Леви Примо. Бандагал (сборник)

   — У вас есть реальные доказательства?
   — Конечно нет, дорогая Роза. Главари достаточно хитры и обычно остаются в тени.
   — Мы подписали предварительное соглашение с мистером Бессоном. И он вряд ли заинтересован теперь в нашем крахе.
   — Оно уже вступило в силу?
   — Пока еще нет. Но у меня есть серьезные подозрения. Кое-кому наш шеф давно стоит поперек горла.
   — Отлично сказано. Амбиция порой толкает людей на самые невероятные поступки. Будьте внимательны, Роза. А я всегда рад вам помочь. Да, кстати, мне нужно поговорить с шефом. Проведите меня, если вам не трудно.
   Роза растроганно протягивает ему руку, и Торторелли с жаром пожимает ее.
   Когда Роза, улыбаясь, ввела кибербухгалтера в кабинет, Патрене и Торболи даже привстали в креслах. Неожиданный «пакт о дружбе» между секретаршей и Торторелли по разным причинам обеспокоил обоих хозяев «Новой Италии».
   — А вы совсем неплохо выглядите, — с порога бросает Торторелли.
   У Торболи рука в гипсе, и в своей темной рубашке он очень похож на крохотного динозавра. Патрене же буквально утопает в бинтах. Он тоже напоминает доисторическое животное, но только из детских фильмов. Оба глядят друг на друга исподлобья, и совершенно очевидно, что один подозревает другого в краже. Кибербухгалтер широко улыбается.
   — Нет, вы просто молодцы. А я бы без успокоительных таблеток вообще не добрался до работы.
   — Не забывайте, что вы на службе, — проскрипел Торболи.
   — Есть ли какие-нибудь новости? — словно не замечая раздражения генерального директора, спрашивает Торторелли.
   — Никаких, — бурчит Торболи.
   — Надеюсь, вы-то не считаете, что тут поработали бандагалы? Кстати, что, собственно, украли?
   — Ничего, ровным счетом ничего, — мрачно отвечает Патрене.
   Торторелли расплывается в улыбке.
   — Замечательно. Значит, я вовремя подал сигнал тревоги. Но что они все-таки искали? Деньги, секретные документы? Ведь у каждой фирмы есть секретные документы. И часто они оказываются грозным оружием в борьбе…
   — На что вы намекаете? — не выдерживает Торболи.
   — Вам лучше знать.
   — Мне?!
   — Разве у вас нет специального архива? А кое-кому это может не нравиться.
   — Теперь все ясно, — вырвалось у Патрене. — Кто-то решил завладеть твоими документами, а ты…
   — Пропали документы? — с невинным видом спрашивает Торторелли.
   — Ничего не пропало. И вообще это не твое дело, — взрывается Торболи. — Возвращайся на свое рабочее место!
   — Сию минуту! Я только вот что хотел бы заметить. Возможно, бандитов интересовал электронный мозг. Тогда мы просто чудом избежали страшной опасности. А полиция, как видно, пребывает в бездействии?
   — Арестовали нескольких туземцев, — говорит Торболи. — Надо же ей выказать свое рвение.
   — Простите, но при чем здесь туземцы?
   — Разумеется, ни при чем, — отвечает Патрене. — Возможно, в этой истории замешаны каля, хотя…
   — Вот их и надо было арестовать! — восклицает Торторелли.
   — Э, нет, с кали обращаются очень вежливо, даже чересчур. Расплачиваться, как всегда, придется простому люду. Но если они и невиновны, я лично буду только рад.
   — Еще бы! Какой удобный предлог, чтобы арестовать всех недовольных! Но я бы на вашем месте, хозяин, потребовал их освободить. Пусть лучше полиция всерьез займется розысками настоящих воров.
   — Поскольку ты пока еще не на моем месте, то возвращайся к себе, и побыстрее, — отрезал Патрене.
   Торторелли понял, что сейчас не время спорить, и молча отправился к себе.
   Разумеется, он не отвечает за действия полиции, но ему все же очень неприятно, что пострадали туземцы. Он-то думал, что сумеет заранее рассчитать все ходы, свои и противника, а партия, увы, складывается не в его пользу.
   — Куда вы так торопитесь, дорогой Торторелли?
   А, это опять она, Мирта. Интересно, что ею движет, любопытство или расчет? А быть может, ее подослали эти два бандагала?
   — Какой вы занятный, — кокетливо говорит Мирта.
   Ну, что ж, он рад, нет, просто счастлив пригласить ее поужинать в ресторан.
   Бедный Йорик не наделен эмоциями и не в состоянии оценить по достоинству смелое решение Бенедетто.
   — Понимаешь, иной раз ее глаза приобретают желтоватый оттенок, совсем как дженциана, которую я сейчас пью, — обращаясь к роботу, говорит он. — В ней чувствуется стиль. А это для женщины главное… Нет, к дьяволу Мирту, поговорим лучше о моих дорогих бандагалах. Поверь, мне их ничуть не жаль. У судьи не должно быть жалости. Иначе он потеряет решимость, станет похожим на Гамлета. Но, увы, Бедный Йорик, мне так и не удалось остаться равнодушным. Меня это веселит. Я наслаждаюсь их страхом. Посмотрел бы ты на них сегодня! Жалкие людишки. Но именно жалкие людишки, друг мой, и способны на самую большую подлость. Знаешь, мне даже приятна роль беспощадного судьи. Может, потому, что я почти двадцать лет провел в полном одиночестве? И теперь любая роль кажется мне увлекательной. Например, роль лжеца. Видел бы ты, какие лица были у экспертов «Новой Америки», когда я показал им пластинку! А ведь я и в самом деле могу изобрести новую счетную машину. Она бы очень пригодилась крупным промышленникам, скажем Бессону… Э, кажется, моя совесть начинает ржаветь.
   Бенедетто умолкает. Он даже роботу не решается признаться в том, что, когда он смотрел на американца, у него мелькнула дикая мысль. «Ты — нет, а вот я действительно мог бы создать мощный блок против всех промышленников Веги».
   О, власть кружит людям голову сильнее вина. Мирту может поразить только титан, хоть рост у него, Торторелли, всего лишь полтора метра. Но какими же подлыми средствами люди добиваются власти!
   Он снова вспоминает о туземцах, которые сидят сейчас в тесных и сырых тюремных камерах. «Да, но я-то здесь при чем? Хотел бы я знать, как бы поступили другие на моем месте? Надо мной прежде все смеялись — и земляне, и туземцы. Кто хоть раз пожалел меня?» Но он сам понимает, что его доводы неубедительны, и громко проклинает тот день, когда вздумал заняться философией. Еще Сократ говорил: «Познавши однажды добро, его волей-неволей приходится применять и дальше». Э, кто теперь вспоминает о каком-то Сократе? Он был дикарь, не знакомый ни с антиматерией, ни с парамагнетизмом. Рассуждал о морали… А мораль — это роскошь, она слишком дорого стоит.
   — Ну, чего ты стоишь как истукан? Дай мне еще вина.
   И тут робот сказал:
   — На сегодня хватит.
   — Что значит хватит? Я хочу пить.
   Он протянул бокал дрожащей рукой и жалобно захныкал:
   — Робот и тот перестал мне подчиняться. Ты тоже не любишь меня.
   Робот бережно, но твердо взял у него бокал.
   — Степень опьянения превышает допустимый предел.
   — Но я хочу забыться, Бедный Йорик.
   — Если Бенедетто отчаивается, значит, он устал. Он отдохнет, и завтра жизнь снова ему улыбнется.
   Это его собственный голос, спокойный и невозмутимый.
   — Бенедетто лучше других, он может взирать на мир с иронией сильного духом. Ступа времени перемелет всех этих Патрене.
   Сработал запрограммированный заранее механизм самоутешения. Бедный Йорик вынимает шприц и делает ему укол.
   — Нет, я идиот, самый настоящий бол…
   Он умолкает, вскоре забывается глубоким сном, и верный робот осторожно укладывает его в постель.
   Они кончили ужинать. Интересно, Мирта и в самом деле рада или же искусно притворяется? А может, ее подослала дирекция? Она глупее, чем он предполагал. Поэтому ему никак не удается понять, что кроется в действительности за ее кокетством.
   — Вас интересует, дорогая Мирта, почему прежде я не обращал внимания на свой внешний вид. Вам когда-нибудь случалось видеть альпегов, маленьких ящериц, которые в целях самосохранения умеют мгновенно менять окраску? Так вот, я посылал вместо себя на службу некоего Торторелли в старомодной одежде, и коллеги вначале потешались надо мной, а потом и вовсе перестали меня замечать.
   — Чем же объяснить внезапную перемену?
   — Надоело бесконечно играть одну и ту же роль. — Бенедетто от души рассмеялся. — Дома или на отдыхе я совсем иной. Надо же когда-нибудь измениться и на службе.
   — Как интересно! Где же вы отдыхаете?
   Торторелли помолчал, играя серебряной вилкой.
   — Обычно на Веге или Антаресе. Ищу красивых темпераментных женщин без всяких предрассудков. Таких женщин немало, но, увы, они равнодушны к любви. Они похожи на роботов, лишены фантазии, искренности. Ничего не поделаешь, серийное производство. Так же как мебель и одежда.
   Он облокотился на стол.
   — Посмотрите на этот зал. Какое однообразие во всем! Красота должна быть неповторимой. Можно ли сравнивать натуральный шелк с синтетикой?
   — У вас, Бенедетто, вкусы миллиардера.
   — Я приобрел старинное индийское платье, сари. В нем вы стали бы совсем иной. Но вот только сумеете ли вы его носить?
   Он так многозначительно глядит на нее, что Мирте становится не по себе.
   — О чем вы говорите?
   — Вы правы, оставим эту скучную тему. Знаете, я купил на Веге коллекцию старинных драгоценностей. Подлинная женщина должна носить подлинные драгоценности. Но, быть может, вас и это не интересует?
   В ответ она улыбается ему очаровательной улыбкой кинозвезды.
   — Увы, я ужасный мот, — тоном закоренелого жуира продолжает Бенедетто. — За двадцать лет я заполнил дом всякими безделушками. Поверьте, это сильнее меня. Стоит мне увидеть красивую вещь, и я тут же ее покупаю.
   — А что вы делаете, когда видите красивую женщину?
   — Ее я не покупаю. И знаете почему? Меня не интересуют дешевки.
   — Но женщина — не вещь.
   — Совершенно с вами согласен, когда это настоящая женщина. Вот только есть ли еще такие? Куда ни глянешь, одни и те же комбинезоны из синтетики, фальшивые драгоценности. А женщина создана для того, чтобы носить шелковые платья. Ну, вот, скажите, зачем вы прилетели на Нес? Это преотвратная планета. Если бы не моя келья, я бы давно отсюда удрал. У меня есть бокал с Веги цвета ваших глаз. Из него я каждый вечер пью коньяк. Бокалов было два, но один разбился, а другого похожего я так и не нашел.
   — Все это баснословно дорого! А дом снаружи совсем неказистый.
   Мирта и верит и не верит его рассказам, но все же позволяет ему гладить коленку.
   — Фасад для того и существует, чтобы вводить прохожих в заблуждение. А в самом доме живу я, и там…
   — Дорогой Бенедетто, мне ужасно захотелось побывать у вас.
   Торторелли в нерешительности смотрит на нее.
   — А вы умеете хранить тайны? Никому ничего не скажете?
   Но она уже берет сумочку.
   — Идемте, тайны хранить я умею.
   — Ну, раз вы настаиваете…
   «Похоже, его мой визит не очень радует, — думает Мирта. — Нет, эту золотую россыпь нельзя отдавать другим».
   Когда они вышли из машины, Бенедетто попросил ее закрыть глаза, взял за руку и повел наверх по выщербленным ступенькам. Наконец он сказал:
   — А теперь смотрите.
   Мирта открывает глаза и в немом изумлении оглядывается вокруг. Такое не увидишь даже в кинофильме. Внезапно стена опустилась вниз, и ее взору предстала спальня, вся в коврах и зеркалах. Высокая кровать с золотыми шишками, парчовые занавеси. В огромном зеркале отражается она, Мирта, в блестящем синтетическом платье с глубоким вырезом.
   Бенедетто открывает зеркальный шкаф и вынимает черное шелковое платье, расшитое золотыми чудищами.
   — Примерь.
   Мирте никак не удается надеть невероятно длинное платье — их давным-давно никто не носит.
   — Не так, расправь складки. И не извивайся, словно ты гала-шейк танцуешь. Представь себе, что ты индийская принцесса, а я чужеземный принц, который привез тебе в дар ларец с драгоценностями.
   Мирта нетерпеливо протягивает руку к ларцу.
   — Дай, покажи их, милый.
   Она подходит к нему, гладит его по щеке. Он тяжко вздыхает.
   — Нет, ты не умеешь играть роль. Ты как первоклассница, которую надо сначала обучить азбуке.
   Бенедетто мрачно смотрит на спящую Мирту, трогает ее за плечо.
   Мирта протирает сонные глаза, осматривается.
   Бенедетто отворачивается, подходит к столику и ставит пластинку.
   Мирта начинает лихорадочно одеваться.
   — Что это за песня? — хрипло спрашивает она.
   — Старинная.
   — Мне такие не нравятся. Я хочу пить.
   — Ты и так выпила предостаточно. Я принесу тебе мороженое.
   Он исчезает, а Мирта смотрит на книги, мебель из красного дерева. Это же целое состояние. Нет, она своего добьется.
   Бенедетто протягивает ей вазочку с мороженым.
   — Дорогой мой, покажи своей Мирте робота.
   — Робота? — ледяным тоном переспрашивает он.
   — Ну да. Ведь об этом весь завод говорит!
   — Идем. Я покажу тебе мою кухню-автомат. При желании ее можно принять за робота-повара.
   — Вечно ты отшучиваешься.
   Мирта недоверчиво идет за ним в кухню и, разочарованная, возвращается в спальню.
   — Пожалуйста, расскажи завтра обо всем в дирекции.
   — Глупец! Теперь ты сам без пяти минут начальник и не должен ни перед кем отчитываться.
   — Ну, как же! Административный директор с весьма солидным окладом.
   — Мой милый, деньги еще никому не вредили. — Она чмокнула его в щеку. — Я так рада, что ты станешь административным директором.
   О, она уже строит далеко идущие планы. Но он знает, как ее придержать.
   Скорчив гримасу, он шепнул ей с заговорщическим видом:
   — У меня тоже есть свой архив. Но только на любовниц.
   Мирта в ужасе отшатнулась.
   Бенедетто взял со столика бокал, завернутый в веленевую бумагу.
   — Благодарю тебя за незабываемый вечер, Мирта. Это тебе на память. Прощай, прекрасное не повторяется дважды. Желаю тебе удачи.
   Но Мирта не слушает его, она требует, чтобы он вызвал машину немедленно, сейчас же. Ее глаза пылают гневом. Бенедетто это и приятно и грустно. Все же лучше ненависть из страха, чем равнодушие той, другой Мирты.
   «О Бенедетто, ты и в самом деле верил, что я выйду за тебя?» А он отказывал себе даже в сигаретах, чтобы сводить ее в кино или в бар, а потом у дверей получал холодный прощальный поцелуй.
   В комнате еще сохранился запах духов Мирты.
   — Черт побери, ты не находишь, что пора проветрить комнату, Бедный Йорик?
   Но стены надвигаются на него, давят, словно стенки гроба.
   Надо выйти, подышать свежим воздухом.
   Заложив руки за спину, он бредет по улице, сплошь изрытой ухабами и рытвинами. Не проходит и трех месяцев после ремонта, как рабочие начинают снова засыпать дорогу галькой.
   «Подрядчики наживаются на каждой яме, — мрачно думает он, с яростью поддевая ногой камешки. — И правильно делают. Зато налогоплательщик имеет право протестовать на страницах многочисленных журналов и газет. Собственно, я это знаю давным-давно. Просто сегодня мне особенно тоскливо, и я готов выть от злости. Разочарование в Мирте? Но чего можно ждать от женщины, которая спит сначала с Торболи, а затем с этим старикашкой Бессоном? Ну что ж, каждый прокладывает себе дорогу посвоему. Только ее дорога тоже вся в ухабах и ямах. Эта красотка решила, что в два счета приберет меня к рукам. Ошибаетесь, милочка. Впрочем, так ли уж я неуязвим? В пятьдесят лет неприятные воспоминания слабеют и пропорционально возрастает желание».
   — Стой.
   Это часовой резервации несиан. Он предупреждает Торторелли, что дальше идти небезопасно. Но если у синьора там девочка, то он готов его проводить.
   — В моем городке говорят: «Покаешься в блуде, прощение будет». — И он, выразительно ухмыляясь, поглядел на Бенедетто.
   Торторелли молча повернулся в зашагал прочь.
   «Надо же было этим туземцам угодить в тюрьму. Если даже ему и удастся вызволить их оттуда, полиция живо упечет за решетку других. Слишком уж они импульсивны и неосторожны. О господи, кто это стоит у ворот?»
   Молодая женщина подползает к нему на коленях и просит с мольбой в голосе:
   — Синьор, меня зовут Неена. Сжалься надо мной. Мы знаем — ты добрый и могучий. Ты бог, а боги все могут.
   — Богов нет, Неена.
   — Нет, есть. На Несе раньше тоже был бог, а потом его не стало.
   Бенедетто знает эту легенду. Прежде на планете обитал зеленоглазый бог. Он летал в межзвездной пустоте, а когда уставал, опускался на Нес р любовался своим отражением в озерах и речках. Он был одинок, вокруг были только небо, земля и вода. Богу было грустно, и он не раз думал, как бы избавиться от одиночества. И вот однажды Он решил превратить свое бессмертное тело в семена жизни. На безлюдную планету пали с неба семена жизни, а сам бог исчез навсегда. Его волосы превратились в цветы и растения, глаза — в моря, кости — в горы, кровь — в мужчин и женщин, которым дано любить друг друга, а кожа — в змей, лягушек и птиц.
   — И все-таки богов нет. Есть люди, одинаковые, хоть у них различный цвет кожи и волос.
   — Ты всемогущ и добр, ты один можешь мне помочь.
   — У нас есть свои кали. Вот они действительно всемогущи. Но расскажи, что случилось. Сядем на ступеньки, тогда патруль нас не заметит.
   Теперь он видит, что Неена очень молода и очень хороша собой. Сидя на ступеньках, она зябко кутается в шаль из плотной цветной ткани. Ее история проста и печальна. Она любит Стильмара, племянника могущественного каля. Но дядя против их брака — Неена простолюдинка, к тому же она бежала из резервации «Новой Америки». Поэтому влюбленным приходилось встречаться тайком. Четыре дня назад полиция устроила облаву, и, чтобы спасти подругу, Стильмар выскочил из кустов. Его арестовали и обвинили в краже на заводе. Неена клянется, что он невиновен; в глазах у нее слезы. Торторелли обещает ей помочь, и она сразу перестает плакать.
   — Как же ты вернешься?
   — Патруль меня не заметит. И потом, у меня есть деньги. Полицейские любят деньги.
   — Вот видишь, Неена, если б мы были богами, нас нельзя было бы подкупить.
   — Так написано и в ваших книгах. Да только мы сидим за колючей проволокой, а вы повелеваете нами. Значит, в книгах вы пишете одно, а делаете другое? Но ты не такой, как другие. Ты добрый. Семя твоего бога проросло в тебе, а в других оно умерло.
   — Я не очень-то силен в ваших поверьях. Но у нас на Земле говорят: «На бога надейся, а сам не плошай». Если вы будете покорно молчать, то останетесь рабами.
   — Стильмар не хочет быть рабом, а Неена во всем верит Стильмару.
   — Так твой дружок подстрекает к восстанию? — забеспокоился Торторелли.
   Неена тихонько смеется.
   — Стильмар — он хитрый. Он поет песни, и кали часто приглашают его. Он поет, а народ все понимает.
   — И полиция тоже?
   — Пока нет. Если только ты не скажешь.
   — На меня можешь положиться.
   Неена попыталась поцеловать ему руку, но он не дал. Проводил ее до угла и велел быть осторожной. И сразy вернулся домой.
   «Черт возьми, вечно нужно искать этот проклятый выключатель!»
   Подбежал робот и усадил его в кресло. Потом принес ему вина. Но любимого бокала нет, и теперь вино кажется ему похожим на кровь. Бенедетто с отвращением оттолкнул бокал. Он сам словно камень, который кинули в грязную лужу. Надо покарать виновных, но брызги грязи обдают всех подряд… Он тоже увяз в грязном болоте. «Каждый да спасется сам», — любила повторять мать. А вот он понял, что самому спастись невозможно. Встав на плечи других, можно прыгнуть, вдохнуть грудью чистый воздух, но только на миг. А потом тебя заметят другие и тоже взберутся на чужие плечи. Не лучше ли оставаться на дне болота? Э, бесполезно, тебя заметят и там, как случилось с Нееной и Стильмаром. Он обязан помочь Стильмару бежать из тюрьмы. Неена верит, что он всесилен.
   Но как это сделать? Лишь в фильмах это происходит легко и просто. Надо хорошенько все обдумать. Но завтра, завтра… Он смертельно устал.
   Глотая таблетку снотворного, он вдруг с особой остротой ощутил, что тоже подчинен неумолимым законам конформизма: 0,22 грамма — чтобы лучше работать, 0,15 грамма — чтобы сразу уснуть, 0,45 грамма — чтобы начхать на ближнего своего.
   Патрене подравнивает пилочкой ногти. С каждым днем он все больше толстеет. Лицо у него неприятного серого цвета, кажется, будто оно впитало в себя всю пыль Неса.
   — Что ты на меня уставился? У тебя что, работы нет? — говорит он Торторелли, который с отвращением глядит на него.
   — За меня можете не беспокоиться. Какие новости? Туземцев еще не освободили?
   — Чихать я хотел на этих туземцев!
   — Никто и не требует, чтобы вы их любили. Но на вашем месте я все-таки позвонил бы в полицию. Среди арестованных — племянник кали. К тому же вы отлично знаете, кто действительный виновник.
   — Нет, я этого не знаю. И звонить не буду. Занимайся балансом, а бандагалов предоставь мне.
   Торторелли громко захохотал, словно услышал забавный анекдот.
   — Тебе смешно? Не беспокойся, Роза мне обо всем рассказала: киллергал, киберганг… Да перестань же смеяться!
   — Я и в самом деле видел такой фильм.
   Патрене грохнул кулаком по столу, глаза его налились кровью.
   — Кретин, ублюдок! Ах, так это фильм! Довольно, убирайся вон!
   От ярости он начал задыхаться и судорожно хватать ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег. Торторелли поспешно налил ему из графина воды и подал стакан.
   — Не портите себе нервы, дорогой Патрене. Примите таблетку, она очень помогает. Вы не имеете права умереть. Подумайте только, какая это будет радость для ваших врагов! Постарайтесь заручиться поддержкой правительства.
   Он хочет уйти, но Патрене хватает его за руку.
   — Откуда тебе все известно?
   — Я здесь уже двадцать лет, а главное — умею шевелить мозгами. Пораскиньте и вы умом, и тогда вам станет ясно, что с правительствой лучше всего договориться похорошему.
   И он уходит с невозмутимым видом.
   «А этот гномик прав, с правительством лучше не ссориться. Пожалуй, стоит позвонить в полицию насчет туземцев».
   Полицейский комиссар говорил с ним не самым любезным тоном. Среди задержанных — племянник одного из главных кали, а это может вызвать нежелательные осложнения. Оказывается, он, Патрене, еще и виноват, что вовремя не заявил обо всем. Арестованных уже освободили, а вот с ним эти фараоны обошлись не слишком вежливо. Акции «Новой Италии» падают, и его явно перестают бояться.
   Тем временем Бенедетто пытается убедить Торболи, чтобы тот помог освободить туземцев.
   — Неужели вы верите этой басне про галактическую банду?
   — Басням я не верю. Но я сам слышал шаги и видел, как отворилась дверь.
   — Мы все трое были немного навеселе. И потом, я дверь не закрывал, Патрене тоже. Может, вы закрыли?
   — Нет. Но три ребра мне кто-то сломал.
   — Наверно, вы ударились о стол. Во всяком случае, несиане тут ни при чем. Если какие-нибудь документы и пропали, вы сами прекрасно знаете, кто в этом заинтересован. Как бы то ни было, вы поставили правительство в затруднительное положение, а оно шутить не любит.
   «Этот карлик хочет столкнуть меня с Патрене. Нет, милейший, ничего у тебя не выйдет», — подумал Торболи, когда Торторелли ушел.
   Удостоверившись, что тот спустился в свой полуподвал, он отправился на поиски шефа и нашел его во дворе. Патрене стоял у горки кирпичей и что-то кричал рабочим-туземцам. Ловко лавируя между обломками кирпичей, Торболи пробрался к нему.
   — Торторелли настаивает на освобождении арестованных.
   — Уже сделано.
   — Чудесно. Значит, теперь здесь он командует.
   — Полицейский комиссар сам распорядился их выпустить.
   — Ну, что ж. Остается только поздравить Торторелли с успехом. Теперь все ясно. Он — агент правительства. Нам нужно срочно подумать, как с ним бороться.
   — Почему ты все время говоришь во множественном числе: нам, нам? Хватило же у тебя совести украсть документы у своего друга. Да, да, друга, ведь я тебя, можно сказать, из грязи вытащил!
   — О чем ты? Это все работа проклятого Торторелли. Неужели ты ему поверил?
   — Каким образом он мог выкрасть документы? Если только он не робот, подосланный правительством…
   — Какой еще робот? Не мели чепухи. Робот, который спит с Кьяри. Тут не может быть никаких сомнений — он правительственный агент. Нужно прижать его к стене. Либо мы сговоримся, либо…
   У ворот в терракотовых вазах стоят цветы. Нет ни записки, ни визитной карточки. Бенедетто любуется красками широких бархатистых лепестков. Затем открывает ворота и осторожно, одну за другой, вносит вазы во внутренний дворик. Конечно, это Неена. А ведь к освобождению Стильмара он непричастен. Подарок за добрые намерения. «Надо бы и мне завести садик, посадить цветы. Это успокаивает нервы лучше всяких таблеток», — думает он, входя в дом.
   Элиспринт Патрене опускается у самых ворот. Он и Торболи с удивлением смотрят на вазы с цветами.
   — Похоже, их только что принесли. Этот негодяй себе ни в чем не отказывает.
   — Просто он сбросил маску, — отвечает Торболи и нажимает на кнопку звонка. На пороге появляется Торторелли.
   — Какая честь для меня. — Он вежливо кланяется. — Осторожнее, тут стертые ступеньки. Дом большой, но я пользуюсь лишь тремя комнатами.
   — Где вы достали такие красивые цветы? — спрашивает Патрене.
   — Купил у туземцев. Моя бедная мама мечтала разводить цветы, и вот я…
   — Где ваша знаменитая кухня? — перебивает его Торболи.
   — Боюсь, вы разочаруетесь, — отвечает Бенедетто. — Лет двадцать назад такие кухни даже в фильмах не показывали, а теперь… Смотрите сами. — Он распахнул дверь. — Старая рухлядь. Вчера она мне такое жаркое приготовила, что я чуть не подавился. Придется ее продать. Я, признаться, люблю вкусно поесть и потому вынужден теперь готовить сам. Хотите мороженого? Это мое фирменное блюдо.