Леженда Валентин. Античные хроники

   — Секундочку, — возразил Агамемнон, — это что ж получается — ты бросишь нас здесь одних?
   — Успокойтесь, — восточный ветер ободряюще подмигнул перепуганным героям, — я включил на подводной лодке автопилот, задав курс к нужной вам земле.
   — Что ты включил? — Греки очумело переглянулись.
   — Ну, это долго объяснять, это… мм… особая штука, управляющая железным китом. Вон видите тот черный ящичек в углу — это и есть автопилот.
   Аякс судорожно сглотнул, ибо совсем недавно ковырял этот ящик мечом, страстно желая посмотреть, что там внутри.
   Понятное дело, бог ветра не знал об этом.
   — Короче, еще увидимся, — весело бросил Эвр, направляясь к железной лестнице, чтобы подняться на спину кита.
   — Агамемнон, — осторожно позвал Аякс, когда восточный ветер скрылся из виду.
   — Ну чего тебе? — склочно отозвался царь, крутя так понравившийся ему прибор с окошком.
   — Я должен тебе кое в чем признаться…
   По спине Агамемнона пробежал нехороший холодок:
   — Так, говори.
   — По-моему, я сломал наш… э… э… автопилот. — КАК?!!
   — Ну, я немного поковырял его мечом, и там что-то… слегка хрустнуло, — смущенно пояснил могучий герой.
   Агамемнон побледнел, затем позеленел, после чего его лицо приобрело болезненный желтоватый оттенок.
   Аякс испуганно отшатнулся от приятеля.
   — Я тебя еще не убил только потому, что мы вместе сражались… то есть тьфу ты… гуляли под Троей, — хрипло прорычал Агамемнон, и в глаза его в этот момент было страшно смотреть…
   Куда теперь плыл железный кит Посейдона с неисправным автопилотом, было известно, пожалуй, лишь одному всемогущему Року.
   Агамемнон все-таки рассчитывал, что рано или поздно Эвр разберется со своими делами и разыщет их, хотя было совершенно непонятно, зачем восточному ветру помогать смертным.
   Неужели они настолько дружны с Софоклюсом (в смысле Эвр и сумасшедший историк. — Авт.)?
   Неужели бог ветра действительно решил исполнить просьбу этого лживого писаки?
   И вправду странные дела творились в Аттике.
   — Интересно, а что делает сейчас варвар? — задумчиво спросил Аякс, сидевший в углу рубки. Агамемнон на всякий случай связал его по рукам и ногам. — Может, акулы его сожрали?
   — Как же, сожрут они его, — кисло усмехнулся Агамемнон. — От него так воняет, что небось вся рыба в пределах десяти стадиев дохнет.
   — Что ж, в этом есть своя выгода. — Аякс поднатужился, пытаясь разорвать крепкие путы. Тщетно.
   — Всегда еда есть, так сказать, деликатесная морская пища… Слушай, дружище, развязал бы ты меня, а?
   Агамемнон хмуро промолчал.
   — Ладно, тогда я прочту тебе свою новую элегию «Крылья Эвра».
   — Хорошо-хорошо, — встрепенулся Агамемнон, — уже развязываю.
   И он быстро освободил героя.
   Аякс с наслаждением размял затекшие мышцы.
   — Но стихотворение я тебе все равно прочту, — довольно сообщил он, — правда, не это, а другое. Вот послушай:
   Наш путь домой опасен и суров.
   Герой Аякс без лишних слов
   Сразился с монстром Посейдона.
   Железного кита он потопил,
   Чудесное вино он после битвы пил.
   — Кто чудесное вино пил? — не понял Агамемнон.
   — Я конечно, — гордо подтвердил Аякс.
   — Но по твоему стихотворению это непонятно. — Царь скучаюше зевнул.
   — Что непонятно?
   — Непонятно, кто вино пил — ты или железный кит.
   — Да я, я пил… — разозлился Аякс, — что тут еще непонятного?
   — А может быть, вы вместе вино пили? — продолжал прикалываться над другом Агамемнон.
   — С кем это?
   — Ну, с китом после битвы. По-моему, так намного поэтичней. В стиле прочих твоих произведений на грани умопомешательства.
   — Да иди ты, Агамемнон, к сатиру. — Обиженный Аякс демонстративно отвернулся от приятеля…
   А железный кит продолжал бороздить океан, приближаясь к ведомой лишь сломанному автопилоту загадочной цели.
   Что и говорить, затянулось возвращение домой Агамемнона, сильно затянулось. И, надо сказать, ничего хорошего в этом не было. Чем дольше отсутствовал на родине царь, тем больше была вероятность Того, что коварная Клитемнестра устроит своему муженьку по его возвращении домой какую-нибудь подлость.
   Понимал это Агамемнон, но ничего поделать не мог. Видно, угодно было всемогущему Року царя по морю погонять, как Одиссея какого-нибудь хитроумного.
   Не хотелось Агамемнону судьбу своего приятеля повторить. Слишком хорошо он еще помнил, как отплатила своему благоверному взбалмошная Пенелопа. Какой сюрприз Одиссею преподнесла она, когда тот вернулся в Итаку. А внезапное обретение биологического отца окончательно его доконало.
   Оттого, наверное, бедняга с собой при помощи кузнечного молота и покончил.
   Страшная судьба.
   Не желал Агамемнон себе такой участи. Но все, так сказать, в руках Рока. Предначертанной тебе планиды из книги судьбы не вымарать. (Что за упаднические настроения? — Редактор.)
   — Ну, что там видно? — осторожно поинтересовался изнывавший от скуки Аякс.
   Агамемнон, который не отрывал глаз от волшебного окошка, неприязненно скривился:
   — Да и идиоту теперь ясно, что мы не ко мне на родину плывем.
   — Это как же ты, интересно, определил?
   — Как-как — земля близко.
   — Что?! — Аякс оживился и, оттолкнув приятеля, сам припал к волшебному окошку.
   Да, сразу было видно, что это не родина Агамемнона. Хотя Аякс никогда и не был в его царстве. Черные мрачные скалы на горизонте, о которые разбивались мощные волны прибоя, никак не могли быть обиталищем приличных людей.
   — Куда это мы заплыли? — спросил Аякс, почесывая медный шлем.
   — А вот это тебя надо спросить, — вспылил Агамемнон. — Ведь это ты… ящик раскурочил, дурья башка… Хорошо, если Эвр вспомнит о нас и вовремя придет на выручку…
   Тем временем железный кит Посейдона стал медленно сбрасывать скорость. Длинные рычаги у черного трона сами собой задвигались, и кит принялся разворачиваться, дабы осторожно пристать к опасному берегу.
   — Ох, чует мое сердце, напоремся мы сейчас на скалы, — отчаянно прошептал Агамемнон, размышляя, не самое ли время придушить придурка Аякса.
   Что так, что этак, а ждет их у берегов неизвестной земли гибель. Так почему бы не разделаться с виновником этого несчастья прямо сейчас?
   Но не мог Агамемнон поднять руку на Аякса, ибо связывало их нечто большее, чем опасные и увлекательные путешествия по Греции. (Э… вы только не подумайте ничего плохого. — Авт.)
   Их связь была прочнее не поэтому. Единили их общие многочисленные пьянки, а это, братцы, очень многое в Древней Греции значило.
   Кровными братьями становились герои после многочисленных винных возлияний. Кто с кем когда и сколько пил очень в то время важно было. Сказать: «Я квасил с царем Агамемноном в Пелопоннесе» значило сразу очень сильно возвысить себя в глазах собеседника.
   Например, немногие в Аттике могли похвастаться, что они пили вино с самим Одиссеем (и это несмотря на слухи о том, что царь Итаки за всю свою короткую, но бурную жизнь успел выпить с каждым совершеннолетним греком). Если кто и заявлял, что он заливал за воротник с хитроумным сыном Полифема, то этот человек пользовался везде уважением и почетом. Двери дворцов великих царей были открыты перед счастливцем, в спальнях самых роскошных греческих красавиц сей благородный муж был всегда желанным гостем.
   Гм…
   Но мы слегка отвлеклись.
   В общем, хотя и мелькнула у Агамемнона весьма полезная мысль придушить своего явно не совсем нормального спутника, но от этой мысли царю тут же пришлось отказаться. А почему — об этом говорилось выше. Да и жалел Агамемнон Аякса: у любого бы крыша поехала после таких мощных сотрясений мозга, которые перенес многострадальный котелок могучего героя. Ведь и в детские годы, еще до рокового пробития головой крепостной стены Илиона, несчастный Агамемнон часто трескался обо что-нибудь своим лбом.
   Голова вообще была его особо слабым местом, как пята у Ахиллеса.
   То под колесницу, бедняга, попадет, то с балкона какой-нибудь распутной дамы на Аргосе шлепнется, то вообще себя в каком-нибудь питейном заведении Аттики забудет, под столом скажем. А прочие посетители знай его голову пинают, проходя мимо. Да и не со злости пинают. Аякс-то ростом был под три (современных) метра. Как завалится в древнегреческой забегаловке, так большую часть. помещения и займет…
   Такие вот дела.
   Наконец железный кит совсем остановился ц, судя по лязгающим звукам где-то глубоко в его утробе, бросил якорь.
   — Умная тварюка, — похвалил божественную машину Агамемнон, с тревогой всматриваясь в черные скалы неизвестной земли.
   Аякс со счастливым выражением на физиономии полировал маленькой тряпочкой любимый боевой рог.
   — Значит, расклад такой, — громко заявил Агамемнон, — по твоей, Аякс, вине мы крупно влипли. Зашвырнуло нас к сатиру на кулички. А жрать в этой железяке, как ты понял, нечего. Из этого следует, что мы должны выйти на берег этой мрачной земли и поискать там что-нибудь съестное. В противном случае нас может поразить такой нехороший, но очень распространенный среди мореплавателей недуг, как каннибализм.
   — Отчего же нехороший? — удивился Аякс, странно скаля кривые зубы. — Довольно обычная болезнь. В Аттике и дня не проходит, чтобы кого-нибудь не съели — если не капитана, то какого-нибудь юнгу. Обычное дело.
   Агамемнон испуганно вытаращился на друга, но вслух комментировать слова Аякса не стал из-за глубокой нецензурности комментариев.
   — Эвр вернется один сатир знает когда, — после небольшой паузы продолжил Агамемнон, — если он вообще когда-нибудь к нам заглянет. Следовательно, просто сидеть внутри кита и ждать, пока кто-то из нас кого-то съест, нет смысла.
   — Почему это нет смысла? — спросил Аякс. Агамемнон непроизвольно вздрогнул.
   — Ты как хочешь, — осторожно добавил он, — но я спускаюсь… гм… или, правильней сказать, поднимаюсь на сушу. А ты можешь остаться здесь и окончательно раздолбать вон тот черный ящичек в углу.
   — Да ладно тебе, Агамемнон, — улыбнулся Аякс, и хищное выражение заправского людоеда на его лице сразу же улетучилось. — Вместе пойдем, хотя кажется мне, что ни хрена съестного мы здесь не отыщем, а найдем мы лишь новые сатировы проблемы на наши головы…
   Отчасти могучий герой был в чем-то прав.

Глава 4
В ЗЕМЛЯХ ЛЕСТРИГОНОВ

   Выбрались великие герои из железного кита, смотрят, а умная посудина аккурат в маленькой бухточке пришвартовалась, до каменистого берега рукой подать.
   — Э, нет, — заявил Аякс, потягивая затекшую спину, так как в подводной лодке ему все время приходилось ходить на полусогнутых, — купание сегодня в мои планы не входит.
   Агамемнон тихо выругался и слегка наподдал приятелю коленом под зад. Аякс охнул и с грохотом (напоминаю, он был в доспехах. — Авт.) съехал по округлому борту кита в бурлящую воду.
   — Тону!! — истошно завопил могучий герой. — Мамочка, я сейчас утону…
   Демонстративно скрестив руки на груди, Агамемнон с ледяным спокойствием наблюдал за барахтающимся в море Аяксом.
   Сие представление длилось около десяти минут, пока до вдоволь наплескавшегося в холодной воде могучего героя наконец дошло, что он барахтается на мелководье: вода едва доходила Аяксу до колен.
   Дабы окончательно не потерять лицо, могучий герой сделал вид, что он просто решил искупаться.
   — Да, — сказал он, оправляя растрепавшуюся бороду, — водичка здесь что надо. Как я, однако, отлично сполоснулся. Агамемнон, а ты не хочешь окунуться?
   — Окунуться? — Густые брови Агамемнона поползли на лоб. — Я, пожалуй, помою в этой луже сандалии.
   Добравшись до берега, горе-путешественники скептически осмотрелись. Пейзаж вокруг был что надо. Остров циклопов по сравнению с ним мог показаться Елисейскими полями (не современными, боже упаси! — Авт.). Черные-черные скалы, черная-черная каменная земля… что там еще было черное? Ну, чайки были черные — на это герои обратили внимание в первую очередь.
   — Что ж, — сухо произнес Агамемнон, — давай-ка попробуем забраться вон на ту скалу и с ее высоты осмотреть окрестности. Надеюсь, они будут выглядеть более оптимистично, чем берег.
   М-да, одно дело сказать, и уж совсем другое дело-задуманное выполнить. Особенно с таким помощником, как Аякс, сын Оилея.
   — Слушай, Аякс, напомни мне, кто был твоим отцом? — спросил Агамемнон, когда могучий герой в третий раз с разбегу врезался в скалу головой, желая доказать приятелю, что без проблем сможет на нее взбежать.
   — Мой отец? — Могучий герой задумался. — По-моему, он спортсменом был. Во всяком случае, так мне рассказывала моя покойная мама, пока ее немейский лев не сожрал.
   — Какой лев? — несколько опешил Агамемнон.
   — Ну немейский же! Она его по ошибке со своим домашним песиком спутала. Зрение у мамы было никуда, и вот когда она Гефеста в лесу выгуливала…
   — Гефеста?
   — Ну да, так звали ее песика… Короче, он у нее с веревки сорвался, вредный, сволочь, был на редкость. Ну, мама за ним погналась, хвать за хвост, тут ей песик голову и откусил…
   — Какой песик?! — заорал Агамемнон. — Ты что, надо мной издеваешься?
   — То есть не песик, — поправился Аякс, — а лев немейский. Он в кустах тогда дремал, мама его хвост за веревку Гефеста приняла.
   — Ага! — обрадовался Агамемнон. — То-то я теперь вижу, какая у тебя наследственность. Ну а отец?
   — А что отец?
   — Ты знаешь о нем что-то еще, кроме того, что он был спортсменом?
   Аякс глубоко задумался, и это грозило затянуться надолго.
   — Ладно, потом расскажешь, — нарушил возникшую паузу Агамемнон. — Давай присядь немного, я тебе на плечи заберусь.
   Аякс послушно присел.
   Акробат из Агамемнона был никудышный, но он все-таки ухитрился забраться на небольшую скалу, благо ступенчатых выступов на ней нашлось предостаточно.
   Открывшийся взору древнего грека вид или, правильней сказать, панорама выглядела не менее удручающе, чем мрачный берег. Черные скалы да туман кругом, хотя нет, секундочку…
   Агамемнон встал на цыпочки.
   — Что там? — прокричал снизу Аякс, вызвав небольшой камнепад.
   Агамемнон показал приятелю на голову, после чего проворно спустился вниз.
   — Я видел дым, возможно от очага, — отдышавшись, ответил он. — Это где-то в северной части острова, если это, конечно, остров, а не материк. Пойдем, пожалуй, в этом направлении.
   Аякс весело кивнул и, достав из-за пазухи рог, собрался в него торжественно протрубить.
   Утратив на несколько секунд дар речи, Агамемнон грубо воспрепятствовал светлому порыву свихнувшегося героя.
   — А ну верни рог. — Аякс угрожающе пошел на Агамемнона, который уже успел выхватить меч.
   — Я верну его тебе только в том случае, если ты пообещаешь в ближайшее время в него не трубить.
   — Хорошо, — подозрительно легко сдался Аякс, — я не буду трубить, вместо этого ты послушаешь мое новое стихотворение.
   Рука Агамемнона, сжимавшая меч, дернулась. Восприняв это как согласие, Аякс картинно воздел к угрюмому небу могучие руки:
   На остров неизвестный мы тогда приплыли,
   Сто двадцать человек,
   Уставшие, оголодавшие мы были.
   А вот Аякс не унывал,
   С разбега на скалу высокую герой взбежал…
   — Оказывается, нас так много, — ласково, словно с малым ребенком, заговорил Агамемнон, осторожно пятясь к черным скалам. — Ты, главное, дружок, не нервничай, и у нас все будет хорошо.
   — Что такое? — удивился Аякс. — Почему ты заговорил со мной таким странным тоном? Ты думаешь, я спятил?
   — Ага, — хмуро подтвердил Агамемнон, — еще в утробе матери.
   — Ну знаешь ли…
   — НЕМЕДЛЕННО поясни мне, почему НАС так много!
   — Да это же аллегория. Поэтическая неточность, преувеличение. Да кто же из потомков поверит, что нас было всего двое? Эфиопам на смех такие путешественники. Софоклюс и тот с цифрами словно факир египетский обращается, а ведь он не кто-нибудь, а великий историк, светоч Греции!
   — Ладно, — немного успокоился Агамемнон, перестав пятиться. — Ну а что значит это… как его… про то, как ты на скалу взбежал?
   — Тоже поэтическая аллегория, — довольно пояснил Аякс, обожавший это словосочетание. — Между строфами тут сокрыт потаенный смысл. Мол, я, пребывая на острове, вдохновился его мрачным пейзажем и воспарил на крыльях поэзии на самый Парнас.
   — Мама моя родная, — прошептал Агамемнон, — неужели Асклепий тоже покинул Грецию с остальными олимпийцами?
   Случай с Аяксом являлся абсолютно клиническим, что было видно даже невооруженным глазом. Психов в Древней Греции (впрочем, как и во все времена) хватало. Каждый третий герой, можно сказать, был ненормальным (вспомните того же Геракла. — Авт.). Но Аякс, пожалуй, переплюнул их всех вместе взятых.
   «Еще немного, — нервно подумал Агамемнон, — и он начнет бросаться на людей».
   Под «людьми» царь конечно же подразумевал себя обожаемого. Уж очень ему не хотелось быть задушенным среди ночи полоумным героем. А тот наутро проснется у бездыханного тела Агамемнона, сладко зевнет и радостно так заявит: «Наконец-то морские волны выбросили на сушу труп Одиссея. Похоронить, что ли, беднягу?»
   Кошмарная картинка, представшая перед мысленным взором Агамемнона, была настолько реальной, что с ним чуть не случился очередной удар (сердечный приступ. — Авт.).
   В первый раз древнегреческий кондратиус хватил царя, когда тот, хорошо протрезвев после первой брачной ночи, взглянул затуманенным, но уже достаточно верно воспринимающим окружающую действительность взглядом на молодую жену свою Клитемнестру, храпевшую на подушке рядом.
   Шок был такой, что царя еле-еле откачали (пришлось даже вмешаться самому Асклепию. — Авт.).
   Вычухавшись после удара, Агамемнон приказал своей благоверной сбрить к сатировой матери проклятые бакенбарды.
   Клитемнестра согласилась, и в семье Агамемнона воцарился мир и покой, именуемый в простонародье супружеской идиллией.
   Но эта идиллия длилась не долго…
   — Двигаемся строго на север, — заявил Агамемнон, справившись с волной накативших на него гнусных семейных воспоминаний.
   Пошли строго на север.
   Правда, где север, ни тот, ни другой великий герой не знал. Ну да какая, в принципе, разница? Так или иначе, но наткнулись они вскоре на колодец, у которого стояла с коромыслом…
   (Древнегреческий вариант коромысла, в отличие от древнерусского, напоминал современную швабру. — Лет.)
   — Вот это мой размерчик! — хрипло прошептал Аякс, с открытым ртом уставившись на чудовищную великаншу, набиравшую в кожаные бурдюки колодезную воду.
   Великанша стояла к героям спиной, и мужчины смогли по достоинству оценить впечатляющие габариты ее округлых прелестей.
   Куда там пресловутой Навсикае.
   Агамемнон на глаз прикинул размер зада великанши, и ему сразу же сделалось плохо.
   — Твою мать, — отчаянно простонал он, — мы попали в страну лестригонов.
   Случилось худшее из того, что вообще могло с ними произойти.
   То, что перед ними не циклопша, Агамемнон понял сразу.
   Все-таки циклопы были намного больше лестригонов —как-никак, божественные дети. Хотя в какой-то момент царь и засомневался. От глупых циклопов еще была призрачная возможность сбежать.
   Но все же чудовищная девка оказалась лестригоншей, и это стало понятно, когда впавший в состояние полной невменяемости Аякс ее окликнул.
   — О прекрасное видение, — гаркнул могучий герой, да так, что Агамемнон на всякий случай проверил свою набедренную повязку, — назови свое имя!
   Великанша с недоумением обернулась. То, что Агамемнон поначалу принял за бурдюки с ключевой водой, оказалось ее грудями. Глаза у суперфемины было два, левый, правда, немного косил, но это уже не имело никакого значения.
   «Значит, все-таки лестригоны», — как-то безразлично констатировал царь.
   — Блин, — сказала великанша, раздвинув толстые губы в подобии улыбки. — Мужики! А почему вы такие маленькие, особенно этот коротконогий?
   Девичий перст бестактно указал на Агамемнона.
   — А мы много болели, — нашелся Аякс, — и давно ничего не кушали.
   — Бе-э-э-эдненькие, — протянула великанша, — идемте же во дворец моего отца Антифата, там вас накормят, напоют, помоют. Мой отец любит незваных гостей. Ну что вы стоите?
   Великие герои переглянулись. Агамемнон молча позволил решать Аяксу. А Аякс все уже решил, как только увидел фемину своей мечты.
   — Конечно, о цветок в обители безжизненного камня, — нежно ответил могучий (но не по сравнению с великаншей) герой.
   — Странные вы какие-то, — задумчиво проговорила лестригонша, — ну да ладно, не мое это дело, пусть отец решает, что с вами, недомерками, делать.
   Что ж, весьма многообещающее начало.
   Да, в тот день действительно произошло нечто из ряда вон выходящее, а именно: Аякс, сын Оилея, ВЛЮБИЛСЯ.
   Ну, делалось это с ним, конечно, не в первый раз (особенно когда посещал какой-нибудь древнегреческий бордель), но признаем, что… мм… обстоятельства для всплеска нежных чувств были совсем неподходящие. Пока они шли следом за великаншей широкой горной тропой, Агамемнон попытался это Аяксу доходчиво втолковать, но куда там — Аякс даже взгляда не в силах был оторвать от соблазнительно (с точки зрения Аякса) перекатывающихся… или как в таких случаях говорится… соблазнительно виляющих бедер лестригонши.
   Груда роскошного (опять же, по мнению Аякса) женского тела завораживала. Плавные изгибы заставляли замирать дыхание, а груди… О эти груди, в них хотелось утопиться, покончив жизнь самоубийством (в буквальном смысле. — Авт.).
   — Аякс, вспомни Навсикаю! — яростно шептал на ухо другу Агамемнон. — Одиссей тогда был на волосок от смерти…
   Но Аякс его, понятное дело, не слушал. Агамемнон бросил свои изначально провальные попытки вразумить могучего героя и принялся вспоминать, что ему известно о стране лестригонов. А известно ему было не так уж и много. Вроде какой-то знаменитый путешественник тут погиб. Земли-то эти у греков считались чуть ли не проклятыми. Интересно, по какой причине?
   Царь лестригонов Антифат был хорошо известен за пределами своей земли, но, как ни старался Агамемнон что-либо вспомнить об этом царе, ничего у него не выходило. Что-то там болтали нехорошее об этом Антифате в питейных заведениях Греции, но вот что именно болтали — Агамемнон не помнил. Тем временем великанша подвела путешественников к великолепному мраморному дворцу, и, ободренный этим, Аякс решил снова попытаться выяснить имя иноземной красавицы.
   — О, как тебя зовут, средоточие соблазна? — спросил могучий герой и на этот раз получил вразумительный ответ.
   — Тифата, — представилась великанша, и они вошли во дворец.
   «Ну естественно, — подумал Агамемнон, — если ее отец Антифат, то дочь зовут Тифатой, старый лестригонский обычай».
   Откуда ему была известна сия ценная информация, Агамемнон не знал. Сейчас его беспокоило совсем другое. Дело в том, что по пути во дворец, да и в самом дворце герои не встретили ни одного сородича здоровой девы. Это было странно, если не сказать подозрительно.
   Агамемнон забеспокоился больше прежнего. А вот Аяксу все было по фигу. Он уже мысленно сочинял стихотворение, посвященное габаритной любимой.
   — Подождите здесь. Мой отец еще не вернулся с собрания старейшин, — сообщила Тифата, проводив путешественников в абсолютно пустой тронный зал.
   — Куда же ты, красавица, останься, — взмолился Аякс, когда понял, что великанша собирается их покинуть.
   — Не волнуйся, коротышка, — успокоила его лестригонша, — мы еще увидимся…
   И Тифата величественно удалилась.
   Агамемнон, всегда подмечавший всякие детали, с ужасом уставился на громадный трон царя лест-ригонов, сложенный из обожженных человеческих черепов.
   — У местного царя отличное чувство юмора. — прошептал Агамемнон, безуспешно борясь с нехорошими предчувствиями.
   Шаги Антифата путешественники услышали задолго до того, как увидели самого повелителя лестригонов.
   — Идет. — Агамемнон положил руку на верный меч, который вполне мог бы послужить для какого-нибудь лестригона прекрасной зубочисткой.
   — Я попрошу у него ее руки, — мечтательно заявилАякс.
   — Чьей руки? — испуганно переспросил Агамемнон.
   — Тифаты… о эти груди!
   — Даже и не думай говорить с царем о его дочери, — вспылил Агамемнон. — Ты нас своей глупостью погубишь.
   — Любовь сильнее смерти…
   — О пустоты Тартара!!!
   Шаги приближались, и через пару минут в тронный зал вошел Антифат, толстый великан в одной набедренной повязке и с лавровым венком на плешивой голове.
   «Вылитый Зевс, — внезапно подумал Агамемнон, — вот только седая борода сходство портит».
   Дойдя до своего трона, царь лестригонов резко остановился и удивленно вытаращился на великих героев.
   — Опа! А вы кто?
   — Мы? — Греки переглянулись. — А разве ваша дочь Тифата ничего о нас не говорила?
   — Ага! — обрадовался царь. — Значит, вы и есть те самые странствующие недомерки. Ну и чего вам у нас надо?
   — Нам бы поесть, — осторожно попросил Агамемнон, — да передохнуть с дороги…
   — И жениться, — добавил Аякс.
   — Ого! — Антифат с удовольствием плюхнулся на свой кошмарный трон. — Однако я вижу, у вас серьезные намерения.
   И царь лестригонов вдруг облизнулся. Ох и не понравилось это Агамемнону, сильно не понравилось.