Страница:
Генерал Вале шаг за шагом отступал вверх по Лукуледи. К сожалению, я не мог послать ему никакой поддержки и даже должен был взять у него несколько рот, чтобы в случае благоприятного стечения обстоятельств иметь под рукой части для наступления от Хиваты и в то же время охранять наши магазины. Во время боев в кустарнике с отрядом Вале, которые происходили почти ежедневно, неприятель понес значительные потери, но настойчиво продолжал наступление; однако, нам не удавалось одержать решительного частного успеха и захватить значительную количество боевых припасов, а, между тем, патроны у нас кончались. 6 ноября я приехал верхом от Хиваты в Нангоо у Нданды и произвел здесь разведки местности вплоть до места расположения отряда Вале с целью выяснить условия наступления с войсками, расположенными у Хиваты. 7 ноября я отправился верхом от Нангоо в южном направлении через возвышенность Маконде назад в Хивату. В этот же день были опять обнаружены неприятельские части у Лукуледи: 9 ноября у Хигугу, рядом с Хиватой, произошло столкновение патрулей.
В этот критический момент, когда к Хивате начали приближаться головы неприятельских колонн, мы, естественно, должны были настолько своевременно броситься со всеми нашими силами на одну из них, чтобы другие не успели ввязаться в бой. Обязательным условием для такого удара являлось требование ввести в дело все наши наличные части, которые были в общем немногочисленны. При этом на первом плане стоял вопрос о боевых припасах, которые уменьшились примерно до четырехсот тысяч патронов; для 2.500 ружей и 50 станковых и ручных пулеметов этого количества было недостаточно для серьезного боя, и дальнейшее ведение операции стало бы возможным только при условии захвата боевых припасов у противника. Для этого местность была неблагоприятна. В густом кустарнике каждый отдельный боец был склонен много стрелять и мало попадать, и запасы патронов окащались бы израсходованы прежде, чем мы могли достигнуть благоприятных для нас результатов. Удовлетворительное разрешение вопроса боевого снабжения затруднялось еще и тем, что большинство запасов состояло из патронов с дымным порохом для ружья 71 года, в то время как войска только примерно на одну треть были вооружены ружьями этой системы, а две трети имели современные немецкие, английские или португальские винтовки. Ничтожные запасы современных патронов необходимо было беречь для нашего главного оружия пулеметов.
Не оставалось ничего другого, как выделить из каждой роты боевые отряды, вооруженные ружьями 71 года, и поручить им вести огонь; в резерве же держать два других отряда, имевших современные винтовки. В последних каждый человек нес, кроме 20 патронов соответствующего калибра, еще и патроны 71 года с дымным порохом. В таком случае отряды чередовались бы таким образом, что когда первый кончал бой, он передавал бы свои ружья 71 года сменяющему его второму отряду, сам же брал у него современные винтовки и отходил в резерв. Таким образом лишь треть имеющегося боевого состава могла быть действительно введена в бой, и эти люди тоже должны были чрезвычайно беречь патроны.
Артиллерийские боевые припасы были израсходованы до последнего патрона, за исключением нескольких снарядов для обоих горных орудий и небольшого количество португальских артиллерийских патронов. Наша последняя полевая гаубица, а также захваченное при Махиве английское орудие были взорваны. Несколько дней назад мы взорвали и оба последних 10,5-см орудия. Днем позднее при Китангаре было уничтожено и потоплено горное орудие. Таким образом, остались только две горных пушки (немецкая и трофейная португальская). Недостаток в артиллерийском снабжении был в течение последних месяцев уже настолько велик, что мы редко имели более трехсот выстрелов на всю артиллерию. Это составляло примерно боевой комплект каждого из многочисленных английских орудий.
При таких условиях успешный переход в наступление был возможен только при исключительно благоприятной обстановке. Однако мы так ее и не дождались. Хотя высылались боевые патрули и неприятелю, по возможности, наносили вред, но нам не оставалось ничего другого, как повести на Хивату отряд генерала Вале, а также оставшуюся еще при Мнахо для вывоза оттуда запасов 11 полевую роту. 10 ноября подошедшим с севера сильным противником была неожиданно занята миссия Нданда, находившаяся непосредственно в тылу Вале, стоявшего у Нангоо. Тамошний полевой лазарет и часть наших запасов попали в руки неприятеля. Находившийся южнее Нданды отряд Либермана прикрыл отступление генерала Вале, который от Нангоо поднялся на плоскогорье Маконде по разведанной мной 7 ноября дороге, проходящей юго-восточнее Нангоо, затем отошел через плоскогорье к Хивате и, таким образом, ускользнул из поставленной ему неприятелем ловушки. 11 рота также отошла от Мнахо, и, таким образом, все части соединились у Хиваты, за исключением отряда капитана Тафеля и более мелких, отрядов, расположенных южнее. Постепенная переброска наших запасов в восточном направлении на Намбиндингу производилась полным ходом, и мы уже могли начать дальнейшее отступление на Китангар. При этом я внимательно наблюдал, не сделает ли одна из неприятельских колонн какую-либо ошибку. 14 ноября мне показалось, что я уловил такой случай.
Сильная неприятельская колонна, в состав которой входил 10 полк южно-африканской "легкой пехоты"{47}, обошла нас - от Лукуледи через Массасси, и в тот же день атаковала с юга Мвити, расположенную в двухчасовом расстоянии южнее Хиваты. В этом пункте, до сих пор слабо занятом, днем раньше был сосредоточен отряд фон-Либермана (три роты), прибывший из Хиваты. Несмотря на все затруднения с боевыми припасами, представлялась возможность завязать у Мвити бой настолько внезапно, чтобы разбить этого противника по-отдельности; но я был слишком занят сложными распоряжениями по отступлению на Намбиндингу и, к сожалению, отошел, не использовав представлявшийся у Мвити благоприятный момент.
Таким образом, мне оставался только постепенный отход на Намбиндингу. При очищении Хиваты в руки неприятеля попал лазарет, наполненный, большей частью, тяжело ранеными, а также взятыми раньше нами в плен европейскими солдатами противника и индусами, перенесенными в этот же пункт.
Отступление на Намбиндингу было произведено с 15 по 17 ноября, с непрерывными боями. Я хотел, чтобы неприятель действительно довел свое концентрическое движение с севера, запада и юга до полного соединения своих колонн; тогда, пока большая беспомощная масса людей неприятеля была бы расположена на узком пространстве, я мог отойти куда угодно. 17 ноября я должен был принять окончательное решение. Продолжительный бой в кустарнике грозил истощить наши последние боевые припасы. Было бы бессмысленно продолжать дальше сражение, которое не могло дать нам никакого благоприятного результата. Следовательно, мы должны были отступить.
Одновременно нам следовало уменьшить боевой состав, так как многочисленные бойцы с малым количеством патронов представляли меньшую боевую ценность, чем малое число отборных людей с достаточным количеством боевых припасов. Этого же требовало и продовольственное положение. Только значительным сокращением числа едоков можно было достигнуть того, чтобы имеющихся наличных запасов хватило еще на двенадцать дней. Район, из которого мы могли собирать продовольствие, значительно сократился; новая закупка была расстроена неприятелем, а местные средства истощены. Запаса хины для европейцев могло хватить только на один месяц. После израсходования этого последнего количества хины европейцы должны были погибнуть от малярии и ее последствий; мы не смогли бы больше выносить трудностей войны под тропиками.
Из этого проистекало, что нам следовало сократить наши войска примерно до 2.000 ружей и при этом установить число европейцев не свыше 300 человек. Все те, кто не вошел в эту норму, должен быть оставлены. Следовало примириться с тем, что среди нескольких сотен европейцев и шестисот аскари, покинутых нами в лазарете Намбиндинги, находились также люди, которые охотно продолжали бы сражаться и по состоянию здоровья были к этому пригодны. К сожалению, нельзя умолчать, что между остававшимися у Намбиндинги имелось известное число европейцев, которые были не прочь сложить оружие.
Когда же спустя два дня обер-лейтенант Грундман, несмотря на то, что он едва мог ходить после тяжелого ранения, опять прибыл ко мне и доложил, что, невзирая на приказ, не мог заставить себя идти в плен, то я редко чему-либо радовался так, как этому непослушанию.
Здесь можно упомянуть, что неприятель с нашими пленными в общем обращался по-человечески, насколько я в состоянии об этом судить. Но все же мне кажется, что он стремился обвинить нас в жестокости против английских пленных, чтобы иметь право принимать жестокие меры против нас. Так, лейтенант резерва Гуч был оставлен больным в Нданде и попал в неприятельские руки. По совершенно недоказанному и взятому с потолка заявлению одного черного, что лейтенант Гуч, во время одного из набегов, сжег английских раненых, он был закован в ручные кандалы и затем во время морского переезда в Дар-эс-Салам был заперт в помещении рядом с уборной. В Дар-эс-Саламе он несколько недель провел в тюрьме, не будучи вообще допрошен; когда же, наконец, с него сняли показания, оказалось, что произведенная над ним безрассудная жестокость была основана только на лживом заявлении черного. Далее, генерал Девентер сообщил мне, что против капитана Наумана, сдавшегося восточнее Кондоа-Иранги, было возведено обвинение в убийстве; как я узнал позднее, он также был посажен в тюрьму на продолжительное время и тоже не был допрошен, пока, наконец, не выяснилась его невиновность. Мне тем менее понятна причина этого издевательства над чувством справедливости, что у нас с английскими пленными обращались в высшей степени по-человечески, и часто в материальном отношении они были обеспечены лучше, чем наши собственные люди{48}.
Принятые решения заставляли совершенно изменить приемы ведения войны. До сих пор мы собирали продовольствие в магазины и из них снабжали наши части. Пополнение боевыми патронами также производлось из хранящихся запасов. Правда, при этой системе мы имели много легко уязвимых со стороны неприятеля слабых пунктов, которые не могли защищать, но она давала нам возможность держать под ружьем значительное количество частей, необходимых при наших условиях. Естественно, такая система ставила наши боевые операции в большую зависимость от продовольственных и тыловых учреждений и затрудняла свободу маневра. Однако, я старался сохранить ее, так как она давала возможность содержать сравнительно сильные войска и вести успешную борьбу.
Теперь это было невозможно, и я был вынужден отказаться от указанных преимуществ. Конечно решение содержать более слабые части без всяких магазинов вызывало соммнение. Перспектива сидеть через двенадцать дней в степи без продовольствия в окружении пяти тысяч голодных негров была мало соблазнительна. Чтобы иметь возможность дальнейшего ведения войны, необходимо было рассчитывать только на захват неприятельских запасов. Удастся ли таким путем удовлетворять в нужных размерах потребности частей? Удастся ли захватить достаточное количество боевых припасов и подходящего к ним оружия? Это были серьезные вопросы. Но если бы удалось сохранить боеспособность частей при новом способе ведения войны, то можно было бы использовать нашу независимость от тыла и подвижность. При бесконечно обширном театре боевых действий мы могли ускользать из неприятных положений. Враг был вынужден держать в постоянном движении большое количество людей и материалов и терять свои силы в несравненно большей степени, чем мы. Таким образом, если мои соображения были правильны, представлялась возможность и в дальнейшем связывать значительные неприятельские силы и бесконечно долго продолжать сопротивление.
Наше пребывание у Намбиндинги оказалось непродолжительным; этот пункт, расположенный на плоскогорье, был лишен воды, а имевшийся в долине источник находился под огнем неприятельских орудий и пулеметов. Под прикрытием патрулей командование и главная часть войск 18 ноября отступили на Китангари. Неприятель нас не преследовал, да, вероятно, и не был в состоянии это сделать. Как это можно было заранее предвидеть, он приложил все усилия, чтобы нанести при Хивате так долго ожидаемый последний удар, и теперь вынужден был производить перегруппировку, распределяя войска для дальнейших операций. В Китангаре повторилась старая история: запасы продовольствия местного магазина были оценены слишком высоко. Все запасы, которыми можно было ныне располагать, обеспечивали войска продовольствием примерно на десять дней; на значительное пополнение этих запасов из района к югу от Китангари рассчитывать не приходилось. Вопрос, куда необходимо направить дальнейшее движение, сводился, главным образом, к поиску района, богатого продовольствием.
Мне было известно, что англичане и португальцы систематически уничтожали вдоль реки Ровумы наши продовольственные запасы. На маленькие немецкие магазины, закупочные пункты и продовольственные колонны был произведен ряд нападений; от туземцев требовали, чтобы они относились к нам враждебно. Северный и южный берега средней Ровумы были слабо населены; вверх по Ровуме, у Тундуру, в течение долгого времени с обеих сторон дрались крупные войсковые соединения, и продовольственные запасы были там, вероятно, истощены. О лежащем к югу от Нижней Ровумы плоскогорье Мафия я не мог получить действительно достоверных сведений. Даже если, как многие утверждали, в мирное время там существовали многочисленные хорошо обработанные поля, то все равно оставалось сомнение в том, можно ли найти продовольствие в местах, где в течение года хозяйничали сравнительно крупные португальские силы. Одно время мне казалось возможным найти продовольствие в районе, где вел операции майор фон-Штюмером, а именно - в португальской области у слияния рек Ровумы и Лудженды, а также далее на юг в районе Нангавари и Мвембе. Здесь тоже возникали сомнения: военные операции могли помешать туземцам обрабатывать землю. Однако я думал, что между различными сомнительными перспективами последняя наиболее благоприятна, и решил пока двинуться вверх по Ровуме.
Это передвижение было предпринято также с целью сделать части боеспособными на долгое время, захватив как можно большее количество патронов и других военных материалов. Прежние сведения, а также сообщения туземцев, наводили на мысль, что и теперь где-нибудь в районе реки Ровумы хранятся необходимые для нас неприятельские запасы. 20 ноября мы достигли Невалы, где присоединилась последняя из тех частей, которым было поручено обеспечивать южное направление, и была закончена новая организация войск. В Невале мы оставили последних людей, неспособных к передвижению, и 21 ноября 1917 года я двинулся к Ровуме с 300 европейцев, 1.700 аскари и 3.000 носильщиков и прочих цветных. Для переноски груза был использован весь наличный состав.
По мере того, как во время похода уничтожалось продовольствие, свободные носильщики отпускались, чтобы по мере возможности уменьшать число едоков. Многим из наших хороших старых носильщиков мы вынуждены были отказать в просьбе оставаться у нас; большинство из них было согласно продолжать службу без вознаграждения, некоторые хотели даже оставаться не только без платы, но и без продовольствия и доставать себе свое пропитание самостоятельно - из остатков нашей пищи и диких плодов пори.
Как и можно было предполагать, разведка отмечала наличие близ Ровумы только слабых отрядов неприятеля. 21 ноября мы прибыли к Мпили на берегу реки и только собрались стать лагерем, как впереди послышались выстрелы охотничьего патруля. При обследовании мы заметили перед нами большой пруд, на противоположном берегу которого неизвестные люди купали лошадей. Позади пруда была скалистая гора. Скоро появился туземец, повидимому, шпион, который передал письмо: "мы - английская кавалерия и хотим связаться с португальскими пехотными полками". Трудно было установить, являлось ли это хитростью. Было ясно, что в настоящий момент мы имеем дело только со слабым кавалерийским отрядом. Неприятель был быстро отброшен атакой во фланг; пять пленных европейцев принадлежали к 10 Южно-Африканскому полку и по продовольственным соображениям были отправлены обратно к неприятелю. Добытым лошадям, числом около десяти, мы были очень рады - как средству для верхового передвижения и как возможной прибавке к продовольствию.
Дальнейшее движение вверх по Ровуме совершалось очень медленно. Большинство не привыкло к продолжительным переходам крупными войсковыми соединениями. Колонны непомерно растягивались. Жены аскари следовали поодиночке на расстоянии нескольких сот метров друг от друга. Прошло некоторое время, прежде чем они стали соблюдать правильный порядок движения. Выяснилось, что отбор взятых с собой аскари не во всех ротах производился с необходимой тщательностью. При новой реорганизации рот, которую волей-неволей приходилось производить во время боя, были оставлены некоторые хорошие надежные люди, а вместо них были взяты с собой другие, правда, более выносливые, но менее надежные. Некоторые шли в бой со своими сыночками на плечах; вместо них лучше было бы взять таких же надежных людей, но не таскавших с собой балласта - жены и ребенка. Впрочем, теперь ничего нельзя было изменить.
Очевидно, мы сумели избавиться от наблюдения со стороны неприятеля; летчики, обыкновенно сопровождавшие наши передвижения, не показывались, в наш лагерь не падала ни одна бомба. Одна из неприятельских колонн с продовольствием переправилась через Ровуму с одного берега на другой через наш лагерь. Она была желанной добычей. В этой местности мы почти не находили полевых плодов, зато пропитание давала нам охота. По дороге попадались буйволы и водяние антилопы. Но мы не должны были задерживаться; таявшие продовольственные запасы постоянно напоминали нам о движении. К счастью, я имел в своем распоряжении несколько знающих страну европейцев, которые незадолго перед тем работали в районе впадения реки Лудженды в Ровуму. Там уже в мирное время находилась португальская фактория, а во время войны был установлен более или менее сильный гарнизон. Можно было предполагать, что и теперь там, вероятно, у неприятеля что-нибудь найдется. Те немногие туземцы, которых мы встречали, говорили также о более или менее сильном гарнизоне, который некоторые определяли в две тысячи англичан или португальцев.
Книга III. Бои на неприятельской земле
Глава первая. Через Ровуму (Ноябрь 1917-январь 1918 года)
Переправа через реку. Неприятельский лагерь Нгомано. Атака португальского укрепления. "День старых ружей". Богатая добыча. Дальнейшее движение вверх по Лудженде. В поисках продовольствия. Неприятельское предложение. Известия о капитуляции капитана Тафеля. Разделение войск. Трения и неприятности. Взятие нескольких неприятельских лагерей. Решительность лейтенанта Кемпнера. У Нангвале. Жир гиппопотамов и лесные фрукты. Богатое продовольствие у Хирумбы. Патрули. Наступление неприятеля. Перестрелки. Неприятельская пропаганда. Новые силы и новая надежда
Рано утром 25 ноября 1917 года наша авангардная рота переправилась через Ровуму немного выше устья реки Лудженды. Главные силы, 9 рот, до 12 часов дня двигались сзади, на расстоянии около двух переходов. Капитан Геринг с 3 ротами был направлен ниже по течению на южный берег Ровумы, чтобы попытаться атаковать португальский лагерь, о котором имелись донесения. О капитане Тафеле какие-либо сведения отсутствовали совершенно, и я рассчитывал, что он достигнет Ровумы значительно западнее нас.
Чувство отсутствия всякой поддержки, а также абсолютная неуверенность в будущем вызывали у многих ощущение, которое можно было характеризовать, как полное безразличие. На походе охотничьи патрули относились беспечно к тактическим требованиям скрытности марша, и, как позднее выяснилось, неприятель отчетливо слышал их выстрелы. Во время перехода через реку некоторые спокойно и основательно мылись в воде на глазах у английских патрулей.
Скоро после переправы на южный берег раздались выстрелы. Авангардная рота наткнулась на неприятельских разведчиков, многие из которых остались убитыми на месте перестрелки. Время, в течение которого постепенно прибывавшие роты переправлялись и, в свою очередь, прикрывали переправу следующих частей, я использовал для проведения разведки. Недалеко перед нашим фронтом, на другом берегу Лудженды, были слышны сигналы и видны люди. Мы подошли вплотную к неприятельскому лагерю и могли рассмотреть с расстояния нескольких сот метров людей, одетых в белое. Другие рыли окопы. Была также замечена колонна носильщиков. По-видимому, перед нами находились значительные силы противника.
Пока я обдумывал, можно ли рассчитывать на успех атаки и как организовать наступление, из лагеря показалась колонна, одетых в хаки аскари, силой около роты, и начала наступление против наших частей. Я предполагал, что противник рассчитывает атаковать всеми своими силами наши войска, занятые переходом через реку, а потому бросился назад бегом и приказал переправившимся уже ротам занять соответствующую оборонительную позицию. Но благоприятный момент, на который я рассчитывал, не наступил: неприятель не появлялся. Опять передо мной встал вопрос: что следует предпринять? Могло возникнуть сомнение, не будет ли более целесообразным пройти мимо расположенного здесь, у Нгомано, противника и двигаться дальше вверх по реке Лудженде. При этом неприятель должен был бы или пропустить нас без задержки или же выйти из своего укрепленного лагеря и решиться на тяжелую атаку.
С другой стороны, было вполне вероятно, что неприятель не успел еще укрепить свой лагерь, и наша атака не встретит больших препятствий. Разведка показала, что вдоль берега по ту сторону реки Лудженда тянулась полоса густого строевого леса, примыкавшего непосредственно к неприятельским позициям. Это давало великолепное укрытие для крупных сил. Я еще колебался, когда капитан Мюллер заставил меня остановить свой выбор на последнем решении, которое хотя и было рискованно, но в то же время давало надежду на долгожданный решительный успех, на захват патронов и военного снаряжения, в которых мы, безусловно, нуждались. Но времени терять было нельзя.
Атака началась еще в тот момент, когда последние части переправлялись через реку. В то время, как наше легкое горное орудие обстреливало стрелковые окопы противника на западной окраине лагеря, а несколько рот, наступая с запада и севера, отвлекали внимание противника, отряд капитана Келя переправился через Лудженду в одном километре выше Нгомано, двинулся вдоль берега по густому строевому лесу и стремительно атаковал неприятельский лагерь с юга. Я находился на небольшом холме, западнее лагеря, недалеко от нашего орудия. Непосредственно за мной постепенно подтягивался отряд генерала Вале, который переправлялся через реку последним. Я имел сносный обзор через густой, но низкий, кустарник. Пулеметы противника стреляли недурно, и снопы пуль часто ложились на наш небольшой песчаный холм. Пришлось отослать назад в укрытое место несколько европейцев и аскари, которые бесполезно толпились здесь и были хорошо видны неприятелю.
Знакомый нам по прежним боям чистый звук неприятельских ружей и отсутствие минометов говорили за то, что перед нами, вероятно, португальцы. За время войны мы научились точно распознавать глухой полный звук наших старых ружей 71 года, резкий треск наших винтовок с остроконечной пулей, двойной звук выстрела английских ружей и чистый тон португальских винтовок, не превышавших 6 мм калибра.
Неприятным моментом прежних боев было то, что минометы противника всегда быстро пристреливались по нашему расположению; от их действия при дымном патроне наших винтовок образца 71 года было очень трудно укрыться. Однако сегодня минометов не было, и предательский дым добрых старых ружей 71 года не приносил большого вреда. Зато когда наши пули попадали в цель, они производили солидные дыры. Скоро наши аскари поняли, что , несмотря на недостатки своего вооружения, могут в этом бою проявить свою солдатскую доблесть. "Сегодня день старых ружей", - кричали они своим немецким командирам, и я увидел со своего холма, как стрелковые цепи отряда капитана Келя бегом атаковали неприятельские окопы и захватили их.
Это послужило сигналом для штурма на других участках. Со всех сторон наши части ворвались в расположение противника, который был сильно потрясен концентрическим огнем. Из неприятеля, силой около 1.000 человек, смогли спастись едва ли больше 300 человек. Наши аскари набросились на добычу, не обращая внимания на продолжавшего еще стрелять неприятеля. Точно так же толпа носильщиков и боев немедленно появилась в лагере. Они рылись в горшках с жиром и других продовольственных запасах, открывали консервные банки и опять отбрасывали их, когда рассчитывали найти в другой банке что-нибудь более вкусное. Царил ужасный беспорядок. Взятые только что в плен португальские аскари принимали наравне с другими деятельное участие в грабеже своих собственных запасов. Не было никакого другого выхода, как только энергично вмешаться.
В этот критический момент, когда к Хивате начали приближаться головы неприятельских колонн, мы, естественно, должны были настолько своевременно броситься со всеми нашими силами на одну из них, чтобы другие не успели ввязаться в бой. Обязательным условием для такого удара являлось требование ввести в дело все наши наличные части, которые были в общем немногочисленны. При этом на первом плане стоял вопрос о боевых припасах, которые уменьшились примерно до четырехсот тысяч патронов; для 2.500 ружей и 50 станковых и ручных пулеметов этого количества было недостаточно для серьезного боя, и дальнейшее ведение операции стало бы возможным только при условии захвата боевых припасов у противника. Для этого местность была неблагоприятна. В густом кустарнике каждый отдельный боец был склонен много стрелять и мало попадать, и запасы патронов окащались бы израсходованы прежде, чем мы могли достигнуть благоприятных для нас результатов. Удовлетворительное разрешение вопроса боевого снабжения затруднялось еще и тем, что большинство запасов состояло из патронов с дымным порохом для ружья 71 года, в то время как войска только примерно на одну треть были вооружены ружьями этой системы, а две трети имели современные немецкие, английские или португальские винтовки. Ничтожные запасы современных патронов необходимо было беречь для нашего главного оружия пулеметов.
Не оставалось ничего другого, как выделить из каждой роты боевые отряды, вооруженные ружьями 71 года, и поручить им вести огонь; в резерве же держать два других отряда, имевших современные винтовки. В последних каждый человек нес, кроме 20 патронов соответствующего калибра, еще и патроны 71 года с дымным порохом. В таком случае отряды чередовались бы таким образом, что когда первый кончал бой, он передавал бы свои ружья 71 года сменяющему его второму отряду, сам же брал у него современные винтовки и отходил в резерв. Таким образом лишь треть имеющегося боевого состава могла быть действительно введена в бой, и эти люди тоже должны были чрезвычайно беречь патроны.
Артиллерийские боевые припасы были израсходованы до последнего патрона, за исключением нескольких снарядов для обоих горных орудий и небольшого количество португальских артиллерийских патронов. Наша последняя полевая гаубица, а также захваченное при Махиве английское орудие были взорваны. Несколько дней назад мы взорвали и оба последних 10,5-см орудия. Днем позднее при Китангаре было уничтожено и потоплено горное орудие. Таким образом, остались только две горных пушки (немецкая и трофейная португальская). Недостаток в артиллерийском снабжении был в течение последних месяцев уже настолько велик, что мы редко имели более трехсот выстрелов на всю артиллерию. Это составляло примерно боевой комплект каждого из многочисленных английских орудий.
При таких условиях успешный переход в наступление был возможен только при исключительно благоприятной обстановке. Однако мы так ее и не дождались. Хотя высылались боевые патрули и неприятелю, по возможности, наносили вред, но нам не оставалось ничего другого, как повести на Хивату отряд генерала Вале, а также оставшуюся еще при Мнахо для вывоза оттуда запасов 11 полевую роту. 10 ноября подошедшим с севера сильным противником была неожиданно занята миссия Нданда, находившаяся непосредственно в тылу Вале, стоявшего у Нангоо. Тамошний полевой лазарет и часть наших запасов попали в руки неприятеля. Находившийся южнее Нданды отряд Либермана прикрыл отступление генерала Вале, который от Нангоо поднялся на плоскогорье Маконде по разведанной мной 7 ноября дороге, проходящей юго-восточнее Нангоо, затем отошел через плоскогорье к Хивате и, таким образом, ускользнул из поставленной ему неприятелем ловушки. 11 рота также отошла от Мнахо, и, таким образом, все части соединились у Хиваты, за исключением отряда капитана Тафеля и более мелких, отрядов, расположенных южнее. Постепенная переброска наших запасов в восточном направлении на Намбиндингу производилась полным ходом, и мы уже могли начать дальнейшее отступление на Китангар. При этом я внимательно наблюдал, не сделает ли одна из неприятельских колонн какую-либо ошибку. 14 ноября мне показалось, что я уловил такой случай.
Сильная неприятельская колонна, в состав которой входил 10 полк южно-африканской "легкой пехоты"{47}, обошла нас - от Лукуледи через Массасси, и в тот же день атаковала с юга Мвити, расположенную в двухчасовом расстоянии южнее Хиваты. В этом пункте, до сих пор слабо занятом, днем раньше был сосредоточен отряд фон-Либермана (три роты), прибывший из Хиваты. Несмотря на все затруднения с боевыми припасами, представлялась возможность завязать у Мвити бой настолько внезапно, чтобы разбить этого противника по-отдельности; но я был слишком занят сложными распоряжениями по отступлению на Намбиндингу и, к сожалению, отошел, не использовав представлявшийся у Мвити благоприятный момент.
Таким образом, мне оставался только постепенный отход на Намбиндингу. При очищении Хиваты в руки неприятеля попал лазарет, наполненный, большей частью, тяжело ранеными, а также взятыми раньше нами в плен европейскими солдатами противника и индусами, перенесенными в этот же пункт.
Отступление на Намбиндингу было произведено с 15 по 17 ноября, с непрерывными боями. Я хотел, чтобы неприятель действительно довел свое концентрическое движение с севера, запада и юга до полного соединения своих колонн; тогда, пока большая беспомощная масса людей неприятеля была бы расположена на узком пространстве, я мог отойти куда угодно. 17 ноября я должен был принять окончательное решение. Продолжительный бой в кустарнике грозил истощить наши последние боевые припасы. Было бы бессмысленно продолжать дальше сражение, которое не могло дать нам никакого благоприятного результата. Следовательно, мы должны были отступить.
Одновременно нам следовало уменьшить боевой состав, так как многочисленные бойцы с малым количеством патронов представляли меньшую боевую ценность, чем малое число отборных людей с достаточным количеством боевых припасов. Этого же требовало и продовольственное положение. Только значительным сокращением числа едоков можно было достигнуть того, чтобы имеющихся наличных запасов хватило еще на двенадцать дней. Район, из которого мы могли собирать продовольствие, значительно сократился; новая закупка была расстроена неприятелем, а местные средства истощены. Запаса хины для европейцев могло хватить только на один месяц. После израсходования этого последнего количества хины европейцы должны были погибнуть от малярии и ее последствий; мы не смогли бы больше выносить трудностей войны под тропиками.
Из этого проистекало, что нам следовало сократить наши войска примерно до 2.000 ружей и при этом установить число европейцев не свыше 300 человек. Все те, кто не вошел в эту норму, должен быть оставлены. Следовало примириться с тем, что среди нескольких сотен европейцев и шестисот аскари, покинутых нами в лазарете Намбиндинги, находились также люди, которые охотно продолжали бы сражаться и по состоянию здоровья были к этому пригодны. К сожалению, нельзя умолчать, что между остававшимися у Намбиндинги имелось известное число европейцев, которые были не прочь сложить оружие.
Когда же спустя два дня обер-лейтенант Грундман, несмотря на то, что он едва мог ходить после тяжелого ранения, опять прибыл ко мне и доложил, что, невзирая на приказ, не мог заставить себя идти в плен, то я редко чему-либо радовался так, как этому непослушанию.
Здесь можно упомянуть, что неприятель с нашими пленными в общем обращался по-человечески, насколько я в состоянии об этом судить. Но все же мне кажется, что он стремился обвинить нас в жестокости против английских пленных, чтобы иметь право принимать жестокие меры против нас. Так, лейтенант резерва Гуч был оставлен больным в Нданде и попал в неприятельские руки. По совершенно недоказанному и взятому с потолка заявлению одного черного, что лейтенант Гуч, во время одного из набегов, сжег английских раненых, он был закован в ручные кандалы и затем во время морского переезда в Дар-эс-Салам был заперт в помещении рядом с уборной. В Дар-эс-Саламе он несколько недель провел в тюрьме, не будучи вообще допрошен; когда же, наконец, с него сняли показания, оказалось, что произведенная над ним безрассудная жестокость была основана только на лживом заявлении черного. Далее, генерал Девентер сообщил мне, что против капитана Наумана, сдавшегося восточнее Кондоа-Иранги, было возведено обвинение в убийстве; как я узнал позднее, он также был посажен в тюрьму на продолжительное время и тоже не был допрошен, пока, наконец, не выяснилась его невиновность. Мне тем менее понятна причина этого издевательства над чувством справедливости, что у нас с английскими пленными обращались в высшей степени по-человечески, и часто в материальном отношении они были обеспечены лучше, чем наши собственные люди{48}.
Принятые решения заставляли совершенно изменить приемы ведения войны. До сих пор мы собирали продовольствие в магазины и из них снабжали наши части. Пополнение боевыми патронами также производлось из хранящихся запасов. Правда, при этой системе мы имели много легко уязвимых со стороны неприятеля слабых пунктов, которые не могли защищать, но она давала нам возможность держать под ружьем значительное количество частей, необходимых при наших условиях. Естественно, такая система ставила наши боевые операции в большую зависимость от продовольственных и тыловых учреждений и затрудняла свободу маневра. Однако, я старался сохранить ее, так как она давала возможность содержать сравнительно сильные войска и вести успешную борьбу.
Теперь это было невозможно, и я был вынужден отказаться от указанных преимуществ. Конечно решение содержать более слабые части без всяких магазинов вызывало соммнение. Перспектива сидеть через двенадцать дней в степи без продовольствия в окружении пяти тысяч голодных негров была мало соблазнительна. Чтобы иметь возможность дальнейшего ведения войны, необходимо было рассчитывать только на захват неприятельских запасов. Удастся ли таким путем удовлетворять в нужных размерах потребности частей? Удастся ли захватить достаточное количество боевых припасов и подходящего к ним оружия? Это были серьезные вопросы. Но если бы удалось сохранить боеспособность частей при новом способе ведения войны, то можно было бы использовать нашу независимость от тыла и подвижность. При бесконечно обширном театре боевых действий мы могли ускользать из неприятных положений. Враг был вынужден держать в постоянном движении большое количество людей и материалов и терять свои силы в несравненно большей степени, чем мы. Таким образом, если мои соображения были правильны, представлялась возможность и в дальнейшем связывать значительные неприятельские силы и бесконечно долго продолжать сопротивление.
Наше пребывание у Намбиндинги оказалось непродолжительным; этот пункт, расположенный на плоскогорье, был лишен воды, а имевшийся в долине источник находился под огнем неприятельских орудий и пулеметов. Под прикрытием патрулей командование и главная часть войск 18 ноября отступили на Китангари. Неприятель нас не преследовал, да, вероятно, и не был в состоянии это сделать. Как это можно было заранее предвидеть, он приложил все усилия, чтобы нанести при Хивате так долго ожидаемый последний удар, и теперь вынужден был производить перегруппировку, распределяя войска для дальнейших операций. В Китангаре повторилась старая история: запасы продовольствия местного магазина были оценены слишком высоко. Все запасы, которыми можно было ныне располагать, обеспечивали войска продовольствием примерно на десять дней; на значительное пополнение этих запасов из района к югу от Китангари рассчитывать не приходилось. Вопрос, куда необходимо направить дальнейшее движение, сводился, главным образом, к поиску района, богатого продовольствием.
Мне было известно, что англичане и португальцы систематически уничтожали вдоль реки Ровумы наши продовольственные запасы. На маленькие немецкие магазины, закупочные пункты и продовольственные колонны был произведен ряд нападений; от туземцев требовали, чтобы они относились к нам враждебно. Северный и южный берега средней Ровумы были слабо населены; вверх по Ровуме, у Тундуру, в течение долгого времени с обеих сторон дрались крупные войсковые соединения, и продовольственные запасы были там, вероятно, истощены. О лежащем к югу от Нижней Ровумы плоскогорье Мафия я не мог получить действительно достоверных сведений. Даже если, как многие утверждали, в мирное время там существовали многочисленные хорошо обработанные поля, то все равно оставалось сомнение в том, можно ли найти продовольствие в местах, где в течение года хозяйничали сравнительно крупные португальские силы. Одно время мне казалось возможным найти продовольствие в районе, где вел операции майор фон-Штюмером, а именно - в португальской области у слияния рек Ровумы и Лудженды, а также далее на юг в районе Нангавари и Мвембе. Здесь тоже возникали сомнения: военные операции могли помешать туземцам обрабатывать землю. Однако я думал, что между различными сомнительными перспективами последняя наиболее благоприятна, и решил пока двинуться вверх по Ровуме.
Это передвижение было предпринято также с целью сделать части боеспособными на долгое время, захватив как можно большее количество патронов и других военных материалов. Прежние сведения, а также сообщения туземцев, наводили на мысль, что и теперь где-нибудь в районе реки Ровумы хранятся необходимые для нас неприятельские запасы. 20 ноября мы достигли Невалы, где присоединилась последняя из тех частей, которым было поручено обеспечивать южное направление, и была закончена новая организация войск. В Невале мы оставили последних людей, неспособных к передвижению, и 21 ноября 1917 года я двинулся к Ровуме с 300 европейцев, 1.700 аскари и 3.000 носильщиков и прочих цветных. Для переноски груза был использован весь наличный состав.
По мере того, как во время похода уничтожалось продовольствие, свободные носильщики отпускались, чтобы по мере возможности уменьшать число едоков. Многим из наших хороших старых носильщиков мы вынуждены были отказать в просьбе оставаться у нас; большинство из них было согласно продолжать службу без вознаграждения, некоторые хотели даже оставаться не только без платы, но и без продовольствия и доставать себе свое пропитание самостоятельно - из остатков нашей пищи и диких плодов пори.
Как и можно было предполагать, разведка отмечала наличие близ Ровумы только слабых отрядов неприятеля. 21 ноября мы прибыли к Мпили на берегу реки и только собрались стать лагерем, как впереди послышались выстрелы охотничьего патруля. При обследовании мы заметили перед нами большой пруд, на противоположном берегу которого неизвестные люди купали лошадей. Позади пруда была скалистая гора. Скоро появился туземец, повидимому, шпион, который передал письмо: "мы - английская кавалерия и хотим связаться с португальскими пехотными полками". Трудно было установить, являлось ли это хитростью. Было ясно, что в настоящий момент мы имеем дело только со слабым кавалерийским отрядом. Неприятель был быстро отброшен атакой во фланг; пять пленных европейцев принадлежали к 10 Южно-Африканскому полку и по продовольственным соображениям были отправлены обратно к неприятелю. Добытым лошадям, числом около десяти, мы были очень рады - как средству для верхового передвижения и как возможной прибавке к продовольствию.
Дальнейшее движение вверх по Ровуме совершалось очень медленно. Большинство не привыкло к продолжительным переходам крупными войсковыми соединениями. Колонны непомерно растягивались. Жены аскари следовали поодиночке на расстоянии нескольких сот метров друг от друга. Прошло некоторое время, прежде чем они стали соблюдать правильный порядок движения. Выяснилось, что отбор взятых с собой аскари не во всех ротах производился с необходимой тщательностью. При новой реорганизации рот, которую волей-неволей приходилось производить во время боя, были оставлены некоторые хорошие надежные люди, а вместо них были взяты с собой другие, правда, более выносливые, но менее надежные. Некоторые шли в бой со своими сыночками на плечах; вместо них лучше было бы взять таких же надежных людей, но не таскавших с собой балласта - жены и ребенка. Впрочем, теперь ничего нельзя было изменить.
Очевидно, мы сумели избавиться от наблюдения со стороны неприятеля; летчики, обыкновенно сопровождавшие наши передвижения, не показывались, в наш лагерь не падала ни одна бомба. Одна из неприятельских колонн с продовольствием переправилась через Ровуму с одного берега на другой через наш лагерь. Она была желанной добычей. В этой местности мы почти не находили полевых плодов, зато пропитание давала нам охота. По дороге попадались буйволы и водяние антилопы. Но мы не должны были задерживаться; таявшие продовольственные запасы постоянно напоминали нам о движении. К счастью, я имел в своем распоряжении несколько знающих страну европейцев, которые незадолго перед тем работали в районе впадения реки Лудженды в Ровуму. Там уже в мирное время находилась португальская фактория, а во время войны был установлен более или менее сильный гарнизон. Можно было предполагать, что и теперь там, вероятно, у неприятеля что-нибудь найдется. Те немногие туземцы, которых мы встречали, говорили также о более или менее сильном гарнизоне, который некоторые определяли в две тысячи англичан или португальцев.
Книга III. Бои на неприятельской земле
Глава первая. Через Ровуму (Ноябрь 1917-январь 1918 года)
Переправа через реку. Неприятельский лагерь Нгомано. Атака португальского укрепления. "День старых ружей". Богатая добыча. Дальнейшее движение вверх по Лудженде. В поисках продовольствия. Неприятельское предложение. Известия о капитуляции капитана Тафеля. Разделение войск. Трения и неприятности. Взятие нескольких неприятельских лагерей. Решительность лейтенанта Кемпнера. У Нангвале. Жир гиппопотамов и лесные фрукты. Богатое продовольствие у Хирумбы. Патрули. Наступление неприятеля. Перестрелки. Неприятельская пропаганда. Новые силы и новая надежда
Рано утром 25 ноября 1917 года наша авангардная рота переправилась через Ровуму немного выше устья реки Лудженды. Главные силы, 9 рот, до 12 часов дня двигались сзади, на расстоянии около двух переходов. Капитан Геринг с 3 ротами был направлен ниже по течению на южный берег Ровумы, чтобы попытаться атаковать португальский лагерь, о котором имелись донесения. О капитане Тафеле какие-либо сведения отсутствовали совершенно, и я рассчитывал, что он достигнет Ровумы значительно западнее нас.
Чувство отсутствия всякой поддержки, а также абсолютная неуверенность в будущем вызывали у многих ощущение, которое можно было характеризовать, как полное безразличие. На походе охотничьи патрули относились беспечно к тактическим требованиям скрытности марша, и, как позднее выяснилось, неприятель отчетливо слышал их выстрелы. Во время перехода через реку некоторые спокойно и основательно мылись в воде на глазах у английских патрулей.
Скоро после переправы на южный берег раздались выстрелы. Авангардная рота наткнулась на неприятельских разведчиков, многие из которых остались убитыми на месте перестрелки. Время, в течение которого постепенно прибывавшие роты переправлялись и, в свою очередь, прикрывали переправу следующих частей, я использовал для проведения разведки. Недалеко перед нашим фронтом, на другом берегу Лудженды, были слышны сигналы и видны люди. Мы подошли вплотную к неприятельскому лагерю и могли рассмотреть с расстояния нескольких сот метров людей, одетых в белое. Другие рыли окопы. Была также замечена колонна носильщиков. По-видимому, перед нами находились значительные силы противника.
Пока я обдумывал, можно ли рассчитывать на успех атаки и как организовать наступление, из лагеря показалась колонна, одетых в хаки аскари, силой около роты, и начала наступление против наших частей. Я предполагал, что противник рассчитывает атаковать всеми своими силами наши войска, занятые переходом через реку, а потому бросился назад бегом и приказал переправившимся уже ротам занять соответствующую оборонительную позицию. Но благоприятный момент, на который я рассчитывал, не наступил: неприятель не появлялся. Опять передо мной встал вопрос: что следует предпринять? Могло возникнуть сомнение, не будет ли более целесообразным пройти мимо расположенного здесь, у Нгомано, противника и двигаться дальше вверх по реке Лудженде. При этом неприятель должен был бы или пропустить нас без задержки или же выйти из своего укрепленного лагеря и решиться на тяжелую атаку.
С другой стороны, было вполне вероятно, что неприятель не успел еще укрепить свой лагерь, и наша атака не встретит больших препятствий. Разведка показала, что вдоль берега по ту сторону реки Лудженда тянулась полоса густого строевого леса, примыкавшего непосредственно к неприятельским позициям. Это давало великолепное укрытие для крупных сил. Я еще колебался, когда капитан Мюллер заставил меня остановить свой выбор на последнем решении, которое хотя и было рискованно, но в то же время давало надежду на долгожданный решительный успех, на захват патронов и военного снаряжения, в которых мы, безусловно, нуждались. Но времени терять было нельзя.
Атака началась еще в тот момент, когда последние части переправлялись через реку. В то время, как наше легкое горное орудие обстреливало стрелковые окопы противника на западной окраине лагеря, а несколько рот, наступая с запада и севера, отвлекали внимание противника, отряд капитана Келя переправился через Лудженду в одном километре выше Нгомано, двинулся вдоль берега по густому строевому лесу и стремительно атаковал неприятельский лагерь с юга. Я находился на небольшом холме, западнее лагеря, недалеко от нашего орудия. Непосредственно за мной постепенно подтягивался отряд генерала Вале, который переправлялся через реку последним. Я имел сносный обзор через густой, но низкий, кустарник. Пулеметы противника стреляли недурно, и снопы пуль часто ложились на наш небольшой песчаный холм. Пришлось отослать назад в укрытое место несколько европейцев и аскари, которые бесполезно толпились здесь и были хорошо видны неприятелю.
Знакомый нам по прежним боям чистый звук неприятельских ружей и отсутствие минометов говорили за то, что перед нами, вероятно, португальцы. За время войны мы научились точно распознавать глухой полный звук наших старых ружей 71 года, резкий треск наших винтовок с остроконечной пулей, двойной звук выстрела английских ружей и чистый тон португальских винтовок, не превышавших 6 мм калибра.
Неприятным моментом прежних боев было то, что минометы противника всегда быстро пристреливались по нашему расположению; от их действия при дымном патроне наших винтовок образца 71 года было очень трудно укрыться. Однако сегодня минометов не было, и предательский дым добрых старых ружей 71 года не приносил большого вреда. Зато когда наши пули попадали в цель, они производили солидные дыры. Скоро наши аскари поняли, что , несмотря на недостатки своего вооружения, могут в этом бою проявить свою солдатскую доблесть. "Сегодня день старых ружей", - кричали они своим немецким командирам, и я увидел со своего холма, как стрелковые цепи отряда капитана Келя бегом атаковали неприятельские окопы и захватили их.
Это послужило сигналом для штурма на других участках. Со всех сторон наши части ворвались в расположение противника, который был сильно потрясен концентрическим огнем. Из неприятеля, силой около 1.000 человек, смогли спастись едва ли больше 300 человек. Наши аскари набросились на добычу, не обращая внимания на продолжавшего еще стрелять неприятеля. Точно так же толпа носильщиков и боев немедленно появилась в лагере. Они рылись в горшках с жиром и других продовольственных запасах, открывали консервные банки и опять отбрасывали их, когда рассчитывали найти в другой банке что-нибудь более вкусное. Царил ужасный беспорядок. Взятые только что в плен португальские аскари принимали наравне с другими деятельное участие в грабеже своих собственных запасов. Не было никакого другого выхода, как только энергично вмешаться.