Леженда Валентин. Античные хроники

   Исчезли на несколько месяцев олимпийцы, и тут же распоясался «нечистый», принявшись калечить смертным жизни. Но недолго ему было бесчинствовать, ибо снова над Грецией по ночам светился Олимп.
   Просто новые боги еще как следует не разобрались в ситуации.
   Купидон, например, был вообще первым среди новых олимпийцев, кто к смертным спустился. Спустился вот и чуть не поседел…
   Прикопал царь Эдип свою благоверную, не зная, что убил на этот раз собственного отца, чего в страшном пророчестве пифии отродясь не было.
   А смешали карты всемогущему Року Аякс с Агамемноном.
   Вот и верь после этого популярному изречению Софоклюса о том, что всемогущий Рок властен даже над самими бессмертными богами.
   Посрамили «нечистого» великие герои, что ни говори, крепко посрамили, заставив события повернуть в совсем иное, незапланированное русло.
   И вот что случилось дальше…
   Вытерев выпачканные землей руки о роскошную одежду, царь Эдип спокойно вернулся в пиршественный зал.
   То, что правитель вернулся на пир без новобрачной, мало кто заметил, потому что упились все, как говорится, вусмерть.
   Аякс с Агамемноном, присыпав свежую могилку сорванной травой, вошли в пиршественный зал чуть погодя, став свидетелями удивительного происшествия.
   Спустившийся с крыши дворца Купидон (где бог брака дышал свежим воздухом) ни с того ни с сего громогласно заявил:
   — А теперь, товарищи смертные, небольшой сюрприз…
   Жующие, пьющие, сопящие, кричащие гости оторопело уставились на Купидона.
   — Сию свадьбу изъявил желание посетить сам всемогущий Рок! — продолжил бог брака. — И прямо сейчас он явится к вам сюда в своем телесном обличье, дабы поздравить молодоженов.
   — Опа! — прошептал пораженный Агамемнон. — Дело принимает опасный оборот.
   — Не бойся, друг, — улыбнулся Аякс, — наш план переходит в решающую стадию, и даже всемогущий Рок не сможет нам помешать.
   — Ты видел исполнителя?
   — Да, видел. Снова, как и прошлой ночью, бродит вокруг дворца, вынюхивает. Он старается держаться как можно дальше от больших скоплений людей.
   — Сатиров дикарь, — скривился Агамемнон. Присутствующие тем временем в испуге таращились на Купидона, а царь Эдип, юркнув под стол, стал на четвереньках пробираться к выходу из пиршественного зала.
   — Гляди! — Аякс быстро кивнул в сторону удирающего царя, и великие герои, не сговариваясь, выскочили из зала вслед за сбежавшим Эдипом.
   И если бы Аякс с Агамемноном задержались на пиру хотя бы на пару минут, то они бы увидели, как через настежь распахнутые двери трое чернокожих рабов внесли в зал абсолютно голого мужика, восседающего на золотом горшке.
   — Прекрасные женщины и великие мужи Фив, — торжественно объявил Купидон, — перед вами сам всемогущий Рок… (Ну, блин, буффонада! — Неизвестный читатель.)
   Многие из присутствующих попадали в обморок, остальные бросились бежать, прыгая прямо в окна (а этаж то четвертый!).
   — Ну что, придурок, сам на Олимп пойдешь или под конвоем? — шепотом спросил Купидон голого мужика на горшке. — Ты тут без нас такого натворил, что пожизненное заключение на какой-нибудь унылой серой планете тебе уже гарантировано. Что молчишь, балахманный?
   Но голый мужик на горшке невозмутимо смотрел в одну точку, и на его плоском лице не отражалось абсолютно никаких эмоций (профессионально, однако, под психа закосил! — Авт.).
   — Что ж, — развел руками Купидон, — молчание, как известно, знак согласия…
   Всемогущий Рок не стал с ним спорить, и они вместе с богом брака спокойно телепортировались на Олимп, где сменивший Зевса Юпитер уже открывал судебное заседание грозными словами:
   — До каких это пор в наши научно-исследовательские экспедиции будут включаться умственно отсталые идиоты из Института античной истории?!
   Аякс с Агамемноном поймали Эдипа у входа в дворцовый сад.
   Сумасшедший царь попытался было укусить Аякса за палец, но получил от оного такую зуботычину, что тут же резко передумал это делать.
   — Что вам от меня нужно? — мрачно спросил Эдип. — Оставьте меня в покое.
   — Оставим, непременно оставим. — Агамемнон похлопал царя по спине, незаметно вешая Эдипу на спину кусок папируса с яркой надписью:
   «КОНАН — ВОНЮЧКА!»
   — Куда это ты, интересно, намылился? — с нескрываемым подозрением спросил Аякс, заметив, что Эдип сжимает в кулаке небольшую удавку.
   — А вам какое дело? — огрызнулся царь. — Хочу, понимаете ли, по ночным Фивам прогуляться, воздухом подышать. В конце концов, это мои владения, а вы можете убираться к сатировой матери в задницу. Достали уже со своими разговорами. Это вам не так, то вам не этак. Если завтра утром я еще увижу во дворце ваши рожи… пеняйте на себя.
   Греческие герои лукаво переглянулись:
   — А то что будет?
   — Да казню вас, — просто ответил Эдип. — Вы что думаете, меня здесь за полного кретина держат? Да кроме вас, уродов, мне никто слова поперек не скажет.
   Герои снова переглянулись.
   Соблазн придушить наглеца его же удавкой был очень велик, но Аякс с Агамемноном сдержались.
   — Ладно, ты нас уговорил, — с поразительной легкостью согласился Аякс. — Мы уходим.
   — Что, правда? — недоверчиво спросил Эдип.
   — Правда, — подтвердил Агамемнон, — вот прямо сейчас возьмем и уйдем.
   — Ну что ж, скатертью дорога. — Царь зловеще ухмыльнулся и решительно зашагал через дворцовый парк.
   — А-а-а-а, иа-иа… — раздалось через несколько минут, и в кронах деревьев мелькнула тень летящей на лиане (или веревке) здоровой обезьяны.
   — Вот он, гамадрил наш, — улыбнулся Агамемнон, — тут как тут. Сейчас папирус на спине Эдипа увидит.
   — В темноте-то? — засомневался Аякс.
   — Ха! — произнес Агамемнон. — Я и это продумал — сделал надпись светящейся краской с добавлением фосфора.
   — Да ну? Не может такого быть! — прошептал Аякс и, раздвинув кусты, посмотрел вслед удаляющемуся Эдипу.
   Ярко светящаяся надпись «КОНАН — ВОНЮЧКА!» плыла среди ветвей парковых деревьев, источая мягкое зеленое свечение.
   Оставалось надеяться, что варвар все-таки умел читать.
   — О, носатые! — взревел рычащий мужской бас, и снова раздалось зловещее: — А-а-а-а, иа-иа…
   Светящаяся надпись резко запрыгала, стремительно удаляясь. Эдип побежал.
   — Считай уже покойник, — сообщил Аякс сидевшему у небольшого фонтана Агамемнону, и великие герои с чувством выполненного долга торжественно пожали друг другу руки.
   Мысленно попрощавшись с Фивами, Аякс с Агамемноном поспешно направились в старый карьер, где в небольшой пещере были спрятаны их походные сумки, под завязку набитые фиванским золотом.
   — Вот что значит совмещать приятное с полезным! — весело сказал приятелю Агамемнон, любовно поглаживая свой чуть ли не лопавшийся по швам вещевой мешок.
   — Думаю, это можно считать компенсацией за троянскую военную кампанию, — кивнул Аякс, взваливая тяжелый узел на спину. — Военных трофеев-то мы из Трои домой не привезли, вот только сплошные увечья…
   И могучий герой указал на свой неснимающийся медный шлем.
   — Что будешь делать с этим богатством? — лукаво спросил Агамемнон, выбираясь из пещеры.
   — Да вот вернусь домой в Локриду (область в Средней Греции, где-то между Беотией и Этолией. — Авт.) — на Идиллии женюсь, дворец куплю, в амброзии буду ее купать.
   — Таки решил жениться?
   — Ну а сколько можно ждать? Мне через месяц уже тридцать пять стукнет. Да и надоело по Аттике шататься. Покоя хочу, стихи мирно сочинять, и чтобы маленькие аяксики вокруг бегали…
   — А как же твои угрозы, мол, никогда на женщине не женюсь, — напомнил Агамемнон.
   — Да это я так шутил, — улыбнулся Аякс, — мало ли по пьянке сболтнешь. Идем скорее, Идиллия, наверное, уже заждалась.
   На условленном месте рядом с песчаным карьером стояли привязанные к дереву два белых жеребца, запряженных в великолепные колесницы.
   Идиллия спала тут же в одной из колесниц, свернувшись уютным калачиком на подаренной ей Аяксом леопардовой шкуре, которую могучий герой украл из царской сокровищницы. Мех на шкуре был удивительный, с голубоватым отливом.
   «Противоположности притягиваются», — с улыбкой подумал Агамемнон, глядя, как Аякс нежно будит любимую. Тоненькая девушка едва доставала макушкой до груди могучего эллина.
   Через десять минут две изящные колесницы уже мчались, подымая столбы дорожной пыли, прочь от Семивратных Фив в направлении близкого моря.
   У морского берега знаменитых греческих героев уже ждал восточный ветер Эвр. Он сидел на спине железного кита и задумчиво поплевывал в море.
   — Скоро вся эта лафа кончится, — грустно сказал он грекам, когда те подошли. — Не сегодня завтра спустится в морскую пучину новый владыка Нептун. Не поплюешь тогда в море, да и подводную лодку, думаю, он конфискует. На чем теперь к бабам гонять, ума не приложу!
   — Что ж так? — усмехнулся Аякс, забрасывая на спину железного кита мешок с золотом.
   — Эй! Что-то я не пойму, — ошарашенно закричал Агамемнон. — Получается, вы за моей спиной сговорились? Аякс, почему ты не сказал мне, что у моря нас будет ждать железный кит Посейдона?
   — А может, я хотел сделать тебе сюрприз, — усмехнулся могучий герой, бережно перенося на борт подводной лодки испуганную Идиллию.
   — Он разрешил мне выбрать из своей доли сокровищ любую вещицу, — добавил Эвр и принялся, не дожидаясь позволения, рыться в заплечном мешке Аякса. — Вот я ему за это подводную лодку и подогнал. Все равно ее скоро у меня отберут.
   — Ладно, — сказал Агамемнон, забираясь обратно в одну из колесниц. — Прощайте, друзья!
   — Постой, — взревел Аякс, спрыгивая на берег, — я что-то не врубился, ты разве с нами домой не поплывешь?
   — Не-а, — мотнул головой Агамемнон, — еще немного попутешествую по Аттике, дай Зевс…
   — Юпитер! — поправил царя Эвр.
   — Ну да, Юпитер, — согласился Агамемнон, — Так вот, если мне повезет, может, новую благоверную себе найду.
   — Ну что ж, надеюсь, так все и будет, — рассмеялся Аякс. — Только ты на будущее учти: большие груди не залог семейного счастья. Уж я то по себе знаю.
   — Спасибо, я это учту, — ответил Агамемнон, резко срывая колесницу с места.
   На востоке забрезжил рассвет.
   Еще немного постояв на песчаном берегу и подождав, пока осядет пыль, поднятая исчезнувшей вдали колесницей Агамемнона, Аякс в слегка расстроенных чувствах снова забрался на борт железного кита.
   — Послушай, Эвр, — вдруг спросил он, заметив вдалеке, у высокого холма странное мельтешение. — Что это там происходит?
   — Да не здесь, не здесь — левее, — донес прохладный утренний бриз чьи-то раздраженные голоса. — Баран сатиров, я говорю — левее…
   — А, это… — Эвр беззаботно махнул рукой. — Не обращай внимания, это Ромул с Ремом город Рим основывают. Уже вторую неделю удобное место ищут, чтобы все дороги в этот город вели.
   — Да, дела, — удивленно прошептал Аякс и, обняв Идиллию за хрупкие плечи, нараспев прочел:
   В потоке вечности сменялись временем эпохи,
   Горел костер из человечьих душ.
   С Олимпа сыпались обычные упреки,
   Текла по скулам Вечности густая смерти тушь.
   Мы уходили, герои, боги,
   И время затирало наши имена.
   Исчезнут вскоре и небесные чертоги,
   Но неизменными останутся слова.
   Слова о тех, кто жил, любил, сражался,
   Кто след свой в Вечности забыть хотел,
   Кто все мечтал и ничему не удивлялся,
   Кто верил в лучший свой, иной удел…
   И, наверное, это были самые прекрасные строки из всего сочиненного когда-то великим греческим героем Аяксом, сыном Оилея.

Эпилог
КОНЕЦ ДАЛЕКИХ СТРАНСТВИЙ

   Нарисованной голой феминой Алкидий остался очень доволен. Теперь к фемине следовало пририсовать пару — достойного маскулинума, но этим пиктографическим планам так и не суждено было осуществиться.
   Грек уже занес руку с острым камешком для первого штриха, когда из недр пещеры появился всклокоченный Фемистоклюс.
   Алкидий вскрикнул и выронил орудие наскального творчества…
   Глаза у Фемистоклюса почему-то были такого же синего цвета, как и весь грот. (Не иначе, чего-то нажрался. — Авт.)
   — Что уставился? — закричал на друга Фемистоклюс. — Только и знаешь что надписи похабные на стенах рисовать. Следуй за мной.
   — А что слу… слу… случилось?
   — Следуй за мной, и попрошу без идиотских вопросов.
   Выбравшись из пролома, греки поспешили к Олимпу. Вернее, Фемистоклюс поспешил, волоча за собой немного пришибленного поведением друга Алкидия.
   Создавалось впечатление, что старый Фемистоклюс остался там, в пещере, а наружу вышел новый, более дерзкий и решительный, чем раньше.
   — Да не трясись ты так, — бросил другу рыжебородый. — Статуя Ареса далеко отсюда.
   — Но куда мы так спешим?
   — Зевс в опасности. Заговорщики заперли его, а перед этим избили. Лучшего случая заслужить доверие Громовержца нам больше не представится.
   — Но откуда ты знаешь, что Зевс?…
   — Знаю, и все тут, — огрызнулся Фемистоклюс. — И больше не спрашивай меня откуда, а то дам в лоб.
   Алкидий не стал спрашивать. Ну а Фемистоклюс… жаль ему было расставаться с удивительным даром, но тут ничего не поделаешь, человеческое тело, оно хоть и очень неудобное, зато родное.
   Сначала грек думал, что навсегда утратил свою человеческую сущность, став одним большим, необъятным, как небо, глазом. Но сие предположение, к счастью, оказалось ошибочным. Как только Фемистоклюс мысленно изъявил желание вновь обрести свое прежнее тело, то в тот же миг обнаружил, что стоит все перед тем же круглым, затянутым жидким зеркалом проходом, в который он недавно так бесстрашно шагнул. Неведомая сила легко вернула его обратно. Но что это была за сила? Куда это он попал? Почему на время обрел божественное всемогущество?
   Фемистоклюс не знал ответов на эти вопросы.
   Конечно, грек догадывался, что волей случая ему удалось воспользоваться очередной божественной машиной. Но скажи ему кто, что эта машина не имеет никакого отношения к олимпийцам, рыжебородый, пожалуй, сильно удивился бы, да и испугался, наверное. Ведь тогда бы получалось, что есть в мире и другие боги, не менее (а то и более) могущественные, чем бессмертные владыки Греции. (Думаю, что весь этот бред с большой натяжкой можно назвать космической оперой. — Лет.)
   Как и обещал Фемистоклюс, нападению статуи Ареса они с Алкидием так и не подверглись. Но подходить к Олимпу пришлось соблюдая крайнюю осторожность, потому что рядом с Летающим островом уже суетилась маленькая (на расстоянии) фигурка Геракла с огромным (также на расстоянии) кузнечным молотом на плече.
   — Чем это он там, интересно, занимается? — заинтригованно прошептал Алкидий.
   — Сквозную дыру в Олимпе собирается проделать, — спокойно ответил Фемистоклюс, вытирая катившийся по лбу пот.
   — Но зачем?
   — А сатир его знает. По-моему, они все там, на Олимпе, помешались, заразившись безумием от Зевса…
   Грекам удалось вернуться к Летающему острову по собственным следам, которые притихший ветер еще не успел окончательно стереть с ровной глади красного песка.
   От Олимпа тянулась еще одна цепочка следов, больших и глубоких, оставленных неумолимой, как всемогущий Рок, ожившей мраморной статуей Ареса.
   «А ведь я говорил Алкидию, — подумал Фемистоклюс, злобно косясь на семенящего чуть позади приятеля, — что не оставит нас каменный Арес в покое».
   До покрытой инеем дверцы они добрались без приключений.
   — Секундочку, — не на шутку перепугался Фемистоклюс, — а как же мы ее откроем?
   Красного рычажка снаружи овальной двери не наблюдалось.
   — Может, надо в нее просто постучать? — осторожно предположил Алкидий.
   — По голове себе постучи, дубина…
   Планы Фемистоклюса рушились на глазах, и все из-за какой-то сатировой двери.
   Алкидий обиженно посмотрел на приятеля и, подойдя к двери, два раза с ненавистью ударил в нее ногой… Дверь бесшумно отворилась.
   — Вот это да! — Фемистоклюс посмотрел на друга с искренним восхищением.
   Вот тебе и Алкидий! На вид дурак дураком, а как дверь Олимпа открывается — сразу догадался.
   Или угадал?
   Да какая теперь, в общем-то, разница.
   Греки вошли в мало чем изменившееся (после последнего посещения) тесное помещение, немного подождали, пока наружная дверь за их спинами закроется, а внутренняя, выждав положенное время, отворится.
   Затем снова был похожий на кишку пульсирующий коридор и уже казавшиеся родными лабиринты Олимпа. Здесь Фемистоклюс решил немного передохнуть и подумать над своими дальнейшими действиями.
   Зевса требовалось немедленно выручать. Благодаря обретенному на время волшебному взору Фемистоклюс прекрасно знал расположение внутренних помещений Летающего острова. Подробный план Олимпа странным образом возникал у него в голове, стоило лишь греку немного о нем подумать. Было ли это следствием диковинного состояния, в котором совсем недавно он пребывал? Фемистоклюс не знал, надеясь, что увлекательное приключение прошло без серьезных последствий для его организма.
   Итак, Зевс сидел взаперти. До помещения, где он сидел, идти было недалеко: два поворота, один длинный коридор и три коротких. Но как вызволить оттуда Громовержца? Ведь дверь его темницы наверняка заперта. Заговорщики — они ведь не дураки.
   Конечно, можно было попробовать воспользоваться божественным оружием из тайника Диониса, но кто даст гарантию, что вместе с дверью из помещения бесследно не исчезнет и сам Зевс?
   То-то и оно.
   Геракл задумчиво осматривал носовую часть звездолета.
   Да, если и делать где-нибудь пробоину, так это только здесь, внизу, под кабиной пилотов. Неправдоподобно, конечно, будет выглядеть, но в другом месте корпус корабля ни за что не пробить. Заднюю часть трогать нельзя, там дюзы, двигатель звездолета. Где-нибудь посередине? Слишком корпус толстый, а вот под кабиной в самый раз будет. Ведь кометы, они всякие бывают — и рикошетом могла корабль задеть. Вот только рикошетом от чего? Геракл озадаченно потер подбородок. Ну, скажем, рикошетом от другой кометы. Столкнулись они, понимаешь, а тут случайно космический корабль пролетал.
   — Ох-хо-хох, — вслух произнес великий греческий герой, снимая с плеча пневматический молот Гефеста, — раскроется фальшивка, и тогда всем нам мало не покажется…
   Хотя эксперты космопорта люди проверенные, за пару сотен кредиток и не такое в бланке техосмотра укажут.
   «Надо бы эту хитрую мысль Гефестушке подбросить», — обрадованно подумал Геракл.
   Но пробоину в обшивке корабля все равно так или иначе а придется делать. М-да, задачка не из легких. Но разве это не по плечу могучему Гераклу? Великий герой с сомнением взвесил в руках пнев-момолот. Слабоватая хреновина.
   — Эх! — Сын Зевса со всего размаху зазвездил молотом по борту космического корабля.
   Раздался страшный грохот. Звездолет вздрогнул. В лицо Геракла ударил сноп ярких искр.
   — Ух ты, е… — восхитился великий герой, однако вместо пробоины в корпусе корабля оказалась лишь небольшая вмятина.
   — Эй, ты чего? — из недр корабля выскочил всклокоченный Аполлон. — Ты, Геракл, что, совсем спятил?
   — А в чем, собственно, дело? — Сын Зевса медленно опустил раскалившийся пневмомолот.
   — Ты что это тут творишь? — продолжал орать Аполлон. — У меня в медотсеке энергия отключилась. Окончательно сдурел от анаболиков, что ли?
   — Ну а как же иначе? — искренне удивился Геракл. — Я что, по-твоему, отверткой эту пробоину должен ковырять?
   — Да не знаю я. — Аполлон, слегка прихрамывая, приблизился к великому герою. — Ого, какая вмятина!
   — В том-то и дело, что только вмятина, — Геракл с досадой отбросил молот, — а нужна-то пробоина!
   И заговорщики грустно задумались.
   — Видел я в складских трюмах баллисту, — глубокомысленно произнес Аполлон.
   — Что?
   — Баллисту, говорю, видел. Ну, орудие такое осадное древнее. Кладешь в особую чашу камень…
   — Да знаю я, что такое баллиста. Где ты ее видел?
   — Кажется, в трюмах. — Аполлон наморщил лоб. — Правильно, в трюмах.
   Геракл хмыкнул и исчез внутри космического корабля.
   Вернулся сын Зевса где-то минут через десять. Следом за великим героем два вспомогательных кибера катили небольшую новенькую баллисту.
   — Поберегись! — Геракл сильной рукой отодвинул в сторону заинтересовавшегося происходящим Аполлона.
   По опущенному трапу грузового отсека киберы выкатили баллисту на белые плиты древнего заброшенного космодрома.
   Геракл лукаво покосился на сообщника:
   — Знаешь, как этой штукой пользоваться? Аполлон отрицательно замотал головой.
   — Ничего, разберемся. Ух, сколько разной фигни в лаборатории Межзвездного института истории делают.
   Выкатив баллисту из звездолета, вспомогательные киберы браво застыли рядом с открытым грузовым люком.
   Сын Зевса оттранспортировал баллисту немного в сторону и положил на ложкообразный рычаг абсолютно круглый камень, идущий в комплекте с древним осадным орудием. Затем прицелился. Видя такое дело, Аполлон поспешил укрыться в космическом корабле.
   Великий герой выстрелил.
   Выпущенный из баллисты камень со свистом взвился в небо. Описав по небу дугу, примитивный снаряд угодил прямо в одного из киберов, застывших в тупом ожидании.
   Кибер тут же взорвался. Его металлические детали веером разлетелись по всему космодрому.
   Геракл присвистнул.
   — Великолепно, молодец! — прокричал из космического корабля Аполлон. — Так держать, приятель!
   — Не тявкай. — Сын Зевса недовольно поморщился. — Помочь не можешь, так лучше заткнись.
   Да, баллиста для проделывания дыры в борту звездолета никак не годилась. Что же делать?
   — Хочешь, дам совет? — Из приоткрытого пассажирского люка высунулась ухмыляющаяся физиономия Аполлона.
   — Дельный совет? — с подозрением поинтересовался Геракл.
   — Конечно, дельный, я других советов не даю.
   — Валяй.
   — Значит, так. — Аполлон сделал серьезное лицо. — Прямо сейчас отходишь от звездолета как можно дальше, затем разгоняешься и со всего разбегу в помеченное молотом место головой бабах! Уверен, это сработает.
   Пожав плечами, Геракл принялся отходить от звездолета как можно дальше, но вовремя остановился, гневно обернувшись к ржущему соучастнику.
   — Да ты издеваешься надо мной! — утробно взревел сын Зевса, закладывая в баллисту новый каменный снаряд.
   Улыбку на лице Аполлона как ветром сдуло, затем в люке исчезла и сама наглая физиономия, но Геракл уже выстрелил.
   На этот раз все обошлось без досадного промаха. Круглый камень угодил прямехонько в пассажирский люк. Раздался оглушительный грохот, а затем отчаянный вопль и отборная матерщина Аполлона.
   — Попал! — довольно констатировал Геракл, к которому сразу же вернулось хорошее настроение.
   — Все, пора, — Фемистоклюс стремительно встал с пола Олимпа.
   Он наконец все обдумал и все взвесил: обратный путь для них был заказан.
   — Что, уже? — Алкидий грустно посмотрел на приятеля.
   — Да, уже, — бескомпромиссно подтвердил Фемистоклюс. — Промедление смерти подобно. (Знаю, что эта фраза не принадлежит ни одному из древних греков, но все равно звучит прикольно. — Авт.)
   Приятели направились в глубь Олимпа.
   Впереди шел Фемистоклюс, который теперь (еще раз напоминаю) хорошо знал расположение божественных помещений.
   Через пару минут стало ясно, что за ними по пятам кто-то крадется.
   Фемистоклюс с Алкидием остановились. Неведомый преследователь тоже остановился. Греки снова пошли. Преследователь тоже глухо затопал. Остановились. Аналогичный результат.
   — Да он играет с нами! — гневно завопил Фемистоклюс.
   — Кто играет? — испуганно прошептал Алкидий.
   — Да этот, этот… — Рыжебородый и сам не знал, кто с ними играет.
   Напряжение достигло своей наивысшей точки, и Фемистоклюс сделал то, что сделал бы любой нормальный человек на его месте.
   Фемистоклюс допустил ошибку, свернув не в тот коридор.
   То, что он ошибся, грек понял, уткнувшись в тупик, где не было ни дверей, ни квадратных вентиляционных решеток, в которые можно, если что, пролезть.
   Размеренные шаги приближались.
   — Все, попались. — Рыжебородый в отчаянии ударил в шершавую стену тупика кулаком. — Отбегались мы с тобой, дружище.
   Алкидий затравленно оглянулся.
   К ним, расставив мраморные руки, медленно приближалась ужасная статуя Ареса. Ну а чего ей было спешить, статуе мраморной? Видела ведь, зараза, что жертвам некуда убежать. Радовалась, видно, паскуда каменная, хотя лицо изваяния ровным счетом ничего не выражало.
   — И кому нам теперь молиться? — сразу как-то поник неутомимый Фемистоклюс. — Не скотине же Зевсу, в конце концов. Ты хоть, Алкидий, в обморок упасть можешь, а для меня обморок непозволительная роскошь.
   Статуя приближалась с неотвратимостью Рока. Вот еще два шага, три. До вжавшихся в стену тупика греков осталось всего ничего…
   Алкидий, молодчина, держался стойко, не падал в спасительное беспамятство.
   Еще два шага.
   Мраморная статуя остановилась, зловеще нависнув над смертными.
   Голова Ареса склонилась, словно в почтительном поклоне. Затем изваяние заговорило. Более ужасный голос было трудно себе представить.