Ли Эйна. На холмах любви

   Вскоре они уже были у дома. Керкленд внес жену в теплую комнату и усадил у огня.
   – Мне нужно поставить лошадь в стойло. Подождите. Я скоро вернусь, – произнес он.
   Элизабет кивнула. Она поудобней устроилась у огня. Постепенно озноб, бивший ее всю дорогу, прошел. Вскоре вернулся Роберт и принялся готовить для нее горячую ванну. Она не сводила с него глаз.
   – Снимите с себя все мокрое, – приказал он, когда вода, по его мнению, достаточно нагрелась.
   Элизабет без всяких возражений разделась, и Роберт посадил ее в лохань. Через несколько мгновений напряженные мышцы расслабились в горячей воде, и ее охватила блаженная усталость, а вода баюкала.
   Роберт склонился над лоханью.
   – Как вы теперь себя чувствуете? Элизабет улыбнулась:
   – Я чувствую себя точно так же, как на склоне, когда замерзала. Значит ли это, что я утону?
   Он улыбнулся:
   – В таком случае, пожалуй, я лучше выну вас из воды.
   Так он и сделал, а потом принялся растирать ее. Элизабет наблюдала за мужем как бы со стороны, словно она находилась вне своего тела. Рубашку с себя Роберт снял, и теперь она не могла отвести глаз от его мускулистых плеч. Но вот Роберт поднял ее, отнес к кровати, уложил на большую шкуру и укрыл другой.
   – А теперь, моя маленькая снежная куропатка, выпейте вот это, – велел он.
   Элизабет села, прикрыв грудь мехом, и хлебнула предложенного ей питья.
   – Замечательно! Что это такое?
   – Горячее молоко и немного бренди, – ответил Роберт, усаживаясь рядом с ней.
   Элизабет вытянулась под шкурами. От жаркого огня и горячительного питья она окончательно разнежилась, а прикосновения меха к голому телу возбуждали желание.
   Она наблюдала за мужем, а тот задумчиво смотрел на огонь, потягивая бренди из высокой кружки. Он сидел в небрежной позе, опираясь на руки и вытянув ноги перед собой. На темных растрепанных волосах играли отблески пламени, а лицо его при свете огня казалось почти красным. Бет перевела взгляд на его широкую грудь, покрытую темными волосами, и с трудом удержалась, чтобы не протянуть руку и не провести пальцем по его руке, упирающейся в пол. Эта рука была так близко от нее!
   Роберт отвлекся от своих размышлений.
   – Мне надо осмотреть вашу ногу. Элизабет высунула правую ногу из-под шкуры, и он ощупал ее.
   – Сейчас уже почти не болит, – сказала Элизабет, потрясенная тем ощущением, которое вызвали его прикосновения. Она потянулась к кружке, которую Роберт поставил на пол, и выпила остаток бренди.
   – Какая у вас очаровательная ножка, Элизабет Керкленд, – проговорил Роберт.
   Элизабет придвинулась и положила руку ему на плечо, на лице ее можно было прочесть некоторую неуверенность.
   – У меня есть еще одна – в точности такая же, – прошептала она, и вторая ножка выскользнула из-под шкуры.
   Роберт засмеялся удивленно и восторженно.
   – Боюсь, миледи, вы выпили слишком много бренди.
   Нимало не смутившись, Элизабет продолжала. Вино словно разбудило ее.
   – Они вам нравятся, милорд?
   – О, без всяких сомнений, миледи, – кивнул Роберт.
   В ответ она улыбнулась, прильнула к нему и проговорила:
   – Ваши мне тоже нравятся, милорд.
   – Мои? Мои – что? – не понял он.
   – Ваши ноги, милорд. У вас очень красивые ноги, – вздохнула Бет и опять вытянулась под шкурой.
   Керкленд не смог удержаться от смеха.
   – Боюсь, о моя прекрасная, подвыпившая молодая жена, что утром вы возненавидите себя за то, что сейчас говорите!
   Элизабет хихикнула:
   – Неужели, Роберт?
   Услышав, что она называет его по имени, Керкленд просто потерял дар речи. Для него это прозвучало как прекрасная музыка. Такое между ними происходило впервые. Прежде Бет никогда не смеялась вместе с мужем и ни разу не назвала его по имени. Если она смеялась, то только над ним. Он смотрел на жену, и та не смогла сдержать радостной улыбки. Ее густые золотистые волосы отливали медью. И Роберт чувствовал, что это – самая красивая, самая соблазнительная женщина из всех, кого он когда-либо знал.
   А Элизабет протянула руки, нежно обняла мужа за шею, взъерошила ему волосы.
   – У меня есть еще две руки. Вы считаете, что они тоже очаровательны, да? Честно говоря, у меня почти всего по паре, – проговорила она голосом обольстительницы.
   – Элизабет, любовь моя, если вы вознамерились соблазнить меня, вам это удалось.
   Роберт опустился рядом с Элизабет, поцеловал ее долгим, нежным поцелуем.
   – Да, любовь моя, мне нравятся ваши обе очаровательные ножки. Меня волнует прикосновение вашей шелковистой руки, а в глубине ваших незабываемых глаз я могу утонуть, – хрипло проговорил он, целуя ее веки. Потом его губы принялись теребить ей мочку уха. – Я мог бы ночь напролет играть с этими маленькими ушками, если бы губы искусительницы не призывали меня к себе.
   И он опять прильнул к ее губам. Ее уста раскрылись навстречу.
   Роберт отбросил шкуру, укрывавшую Элизабет, взглянул на ее груди и обхватил их ладонями.
   – А эти сочные, сладкие груди... – нежно прошептал он. – Я могу наслаждаться ими до бесконечности.
   Потом он опять нашел ее губы и поцеловал так, что она застонала. Оторвавшись от Элизабет, он заглянул в ее глаза, полные страсти.
   – Вы восхитительны, Элизабет. Хотите, чтобы я продолжал?
   Элизабет, ни на миг не задумываясь, покрыла его лицо быстрыми жаркими поцелуями. Ее руки ласкали его тело, и с приглушенным стоном Роберт овладел ею.
   Потом Керкленд лежал расслабившись, а Элизабет смотрела на него и перебирала волосы на его груди.
   – А вы когда-нибудь привозили сюда ее? – тихо спросила она.
   Роберт пытался не обращать внимания на мучительное чувство, вызываемое прикосновениями ее груди к его телу.
   – Кого привозил сюда?
   – Дезире. Вы когда-нибудь привозили сюда Дезире?
   – Нет, – усмехнулся он. – Я никогда не привозил сюда женщин.
   Элизабет не могла скрыть довольной улыбки.
   – Вы любите ее, Роберт?
   – Кого я люблю? – переспросил он, забавляясь.
   – О, вы прекрасно понимаете, о ком речь. Вы любите Дезире?
   Роберт повернулся к жене и некоторое время внимательно смотрел на нее.
   – Нет, я совершенно уверен, что утром вы возненавидите себя, – усмехнулся он и поцеловал ее в нос. Потом притянул к себе и крепко обнял.
   Элизабет была удовлетворена, она лежала, положив голову ему на грудь, прислушиваясь к завываниям ветра за стенами дома. В объятиях Роберта она чувствовала себя уверенно и безопасно, несмотря на то что он так и не ответил на ее вопрос.
   Проснулась Бет оттого, что Роберт громко закричал. Она увидела, что лежит в постели, но как Роберт перенес ее сюда, вспомнить не могла. Он лежал рядом с ней, и ему явно снилось что-то страшное. На лбу у него выступили капельки пота. Бет осторожно потрясла его за плечо. Внезапно он вскочил с криком и крепко схватил ее за плечи.
   – Ради Бога, остановите их!
   Потом глаза его раскрылись, и несколько мгновений он смотрел на нее невидящим взглядом, застывшим от ужаса.
   – Роберт, что с вами?
   Он опять лег и застонал.
   – Ради Бога, что с вами, Роберт? Вы больны? – Бет была встревожена.
   Потом она схватила полотенце и принялась вытирать пот со лба мужа. Опасаясь, как бы он не простыл, она притянула его к себе, согрела своим теплом. Роберт обнял жену каким-то отчаянным жестом. Элизабет почувствовала, что он перестал дрожать, осторожно отстранила его и опять вытерла ему лоб.
   – Роберт, что случилось?
   – Наверное, дурной сон. – Он поморщился.
   – Расскажите мне его. – Элизабет чувствовала, что наткнулась на какую-то страшную тайну, которую нужно вытащить из небытия.
   – Это история не из приятных, – угрюмо ответил Роберт.
   – Судя по тому, какое впечатление она произвела на вас, она и не может быть приятной.
   – Это случилось во время нашего последнего похода, – начал Роберт прерывающимся голосом. – Мы взяли Перт и двинулись к Эбердину. Настроение у нас было приподнятое, и держались мы весьма дерзко. В городском гарнизоне было около трех тысяч вражеских солдат, а нас было полторы тысячи. Перевес был явно на их стороне, к тому же мы знали, что горожане тоже вооружены. Бой обещал быть тяжелым. У нас было пятьдесят лошадей и несколько мушкетов против их кавалерии, насчитывавшей около шести сотен человек. Наши разведчики донесли, что примерно в трех днях пути находится армия Аргайла, а с ним не менее шести тысяч человек и тяжелая артиллерия.
   Когда мы подошли к городу, генерал разделил нас так же, как при Перте. В центре у нас были ирландцы, на флангах – горцы. Я был на правом фланге, Нэт Гордон – на левом. Джеймс отправил к командующему гарнизоном посланца с белым флагом и велел передать, что разумнее будет перевести в безопасное место женщин и детей, а также больных и стариков. Джеймс уверял, что мы не причиним вреда никому из тех, кто покинет город. Нашего посланца в качестве барабанщика сопровождал паренек, сын одного ирландца.
   Роберт замолчал и закрыл глаза рукой.
   – Что было дальше, Роберт? – Элизабет погладила мужа по голове.
   – Наше предложение отклонили, а когда посланцы пустились в обратный путь, гарнизон открыл огонь и мальчика убили.
   Элизабет покачала головой, а Роберт продолжал рассказ о событиях того дня.
   – Ирландцев это разозлило невероятно, и остановить их было уже невозможно. Кокитто сказал, что они покарают город, чтобы другим было неповадно. Бальфур тут же вывел свои войска из города. Этот сукин сын был уверен, что нас можно уничтожить вообще без всяких усилий. Они начали обстреливать мой фланг, и Джеймс решил, что коль скоро они хорошо укрепили свой центр, то серьезной атаки следует ждать на левом фланге. Он немедленно усилил позиции Нэта. Бальфур, в точности как Джеймс и ожидал, бросил свою кавалерию на наши ряды. О, Элизабет, если у этих сумасшедших ирландцев чего и не хватает, то отнюдь не храбрости! Они дали кавалерии налететь на себя, потом разомкнули ряды и пропустили врага. Все как приказывал Монтроз. Потом мы повернули и атаковали их. В это время ирландцы прошли вперед и полностью смяли ряды ковенантеров. Те дрогнули и побежали к городу, а ирландцы преследовали их.
   Это был настоящий ад... Бой шел совершенно беспорядочно – кровавая рукопашная в каждом доме. Ирландцы не различали, где солдат, где горожанин, – они рубили своими палашами всех без разбора. Остальные наши отряды добрались до города только после того, как с кавалерией было покончено. Мы пытались взять в кольцо как можно больше горожан, чтобы уберечь их от разъяренных ирландцев. Джеймс не мог совладать с ними. Остановить ирландцев не могли даже их командиры, Элистер Мак-Дональд и Магнус О'Кейн. Город был полон трупов. Ирландцы грабили жилые дома и склады, поджигали их. К тому времени, когда мы ушли из города, погибло очень много мирных жителей, – с отчаянием закончил свой рассказ Роберт.
   Элизабет вытерла пот с его лба.
   – Неужели вы полагали, Роберт, что война – это достойное занятие? – ласково спросила она. – Неужели вы думали, что война – это игра, в которой никого не ранят и не убивают по-настоящему? Нет, Роберт, в любой войне людям ни в чем не повинным приходится страдать наравне с виноватыми. Если бы гибли только виноватые! Но ведь в обществе всегда есть и хорошие, и дурные люди – и невинные будут гибнуть и страдать так же, как и виноватые. Разве убить их – это и значит просто-напросто победить врага? Разве они не такие же шотландцы, Роберт?
   Он бросил на нее страдальческий взгляд.
   – Именно это – самое невыносимое. Когда я сражался во Франции или против англичан, все было проще и понятней. Боже, лицо Джеймса до сих пор стоит у меня перед глазами! Вы никогда не видели такого страдания! Убийство шотландцев, наших соотечественников, – этот грех лежит на совести и у него, и у меня.
   Элизабет с любовью обхватила ладонями его лицо, в глазах ее было сочувствие.
   – Людям с совестью не место на войне, Роберт. Мой брат сражается в армии Аргайла. Что, если он падет от удара вашей шпаги?
   Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Роберт уткнулся лицом в ее бархатную пышную грудь.
   – О Боже, Бет, люби меня! Прощу, люби меня! – проговорил он умоляюще.
   Она погладила его по волосам, прижала к груди его голову. И, разрываясь между любовью и ненавистью, наклонилась, поцеловала его и прошептала:
   – Вы были правы, милорд. Утром я, конечно же, возненавижу себя.

Глава 15

   Свет, отбрасываемый единственным фонарем, горящим в конюшне, рисовал странные силуэты на стене, в то время как два человека склонились над лошадью, лежащей на соломе.
   Элизабет откинула прядь волос, выбившуюся из-под ленты, которой она перевязала свои золотистые локоны.
   – Держи ей голову, Тимз, – проговорила она, вытирая пот с черной бархатистой шкуры своей кобылки. Кобыла тяжело дышала, ее бока вздымались от напряжения и боли.
   Почувствовав, что у лошади начались схватки, Элизабет навалилась на нее сбоку, чтобы удержать – лошадь попыталась встать на ноги.
   – Не давай ей подняться, Тимз, держи ее крепче!
   Блестящие глаза страдалицы выкатились, схватка повторилась, и Элизабет с ужасом увидела, как показались ноги жеребенка.
   – О Боже! Жеребенок идет неправильно!
   И она в отчаянии огляделась, ища чего-нибудь, чем она могла бы помочь страдающей лошади.
   – Тимз, быстренько. Дай мне вон те вожжи. – Она указала пальцем на стену, где висели вожжи.
   Как только Тимз отпустил голову, лошадь опять забилась. Элизабет изо всех сил удерживала испуганное животное, не давая ему встать.
   И вдруг случилось чудо: сзади протянулись две сильные руки, чтобы помочь ей. Она удивленно оглянулась и увидела мужа. Несколько мгновений Элизабет смотрела на него, потрясенная и обрадованная, а тем временем Роберт вынул кинжал, быстро разрезал поводья и с улыбкой протянул ей кожаную полоску.
   Элизабет быстро связала ноги жеребенка и откинулась назад в полном изнеможении. На лице ее были написаны самые дурные предчувствия. Она чуть не плакала.
   – Жеребенка нужно повернуть. Я не уверена, что у меня хватит на это сил.
   – Давайте я это сделаю. – Роберт уже закатывал рукава рубашки.
   Элизабет не заставила себя упрашивать, уступила ему место, а сама стала придерживать голову лошади.
   – Куда, черт подери, подевался Уилл? – раздраженно спросил Роберт.
   – Уилл сломал ногу, а Дэвид уехал в замок Лэнгли, – ответила Элизабет.
   Тем временем Роберт бережно сложил ножки жеребенка и протолкнул их обратно. Потом с величайшей осторожностью нащупал тело и принялся медленно поворачивать его. Кобыла, испуганная этим вторжением, попыталась подняться, а Элизабет, чтобы успокоить лошадь, принялась шептать ей на ухо:
   – Тише, тише, Лисия, девочка моя. При этом она ласково гладила ее.
   Через несколько мгновений Роберту удалось повернуть жеребенка, и он начал его тащить. Тимз с изумлением смотрел, как жеребенок, освободившись от почти смертельных тисков, выскользнул из матери, обернутый в блестящую серую оболочку. Ему тут же развязали ножки, потом все отошли от стойла, предоставив новорожденного заботам матери.
   Вымыв руки, Роберт обратился к Тимзу:
   – Тимз, мальчик мой, не мог бы ты сходить к Ардис и попросить ее, чтобы она меня накормила? Я целый день провел в седле и порядком проголодался.
   – Хорошо, милорд.
   И Тимз, состроив рожу, тут же выбежал из конюшни.
   Роберт и Элизабет остались одни. Молодая женщина стояла, прислонившись к стенке стойла, и горящими глазами наблюдала за кобылой и жеребенком.
   – Если вы хотите, сударыня, видеть все как следует, – проговорил Керкленд, – лучше смотреть сверху.
   И, взяв ее за руку, он помог ей подняться по лестнице на сеновал.
   Элизабет растянулась на животе и стала свидетельницей умилительной сцены, происходящей внизу, в стойле. Лисия старательно обхаживала новорожденного детеныша. Его мокрая шкурка блестела, а кобыла терпеливо облизывала маленькое тельце.
   – Разве это не прекрасно, Роберт? – У Элизабет от умиления выступили на глазах слезы.
   Роберт лег рядом с женой, положил руку ей на плечо и привлек к себе. Он зарылся носом в ее мягкие волосы, его горячее дыхание согревало ей щеку. Так они лежали долго и смотрели на лошадей.
   Кобыла слегка подтолкнула жеребенка, и тот попытался подняться. Элизабет затаила дыхание и схватила Роберта за руку, глядя, как малыш пытается встать на свои длинные тонкие ножки.
   Потом она с облегчением выдохнула:
   – Удалось! Какой он славный, правда? Одни ноги!
   Вместо ответа Роберт хмыкнул. Повернувшись на бок, Элизабет заглянула ему в глаза.
   – Разве это не самое замечательное из всего, что вы видели, Роберт?
   Керкленд смотрел в ее большие карие глаза. Он ощущал рядом с собой мягкую упругость женского тела и в своем собственном теле почувствовал предательское волнение.
   – Нет, любовь моя. Самое замечательное из всего, что я видел, – вот оно, передо мной.
   И склонившись, Роберт начал покрывать нежными поцелуями губы и глаза Элизабет. Она тихонько вздохнула, когда губы мужа скользнули к ямке на ее шее. Он принялся расстегивать ее платье, не переставая осыпать градом поцелуев губы и глаза жены. Когда он прильнул к ее груди, Бет тихо застонала.
   Она помогла мужу раздеться, тот помог раздеться ей. И вот мягкие изгибы ее тела слились с его твердыми мышцами.
   Утолив страсть, Элизабет вытянулась подле мужа, а он уткнулся лицом в ее волосы. Оба были в полном изнеможении, оба задыхались, обоим не хотелось шевелиться.
   Когда Роберт наконец отодвинулся, Элизабет поежилась. Без объятий мужа ей стало холодно.
   Роберт быстро оделся, затем хотел помочь одеться жене. Почему-то – сама не зная почему – она покраснела.
   – Не нужно, Роберт, я могу одеться сама, – смущенно пробормотала Элизабет.
   Одеваясь, она чувствовала на себе его взгляд. В конце концов молодая женщина подняла глаза. А Роберт, не говоря ни слова, протянул руку и начал выбирать соломинки из ее волос. Он чувствовал, что настроение жены изменилось, и это сбило его с толку.
   Схватив Бет за золотистые пряди, Керкленд откинул ее голову. В глазах Элизабет появился страх: он что, хочет ее ударить? Роберт ласково пробежал пальцами по ее лицу, как делает незрячий, когда хочет узнать человека.
   – Где же настоящая Элизабет? Сколько разных женщин прячется в глубине этих огромных глаз? – спросил он.
   – Во мне нет ничего таинственного, Роберт.
   – Ты сведешь меня с ума, женщина. То ты несгибаемо сильна и не жалеешь усилий, чтобы спасти жизнь животному, а через мгновение превращаешься в очаровательного эльфа, приходящего в восторг при виде кобылы с жеребенком. В моих руках ты дрожишь от желания, превращаешься в распутницу. А когда твоя страсть утолена, оборачиваешься стыдливой, невинной скромницей. Кто вы, Элизабет, – волшебница Цирцея или жена Цезаря, которая должна быть вне подозрений? Афродита ли, богиня любви, или Медуза, при взгляде на которую люди обращаются в камень? И что вы – моя сила или слабость?
   Элизабет опять легла, и Роберт тоже, и губы их слились в страстном поцелуе.
   – Неужели я в самом деле такая загадка? Или вы это сами для себя выдумали? А что на этот счет говорит ваше сердце?
   Роберт задумчиво улыбнулся:
   – Мое сердце говорит, что я вас люблю. Что я должен вам доверять. Но ведь я никогда еще не встречал такой женщины, как вы. Я никогда и не предполагал, что муж и жена могут быть так близки, как близки мы с вами. Женщины были нужны мне только для утоления моих желаний. А теперь я вдруг обнаружил, что между мужчиной и женщиной может быть близость и помимо той, что возникает в постели.
   – Или на сеновале, – засмеялась Элизабет.
   – Или на сеновале, – согласился Роберт. – Для меня все это ново, Элизабет. И меня это пугает. Мне нужно время – привыкнуть жить с этим чувством. Вы должны запастись терпением.
   – Я вовсе не уверена, что у меня хватит терпения, о котором вы говорите! Я попытаюсь, но обещать наверняка ничего не могу. Для меня ведь все это тоже в новинку. И рассудок говорит, что вы причините мне зло.
   – А что говорит ваше сердце?
   – А сердце мое говорит, что нужно ловить каждый миг, что вы принадлежите мне ровно настолько, насколько можете принадлежать женщине. Но, Роберт, я не знаю... не знаю, достаточно ли мне этого. А теперь пойдемте, милорд. – Элизабет стала подниматься. – Мы задержались, и ваш ужин, я полагаю, уже давно готов.
   Но муж прижал ее к полу, глаза его сверкнули.
   – Не думаете ли вы, любовь моя, что я проделал такой путь только ради того, чтобы поесть рубца, приготовленного Ардис?
   Элизабет обвила руками его шею, хихикнула, но он закрыл ей рот пылким поцелуем.
   Элизабет остановилась у стойла, чтобы полюбоваться на жеребенка, лежащего между передними ногами матери. Лисия возвышалась над ним, готовая защищать свое дитя, она настороженно посмотрела на Элизабет, но, так как та угрозы не представляла, кобыла продолжала жевать сено.
   Солнце уже стояло высоко в небе, когда Элизабет вышла из конюшни. Больше в эту ночь они с Робертом почти не разговаривали, потому что вскоре оба уснули глубоким сном, обессилев от ласк. Утром она выскользнула из его рук, задержалась на минутку, чтобы укрыть мужа пледом, а потом спустилась с сеновала вниз.
   Несколько человек от удивления разинули рты при виде хозяйки поместья, входящей в замок через задний ход. В волосах у молодой женщины застряли соломинки, а вид был такой растерзанный, что любопытство челяди возросло еще больше. Элизабет уже добралась до своей комнаты, как вдруг дверь отворилась и перед ней предстала служанка.
   – Миледи, я вас искала. Лорд Крейвер ждет вас в библиотеке.
   Элизабет была ошеломлена.
   – Лорд Крейвер? Что он здесь делает? Быстро, Корла, помоги мне переодеться.
   Через несколько минут Элизабет, переменив платье и наскоро причесавшись, появилась в дверях библиотеки. Увидев ее, Уолтер Кэмпбелл вскочил со стула.
   – Уолтер, вот неожиданная радость! – И Элизабет протянула ему руку.
   Изящно поклонившись, Уолтер Кэмпбелл поднес эту руку к губам; в его глазах читалось восхищение хозяйкой замка.
   – Ах, Элизабет, вы прекрасны! Я очень соскучился. Ваше очаровательное лицо снится мне каждую ночь.
   – Уолтер, я так рада снова вас видеть! Вы должны рассказать мне обо всем, что творится у нас дома. Отец, брат – как они, здоровы?
   – Там все хорошо, любимая. Они шлют вам поклон. Ваш брат Эндрю теперь служит в английской армии.
   Элизабет с облегчением вздохнула: теперь возможность, что ее муж и ее брат встретятся на поле брани, стала менее вероятной.
   – Значит, он больше не служит у Аргайла? Лицо Уолтера Кэмпбелла исказила гримаса отвращения.
   – Мой дядюшка больше не командует армией. Из-за нескольких побед, одержанных Монтрозом и его сбродом, в Эдинбурге решили, что ему не хватает знаний, чтобы быть главнокомандующим, и вместо него был назначен генерал Бейль.
   – Ну ладно. А что же вас привело в такую даль, Уолтер?
   – Я остановился поблизости, в замке моего дяди, в Иннее. Услышав, что Дэвид Керкленд гостит в замке Лэнгли, я решил воспользоваться удобным моментом и навестить вас.
   Элизабет вспомнила, что Роберт дома, нахмурилась и схватила Уолтера за руку:
   – Вам не следует задерживаться здесь, Уолтер. Уезжайте скорее.
   Приняв ее предостерегающий жест за проявление страсти, Кэмпбелл обнял молодую женщину и принялся целовать в губы. Знакомое прикосновение пробудило в Элизабет воспоминания о родном доме, о близких людях, по которым она соскучилась за эти долгие месяцы, и она совершенно бессознательно обвила руками его шею и вернула поцелуй.
   – Сожалею, что приходится прервать такую трогательную сцену, но мне кажется, лорд Крейвер, вы несколько ошиблись в расчетах. Да, моего брата дома нет, это так, но к несчастью, дома я.
   Уолтер Кэмпбелл обернулся, объятия его разжались. В дверях стоял, опершись о косяк и скрестив руки на груди, Роберт Керкленд. Элизабет достаточно часто видела эту позу и знала, что она означает: дикая кошка готовится к прыжку.
   – Роберт, вы не поняли. Позвольте мне объяснить.
   Он устремил на нее холодный взгляд. Слова замерли у Бет на языке.
   – Сударыня, я бы предпочел, чтобы вы удалились к себе. Я посещу вас чуть позже.
   Элизабет взорвалась:
   – Сэр, как вы смеете! Я не намерена стоять в стороне и позволять вам оскорблять меня и моего гостя!
   – Леди Элизабет, с вашего разрешения, я надену узду на этот лживый язык! – Уолтер Кэмпбелл схватился за шпагу.
   Роберт насмешливо оглядел его, медленно выпрямился.
   – Боюсь, что радоваться буду я, а не вы, Крейвер. Битва при Иннерлохи показала, что одержать верх над Кэмпбеллами – плевое дело.
   – И вы можете глумиться над побежденными после такого ужасного злодеяния?
   – Нет, Крейвер, я не глумлюсь над побежденными. Ваши родичи – смелые люди, и бились они отважно. Я смеюсь над теми, кто бежал. Где, скажите, были вы и этот трусливый заяц Аргайл в то время, когда члены вашего клана защищали его дом?
   – Мой дядя решил, что разумнее будет отступить. А поскольку я был при нем, мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним.
   – Вы и этот сукин сын бросили своих сородичей. Вы знаете, сколько крови было пролито в тот день? Нет? Зато я знаю! В вашей армии было пятнадцать сотен человек!