Литтл Бентли. Господство

   – Садись ближе ко мне, – прошептала она. – Я помогу тебе сориентироваться.
   Они вошли в гостиную.

* * *

   В обеденном зале стоял громадный, почти королевский стол – настоящее место для торжественных церемоний. В комнате пахло чем-то незнакомым, присущим именно этому дому, и чужим. Дион сел рядом с Пенелопой почти в начале стола. Разговор перед ужином в гостиной был не столь уж неловок и напряжен, как он ожидал. Матери Пенелопы задавали обычные вопросы, какие задают родители, когда ты в гостях. Правда, с определенным подтекстом, побуждая его высказаться о намерениях насчет их дочери. Кажется, его ответами они остались довольны.
   За ужином все было совершенно по-другому. В тот момент, когда они ступили в обеденный зал, все разговоры сразу же прекратились, единственное, что можно было уловить, – это легкое шлепанье босых ног по дощатому полу из твердой древесины, а за столом – едва слышные удары ложек о тарелки.
   Дион откашлялся. Он намеревался сказать много, но успел произнести только что-то вроде комплимента матери Фелиции за превосходный суп. При этом голос его в застывшей тишине прозвучал так неуместно громко, что он немедленно отказался от всяких попыток вообще что-либо говорить.
   Сидящая напротив мать Шейла взяла графин, стоявший между двух супниц.
   – Может быть, немного вина? – спросила она Пенелопу почти шепотом.
   Та с удивлением посмотрела на нее.
   – Вообще-то я не собиралась…
   – Но ведь сегодня особый случай. Кроме того, тебе уже почти восемнадцать. Я думаю, ты достаточно взрослая, чтобы немного выпить. – Она дразняще улыбнулась. – Ты живешь на винном заводе всю свою жизнь. Не говори мне, что никогда украдкой не попробовала его на вкус.
   Пенелопа покраснела.
   – Я не думаю, что ей следует сейчас пить, – процедила сквозь сжатые губы мать Фелиция.
   Пенелопа благодарно улыбнулась ей за поддержку.
   – Она может выпить, если пожелает, – сказала сидящая во главе стола мать Марго.
   – Выпей немножко. – Мать Шейла наполнила бокал Пенелопы и вопросительно посмотрела на Диона. – А вам, Дион?
   Он застыл на своем стуле, чувствуя себя исключительно неуютно. Уж ему-то приходилось наблюдать разрушительное действие алкоголя с весьма близкого расстояния, и поэтому возможность выпить не являлась для него ни свидетельством взрослости, ни вообще чем-то захватывающим. К алкоголю он относился однозначно отрицательно. Но обижать матерей Пенелопы ему тоже не хотелось.
   – Только немного, – произнес он с сильно бьющимся сердцем.
   Мать Шейла улыбнулась и налила.
   Дион сделал глоток. Первый в своей жизни. Вино оказалось слабее, чем он ожидал, и более приятное. Прежде он никогда даже не попробовал спиртное, несмотря на то что это можно было делать хоть каждый день. Мама часто оставляла всюду в доме початые бутылки, а уж сколько раз она дышала на него перегаром, и не сосчитать, поэтому один только запах вызывал у него спазмы в желудке.
   Но это вино было хорошим. Он сделал еще один глоток, на сей раз побольше.
   За столом все снова погрузились в молчание. Мать Фелиция вышла проверить, как там цыплята, остальные продолжали есть суп, время от времени потягивая вино.
   Дион первым расправился с супом и волей-неволей был вынужден допить вино. Он старался пить медленно, но как только бокал опустел, мать Шейла быстро наполнила его снова. Юноша даже не прикоснулся к нему, так как почувствовал себя странно – его слегка подташнивало, немного кружилась голова. Он посмотрел на улыбающихся матерей Пенелопы, и в голову пришла нелепая мысль, что его отравили. Что-то подсыпали в вино, чтобы убить и тем самым убрать его с дороги их дочери. Все это было до чрезвычайности глупо, просто безумие какое-то, но у него хватило здравого смысла понять, что это действие алкоголя. Теперь Дион сам ощутил его влияние на человеческий мозг, и это ему совсем не понравилось.
   – Выпейте еще, – предложила мать Шейла, кивая в сторону нетронутого бокала.
   Он покачал головой. Его мысли с трудом ворочались, как будто их перегрузили.
   – Нет, с меня достаточно.
   – Отчего же? – сказала мать Дженин.
   Он почувствовал, как ее босая ступня потерлась о его ногу, лаская икру. Думать о чем-то сейчас было очень трудно. Он переглянулся с сидящей рядом Пенелопой, но та неуверенно пожала плечами в знак того, что не знает, как ему следует себя вести.
   – Вам не нравится наше вино? – спросила мать Марго.
   Молодой человек послушно поднял свой бокал, сделал глоток, одобрительно кивнул.
   – Вино очень хорошее.
   Затем отпил еще вина. Ощущения изменились: тяжесть в голове и тошнота исчезли, сменившись утонченным чувством приятного возбуждения, и это состояние ему понравилось.
   Матери Пенелопы ему улыбались.
   Мать Фелиция принесла цыплят.
   Остаток ужина они провели в тишине.

* * *

   После ужина Пенелопа сходила к себе наверх, переоделась в джинсы и футболку, и они вдвоем вышли в сад. Воздух был прохладен и живительно бодрящ, но Дион ощущал тепло внутреннего огня. «Это все алкоголь, – заключил он. – Интересно, смогу ли я вести машину? Очень хотелось бы знать».
   Пенелопа привела его к каменной скамье, на которой они сидели в прошлый раз. Опершись спиной на стену, справа от себя Дион увидел прислоненные к ней несколько длинных дротиков, увенчанных сосновыми шишками, и нахмурился. Он не мог сказать почему, но они показались ему знакомыми, так же как и галантные поклоны женщин при встрече.
   – У тебя добрые матери, – неторопливо произнес он. Ему показалось, что голос звучит сейчас как-то иначе, вроде бы громче, как будто через усилитель. «Интересно, заметила ли эту разницу Пенелопа?» – подумал он.
   – Да, они добрые, – кивнула она. – Большей частью. Но порой бывают и немного странными.
   Он усмехнулся.
   – Мне кажется, я тебя понимаю.
   Они сидели на скамье близко друг к другу, а Пенелопа придвинулась еще ближе. Их руки, лежащие на камне, почти касались. Дион положил свои пальцы на ее теплую кисть. Он наклонился влево, и их плечи соприкоснулись. Ему казалось, что он должен сказать что-то, но слов не находилось. Не то что нужных – вообще никаких. Тогда он взял ее под руку и притянул к себе. Затем облизнул сухие губы и приблизился, готовый к поцелую.
   Девушка подалась ему навстречу. Их губы раскрылись, языки встретились, и Дион ощутил немедленную реакцию своей плоти. Поцелуй становился все более страстным. Их рты плотно прижались друг к другу, языки сплелись.
   Дион откинулся назад.
   – А твои… хм, матери, они могут нас здесь видеть?
   Пенелопа обняла его за шею.
   – Нет, – ответила она. – А кроме того, они мне доверяют.
   Дион почувствовал, как ее язык глубоко проник ему в рот, и попробовал дотронуться до округлости ее правой груди. Она была небольшая, но упругая, с твердым острым соском. Девушка не оттолкнула его, а, совсем даже наоборот, еще теснее прижалась к нему. Дион начал гладить ее, пальцы описывали медленные круги, и тело ее напряглось.
   Рука его осторожно продвигалась вниз.
   На этот раз Пенелопа сделала попытку его оттолкнуть.
   – Нет! – прошептала она, но он не дал ей ничего больше произнести, закрыв рот поцелуем.
   Не обращая внимания на протесты, левой рукой Дион скользнул за пояс ее джинсов и коснулся прохладного шелка трусиков.
   – Нет, – произнесла она твердо, отклонилась назад и убрала его руку со своей талии.
   – Хорошо, хорошо, – пробормотал он, слегка отстраняясь. Его лицо горело, он тяжело дышал. – Извини, – произнес он отнюдь не извиняющимся тоном.
   Его сознание как бы раздвоилось. С одной стороны, юноша был смущен этой первой в жизни попыткой, даже самим фактом попытки, и еще в большей степени тем, что получил такой резкий отпор. С другой стороны, где-то глубоко в подсознании он негодовал на ее отказ, на ее поведение, на нее саму. Ему вдруг захотелось ее ударить, сделать ей больно, ощутить в момент удара тепло ее эластичной кожи. Он готов был повергнуть ее вниз, на эти камни и взять силой, чтобы она закричала от боли, страха и вожделения.
   Обнаружив, что руки сжаты в кулаки, он выпрямил пальцы, тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение.
   Что с ним происходит?
   Пенелопа встала, поправила волосы и футболку.
   – Уже поздно.
   Молодой человек кивнул, и они вошли в дом.
   Матери проводили его до дверей, чтобы попрощаться. Дион поблагодарил их за чудесно проведенное время.
   – Может быть, вы придете к нам в гости в субботу? – ласково спросила мать Дженин.
   Дион достал из кармана ключи от машины и посмотрел на Пенелопу. Та отвернулась.
   – Хорошо, – проговорил он. – Спасибо. Я был бы очень рад.

* * *

   Пенелопа заперлась в ванной. Ей хотелось плакать. Ну почему в жизни все так ужасно несправедливо? Она спустила трусики и, отмотав примерно с метр туалетной бумаги, сложила ее вдвое. Почему, черт возьми, этот период начался у нее именно сейчас? Она извлекла испачканную прокладку, скомкала и швырнула в урну.
   Девушка вспомнила восхитительное ощущение руки Диона на своей груди, его язык у себя во рту, твердый член между своих бедер. Она хотела Диона, когда его пальцы скользнули в брюки, она жаждала, чтобы они коснулись ее вагины.
   – Ну почему я не в порядке именно теперь?
   Она посмотрела на кровь, пропитавшую белую тонкую бумагу. В принципе она ненавидела периоды недомогания, ненавидела боль и дискомфорт, непременные прыщи и смену настроения, но сама по себе кровь ее не беспокоила. Во всем этом довольно противном процессе фактически только смена прокладок доставляла ей какое-то удовольствие.
   Она увидела алое пятно на кончике указательного пальца и приблизила его к носу. Запах крови взбодрил ее, наполнил каким-то непонятным восторгом. Если бы рядом оказался Дион, она бы овладела им прямо сейчас.
   Голова просветлела. Ей не следует прикасаться к вину. Оно делает ее поведение странным, внушает непонятные, неизвестно откуда взявшиеся мысли.
   Пенелопа взяла новую прокладку, пристроила ее на место. Прежде чем поднимать брюки, она глубоко вздохнула, вдыхая мускусный аромат. Затем коснулась своей груди, вспоминая руки Диона, которые она чувствовала через тонкий материал футболки. Когда она заставила его остановиться, ей показалось, как будто он хотел ее ударить, силой заставить подчиниться своим желаниям.
   И в этот момент – очень короткий миг – ей хотелось, чтобы он это сделал.

* * *

   Дион нажал на педаль газа, отъезжая прочь от винного завода. Он мчался по темному загородному шоссе к дому, и в промежности у него все горело. Там все болело и требовало реализации. Такой сильной эрекции у него, наверное, никогда еще не было. Но он не испытывал никакого удовольствия. Скорее, чувство огромного неудобства. Его член стал сейчас невероятно чувствительным, и каждый поворот рулевого колеса раздражал его, казалось, там вот-вот появятся ссадины. Это было больно, очень больно, а он вдобавок все твердел и твердел.
   Дион выжал педаль газа почти до отказа, отчаянно желая поскорее добраться домой.
   Он думал о Пенелопе, вспоминал, какое блаженство испытывал, когда его пальцы проникли за пояс ее брюк, ощущая холодный шелк ее белья и нежную мягкую кожу.
   Его восставший член затрепетал.
   Нет, выдержать это невозможно. Он свернул к обочине, поставил машину на ручной тормоз и, не заглушив двигатель, почти вывалился из машины. Затем выпрямился и, шатаясь из стороны в сторону, двинулся к кустам, судорожно расстегивая молнию на джинсах, чтобы наконец добраться до своего огромного пениса и схватить его обеими руками. Он принялся мастурбировать, неистово и исступленно, его рука быстро скользила по головке вверх и вниз.
   Кончил он почти мгновенно, и на сухие листья, покрывавшие землю, излилась густая струя молочно-белого семени.
   Но Дион продолжал мастурбировать, потому что член все еще болел. Однако еще раз кончить не удалось.
   Эрекция тем не менее оставалась такой же сильной, как и прежде.
   – О Господи, – прошептал Дион, – со мной происходит действительно что-то ужасное. Мне нужна помощь. Наверное, врач. Какой-нибудь врач. Скорее всего психиатр, а может быть, не только он…
   Его согнуло пополам, и началась рвота. Болезненная жуткая рвота. Желудок сокращался до тех пор, пока внутри ничего не осталось.
   Он вытер рот и медленно двинулся назад к машине, застегивая на ходу брюки и пояс. Он никогда не плакал, даже в детстве. Во всяком случае, в последний раз это было давно, очень давно… он даже не знал, как давно, наверное, много лет назад. Но теперь, забравшись в машину и закрыв двери, он проверил, подняты ли стекла, и опустил голову на рулевое колесо.
   А затем захныкал, как ребенок.

Глава 26

   – Мисс Аданем!
   Пенелопа оглянулась. Ее глаза блуждали некоторое время по переполненному школьному коридору, пока наконец ей удалось увидеть мистера Холбрука. Дверь в учительскую была распахнута, он стоял в дверном проеме и делал ей знаки подойти. Она виновато посмотрела на Веллу и направилась туда, где стоял учитель мифологии.
   – Пенелопа, – произнес он.
   – Я вас слушаю.
   – Пенелопа. – Это слово легко скатилось с его языка, как круглый камешек. – Хорошее имя. Классическое имя.
   – Да, я знаю. Пенелопа была женой Одиссея. – Она нетерпеливо оглянулась на Веллу.
   – А почему вас так назвали? Вам что-нибудь об этом известно?
   Она покачала головой.
   – К сожалению, генеалогическое древо нашей семьи не очень большое.
   – А ваши предки, случайно, не были греками?
   Она пожала плечами.
   – А почему вы об этом спрашиваете?
   – О, просто так. Всего лишь любопытство. Настоящая причина, по которой я вас позвал, состоит в том, что мне хочется знать, имеете ли вы отношение к фирме Аданем. Я имею в виду винный завод Аданем.
   Она кивнула.
   – Это наш семейный бизнес.
   – Вчера вечером мне впервые удалось попробовать одно из ваших вин. Качество превосходное. Действительно, вино очень интересное. Не могли бы вы организовать для меня экскурсию на ваш завод?
   – Мы не проводим экскурсий. – Она нахмурилась. – А как к вам попало это вино? Его ведь здесь нигде не продают.
   – Один мой приятель угостил, вернее приятельница, если быть совершенно точным.
   – А она как достала?
   – Мне кажется, просто купила в винном магазине.
   – Здесь? В Напе?
   Он кивнул:
   – Полагаю, что здесь.
   – Это странно. Обязательно спрошу об этом маму.
   Мистер Холбрук улыбнулся:
   – Не спросите ли одновременно и о возможности провести у вас экскурсию?
   – Извините. Но мы экскурсии не устраиваем.
   – Я ведь просто спросил.
   Пенелопа посмотрела на него.
   – Надеюсь, это не отразится на моей успеваемости по вашему предмету?
   Он усмехнулся:
   – Нет. У вас будет, как всегда, «С» с минусом.
   – Что?
   – Шучу, шучу. – Он засмеялся. – Не беспокойтесь. Вы и Дион, оба, с легкостью получаете только «А».
   – Хорошо. В таком случае я могу идти? – Она попятилась к двери.
   – Конечно. Увидимся на уроке.
   Пенелопа вышла в полупустой коридор. «Странно все это, – подумала она. – Просто загадка какая-то. В чем тут дело? Он что, хочет познакомиться с кем-нибудь из моих матерей?» Это единственное, что ей могло прийти в голову. Почему еще, спрашивается, он стал бы так себя вести? Она попыталась представить мистера Холбрука с матерью Марго или с матерью Дженин и не смогла удержаться от смеха.
   – Ну, что ему было нужно? – спросила Велла, подходя к ней.
   – Он хотел, чтобы я организовала для него экскурсию на наш завод.
   – Зачем?
   Пенелопа покачала головой.
   – Не знаю. Может быть, он хотел познакомиться с моей мамой.
   Они обе рассмеялись и направились в класс на четвертый урок.

Глава 27

   Обычно Мел Скотт после работы сразу направлялся в больницу, но сегодня он решил заехать вначале домой. Это было глупо – он знал это – и совершенно нелогично, но ему, перед тем как навестить Барбару, вдруг захотелось переодеться. Конечно, ей абсолютно безразлично, как и во что он одет, она даже знать этого не будет, но Мел все же так решил. Потому что, когда он наряжался ради нее, у него было такое чувство, будто все в порядке, будто все, как прежде, будто Барбара еще жива.
   Но Барбара и на самом деле была жива. Просто она находилась в коме и пребывала в таком состоянии уже девять месяцев, но все же продолжала жить, и доктор говорил, что есть шанс на поправку, правда, небольшой. То есть она может выйти из комы, просто надо набраться терпения и ждать.
   Однако вероятность такой возможности с каждым днем уменьшалась.
   Это произошло в пятницу вечером, когда она возвращалась с работы домой. Пьяный водитель проехал на красный свет и сбил ее на пешеходном переходе. Он наехал на нее сзади. Она упала вначале на капот, затем на асфальт и очень сильно разбила голову. Кровь залила одну из белых полос «зебры» настолько, что ее пришлось перекрашивать.
   Ей повезло – ведь она не умерла.
   По иронии судьбы, сразу после суда, после того как этот человек был приговорен к пятнадцати годам без права досрочного освобождения, Мел начал пить сам. И хотя он дал себе клятву, что никогда пьяным за руль не сядет, в последнее время довольно часто ее нарушал. Навещая свою жену в больнице, он всегда был под градусом.
   Иногда ему вдруг приходило в голову: «Интересно, а она знает об этом?»
   Скотт пристрастился к виски, но спустя некоторое время перешел на вино. Поначалу ему казалось, что так будет лучше, поскольку в нем меньше градусов, но неизвестно почему пить он стал больше. Много больше. Вскоре выяснилось, что теперь он прикладывается к бутылке не только после работы, но и за ужином, и за обедом, и даже, правда пока редко, за завтраком. И этой огромной дозы ему уже стало не хватать.
   Сегодня утром он добавил чуточку вина в тесто для оладий.
   Он думал об этом весь день. С одной стороны, решил он, здесь ничего необычного нет – ведь довольно часто в различные блюда добавляется вишневая настойка «Джулия Чайлд», но, с другой стороны, что-то внутри било тревогу. Мел понимал, что это ненормально, что усиливающаяся тяга к алкоголю превращается в нечто похожее на наркоманию.
   Однако остановиться у него не было сил.
   К удивлению, на работе его пристрастие пока никак не отразилось, а случись что, Скотт был довольно хорошо защищен от разного рода последствий. Стаж у него был достаточный, до ухода на пенсию ему оставалось уже меньше года, и если начнутся всякие разбирательства, то сам процесс увольнения, несомненно, займет больше времени.
   Дома Мел принял душ, причесался и надел костюм. Он приехал в больницу, стремительно поднялся в крыло, где лежала жена, приветствуя по дороге докторов и сестер, и вошел в палату.
   Ее состояние было неизменным, и в очередной раз он пережил разочарование. Разумеется, ему было хорошо известно, что она лежит в постели без движения, в одной и той же позе, с одним и тем же выражением лица, но в глубине души он все время надеялся, что однажды, открыв дверь, увидит ее сидящей в постели. Еще совсем слабая, она обрадуется ему, улыбнется, протянет навстречу руки, накинется с расспросами о том, что случилось…
   Барбара лежала на спине, все трубки и датчики были на месте, приборы и емкости с кислородом тоже.
   Он похлопал по карману пиджака. Последнее время, приходя к Барбаре, он приносил с собой бутылку, вернее, фляжку. Он знал, что в этом нет ничего особенного, так часто ведет себя отчаявшийся человек, нуждающийся в сострадании и поддержке. Когда это обнаружилось, сестры и врачи, конечно, предупредили его о том, что больничные правила подобного не допускают, но все носило формальный характер. Они видели, как Мел заботится о Барбаре, каким ударом явился для него этот несчастный случай. Они все понимали.
   А ему действительно было очень тяжело.
   Мел нащупал фляжку и извлек наружу. Убедившись, что в коридоре никого нет, он быстро выпил содержимое. Затем сел на свой стул рядом с постелью и на мгновение закрыл глаза, ощущая, как начинает работать вино. Открыв глаза, он обнаружил, что выражение лица Барбары изменилось. Вся больничная обстановка, все эти медицинские принадлежности показались ему теперь посторонними, ненужными, а жена выглядела просто спящей.
   – Барбара, – мягко позвал он.
   Она не ответила.
   Он проглотил набежавшие слезы. Она не просто спит. Она в коме. Глубокой коме. И скорее всего из нее не выйдет.
   – Барбара, – снова произнес Мел. Коснувшись ее щеки, он почувствовал тепло. Тепло, но не жизнь. Он посмотрел на стену, пытаясь отвлечься, начал размышлять о том, что будет есть сегодня на ужин, о делах, которые должен закончить на работе завтра. Он пытался думать о чем угодно, лишь бы сдержать слезы.
   И он жалел, что мало взял вина.
   Мел сидел не двигаясь. Из-под ресниц выкатилась одинокая слеза и побежала вниз по щеке. Он вытер ее. Мгновение спустя его настроение улучшилось.
   Почувствовав облегчение, он взял руку Барбары и, как обычно, принялся рассказывать, как провел день. Он описывал ей свою жизнь до мельчайших подробностей, делился мыслями и чувствами, как если бы все происходило дома и она готовила сейчас ужин. Он представлял, что бы она ему ответила в том или ином случае, и чувствовал себя так, как если бы по-настоящему беседовал с ней.
   Все это время он поглаживал руку жены, не выпуская ее даже после того, как сообщил все, что хотел.
   Мел вспомнил, сколько раз эта рука ласкала его, и улыбнулся.
   Последние десять лет они не слишком часто этим занимались. Они все еще любили друг друга, может быть, больше, чем когда-либо, но интерес к сексу, казалось, умер в них обоих. А когда это все-таки происходило, не всегда все хорошо получалось.
   Совсем недавно он открыл для себя, что ему сильно не хватает их интимных отношений. Лежа в постели один, он представлял их первые совместные годы, когда они делали это почти каждую ночь и когда жена доставляла ему удовольствие даже в свои ежемесячные критические дни.
   В последнее время он много мастурбировал.
   Держа Барбару за руку, он разглядывал ее лицо. Слегка раскрытые губы были влажными, припухлыми. Манящими.
   Мел закрыл глаза. «Что это? – испугался он. – Что это со мной происходит? – И отпустил ее руку. – Это все вино. Я сегодня слишком много выпил. Просто оно начало на меня действовать».
   Он открыл глаза, снова посмотрел на влажные губы Барбары и почувствовал шевеление в паху.
   Мел встал, как во сне, пересек комнату и закрыл дверь. Затем возвратился назад к постели. «В ее ноздри вставлены трубки, – подумал он. – Значит, она еще способна дышать».
   И вне всякого сомнения, она бы очень хотела, чтобы он был счастлив.
   Нет. Это сумасшествие.
   Некоторое время он стоял у постели, глядя на знакомое лицо, чувствуя, как нарастает эрекция. Стало очень больно, просто невозможно терпеть…
   Дверь позади него отворилась. Он услышал вскрик сестры:
   – Мистер Скотт!
   Но было уже поздно. Он уже это сделал.

Глава 28

   Пенелопа стояла в центральном холле школы. Одна. Школа была пустая, всеми покинутая, голый пол покрыт густой пылью. Все это происходило ночью, через широкие окна проникал только слабый серебристый свет луны, но Диону и этого было достаточно, чтобы видеть, что Пенелопа обнажена. И что она поглаживает себя.
   Он наблюдал за ней, стоя в тени. И вдруг откуда-то возник странный звук, какие-то мощные хлопки. Похоже на то, как взлетает большая стая птиц, или когда совершает посадку вертолет. Звук нарастал, становился все интенсивнее, и он увидел, как из темноты, позади Пенелопы, начали проявляться очертания чего-то огромного. Это что-то, переливаясь всеми цветами радуги, вырисовывалось все отчетливее, становясь все светлее. Оно было огромным, махало крыльями, крутилось юлой. Плохо различимое вначале, вскоре, к ужасу Диона, это превратилось в гигантского лебедя-монстра. Даже во мраке он смог заметить чувственные губы на твердом оранжевом клюве, внимательные оценивающие человеческие глаза. Как будто получив сигнал, Пенелопа прекратила ласкать себя пальцами, опустила руки, упала на четвереньки и стала ждать.
   Дион увидел, как позади нее возник массивный пенис лебедя.
   Пенелопа выгнула спину, подставив лебедю свои ягодицы, и он вошел в нее сзади. Она громко вскрикнула всего один раз. Это был ужасный крик боли, агония, а затем полетели перья, и лебедь превратился в дождь из чего-то белого, что падало вниз на Пенелопу. И тут на свет начал появляться ребенок, плод с трудом продвигался в ее теле наверх, к ее голове, к ее лбу. Кожа ниже кромки ее волос лопнула, открылась огромная рана, хлынувшая оттуда кровь омыла появившегося младенца.
   Пенелопа повалилась на бок, а ребенок улыбнулся ему и окончательно выбрался из ее головы.
   – Отец, – произнес он громовым голосом.
   – Сын.
   Дион проснулся со странным ощущением, сел. Нижняя половина тела казалась чужой, незнакомой, будто принадлежала кому-то постороннему. Он на мгновение закрыл глаза и снова открыл, обнаружив, что все еще боится пошевелить ногами, боится, что они не смогут действовать так, как он привык.
   Повернув голову, он посмотрел в окно. Было еще совсем темно, но в оконной раме отчетливо выделялся залитый лунным светом округлый силуэт горы.
   Он быстро отвернулся. Ему стало страшно.
   «Черт возьми, что это со мной происходит?»
   Прошло много времени – он даже не знал сколько, – прежде чем он снова заснул.