Вывоз наших грузов проходил удовлетворительно. Пришлось очень кстати, что около тысячи чернокожих рабочих, которые еще несколько дней тому назад работали в лесничестве у Морогоро, были, по настоянию предусмотрительного капитана Файльке, предоставлены в распоряжение войск.
   Однако, разрешение вопроса о носильщиках начинало становиться трудным. Население видело, что мы очищаем местность; некоторое число туземцев, обещавших явиться, так и не прибыло, к отчаянию более разумных вождей, которые хотели нам помочь.
   Так как в районе Мгеты появились только слабые отряды противника, было весьма вероятно, что его главные силы выполняют обходное движение. Поэтому, оставив арьергард, который только медленно следовал за нами, я стянул наше главное ядро в следующие дни ближе к Киссаки.
   Однажды ночью у моей постели появился аскари и встал на вытяжку. Это был эфенди Юма Мурзаль, 4 полевой роты, оставленный больным у Морогоро. Он ушел из лазарета и последовал за нами через горы. Он сообщил, что неприятель, примерно такой же численности, как раньше у Кахе, двигается от Морогоро на запад вокруг гор Улугуру и что некоторым немецким аскари надоели слишком частые бои последнего времени. Они отстали от частей и грабят на плантациях юго-западнее Морогоро.
   Из Киссаки к нам был протянут телефонный провод, и но нему капитан Тафель сообщал, что близ его расположения не обнаружено никаких следов неприятеля. Но к западу от нас патрули было установили наступление неприятельских сил в южном направлении. Поэтому я отошел к Киссаки и был вынужден уничтожить часть военных материалов, находившихся в небольшом складе близ нашей дороги. Занимать саму бому (крепость) Киссаки было бесполезно; она состояла из нескольких зданий, окруженных высокой, массивной стеной, и находилась среди совершенно открытой местности. Таким образом неприятель мог взять ее только с большими потерями, но ему не надо было ее атаковать; артиллерией и бомбами с аэропланов он сделал бы невозможным пребывание в тесном пространстве бомы, и защитники оказались бы вынужденными со своей стороны произвести вылазку в открытом поле под огнем противника. Поэтому наши позиции, подготовленные для боя, были расположены далеко вне бомы, замаскированы от воздушных нападений и оборудованы так, чтобы их можно было незаметно занять и снова очистить.
   Отчетливое представление о количестве запасов, боевых материалов и продовольствия в Киссаки я получил только после своего прибытия туда и выяснил, что, вопреки моим распоряжениям, далее на юг от Бехобехо и на Руфиджи, у Кунгулио, почти никаких складов не имелось. У Киссаки находились большие запасы, но, несмотря на густое туземное население, перенести их было невозможно. Многочисленные находящиеся там темнокожие, для которых война и большое число аскари было чем-то совсем новым, потеряли голову и скрывались в зарослях. Гражданское управление, которое пользовалось полным доверием населения, оказалось бессильно против впечатлений, нахлынувших на туземцев. Даже подарки, которые обычно высоко ценились, не смогли удержать людей.
   Казалось, что все злые духи поклялись лишить нас транспортных средств. Нашу колонну из нескольких сот вьючных ослов гнали из Морогоро через горы. Она прибыла в Киссаки с опозданием и совершенно истощенной. Немногие запряженные быками повозки, которыми мы располагали и которые, ввиду состояния дорог, должны были объезжать восточнее гор Улугуру, почему-то не прибывали. Начальник снабжения не видел никакой возможности для дальнейшей транспортировки наших запасов, необходимых для войны, и в то же время было ясно, что, ввиду превосходства неприятельских сил, мы должны продолжать отступление на юг, к Руфиджи. Утешением явилось лишь то, что наши большие гурты скота, пасшиеся восточнее Мпапуа, были выведены оттуда вовремя. Несколько тысяч голов рогатого скота, в большинстве хорошего, прибыло в Киссаки и стало в высшей степени удобным продовольственным резервом. Однако, к сожалению, радость была омрачена мухой цеце, часто встречающейся здесь; если животные заболевали от ее укуса, они очень теряли в теле и погибали через несколько недель. Поэтому главная масса скота была направлена далее, в здоровую местность близ Руфиджи.
   Для этого нужно было выиграть время, и капитан Штеммерман, двигавшийся по восточной дороге вокруг гор Улугуру, как мог задерживал дивизию противника, которая вела настойчивое наступление.
   У Киссаки я выждал с главными силами, чтобы иметь возможность, быстро выявив благоприятную обстановку, немедленно ее использовать. Как и нужно было ожидать, вследствие нашего отступления на Киссаки неприятель отказался от сосредоточения своих войск у Морогоро и двинулся частью своих сил непосредственно через горы Улугуру, а другими отдельными колоннами - с обход далеко западнее и восточнее этих гор. Наша надежда разбить одну или несколько из неприятельских колонн порознь оправдалась теперь выше всякого ожидания. Генерал Бритс разделил западнее гор Улугуру, свою дивизию на отдельные бригадные колонны (две конные и одну пешую бригады), которые с трудом поддерживали между собой связь. Скоро было установлено, что в одном переходе западнее Киссаки находятся большие неприятельские бивуаки, и 7 сентября 1916 года находившийся поблизости отряд капитана Отто был атакован сильным конным европейским противником, а также черными и белыми пехотными частями.
   Позднее выяснилось, что неприятель состоял из конной бригады генерала Энслинга и частей пехотной бригады дивизии Бритса. Обход, предпринятый неприятелем против левого фланга отряда Отто, развивался без препятствий с нашей стороны, вплоть до того момента, пока неприятельский обходящий отряд не очутился почти совсем в тылу отряда Отто, в районе крепости Киссаки. По-видимому, противник не рассчитывал, что в более глубоком тылу были скрытно расположены немецкие резервы, которые в этот момент перешли в наступление. Доблестная 11 полевая рота, во главе с лейтенантом резерва Фольквейном, настигла в густом кустарнике обходившего противника и немедленно бросилась на него с примкнутыми штыками и криком "ура". Этим планы противника были разрушены; при дальнейшей атаке он был теперь попросту смят и окончательно разбит. Энергичное наступление и преследование в широких размерах через едва проходимый кустарник были невозможны, но неприятельские войска были большей частью расстроены и мелкими группами, в большом беспорядке рассеяны по кустарнику, - верховые лошади с их коноводами были захвачены, и около 15 европейцев взято в плен.
   На следующий день явился один из заблудившихся английских коноводов, не имевший никакого представления о том, куда он должен был направиться. Этот человек обладал юмором; он перебросил через ручей свою винтовку и патроны и сказал: "все - дело случая; я мог выбрать верную или неверную дорогу. Я имел несчастье попасть на неверный путь, и в этом моя ошибка".
   Отряд Тафеля, который был расположен севернее Киссаки, вступил в только вечером бой 7 сентября; я задержал его движение, так как предполагал, что, одновременно с происходящей 7-го атакой противника с запада, необходимо также ожидать его наступления с севера. Весьма вероятно, генерал Бритс и имел в виду это само по себе целесообразное движение; однако, выполнить его англичанам не удалось. Конная бригада генерала Нусси, не имея никакого понятия о столкновении, произошедшем 7 сентября, подошла 8-го с севера к отряду Тафеля. Она была так же основательно разбита, как и ее товарищи накануне.
   Часть взятых в течение двух дней пленных (около 30 европейцев) была отпущена к противнику на честное слово не сражаться больше в этой войне против Германии и ее союзников. Это было в интересах самих пленных, особенно в тропической обстановке; однако, эта человечная мера была неправильно понята англичанами. Они, подозревая шпионаж, задержали парламентера, передававшего пленных, затем вывели его с завязанными глазами на середину густого леса и оставили там на произвол судьбы. Чудо, что этому человеку, истощенному долгим блужданием, удалось вернуться к нам назад. Это показывает, насколько англичане заставляли нас обращаться с неприятелем с излишней суровостью. При этом, однако, английский солдат доверял нашему отношению к пленным. Раненые англичане при уборке поля сражения, в которой участвовали немецкие и английские врачи, все же просили, чтобы их пользовал немецкий врач. Позднее раненые также заявляли, что при уходе английского медицинского персонала они выздоравливают с трудом.
   Я считал, что успехи у Киссаки не принесли окончательных результатов в отношении войск генерала Бритса, и думаю еще и теперь, что, при густом кустарнике и пересеченной местности, нельзя было осуществить энергичного преследования, а только последнее могло завершить победу, к которой мы стремились. Мое внимание было, главным образом, направлено теперь на двигающегося вслед за отрядом Штеммермана неприятеля, который подошел на расстояние двух переходов, находясь северо-восточнее Киссаки. Положение там за последние дни сложилось очень неблагоприятно; пересеченная местность вынуждала к дроблению наших и без того слабых сил. Отдельные части попадали в засады, войска находились в напряженном состоянии, и на многих такая обстановка подействовала удручающе.
   9 сентября отряд Штеммермана приблизился к району Дутуми, который был мне знаком по прежней разведке. Я предполагал, что уже на следующий день неприятель будет продолжать наступление, и считал случай благоприятным для того, чтобы быстрым движением наших главных сил от Киссаки к Дутуми добиться там успеха. Мы выступили вечером по прекрасной широкой дороге и в течение ночи достигли Дутуми. Капитан Отто остался с 5 ротами в Киссаки. По прибытии я решил захватить противника врасплох и рано утром обойти и атаковать неприятельский левый фланг, на котором неприятель находился в тесном соприкосновении с отрядом Штеммермана. Мне было известно, что этот фланг расположен в долине, в то время как, если смотреть с нашей стороны, неприятельский центр и правое крыло тянулись влево, по предгорьям хребта Улугуру. Именно благодаря этим предгорьям, условия атаки на нашем левом фланге были неблагоприятны.
   10 сентября, рано утром, отряд Шульца перешел в наступление на нашем правом фланге. Скоро с обеих сторон был открыт ружейный и пулеметный огонь, а также начала стрелять неприятельская легкая артиллерия; однако из-за густой высокой травы, покрывавшей долину, нельзя было получить ясного представления об обстановке. Я считал, что наступление развивается хорошо, и отправился для ориентировки на левый фланг. Высоты здесь также густо заросли травой и кустарником. Требовались большие усилия для продвижения вперед, и было трудно кого-нибудь отыскать. Измученный, лазил я по высотам в полуденной тропической жаре, когда, к счастью, услышал звук жестяной посуды, и оправдалось мое предположение, что обедают именно европейцы. Это был капитан Геринг, который расположился в кустах на одной из высот, дающей хороший обзор. Здесь, около 3 часов дня, было получено малоутешительное сообщение, что атака капитана Шульца не увенчалась успехом, - попросту, не удалось добраться до противника сквозь густую траву. Таким образом, если теперь вообще необходимо было предпринять какие-либо решительные действия, то это было возможно выполнить только на нашем левом фланге. Весьма вероятно, что, ввиду тяжелых условий местности, здесь также нельзя было достигнуть успеха. Наступавшие здесь роты попали в очень пересеченную горную местность, в которой они вели безрезультатную перестрелку с неприятелем, и с наступлением темноты отошли в свое исходное положение.
   Следующие дни неприятель производил атаки, главным образом, на нашем левом фланге, но каждый раз бывал отбит нашими контрударами. В общем, было ясно, что в районе Дутуми можно было достигнуть решительного успеха только при большой оплошности противника. Между тем, наши сообщения с тылом, которые вели теперь уже не в Киссаки, а в юго-восточном направлении на Бехобехо, находились под серьезной угрозой со стороны противника. Поэтому я отказался от Дутуми и передвинулся с главными силами несколько к югу, через реку Мгету, где части заняли растянутый укрепленный лагерь, в котором они оставались в течение нескольких месяцев. К сожалению, благодаря этому движению, было оставлены плодородные поля Дутуми. В бедном районе Кидеренгвы мы вынуждены были базироваться, главным образом, на подвозе, который шел от Руфиджи. Тяжелые условия этого подвоза, в связи с заболеваниями от цеце, очень скоро привели к почти полной потере наших вьючных ослов.
   Из Кидеренгвы боевые патрули направлялись на сообщения противника с тылом, отходившие от Дутуми на северо-восток, а также на дорогу Дутуми - Киссаки, по которой происходило теперь оживленное движение неприятельских отрядов и транспортов. Целым рядом патрульных отмечалось бросающееся в глаза передвижение неприятельских войск. Как восточнее, так и западнее гор Улугуру были видны транспорты с войсками, которые направлялись к Морогоро в таких размерах, что туземцы говорили: "вана хама" (они переселяются). Это были 12.000 южно-африканцев{37}, которые окончательно растратили свои силы и отправлялись на родину. Если прибавить к этому потери в боях и от болезней в течение последних месяцев, то оказывается, что и эта вторая большая экспедиция англичан потерпела также неудачу.
   Неприятель должен был подготовить третье большое наступления, для которого он постепенно стянул один полк с Золотого Берега{38}, два полка с острова Ямайки, одну бригаду из Нигерии, два белых и несколько смешанных полков из Южной Африки и, кроме того, полки из Родезии{39}, из Европы, а также войсковые части из Индии. Он все шире использовывал черные войска, усиливая каждый свой восточно-африканский стрелковый батальон военного времени, и формировал также совершенно новые полки.
   Другие наблюдения указывали на передвижение частей на восток. В общем, наступил период затишья, который нарушался только мелкими поисками патрулей и редкой артиллерийской стрельбой.
   Генерал Смуттс понял неудачу своего наступления. Он письменно предложил мне сдаться и этим показал, что им исчерпаны до конца все имевшиеся в его распоряжении средства.
    
   Глава седьмая. Нападение противника на юго-восточную часть колонии (Сентябрь 1916-январь 1920 года)
   Наше неблагоприятное положение у Кильвы. Безрезультатные неприятельские атаки у Кисанджира. Гиппопотамы и слоны, как источник жира. В Мпанганджи. Посрамления клеветника. Движение на Кисанджиру. Заблудившийся патруль. Успехи у Кисанджира. Португальцы разбиты у Невалы. В лагере Утете. На укрепленной позиции у Кибаты. Установка артиллерии. Действие тяжелых снарядов. Неудавшаяся пехотная атака. Военное положение к концу 1916 года. Сильные неприятельские атаки у Дутуми и Киссаки. Неудавшийся неприятельский обход
   Между тем, обстановка у Кильвы потребовала особого внимания. Там в течение нескольких дней происходила значительная высадка войск. Мы имели только слабые отряды, прикрывавшие побережье, которые состояли из молодых, вновь навербованных аскари и были сведены в одну роту. Этой роты было недостаточно, и появилась опасность, что от Кильвы неприятельские войска двинутся к Руфиджи и Ливале и очутятся в нашем тылу. Без сомнения, неприятель имел подобное намерение, и нужно было что-нибудь против этого предпринять. Майор фон-Бемкен с тремя ротами отошел с поля битвы у Дутуми к Кунгулио на Руфиджи; отсюда последовало походное движение и затем перевозка на плоскодонном пароходе "Томондо" к Утете. "Томондо" был единственным плавающим на Руфиджи, очень мелко сидящим пароходом и служил, главным образом, для перевозки продовольствия, которое доставлялось от нижнего течения Руфиджи к Кунгулио, а затем далее ослами и носильщиками к войскам у Кидеренгвы. Потребовались длинные переговоры, прежде чем "Томондо" было предоставлено правлением колонии в распоряжение армии для нужд войскового транспорта.
   У Кильвы события разворачивались вопреки нашему желанию; хотя произошло несколько успешных для нас мелких боев, однако, как это не раз случалось во время войны, нам не удалось использовать находящиеся там войска сосредоточенными. Между прочим, неприятель захватил расположенный западнее Кильвы на слишком близком расстоянии от берега продовольственный склад. Туземцы искусно подстрекались противником к восстанию и оказывали ему ценные услуги в качестве шпионов. Некоторые немецкие разведывательные отряды понесли большие потери, попав в засаду. Главный гражданский чиновник округа Кильвы был взят в плен. Тяжесть обстановки у Кильвы усугублялась еще тем, что аскари окружного управления не были подчинены военному командованию.
   Одновременно с севера, в направлении от Дар-эс-Салама, стало ощущаться наступление неприятельских сил против Нижнего Руфиджи. Наши слабые отряды, отступавшие от Дар-эс-Салама на юг к Руфиджи, состояли, главным образом, из вновь сформированных рот аскари и части команды "Кенигсберга" и не представляли достаточного прикрытия для богатой местными средствами области Нижнего Руфиджи. Однако, войска могли рассчитывать на эти средства, так как область Среднего Руфиджи была слабо населена и не могла долгое время снабжать продовольствием солдат и носильщиков. На сбор урожая с кукурузных полей, которые мы, ввиду такого тяжелого положения, засеяли в плодородных равнинах, как у Логелоге, так и у Мпанганджи, нельзя было рассчитывать раньше марта 1917 года. Поэтому атака индусской ротой нашего выдвинутого в боме Кисанджира офицерского поста представляла собой серьезную угрозу. Неприятель, штурмовавший без достаточной огневой подготовки отвесные стены укрепления, был отбит с тяжелыми потерями. К сожалению, здесь также был убит и начальник поста - лейтенант резерва Бальдамус, который слишком открыто держался под неприятельскими выстрелами. Его храброе и стойкое поведение обеспечило нам пребывание местного Окружного управления в Кисанджире до подхода достаточных подкреплений, и, таким образом, надо благодарить этого доблестного офицера за то, что мы еще в течение нескольких месяцев могли удерживать за собой богатую продовольствием область Нижнего Руфиджи.
   Уже отмечалось, что у Кидеренгвы наступил перерыв в действиях; нападение на противника, занимавшего сильно укрепленную позицию, не имело никаких шансов на успех. Поэтому командование оставило в районе Киссаки-Кидеренгвы лишь восемь рот под командой капитана Тафеля; впоследствии этот отряд был еще уменьшен. С главными силами командование перешло к Нижнему Руфиджи. Дорога на Кунгулио пролегала мимо больших озер, в которых, так же, как и в Руфиджи, водилось много гиппопотамов. При общей потребности в жирах охота на этих животных стала насущной необходимостью. Надо следить, пока голова зверя не появится из-под воды и не станет ясно видимой, для того чтобы можно было произвести смертельный выстрел. Тогда гиппопотам погружается в воду, через некоторое время снова всплывает наверх, и при помощи веревки, наскоро сделанной из коры дерева, его вытягивают на берег. Там его разбирают на части, и опытный человек очень хорошо знает места, где находится наибелое аппетитное сало. Количество последнего очень колеблется. Лучшие экземпляры могут свободно дать два полных ведра. Однако, необходимо изучать не только способы получения жира, но также знать наиболее уязвимые места для нанесения смертельного выстрела. Неопытные люди принимались за дело легкомысленно, и можно было видеть во многих местах, как трупы подстреленных и умерших от ран животных быстро портились и становились негодными для еды. И на слонов теперь также начали смотреть совершенно другими глазами, чем раньше; в то время как обыкновенно охотник за слонами перед тем, как делал выстрел, оценивал длину и вес клыков, теперь прежде всего возникал вопрос: сколько жира даст это животное, так как жир слона очень хорошего качества и даже, пожалуй, лучше на вкус, чем жир гиппопотама.
   У Кунгулио взятые с собой гурты скота гнались прямо в реку и переплывали ее. Переправа же войск производилась на паромах, которыми заведовал начальник службы движения потерянной нами Северной железной дороги Кюльвейн, удовлетворявшийся теперь скромной ролью заведующего Кунгульской паромной переправой. Ко времени нашего прибытия был уже готов мост, длиной около 300 метров, годный также и для повозок. На южном берегу мы разбили лагерь у плантации Нджакисику, принадлежащей поступившему в армию лейтенанту резерва Влеку. Дома европейской постройки были приспособлены под лазарет и совершенно переполнены. В Логелоге мы застали Управление Этапами; там было устроено большое число обширных тростниковых бараков для размещения войск. Сама плантация имела далеко тянувшиеся поля сизаля. Здесь снабжение войск было поставлено отлично. В свободном от цеце районе держали много рогатого скота, и, кроме того, уцелевшие у нас вьючные ослы были обратно направлены сюда из области севернее Руфиджи. Семьи европейцев жили здесь еще, как в мирное время, в своих солидных домах и благодарили судьбу, что происходившие до сих пор военные действия давали им возможность в течение более чем 2 лет продолжать без помехи свою домашнюю и хозяйственную жизнь.
   В Логелоге на опытной станции Мпанганджи, которой мы достигли на следующий день, собрались также и другие европейцы из окрестностей плантации. Так как они не могли поместиться в имевшихся постройках, то строили дома из деревянных жердей, камыша или травы. При этом обнаружилось также мало утешительное явление: в то время как войска на фронте были проникнуты воодушевлением и предприимчивостью, в тылу картина иногда получалась совершенно другая. Люди, которые меньше всего разбирались в положении вещей, были убеждены, что знают все лучше других, и питали известное недовольство. Подобное поведение действует заразительно и с течением времени убивает лучшие побуждения. Однако, к счастью, у многих находившихся в тылу военных солдатская гордость была достаточно сильна, чтобы при случае самым резким образом обрывать этих недовольных. В одном из местных лазаретов кто-то слишком много болтал и занимался низкой критикой; тогда один из раненых ответил ему: "Вот что я вам, все-таки, хочу сказать: командир - мозг армии, а вы - ж... армии". Это неприкрашенное выражение было так удачно, что оно немедленно привлекло всех смеющихся на сторону раненого, и опасность крупного столкновения была рассеяна.
   Теперь возникал вопрос, должно ли командование сначала обратиться на север, на неприятеля у Кисанджира, или же действовать против противника у Кильвы. Последний не двигался дальше в направлении на Ливале, как писал майор фон-Бемкин,. но повернул на север, быть может вынужденный к этому передвижениями наших войск. Таким образом, противник перешел в богатый, но очень гористый и тяжелый для передвижения войсковых частей, район Кибаты. Там он в данный момент казался мне мало опасным. Я считал достаточным воспрепятствовать ему в его дальнейшем наступлении на Руфиджи. Для этой задачи было пяти довольно слабых по численности рот под командой капитана Шульца.
   Майор фон-Бемкин, обеспокоенный за Ливале, ушел с двумя ротами и 10,5-см орудием в район Мпоторы. Из этого обстоятельства мы, как это выяснилось дальше, извлекли позднее много пользы. При этом я имел свободу действий для дальнейшего движения на Кисанджир. Это являлось важным, делая возможной для нас охрану богатой продовольствием области Северного и Нижнего Руфиджи и отправку оттуда богатых запасов к Среднему Руфиджи. Нельзя было предвидеть, сможем ли мы рассчитывать там на удачное столкновение; однако, я думал, что неприятель, который передвинул свои части также и от гор Улугуру на восток в район Кисанджира, будет наступать с севера. Таким образом, здесь очень легко мог представиться случай для. удачного боя. Мы переправились через Руфиджи у Утеты в лодках и через несколько дней прибыли в Макиму, в одном переходе южнее Кисанджира. Между тем, в Кисанджире был сосредоточен достаточный гарнизон, силой в две роты, которые энергично занялись укреплением местности. Немного далее на север, у Манероманго, были расположены сильные части противника, и наш европейский патруль, который был выслан еще из Кидеренгвы, подтвердил передвижение неприятельских сил с запада сюда, в район Манероманго Кисанджир.
   Этот патруль, через несколько дней после своего выступления из Кидеренгвы, попал в безводный район как раз во время страшной жары. Отдельные люди потеряли друг друга в густом кустарнике. Чтобы привлечь к себе внимание, они начали стрелять и вынуждены были сдаться англичанам. Только стойкий начальник патруля ушел в туземную деревню, где население с виду встретило его дружелюбно и предложило ему яиц; когда же он нагнулся над последними, черные напали на него и передали английскому патрулю из африканцев, скрывавшемуся поблизости. Аскари, который на муле должен был сопровождать немца далее, обращался с ним довольно высокомерно. В пути немец, во время разговора, отвлек внимание аскари, указав ему на ошибку в седловке, и ему удалось получить мула в свей руки. Перед тем, как ускакать, немец вырвал винтовку у аскари и застрелил его.
   Точно так же и восточнее Кисанджира наши отряды продвигались вперед все дальше на север, и дело доходило до целого ряда мелких стычек в кустарнике, которые иногда отличались большими потерями для неприятеля. Немного восточнее, на побережье, в районе Кисинджу, появилось несколько неприятельских отрядов, и там же находилось небольшое английское военное судно. Капитан фон-Либерман однажды утром произвел нападение со своей одиннадцатой ротой на этого противника, и наши аскари решительно опрокинули последнего. По военному судну было сделано несколько выстрелов из полевого орудия. Выбив противника из Кисинджу, капитан фон-Либерман немедленно отошел назад. Одновременно мы действовали и против тыловых сообщений противника, и почти ежедневно дело доходило до мелких боевых столкновений.