Линн Вирджиния. Любовь авантюриста

   Саммер охватило отчаяние.
   Летти помогла своей хозяйке искупаться, а затем выгладила ее муслиновое платье. Когда Саммер оделась, Летти принялась расчесывать ее длинные волосы, все еще влажные после купания.
   – Ох, какие же у вас чудесные волосы, ваше сиятельство. – Маленькая служанка вздохнула. – А мои какие-то бесцветные и тонкие. Ваши волосы такие густые, что я могла бы набить ими целый матрас и еще осталось бы.
   Саммер попыталась улыбнуться:
   – Платья, которые я отдала тебе, подошли?
   Летти довольно кивнула:
   – О да! Они немного длинноваты, потому что вы выше меня, но в остальном прекрасно подошли. Спасибо, ваше сиятельство.
   – Носи на здоровье.
   Летти хитро улыбнулась:
   – Если ваш муж не перестанет срывать их с вас, мне нечего будет донашивать.
   – Похоже на то. – Саммер избегала смотреть на свое отражение в зеркале, потому что ощущала, как горит ее лицо.
   Осмелев оттого, что ей не сделали замечания, Летти произнесла:
   – Конечно, его сейчас нет – он уехал в Дункельд, чтобы проучить этого белокурого медведя, так что вы можете...
   Саммер вскочила на ноги.
   – Куда он уехал?
   Осознав свою ошибку, Летти испуганно сглотнула.
   – Я не знаю точно. Лучше уж вы спросите кого-нибудь из господ, миледи...
   Утренний воздух был пронизывающе-холодным, а тонкий прозрачный туман, тянувшийся с реки, скапливался в низинах и стелился по траве. Позади постоялого двора Дункельда скрывался за облаками остроконечный пик утеса Шигальон, а вот его пологий сосед Фаррагон виднелся вполне отчетливо. Стремительные потоки, суровые скалы, узкие ущелья, водопады и странные, испещренные рисунками камни, оставленные канувшими в прошлое народами, заинтриговали Гарта, а дикая, первозданная природа шотландских высокогорий произвела на него неизгладимое впечатление. Здесь рождались воинственные, суровые мужчины, способные, взяв то, что им было нужно, никогда уже не выпускать это из рук.
   Такие, как Джеймс Камерон.
   Киннисон еле заметно улыбнулся, увидев, как шотландец остановил коня перед крыльцом, сделанным из камня и деревянных балок. Он поднялся со стула и вышел на улицу, так как ожидал приезда Камерона.
   Облокотясь о стену и сложив руки на груди, молодой человек постарался выглядеть расслабленным и спокойным. С неба сыпался мелкий дождь, и шотландский туман покрыл сверкающими каплями пристегнутую к поясу шпагу. Это была не просто украшенная, бросающаяся в глаза щегольская шпага, а настоящая, обоюдоострая. Киннисон немного изменил позу, чтобы убедиться, что сможет быстро выхватить оружие из ножен.
   – Я приехал поговорить с вами, – без предисловий обратился Джеймс к молодому человеку, лениво облокотившемуся об увитую плющом стену, но Гарт лишь пожал плечами:
   – Что ж, я ожидал увидеть вас здесь.
   Мужчины настороженно смотрели друг на друга, словно два пса, встретившихся на узкой тропинке. Когда они вошли в трактир и сели за длинный стол со стоявшими на нем кружками эля, Джеймс спросил напрямик:
   – Вы знаете Фокса?
   Заметив его суровый взгляд, молодой человек насторожился.
   – Да, кажется, я встречался с ним пару раз...
   – Это он сказал, где меня найти?
   Киннисон слегка нахмурил брови.
   – Возможно.
   Джеймс удовлетворенно кивнул. Он потер пальцем покрытый щетиной подбородок и задумчиво прищурил глаза.
   – Я так и подумал. Именно он, а не Эпсон. Этот чванливый павлин не знает даже, где расположена Шотландия, не говоря уже о доме моего отца. – Джеймс бросил быстрый взгляд на Киннисона. – Странно, что американец знаком с Фоксом настолько хорошо, что смог получить у него ответы на интересующие его вопросы.
   Пожав плечами, Киннисон ответил:
   – Фокс любит американцев.
   – О да, мне это известно. Его пристрастие навлекло на него гнев и немилость короля, но не это важно. – Джеймс наклонился над столом, водя пальцем по запотевшей кружке с элем. – Не каждый может вот так запросто встретиться с Фоксом. Должно быть, у вас есть высокопоставленные друзья.
   Гарт лениво отмахнулся:
   – Я вхож в эти круги.
   – Я тоже. Однако до тех пор, пока я не встретил мисс Сен-Клер, я что-то не слышал о вас.
   – Вы были слишком заняты войной, друг мой. – Гарт заливисто рассмеялся. – Насколько мне известно, именно там вы заработали свой титул, вытащив бедолагу Фредди из-под его коня и одолжив ему своего...
   Не собираясь продолжать столь бессмысленный разговор, виконт грубо оборвал молодого человека:
   – У вас слишком много друзей в высших кругах, чтобы быть простым капитаном, мистер Киннисон. И я ничуть не верю причине, по которой вы якобы прибыли сюда.
   – Я приехал за мисс Сен-Клер.
   – Речь идет не о Шотландии, а об Англии. А может, та же причина позвала вас и во Францию?
   – Причина? – Киннисон кисло улыбнулся. – Так вы подозреваете, что я вовлечен в какие-то интриги, так?
   – Возможно.
   – Ну и зачем же я, по-вашему, приехал? – Молодой человек, изображая недоумение, развел руками. – Я, конечно, не такой дурак, чтобы ввязываться в сомнительные авантюры, но все же вы пробудили во мне любопытство своими подозрениями.
   – Любой бы на моем месте заподозрил неладное, потому что вы слишком хорошо информированы о некоторых вещах.
   Закусив губу, Киннисон некоторое время оценивающе смотрел на Джеймса.
   – Что вы знаете о Бартоне Шрайвере? – наконец, спросил он.
   Джеймс пожал плечами:
   – Только то, что он является главой одной из крупнейших судоходных компаний. Кроме того, он вхож в политические круги и везде имеет связи. Он поддерживал Испанию, а потом ратовал за заключение договора, по которому Франция получила в собственность Луизиану. Потом он помог Америке выкупить эту территорию у Наполеона. Говорят, он вообще никогда не испытывает угрызений совести или колебаний.
   – Именно так. Этот человек стравливает людей для достижения собственных целей и всегда поддерживает сильную сторону. Он хочет продать свою племянницу Фриману Татуайлеру и, таким образом, оставить ее состояние в своих руках. Оно слишком важно для осуществления его планов.
   Гарт наклонился и внимательно посмотрел на Джеймса. – Шрайвер, как большой паук, плетет паутину, чтобы наложить свои лапы на все вокруг. Его нужно во что бы то ни стало остановить, пока он не нанес непоправимый ущерб миру, который царит сейчас между Америкой и Англией. Если он даст Наполеону возможность закрепиться в Луизиане, будет война.
   – Значит, Саммер не просто пешка и ее отсутствие доставит Шрайверу массу проблем.
   – О да! Он ужасно запаниковал, когда она исчезла. Состояние Саммер – вот его ключ к власти. А ее судьба его совершенно не волнует.
   Виконт стиснул зубы.
   – Это вы пытались похитить ее несколько недель назад?
   Вопрос Джейми вызвал у Киннисона неподдельное удивление:
   – Разумеется, нет. А разве кто-то пытался?
   – Да. Фокс видел этого человека, он же и спас Саммер. – Губы Джеймса дрогнули. – Боюсь, это был не просто карманник. Как думаете, Шрайвер способен на такое?
   – А вы полагаете, я здесь, чтобы украсть Саммер для себя? – Гарт покачал головой. – Нет. Я приехал сюда, потому что Шрайвер пойдет на все, чтобы вернуть ее. Она нужна ему. Ни ему, ни Татуайлеру нет никакого дела до того, что она потеряла девственность, – они ведь охотятся не за ее телом.
   – Так вот почему вы здесь? Хотите забрать ее домой?
   – Нет... то есть да. Я приехал сюда, потому что не хотел оставлять Саммер в беде. Шрайвер, глазом не моргнув, запер бы ее где-нибудь и беспрепятственно пользовался бы ее деньгами с помощью Татуайлера. Я собирался забрать Саммер с собой, даже если бы пришлось применить силу.
   Виконт откинулся на стуле и поджал под себя ноги; при этом его шпага звякнула, ударившись о грязный пол.
   – Вот как.
   – Это не совсем то, о чем вы думаете.
   – А. Уже лучше.
   Киннисон заерзал на стуле и поставил локти на поцарапанную поверхность стола. Его лицо находилось всего в футе от лица виконта. Он видел непроницаемые глаза шотландца, узкую полоску его губ, подрагивающие мускулы на покрытом темной щетиной подбородке.
   – Вы вызовете меня на дуэль?
   – Это зависит от вашего ответа на следующий вопрос.
   Губы Киннисона дрогнули в улыбке.
   – Довольно вопросов, шотландец. Я не заберу Саммер с собой. Забрал бы, если бы вы не приехали сюда сегодня. Я не оставил бы ее с мужчиной, который не в состоянии на время забыть о своей гордости ради ее безопасности.
   – Так вы полагаете, мне пришлось наступить на собственную гордость, чтобы приехать сюда? – Глаза виконта еще больше потемнели.
   – Представляю, как вам трудно сидеть здесь и не обнажить свою шпагу, – парировал Киннисон. – Я наблюдал за вами. Вам очень хочется, но вы не станете этого делать. Не сейчас.
   – Вы правы, – глухо прорычал Камерон, и Гарт улыбнулся.
   – Честно говоря, я и сам не прочь сразиться с вами, но, боюсь, мы оба недооцениваем друг друга.
   – Да, – нехотя согласился Джеймс. – Может быть.
   – А теперь не пора ли поговорить о будущем Саммер?
   – Пожалуй. Только сначала ответьте мне: намерены ли вы оставить ее? Я не хочу, чтобы вы постоянно крутились вокруг, как преданный пес.
   Киннисон широко улыбнулся.
   – Может, ей это нравится. Клянусь, мое пребывание здесь заставляет ее мужа уделять ей гораздо больше внимания, чем раньше.
   Отодвинув стул с резким неприятным скрипом, Джеймс уже готов был обнажить шпагу, но Киннисон примирительно поднял руку:
   – Ну-ну, приятель. Я ведь просто пошутил.
   Неожиданно прилив ярости отступил, и Киннисон, заметив это, жестом пригласил Джеймса сесть. Казалось, выходка виконта позабавила его.
   – Вы, шотландцы, такие вспыльчивые. Впрочем, думаю, на вашем месте я вел бы себя так же. – Услышав раздраженное ворчание Джеймса, Киннисон улыбнулся: – Позвольте объяснить вам, почему я так беспокоюсь о девушке, Уэсткотт. Видите ли, я очень хорошо знал ее отца. Я уважал Джонатана Сен-Клера. Он был хорошим человеком – одним из тех честолюбивых американцев французского происхождения, который оказался достаточно умен, чтобы разумно использовать свое наследство. Он сотрудничал как с креолами – особенно с теми, которые жили обособленными кланами, – так и с американцами и заработал крупную сумму денег. Но он не был скуп. Сен-Клер купил мне мой первый корабль, и я никогда не забуду этого. Я многим обязан ему и его дочери тоже.
   Наконец успокоившись, Джеймс подвинул к себе кружку с элем. Она оставила мокрый след на столе, и он, проведя по столу рукой, отер ладонь о рукав, а затем посмотрел на Гарта Киннисона и еле заметно улыбнулся:
   – Я знаю, что такое долг чести. Это многое объясняет. – Он коротко рассмеялся. – На протяжении столетий именно долг помогал шотландцам выжить, но и погибло из-за него немало народа.
   Возникла напряженная пауза, и Гарт беспокойно заерзал на стуле.
   – Саммер не любит меня. Не так, как вас. Возможно, все дело в воспоминаниях, но и только.
   Джеймс стиснул зубы.
   – Черт возьми, я не нуждаюсь в том, чтобы вы говорили мне это.
   – Да, действительно...
   Джеймс, нахмурившись, уставился в кружку с элем.
   – Если вы так печетесь о безопасности Саммер, почему тогда вы решили отправить ее назад, в Новый Орлеан?
   – А что еще мне было делать? Мне нужно было отплывать во Францию, и я не мог взять девушку с собой. Кроме того, я заплатил людям, которые обязались присматривать за ней. Шрайвер не смог бы причинить ей вреда, если бы она оставалась там, где ей следовало оставаться. – Гарт хмыкнул. – Но конечно, Саммер всегда поступала по-своему. Иногда это доставляет немало хлопот, но я не могу не восхищаться ею.
   – Да уж. – Джеймс, не выдержав, вздохнул. – Думаю, нам стоит выпить хорошего виски вместо этого. Или для вас слишком рано, чтобы пить мужской напиток, американец?
   Насмешливый вопрос виконта Гарт встретил широкой улыбкой.
   – Сегодня не слишком рано. Нам предстоит обсудить, как обеспечить безопасность нашей мятежной красавицы, а для этого потребуется немало виски.
 
   Саммер нетерпеливо ждала, а когда ожидание стало нестерпимым, позвала Летти и сообщила, что они отправляются в Дункельд.
   – В Дункельд, ваше сиятельство? – Служанка беспокойно переминалась с ноги на ногу. – Не думаю, что вашему мужу это понравится.
   – Не важно, понравится или нет. Я хочу поехать туда и пресечь его глупости. Конюх все еще благоволит к тебе?
   Щеки Летти вспыхнули румянцем, и она кивнула.
   – Хорошо. Мне нужны две оседланные лошади – для меня и для тебя. Только не говори, что не умеешь скакать верхом, – ты должна поехать со мной. Беги в конюшню и смотри, чтобы тебя никто не заметил, – не хочу, чтобы мне помешали.
   – Слушаюсь, ваше сиятельство, – еле слышно пролепетала Летти.
   Саммер принялась одеваться, кипя от гнева. Она злилась на Джеймса за то, что он поехал драться с Гартом, и в то же время умирала от страха за него. Гарт слыл великолепным фехтовальщиком, и Саммер не знала, сможет ли ее муж противостоять его искусству. Да, он с легкостью победил джентльмена в переулке Сент-Джайлз в Лондоне, но сможет ли он превзойти настоящего мастера?
   Глупый, самоуверенный, высокомерный, агрессивный шотландец!
   В душе Саммер клокотал гнев, однако страх за мужа был еще сильнее. Саммер буквально разрывалась между этими двумя ощущениями.
   Одевшись в амазонку с облегающим лифом, она ждала, охваченная нервной дрожью. Что скажет Джеймс, когда она приедет в Дункельд? И что она скажет ему? Ладно, там будет видно. Главное – не опоздать.
   Летти вывела ее из дома через черный ход, но Саммер все же угораздило столкнуться с графом в дверях, ведущих на задний двор. Ее сердце подпрыгнуло и замерло на мгновение, когда граф остановился и с любопытством посмотрел на невестку. Шотландец улыбнулся, когда девушка судорожно вцепилась в полы плаща и с вызовом вздернула подбородок. Никто не сможет ее остановить!
   С неба сыпался мелкий дождь. Несколько минут, показавшихся вечностью, граф оценивающе смотрел на Саммер из-под полуприкрытых век, и ей на мгновение показалось, что взгляд шотландца проник в самую ее душу. Потом граф кивнул и вошел в дом, так и не произнеся ни слова. Саммер стояла с минуту оглушенная, не в силах пошевелиться.
   Придя в себя, она бросила взгляд на бледное лицо Летти и скомандовала:
   – А теперь идем. Быстрее!
   Сев на лошадей, отважные всадницы направились к деревне по влажной дороге, петляющей меж поросших лесом гор. Из-под копыт лошадей во все стороны разлетались комья грязи. Река Бран несла свои воды по долине Тей, змеей просачиваясь сквозь теснины и превращаясь в широкую ленту на равнине. Она шумно бурлила и пенилась, сражаясь с черными валунами, преградившими ей дорогу под каменным мостом.
   Лошадиные копыта прогрохотали по мосту. Внизу в окаймлении высоких холмов лежал Дункельд. Вдоль улицы тянулись маленькие аккуратные домики, а наверху, на покатом берегу реки, возвышалась церковь, о которой говорил Гарт. Саммер успела заметить громоздкую башню, окно на фронтоне, обломки того, что когда-то было крышей, и нагромождение камней. Позади церкви виднелись остроконечные макушки источающих резкий аромат лиственниц. Однако внимание девушки привлекло вовсе не это, а приближающийся к ней одинокий всадник.
   Саммер натянула поводья и замерла в ожидании.
   – Святые небеса! – выдохнула Летти. – Нам конец, ваше сиятельство.
   – Замолчи! И хватит трусить! – рявкнула на служанку Саммер, хотя сама ощущала не меньший ужас.
   Джеймс Камерон вовсе не был рад увидеть жену в таком неподходящем месте. Его конь – черный как смоль жеребец с большими глазами и подрагивающими розовыми ноздрями – беспокойно перебирал ногами.
   Когда Джеймс натянул поводья, Саммер услышала позвякивание шпор и приглушенный лязг шпаги о седло.
   – Что вы здесь делаете, леди?
   Гневный вопрос мужа ничуть не уменьшил ее беспокойства, но Саммер ответила как ни в чем не бывало:
   – Гуляю. А что?
   Виконт сардонически усмехнулся, и Саммер вздернула подбородок. Непрекращающийся дождь насквозь промочил ее плащ, и теперь он свисал тяжелыми складками, а волосы прилипли к шее и падали на глаза.
   – Да уж, такой чудесный день для конной прогулки, не правда ли?
   – Мне нужно было съездить в деревню купить кое-что.
   Саммер стегнула лошадь, намереваясь ехать дальше, но Джеймс преградил ей путь.
   – Я думаю, тебе лучше сделать это в другой день. – Голос виконта ожесточился, когда Саммер развернула свою мышастой масти лошадь, чтобы объехать его. Он схватил кобылу за уздечку. – Я запрещаю тебе ехать!
   Саммер гневно посмотрела на мужа. Ее пальцы крепче сжали рукоятку хлыста, и она нетерпеливо похлопала им по голенищу одного из своих коротких сапожек. Услышав этот звук, кобыла испуганно шарахнулась в сторону.
   – Ты запрещаешь мне ехать в деревню? – тихо переспросила Саммер. Дождь покрыл мелкими каплями ее лицо, и она опустила отяжелевшие веки. – А кто ты такой, чтобы запрещать мне?
   – Я твой муж. – Стиснув зубы, Джеймс согнул руку, подтягивая упирающуюся кобылу ближе. – Разворачивайся, мы едем обратно.
   – Нет, не едем! – Губы Саммер упрямо сжались. Она была несказанно рада видеть его живым и злилась оттого, что он выглядел совершенно невредимым. Это навело ее на мысль о Киннисоне.
   – Где Гарт? – резко спросила она.
   – Думаю, он уже на пути в Лондон. – Джеймс, не моргнув, выдержал взгляд жены. – Мне кажется, он решил, что неразумно слишком долго оставаться в Дункельде.
   – Черт бы тебя побрал! – Саммер ощутила прилив ярости. Гарт сказал, что будет ждать ее. Значит, он лгал. Он собирался попрощаться с ней, но не сделал этого. Конечно, теперь Гарт уже не волновал ее – во всяком случае, не так, как раньше, – но он снова отверг ее.
   Голос Саммер дрогнул, когда она спросила:
   – Ты ранил его?
   – А, значит, ты подумала, что я решил вызвать этого хлыща на дуэль из-за тебя? – Джеймс рассмеялся, и Саммер залилась краской. – Неужели, миледи? И что же – если бы я погиб, защищая вашу честь, стали бы вы оплакивать меня?
   Лошадь Саммер беспокойно перебирала ногами, в густых ресницах виконта сверкали капли дождя, поодаль слышалось тяжелое дыхание Летти. Молчание становилось тягостным, а виконт все ждал ответа, склонив набок голову с намокшими от дождя волосами и крепко держа уздечку лошади Саммер.
   Внезапно Саммер пронзила боль.
   Джеймс не любил ее. Он был Камероном, она – его собственностью, а Камероны не выпускают из рук то, что принадлежит им. Черт бы их побрал!
   Она посмотрела на мужа.
   – Да, я бы оплакивала твою глупость. А теперь дай проехать.
   Пальцы Джеймса, обтянутые перчаткой, крепче сжали поводья.
   – Что? И тебе не было бы жаль любимого мужа?
   – Любимого? Ты льстишь себе!
   Виконт сжал коленями бока коня и подъехал так близко, что его нога коснулась бедра Саммер.
   – Разве? Я прекрасно помню, как ты клялась мне в любви прошлой ночью. Разве ты не говорила мне снова и снова, как сильно любишь меня?
   Краска прилила к лицу Саммер, мучительно переживавшей присутствие внимательно прислушивающейся к разговору Летти. Джеймс насмехался над ее любовью, над ее признаниями. Горло Саммер сжалось от боли и стыда, и она пожалела, что открыла мужу свои чувства. Признание в любви не было нужно ему, разве что для того, чтобы оскорблять ее.
   Она гордо вздернула подбородок.
   – Я говорила тебе все это только для того, чтобы ты оставил меня в покое и дал поспать, – с презрением произнесла Саммер. – А еще мне стало жаль тебя, и я сказала то, что ты хотел услышать.
   Не слушая больше жену, Джеймс рванул поводья ее кобылы с такой силой, что та испуганно заржала и встала на дыбы. Саммер даже пришлось вцепиться в ее гриву, чтобы не свалиться на землю. С ее губ сорвался испуганный возглас; увидев, что Джеймс слегка ослабил хватку, она решила воспользоваться представившейся возможностью сбежать.
   Саммер взяла поводья и быстро хлестнула лошадь, пустив ее в галоп, однако виконт успел схватить жену за руку. Она потеряла равновесие и, вместо того чтобы ударить лошадь, хлестнула Джеймса по ноге. В воздухе раздался звонкий щелчок кожаного хлыста по напряженным мускулам.
   Грубо выругавшись, Джеймс пнул ногой лошадь, оттолкнув ее в сторону, и обхватил Саммер за талию. Он сдернул ее с седла, и она беспомощно повисла – ее ноги бились о бок коня, а грудь больно уперлась в мускулистую грудь Джеймса.
   Кобыла понесла. Саммер почувствовала, как она хлестнула ее хвостом, и услышала глухой стук копыт по жидкой грязи. За ее спиной раздавались сдавленные рыдания Летти:
   – Я же говорила вам, мэм, говорила!
   Все еще держа хлыст в руке и забыв об осторожности, Саммер подняла его и изо всех сил хлестнула коня по подрагивающим бокам. Затем она вновь подняла хлыст, и его потертый кожаный кончик больно стегнул Джеймса по щеке.
   Виконт грубо выругался и, не обращая внимания на испуг жены, не ожидавшей подобного, прижал ее еще крепче, так что ноги Саммер бились теперь о брюхо коня.
   Возбужденный ударами хлыста, конь встал на дыбы и заржал. Его передние ноги били по воздуху, а Джеймс, беспрестанно ругаясь, пытался успокоить его. На какое-то мгновение Саммер показалось, что она сейчас упадет прямо под эти ужасные смертоносные копыта, но Джеймс держал ее крепко.
   Конь взбрыкнул, и оба всадника соскользнули с седла. Продолжая ругаться и не разжимая объятий, они упали прямо в грязь.
   Оправившись от испуга, Саммер лягнула мужа ногой и попыталась откатиться подальше, но, на свою беду, запуталась в складках намокшего плаща и тяжелых бархатных юбках.
   Задыхающаяся, извалявшаяся в грязи и промокшая насквозь, Саммер вдруг почувствовала, как Джеймс оказался на ней, пригвоздив ее к земле, крепко держа за запястья и гневно глядя на нее. Его дьявольские брови были сурово сдвинуты над глазами, черными как преисподняя, а на щеке горела багровая полоса от удара хлыстом.
   Саммер задрожала и закрыла глаза.
   Забрав из рук жены хлыст, виконт отбросил его в сторону, однако по-прежнему продолжал держать ее за запястья. Саммер ощущала пульсацию его плоти сквозь бархат амазонки. Ее дыхание стало таким же тяжелым и затрудненным, как и его. Она услышала хныканье Летти и увидела, как Джеймс повернул голову и грозно посмотрел на служанку.
   – Возвращайся, – он. – Дорогу ты знаешь. Я сам отвезу домой твою госпожу.
   – Но милорд, вы же не хотите причинить ей боль, ведь нет?
   Жалостливые завывания Летти лишь еще больше разозлили Джеймса, и его лицо ожесточилось.
   – Она получит не более того, что заслужила. Скажи конюху, чтобы приехал за ее лошадью – кобыла, должно быть, не убежала слишком далеко.
   Летти собралась было еще что-то возразить, но виконт так рыкнул на нее, что она взвизгнула, вонзила каблуки в бока спокойно стоящей лошади, и та, заржав, галопом пустилась по дороге к замку, смутно видневшемуся сквозь пелену дождя за верхушками деревьев.
   Наклонив голову, Джеймс некоторое время смотрел на жену, не произнося ни слова. Во рту у Саммер пересохло. Она отчетливо слышала частые гулкие удары своего сердца и ощущала толчки возбужденной плоти мужа. Однако гневный огонь, горящий в его глазах, вскоре померк, тяжелые ресницы лениво опустились, а черты лица заострились. Затем он неторопливо шевельнул бедрами, и у Саммер не осталось сомнений насчет его намерений.
   – Нет, – отчаянно прошептала она, когда он склонился ниже. – Нет, Джейми. Только не здесь, в грязи, посреди дороги...
   – Да! – прорычал виконт в полураскрытые губы жены. – Именно здесь! Похоже, это самое подходящее место для тебя. – Он развел рукой складки плаща Саммер, задрал подол ее платья и принялся расстегивать пуговицы на штанах. Потом он вошел в нее с такой настойчивостью, что Саммер задрожала, ощутив, как ее тело пронзило острое ответное желание.
   Это было совершенное безумие. С неба лил непрекращающийся дождь, а ноздри Саммер наполнял пряный аромат можжевельника. Издалека доносился шум реки. Саммер глубоко вдыхала запахи Шотландии и с горячим чувством стыда слушала свои крики любви.
   Когда виконт, наконец, привез жену в замок, оба они были с ног до головы перепачканы грязью. Никто не произнес ни слова, когда конь въехал во внутренний двор, никто даже не смотрел в их сторону. И, тем не менее в замке краем глаза наблюдали за приехавшими.
   Джеймс вновь отдалился от жены. Он не стал настаивать, чтобы она спустилась вниз к обеду, и ни о чем не разговаривал с ней, лишь время от времени вежливо бросал какие-то общие, ничего не значащие фразы.
   Все внутри Саммер разрывалось от боли. Он так и не сказал ей тех слов, которых она ждала, и, судя по всему, никогда уже не скажет. Джеймсу нужно было только ее тело, а в любви, которую она так неосмотрительно предложила ему, он не нуждался. И все же она не могла скрывать от него свою любовь – это было попросту невозможно.
   Когда на следующее утро Джеймс сообщил ей, что они возвращаются в Англию, Саммер ничуть не удивилась. Зато ее удивило собственное нежелание покидать Шотландию и семью, которую она уже привыкла считать своей. Она гостила здесь всего неделю, но в лице Кэт обрела настоящего друга.
   Катриона была вовсе не рада тому, что брат с женой уезжают, и весьма недвусмысленно сказала ему об этом. Они стояли втроем посреди зала, настороженно глядя друг на друга.
   – Это твоя упрямая гордость заставляет тебя уехать так спешно, Джейми? – требовательно спросила Кэт, поджав губы и беспокойно прищурив зеленые глаза.