Левашов Виктор. Убить демократа

   Да что ж они, суки, не едут? Сколько мне еще ждать?
   Ладно, еще чашку кофе. Нет, пива не надо, я за рулем. Ну и что, что они тоже за рулем? Я за другим рулем. И получите сразу. Не сбегу, но может так случиться, что очень быстро уйду.
   Сколько-сколько?! Я тут что, свадьбу заказывал? А, обычные немецкие цены. Тогда другое дело. Ладно, сдачи не
   надо. И вам филь данке.
   Эта настоящая прусская пивная задумывалась явно с реваншистскими целями. Попытка коварных немцев перекроить в свою пользу границы послевоенной Европы. Оттягали у россиян сто квадратных метров родины с помощью обычных немецких цен и обрадовались. Рано радовались, господа ползучие реваншисты. Когда речь идет о хорошем пиве и возможности без пальбы и мордобития оттянуться...
   Из холла в зал ворвались человек пять омоновцев в "ночках" и с десантными "калашами" под предводительством милицейского капитана с открытым забралом и ПМ в руке.
   -- Всем оставаться на местах! -- приказал капитан. -- Проверка документов!
   Наконец-то.
   По-моему, ребятишки в углу почувствовали себя неуютно. Но на этот раз им ничего не грозило.
   -- Чей автомобиль марки "фольксваген-пассат" номер такой-то? --вопросил капитан. Я поднял руку, как школьник, и сказал:
   -- Мой.
   И уже через пару секунд лежал на дубовой столешнице с заломленными за спину руками. Мордой в кофе. Правым ухом, точнее. А лик мой оказался обращенным в сторону углового стола, так что я имел возможность видеть ошарашенные физиономии местных братков. Один из них изумленно сказал:
   -- Ну, облом! За говенный "пассат", а? Не, ты вникни! А если б у него был "мерин" или "чероки"?
   Браслетки. Шмон с головы до ног. Прямо скажу, не слишком деликатный. Потом меня рванули вверх, в прорезях "ночки" я увидел чьи-то бешеные глаза, хриплый голос спросил:
   -- Где пушка?
   -- Не понимаю, о чем вы, -- вежливо ответил я и тут же схлопотал по левой скуле автоматной ложей. Наотмашь. От всей души. Была когда-то такая передача на ЦТ. Так можно и челюсть сломать. Ну ладно хоть плашмя, а не торцом. И на том спасибо.
   -- Где пушка, сука? -- повторила "ночка", дыша мне в лицо смесью водки, табака и жвачки "стиморол", слегка профильтрованной черной шерстяной тканью.
   -- Снял бы "ночку"-то, жарко, -- посочувствовал я ему и понял, что сейчас еще раз схлопочу. И, возможно, уже торцом приклада. Но тут вмешался капитан:
   -- Погоди, лейтенант. Может, не он?
   -- Чего годить, чего годить?! Тачка его, номер тот, мужик у дома твердо сказал! И по приметам он! Где пушка, пидор?!
   -- Отставить! -- приказал капитан. -- В машину! В горотделе разберемся!
   Меня сняли со стола и почти понесли к выходу. Гардеробщик вежливо остановил процессию:
   -- Момент, господа! Ваш плащ.
   Он набросил на меня плащ и мягко укорил:
   -- Я же вас предупреждал! -- И, подумав, добавил: -- Приходите к нам снова.
   Омоновцы загоготали:
   -- Ага! Придет! Лет через десять!
   В отделении меня сначала сунули в обезьянник, выкинув оттуда пару бомжей. Но не успел я как следует ощупать языком распухающие щеку и губу и порадоваться, что хоть зубы целы, снова выдернули и привели в кабинет, где я увидел давешнего капитана, пожилого милицейского майора и красного кандидата
   Льва Анатольевича Антонюка. Майор сидел за письменным столом, перед ним лежал бумажник с моими документами.
   Капитан жестом показал Антонюку на меня:
   -- Он?
   Антонюк подтвердил:
   -- Он. -- И поинтересовался у меня: -- Ну что? Доигрался, красавец?
   -- Так... Пастухов... Женат, дочь... Прописан в деревне Затопино Зарайского района Московской области... Судимостей, судя по отметкам в паспорте, не имел. Ну, это надо проверить.
   Майор еще полистал мой паспорт и бросил его на стол.
   -- Пастухов? -- переспросил Антонюк. -- Почему-то мне знакома эта фамилия.
   -- Ничего удивительного, -- ответил майор. -- Не Иванов, но и не Вайсмахер. Давай, Пастухов, сразу к делу. Где оружие, которым ты угрожал гражданину Антонюку?
   "Ночка" снова дохнула мне в ухо сложным парфюмом:
   -- Колись, падла! Сразу колись, а то хуже будет!
   Майор недовольно поморщился:
   -- Отставить, лейтенант. И снимите с задержанного наручники.
   -- Стоит ли, товарищ майор? А вдруг он какое-нибудь кун-фу? Возись потом.
   -- Выполняйте.
   Браслетки слетели с моих запястий, первым делом я потрогал щеку и покачал зубы. Вроде бы не шатались.
   -- Свободны, -- кивнул майор. Омоновцы вышли, брякая автоматами.
   -- Садись, Пастухов. Еще раз спрашиваю: где пистолет, которым ты угрожал господину Антонюку?
   -- Я не угрожал господину Антонюку пистолетом. Подтвердите, Лев Анатольевич.
   -- Вот как? -- искренне удивился он. -- А что же вы делали?
   -- Вы спросили, из чего я мог бы вас застрелить. Я показал. Разве не так?
   -- Не валяй дурака, Пастухов, -- посоветовал майор. -- Мы здесь и не таких видели.
   -- Послушайте, господин майор. Я понимаю, ребята были в запарке, горячее дело и все такое. Но, может, кто-нибудь все-таки обыщет меня как следует?
   Для убедительности я встал и расставил в стороны руки.
   -- Обыщи, -- кивнул майор капитану. Тот ощупал меня со всех боков.
   -- Чисто. Чего искать-то?
   -- В джинсах. В правом заднем кармане, -- подсказал я.
   Капитан послушно склонился к моей заднице. Из-под его кителя выглянула кобура с ручкой табельного ПМ.
   Я балдею от этих ребят. Бери "макарку" и клади всех на пол. Или мочи. И никакого кун-фу не надо. А ведь предупреждал их лейтенант в "ночке"! Все-таки к оперативникам, которые работают на земле в гуще народных масс, стоит прислушиваться. Очень мне хотелось об этом сказать, ноя промолчал. Могут неправильно
   понять. Да и не мое это дело воспитывать командный милицейский состав.
   Капитан извлек из тесного кармана моих джинсов книжицу с тиснением "КПРФ" на обложке и раскрыл ее. После чего впал в некоторую задумчивость.
   -- Что там такое? -- нетерпеливо спросил майор. Капитан положил перед ним удостоверение.
   Майор внимательно ознакомился с содержанием и тоже впал в задумчивость.
   -- Ничего не понимаю! -- признался наконец он и показал книжицу Антонюку. -- Здесь сказано, что он начальник вашей охраны. Вы что-нибудь понимаете? Это ваша подпись?
   -- Моя, -- подтвердил Антонюк. -- Да, моя. Пастухов. Вот почему эта фамилия у меня на слуху! Ну, конечно же! Так-так. Значит, вы и есть начальник моей охраны? А мне рекомендовали вас как серьезного и ответственного профессионала. Да, вы профессионал, это я понял. Но в том ли
   вы профессионал, в чем надо? Что означал весь этот спектакль?
   -- Если это был спектакль, -- вставил майор тоном, не предвещающим мне ничего хорошего. Я лишь пожал плечами.
   -- Мне передали, чтобы я к вам зашел. Я и зашел.
   -- Таким образом?! -- взвился Антонюк. -- Да вы что, издеваетесь надо мной?!
   -- Над нами! -- снова вмешался майор.
   -- Успокойтесь, Лев Анатольевич. Я отвечаю за вашу безопасность. И намерен ее обеспечить. Я должен был проверить систему вашей охраны. Что она ничего не стоит, я убедился. И хотел, чтобы убедились вы.
   Антонюк едва не подпрыгнул.
   -- А просто сказать? Да! Просто! Языком! Как люди общаются тысячи лет! И будут общаться всегда! Потому что другого средства общения не придумали! И никогда не придумают! Его нет! Просто нет! Понимаете? Нет!
   Я понимал другое -- что из него со свистом выходит пар. Но все-таки решил, что нужно его поправить:
   -- Почему нет? Есть.
   Антонюк уставился на меня, как прапор на вдруг заговорившего салабона.
   -- Да? Есть? Сделайте одолжение, просветите.
   -- Музыка, например. Ведь что такое музыка? Это внеречевое средство общения.
   -- Это вы сами придумали?
   -- Да ну! Жена рассказала. Она музыковед, кончила "Гнесинку". Есть и другие внеязыковые средства общения. Живопись. Балет.
   -- Балет? Понимаю. И вы мне станцевали про то, какая у меня система охраны. А воспользоваться традиционным средством общения, обыкновенным русским языком, не могли. Слишком просто, да?
   -- Мог. Но мне было нужно, чтобы вы не узнали это, а прочувствовали. На собственной шкуре, извините за резкость. Надеюсь, мне это удалось.
   -- Да, черт возьми, удалось. Ничего не могу сказать, удалось. А если, быть совершенно откровенным, вы напугали меня до смерти!
   Я удовлетворенно кивнул:
   -- Это и было моей задачей.
   Капитан смотрел на меня, как на иллюзиониста Копперфильда.
   -- Ну, москвич! -- пробормотал он.
   Но майор был настроен совсем не миролюбиво.
   -- У вас есть претензии к задержанному Пастухову? -- обратился он к Антонюку.
   -- Как ни парадоксально, но...
   -- Если можно -- простым русским языком, -- попросил майор. - Без музыки и балета. И без живописи. Да или нет?
   -- Нет, -- сказал Антонюк.
   -- А у меня есть! -- взревел майор. Теперь и из него начал выходить пар. -- Весь город поставить на уши, это как? Это двести шестая, часть вторая! Злостное хулиганство! От одного до пяти лет! Понял?
   -- Так точно, господин майор.
   -- Гражданин майор!
   -- Слушаюсь, гражданин майор!
   -- Ладно, не будем усугублять. Но пятнадцать суток ты, парень, получишь! Умник, тра-та-так-перетак, тра-та... И считай, что дешево отделался! -- примерно через полминуты закончил он. -- Есть вопросы?
   -- Есть. Ваша опергруппа прибыла на место через двадцать четыре минуты после вызова. А оцепление вообще минут через сорок. А это как?
   -- Вам, москвичам, хорошо рассуждать! -- возмутился капитан. -- Вам Лужков новые "форды" покупает! А мы на чем ездим -- видел? Скоро на рейсовые автобусы пересядем!
   -- Сколько у вас абонентов в системе охраны ВИП? -- поинтересовался я. -- Человек сто?
   -- Больше, -- уточнил капитан.
   -- Вот и пусть скинутся на пару полицейских "фордов" и микроавтобус. Для себя же.
   -- Они скинутся! -- проговорил майор.
   -- Прекрасная мысль, -- вмешался Антонюк. -- И своевременная. Мой фонд поддержит. Проведем работу. Помогая милиции, помогаешь себе. Очень хороший лозунг. Короткий и понятный. Считайте, майор, что у вас есть эти машины.
   -- А у вас -- голоса благодарной милиции, -- подсказал я.
   -- Мы не покупаем голоса избирателей. Мы призываем голосовать за нас своими делами.
   -- Ладно, -- снизошел майор. -- Пусть не пятнадцать. Но пять суток ты у меня отсидишь! Оформи, капитан.
   -- Вы оставляете меня без охраны, -- возразил Антонюк.
   -- У вас целая толпа охранников.
   -- Пастухов показал, чего они стоят.
   -- А мне какое дело? Это не наши люди. За них я не отвечаю.
   -- Значит, вам до этого нет никакого дела? -- переспросил Антонюк. --Вы отдаете себе отчет в том, что сказали?
   -- Но вы и меня поймите! Как я объясню губернатору это ЧП? Оно уже в сводке! А если есть хулиганство -- должен быть и хулиган. И к нему должны быть приняты меры!
   -- Какому губернатору? -- негромко поинтересовался Антонюк. --Губернатору, который пальцем не шевельнул, чтобы помочь милиции? Который за четыре года не сделал для города ничего?
   -- Не мое дело оценивать губернаторов, -- огрызнулся майор. - Станете вы -- буду подчиняться вам. А пока я подчиняюсь ему.
   На принцип пошло. Дело серьезное. Я решил, что стоит майору помочь. Помогая милиции, помогаешь себе.
   -- Оформите ЧП как учебную тревогу. Проверка боеготовности личного состава в условиях, близких к реальным.
   -- И не забудьте отметить, что эта самая боеготовность оказалась нулевой, -- язвительно добавил Антонюк.
   -- Почему? -- возразил я. -- Вы живы. Преступник задержан. Опыт учебной тревоги будет всесторонне проанализирован и сделаны выводы.
   -- Понял, как в Москве работают? -- обратился майор к капитану и снова повернулся ко мне. -- Тогда хоть объясни нам, на кой черт ты всю эту петрушку затеял?
   -- Хотел познакомиться с вами. Мало ли, как дело пойдет. Может, у вас ко мне вопросы возникнут. Или у меня к вам.
   А теперь и майор уставился на меня, как космонавт на лунатика. Потом встал, одернул китель и доложился:
   -- Майор Кривошеев. Олег Сергеевич. Заместитель начальника областного управления внутренних дел. -- Немного подумал и представил капитана: --Капитан Смирнов. Иван Николаевич. Уголовный розыск.
   -- Очень приятно, -- сказал я. -- Пастухов. Сергей Сергеевич.
   -- Скажи, Сергей Сергеевич, ты всегда все делаешь через жопу?
   -- Когда как. Мне было нужно, чтобы Лев Анатольевич беспрекословно выполнял все мои предписания, -- объяснил я.
   -- Какие? -- спросил Антонюк.
   -- Может, мы обсудим это наедине?
   -- Если можно, при нас, -- попросил майор. -- Учиться так учиться.
   -- Я не скажу ничего нового.
   -- Тем более.
   -- Пожалуйста. Первое: наглухо заварить дверь на чердак. Второе: поставить в квартиру бронированную дверь с кодовым замком. Завтра же. Третье. Никому никаких ключей. Никому. Вы меня понимаете, Лев Анатольевич?
   -- Да, -- буркнул Антонюк.
   -- Каждый день менять маршрут и время возвращения домой. По вам часы можно проверять. Сейчас это не достоинство. Не прощаться с охраной в лифте. Больше того. Двое постоянно должны находиться с вами. Даже ночью. Пусть один спит в гостиной, а другой на раскладушке в прихожей.
   -- Ну, знаете! -- запротестовал Антонюк.
   -- Хотите еще раз встретиться с киллером? На этот раз с настоящим?
   -- Сдаюсь. Что еще?
   -- Наймите охрану на дачу. Двух или трех человек. Сойдут и местные, только не пьянь. Когда едете на дачу, никаких телефонных предупреждений. Вообще о своих поездках по телефону не говорить.
   -- О моих предвыборных встречах знает весь город.
   -- Встречи и митинги -- моя забота. И до конца избирательной кампании -- никаких ресторанов, никаких дружеских посиделок и никаких утренних пробежек трусцой по парку.
   -- Черт знает на какую жизнь вы меня обрекаете!
   -- Вы сами себя на нее обрекли. Станете губернатором -- расслабитесь. После этого поздно будет вас убивать.
   -- А сейчас -- не поздно?
   -- Вы лучше меня разбираетесь в ситуации.
   -- Кто может меня убить?
   -- Это вы у меня спрашиваете? На эту тему можно много рассуждать.
   Но мне не удалось уйти от этого идиотского разговора.
   -- Так рассуждайте! -- прикрикнул Антонюк. -- За это вам деньги платят!
   Тот еще будет губернатор. Обкомовская, видно, школа. Или он в свое время до второго секретаря допер именно потому, что от природы была в нем эта бульдожья хватка? Если так, то до губернаторского кресла вполне допрет.
   Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.
   Ну, получи.
   И я сказал:
   -- Тот, кто убил Комарова.
   В кабинете воцарилось многозначительное молчание.
   -- Дела, твою мать! -- констатировал майор. -- Новые времена - новые песни. -- Он обернулся к капитану: -- А ведь и верно, никаких америк нам москвич не открыл. Все давным-давно известно.
   -- Я вам скажу еще кое-что из известного. Хотите? -- предложил я.
   -- Было бы любопытно, -- не без настороженности согласился майор.
   -- Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.
   -- Так ведь туман! -- заорал капитан. -- Туман, понимаешь? Мы бы час ехали!
   Я развел руками:
   -- Ну, если туман, тогда да.
   -- Так где все-таки пушка? -- спросил майор.
   -- В камере хранения на вокзале, -- ответил я, не уточняя, на каком вокзале.
   -- Разумно, -- подумав, кивнул майор. -- Разобрались, выходит. Да, дела! У вас есть претензии к лицам, производившим ваше задержание? --перешел он на официальный тон.
   Я потрогал распухшую скулу. Тот еще будет фингал. Особая примета. Но это был свершившийся факт. А его, как известно, не может отменить даже Господь Бог. Поэтому я только рукой махнул:
   -- Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил бы каждый. Вот если бы еще "сейку" мою вернули, был бы полный порядок. Я к ней как-то привык.
   -- Какую "сейку"? -- не понял майор. А капитан понял. Он быстро вышел, минут через пять вернулся и молча протянул мне часы, сдрюченные с меня в азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.
   Тут и майор понял. И даже Антонюк.
   -- Так-так, -- проговорил он.
   -- Примите наши извинения, -- хмуро сказал майор.
   -- Нет проблем, господин майор.
   -- Ну и прекрасно.
   Для Антонюка майор Кривошеев выделил оперативную "Волгу", а мой "пассат" уже подогнали к горотделу. Перед тем как сесть в машину, Антонюк отвел меня в сторону.
   -- Как я понял, условие вашего контракта -- сохранить мою жизнь, а не отнять ее.
   -- Вы только сейчас это поняли?
   -- И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?
   -- Мне уже заплатили.
   -- Кто?
   -- Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.
   -- И чтобы я стал губернатором, -- добавил Антонюк. -- Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все-таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.
   -- Если вы победите.
   -- А вы сомневаетесь?
   -- Семь процентов отрыва -- не слишком много.
   Антонюк снисходительно усмехнулся:
   -- У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов "Яблока" не получит. Они призовут своих избирателей голосовать "против всех".
   -- Вы уверены?
   -- Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
   -- Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
   -- Неважно. Важен сам факт.
   -- Лев Анатольевич, машина вас ждет, -- деликатно поторопил капитан Смирнов.
   -- А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, --отметил Антонюк. -- В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?
   -- Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
   -- Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. -- Антонюк не без торжественности пожал мне руку. -- Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.
   -- Сейчас я в этом не сомневаюсь.
   Капитан Смирнов проводил "Волгу" с будущим губернатором и помахал мне:
   -- Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.
   Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
   Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами. Туман уравнивал "мерседесы" и "Жигули".
   Бестелесный свет.
   Огни на болоте.
   "Обошлось".
   Твою мать.
   Это для тебя, капитан, обошлось. А для меня не обошлось. Потому что мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер "пассата", был тот самый.
   Смуглый. С приплюснутым носом.
   В зале ожидания автовокзала было немноголюдно. Редкие пассажиры, опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В камере хранения вообще не было ни одного человека.
   Я набрал шифр и открыл ячейку.
   В ячейке не было ничего.
   Совсем ничего.
   Пусто.
   Пусто, как... Как. Никак. Просто пусто, и все.
   Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.
   И я уже догадывался кому.
   Но это было не мое дело.
   Не касалось оно меня.
   Ни с какой стороны.
   Ну, разве что...
   Суки.
   Глава четвертая
   ФИГУРА УМОЛЧАНИЯ
   I
   Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом.
   И он воспользовался этим способом. Он сказал:
   -- Я занимаюсь расследованием убийства вашего отца. Помочь в этом можете только вы. Если вы скажете "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что преступление останется нераскрытым, будете виноваты только вы. И никто
   другой.
   Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя дома, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив "пассат" за пару кварталов от места, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
   -- А вы к кому? К Комаровым, что ль?
   Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее -- начало шестого вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей -- свет, в котором идти-то было
   трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
   Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ему ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в
   один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило
   Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли.
   Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся. Оставался открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого, заявивший, что Комарова убили по ошибке -- должны были убить его, а не отца, убийца просто спутал. Они были примерно одного роста, оба грузные, основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а "дипломаты" у них и вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила жена Юрия -- для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов же для покушения на Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом, покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
   Это заявление сына потерпевшего было подарком для следователя. Он с чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где томились "висяки" или "глухари" -- дела зависшие, практически не имеющие шансов быть раскрытыми. Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к чему, так что можно было спокойно заниматься другими делами, которых здесь, в портовом балтийском городе, было предостаточно.
   Материалы следствия не помогли Пастухову представить картину происшедшего. Во-первых, он далеко не сразу понял смысл милицейских протоколов, написанных таким языком, что болтовня его Настены на их фоне казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи
   Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку -- совсем крошечная: жить можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
   Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал: дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым
   Пастухов недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А это означало, что убийца -- местный, свой. На него никто не обратил внимания именно потому, что он свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого интереса.
   В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что киллера такой квалификации в городе нет. Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с "мокрыми" делами, но там каждый раз присутствовали разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал.
   Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
   На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону, возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном
   просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и уставленном картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова, маленькая остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату. По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
   Коробки, частью упакованные и обклеенные скотчем, а частью еще не закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
   -- Уезжаем, -- коротко объяснил он царящий в доме беспорядок. - Дочь уже отправили. А теперь вот и сами.