Левашов Виктор. Убить демократа

   Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они уезжают, и внутренне напрягся, готовясь как можно убедительнее соврать, но Пастухов не стал ни о чем спрашивать.
   -- Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, --предложил он. -- Нет -- нет. По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.
   Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
   -- Она не хочет ничего знать. Она боится.
   -- Тогда действительно ей лучше ничего не знать, -- согласился Пастухов. -- Покажите мне последние фотографии вашего отца.
   Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на крыльце. Единственное, чем он походил на сына, -- это была тучность. Причем у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие
   переедания или лени.
   -- Есть еще видеокассета, -- вспомнил Юрий. -- Одно время я увлекался съемками.
   -- Покажите, -- попросил Пастухов.
   На кассете Николай Иванович был запечатлен с сыном, невесткой и внучкой, но больше всего -- со своими сортовыми тюльпанами. Юрий называл эти сорта, названия были похожи на названия духов или дорогих французских вин, но Пастухов ни одного из них не запомнил. Его интересовало совсем другое.
   -- Пройдитесь по комнате, -- попросил он, когда кассета закончилась. --Просто пройдитесь. Взад и вперед.
   Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.
   -- А теперь у меня к вам еще одна просьба, -- продолжал Пастухов. --Сейчас мы выйдем и вы запрете входную дверь так, как обычно запирал ее Николай Иванович, уходя из дома. И как он запирал ее в тот вечер. Наденьте тот же плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".
   От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.
   -- И что теперь? -- спросил он.
   -- Спускайтесь с крыльца, -- скомандовал Пастухов, хотя это было явно лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он запирал дверь.
   -- Все. Достаточно. Спасибо.
   Они вернулись в дом.
   -- Вы из ФСБ? -- спросил Юрий.
   -- Нет. Но расследование этого убийства входит в мои служебные обязанности, -- ответил Пастухов, почти не соврав. -- Вы не замечали последнее время странностей в поведении отца?
   -- За последние полгода или даже чуть больше в его поведении не было ничего, кроме странностей. Он был историком. И по образованию, и по профессии, и по складу характера, и по образу жизни. У него были свои радости, свои огорчения, но они не выходили за рамки его кабинета или
   библиотеки, в которой он работал. С миром его связывали только внучка и тюльпаны. Особенно после смерти жены. Мама умерла восемь лет назад от сердечного приступа. Грустно в этом признаваться, но мы не были с отцом душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта либерализация и так
   далее, я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец и понятия не имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что сколько стоит. Он отдавал в дом всю свою зарплату, как делал всю жизнь, остальное его не интересовало. Единственной статьей его расходов были книги. Когда его привлекала
   какая-то книга, найденная у букинистов, он без всяких сомнений влезал в долги, а потом месяцами давал грошовые уроки немецкого языка, чтобы расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая часть книг уже упакована, но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской
   библиотеке, не говоря про Ленинку. Чтобы у вас было представление о библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги, под залог библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.
   -- Зачем вам понадобились такие деньги? -- поинтересовался Пастухов.
   -- Возникла необходимость, -- ушел от прямого ответа Юрий.
   -- В чем же проявлялись его странности? -- вернулся Пастухов к теме разговора.
   -- Во всем. Он словно бы вылез из своего архива и кабинета, изумился происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него не ожидал никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им
   последовал.
   -- Вы последовали?
   -- Да. И не пожалел об этом. Потом он занялся общественной деятельностью.
   -- Он захотел стать губернатором?
   Юрий даже засмеялся:
   -- Боже сохрани. Отец -- губернатор! Да он подал бы в отставку на второй день после выборов. Впрочем, шансы его на выборах были даже не нулевыми, а отрицательными. Экология -- это, конечно, важная вещь, но город волнует сейчас совсем другое.
   -- Для чего же он влез в предвыборную кампанию?
   -- Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.
   -- У вас была возможность спросить об этом отца.
   -- Я спросил. Он ответил: сынок, есть вещи, которых тебе лучше не знать. Занимайся своим бизнесом и ни о чем не думай. Я еще несколько раз заходил с разных сторон, но ответа так и не получил. При том, что отец, в общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.
   -- С кем он был близок и мог быть откровенным?
   -- До конца, пожалуй, ни с кем. Можно сказать, что он дружил с Игорем Борисовичем Мазуром. Это председатель объединения "Яблоко" в нашем городе. Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в сравнение не
   идет с библиотекой отца. Последнее время они часто встречались и спорили о предвыборных программах "Яблока" и "Социально-экологического союза". На выборы они хотели идти в блоке, но потом что-то между ними разладилось, и они разделились. На мой взгляд, это не имело ни малейшего значения, потому что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не было ни малейших шансов пройти даже во второй тур выборов. И вообще, я считаю, что все это
   глупые игры, которыми тешат себя взрослые люди. Застарелая болезнь "шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.
   -- Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?
   -- Понятия не имею, -- не без раздражения ответил Юрий. -- Я знаю только одно. Отец хотел, чтобы "Яблоко" включило в свою программу один из его пунктов, а Мазур был против. На этом они и разошлись. После этого отец проявил совершенно неожиданную для него энергию, собрал необходимое
   количество подписей и зарегистрировался как кандидат в губернаторы от "Социально-экологического союза". Отец -- губернатор! Этого невозможно представить. Впрочем, все это было из области фантастики... Чаю? Или кофе? Или чего-нибудь выпить?
   -- Спасибо, -- отказался Пастухов. -- Не нужно ничего. С меня достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.
   -- Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом. И только. У меня нет никаких иллюзий. Убийца не будет найден. Вы человек здесь чужой и просто не представляете, какие деньги и силы здесь задействованы. Сотни миллионов долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы, я
   бы разбогател, потому что со стопроцентной уверенностью могу сказать, кто станет губернатором.
   -- Кто? -- спросил Пастухов.
   -- Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.
   -- Рейтинг у него -- всего 21 процент.
   -- Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?
   -- Нет, -- отказался Пастухов. -- Я спорю только тогда, когда уверен в успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией. Сейчас же для меня все как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?
   -- Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности нашего города, как и всей России, нужны иностранные инвестиции. Извините, что говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А если на
   выборах победах коммунист, наш город и вообще Россия, не получит от них ни пфеннига. Я не считаю себя ни демократом, ни коммунистом, но на их месте я поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт. Но часть все-таки пустят в дело. А коммунисты часть разворуют, а остальное
   расфукают на социальные программы. Им же придется выполнять предвыборные обещания. А где на это взять деньги?
   -- Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?
   Юрий задумался и ответил не сразу:
   -- Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.
   -- Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?
   -- Этого я не знаю. Он не объяснял, зная мое нелюбопытство к таким вещам, а я не спрашивал.
   -- Давайте перейдем к последним дням, -- предложил Пастухов. -- Я знаю, что это самые тяжелые воспоминания, но вам придется вспомнить все до последней мелочи.
   -- Это мой долг перед отцом, -- согласился Юрий. -- Спрашивайте.
   -- Когда у Николая Ивановича возникла мысль баллотироваться в губернаторы?
   -- Незадолго до конца регистрации кандидатов. До этого он ничего об этом не говорил и даже, по-моему, не думал. Потом произошло одно событие, которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я никогда в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже несколько
   флегматичным человеком.
   -- Что это за событие?
   -- По форме оно очень простое. Утром он вышел к калитке, чтобы взять газеты. Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге без обратного адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец всегда читал газеты у себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз
   и сказал мне: "Кажется, сбылись мои самые худшие предположения". Я спешил на работу, поэтому не стал расспрашивать, а вечером отец ни на какие мои вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в нем -- понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил -- тоже. Я знаю только одно: в тот вечер он был у губернатора -- у Валентина Ивановича Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому что
   они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.
   -- В каком состоянии он от него пришел?
   -- Я бы сказал так: в угнетенном.
   -- Пакет был с ним?
   -- Нет.
   -- Выходит, он отдал его губернатору?
   -- Получается так.
   -- Он не сказал вам, что было в пакете?
   -- Нет. Потом последовала серия оживленных переговоров с Мазуром. И только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.
   -- Кто принес пакет -- неизвестно?
   -- Нет. Я расспрашивал почтальоншу, она говорит, среди газет никакого пакета не было.
   -- После смерти отца вы наверняка разбирали его вещи. Нашли вы этот пакет?
   -- Нет.
   Пастухов внимательно посмотрел на собеседника. Не врет. Нет, не врет. Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.
   -- А теперь давайте вернемся к последнему дню. Извините за настойчивость, но только у вас есть ключ к убийству. Ни вы, ни я не знаем даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У вас большой бизнес в порту?
   -- Нет. Я арендую два лесовоза и два танкера. По сравнению с тамошними китами -- сущая ерунда. Поэтому меня и не трогают. -- Юрий подумал и поправился: -- Не трогали. Ну, и шесть процентов акций порта есть. Немного, но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.
   -- Кто держит порт?
   -- Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой --Кэп. В сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах
   выиграет Хомутов. Вообще-то с портом ситуация сложная. Пятьдесят один процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете, новый губернатор сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба за губернаторское кресло -- акция не политическая, а прежде всего финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все же туда полез!
   -- Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
   -- Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал, несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
   -- И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? -- спросил Пастухов.
   -- Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не нахожу никакого объяснения.
   -- Вернемся к последнему дню.
   -- Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами орггруппы "Социально-экологического союза" -- в этот
   день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в актовом зале института. Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он попросил мою жену погладить его лучший серый костюм и белую рубашку.
   Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок. Звонила женщина, причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул
   отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился автомобиль -- из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, "мерседес". Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.
   -- Кто был этот гость?
   -- Этого я вам не скажу.
   -- Кэп? -- попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не замахал:
   -- Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам, пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем, как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться,
   потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
   -- Что он переснимал? -- спросил Пастухов.
   -- Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
   -- Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
   -- Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых, секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю, что день выдался просто сумасшедший.
   -- Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые получил утром?
   -- У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не оказалось.
   -- Их могли взять из кармана плаща, -- предположил Пастухов.
   -- Могли, -- согласился Юрий. -- Если бы хотели убить его. Но хотели убить меня.
   -- Какой разговор был между гостем и вашим отцом? -- продолжал расспросы Пастухов. -- С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
   -- Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
   -- Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
   -- Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
   -- Я вас не осуждаю, -- сказал Пастухов. -- Напротив. На вашем месте я поступил бы точно так же.
   -- У вас есть еще вопросы?
   -- Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам нравится здесь?
   -- Да, -- ответил Юрий.
   -- Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому не нужны. Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
   -- Вы в этом уверены?
   Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени -- психофизика его
   движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный текст в детской книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:
   -- Да, уверен.
   -- Почему-то я вам верю, -- подумав, проговорил Юрий.
   -- Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
   Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил гостя.
   -- Спасибо вам, -- сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
   Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:
   -- Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?
   Юрий помолчал и ответил:
   -- Да, Валентин Иванович Хомутов.
   II
   Пастухов не стал придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.
   -- Начальник охраны Антонюка, -- представился он. -- Мне нужно поговорить с губернатором.
   Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:
   -- О чем?
   -- О вопросах его безопасности.
   -- Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора, чтобы я могла передать ее шефу?
   -- А вы в этом что-нибудь понимаете? -- спросил Пастухов.
   Сложная прическа на голове старшего референта качнулась и едва не рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.
   -- Чтобы сообщить шефу тему вашей беседы, вовсе не обязательно быть специалистом в вопросах охраны. Итак?
   -- Передайте, что я хочу обсудить с ним проблемы блокирования объекта угрозы на дальних обводах, -- вежливо сказал Пастухов.
   Она сделала несколько стенографических загогулин в блокноте и величественно уплыла в кабинет, отделенный от приемной массивной дубовой дверью с бронзовыми ручками.
   Резиденция губернатора размещалась в бывшем здании обкома КПСС. Несмотря на современную мебель и какие-то экзотические многолетние цветы, расставленные в торцах коридоров и в приемных, в здании был неистребим казенный дух, дух присутственного места, враждебный любому
   вошедшему. Не потому, что человек вошел с каким-то делом, которое может отвлечь обитателей этого места от их важных обязанностей, но уже само появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой посторонний, будь он проситель или предлагатель чего-то полезного, был
   враждебен каждому сантиметру этого здания. Он был неуместен здесь. Несмотря на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и вежливые охранники и не меньше двух или трех раз сменились все секретарши и начальники канцелярий, этот дух враждебности к каждому вошедшему с улицы человеку все же не выветривался, он незримо присутствовал в атмосфере губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед
   входом в это массивное здание красовалась вывеска "Областной комитет КПСС", а на шпиле над зданием реял красный флаг.
   Через минуту старший референт выплыла из кабинета и сообщила Пастухову, стоя у открытой двери:
   -- Заходите. Валентин Иванович вас ждет.
   При этом вид у нее был такой обескураженный, что две другие секретарши (или младшие референты) сделали вид, что крайне заняты своими бумагами --настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.
   Только два телохранителя губернатора как полулежали в креслах в углу приемной, перемалывая мощными челюстями жвачку, так и остались в той же позе, никак не прореагировав на происшедшее.
   Губернатор сидел за массивным, сталинских времен письменным столом --высокий сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и с распущенным узлом галстука. Поддернутые белоснежные манжеты были скреплены
   красивыми запонками из какого-то уральского самоцвета в серебряной или мельхиоровой оправе. Подглазья набухли, были темными, как у людей, страдающих почками. Пастухов обратил внимание, что пишет он не шариком, а красивой, с золотой отделкой самопиской. И это ему почему-то очень
   понравилось, хотя сам он писал мало и ему было в высшей степени все равно, чем писать -- лишь бы писало.
   Увидев посетителя, губернатор поднялся из-за стола, вышел навстречу гостю и пожал ему руку.
   -- Даже думать не хочу о той чуши, которую вы сказали моему референту. Но если начальник охраны моего соперника просит о встрече -- значит, у него есть на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?
   -- Спасибо, ничего, -- отказался Пастухов.
   -- Тогда пойдемте сюда, -- предложил губернатор. Он открыл небольшую дверцу в торце своего кабинета, и они оказались в небольшой комнате, обставленной как столовая или гостиная: с буфетом, диваном и обеденным столом на шесть персон. Пастухов понял, что это была комната отдыха, какие, как он слышал, являлись обязательной принадлежностью кабинетов большого начальства. Впрочем, слышать-то слышал, но бывать в них ему не приходилось ни разу.
   Губернатор достал из буфета початую бутылку коньяка и два хрустальных фужера, щедро налил в оба и жестом предложил не стесняться.
   -- Спасибо, не пью, -- отказался Пастухов.
   -- На работе? -- уточнил губернатор.
   -- Нет, практически вообще. Ну, глоток на поминках...
   -- Почему?
   Пастухов понял, что должен искренне отвечать на все вопросы, даже пустяковые, если он хочет получить искренние ответы на свои.
   -- У меня отец от водки сгорел.
   -- Боитесь повторить его судьбу?
   -- Не боюсь. Не хочу, -- уточнил Пастухов. -- Есть и еще причина. Когда я выпью, во мне поселяется как бы другой человек. И он мне не нравится. Он мне мешает жить, думать, делать свое дело.
   -- Спасибо за откровенный ответ. А вот мне этот другой человек нравится. Он свободен, весел, раскован. Может легко позволить себе то, чего я в нормальном состоянии позволить себе не могу. Да, нравится. Поэтому я и пью. -- И в доказательство губернатор одним махом опрокинул в себя содержимое фужера. -- Давай выкладывай. Зачем начальнику охраны Антонюка понадобилась встреча с губернатором?
   -- У меня есть несколько вопросов. Но прежде -- один совет. Немедленно смените ваших мордоворотов. Я имею в виду охрану.
   -- Почему?
   -- Перед тем как встретиться с вами, я прошел два поста. Один -- на входе. Ладно, не будем к ним придираться, хотя заметить, что у человека оружие, -- для этого никакого металлоискателя не нужно. Для опытного человека. Второй пост -- на этаже возле вашего лифта. Та же картина. И наконец, двое ваших охранников в приемной. Но они-то должны были хотя бы
   обыскать посетителя. Тем более что посетитель незнакомый. Я не принес с собой сюда оружия только потому, что оно мне не нужно. А если бы было нужно?
   -- Ты считаешь, что моей жизни угрожает опасность?
   -- А вы считаете -- нет? Тогда просто увольте лишних людей.
   -- Ты не ответил на мой вопрос.
   -- Да, считаю, -- сказал Пастухов. -- Поэтому ваших охранников я не уволил бы, а сменил.
   -- Где я возьму других?
   -- Я вам пришлю пару моих ребят. Из Москвы. Они придут и скажут, что от меня.
   -- Твоих -- что это значит?
   -- Мы вместе воевали в Чечне.
   -- Я так и подумал, что ты из военных. Кем ты был?
   -- Капитаном спецназа.
   -- Тебе же не больше 27--28 лет.
   -- Двадцать семь. Чин капитана я получил в двадцать два.
   -- Так-так. Тем более интересно с тобой поговорить. Твои ребята с меня небось три шкуры сдерут?
   -- Нет, всего по пять тысяч долларов.
   -- За две недели работы?! -- изумился Хомутов.
   -- Когда вы нанимаете специалистов экстракласса, вы удивляетесь, что у них высокие расценки?
   -- А они экстра-класса?
   -- Таких в России не наберется больше десятка.
   -- Убедил, -- подумав, сказал Хомутов. -- Да, убедил. Почему-то я тебе верю. Столько же тебе платит Антонюк?
   -- Это не тема нашего разговора. Тем более что платит не он.
   -- А кто?
   -- Этого я не знаю. И до вчерашнего дня не хотел знать.
   -- Что случилось вчера?
   -- Я разговаривал с сыном Комарова. Он рассказал, что за полчаса до убийства вы беседовали с Комаровым у него дома.
   -- Да, я встречался с ним.
   -- Дня за три до этой встречи он отдал вам некий пакет.
   -- Допустим.
   -- Что было в этом пакете?
   -- Ты никогда об этом не узнаешь. Есть вещи, которые остаются тайной на десятилетия. Это -- одна из таких вещей. И не потому, что я этого хочу. Нет, это диктуется логикой государственного развития. Ты понимаешь, о чем я говорю?
   -- Понимаю. Но мне плевать и на государственное развитие и на его логику. В этом пакете -- тайна гибели Комарова. И я узнаю ее. Иначе я просто не смогу выполнить работу, для которой меня наняли. А я привык добросовестно относиться к своей работе.
   Губернатор плеснул в свой фужер еще коньяка, выпил без закуски, с удовольствием закурил и проговорил, благожелательно щурясь сквозь дым на Пастухова:
   -- А ты мне нравишься, парень. В молодости я был такой же. Есть цель --ее нужно достичь. Все остальное не суть важно. Лишь позже я понял, что все остальное может быть важней сути. Ты этого пока не понял. Ну и ладно, поймешь. Про пакет я могу тебе только одно сказать. Даже если я тебе его дал бы, ты все равно бы там ничего не нашел. Там нет причины смерти Комарова. Верней, она есть, но далеко за рамками документов, которые были в этом пакете. Скажу тебе больше. Если бы этот пакет попал в руки любого другого человека, то вообще ничего бы не произошло. Трагическое стечение обстоятельств. Комаров оказался в нужное время в нужном месте. Это и стало
   причиной его гибели.
   -- Вы согласны, что его убили?
   -- Кто же с этим не согласен?