Страница:
Миссис Браун медленно облизывает губы, вспоминая какие-то интимные удовольствия.
Один мальчик трогает себя сквозь плисовые штаны.
Одна девочка протягивает руку и берет за руку мальчика, стоящего перед ней.
Майк смотрит на рыжие косички Пегги Стек. Наконец-то ему дана свобода без стеснения смотреть на предмет своего тайного обожания: её веснушчатое лицо и голубые глаза. Майк ощущает запах Пегги: пахнет персиками. Доктор Клиндер говорит, и, несмотря на то что их разделяет все пространство комнаты, ему кажется, что он шепчет ему в ухо: «Похоже, тебе хочется поцеловать её, Майк. Так вперёд!»
Майк колеблется.
«Ну, давай же. Она не видит тебя».
И Майк делает шаг и наклоняет голову к лицу маленькой девочки с косичками.
Контакт: наэлектризованная тёплая мягкость её губ.
Его глаза открыты, он замечает белила на её веснушчатой щеке.
Кончик её языка мягко проникает между его зубов.
Его первый поцелуй.
Красный попугай Клиндера издаёт одобрительный свист, отражающийся эхом от высоких потолков научного крыла.
И огромная слеза, скатывающаяся по её лицу, прерывая поцелуй.
Её печальные глаза и единственное слово: «Папа?»
Майк, озадаченный, смотрит на доктора Клиндера, который горделиво стоит, скрестив руки, перед стендом с мёртвыми птицами.
«Ничего, Майк. Все очень хорошо. Она не будет помнить ничего. И ты тоже».
Но он запомнил. Он помнил все до последнего момента.
Клиндер. Человек, который оставил Майку худшее воспоминание в его жизни — Буффало. От этого слова кровь застывала у него в жилах всякий раз, когда его мозг допускал его внутрь себя.
Не верь этому человеку, подумал он. Не повторяй этой ошибки.
По всей видимости, Клиндер не заметил перемены, произошедшей в Майке.
— Это великий дар, который они сделали нам, Майк. Все, что нам остаётся — это принять его.
— Знаешь что, мне окончательно надоело все это дерьмо. Я думаю, мне стоит просто убить тебя.
— Ты не можешь убить меня, сынок. Я уже мёртв. Я умер в авиакатастрофе девять лет назад. И с тех пор меня ещё несколько раз убивали.
Майк засмеялся.
— Почему же ты в таком случае так боишься этой пушки?
— Боль, — ответил Клиндер. — Они оставили нам боль. И радость. И удовольствие. И все остальное. Все, кроме смерти. Ты голоден? — спросил доктор. — Эта китайская штука просто великолепна. Она настолько хороша, насколько ты только можешь вообразить. — Он улыбнулся и прибавил, — Твой брат в безопасности, Майк.
Лучше бы, чтобы это было так, подумал он.
— Он в компаунде. Это наш нервный центр. Здесь, недалеко. Я отвезу тебя. Но сначала… — Доктор Клиндер нагнулся и открыл верхний ящик своего стола. Он сунул в него руку и вытащил обратно, зажав что-то в кулаке. Он раскрыл ладонь, и Майк увидел спящую колибри.
— Что это? — спросил Майк, вспомнив маленького вождя.
Клиндер улыбнулся.
— Это я.
И впервые в Майке зашевелилось ощущение какой-то странности, ощущение безуспешного усилия человеческой мысли проникнуть за барьер чего-то действительно нездешнего. Ума, рождённого под чужим солнцем.
ДВЕНАДЦАТАЯ СТУПЕНЬ
КОРРЕКТОРЫ
Один мальчик трогает себя сквозь плисовые штаны.
Одна девочка протягивает руку и берет за руку мальчика, стоящего перед ней.
Майк смотрит на рыжие косички Пегги Стек. Наконец-то ему дана свобода без стеснения смотреть на предмет своего тайного обожания: её веснушчатое лицо и голубые глаза. Майк ощущает запах Пегги: пахнет персиками. Доктор Клиндер говорит, и, несмотря на то что их разделяет все пространство комнаты, ему кажется, что он шепчет ему в ухо: «Похоже, тебе хочется поцеловать её, Майк. Так вперёд!»
Майк колеблется.
«Ну, давай же. Она не видит тебя».
И Майк делает шаг и наклоняет голову к лицу маленькой девочки с косичками.
Контакт: наэлектризованная тёплая мягкость её губ.
Его глаза открыты, он замечает белила на её веснушчатой щеке.
Кончик её языка мягко проникает между его зубов.
Его первый поцелуй.
Красный попугай Клиндера издаёт одобрительный свист, отражающийся эхом от высоких потолков научного крыла.
И огромная слеза, скатывающаяся по её лицу, прерывая поцелуй.
Её печальные глаза и единственное слово: «Папа?»
Майк, озадаченный, смотрит на доктора Клиндера, который горделиво стоит, скрестив руки, перед стендом с мёртвыми птицами.
«Ничего, Майк. Все очень хорошо. Она не будет помнить ничего. И ты тоже».
Но он запомнил. Он помнил все до последнего момента.
Клиндер. Человек, который оставил Майку худшее воспоминание в его жизни — Буффало. От этого слова кровь застывала у него в жилах всякий раз, когда его мозг допускал его внутрь себя.
Не верь этому человеку, подумал он. Не повторяй этой ошибки.
По всей видимости, Клиндер не заметил перемены, произошедшей в Майке.
— Это великий дар, который они сделали нам, Майк. Все, что нам остаётся — это принять его.
— Знаешь что, мне окончательно надоело все это дерьмо. Я думаю, мне стоит просто убить тебя.
— Ты не можешь убить меня, сынок. Я уже мёртв. Я умер в авиакатастрофе девять лет назад. И с тех пор меня ещё несколько раз убивали.
Майк засмеялся.
— Почему же ты в таком случае так боишься этой пушки?
— Боль, — ответил Клиндер. — Они оставили нам боль. И радость. И удовольствие. И все остальное. Все, кроме смерти. Ты голоден? — спросил доктор. — Эта китайская штука просто великолепна. Она настолько хороша, насколько ты только можешь вообразить. — Он улыбнулся и прибавил, — Твой брат в безопасности, Майк.
Лучше бы, чтобы это было так, подумал он.
— Он в компаунде. Это наш нервный центр. Здесь, недалеко. Я отвезу тебя. Но сначала… — Доктор Клиндер нагнулся и открыл верхний ящик своего стола. Он сунул в него руку и вытащил обратно, зажав что-то в кулаке. Он раскрыл ладонь, и Майк увидел спящую колибри.
— Что это? — спросил Майк, вспомнив маленького вождя.
Клиндер улыбнулся.
— Это я.
И впервые в Майке зашевелилось ощущение какой-то странности, ощущение безуспешного усилия человеческой мысли проникнуть за барьер чего-то действительно нездешнего. Ума, рождённого под чужим солнцем.
ДВЕНАДЦАТАЯ СТУПЕНЬ
Доктор Клиндер был в восторге от того, что видит брата своего ученика, от которого давно уже не было ни слуху ни духу. Он частенько задавался вопросом, что стало с этим подающим большие надежды мальчиком, Майком.
— Вообще-то, я как раз его ищу, — сказал Дэниел.
— И я тоже!. — сказал Клиндер. Вдруг он поднял вверх толстый указательный палец, словно его посетила замечательная идея. — Эй! Может, нам стоит объединить наши усилия?
Не голоден ли Дэниел? Они могут позавтракать в компаунде, если он хочет. Это неподалёку. У него сонный вид. Не хочет ли он спать? С этим нет проблем. У него, должно быть, нарушены биоритмы из-за полёта. Его веки с трудом размыкаются. С этим нет проблем. Это был такой долгий перелёт. Никто не может винить его за то, что ему хочется прилечь прямо здесь, в кабинете, и слегка вздремнуть.
Какой предупредительный человек, подумал Дэниел. Он был совершенно не таким, как он ожидал. Толстый лысый человек в бумажной пижаме, с успокаивающим голосом и завораживающей улыбкой.
Они ехали в зеленом «жуке» Клиндера из его кабинета в университет. Клиндер вёл машину как сумасшедший. На каждом повороте два колёса оказывались в воздухе. Хорошо ещё, что на дороге почти не было движения. Куда подевались все студенты? — подивился Дэниел. Или они все на зимних каникулах?
«Компаунд» оказался современным крылом Университета Беркли, глядящим на голубой залив Сан-Франциско. Это, похоже, было что-то вроде бункера. Несколько пропускных пунктов. Вооружённые охранники. Идентификаторы отпечатков пальцев.
— Идиотский правительственный контроль, — сказал Клиндер с кудахчущим смешком. — Это цена, которую мы платим за то, чтобы быть внесёнными в их реестр и получать отчисления на исследования. Удивительно ещё, что удаётся как-то работать.
После того как они оформили для Дэниела посетительский пропуск, Клиндер сказал:
— Ты должен пройти процедуру. Это не займёт много времени.
Двери лифта с шипением открылись, за ними обнаружились зеркальные стены и двое здоровенных мужиков в лабораторных халатах.
— Встретимся внизу, хорошо?
— Внизу? — переспросил Дэниел.
— Не выпускайте его из виду, — рявкнул Клиндер на лаборантов. Жизнерадостно помахав рукой, он скрылся за углом. С этого момента Дэниела постоянно сопровождал эскорт.
В лифте было двенадцать кнопок, обозначающих возможные варианты места назначения. Одна красная кнопка была помечена белой буквой «Х». К ним подошёл высокий человек, держа руку в кармане чёрного пиджака.
— Что происходит? — спросил Дэниел.
Агент Такахаши улыбнулся белозубо улыбнулся сверкая чёрными стёклами очков.
— Вы все же раскусили эту задачку, не так ли?
— Что? — переспросил Дэниел, совершенно сбитый с толку.
Двери лифта с шипением закрылись.
Их спуск с этажа на этаж казался бесконечным. Дэниел чувствовал, что они находятся глубоко под землёй. На полпути вниз он повернулся к здоровяку, стоявшему за его спиной.
— Я не сделал ничего плохого.
Он повернулся к другому.
— Я ничего не знаю.
Он повернулся к агенту.
— Пожалуйста, — сказал он.
Тот посмотрел на него сверху вниз. Вынул руку из кармана пиджака и нажал на красную кнопку. Лифт остановился.
Такахаши снял очки. Дэниел с удивлением увидел страх в его глазах.
— Хорошо. Слушайте, мистер Глинн. — Когда он произнёс его имя, Дэниел увидел в зеркале, что двое здоровяков в халатах замерли. — Мы не собираемся причинять вам вред, так что успокойтесь. Когда вы пройдёте через охрану, вы сможете увидеть своего сына.
Мир опять был прекрасен. Джулия, подумал он. Я нашёл его! Я почти рядом с ним! Все было просто великолепно.
Агент Такахаши нажал кнопку, и они опять начали спускаться.
— И я очень сожалею, что наговорил вам всей этой ерунды про вашего брата.
— Что?
— Что он был правительственным агентом.
Я знал это! — подумал Дэниел. Ситуация становилась все лучше с каждой минутой.
— Обычно я никогда не лгу, но… Клиндер дал указание.
Дэниел пожал плечами.
— Все лгут. — Благожелательность изливалась из него тёплым водопадом. — Не стоит придавать этому такого значения.
— Гип, — сказал один из лаборантов у него за спиной, ухмыляясь.
— Гип, — ответил другой.
— Заткнитесь, — сказал агент Такахаши. — Он не единственный.
Дэниелу было совершенно наплевать на все их кодированные разговоры. Теперь ему было нужно только ждать.
Его провели через ряд комнат.
В круглом помещении со стенами, покрытыми оловянной амальгамой, ему сказали раздеться и дали что-то вроде защитной маски. Потом он встал на красный «X» посередине. Последовала вспышка света, заставившая его зажмуриться, за которой немедленно последовала вторая вспышка и волна жара. Когда он открыл глаза и снял маску, то почувствовал характерный запах палёных волос и увидел, что от его рук поднимаются струйки дыма. Он был весь присыпан пеплом.
Когда он вышел, сопровождающие сказали ему, что все волосы на его теле и верхний слой эпидермиса были выжжены. «Тело — грязная штука», — сказал один из них. Одежду ему так и не отдали.
Его, обнажённого, провели в маленькую душевую, где выдали что-то вроде синего мыла, от которого кожу начало пощипывать. Весь пол кабины представлял собой водосток: стальная решётка. Когда выключили воду, наверху заработал фен и высушил его. Потом он ощутил запах каких-то курений. Ему дали бумажную пижаму и ботинки. Они были коричневыми, как пережжённый зефир.
Я иду, дружище! — радостно думал он, одеваясь. — Я иду!
Тёмная комната целиком из стекла. Он стоял на круглой платформе, вращаясь, как балерина в музыкальной шкатулке.
— Поднимите одну ногу, — произнёс голос откуда-то из темноты.
— Какую именно? — спросил он.
— Поднимите одну ногу, — повторил голос, не изменяя интонации, и он понял, что это была запись, которая будет повторяться до тех пор, пока он не сделает то, что ему сказано. Он сделал.
— Идите назад, пока не коснётесь стены. — Он подчинился. — Вытяните руки. — Он вытянул. — Хлопните в ладоши. — Он хлопнул. — Быстрее… быстрее…
Дэниел хлопал, пока не почувствовал, как по его рёбрам стекают струйки пота. Он засмеялся, подумав: я иду, Шон! Я лечу!
На потолке над ним замерцал свет. Дверь открылась, и сопровождающие поманили его наружу. Агент Такахаши встретил его в холле. Все они были одеты в коричневые пижамы. Это было похоже на ночные посиделки в скаутском лагере, только скауты были взрослыми.
— Я хочу видеть своего сына, — сказал он.
— Терпение, — отвечал агент. — Нужен крепкий человек, чтобы приготовить нежного цыплёнка.
Дэниел раздумывал над этим, пока его не привели в зеленую комнату, в которой стоял серый стол из жаростойкого пластика. Трое с авторучками и блокнотами. В коричневых пижамах. Дэниел посмотрел на них и тут же подумал: учёные.
— Где мой сын? — спросил он.
— Уже скоро, — заверил его агент Такахаши.
Один из профессоров — и это дало Дэниелу понять, что он возглавляет комиссию — положил на стол письмо, написанное от руки. Синей перьевой ручкой. Они молча смотрели, как Дэниел читает.
Крылатый совершал омовение в источнике, И там его посетила странная птица. И птица говорила раздвоенным языком и многими голосами, и только Крылатый мог понимать её. И ученики смотрели, как птица парила перед его лицом, словно лепесток на ветру. И когда он закончил, птица улетела, и он объяснил. Он сказал, что имя птицы было Легконогая. Он предсказал, что конец наступает, и что все будет сделано новым. Но ученики его не поняли его. И Крылатый сказал: «План Отца — тайна для его сыновей. Не все, что кончается, кончается одинаково. Блажен тот, кто знает невозможную птицу и слышит то, что не сказано».
Не перевод, подумал Дэниел. Похоже на современное подражание одному из евангелий.
— Что вы думаете, профессор? — спросил председатель. — Это аутентичный текст?
— Понятия не имею, — сказал Дэниел. — Последние строчки звучат как одно из апокрифических евангелий. От Фомы, может быть? Остальное кажется мне имитацией, но я не теолог. И не изучал Библию.
Люди за столом обменялись взглядами.
— Профессор, если бы вам необходимо было проанализировать текст, принадлежащий, по слухам, перу известного автора — недавно открытую рукопись, заметьте — на что вы стали бы обращать внимание, чтобы подтвердить аутентичность?
— Кто? — спросил он, и они опять посмотрели друг на Друга.
— Ну что ж, — сказал высокий человек, — предположим, что в этом и состоит вопрос. Кто автор? — Остальные кивнули.
— Во-первых, я постарался бы выяснить источник слухов. Затем — физические моменты: обстоятельства находки, по возможности — углеродная датировка, анализ почерка. Я прочёл бы её сначала на предмет исторического контекста, ища примитивные ошибки. Затем я прочёл бы её, обращая внимание на темы, стиль, характерные слова, интонации. Сравнил бы с признанными вещами автора. Текстуальные мотивы. Что-то в этом роде… могу я взглянуть на неё?
Они не ответили.
— Текст у вас? — спросил он.
— Предположим, все это полностью убедило вас, и вы можете это доказать. Что бы вы стали делать потом?
— Что бы я стал делать? Написал бы статью. Послал бы её в библиотеку.
— А если бы текст оказался… скандальным? Бросающим тень на репутацию автора?
— Я не улавливаю вашу мысль.
— Представьте, что вы нашли что-либо, что подвергает сомнению божественность Христа.
Другой человек добавил:
— Подлинную рукопись, датируемую более ранним возрастом, чем Свитки Мёртвого Моря.
По какой-то причине все в комнате захихикали, как если бы говоривший отпустил какую-то шутку. Прикрывая руками рты. Глядя при этом в сторону.
Дэниел приподнял брови.
— Что в этом смешного?
— Простите, — сказал человек, снова взяв себя в руки. — Я имею в виду: давайте предположим, что это один из первоначальных вариантов евангелия. Что, если бы он открывал какие-либо тайные факты относительно автора и предмета его работы, и это имело бы далеко идущие последствия? Шокирующие данные, — добавил он таинственно. — Нечто, что могло бы уничтожить христианство в зародыше.
Нет, это не учёные, подумал Дэниел. Священники. Он пожал плечами.
— Я бы опубликовал свою находку. Кажется, это смутило одного из спрашивающих.
— Даже если бы это означало, что автор окажется целью несправедливых преследований? — горячо спросил он. — Даже если бы это означало крушение для его высокой репутации и карьеры?
Другой добавил:
— А его враги смогут использовать это для пропаганды!
— О чем идёт речь? — спросил Дэниел. — Это дневник или что-то в этом роде?
Никто в комнате не пошевелился.
— Так этот автор жив по сей день? — спросил Дэниел. Никто не ответил ему.
— Конечно, могут быть нападки. Это зависит от многого, — Дэниел пожал плечами. — Но если речь идёт о восстановлении исторической справедливости и о научной этике, я, разумеется, сказал бы правду. — Он повернулся к председателю. — Где мой сын?
Его быстро вывели из комнаты и эскортировали через длинный белый зал, подведя к человеку с тремя золотыми нашивками на бицепсе.
— Где Клиндер? — спросил Дэниел. Тот посмотрел на него.
— Вы его знаете?
— Я только что с ним виделся.
— Я работаю здесь восемь лет, но до сих пор только слышал о нем. Вы счастливый человек.
— Почему?
— Он — Крылатый. Тот, кто вступил в контакт с нашими друзьями.
— Друзьями?
— Птицами. Мистер, где вы были? Мир кончился десять лет тому назад, — сержант наклонился поближе и прошептал: — Кто выиграл кубок Стэнли в 1993-м?
Дэниел посмотрел на него.
— Я хочу знать не так уж много, — прошептал тот застенчиво.
Дэниел попытался сообразить: «Красные Крылья». «Лавина». «Сабли». Он никогда не мог толком запомнить все эти названия.
— Прошу прощения, я не слежу за хоккеем.
У сержанта был вид ребёнка, которому только что сказали, что он не получит на Рождество обещанную игрушку. Почувствовав к нему вначале невольную симпатию, Дэниел затем внезапно ощутил раздражение. Почему люди постоянно полагаются на меня? Отягощают меня своим доверием? Что, у меня какое-то особенное лицо? Хотел бы я, чтобы они делились своими проблемами с кем-нибудь другим.
Они спустились вниз по бесконечному арочному проходу, похожему на ускоритель частиц. Через каждые тридцать ярдов на высоте щиколотки был протянут лазерный луч. Глупо — любой может перепрыгнуть. Дэниел перепрыгнул через один из лучей — и тут же раздался оглушительный сигнал тревоги. Сержант улыбнулся.
— Долго вы держались. Большинство людей делают это на первых ста ярдах, — он хлопнул рукой по интеркому на стене, прошептал в него какое-то слово, и сигнал замолк.
Дэниел поднял руку и сказал:
— Постойте! Остановитесь. Я требую, чтобы мне дали увидеть сына!
— Это процедура, что поделаешь, — сказал сержант. — Не я её придумал. Я только её выполняю.
Наконец Дэниела привели в тёмную комнату, одна стена которой была стеклянной. По другую сторону стены была какая-то вечеринка. Слышался звон бокалов и смех. Из темноты к ним приблизилась тень: Такахаши.
— Теперь у нас есть все ваши данные. Моральные характеристики. Психика. Здоровье. Рефлексы. У нас есть даже ваша ДНК. Мы взяли кровь на анализ, — сказал он, сдерживая смех.
— Почему вы не сказали мне, что это тест?
— Тогда бы это не сработало.
— Где мой сын?
— Ш-ш-ш, — сказал агент. — Скоро все кончится.
Дэниел заскрипел зубами и вновь повернулся к людям, находившимся в зазеркальной комнате. Это было похоже на любую из подобных вечеринок. Ежегодная попойка у декана — скверное вино в пластиковых стаканчиках. Или вечеринка типа «скатертью дорога» — все весело желают приятного путешествия человеку, который им никогда особенно не нравился. Здесь не хватало только одного — того, что позволяло ему выносить такие вечеринки — Джулии.
— Они видят нас? — спросил Дэниел.
— Нет, — сказал Такахаши. — Зеркало прозрачно только с этой стороны.
— Тогда почему эта женщина так смотрит на меня?
Агент повернулся, чтобы посмотреть, и Дэниел собрался было показать ему её, но она, видимо, куда-то вышла. Маленькая женщина с блестящими чёрными глазами в гавайском платье. Она улыбалась, глядя на него, как будто это была какая-то шутка, понятная только ей.
— Какая женщина?
— Она ушла, — сказал Дэниел.
— Сбой программы, — сказал Такахаши с усмешкой. — Неустанный поиск совершенства.
Кто-то разговаривал с той стороны зеркала.
— Это трагедия всей моей жизни. Я умру, так ни разу и не окунувшись.
Смех плескался и гудел в динамиках наблюдательской комнаты. Детское хихиканье звенело весело и радостно поверх голосов пересмеивающихся взрослых. Дэниел поискал взглядом ребёнка, но его не было видно за мужчинами и женщинами.
— Умираю без сигареты, — сказал кто-то.
Опять смех. Куда делся ребёнок?
Женский голос:
— Ключевое слово здесь — «умираю».
Смешки повсюду.
Дэниел повернулся к Такахаши, стоявшему рядом, и спросил:
— Что там происходит?
— Отдых и восстановление сил. Они только что вернулись с задания. Подстрелили нескольких Корректоров, и теперь празднуют свои первые убийства, — сказал Такахаши. — Им надо немного выпустить пар.
— Они говорят слово на «С», — объяснил детский голос откуда-то сзади.
По какой-то причине Дэниел боялся обернуться. Маленькая холодная ручка схватила его руку.
— Все в порядке. Правда. Все хорошо.
Дэниел обернулся к сыну. Ему, похоже, было удобно в бумажной пижаме.
Шон спросил:
— Почему ты так долго?
— Шон? — Дэниел обхватил лицо сына руками. — Это действительно ты?
— Это я.
Лицо Шона выглядело странно. Оно светилось, будто кто-то зажёг лампаду где-то позади его глаз. А вокруг были огромные синяки.
— Что с твоими глазами, дружище? — спросил Дэниел. — Ты упал?
Шон посмотрел на агента Такахаши, затем печально кивнул.
Он обнимал мальчика бесконечно долго, думая: сработало. Он искал Майка и нашёл своего сына. Триллер закончился. Он победил. Жизнь опять имела смысл. И, охваченный волной невероятной радости, переполнявшей его, Дэниел высказал второй из глубочайших страхов, мучивших его все это время:
— Я думал, что уже никогда тебя не увижу.
И затем первый:
— Я думал… Я думал…
Такахаши подсказал:
— Вы думали, что он мёртв?
— Да, — выдохнул Дэниел.
— Но я и вправду такой! Ничего страшного. Здесь все такие.
— Вообще-то, я как раз его ищу, — сказал Дэниел.
— И я тоже!. — сказал Клиндер. Вдруг он поднял вверх толстый указательный палец, словно его посетила замечательная идея. — Эй! Может, нам стоит объединить наши усилия?
Не голоден ли Дэниел? Они могут позавтракать в компаунде, если он хочет. Это неподалёку. У него сонный вид. Не хочет ли он спать? С этим нет проблем. У него, должно быть, нарушены биоритмы из-за полёта. Его веки с трудом размыкаются. С этим нет проблем. Это был такой долгий перелёт. Никто не может винить его за то, что ему хочется прилечь прямо здесь, в кабинете, и слегка вздремнуть.
Какой предупредительный человек, подумал Дэниел. Он был совершенно не таким, как он ожидал. Толстый лысый человек в бумажной пижаме, с успокаивающим голосом и завораживающей улыбкой.
Они ехали в зеленом «жуке» Клиндера из его кабинета в университет. Клиндер вёл машину как сумасшедший. На каждом повороте два колёса оказывались в воздухе. Хорошо ещё, что на дороге почти не было движения. Куда подевались все студенты? — подивился Дэниел. Или они все на зимних каникулах?
«Компаунд» оказался современным крылом Университета Беркли, глядящим на голубой залив Сан-Франциско. Это, похоже, было что-то вроде бункера. Несколько пропускных пунктов. Вооружённые охранники. Идентификаторы отпечатков пальцев.
— Идиотский правительственный контроль, — сказал Клиндер с кудахчущим смешком. — Это цена, которую мы платим за то, чтобы быть внесёнными в их реестр и получать отчисления на исследования. Удивительно ещё, что удаётся как-то работать.
После того как они оформили для Дэниела посетительский пропуск, Клиндер сказал:
— Ты должен пройти процедуру. Это не займёт много времени.
Двери лифта с шипением открылись, за ними обнаружились зеркальные стены и двое здоровенных мужиков в лабораторных халатах.
— Встретимся внизу, хорошо?
— Внизу? — переспросил Дэниел.
— Не выпускайте его из виду, — рявкнул Клиндер на лаборантов. Жизнерадостно помахав рукой, он скрылся за углом. С этого момента Дэниела постоянно сопровождал эскорт.
В лифте было двенадцать кнопок, обозначающих возможные варианты места назначения. Одна красная кнопка была помечена белой буквой «Х». К ним подошёл высокий человек, держа руку в кармане чёрного пиджака.
— Что происходит? — спросил Дэниел.
Агент Такахаши улыбнулся белозубо улыбнулся сверкая чёрными стёклами очков.
— Вы все же раскусили эту задачку, не так ли?
— Что? — переспросил Дэниел, совершенно сбитый с толку.
Двери лифта с шипением закрылись.
Их спуск с этажа на этаж казался бесконечным. Дэниел чувствовал, что они находятся глубоко под землёй. На полпути вниз он повернулся к здоровяку, стоявшему за его спиной.
— Я не сделал ничего плохого.
Он повернулся к другому.
— Я ничего не знаю.
Он повернулся к агенту.
— Пожалуйста, — сказал он.
Тот посмотрел на него сверху вниз. Вынул руку из кармана пиджака и нажал на красную кнопку. Лифт остановился.
Такахаши снял очки. Дэниел с удивлением увидел страх в его глазах.
— Хорошо. Слушайте, мистер Глинн. — Когда он произнёс его имя, Дэниел увидел в зеркале, что двое здоровяков в халатах замерли. — Мы не собираемся причинять вам вред, так что успокойтесь. Когда вы пройдёте через охрану, вы сможете увидеть своего сына.
Мир опять был прекрасен. Джулия, подумал он. Я нашёл его! Я почти рядом с ним! Все было просто великолепно.
Агент Такахаши нажал кнопку, и они опять начали спускаться.
— И я очень сожалею, что наговорил вам всей этой ерунды про вашего брата.
— Что?
— Что он был правительственным агентом.
Я знал это! — подумал Дэниел. Ситуация становилась все лучше с каждой минутой.
— Обычно я никогда не лгу, но… Клиндер дал указание.
Дэниел пожал плечами.
— Все лгут. — Благожелательность изливалась из него тёплым водопадом. — Не стоит придавать этому такого значения.
— Гип, — сказал один из лаборантов у него за спиной, ухмыляясь.
— Гип, — ответил другой.
— Заткнитесь, — сказал агент Такахаши. — Он не единственный.
Дэниелу было совершенно наплевать на все их кодированные разговоры. Теперь ему было нужно только ждать.
Его провели через ряд комнат.
В круглом помещении со стенами, покрытыми оловянной амальгамой, ему сказали раздеться и дали что-то вроде защитной маски. Потом он встал на красный «X» посередине. Последовала вспышка света, заставившая его зажмуриться, за которой немедленно последовала вторая вспышка и волна жара. Когда он открыл глаза и снял маску, то почувствовал характерный запах палёных волос и увидел, что от его рук поднимаются струйки дыма. Он был весь присыпан пеплом.
Когда он вышел, сопровождающие сказали ему, что все волосы на его теле и верхний слой эпидермиса были выжжены. «Тело — грязная штука», — сказал один из них. Одежду ему так и не отдали.
Его, обнажённого, провели в маленькую душевую, где выдали что-то вроде синего мыла, от которого кожу начало пощипывать. Весь пол кабины представлял собой водосток: стальная решётка. Когда выключили воду, наверху заработал фен и высушил его. Потом он ощутил запах каких-то курений. Ему дали бумажную пижаму и ботинки. Они были коричневыми, как пережжённый зефир.
Я иду, дружище! — радостно думал он, одеваясь. — Я иду!
Тёмная комната целиком из стекла. Он стоял на круглой платформе, вращаясь, как балерина в музыкальной шкатулке.
— Поднимите одну ногу, — произнёс голос откуда-то из темноты.
— Какую именно? — спросил он.
— Поднимите одну ногу, — повторил голос, не изменяя интонации, и он понял, что это была запись, которая будет повторяться до тех пор, пока он не сделает то, что ему сказано. Он сделал.
— Идите назад, пока не коснётесь стены. — Он подчинился. — Вытяните руки. — Он вытянул. — Хлопните в ладоши. — Он хлопнул. — Быстрее… быстрее…
Дэниел хлопал, пока не почувствовал, как по его рёбрам стекают струйки пота. Он засмеялся, подумав: я иду, Шон! Я лечу!
На потолке над ним замерцал свет. Дверь открылась, и сопровождающие поманили его наружу. Агент Такахаши встретил его в холле. Все они были одеты в коричневые пижамы. Это было похоже на ночные посиделки в скаутском лагере, только скауты были взрослыми.
— Я хочу видеть своего сына, — сказал он.
— Терпение, — отвечал агент. — Нужен крепкий человек, чтобы приготовить нежного цыплёнка.
Дэниел раздумывал над этим, пока его не привели в зеленую комнату, в которой стоял серый стол из жаростойкого пластика. Трое с авторучками и блокнотами. В коричневых пижамах. Дэниел посмотрел на них и тут же подумал: учёные.
— Где мой сын? — спросил он.
— Уже скоро, — заверил его агент Такахаши.
Один из профессоров — и это дало Дэниелу понять, что он возглавляет комиссию — положил на стол письмо, написанное от руки. Синей перьевой ручкой. Они молча смотрели, как Дэниел читает.
Крылатый совершал омовение в источнике, И там его посетила странная птица. И птица говорила раздвоенным языком и многими голосами, и только Крылатый мог понимать её. И ученики смотрели, как птица парила перед его лицом, словно лепесток на ветру. И когда он закончил, птица улетела, и он объяснил. Он сказал, что имя птицы было Легконогая. Он предсказал, что конец наступает, и что все будет сделано новым. Но ученики его не поняли его. И Крылатый сказал: «План Отца — тайна для его сыновей. Не все, что кончается, кончается одинаково. Блажен тот, кто знает невозможную птицу и слышит то, что не сказано».
Не перевод, подумал Дэниел. Похоже на современное подражание одному из евангелий.
— Что вы думаете, профессор? — спросил председатель. — Это аутентичный текст?
— Понятия не имею, — сказал Дэниел. — Последние строчки звучат как одно из апокрифических евангелий. От Фомы, может быть? Остальное кажется мне имитацией, но я не теолог. И не изучал Библию.
Люди за столом обменялись взглядами.
— Профессор, если бы вам необходимо было проанализировать текст, принадлежащий, по слухам, перу известного автора — недавно открытую рукопись, заметьте — на что вы стали бы обращать внимание, чтобы подтвердить аутентичность?
— Кто? — спросил он, и они опять посмотрели друг на Друга.
— Ну что ж, — сказал высокий человек, — предположим, что в этом и состоит вопрос. Кто автор? — Остальные кивнули.
— Во-первых, я постарался бы выяснить источник слухов. Затем — физические моменты: обстоятельства находки, по возможности — углеродная датировка, анализ почерка. Я прочёл бы её сначала на предмет исторического контекста, ища примитивные ошибки. Затем я прочёл бы её, обращая внимание на темы, стиль, характерные слова, интонации. Сравнил бы с признанными вещами автора. Текстуальные мотивы. Что-то в этом роде… могу я взглянуть на неё?
Они не ответили.
— Текст у вас? — спросил он.
— Предположим, все это полностью убедило вас, и вы можете это доказать. Что бы вы стали делать потом?
— Что бы я стал делать? Написал бы статью. Послал бы её в библиотеку.
— А если бы текст оказался… скандальным? Бросающим тень на репутацию автора?
— Я не улавливаю вашу мысль.
— Представьте, что вы нашли что-либо, что подвергает сомнению божественность Христа.
Другой человек добавил:
— Подлинную рукопись, датируемую более ранним возрастом, чем Свитки Мёртвого Моря.
По какой-то причине все в комнате захихикали, как если бы говоривший отпустил какую-то шутку. Прикрывая руками рты. Глядя при этом в сторону.
Дэниел приподнял брови.
— Что в этом смешного?
— Простите, — сказал человек, снова взяв себя в руки. — Я имею в виду: давайте предположим, что это один из первоначальных вариантов евангелия. Что, если бы он открывал какие-либо тайные факты относительно автора и предмета его работы, и это имело бы далеко идущие последствия? Шокирующие данные, — добавил он таинственно. — Нечто, что могло бы уничтожить христианство в зародыше.
Нет, это не учёные, подумал Дэниел. Священники. Он пожал плечами.
— Я бы опубликовал свою находку. Кажется, это смутило одного из спрашивающих.
— Даже если бы это означало, что автор окажется целью несправедливых преследований? — горячо спросил он. — Даже если бы это означало крушение для его высокой репутации и карьеры?
Другой добавил:
— А его враги смогут использовать это для пропаганды!
— О чем идёт речь? — спросил Дэниел. — Это дневник или что-то в этом роде?
Никто в комнате не пошевелился.
— Так этот автор жив по сей день? — спросил Дэниел. Никто не ответил ему.
— Конечно, могут быть нападки. Это зависит от многого, — Дэниел пожал плечами. — Но если речь идёт о восстановлении исторической справедливости и о научной этике, я, разумеется, сказал бы правду. — Он повернулся к председателю. — Где мой сын?
Его быстро вывели из комнаты и эскортировали через длинный белый зал, подведя к человеку с тремя золотыми нашивками на бицепсе.
— Где Клиндер? — спросил Дэниел. Тот посмотрел на него.
— Вы его знаете?
— Я только что с ним виделся.
— Я работаю здесь восемь лет, но до сих пор только слышал о нем. Вы счастливый человек.
— Почему?
— Он — Крылатый. Тот, кто вступил в контакт с нашими друзьями.
— Друзьями?
— Птицами. Мистер, где вы были? Мир кончился десять лет тому назад, — сержант наклонился поближе и прошептал: — Кто выиграл кубок Стэнли в 1993-м?
Дэниел посмотрел на него.
— Я хочу знать не так уж много, — прошептал тот застенчиво.
Дэниел попытался сообразить: «Красные Крылья». «Лавина». «Сабли». Он никогда не мог толком запомнить все эти названия.
— Прошу прощения, я не слежу за хоккеем.
У сержанта был вид ребёнка, которому только что сказали, что он не получит на Рождество обещанную игрушку. Почувствовав к нему вначале невольную симпатию, Дэниел затем внезапно ощутил раздражение. Почему люди постоянно полагаются на меня? Отягощают меня своим доверием? Что, у меня какое-то особенное лицо? Хотел бы я, чтобы они делились своими проблемами с кем-нибудь другим.
Они спустились вниз по бесконечному арочному проходу, похожему на ускоритель частиц. Через каждые тридцать ярдов на высоте щиколотки был протянут лазерный луч. Глупо — любой может перепрыгнуть. Дэниел перепрыгнул через один из лучей — и тут же раздался оглушительный сигнал тревоги. Сержант улыбнулся.
— Долго вы держались. Большинство людей делают это на первых ста ярдах, — он хлопнул рукой по интеркому на стене, прошептал в него какое-то слово, и сигнал замолк.
Дэниел поднял руку и сказал:
— Постойте! Остановитесь. Я требую, чтобы мне дали увидеть сына!
— Это процедура, что поделаешь, — сказал сержант. — Не я её придумал. Я только её выполняю.
Наконец Дэниела привели в тёмную комнату, одна стена которой была стеклянной. По другую сторону стены была какая-то вечеринка. Слышался звон бокалов и смех. Из темноты к ним приблизилась тень: Такахаши.
— Теперь у нас есть все ваши данные. Моральные характеристики. Психика. Здоровье. Рефлексы. У нас есть даже ваша ДНК. Мы взяли кровь на анализ, — сказал он, сдерживая смех.
— Почему вы не сказали мне, что это тест?
— Тогда бы это не сработало.
— Где мой сын?
— Ш-ш-ш, — сказал агент. — Скоро все кончится.
Дэниел заскрипел зубами и вновь повернулся к людям, находившимся в зазеркальной комнате. Это было похоже на любую из подобных вечеринок. Ежегодная попойка у декана — скверное вино в пластиковых стаканчиках. Или вечеринка типа «скатертью дорога» — все весело желают приятного путешествия человеку, который им никогда особенно не нравился. Здесь не хватало только одного — того, что позволяло ему выносить такие вечеринки — Джулии.
— Они видят нас? — спросил Дэниел.
— Нет, — сказал Такахаши. — Зеркало прозрачно только с этой стороны.
— Тогда почему эта женщина так смотрит на меня?
Агент повернулся, чтобы посмотреть, и Дэниел собрался было показать ему её, но она, видимо, куда-то вышла. Маленькая женщина с блестящими чёрными глазами в гавайском платье. Она улыбалась, глядя на него, как будто это была какая-то шутка, понятная только ей.
— Какая женщина?
— Она ушла, — сказал Дэниел.
— Сбой программы, — сказал Такахаши с усмешкой. — Неустанный поиск совершенства.
Кто-то разговаривал с той стороны зеркала.
— Это трагедия всей моей жизни. Я умру, так ни разу и не окунувшись.
Смех плескался и гудел в динамиках наблюдательской комнаты. Детское хихиканье звенело весело и радостно поверх голосов пересмеивающихся взрослых. Дэниел поискал взглядом ребёнка, но его не было видно за мужчинами и женщинами.
— Умираю без сигареты, — сказал кто-то.
Опять смех. Куда делся ребёнок?
Женский голос:
— Ключевое слово здесь — «умираю».
Смешки повсюду.
Дэниел повернулся к Такахаши, стоявшему рядом, и спросил:
— Что там происходит?
— Отдых и восстановление сил. Они только что вернулись с задания. Подстрелили нескольких Корректоров, и теперь празднуют свои первые убийства, — сказал Такахаши. — Им надо немного выпустить пар.
— Они говорят слово на «С», — объяснил детский голос откуда-то сзади.
По какой-то причине Дэниел боялся обернуться. Маленькая холодная ручка схватила его руку.
— Все в порядке. Правда. Все хорошо.
Дэниел обернулся к сыну. Ему, похоже, было удобно в бумажной пижаме.
Шон спросил:
— Почему ты так долго?
— Шон? — Дэниел обхватил лицо сына руками. — Это действительно ты?
— Это я.
Лицо Шона выглядело странно. Оно светилось, будто кто-то зажёг лампаду где-то позади его глаз. А вокруг были огромные синяки.
— Что с твоими глазами, дружище? — спросил Дэниел. — Ты упал?
Шон посмотрел на агента Такахаши, затем печально кивнул.
Он обнимал мальчика бесконечно долго, думая: сработало. Он искал Майка и нашёл своего сына. Триллер закончился. Он победил. Жизнь опять имела смысл. И, охваченный волной невероятной радости, переполнявшей его, Дэниел высказал второй из глубочайших страхов, мучивших его все это время:
— Я думал, что уже никогда тебя не увижу.
И затем первый:
— Я думал… Я думал…
Такахаши подсказал:
— Вы думали, что он мёртв?
— Да, — выдохнул Дэниел.
— Но я и вправду такой! Ничего страшного. Здесь все такие.
КОРРЕКТОРЫ
— Куда все делись? — спросил Майк, которого снова поразила пустота вокруг. Где машины? Садовники? Продавцы? Дети?
Клиндер пожал плечами.
— Люди, умершие за десять лет, занимают немного места. Посчитай.
Но у него не было настроения считать. Он чувствовал пустоту в мозгу, даже просто пытаясь думать об этом. Клиндер вёз Майка в компаунд; доктор дымил как паровоз, крутя руль своего зеленого «жука». Это можно было вынести только благодаря дымчато-зеленому деодорайзеру в форме колибри, болтающемуся у заднего стекла.
В конце концов он все-таки заметил пешехода. Бродяжка, толкающая коляску, полную пустых жестянок. На ней было странное муумуу всех цветов радуги, и судя по вытянутым в трубочку губам, она что-то насвистывала, хотя он и не мог её слышать. Они обменялись взглядами, когда машина проезжала мимо. Её глаза: чёрные, блестящие. Майк мог поклясться, что видел её раньше. На близком расстоянии она выглядела не такой уж дряхлой. Скорее она была похожа на гостеприимную хозяйку какого-нибудь модного курорта, из тех, что порхают среди гостей, следя, чтобы их стаканы с ананасовым соком не пустовали.
— Не обращай на неё внимания, — отрывисто сказал Клиндер. — Это сбой. Одна из тех аномалий, о которых я упоминал.
Что он сказал? — подумал Майк про себя; он чувствовал себя как-то странно, как в тумане.
— Позволь задать тебе один вопрос. Мне говорили, что у тебя исключительная память. Что в точности ты помнишь о том дне, когда мы встретились? О той экскурсии, когда ты учился в школе?
Майк посмотрел на него и солгал:
— Ничего.
Клиндер улыбнулся.
— Это хорошо, — он мягко похлопал Майка по колену. — Хорошо.
— Как там Денни? — спросил Майк.
— Он держится неплохо. Сейчас он проходит процедуру. Его сын тоже там.
Процедура? Шон? Прошли месяцы с тех пор, как он в последний раз видел племянника. Они никогда не поддерживали связи. Мальчик как будто чувствовал, что с ним что-то не так.
Нет. Он не мог ничего знать о Джулии.
— Шон — единственный, с кем говорят птицы, — сказал Клиндер. — И, откровенно говоря — я понятия не имею почему. Но теперь, когда у нас есть Дэниел, у нас есть кому расшифровывать коды.
Расшифровывать коды? Майку было трудно уследить за ходом мысли доктора. Его ум продолжал скользить, пытаясь уследить за окружающим пейзажем.
— Я видел твою веб-страничку. С каких это пор ты стал религиозен?
— Это только оболочка, — Клиндер улыбнулся и выдохнул облако дыма. — Я никогда не был религиозным — я учёный. Но людям, попадающим сюда, необходимо во что-то верить, Майк. Им нужен кто-то, за кем они могут идти. И я даю им это. Я даю им объяснение и веру, — он снова засмеялся своим кудахчущим смехом. — Быть мёртвым не так-то просто.
Несмотря на своё смутное состояние, а может быть, благодаря ему, Майк почувствовал отвращение к легкомысленному самодовольству Клиндера и его небрежному чувству собственного превосходства, как если бы это было чем-то само собой разумеющимся. Как если бы он сказал: «Эти придурки выбрали меня папой! Можешь ты себе такое представить?» Его отталкивал безмерный докторский эгоизм и его амплуа жизнерадостного мошенника. Он напоминал ему некоторых рекламщиков, с которыми он сталкивался. Скользкий, бездушный и обаятельный, как дьявол.
Но Клиндер напоминал ему кого-то ещё. Кого-то, кого было не так просто скинуть со счётов.
— С тобой все в порядке? — спросил доктор.
Майк кивнул, проглотив готовую было сорваться едкую реплику.
Клиндер повернул к себе зеркальце заднего вида и, скорчив гримасу, стал рассматривать свои зубы.
— Удивительно, что ты не видел меня по телеку, сынок, ведь я у нас — штатный эксперт.
— В какой области?
Они остановились на красный свет.
— Во всех. Я нравлюсь камере. Я говорил тебе когда-нибудь, что раньше снимался в кино? Тогда-то я и встретился с твоей мамой. Я играл настоящего мушкетёра.
Майк попытался вспомнить мушкетёров. Все, о чем он мог думать, была Аннетта и её груди. Что он там сказал о его маме?
— Это было в начале сороковых. Прототип Клуба Микки-Мауса. Я там был распорядителем. НУ КАК, МЫ ЕЩЁ РАЗВЛЕКАЕМСЯ?
Он прокричал эти слова, и Майк вздрогнул от неожиданности.
— Прости. Это была моя реплика, которой открывалось каждое шоу, — глаза Клиндера подёрнулись дымкой воспоминаний. — Лучшее время в моей жизни. Мне аплодировали стоя. Вызывали из-за кулис. Когда в тебе поселяется театральный чертёнок, от него чертовски трудно избавиться.
Да, Майк хорошо знал, что он имеет в виду. И это осознание потрясло его. Вот кого напоминал ему Клиндер — похотливый крикун, жизнерадостный жулик. Говорливый и одарённый. Никогда не сомневающийся в том, что у него есть право занимать место на сцене, не задумываясь, использующий свою власть. Всю жизнь распоряжающийся другими людьми, как шахматными фигурами, употребляющий свои таланты на приукрашивание и развитие идей, в которые не вкладывал ничего и за которые не брал на себя никакой ответственности. Чувствуя прилив тошноты, он понял: это было все равно что смотреться в зеркало.
Клиндер напоминал ему его самого.
Не обращая на него внимания, доктор продолжал:
— Они засняли несколько эпизодов, пытались продать их как киножурнал. Но на него никто не обратил внимания, — он улыбнулся. — Тогда они ибсенизировали меня.
— Ибсенизировали?
Клиндер пожал плечами.
— Люди, умершие за десять лет, занимают немного места. Посчитай.
Но у него не было настроения считать. Он чувствовал пустоту в мозгу, даже просто пытаясь думать об этом. Клиндер вёз Майка в компаунд; доктор дымил как паровоз, крутя руль своего зеленого «жука». Это можно было вынести только благодаря дымчато-зеленому деодорайзеру в форме колибри, болтающемуся у заднего стекла.
В конце концов он все-таки заметил пешехода. Бродяжка, толкающая коляску, полную пустых жестянок. На ней было странное муумуу всех цветов радуги, и судя по вытянутым в трубочку губам, она что-то насвистывала, хотя он и не мог её слышать. Они обменялись взглядами, когда машина проезжала мимо. Её глаза: чёрные, блестящие. Майк мог поклясться, что видел её раньше. На близком расстоянии она выглядела не такой уж дряхлой. Скорее она была похожа на гостеприимную хозяйку какого-нибудь модного курорта, из тех, что порхают среди гостей, следя, чтобы их стаканы с ананасовым соком не пустовали.
— Не обращай на неё внимания, — отрывисто сказал Клиндер. — Это сбой. Одна из тех аномалий, о которых я упоминал.
Что он сказал? — подумал Майк про себя; он чувствовал себя как-то странно, как в тумане.
— Позволь задать тебе один вопрос. Мне говорили, что у тебя исключительная память. Что в точности ты помнишь о том дне, когда мы встретились? О той экскурсии, когда ты учился в школе?
Майк посмотрел на него и солгал:
— Ничего.
Клиндер улыбнулся.
— Это хорошо, — он мягко похлопал Майка по колену. — Хорошо.
— Как там Денни? — спросил Майк.
— Он держится неплохо. Сейчас он проходит процедуру. Его сын тоже там.
Процедура? Шон? Прошли месяцы с тех пор, как он в последний раз видел племянника. Они никогда не поддерживали связи. Мальчик как будто чувствовал, что с ним что-то не так.
Нет. Он не мог ничего знать о Джулии.
— Шон — единственный, с кем говорят птицы, — сказал Клиндер. — И, откровенно говоря — я понятия не имею почему. Но теперь, когда у нас есть Дэниел, у нас есть кому расшифровывать коды.
Расшифровывать коды? Майку было трудно уследить за ходом мысли доктора. Его ум продолжал скользить, пытаясь уследить за окружающим пейзажем.
— Я видел твою веб-страничку. С каких это пор ты стал религиозен?
— Это только оболочка, — Клиндер улыбнулся и выдохнул облако дыма. — Я никогда не был религиозным — я учёный. Но людям, попадающим сюда, необходимо во что-то верить, Майк. Им нужен кто-то, за кем они могут идти. И я даю им это. Я даю им объяснение и веру, — он снова засмеялся своим кудахчущим смехом. — Быть мёртвым не так-то просто.
Несмотря на своё смутное состояние, а может быть, благодаря ему, Майк почувствовал отвращение к легкомысленному самодовольству Клиндера и его небрежному чувству собственного превосходства, как если бы это было чем-то само собой разумеющимся. Как если бы он сказал: «Эти придурки выбрали меня папой! Можешь ты себе такое представить?» Его отталкивал безмерный докторский эгоизм и его амплуа жизнерадостного мошенника. Он напоминал ему некоторых рекламщиков, с которыми он сталкивался. Скользкий, бездушный и обаятельный, как дьявол.
Но Клиндер напоминал ему кого-то ещё. Кого-то, кого было не так просто скинуть со счётов.
— С тобой все в порядке? — спросил доктор.
Майк кивнул, проглотив готовую было сорваться едкую реплику.
Клиндер повернул к себе зеркальце заднего вида и, скорчив гримасу, стал рассматривать свои зубы.
— Удивительно, что ты не видел меня по телеку, сынок, ведь я у нас — штатный эксперт.
— В какой области?
Они остановились на красный свет.
— Во всех. Я нравлюсь камере. Я говорил тебе когда-нибудь, что раньше снимался в кино? Тогда-то я и встретился с твоей мамой. Я играл настоящего мушкетёра.
Майк попытался вспомнить мушкетёров. Все, о чем он мог думать, была Аннетта и её груди. Что он там сказал о его маме?
— Это было в начале сороковых. Прототип Клуба Микки-Мауса. Я там был распорядителем. НУ КАК, МЫ ЕЩЁ РАЗВЛЕКАЕМСЯ?
Он прокричал эти слова, и Майк вздрогнул от неожиданности.
— Прости. Это была моя реплика, которой открывалось каждое шоу, — глаза Клиндера подёрнулись дымкой воспоминаний. — Лучшее время в моей жизни. Мне аплодировали стоя. Вызывали из-за кулис. Когда в тебе поселяется театральный чертёнок, от него чертовски трудно избавиться.
Да, Майк хорошо знал, что он имеет в виду. И это осознание потрясло его. Вот кого напоминал ему Клиндер — похотливый крикун, жизнерадостный жулик. Говорливый и одарённый. Никогда не сомневающийся в том, что у него есть право занимать место на сцене, не задумываясь, использующий свою власть. Всю жизнь распоряжающийся другими людьми, как шахматными фигурами, употребляющий свои таланты на приукрашивание и развитие идей, в которые не вкладывал ничего и за которые не брал на себя никакой ответственности. Чувствуя прилив тошноты, он понял: это было все равно что смотреться в зеркало.
Клиндер напоминал ему его самого.
Не обращая на него внимания, доктор продолжал:
— Они засняли несколько эпизодов, пытались продать их как киножурнал. Но на него никто не обратил внимания, — он улыбнулся. — Тогда они ибсенизировали меня.
— Ибсенизировали?