Страница:
И вот, трижды прокричав в честь мамы "ура", мы отправились в путь, а она стояла на веранде и смотрела нам вслед, пока машина не скрылась из виду. Сначала папа махал ей рукой, но потом ушиб палец о задник машины и сказал, что мы уже далеко отъехали и маме нас, наверное, больше не видно.
Мы провели в горах чудеснейший день. Папа поймал несколько таких огромных рыбин, что, по его словам, попадись они маме, она просто-напросто не смогла бы вытащить их из воды. Мы с Уиллом тоже поудили на славу, хотя до папы нам было, конечно, далеко. Не скучали и девочки: еще по дороге им повстречалось много знакомых, а потом на речке оказалось несколько молодых людей из их компании, и они проболтали с ними весь день. Словом, время пролетело незаметно...
Когда мы вернулись, было уже довольно поздно, почти семь часов, но мама догадалась, что мы запоздаем, и сготовила обед точно к нашему приезду; аппетитный и горячий, он очутился на столе, как раз когда мы вошли в дом. Правда, сначала ей пришлось подать папе мыло и полотенце и вычистить ему костюм, потому что папа на рыбалке всегда умудряется бог знает как перепачкаться. Это, да еще туалет девочек, немного задержало маму.
Но вот наконец все было готово, и мы сели за стол. Обед был великолепный - жареная индейка и всякие вкусные блюда, какие бывают только на рождество. Мама поминутно вскакивала, чтобы принести то одно, то другое; папа даже заметил, что ей не следует так суетиться и что пора наконец поберечь себя. Он даже сам встал из-за стола и достал из буфета грецкие орехи. Обед тянулся долго, и всем было очень весело. А после десерта мы решили помочь маме убрать со стола и вымыть посуду. Но мама сказала, что предпочитает все сделать сама, и мы не стали с ней спорить: ведь это был ее день, и нам хотелось хоть раз сделать маме приятное.
Когда мама управилась со всеми делами, было уже очень поздно. Мы подошли к ней, чтобы поцеловать ее перед сном, и она сказала, что это был самый замечательный день в ее жизни. Как мне показалось, на глазах у нее при этом навернулись слезы. Тут мы почувствовали, что полностью вознаграждены за все наши труды.
ВСЕ В ЕВРОПУ!
Скромные советы путешественникам
Каждое лето тысячи и тысячи американцев отправляются в Европу. Говорят, наши пароходы еженедельно берут на борт пятьдесят тысяч человек. Впрочем, не ручаюсь за точность: может быть, мне называли даже и не пятьдесят, а пятьсот тысяч или просто пять. Во всяком случае, ясно одно - ежегодно множество людей отправляется путешествовать.
Одни пускаются в путь, чтобы переменить обстановку, другие - чтобы набраться ума; одни - потому что им надоели деньги, другие - потому что им надоело безденежье. Иные едут взглянуть на Европу, пока она не развалилась окончательно; другие - просто потому, что у них выдалось несколько свободных недель и они хотят провести их по-настоящему весело и беззаботно.
Наши скромные советы написаны именно для этой последней категории путешественников. Если, отправляясь в это далекое странствие, вы надеетесь испытать много радости, будьте готовы к большим разочарованиям. За время плавания вам неоднократно придется убеждаться в том, что реальное путешествие поразительно непохоже на путешествие, описанное в путеводителе.
Эту разницу вы начинаете ощущать с момента посадки. Посмотрим, что говорит об этом морской путеводитель в заманчивой пестрой обложке, на которой две тоненькие, как тростинки, девушки прогуливаются по палубе, а навстречу им идет молодой человек в соломенной шляпе и фланелевом костюме.
"Что может быть приятнее, - спрашивает путеводитель, - чем посадка на трансатлантический пакетбот? Огромное судно, сверкающее чистотой палубы, удобные каюты, роскошные салоны, уютная библиотека - все это преисполняет нас трепетом в предвкушении будущих удовольствий. Едва мы вступаем на палубу, как плеск волн, зыблемых легким бризом, который долетает в порт с моря, возвещает, что наши мечты начинают наконец сбываться".
Да, все это так. Но, к сожалению, дорогой читатель, именно при посадке вы наверняка обнаружите, что пропал ваш черный саквояж. С чемоданом все в порядке: он уже в каюте вместе с коричневым саквояжем и бумажным свертком, который ваша тетка просила передать знакомым в Эбердине, хотя прибываете вы в Ливерпуль. А вот черного нет как нет.
Вы хорошо помните, что в поезде он был при вас; позднее ваша сестра видела его в такси. Куда же он делся? Вот вам и посадка под плеск волн и мечты, которые начинают сбываться! Разве вам сейчас до них, когда пропал саквояж, а пронзительный свисток уже подает сигнал к отплытию?
Пожалуй, не стоит обращаться вон к тому человеку в форме. Он, скорее всего, один из помощников капитана. Не пробуйте также пробиться к мостику и спросить капитана. Он все равно не знает, где ваш саквояж. А вокруг судового казначея уже собралась толпа человек в двадцать. Все они примерно в том же положении, что и вы, все пытаются добраться до казначея и что-то из него выжать. Правда, кругом носятся стюарды, но единственное, что они могут сделать, - это спросить номер вашей каюты и объявить, что саквояж должен быть там. Словом, все это похоже на какой-то заговор.
В результате вы с полчаса бегаете взад и вперед, а когда наконец саквояж найден (в соседней каюте, потому что вы написали на нем неправильный номер), пароход уже вышел в открытое море. Отплытия вы так и не видели.
Ну, да ничего! Впереди еще несколько тысяч миль. Вот послушайте, что говорит путеводитель о первом утре в открытом море:
"Первый день в открытом море всегда особенно радостен. Когда с высокой палубы огромного лайнера мы смотрим на волны, наш взгляд теряется в бескрайних просторах океана. Со всех сторон - только синие воды Атлантики, чуть вспененные свежим утренним ветром. Мы прогуливаемся с радостным чувством особой полноты жизни, недоступным тем, кто остался на terra firma,* или стоим в мечтательной задумчивости, глядя на безграничные просторы вечного океана".
______________
* Твердой земле (лат.).
Стоим? Да? Как бы не так. В это первое утро на борту парохода, даже в самую лучшую погоду, нам придется заняться кучей всяких дел, а вовсе не мечтать, глядя на волны. Прежде всего надо достать шезлонг. Как его получить? Бесплатно или за плату? А если за плату, то полагается ли давать на чай? И кто распоряжается шезлонгами? И к кому надо адресоваться, чтобы нас посадили рядом с мистером Снайдером из Питтсбурга?
На решение этих вопросов уходит все утро. Но когда с ними покончено, возникает новая проблема: к кому надо обратиться, чтобы получить за столом именно то место, какое нам хочется? Нам бы хотелось сидеть за одним столом с мистером Снайдером и четой Хопкинсов из Альберты. Кто-то кому-то сказал, что в каком-то салоне или еще где-то один из стюардов не то распределяет, не то собирается распределять места за столом. Как быть? Впрочем, с нас довольно. Мы и так уже убили все утро на хлопоты.
Увы, дорогой читатель, что бы ни говорил путеводитель, заботы будут преследовать вас всю дорогу. Когда уладятся все недоразумения с саквояжем, шезлонгами и местами за столом, вам придется беспокоиться и волноваться еще по тысяче самых разных поводов. Например...
Английские таможенники? Какие у них порядки? Неужели они осматривают абсолютно все? А вдруг они придерутся к парусиновым туфлям, которые ваша тетка просила передать ее кузине в Ноттингеме (недалеко от Лондона)? Уж не придется ли платить за них пошлину, даже если вы объясните, что тетка сама их сшила? А нельзя ли просто сказать этому чиновнику: "Дело, конечно, ваше, только я скорее отправлю их обратно в Америку, чем заплачу хоть цент"? Словом, как будут держаться английские таможенники? И вот путешественник лежит ночью в каюте и думает, думает...
Или другая беда.
В котором часу вы прибываете в Ливерпуль? Удастся ли вам поспеть на лондонский поезд 11.30 или придется ждать до 12.20? Вопрос сложный. Многие путешественники столько думают по этому поводу и так много рассуждают обо всем этом на палубе, что так и не видят ни синевы моря, ни огромных дельфинов, резвящихся вокруг судна, ни летучих рыб.
Но даже если вы твердо знаете, что в Ливерпуле обязательно попадете на какой-нибудь поезд, все равно по мере приближения к земле перед вами будут вставать все новые и новые заботы.
Например, как быть с письмами и радиограммами? Судовой казначей говорит, что для вас ничего нет. Но не значит ли это, что у него просто неправильно записана ваша фамилия? Ведь он же мог ошибиться! Может быть, лучше подойти к нему еще раз (четвертый!) и проверить, не перепутал ли он что-нибудь? Право, так будет лучше. И, пожалуй, надо бы прихватить с собой мистера Снайдера. А пока вы оба будете стоять в очереди к окошечку казначея, в двухстах ярдах от вас пронесется, разрезая волны, норвежский парусник... Но вам будет не до него.
Однако худшее еще впереди.
Наконец-то вы пересекли океан, все испытания кончились, и перед вами земля. Тут снова раздается оптимистический голос путеводителя:
"Земля! С каким волнением мы переходим на нос парохода и пытаемся разглядеть белые утесы старой Англии, встающие прямо из моря! При первом же взгляде на эту древнюю землю нас захватывает романтика далекого прошлого и смелых открытий. Мы стоим, пристально глядя вперед, как, вероятно, некогда стояли Колумб или Кэбот, приближаясь к таинственной Новой Земле".
Стоим? Как бы не так! Где там! Нам некогда. Собственно говоря, мы вообще не бросали никуда никакого первого взгляда. Мы сидим в каюте и мучительно соображаем, сколько чаевых надо дать стюарду из душевой: восемь шиллингов или, может быть, достаточно шести? Нам необходим чей-то совет, чья-то дружеская помощь. Надо попытаться разыскать мистера Снайдера и узнать его мнение.
И вот, пока мы суетимся и возимся со стюардом, чаевыми и багажом, оказывается, что путешествие окончено, время истекло, и, не успев понять, как все это случилось, мы уже прощаемся с пассажирами, мистером Снайдером, четой Хопкинсов из Альберты, с судовым казначеем и стюардами. Какие это, между прочим, прекрасные люди! Но теперь нас не покидает странное чувство разочарования, ощущение какой-то утраты, словно путешествие еще и не начиналось. Нам хочется начать все сначала так, чтобы теперь уже ничего не испортить пустыми и бессмысленными хлопотами.
Друзья мои, а ведь все сказанное - притча. Подобно переезду через Атлантику, наше путешествие по жизни - всего лишь краткий переезд от одного берега к другому. Нам дано мало дней, но даже они часто бывают испорчены унизительными спорами и мелочными заботами. Будем же, пока еще есть время, шире смотреть вокруг, устремляя наши взоры к самому горизонту.
ИЗ СБОРНИКА
"ПОХУДЕВШИЙ ПИКВИК"
(1933)
РАТИФИКАЦИЯ НОВОГО
МОРСКОГО НЕСОГЛАШЕНИЯ
Выдержка из "Дипломатического ежегодника" за 1933 год
Важнейшим политическим событием истекшего 1932 года, несомненно, является успешное рассмотрение и ратификация нового международного морского несоглашения.
Фактически к началу 1932 года истекли сроки действия значительной части существовавших несоглашений, остальные же постепенно перестали отвечать требованиям момента. Международное положение грозило прийти в состояние глубочайшего застоя, и вопрос о защите морских рубежей, казалось, утратил всякий интерес в глазах мировой общественности, внимание которой было отвлечено в иное русло. По единодушному мнению представителей дипломатического корпуса, подобное падение общественного интереса к увеличению ассигнований на военно-морской флот в значительной мере объясняется недавно возникшей опасной тенденцией к организации международных спортивных состязаний и чемпионатов по настольному теннису и кроссвордам. В подобной обстановке правительственные мероприятия по обороне морских границ перестали служить источником радости и превратились в тяжкое бремя; именно с этой стороны вопрос о военно-морском флоте был подхвачен и поставлен на повестку дня прессой всех стран. Более того - одно время в дипломатических кругах начали циркулировать слухи, будто общественное мнение всего цивилизованного мира все решительнее высказывается против войны.
Создавшееся положение настоятельно требовало изыскания каких-то осязаемых форм, в которых нашло бы выражение это новое чувство братской любви между народами; оно требовало каких-то акций, которые бы вновь привлекли внимание общественности к морским проблемам. Что могло больше соответствовать решению поставленной задачи, нежели идея полной ликвидации военно-морских сил при сохранении, конечно, судов, необходимых для целей обороны, то есть для морских сражений, или, иначе говоря, для боевых действий? Были высказаны также пожелания довести береговые оборонительные сооружения до минимума, необходимого для обороны береговых зон. Многочисленные предложения относительно свертывания строительства подводного флота и ограничения его постройкой судов, предназначенных исключительно для подводных операций, были подкреплены всеобщим убеждением в необходимости ограничить сферу применения противовоздушной обороны только борьбой с воздушным противником.
В конечном итоге эти проявления доброй воли всех народов мира привели к тому, что в начале года мы стали свидетелями обмена многочисленными и разнообразными заверениями.
В январе правительство Англии опубликовало сообщение о строительстве пяти новых линейных крейсеров, в котором отмечалось, что это лишь первый шаг на пути к полной ликвидации военно-морского флота и что новые крейсера будут вооружены восемнадцатидюймовыми орудиями.
Касаясь этого блестящего свидетельства миролюбивых устремлений английского правительства, премьер-министр Франции в своей речи, обращенной к депутатам палаты, заявил, что французская внешняя политика всегда руководствовалась священной идеей мира во всем мире, и заверил, что в целях дальнейшего претворения в жизнь этих принципов правительство Франции намерено незамедлительно приступить к постройке трех мощных линейных кораблей нового типа.
Англичане, отметил премьер-министр, всегда были в высшей степени благородной нацией, и теперь с чувством глубокого удовлетворения можно утверждать, что отныне и впредь между Англией и Францией невозможны никакие военные осложнения; если же они тем не менее возникнут, англичанам всыплют по первое число.
Через несколько дней, выступая в палате общин с ответной речью, глава британского правительства подчеркнул, что считает французов своими братьями; конечно, они во многих отношениях стоят ниже англичан, добавил он, но, признав их братьями, он лично считает своим долгом неукоснительно придерживаться принципа братских взаимоотношений. Эти взаимоотношения, однако, оговорился он, возможны только при условии, что французы будут вести себя благоразумно.
Дебаты по военно-морским вопросам, открытые парламентами Англии и Франции, нашли отклик и в других странах Европы.
Так, в рейхстаге г-н Дудельзак выступил с разъяснением, что Германия по самой своей природе государство исключительно миролюбивое - резко осуждает всякую подготовку к войне.
Немцы готовы жить в мире со всеми. Массовое производство тяжелых орудий на заводах в Киле, которое вызвало в свое время столько кривотолков и недоразумений, на самом деле является лишь проявлением дружеских чувств Германии к своим соседям.
Точно так же строительство нового огромного химического завода на Эльбе есть не что иное, как выражение международной солидарности и дружелюбия.
Итальянский парламент, вотируя предложение правительства о закладке пятидесяти новых быстроходных эскадренных миноносцев, особо подчеркнул, что введение их в строй будет всемерно способствовать быстрейшему обмену дружественными визитами между Италией и другими нациями. Италия, провозгласил диктатор, стоит за мир. А если кто-либо осмелится это отрицать, мы живо вправим ему мозги.
Когда обмен мнениями дошел до вышеуказанного пункта, Соединенные Штаты через своих полномочных представителей предложили свое посредничество в деле ослабления возрастающей международной напряженности.
В специальном послании правительство Соединенных Штатов разъяснило, что оно весьма обеспокоено отсутствием взаимопонимания между европейскими державами. Если бы европейские державы дали себе труд понять, что они представляют собой всего лишь кучу ненужной рухляди, они уже единственно из жалости к самим себе немедленно прекратили бы свои препирательства.
В целях предотвращения возрастающей угрозы войны в Европе Соединенные Штаты вызвались построить еще двадцать линейных крейсеров максимального водоизмещения, а в случае необходимости - значительно увеличить их количество. Короче говоря, они готовы построить столько крейсеров, сколько понадобится для поддержания порядка в Европе.
Далее в послании указывалось, что Соединенные Штаты полностью берут на себя все расходы по постройке этих крейсеров (таким образом, они не будут стоить Европе ровным счетом ничего) и в любой момент готовы выступить на защиту интересов Европы. Сами же Соединенные Штаты не получают от этого никакой выгоды; у них нет никакой заинтересованности, никаких планов, никаких замыслов, никаких намерений, никаких предубеждений - ровным счетом ничего.
Хотя в целом американское послание сыграло положительную роль, в некоторых кругах оно, к сожалению, вызвало ничем не оправданное неудовольствие. Лорд Меднолоуби, известный в Англии как сторонник решительных действий, потребовал, чтобы американцы дали прямой и ясный ответ, за кого они себя принимают. Министр финансов Франции заявил, что ему, видимо, придется вопреки собственному желанию повысить для американцев расценки в отелях.
Все усиливающаяся политическая напряженность несколько разрядилась после миролюбивой речи премьер-министра Англии в связи с закладкой тридцати новых подводных лодок.
Американцы, сказал он, связаны с англичанами узами значительно более прочными, чем железо или сталь. "Исторически сложившиеся родственные узы наших народов еще более окрепли благодаря целому столетию нерушимой дружбы".
Далее он с большим удовлетворением отметил, что прошло уже более ста лет с тех пор, как "Шеннон" продырявил "Чезепик", и выразил надежду, что больше этого никогда не придется делать.
Речь премьер-министра нашла живейший отклик в американской прессе; мысли, высказанные им по поводу столь длительных дружественных отношений, были встречены всеобщим одобрением.
В этой связи газеты отметили, что действительно прошло уже почти сто пятьдесят лет с тех пор, как генерал Джексон отколошматил англичан под Новым Орлеаном и сбросил их в Мексиканский залив.
Именно благодаря этой столь удачно сложившейся политической ситуации стало возможным заключение знаменитого Соглашения о морском несоглашении 1933 года, которое, как можно предполагать, на многие годы разрешило все важнейшие морские проблемы.
На конференции, созванной по инициативе правительства Либерии, были представлены делегаты всех великих держав Европы и Америки; все расходы, за исключением стирки, оплачивались правительствами стран - участниц конференции.
Результатом конференции явилось опубликование, а затем ратификация Морского несоглашения 1933 года.
Сущность этого документа сводится к следующему:
I. Все договаривающиеся стороны признают, что война является бедствием.
Этот пункт, представленный на рассмотрение Женским ежедвухнедельным клубом в Монровии (Либерия), был принят почти единогласно; от голосования воздержались только Китай и Никарагуа. Широкие слои общественности полагают, что признание даже одного этого принципа будет огромным шагом вперед по пути предотвращения возможных конфликтов.
II. Каждая из стран-участниц обязуется никогда не начинать войны без объявления ее по радио не позже, чем вечером того же дня.
III. Все договаривающиеся стороны берут на себя обязательство никогда не вести войны, за исключением тех случаев, когда это им выгодно.
IV. Каждая из великих держав ограничивает численность своего военно-морского флота пределами, обеспечивающими полное уничтожение военно-морского флота всех остальных стран.
Договор был принят и ратифицирован при единодушном одобрении со стороны представителей всех заинтересованных великих держав. Принимая почетное звание Поборника мира, которым его удостоил Либерийский университет в ознаменование его плодотворной деятельности в борьбе за мир, премьер-министр Великобритании заявил, что Англия с радостью принимает новый статус и немедленно приступает к строительству шести новых сухих доков, с тем чтобы помочь Соединенным Штатам претворить в жизнь принципы, оговоренные в Дополнении восемнадцатом.
Американский министр, которого абиссинский негус наградил орденом Почетного Легиона (класс 1, с гарантией на два года), заявил, что Соединенные Штаты намерены предоставить каждому из участников конференции кредиты в размере пятидесяти центов без начисления процентов в течение первых двух лет.
Представители Франции, Германии и других стран - участниц Либерийской конференции выразили глубокую признательность за предоставление им годичного билета для проезда по линиям трамвайной сети города Монровии и выразили уверенность, что отныне мир во всем мире будет окончательно обеспечен.
В конце года все делегаты разъехались по домам, чтобы успеть до рождества сбалансировать свой морской бюджет.
ЗАВТРАК У СМИТОВ
Заметки о пользе хорошего настроения
Выступая в прошлом месяце с докладом на научной конференции, один из ведущих медиков Европы заявил, что лучшим тонизирующим средством является хорошее настроение во время еды. Взрыв веселого смеха за завтраком, сказал знаменитый врач, приносит больше пользы, чем десяток пузырьков с лекарствами.
Не подлежит сомнению, что это заявление было сделано с самыми лучшими намерениями. Также не подлежит сомнению, что врач считал его совершенно правильным. Но разве он мог подозревать, какой переворот этот совет вызовет в семьях, где его воспримут буквально - как, например, в доме Генри Эдуарда Смита с Теневой улицы.
До того как эта новая истина была обнародована, завтрак у Смитов всегда проходил в полном молчании. Мистер Смит садился за стол и немедленно отгораживался от домочадцев газетой. Напротив садилась миссис Смит, по одну руку от нее - десятилетняя крошка Вильгельмина Смит, по другую тринадцатилетний Джон Интеграл Смит. Через пять минут мистер Смит говорил: "Молока!" Ему передавали молоко, и он снова погружался в газету, пытаясь высчитать, сколько он накануне потерял на пятидесяти акциях горнопромышленного концерна "Гипгипура" ввиду снижения курса на три восьмых цента. Немного погодя он говорил: "Гренков!", потом бурчал: "Варенья!" и в самом конце: "Кофе!" За это время Вильгельмина успевала три раза сказать: "Молока!" и шепотом повторить спряжение французских глаголов к первому уроку в школе. Джон Интеграл тоже по нескольку раз требовал то молока, то гренков, то варенья, то сахару. Он тоже был погружен в собственные мысли, вычисляя, сколько понадобится времени, чтобы выкупить белого кролика при еженедельной выплате в шесть центов.
Миссис Смит вообще ничего не говорила и разве что изредка бросала служанке: "Кофе!" Она тоже была все время погружена в собственные мысли, вычисляя, сколько ярдов вискозного шелка понадобится для вечернего платья с оборками по всему подолу.
За завтраком Смиты весьма экономно расходовали свой словарный запас: они настолько привыкли молчать во время еды, что не видели в этом ничего дурного.
И вдруг им открылась роковая истина: они узнали, что за их столом не хватает смеха. И в жизни Смитов произошел коренной переворот.
- Ну, дети, - сказал мистер Смит, со смехом садясь за стол, - отгадайте одну презабавную загадку: что общего между Бостоном и курицей?
- Между Бостоном и курицей? - рассмеялась миссис Смит. - Какая нелепость!
- И то и другое начинается на "п"! - покатываясь со смеху, выкрикнул мистер Смит. - То есть, надо было сказать, что общего между Питтсбургом и птицей, но, в общем, это все равно.
Едва замерли взрывы хохота и миссис Смит настолько успокоилась, что смогла наконец налить в чашки кофе, она сказала:
- На днях я слышала ужасно смешную историю: один человек попросил проводника помочь ему высадиться из вагона в Буффало в три часа ночи, а проводник перепутал и высадил кого-то другого!
- Ха-ха-ха! - залились отец и дети. - Высадил другого! Ха-ха-ха!
- Папа, - сказал Смит-младший, - а ты когда-нибудь слышал анекдот про шотландца?
- Про шотландца? - воскликнул мистер Смит, заранее расплываясь в улыбке. - Нет, не слышал. Ну-ка, расскажи.
- Этот шотландец был фермер, и у него были корова и два теленка, и он надумал отдать одного священнику, только никак не мог решить, какого. Один раз телята паслись на лугу, и вдруг началась гроза, и одного убила молния. И, когда этот шотландец пришел на луг и увидел мертвого теленка, он сказал: "Ай-ай-ай, священников-то теленок околел".
Последовал такой громовой хохот, что на время все и думать забыли о завтраке; наконец восстановилось некое подобие порядка, и слово взяла крошка Вильгельмина:
- Я тоже знаю смешное про одного адвоката, только я, наверное, не сумею как следует рассказать.
- Ничего, ничего, рассказывай! - закричали остальные.
Мы провели в горах чудеснейший день. Папа поймал несколько таких огромных рыбин, что, по его словам, попадись они маме, она просто-напросто не смогла бы вытащить их из воды. Мы с Уиллом тоже поудили на славу, хотя до папы нам было, конечно, далеко. Не скучали и девочки: еще по дороге им повстречалось много знакомых, а потом на речке оказалось несколько молодых людей из их компании, и они проболтали с ними весь день. Словом, время пролетело незаметно...
Когда мы вернулись, было уже довольно поздно, почти семь часов, но мама догадалась, что мы запоздаем, и сготовила обед точно к нашему приезду; аппетитный и горячий, он очутился на столе, как раз когда мы вошли в дом. Правда, сначала ей пришлось подать папе мыло и полотенце и вычистить ему костюм, потому что папа на рыбалке всегда умудряется бог знает как перепачкаться. Это, да еще туалет девочек, немного задержало маму.
Но вот наконец все было готово, и мы сели за стол. Обед был великолепный - жареная индейка и всякие вкусные блюда, какие бывают только на рождество. Мама поминутно вскакивала, чтобы принести то одно, то другое; папа даже заметил, что ей не следует так суетиться и что пора наконец поберечь себя. Он даже сам встал из-за стола и достал из буфета грецкие орехи. Обед тянулся долго, и всем было очень весело. А после десерта мы решили помочь маме убрать со стола и вымыть посуду. Но мама сказала, что предпочитает все сделать сама, и мы не стали с ней спорить: ведь это был ее день, и нам хотелось хоть раз сделать маме приятное.
Когда мама управилась со всеми делами, было уже очень поздно. Мы подошли к ней, чтобы поцеловать ее перед сном, и она сказала, что это был самый замечательный день в ее жизни. Как мне показалось, на глазах у нее при этом навернулись слезы. Тут мы почувствовали, что полностью вознаграждены за все наши труды.
ВСЕ В ЕВРОПУ!
Скромные советы путешественникам
Каждое лето тысячи и тысячи американцев отправляются в Европу. Говорят, наши пароходы еженедельно берут на борт пятьдесят тысяч человек. Впрочем, не ручаюсь за точность: может быть, мне называли даже и не пятьдесят, а пятьсот тысяч или просто пять. Во всяком случае, ясно одно - ежегодно множество людей отправляется путешествовать.
Одни пускаются в путь, чтобы переменить обстановку, другие - чтобы набраться ума; одни - потому что им надоели деньги, другие - потому что им надоело безденежье. Иные едут взглянуть на Европу, пока она не развалилась окончательно; другие - просто потому, что у них выдалось несколько свободных недель и они хотят провести их по-настоящему весело и беззаботно.
Наши скромные советы написаны именно для этой последней категории путешественников. Если, отправляясь в это далекое странствие, вы надеетесь испытать много радости, будьте готовы к большим разочарованиям. За время плавания вам неоднократно придется убеждаться в том, что реальное путешествие поразительно непохоже на путешествие, описанное в путеводителе.
Эту разницу вы начинаете ощущать с момента посадки. Посмотрим, что говорит об этом морской путеводитель в заманчивой пестрой обложке, на которой две тоненькие, как тростинки, девушки прогуливаются по палубе, а навстречу им идет молодой человек в соломенной шляпе и фланелевом костюме.
"Что может быть приятнее, - спрашивает путеводитель, - чем посадка на трансатлантический пакетбот? Огромное судно, сверкающее чистотой палубы, удобные каюты, роскошные салоны, уютная библиотека - все это преисполняет нас трепетом в предвкушении будущих удовольствий. Едва мы вступаем на палубу, как плеск волн, зыблемых легким бризом, который долетает в порт с моря, возвещает, что наши мечты начинают наконец сбываться".
Да, все это так. Но, к сожалению, дорогой читатель, именно при посадке вы наверняка обнаружите, что пропал ваш черный саквояж. С чемоданом все в порядке: он уже в каюте вместе с коричневым саквояжем и бумажным свертком, который ваша тетка просила передать знакомым в Эбердине, хотя прибываете вы в Ливерпуль. А вот черного нет как нет.
Вы хорошо помните, что в поезде он был при вас; позднее ваша сестра видела его в такси. Куда же он делся? Вот вам и посадка под плеск волн и мечты, которые начинают сбываться! Разве вам сейчас до них, когда пропал саквояж, а пронзительный свисток уже подает сигнал к отплытию?
Пожалуй, не стоит обращаться вон к тому человеку в форме. Он, скорее всего, один из помощников капитана. Не пробуйте также пробиться к мостику и спросить капитана. Он все равно не знает, где ваш саквояж. А вокруг судового казначея уже собралась толпа человек в двадцать. Все они примерно в том же положении, что и вы, все пытаются добраться до казначея и что-то из него выжать. Правда, кругом носятся стюарды, но единственное, что они могут сделать, - это спросить номер вашей каюты и объявить, что саквояж должен быть там. Словом, все это похоже на какой-то заговор.
В результате вы с полчаса бегаете взад и вперед, а когда наконец саквояж найден (в соседней каюте, потому что вы написали на нем неправильный номер), пароход уже вышел в открытое море. Отплытия вы так и не видели.
Ну, да ничего! Впереди еще несколько тысяч миль. Вот послушайте, что говорит путеводитель о первом утре в открытом море:
"Первый день в открытом море всегда особенно радостен. Когда с высокой палубы огромного лайнера мы смотрим на волны, наш взгляд теряется в бескрайних просторах океана. Со всех сторон - только синие воды Атлантики, чуть вспененные свежим утренним ветром. Мы прогуливаемся с радостным чувством особой полноты жизни, недоступным тем, кто остался на terra firma,* или стоим в мечтательной задумчивости, глядя на безграничные просторы вечного океана".
______________
* Твердой земле (лат.).
Стоим? Да? Как бы не так. В это первое утро на борту парохода, даже в самую лучшую погоду, нам придется заняться кучей всяких дел, а вовсе не мечтать, глядя на волны. Прежде всего надо достать шезлонг. Как его получить? Бесплатно или за плату? А если за плату, то полагается ли давать на чай? И кто распоряжается шезлонгами? И к кому надо адресоваться, чтобы нас посадили рядом с мистером Снайдером из Питтсбурга?
На решение этих вопросов уходит все утро. Но когда с ними покончено, возникает новая проблема: к кому надо обратиться, чтобы получить за столом именно то место, какое нам хочется? Нам бы хотелось сидеть за одним столом с мистером Снайдером и четой Хопкинсов из Альберты. Кто-то кому-то сказал, что в каком-то салоне или еще где-то один из стюардов не то распределяет, не то собирается распределять места за столом. Как быть? Впрочем, с нас довольно. Мы и так уже убили все утро на хлопоты.
Увы, дорогой читатель, что бы ни говорил путеводитель, заботы будут преследовать вас всю дорогу. Когда уладятся все недоразумения с саквояжем, шезлонгами и местами за столом, вам придется беспокоиться и волноваться еще по тысяче самых разных поводов. Например...
Английские таможенники? Какие у них порядки? Неужели они осматривают абсолютно все? А вдруг они придерутся к парусиновым туфлям, которые ваша тетка просила передать ее кузине в Ноттингеме (недалеко от Лондона)? Уж не придется ли платить за них пошлину, даже если вы объясните, что тетка сама их сшила? А нельзя ли просто сказать этому чиновнику: "Дело, конечно, ваше, только я скорее отправлю их обратно в Америку, чем заплачу хоть цент"? Словом, как будут держаться английские таможенники? И вот путешественник лежит ночью в каюте и думает, думает...
Или другая беда.
В котором часу вы прибываете в Ливерпуль? Удастся ли вам поспеть на лондонский поезд 11.30 или придется ждать до 12.20? Вопрос сложный. Многие путешественники столько думают по этому поводу и так много рассуждают обо всем этом на палубе, что так и не видят ни синевы моря, ни огромных дельфинов, резвящихся вокруг судна, ни летучих рыб.
Но даже если вы твердо знаете, что в Ливерпуле обязательно попадете на какой-нибудь поезд, все равно по мере приближения к земле перед вами будут вставать все новые и новые заботы.
Например, как быть с письмами и радиограммами? Судовой казначей говорит, что для вас ничего нет. Но не значит ли это, что у него просто неправильно записана ваша фамилия? Ведь он же мог ошибиться! Может быть, лучше подойти к нему еще раз (четвертый!) и проверить, не перепутал ли он что-нибудь? Право, так будет лучше. И, пожалуй, надо бы прихватить с собой мистера Снайдера. А пока вы оба будете стоять в очереди к окошечку казначея, в двухстах ярдах от вас пронесется, разрезая волны, норвежский парусник... Но вам будет не до него.
Однако худшее еще впереди.
Наконец-то вы пересекли океан, все испытания кончились, и перед вами земля. Тут снова раздается оптимистический голос путеводителя:
"Земля! С каким волнением мы переходим на нос парохода и пытаемся разглядеть белые утесы старой Англии, встающие прямо из моря! При первом же взгляде на эту древнюю землю нас захватывает романтика далекого прошлого и смелых открытий. Мы стоим, пристально глядя вперед, как, вероятно, некогда стояли Колумб или Кэбот, приближаясь к таинственной Новой Земле".
Стоим? Как бы не так! Где там! Нам некогда. Собственно говоря, мы вообще не бросали никуда никакого первого взгляда. Мы сидим в каюте и мучительно соображаем, сколько чаевых надо дать стюарду из душевой: восемь шиллингов или, может быть, достаточно шести? Нам необходим чей-то совет, чья-то дружеская помощь. Надо попытаться разыскать мистера Снайдера и узнать его мнение.
И вот, пока мы суетимся и возимся со стюардом, чаевыми и багажом, оказывается, что путешествие окончено, время истекло, и, не успев понять, как все это случилось, мы уже прощаемся с пассажирами, мистером Снайдером, четой Хопкинсов из Альберты, с судовым казначеем и стюардами. Какие это, между прочим, прекрасные люди! Но теперь нас не покидает странное чувство разочарования, ощущение какой-то утраты, словно путешествие еще и не начиналось. Нам хочется начать все сначала так, чтобы теперь уже ничего не испортить пустыми и бессмысленными хлопотами.
Друзья мои, а ведь все сказанное - притча. Подобно переезду через Атлантику, наше путешествие по жизни - всего лишь краткий переезд от одного берега к другому. Нам дано мало дней, но даже они часто бывают испорчены унизительными спорами и мелочными заботами. Будем же, пока еще есть время, шире смотреть вокруг, устремляя наши взоры к самому горизонту.
ИЗ СБОРНИКА
"ПОХУДЕВШИЙ ПИКВИК"
(1933)
РАТИФИКАЦИЯ НОВОГО
МОРСКОГО НЕСОГЛАШЕНИЯ
Выдержка из "Дипломатического ежегодника" за 1933 год
Важнейшим политическим событием истекшего 1932 года, несомненно, является успешное рассмотрение и ратификация нового международного морского несоглашения.
Фактически к началу 1932 года истекли сроки действия значительной части существовавших несоглашений, остальные же постепенно перестали отвечать требованиям момента. Международное положение грозило прийти в состояние глубочайшего застоя, и вопрос о защите морских рубежей, казалось, утратил всякий интерес в глазах мировой общественности, внимание которой было отвлечено в иное русло. По единодушному мнению представителей дипломатического корпуса, подобное падение общественного интереса к увеличению ассигнований на военно-морской флот в значительной мере объясняется недавно возникшей опасной тенденцией к организации международных спортивных состязаний и чемпионатов по настольному теннису и кроссвордам. В подобной обстановке правительственные мероприятия по обороне морских границ перестали служить источником радости и превратились в тяжкое бремя; именно с этой стороны вопрос о военно-морском флоте был подхвачен и поставлен на повестку дня прессой всех стран. Более того - одно время в дипломатических кругах начали циркулировать слухи, будто общественное мнение всего цивилизованного мира все решительнее высказывается против войны.
Создавшееся положение настоятельно требовало изыскания каких-то осязаемых форм, в которых нашло бы выражение это новое чувство братской любви между народами; оно требовало каких-то акций, которые бы вновь привлекли внимание общественности к морским проблемам. Что могло больше соответствовать решению поставленной задачи, нежели идея полной ликвидации военно-морских сил при сохранении, конечно, судов, необходимых для целей обороны, то есть для морских сражений, или, иначе говоря, для боевых действий? Были высказаны также пожелания довести береговые оборонительные сооружения до минимума, необходимого для обороны береговых зон. Многочисленные предложения относительно свертывания строительства подводного флота и ограничения его постройкой судов, предназначенных исключительно для подводных операций, были подкреплены всеобщим убеждением в необходимости ограничить сферу применения противовоздушной обороны только борьбой с воздушным противником.
В конечном итоге эти проявления доброй воли всех народов мира привели к тому, что в начале года мы стали свидетелями обмена многочисленными и разнообразными заверениями.
В январе правительство Англии опубликовало сообщение о строительстве пяти новых линейных крейсеров, в котором отмечалось, что это лишь первый шаг на пути к полной ликвидации военно-морского флота и что новые крейсера будут вооружены восемнадцатидюймовыми орудиями.
Касаясь этого блестящего свидетельства миролюбивых устремлений английского правительства, премьер-министр Франции в своей речи, обращенной к депутатам палаты, заявил, что французская внешняя политика всегда руководствовалась священной идеей мира во всем мире, и заверил, что в целях дальнейшего претворения в жизнь этих принципов правительство Франции намерено незамедлительно приступить к постройке трех мощных линейных кораблей нового типа.
Англичане, отметил премьер-министр, всегда были в высшей степени благородной нацией, и теперь с чувством глубокого удовлетворения можно утверждать, что отныне и впредь между Англией и Францией невозможны никакие военные осложнения; если же они тем не менее возникнут, англичанам всыплют по первое число.
Через несколько дней, выступая в палате общин с ответной речью, глава британского правительства подчеркнул, что считает французов своими братьями; конечно, они во многих отношениях стоят ниже англичан, добавил он, но, признав их братьями, он лично считает своим долгом неукоснительно придерживаться принципа братских взаимоотношений. Эти взаимоотношения, однако, оговорился он, возможны только при условии, что французы будут вести себя благоразумно.
Дебаты по военно-морским вопросам, открытые парламентами Англии и Франции, нашли отклик и в других странах Европы.
Так, в рейхстаге г-н Дудельзак выступил с разъяснением, что Германия по самой своей природе государство исключительно миролюбивое - резко осуждает всякую подготовку к войне.
Немцы готовы жить в мире со всеми. Массовое производство тяжелых орудий на заводах в Киле, которое вызвало в свое время столько кривотолков и недоразумений, на самом деле является лишь проявлением дружеских чувств Германии к своим соседям.
Точно так же строительство нового огромного химического завода на Эльбе есть не что иное, как выражение международной солидарности и дружелюбия.
Итальянский парламент, вотируя предложение правительства о закладке пятидесяти новых быстроходных эскадренных миноносцев, особо подчеркнул, что введение их в строй будет всемерно способствовать быстрейшему обмену дружественными визитами между Италией и другими нациями. Италия, провозгласил диктатор, стоит за мир. А если кто-либо осмелится это отрицать, мы живо вправим ему мозги.
Когда обмен мнениями дошел до вышеуказанного пункта, Соединенные Штаты через своих полномочных представителей предложили свое посредничество в деле ослабления возрастающей международной напряженности.
В специальном послании правительство Соединенных Штатов разъяснило, что оно весьма обеспокоено отсутствием взаимопонимания между европейскими державами. Если бы европейские державы дали себе труд понять, что они представляют собой всего лишь кучу ненужной рухляди, они уже единственно из жалости к самим себе немедленно прекратили бы свои препирательства.
В целях предотвращения возрастающей угрозы войны в Европе Соединенные Штаты вызвались построить еще двадцать линейных крейсеров максимального водоизмещения, а в случае необходимости - значительно увеличить их количество. Короче говоря, они готовы построить столько крейсеров, сколько понадобится для поддержания порядка в Европе.
Далее в послании указывалось, что Соединенные Штаты полностью берут на себя все расходы по постройке этих крейсеров (таким образом, они не будут стоить Европе ровным счетом ничего) и в любой момент готовы выступить на защиту интересов Европы. Сами же Соединенные Штаты не получают от этого никакой выгоды; у них нет никакой заинтересованности, никаких планов, никаких замыслов, никаких намерений, никаких предубеждений - ровным счетом ничего.
Хотя в целом американское послание сыграло положительную роль, в некоторых кругах оно, к сожалению, вызвало ничем не оправданное неудовольствие. Лорд Меднолоуби, известный в Англии как сторонник решительных действий, потребовал, чтобы американцы дали прямой и ясный ответ, за кого они себя принимают. Министр финансов Франции заявил, что ему, видимо, придется вопреки собственному желанию повысить для американцев расценки в отелях.
Все усиливающаяся политическая напряженность несколько разрядилась после миролюбивой речи премьер-министра Англии в связи с закладкой тридцати новых подводных лодок.
Американцы, сказал он, связаны с англичанами узами значительно более прочными, чем железо или сталь. "Исторически сложившиеся родственные узы наших народов еще более окрепли благодаря целому столетию нерушимой дружбы".
Далее он с большим удовлетворением отметил, что прошло уже более ста лет с тех пор, как "Шеннон" продырявил "Чезепик", и выразил надежду, что больше этого никогда не придется делать.
Речь премьер-министра нашла живейший отклик в американской прессе; мысли, высказанные им по поводу столь длительных дружественных отношений, были встречены всеобщим одобрением.
В этой связи газеты отметили, что действительно прошло уже почти сто пятьдесят лет с тех пор, как генерал Джексон отколошматил англичан под Новым Орлеаном и сбросил их в Мексиканский залив.
Именно благодаря этой столь удачно сложившейся политической ситуации стало возможным заключение знаменитого Соглашения о морском несоглашении 1933 года, которое, как можно предполагать, на многие годы разрешило все важнейшие морские проблемы.
На конференции, созванной по инициативе правительства Либерии, были представлены делегаты всех великих держав Европы и Америки; все расходы, за исключением стирки, оплачивались правительствами стран - участниц конференции.
Результатом конференции явилось опубликование, а затем ратификация Морского несоглашения 1933 года.
Сущность этого документа сводится к следующему:
I. Все договаривающиеся стороны признают, что война является бедствием.
Этот пункт, представленный на рассмотрение Женским ежедвухнедельным клубом в Монровии (Либерия), был принят почти единогласно; от голосования воздержались только Китай и Никарагуа. Широкие слои общественности полагают, что признание даже одного этого принципа будет огромным шагом вперед по пути предотвращения возможных конфликтов.
II. Каждая из стран-участниц обязуется никогда не начинать войны без объявления ее по радио не позже, чем вечером того же дня.
III. Все договаривающиеся стороны берут на себя обязательство никогда не вести войны, за исключением тех случаев, когда это им выгодно.
IV. Каждая из великих держав ограничивает численность своего военно-морского флота пределами, обеспечивающими полное уничтожение военно-морского флота всех остальных стран.
Договор был принят и ратифицирован при единодушном одобрении со стороны представителей всех заинтересованных великих держав. Принимая почетное звание Поборника мира, которым его удостоил Либерийский университет в ознаменование его плодотворной деятельности в борьбе за мир, премьер-министр Великобритании заявил, что Англия с радостью принимает новый статус и немедленно приступает к строительству шести новых сухих доков, с тем чтобы помочь Соединенным Штатам претворить в жизнь принципы, оговоренные в Дополнении восемнадцатом.
Американский министр, которого абиссинский негус наградил орденом Почетного Легиона (класс 1, с гарантией на два года), заявил, что Соединенные Штаты намерены предоставить каждому из участников конференции кредиты в размере пятидесяти центов без начисления процентов в течение первых двух лет.
Представители Франции, Германии и других стран - участниц Либерийской конференции выразили глубокую признательность за предоставление им годичного билета для проезда по линиям трамвайной сети города Монровии и выразили уверенность, что отныне мир во всем мире будет окончательно обеспечен.
В конце года все делегаты разъехались по домам, чтобы успеть до рождества сбалансировать свой морской бюджет.
ЗАВТРАК У СМИТОВ
Заметки о пользе хорошего настроения
Выступая в прошлом месяце с докладом на научной конференции, один из ведущих медиков Европы заявил, что лучшим тонизирующим средством является хорошее настроение во время еды. Взрыв веселого смеха за завтраком, сказал знаменитый врач, приносит больше пользы, чем десяток пузырьков с лекарствами.
Не подлежит сомнению, что это заявление было сделано с самыми лучшими намерениями. Также не подлежит сомнению, что врач считал его совершенно правильным. Но разве он мог подозревать, какой переворот этот совет вызовет в семьях, где его воспримут буквально - как, например, в доме Генри Эдуарда Смита с Теневой улицы.
До того как эта новая истина была обнародована, завтрак у Смитов всегда проходил в полном молчании. Мистер Смит садился за стол и немедленно отгораживался от домочадцев газетой. Напротив садилась миссис Смит, по одну руку от нее - десятилетняя крошка Вильгельмина Смит, по другую тринадцатилетний Джон Интеграл Смит. Через пять минут мистер Смит говорил: "Молока!" Ему передавали молоко, и он снова погружался в газету, пытаясь высчитать, сколько он накануне потерял на пятидесяти акциях горнопромышленного концерна "Гипгипура" ввиду снижения курса на три восьмых цента. Немного погодя он говорил: "Гренков!", потом бурчал: "Варенья!" и в самом конце: "Кофе!" За это время Вильгельмина успевала три раза сказать: "Молока!" и шепотом повторить спряжение французских глаголов к первому уроку в школе. Джон Интеграл тоже по нескольку раз требовал то молока, то гренков, то варенья, то сахару. Он тоже был погружен в собственные мысли, вычисляя, сколько понадобится времени, чтобы выкупить белого кролика при еженедельной выплате в шесть центов.
Миссис Смит вообще ничего не говорила и разве что изредка бросала служанке: "Кофе!" Она тоже была все время погружена в собственные мысли, вычисляя, сколько ярдов вискозного шелка понадобится для вечернего платья с оборками по всему подолу.
За завтраком Смиты весьма экономно расходовали свой словарный запас: они настолько привыкли молчать во время еды, что не видели в этом ничего дурного.
И вдруг им открылась роковая истина: они узнали, что за их столом не хватает смеха. И в жизни Смитов произошел коренной переворот.
- Ну, дети, - сказал мистер Смит, со смехом садясь за стол, - отгадайте одну презабавную загадку: что общего между Бостоном и курицей?
- Между Бостоном и курицей? - рассмеялась миссис Смит. - Какая нелепость!
- И то и другое начинается на "п"! - покатываясь со смеху, выкрикнул мистер Смит. - То есть, надо было сказать, что общего между Питтсбургом и птицей, но, в общем, это все равно.
Едва замерли взрывы хохота и миссис Смит настолько успокоилась, что смогла наконец налить в чашки кофе, она сказала:
- На днях я слышала ужасно смешную историю: один человек попросил проводника помочь ему высадиться из вагона в Буффало в три часа ночи, а проводник перепутал и высадил кого-то другого!
- Ха-ха-ха! - залились отец и дети. - Высадил другого! Ха-ха-ха!
- Папа, - сказал Смит-младший, - а ты когда-нибудь слышал анекдот про шотландца?
- Про шотландца? - воскликнул мистер Смит, заранее расплываясь в улыбке. - Нет, не слышал. Ну-ка, расскажи.
- Этот шотландец был фермер, и у него были корова и два теленка, и он надумал отдать одного священнику, только никак не мог решить, какого. Один раз телята паслись на лугу, и вдруг началась гроза, и одного убила молния. И, когда этот шотландец пришел на луг и увидел мертвого теленка, он сказал: "Ай-ай-ай, священников-то теленок околел".
Последовал такой громовой хохот, что на время все и думать забыли о завтраке; наконец восстановилось некое подобие порядка, и слово взяла крошка Вильгельмина:
- Я тоже знаю смешное про одного адвоката, только я, наверное, не сумею как следует рассказать.
- Ничего, ничего, рассказывай! - закричали остальные.