду. Та продолжала пребывать в позе собачонки. Сходство с четвероногим довершало поскуливание, вырывавшееся из груди и горла послушницы.
   Холодный душ стал хорошим лекарством и для второй из близняшек.
   – А что это с нами было? – поинтересовалась Ланда, насухо вытершись полотенцем.
   Прознатчица обалдело вытаращилась на нее.
   – Ты ничего не помнишь? – процедила, выделяя каждое слово.
   – Нет. А ты?
   Молчание было ей ответом.
   – Такое бывает, – после долгой паузы молвила христианка. – Наверное, мы обе угорели.
   – Может быть, – нехотя согласилась Орландина.
   Все ее естество бунтовало против столь простого и очевидного объяснения. Что-то случилось, что-то неприятное произошло до того, как они с сестрой впали в беспамятство.
   Но вот что?…
 
   Только часа через два после «купания» сестры нашли в себе силы, чтобы спуститься поесть.
   В полупустом зале они устроились за столиком, и служанка в оловянном ошейнике рабыни – крупная, сильная, но с потухшим равнодушным взглядом принесла заказанную еду.
   Орландина про себя отметила, что в Сераписе такое было бы невозможно. Конечно, рабы там были, но в основном в качестве домашней прислуги, наложниц да еще уборщиков нечистот и исполнителей самых грязных и тяжелых работ.
   Лет тридцать назад, как вспоминали горожане, некий богатый купец, хозяин двух десятков таверн, задумал заменить обслугу невольниками и невольницами, заодно возложив на последних обязанность ублажать гостей в задних комнатах. Через три дня после того, как купчина рассчитал своих прежних работников, у ратуши собралась разъяренная толпа членов гильдии слуг и поваров, поддержанная еще дюжиной городских гильдий, сразу учуявших опасность для себя в подобной затее. Особенно же неистовствовали сераписские жрицы любви, объявившие самую настоящую забастовку и дружно отказавшиеся развлекать клиентов, пока купец-выдумщик не откажется от своих планов. Когда же магистрат, не подумав, попробовал было очистить площадь с помощью стражи, именно веселые девицы первыми ринулись в бой, и спустя несколько минут зверски исцарапанные и даже покусанные стражники обратились в бегство. Уже через пару часов власти имперского города Сераписа приняли декрет, строго запрещающий без особого разрешения магистрата использовать невольников на работах, «издревле справляемых свободными горожанами». А не в меру жадный купец потратил изрядную сумму на ремонт разгромленных кабаков. Резко оборвав воспоминания о родном городе (не следует думать о том, что расслабляет), Орландина с удовольствием увидела, что ее сестра не предается мировой скорби, а вовсю наворачивает вкусное жаркое с капустой по-свейски. Рядом с ней примостился кусик и тоже не отставал от своей хозяйки.
   – Тебе мясо-то можно? – осведомилась амазонка. – У вас же вроде посты через день положены.
   – Пост разрешается не соблюдать тем, кто в пути, на войне или болен, – с достоинством ответила сестра, обгладывая баранье ребрышко. – А кроме того, еще святой старец Амвросий говорил, что не то грех, что в рот, а то, что изо рта.
   Ваал согласно хрюкнул, словно и сам был докой в богословии.
   – Говоришь, не то грех, что в рот? – непонятно чему развеселясь, переспросила Орландина. – Хм, очень даже правильная мысль… Не дурак был этот твой старец!
   Утолив голод, они поднялись к себе.
   – Вот что, – начала прознатчица, – не знаю, как ты, но я не представляю, что нам делать дальше. Говорят, одна голова хорошо, а две лучше. Есть у тебя что-то сказать на эту тему?
   – Ну… – Орланда замялась.
   По ее глазам было видно, что ничего путного ей в голову не приходит.
   – Ладно, утро вечера мудренее. Давай спать, что ли.
 
   …Когда утреннее солнце заглянуло в мутные окошки гостиницы, Орландина была уже на ногах. Плеснув в лицо воды из умывального кувшина и одевшись, она растолкала сестру и сообщила, что намерена отправиться в город на разведку. А сестра чтоб из гостиницы ни ногой. И вообще, хорошо, если бы она все время могла просидеть в номере. Дабы вконец не заскучать, пусть, наконец, займется делом. Например, таки попробует расшифровать те документы, которые попали к ним в руки вместе с камнями и «синей пылью». А то все времени не хватало из-за этих пряток-догонялок. Или можно поучить Ваала каким-нибудь уморительным трюкам. Ну, хоть вытаскивать из кисета билетик с предсказаниями. Народ такое любит. Она и сама пару раз умирала с хохоту, наблюдая на рынках Сераписа сцены кусичиных гаданий. Выйдет что из затеи – на какое-то время доход им обеспечен. И пусть толстый тунеядец не ленится, отрабатывает свои харчи.
   – А на всякий случай вот, – она протянула Орланде кинжальчик, – как раз по твоей руке. Если что… Короче, если станет кисло, бей сразу без разговоров. Лучше в живот. Да не сверху, такой удар отбивается с полпинка, а вот так, от бедра снизу вверх, слева направо.
   Орландина показала, как именно следует бить.
   – Я не смогу! – вымолвила Орланда, однако кинжал взяла, хотя и осторожно, как ядовитую змею.
   – Сможешь! – отрезала воительница. – Ты такая же, как я…
 
   Оставшись в одиночестве, Орланда посидела некоторое время на кровати. Затем походила по номеру. Повздыхала и принялась за работу.
   Записки, обнаруженные ими в мешочках с драгоценностями и наркотиками, были написаны священными иероглифами. Это бы еще полбеды. Иероглифы она, спасибо матушке Сибилле, разбирала.
   Вся загвоздка была в том, что автор таинственных записок (несложно было понять по почерку, что писал их один человек) пользовался архаичным вариантом иероглифов, вышедшим из употребления уже невесть сколько веков тому – еще до Цезаря и даже Птолемеев.
   Провозившись с час, она только и разобрала, что пару имен: Мерланиус, Арторий, Ланселат. Имена, конечно, громкие и известные, но что это им с сестрой дает?