Страница:
Досадуя, что я ни черта не понял, что всерьез обсуждать со мной мое дело нельзя, наморщив лоб и покусывая губу, пассажир размышлял вслух:
-- Судья позволит тебе произнести только одну из двух стандартных формулировок: "Виновен" или "Не виновен". Можно воспользоваться третьей -"Виновен -- при смягчающих обстоятельствах", но у тебя же никаких "смягчающих обстоятельств" нету. Что ты можешь сказать? Что ты не знал? Этого судьи терпеть не могут. Разозлится и влепит тебе так, что будешь знать!.. Ты, между прочим, не вздумай разговаривать с судьей так, как ты это себе со мной позволяешь. Хуже нет, как разозлить судью; ты понял?
Мы приближались к "Ла-Гвардии", а он, как назло, замолчал... Отвернулся и смотрит в окно... Наверно, ему просто надоело ломать мозги из-за моих неприятностей... Я въезжал уже на рампу Главного вокзала, когда чекер вздрогнул от громоподобного "хха!--ха!", и какое-то сатанинское вдохновение озарило лицо пассажира.
-- НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, -- хрипловатым от волнения голосом произнес он.
"Бессмыслица какая-то", -- с тоской подумал я. Но мой клиент еще раз повторил эту бессмыслицу, смакуя каждое слово: "НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!" -- Он прямо-таки корчился, восторгаясь своей уловкой, сути которой я никак не мог раскумекать.
-- Допустим, я так скажу...
-- Да ты понимаешь, что ни один судья такого никогда в жизни не слышал?!
-- Ну и что?
-- Судья удивится!
-- Чем же это мне поможет?
Мы стояли лицом к лицу под вывеской "American Airlines".
-- Ну, ты даешь! -- с обидой сказал пассажир. Он вложил в мое дело столько изобретательности, столько души, что готов был полюбить меня, но я отталкивал его своей тупостью:
-- Если судья удивится, он скажет: "ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?" и, стало быть, позволит тебе говорить... Желаю удачи, Lobas! Пассажир подхватил разделявший нас чемоданчик.
-- Сэр, куда же вы?! -- воскликнул я в отчаянии. -- Как же вы после всего бросаете меня на произвол судьбы?!..
-- Что еще такое?
-- Как "что"? Судья-то, наверное, скажет: "Что случилось?", а вот что я ему скажу?
Мой добрый гений взглянул на часы, он опаздывал к самолету.
-- Слушай меня внимательно! Когда судья произнесет: "Что случилось?", ты скажешь ему так: "Ваша честь: обратите внимание только на одно обстоятельство..."
Но я -- не слушал! С криком: "Стойте! Погодите!" я метнулся к чекеру, схватил авторучку и путевой лист и на нем, на своей сегодняшней путевке, вкривь и вкось понесся строчить обрывки слов той потрясающей речи, которую научил меня произнести в уголовном суде незнакомец, выдававший себя за комиссара полиции Чикаго.
Ты еще услышишь эту речь, читатель; но всему свое время...
Глава семнадцатая. СУД
1.
Подъезжая к "Мэдисону", я вспомнил, что с утра ничего не ел. Повернул за угол, к боковому входу, отдал ключи аргентинцу Альберто: подвинешь, мол, мой чекер, если очередь тронется, и -- бегом за два квартала, к тележке под полосатым зонтом. Пожадничал: купил не тоненькую сосиску, а толстенную сардельку. С луком, с горчицей! И -- назад. Уселся на капоте и, попеременно дуя на сардельку и пробуя ее губами: остывает ли? можно ли уже куснуть? -стал наблюдать за "чокнувшимся" швейцаром.
Фрэнк то ли снова собрал таксистов, то ли вообще не отпускал их от себя. Он расхаживал перед шеренгой, приговаривая в такт шагам:
-- ОТЕЦ И СЫН ЕХАЛИ В АВТОМОБИЛЕ. Ать-два!
-- ПОПАЛИ В АВАРИЮ, И ОТЕЦ ПОГИБ...
-- Бедняга! -- фальшиво посочувствовал Ким Ир Сен чужому несчастью; Фрэнк поморщился и продолжал:
-- КОГДА ПОСТРАДАВШИХ ДОСТАВЛЯЮТ В ГОСПИТАЛЬ, ДОКТОР ЗАЯВЛЯЕТ...
-- Я НЕ МОГУ ОПЕРИРОВАТЬ ЭТОГО МАЛЬЧИКА, ОН -- МОЙ СЫН...
-- У меня никогда не было аварии, -- хвастливо заявил Акбар, выуживая из термоса кусок мяса. -- Я хороший водитель!
Властным жестом приказав болтуну заткнуться, Фрэнк замер на месте и вдруг озадачил таксистов довольно-таки неожиданным вопросом:
-- КТО ЭТОТ ДОКТОР?
Ким Ир Сен, Акбар и Альберто угрюмо молчали.
-- КТО ЭТОТ ДОКТОР? -- повторил швейцар, но несчастные, съежившиеся под его гневливым взглядом кэбби безмолвствовали.
Из вращающейся двери показался гость, и Фрэнк издевательски хмыкнул:
-- Такси, сэр?
-- Пожалуйста! -- откликнулся гость, не догадываясь, что симпатичный, открывающий перед ним дверцу кэба швейцар действует как настоящий садист.
-- Мистер Фрэнк! -- взмолился Альберто: -- Лучше я заплачу вам доллар...
-- Два -- если вынесут "Кеннеди", -- лебезил кореец. Но -- напрасно. Фрэнк усадил клиента в первый кэб и отправил Альберто на площадь Колумба. Ким и Акбар переглянулись, как приговоренные...
-- КТО ЭТОТ ДОКТОР? -- терзал таксистов неумолимый Фрэнк.
Я проглотил остаток сардельки, и в этот момент откуда-то с неба ко мне слетел невидимый ангел, сел рядышком на капот чекера и шепнул мне: "МАТЬ"...
-- МАТЬ! -- сказал я вслух.
Ложка с горкой риса застыла у рта сирийца. Фрэнк скосил глаза в мою сторону... Я почувствовал, что в моей жизни опять настала минута исключительной важности.
Тишину нарушил писклявый голос корейца:
-- Конечно, доктор -- это мать мальчика, -- произнес он безразличным тоном. -- Потому-то она и не решилась его оперировать...
Видали прохвоста! Никогда бы не подумал я, что мой друг Ким способен на такую подлость. Но справедливый Фрэнк не обратил внимания на болтовню корейца и шагнул ко мне:
-- Как ты догадался? Я скромно потупился.
-- Здорово! -- сказал Фрэнк. -- В нашем кубрике только я один сумел разгадать эту загадку.
Швейцар последовательно осмотрел мою лысину, чахлую, с седыми волосками грудь, плохо заправленную в джинсы рубаху, давненько не чищенную обувь. Наверное, на всем крейсере, где он служил, не было такого неопрятного матроса...
-- А ну-ка, послушай! -- испытующе произнес Фрэнк. -- ПОЕЗД ДЛИНОЙ В ОДНУ МИЛЮ ПРОХОДИТ ЧЕРЕЗ ТУННЕЛЬ, ПРОТЯЖЕННОСТЬ КОТОРОГО ТАКЖЕ СОСТАВЛЯЕТ ОДНУ МИЛЮ.
Навострил уши интриган Ким Ир Сен; словно саблю в ножны, сунул ложку в термос обжора-Акбар.
-- ПРИ СКОРОСТИ 60 МИЛЬ В ЧАС -- СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ ПОНАДОБИТСЯ ПОЕЗДУ, ЧТОБЫ ПРОЙТИ СКВОЗЬ ТУННЕЛЬ?
-- Одна минута! -- выпалил кореец. Фрэнк даже не посмотрел в его сторону, а я тем временем мучительно напрягал свой мозг:
не завалялись ли случайно в складках моего серого вещества остатки премудростей, которые в незапамятные времена вдалбливал в мою вихрастую тогда голову наш вернувшийся с фронта учитель физики в старой шинели, с деревянной колодкой вместо правой ноги?.. Нет, не даром, видать, он ругал меня: "Лобас, у тебя в голове ветер! Не будет из тебя толку, пойдешь в дворники!". Он оказался пророком: ибо даже здесь, на другом конце света, в Америке, я стал если не дворником, так шоферюгой-таксистом, которого, к тому же, на днях будут судить, как проститутку, поскольку закон не учитывает рода занятий преступника...
-- Так сколько времени понадобиться поезду? -- уже нетерпеливо переспросил Фрэнк, но тут мое ухо опять ощутило чье-то нежное дыхание:"ТWО". На этот раз я смекнул, что мне помогает местный, американский ангел, поскольку подсказки свои нашептывает он -- на английском языке...
-- Две минуты! -- сказал я, и Фрэнк хлопнул меня по спине:
-- Молодец!
-- Одна минута! -- заспорил кореец.
-- Одна! -- ерепенился Акбар.
-- Стойте возле своих машин! -- приструнил их Фрэнк, обнимая меня за талию. Он смотрел на мою физиономию с такой радостью, словно это было личико испаночки.
-- Ты русский? -- спросил Фрэнк.
-- Русский, -- ответил я. Однако на том наш разговор -- иссяк.
Фрэнк искренне хотел подружиться с близким ему по уровню интеллекта человеком, но он не знал, о чем со мной говорить... Мне же еще сильней, чем Фрэнку, хотелось закрепить нашу только что родившуюся дружбу; однако как это сделать, я тоже не знал... О чем я мог беседовать с молодым швейцаром? О девушках?.. О бейсболе?..
Отлично понимая, что если я когда-нибудь расскажу эту историю, то мне никто не поверит: ну, скажут, это ты уж точно выдумал! -- я попросил Фрэнка переписать для меня загадки про Доктора и про Поезд -- своей рукой. Просьбу мою Фрэнк охотно согласился исполнить, тут же примостился переписывать и даже добавил еще одну загадку, очень сложную, про десять яблок, которую потом ни я и никто из моих знакомых, включая профессора Стенли, не смог разгадать. Зато Стенли сказал, что, переписывая загадки, Фрэнк не сделал ни единой грамматической ошибки и что все запятые в его автографе, который я бережно храню и по сей день, стоят на местах... 2.
Пока Фрэнк писал, Ким с Акбаром прогоняли клиентов от входа в отель, но вот швейцар вернулся на свой пост, и "аэро-портщики" приуныли. Из вращающейся двери показалась грузная женщина с модным портфелем.
-- Такси? -- спросил Фрэнк.
-- Да, пожалуйста...
-- Куда едете? -- поинтересовался Фрэнк, и мы, все трое, насторожились. Это было что-то новенькое. До сих пор честный швейцар никому такого вопроса не задавал...
Женщина ответила, что едет в "Кингс-госпиталь", в Бруклин и добавила еще какое-то слово, которого ни один из нас не расслышал. Но даже не расслышав, мы, таксисты, догадались, что слово это чрезвычайно важное...
-- Ты хочешь, -- спросил Фрэнк корейца, -- поехать в "Кингс-госпиталь"?
-- Всю жизнь мечтал! -- отрезал Ким, подчеркивал, что он замечает перемену в поведении швейцара.
-- А ты, -- спросил Фрэнк Акбара, -- этот госпиталь знаешь?
-- Я в Бруклин не поеду! -- с вызовом отвечал сириец.
Швейцар, однако, не стал ругаться с обнаглевшими таксистами, а просто открыл дверцу моего чекера и пригласил женщину садиться...
Теперь, убежденные, что швейцар схитрил и обвел их вокруг пальца, оба кэбби ощерились:
-- Первый кэб получает первую работу!
-- Здесь очередь!
-- Ты и ты! -- гаркнул на них Фрэнк. -- Чтоб вашего духу тут больше не было! Ясно? Вот первый кэб! -- и швейцар указал на "додж" стоявшего позади меня черного таксиста... 3.
Выезжая через несколько минут на шоссе, я уже знал, какое мы не дослышали слово: "И ОБРАТНО..."
"В "Кингс-госпиталь" и ОБРАТНО!" -- вот что сказала Фрэнку женщина с модным портфелем. Улавливаете нюанс? Разве Ким и Акбар отказались бы отвезти эту пассажирку в Бруклин, если бы знали, что счетчик будет превссело стрекотать и всю обратную дорогу -- в Манхеттен?! Кому охота возвращаться из Бруклина пустым? Но чем, скажите на милость, дальний рейс в Бруклин и н а. з а д -- хуже аэропорта?..
"Позволь, позволь, -- слышится мне вопрос, -- а как же ты повез эту женщину? Нсужто ты знал, где, находится "Кингс-госпиталь"?
Господи, да конечно же, не знал! Но ведь я понимал, что Фрэнк подсовывает мне эту работу! Как же я мог ляпнуть, что не знаю дороги?.. Таксист не знает дороги только в том случае, если ехать невыгодно. Спросите любого кэбби, где находится город Брсхунец и он, не задумываясь, ответит, что не раз там бывал!.. Если только нужный вам адрес находится за городской чертой и, стало быть, оплата двойная, мы все знаем!.. Чем трудней будет найти адрес, чем больше я наделаю ошибок, тем больше -- заплатит клиент!
Ну, а если бы пассажирка твоя, когда ты начал у всех встречных переспрашивать дорогу к госпиталю, возмутилась бы, как же, мол, так: взялся везти, а куда -- представления не имеешь?!..
Пусть бы только попробовала! Да посмей она пикнуть, я бы знаете как ее отчитал! В краску вогнал бы! Застыдил... За что? За черную неблагодарность. Ведь все остальные кэбби вообще отказались ее взять! О, я уж выдал бы!..
Но женщина ничем не возмущалась. Направляясь по шоссе имени Рузвельта на юг, крайне смутно представляя себе, в какую точку огромного Бруклина моей клиентке нужно попасть, я знал куда более важные вещи, чем место расположения какого-то дурацкого госпиталя. Я знал, что моя пассажирка -психиатр из Хьюстона. Что в Нью-Йорк она прилетела всего на один день (т.е. времени жаловаться на таксиста у нее нет) и, наконец, что ей нужна квитанция! Эта врачиха не только не знала Нью-Йорка, но еще и собиралась платить мне чужими деньгами, и яс чистой совестью несся по самому длинному маршруту -- по Кольцевой дороге! 4.
Когда я разыскал госпиталь, на счетчике уже было больше, чем я заработал бы, получив пассажира в Кеннеди... Деньги, естественно, в этот день сделались легко и быстро, и часам к восьми вечера я уже вернулся домой.
Увидев меня в дверях в такое необычное время, жена побледнела, как полотно, но тут же по выражению моего лица поняла, что ничего плохого не случилось... Я быстренько принял душ, и мы дружно, славно, всей семьей уселись за стол. Наутро я отвез жену на курсы в Манхсттсн, а часам к девяти опять-таки был уже дома. На этот раз, увидев меня в дверях, жена ничуть не испугалась и спросила:
-- Ну, ты видел своего Фрэнка!
-- Как же я мог видеть Фрэнка, -- еле сдерживаясь, ответил я, -- если сегодня в "Американе" закончился съезд виноторговцев? Фрэнк, по-твоему, стоит под "Американой"?!
Только теперь до жены дошло, насколько нелепый она задала вопрос.
-- Я не подумала, -- сказала жена.
-- Надо все же хоть иногда думать, -- пошутил я, нейтрализуя промах жены, но ни она, ни сын не оценили моего остроумия.
Они сидели, уткнувшись в свои тарелки, и без всякого энтузиазма слушали, как я очень увлекательно рассказывал им, что взял под "Американец" на протяжении дня две ".Па-Гвардии" и два "Кеннеди". Что виноторговцы платили превосходно, еще лучше, чем юристы: один оставил мне на чай четыре доллара, а другой -- 3.65!.. Но ни жена, ни сын даже ради приличия не восхитились, не сказали: "Ого!" или "Ух, ты!" -- как сказал бы на их месте любой таксист.
Обиженный безразличием своих близких, я и вовсе не стал рассказывать, как я вез сегодня компанию развеселых богачей, которых один из них по имени Чарли усадил в мой кэб -- для хохмы (вместо того, чтобы вызвать лимузин); как они гоготали по этому поводу и допытывались у остряка Чарли, какой же следующий фортель он выкинет? Если, мол, для начала они очутились в желтом кэбе, то чего же им ждать -- дальше? А, Чарли?!..
-- Папа, мне нужно купить кеды, -- прервал мои мысли сын.
-- По-моему, мы совсем недавно купили тебе кеды, -- вовсе не имея в виду попрекать сына, просто так сказал я;
однако жена сочла необходимым за него заступиться:
-- Ты же знаешь, что он играет в футбол...
Я знал. И мне нравилось, как здорово у сына получается. Но кеды, которые он повадился покупать, были эквивалентны примерно двум "Кеннеди". Заработанных в чекере денег было, слова не подберу, как жалко!..
-- Идея! -- бодро сказал я. -- Давайте попробуем починить старые, а если не выйдет...
-- В Америке не чинят кеды, -- уставясь в пол, буркнул сын.
-- Но ведь мы же не американцы, -- легко, по-спортивному, парировал я, ничуть не задевая юношеского самолюбия.-- На Брайтоне есть русская мастерская. Почему бы тебе не зайти, не спросить?..
Ради Бога, объясните мне, что я сказал обидного?А сын -- вспыхнул! Он вышел из-за стола, не сказав матери "спасибо", не придвинув за собой стул. Это было отвратительно. Я поднял палец, но жена схватила меня за руку. Я хотел сказать сыну, чтобы он вернулся и поставил стул на место, но жена прикрыла мне рот...
Хлопнула дверь. Я попытался высвободить руку:
-- Интересно, зачем вы оба, стоит мне позвонить, говорите, чтоб я поскорей возвращался домой? Жена отпустила руку:
-- Потому что мы тебя совсем не видим.
-- Ну, вот -- увиделись...
-- Я всегда гордилась тем, -- сказала жена, -- что в нашей семье не бывает ссор -- из-за денег!
Я тоже гордился этим; и, наверное, поэтому сказал:
-- Скандал произошел не из-за денег.
-- А из-за чего?
-- Из-за твоего ненужного заступничества!
Жена рассердилась: она говорила искренне, а я говорил неправду. Зеленые глаза загорелись, щеки вспыхнули, и она стала такой чужой и такой красивой, что мне немедленно захотелось покаяться и объяснить ей,почему я становлюсь таким: злым и мелочным -- и рассказать ей хотя бы о сегодняшних весельчаках... О том, как, расплачиваясь со мной, шутник Чарли дал мне пятерку (при счетчике 3.95) и сказал, чтобы сдачу я оставил себе, и как все его веселые приятели вдруг рассердились! Ничего смешного в этой выходке они не усмотрели, протянутый мною доллар брать постеснялись и еще пуще стали отчитывать Чарли, окончательно, дескать, потерявшего чувство меры... Чарли оправдывался: он оставил мне 1.05 на чай потому, что я "хороший парень". Но один из приятелей, выражая мнение остальных, отвечал так: "Верно: парень он хороший, никто не спорит. Однако зачем же хорошего парня -- портить?!". Но я не мог рассказать об этом жене. Потому, что если бы я объяснил ей, какая у меня теперь работа, ее лицо стало бы жалким и маленьким, как дулька, и она сказала бы то, что я уже не раз слышал от нее за этот таксистский год:
-- Ну, зачем, скажи мне, зачем мы сюда приехали?!.. 5.
Вестибюль уголовного суда Манхеттена -- это полумрак под высоченным сводом, каменные плиты пола, несмолкающий гул многотысячной черной толпы и безотчетное, гнетущее смятение...
"НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!" -- повторял я, как заклинание, а в душу гадкой холодной жабой закралось сомнение: а не посмеялся ли надо мной пассажир из отеля "Святой Мориц"? Почем знать, а вдруг это был розыгрыш, который сейчас вылезет мне боком? Ну, как разозлится судья за это самое "НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ" да упечет меня за решетку суток эдак на двадцать -- в одну камеру с этими черными бандюгами, наводнившими вестибюль, среди которых я и в самом-то деле выглядел "белой вороной".
Черная чиновница в справочном окошечке долго разыскивала, но разыскала-таки номер моего дела (не потеряли, собаки!) и направила меня в Шестой зал, длинный, как станция сабвея, и до отказа забитый двумя-тремя сотнями негров-уголовников, половину которых составляли подростки.
С трудом отыскав свободный стул, я пристроился в предпоследнем ряду.
Все встали: величавый еврей в черной мантии взошел на кафедру. Судейский стражник с револьвером на боку начал вызывать преступников к ее подножию. Он неразборчиво выкрикивал обвинения, и преступники -- все подряд, поголовно! -- признавали себя виновными...
По-видимому, они понимали, что их участь решает какой-то ужасный судья, сообразил я, заметив, что ни один из обвиняемых не смеет и заикнуться перед этим судьей ни о "смягчающих обстоятельствах", ни, тем паче, заявить о своей невиновности.
-- Виновен!
-- Виновен!
-- Виновен!
Однако же, прошло совсем немного времени, четверть часа, наверное, или еще меньше, и мой обострившийся слух, приспособившись к акустике гулкого зала, уловил вдруг слова приговора, который вынес судья очередному бандюге, признавшему себя виновным:
-- Штраф пять долларов!
Я содрогнулся: такого не может быть! Вероятнее всего, я просто ослышался... Но следующий диалог между судьей и преступником прозвучал, повторив предыдущий слово в слово:
-- Виновен.
-- Штраф пять долларов.
Чересчур поспешное мнение мое о жестоком судье немедленно изменилось -на противоположное! "Какая отвратительная карикатура на правосудие!" -думал я, наблюдая, как все эти убийцы! грабители! насильники! -- с наглыми усмешечками покидают зал суда, чтобы, наверняка, тут же приняться за свое... 6.
Эта картинка представляется мне весьма поучительной в том смысле, что слишком часто и слишком неосторожно принимаем мы на веру самый несуразный вздор, стоит только рассказчику начать свою побрехушку с магических слов: "Я видел своими глазами"...
Я ведь тоже был очевидцем фарса, происходившего в уголовном суде Манхеттена. Я слышал все своими ушами! И если бы стражник с револьвером выкликнул бы мою фамилию одной из первых в то утро (то есть если бы мне не довелось проторчать в зале уголовного суда несколько часов), то я несомненно рассказывал бы после -- и таксистам, и пассажирам -- о том, как в моем присутствии судья приговорил добрую сотню головорезов-рецидивистов к штрафу в пять долларов! И слушатели мои кипели бы благородным негодованием...
Но стражник, казалось, забыл обо мне, и по мере того как на скамьях, что были поближе к кафедре, освобождались места, я стал короткими перебежками пробираться вперед: там по крайней мере хоть не прирежут... Добравшись до третьего или четвертого ряда, я уже мог расслышать не только приговоры, но и обвинения, которые выкрикивал стражник, и вскоре понял, что все уголовники в моем зале четко делятся на две категории. Преступления подростков заключались в том, что они перебегали через пути сабвея или через шоссе. Этим судья присуждал по пять долларов, а преступники постарше были гарлемскими "джипси", то есть самыми несчастными кэбби, которые зарабатывают свой кусок хлеба в черных гетто. Они развозят черных пассажиров, которых обычно не берут "желтые короли", в кэбах без медальонов, без страховки, на искалеченных колымагах; а кэб одного из подсудимых, как выяснилось, не имел даже номерных знаков.
Тяжесть этих грехов судья определял -- "на вес"...
-- Незарегистрированный таксомотор!.. Без паспорта!.. Без страховки!.. Без лицензии на извоз!.. Техинспекцию не проходил!.. Водитель без водительских прав!.. -- басил стражник с револьвером, бросая один за другим на столик, стоявший между ним и преступным кэбби, -- штрафные талоны. Затем стражник собирал талоны в пачку, приподнимал ее на руке, чтоб судье было получше видно, а тот, прищурившись, оценивал: "50 долларов!"; а если пачка была потолще -- "70 долларов!".
Через час-другой я уже настолько освоился в уголовном суде, что мне стало скучно...
-- НАРОД ГОРОДА НЬЮ-ЙОРКА ПРОТИВ ВЛАДИМИРА ЛОБАСА! -- вспомнив вдруг обо мне, выкрикнул стражник, и я, с трудом передвигая непослушные ноги, поволок себя к подножию кафедры.
Черная аудитория притихла, и в этой тишине я прочел ее мысли как свои собственные, только вывернутые наизнанку, дескать, этот БЕЛЫЙ, наверное, натворил дел, если уж попал в уголовный суд вместе с нами...
-- Soliciting! -- с мрачным видом сообщил судье стражник.
-- НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ! -- выпалил я и умолк, задохнувшись от ужаса...
Стражник скептически шмыгнул носом и на всякий случай поправил на боку револьвер.
Фигура в черной мантии зашевелилась, судья перегнулся через кафедру и смотрел на меня сверху вниз, моргая округлившимися от удивления глазами.
-- ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, КЭББИ? -- сказал судья. Отступать теперь было поздно, и речь, которой научил меня пассажир из отеля "Святой Мориц" и которую я вызубрил наизусть, хлынула из меня, как шампанское из неохлажденной бутылки:
-- Ваша честь! Прошу вас: обратите внимание только на одно обстоятельство -- на место преступления, в котором меня рбвиняют. Это же проклятая Богом Сорок вторая улица. Мой кэб жружали сто проституток, пристававших к мужчинам. Сто сутенеров приставали к прохожим, зазывая их в публичные дома! Сто торговцев наркотиками предлагали публике на выбор: марихуану, таблетки, кокаин... Но из всей этой замечательной компании полицейский выбрал меня: самого опасного уголовника -- таксиста, который трудится в поте лица по 72 часа в неделю... Ваша Честь, я спрашиваю вас: где справедливость?!
Черный зал завыл от хохота. Судья махал обеими руками и кричал, обливая меня густым, как мед, еврейским акцентом:
-- Ша! Ша! Хватит! Кэбби, ты закроешь, наконец, свой рот?! Ты, может быть, дашь и мне сказать слово? Я покорно умолк. Затих в ожидании приговора зал...
-- УГОЛОВНОЕ ДЕЛО ЗА НОМЕРОМ... Судья зачитал вслух нескончаемо длинный номер, поплямкал губами и, совсем уж вогнав меня в страх, кончил так:
-- ОБЪЯВИТЬ ЗАКРЫТЫМ ЗА ОТСУТСТВИЕМ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ!..
Я бежал по Бродвею! Несказанное счастье переполняло меня и изливалось -- в беге! В эту минуту я, не задумываясь, дал бы на отсеченье руку, настолько я был уверен, что мой пассажир -- мой спаситель! -- был самым настоящим Комиссаром! Но сегодня, оглядываясь назад, я вынужден сознаться, что, к сожалению, наверняка я этого не знаю... И только сам мистер Ф.Ю.Гуинн, который возглавлял чикагскую полицию на пороге восьмидесятых годов, может теперь сказать: учил ли он когда-то попавшего в передрягу нью-йоркского кэбби, как выиграть дело в уголовном суде Манхеттена или же то был вовсе не он... Но вспомнит ли Комиссар такую чепуху?.. И еще ведь вопрос: попадет ли ему в руки моя книжка?..
Глава восемнадцатая. МОЙ САМЫЙ ИНТЕРЕСНЫЙ СОБЕСЕДНИК
1.
Всего двое суток не виделись мы с Фрэнком. Еще месяц назад мы даже не здоровались, а сейчас обрадовались встрече, как закадычнейшие, водой не разольешь, кореша! Прежде всего Фрэнк сообщил мне новость: ночью в комнате 2214 проститутка зарезала гостя.
Представитель немецкого бюро путешествий, сопровождавший группу туристов из Мюнхена, держал в бумажнике солидную пачку наличными -- на непредвиденные дорожные расходы.
Проститутка, которую он подцепил в первый же по приезде вечер, каким-то образом пронюхала о деньгах. Вероятно, увидела, когда немец платил ей. Она исхитрилась подсыпать клиенту в стакан со спиртным снотворное, а когда тот уснул, полоснула по горлу опасной бритвой...
Мы заспорили. Я был уверен, что проститутку не поймают, а Фрэнк убеждал меня в обратном. Похохатывая, похлопывая один другого то по спине, то по плечу, мы заговорили о врачихе из Хьюстона. Ловко, ловко провел мой новый друг этих двух дураков -- Акбара и Ким Ир Сена.
-- И ОБРАТНО! -- веселился я.
-- И OБPATHO,VLADIMIR! -- подмигивал Фрэнк. Я достал из кармана два заранее приготовленных доллара... Позволь, кэбби, позволь! А почему это ты приготовил для Франка всего-навсего два доллара?.. Ты же сам проболтался (за язык тебя никто не тянул), что только в один конец, до госпиталя твой счетчик выбил больше, чем если бы ты поехал в "Кеннеди". А сколько полагается швейцару за "Кеннеди", мы уже, слава Богу, знаем. Выходит, ты едва подружился с парнем, как тут же его и обжулил? Так?
-- Судья позволит тебе произнести только одну из двух стандартных формулировок: "Виновен" или "Не виновен". Можно воспользоваться третьей -"Виновен -- при смягчающих обстоятельствах", но у тебя же никаких "смягчающих обстоятельств" нету. Что ты можешь сказать? Что ты не знал? Этого судьи терпеть не могут. Разозлится и влепит тебе так, что будешь знать!.. Ты, между прочим, не вздумай разговаривать с судьей так, как ты это себе со мной позволяешь. Хуже нет, как разозлить судью; ты понял?
Мы приближались к "Ла-Гвардии", а он, как назло, замолчал... Отвернулся и смотрит в окно... Наверно, ему просто надоело ломать мозги из-за моих неприятностей... Я въезжал уже на рампу Главного вокзала, когда чекер вздрогнул от громоподобного "хха!--ха!", и какое-то сатанинское вдохновение озарило лицо пассажира.
-- НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, -- хрипловатым от волнения голосом произнес он.
"Бессмыслица какая-то", -- с тоской подумал я. Но мой клиент еще раз повторил эту бессмыслицу, смакуя каждое слово: "НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!" -- Он прямо-таки корчился, восторгаясь своей уловкой, сути которой я никак не мог раскумекать.
-- Допустим, я так скажу...
-- Да ты понимаешь, что ни один судья такого никогда в жизни не слышал?!
-- Ну и что?
-- Судья удивится!
-- Чем же это мне поможет?
Мы стояли лицом к лицу под вывеской "American Airlines".
-- Ну, ты даешь! -- с обидой сказал пассажир. Он вложил в мое дело столько изобретательности, столько души, что готов был полюбить меня, но я отталкивал его своей тупостью:
-- Если судья удивится, он скажет: "ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?" и, стало быть, позволит тебе говорить... Желаю удачи, Lobas! Пассажир подхватил разделявший нас чемоданчик.
-- Сэр, куда же вы?! -- воскликнул я в отчаянии. -- Как же вы после всего бросаете меня на произвол судьбы?!..
-- Что еще такое?
-- Как "что"? Судья-то, наверное, скажет: "Что случилось?", а вот что я ему скажу?
Мой добрый гений взглянул на часы, он опаздывал к самолету.
-- Слушай меня внимательно! Когда судья произнесет: "Что случилось?", ты скажешь ему так: "Ваша честь: обратите внимание только на одно обстоятельство..."
Но я -- не слушал! С криком: "Стойте! Погодите!" я метнулся к чекеру, схватил авторучку и путевой лист и на нем, на своей сегодняшней путевке, вкривь и вкось понесся строчить обрывки слов той потрясающей речи, которую научил меня произнести в уголовном суде незнакомец, выдававший себя за комиссара полиции Чикаго.
Ты еще услышишь эту речь, читатель; но всему свое время...
Глава семнадцатая. СУД
1.
Подъезжая к "Мэдисону", я вспомнил, что с утра ничего не ел. Повернул за угол, к боковому входу, отдал ключи аргентинцу Альберто: подвинешь, мол, мой чекер, если очередь тронется, и -- бегом за два квартала, к тележке под полосатым зонтом. Пожадничал: купил не тоненькую сосиску, а толстенную сардельку. С луком, с горчицей! И -- назад. Уселся на капоте и, попеременно дуя на сардельку и пробуя ее губами: остывает ли? можно ли уже куснуть? -стал наблюдать за "чокнувшимся" швейцаром.
Фрэнк то ли снова собрал таксистов, то ли вообще не отпускал их от себя. Он расхаживал перед шеренгой, приговаривая в такт шагам:
-- ОТЕЦ И СЫН ЕХАЛИ В АВТОМОБИЛЕ. Ать-два!
-- ПОПАЛИ В АВАРИЮ, И ОТЕЦ ПОГИБ...
-- Бедняга! -- фальшиво посочувствовал Ким Ир Сен чужому несчастью; Фрэнк поморщился и продолжал:
-- КОГДА ПОСТРАДАВШИХ ДОСТАВЛЯЮТ В ГОСПИТАЛЬ, ДОКТОР ЗАЯВЛЯЕТ...
-- Я НЕ МОГУ ОПЕРИРОВАТЬ ЭТОГО МАЛЬЧИКА, ОН -- МОЙ СЫН...
-- У меня никогда не было аварии, -- хвастливо заявил Акбар, выуживая из термоса кусок мяса. -- Я хороший водитель!
Властным жестом приказав болтуну заткнуться, Фрэнк замер на месте и вдруг озадачил таксистов довольно-таки неожиданным вопросом:
-- КТО ЭТОТ ДОКТОР?
Ким Ир Сен, Акбар и Альберто угрюмо молчали.
-- КТО ЭТОТ ДОКТОР? -- повторил швейцар, но несчастные, съежившиеся под его гневливым взглядом кэбби безмолвствовали.
Из вращающейся двери показался гость, и Фрэнк издевательски хмыкнул:
-- Такси, сэр?
-- Пожалуйста! -- откликнулся гость, не догадываясь, что симпатичный, открывающий перед ним дверцу кэба швейцар действует как настоящий садист.
-- Мистер Фрэнк! -- взмолился Альберто: -- Лучше я заплачу вам доллар...
-- Два -- если вынесут "Кеннеди", -- лебезил кореец. Но -- напрасно. Фрэнк усадил клиента в первый кэб и отправил Альберто на площадь Колумба. Ким и Акбар переглянулись, как приговоренные...
-- КТО ЭТОТ ДОКТОР? -- терзал таксистов неумолимый Фрэнк.
Я проглотил остаток сардельки, и в этот момент откуда-то с неба ко мне слетел невидимый ангел, сел рядышком на капот чекера и шепнул мне: "МАТЬ"...
-- МАТЬ! -- сказал я вслух.
Ложка с горкой риса застыла у рта сирийца. Фрэнк скосил глаза в мою сторону... Я почувствовал, что в моей жизни опять настала минута исключительной важности.
Тишину нарушил писклявый голос корейца:
-- Конечно, доктор -- это мать мальчика, -- произнес он безразличным тоном. -- Потому-то она и не решилась его оперировать...
Видали прохвоста! Никогда бы не подумал я, что мой друг Ким способен на такую подлость. Но справедливый Фрэнк не обратил внимания на болтовню корейца и шагнул ко мне:
-- Как ты догадался? Я скромно потупился.
-- Здорово! -- сказал Фрэнк. -- В нашем кубрике только я один сумел разгадать эту загадку.
Швейцар последовательно осмотрел мою лысину, чахлую, с седыми волосками грудь, плохо заправленную в джинсы рубаху, давненько не чищенную обувь. Наверное, на всем крейсере, где он служил, не было такого неопрятного матроса...
-- А ну-ка, послушай! -- испытующе произнес Фрэнк. -- ПОЕЗД ДЛИНОЙ В ОДНУ МИЛЮ ПРОХОДИТ ЧЕРЕЗ ТУННЕЛЬ, ПРОТЯЖЕННОСТЬ КОТОРОГО ТАКЖЕ СОСТАВЛЯЕТ ОДНУ МИЛЮ.
Навострил уши интриган Ким Ир Сен; словно саблю в ножны, сунул ложку в термос обжора-Акбар.
-- ПРИ СКОРОСТИ 60 МИЛЬ В ЧАС -- СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ ПОНАДОБИТСЯ ПОЕЗДУ, ЧТОБЫ ПРОЙТИ СКВОЗЬ ТУННЕЛЬ?
-- Одна минута! -- выпалил кореец. Фрэнк даже не посмотрел в его сторону, а я тем временем мучительно напрягал свой мозг:
не завалялись ли случайно в складках моего серого вещества остатки премудростей, которые в незапамятные времена вдалбливал в мою вихрастую тогда голову наш вернувшийся с фронта учитель физики в старой шинели, с деревянной колодкой вместо правой ноги?.. Нет, не даром, видать, он ругал меня: "Лобас, у тебя в голове ветер! Не будет из тебя толку, пойдешь в дворники!". Он оказался пророком: ибо даже здесь, на другом конце света, в Америке, я стал если не дворником, так шоферюгой-таксистом, которого, к тому же, на днях будут судить, как проститутку, поскольку закон не учитывает рода занятий преступника...
-- Так сколько времени понадобиться поезду? -- уже нетерпеливо переспросил Фрэнк, но тут мое ухо опять ощутило чье-то нежное дыхание:"ТWО". На этот раз я смекнул, что мне помогает местный, американский ангел, поскольку подсказки свои нашептывает он -- на английском языке...
-- Две минуты! -- сказал я, и Фрэнк хлопнул меня по спине:
-- Молодец!
-- Одна минута! -- заспорил кореец.
-- Одна! -- ерепенился Акбар.
-- Стойте возле своих машин! -- приструнил их Фрэнк, обнимая меня за талию. Он смотрел на мою физиономию с такой радостью, словно это было личико испаночки.
-- Ты русский? -- спросил Фрэнк.
-- Русский, -- ответил я. Однако на том наш разговор -- иссяк.
Фрэнк искренне хотел подружиться с близким ему по уровню интеллекта человеком, но он не знал, о чем со мной говорить... Мне же еще сильней, чем Фрэнку, хотелось закрепить нашу только что родившуюся дружбу; однако как это сделать, я тоже не знал... О чем я мог беседовать с молодым швейцаром? О девушках?.. О бейсболе?..
Отлично понимая, что если я когда-нибудь расскажу эту историю, то мне никто не поверит: ну, скажут, это ты уж точно выдумал! -- я попросил Фрэнка переписать для меня загадки про Доктора и про Поезд -- своей рукой. Просьбу мою Фрэнк охотно согласился исполнить, тут же примостился переписывать и даже добавил еще одну загадку, очень сложную, про десять яблок, которую потом ни я и никто из моих знакомых, включая профессора Стенли, не смог разгадать. Зато Стенли сказал, что, переписывая загадки, Фрэнк не сделал ни единой грамматической ошибки и что все запятые в его автографе, который я бережно храню и по сей день, стоят на местах... 2.
Пока Фрэнк писал, Ким с Акбаром прогоняли клиентов от входа в отель, но вот швейцар вернулся на свой пост, и "аэро-портщики" приуныли. Из вращающейся двери показалась грузная женщина с модным портфелем.
-- Такси? -- спросил Фрэнк.
-- Да, пожалуйста...
-- Куда едете? -- поинтересовался Фрэнк, и мы, все трое, насторожились. Это было что-то новенькое. До сих пор честный швейцар никому такого вопроса не задавал...
Женщина ответила, что едет в "Кингс-госпиталь", в Бруклин и добавила еще какое-то слово, которого ни один из нас не расслышал. Но даже не расслышав, мы, таксисты, догадались, что слово это чрезвычайно важное...
-- Ты хочешь, -- спросил Фрэнк корейца, -- поехать в "Кингс-госпиталь"?
-- Всю жизнь мечтал! -- отрезал Ким, подчеркивал, что он замечает перемену в поведении швейцара.
-- А ты, -- спросил Фрэнк Акбара, -- этот госпиталь знаешь?
-- Я в Бруклин не поеду! -- с вызовом отвечал сириец.
Швейцар, однако, не стал ругаться с обнаглевшими таксистами, а просто открыл дверцу моего чекера и пригласил женщину садиться...
Теперь, убежденные, что швейцар схитрил и обвел их вокруг пальца, оба кэбби ощерились:
-- Первый кэб получает первую работу!
-- Здесь очередь!
-- Ты и ты! -- гаркнул на них Фрэнк. -- Чтоб вашего духу тут больше не было! Ясно? Вот первый кэб! -- и швейцар указал на "додж" стоявшего позади меня черного таксиста... 3.
Выезжая через несколько минут на шоссе, я уже знал, какое мы не дослышали слово: "И ОБРАТНО..."
"В "Кингс-госпиталь" и ОБРАТНО!" -- вот что сказала Фрэнку женщина с модным портфелем. Улавливаете нюанс? Разве Ким и Акбар отказались бы отвезти эту пассажирку в Бруклин, если бы знали, что счетчик будет превссело стрекотать и всю обратную дорогу -- в Манхеттен?! Кому охота возвращаться из Бруклина пустым? Но чем, скажите на милость, дальний рейс в Бруклин и н а. з а д -- хуже аэропорта?..
"Позволь, позволь, -- слышится мне вопрос, -- а как же ты повез эту женщину? Нсужто ты знал, где, находится "Кингс-госпиталь"?
Господи, да конечно же, не знал! Но ведь я понимал, что Фрэнк подсовывает мне эту работу! Как же я мог ляпнуть, что не знаю дороги?.. Таксист не знает дороги только в том случае, если ехать невыгодно. Спросите любого кэбби, где находится город Брсхунец и он, не задумываясь, ответит, что не раз там бывал!.. Если только нужный вам адрес находится за городской чертой и, стало быть, оплата двойная, мы все знаем!.. Чем трудней будет найти адрес, чем больше я наделаю ошибок, тем больше -- заплатит клиент!
Ну, а если бы пассажирка твоя, когда ты начал у всех встречных переспрашивать дорогу к госпиталю, возмутилась бы, как же, мол, так: взялся везти, а куда -- представления не имеешь?!..
Пусть бы только попробовала! Да посмей она пикнуть, я бы знаете как ее отчитал! В краску вогнал бы! Застыдил... За что? За черную неблагодарность. Ведь все остальные кэбби вообще отказались ее взять! О, я уж выдал бы!..
Но женщина ничем не возмущалась. Направляясь по шоссе имени Рузвельта на юг, крайне смутно представляя себе, в какую точку огромного Бруклина моей клиентке нужно попасть, я знал куда более важные вещи, чем место расположения какого-то дурацкого госпиталя. Я знал, что моя пассажирка -психиатр из Хьюстона. Что в Нью-Йорк она прилетела всего на один день (т.е. времени жаловаться на таксиста у нее нет) и, наконец, что ей нужна квитанция! Эта врачиха не только не знала Нью-Йорка, но еще и собиралась платить мне чужими деньгами, и яс чистой совестью несся по самому длинному маршруту -- по Кольцевой дороге! 4.
Когда я разыскал госпиталь, на счетчике уже было больше, чем я заработал бы, получив пассажира в Кеннеди... Деньги, естественно, в этот день сделались легко и быстро, и часам к восьми вечера я уже вернулся домой.
Увидев меня в дверях в такое необычное время, жена побледнела, как полотно, но тут же по выражению моего лица поняла, что ничего плохого не случилось... Я быстренько принял душ, и мы дружно, славно, всей семьей уселись за стол. Наутро я отвез жену на курсы в Манхсттсн, а часам к девяти опять-таки был уже дома. На этот раз, увидев меня в дверях, жена ничуть не испугалась и спросила:
-- Ну, ты видел своего Фрэнка!
-- Как же я мог видеть Фрэнка, -- еле сдерживаясь, ответил я, -- если сегодня в "Американе" закончился съезд виноторговцев? Фрэнк, по-твоему, стоит под "Американой"?!
Только теперь до жены дошло, насколько нелепый она задала вопрос.
-- Я не подумала, -- сказала жена.
-- Надо все же хоть иногда думать, -- пошутил я, нейтрализуя промах жены, но ни она, ни сын не оценили моего остроумия.
Они сидели, уткнувшись в свои тарелки, и без всякого энтузиазма слушали, как я очень увлекательно рассказывал им, что взял под "Американец" на протяжении дня две ".Па-Гвардии" и два "Кеннеди". Что виноторговцы платили превосходно, еще лучше, чем юристы: один оставил мне на чай четыре доллара, а другой -- 3.65!.. Но ни жена, ни сын даже ради приличия не восхитились, не сказали: "Ого!" или "Ух, ты!" -- как сказал бы на их месте любой таксист.
Обиженный безразличием своих близких, я и вовсе не стал рассказывать, как я вез сегодня компанию развеселых богачей, которых один из них по имени Чарли усадил в мой кэб -- для хохмы (вместо того, чтобы вызвать лимузин); как они гоготали по этому поводу и допытывались у остряка Чарли, какой же следующий фортель он выкинет? Если, мол, для начала они очутились в желтом кэбе, то чего же им ждать -- дальше? А, Чарли?!..
-- Папа, мне нужно купить кеды, -- прервал мои мысли сын.
-- По-моему, мы совсем недавно купили тебе кеды, -- вовсе не имея в виду попрекать сына, просто так сказал я;
однако жена сочла необходимым за него заступиться:
-- Ты же знаешь, что он играет в футбол...
Я знал. И мне нравилось, как здорово у сына получается. Но кеды, которые он повадился покупать, были эквивалентны примерно двум "Кеннеди". Заработанных в чекере денег было, слова не подберу, как жалко!..
-- Идея! -- бодро сказал я. -- Давайте попробуем починить старые, а если не выйдет...
-- В Америке не чинят кеды, -- уставясь в пол, буркнул сын.
-- Но ведь мы же не американцы, -- легко, по-спортивному, парировал я, ничуть не задевая юношеского самолюбия.-- На Брайтоне есть русская мастерская. Почему бы тебе не зайти, не спросить?..
Ради Бога, объясните мне, что я сказал обидного?А сын -- вспыхнул! Он вышел из-за стола, не сказав матери "спасибо", не придвинув за собой стул. Это было отвратительно. Я поднял палец, но жена схватила меня за руку. Я хотел сказать сыну, чтобы он вернулся и поставил стул на место, но жена прикрыла мне рот...
Хлопнула дверь. Я попытался высвободить руку:
-- Интересно, зачем вы оба, стоит мне позвонить, говорите, чтоб я поскорей возвращался домой? Жена отпустила руку:
-- Потому что мы тебя совсем не видим.
-- Ну, вот -- увиделись...
-- Я всегда гордилась тем, -- сказала жена, -- что в нашей семье не бывает ссор -- из-за денег!
Я тоже гордился этим; и, наверное, поэтому сказал:
-- Скандал произошел не из-за денег.
-- А из-за чего?
-- Из-за твоего ненужного заступничества!
Жена рассердилась: она говорила искренне, а я говорил неправду. Зеленые глаза загорелись, щеки вспыхнули, и она стала такой чужой и такой красивой, что мне немедленно захотелось покаяться и объяснить ей,почему я становлюсь таким: злым и мелочным -- и рассказать ей хотя бы о сегодняшних весельчаках... О том, как, расплачиваясь со мной, шутник Чарли дал мне пятерку (при счетчике 3.95) и сказал, чтобы сдачу я оставил себе, и как все его веселые приятели вдруг рассердились! Ничего смешного в этой выходке они не усмотрели, протянутый мною доллар брать постеснялись и еще пуще стали отчитывать Чарли, окончательно, дескать, потерявшего чувство меры... Чарли оправдывался: он оставил мне 1.05 на чай потому, что я "хороший парень". Но один из приятелей, выражая мнение остальных, отвечал так: "Верно: парень он хороший, никто не спорит. Однако зачем же хорошего парня -- портить?!". Но я не мог рассказать об этом жене. Потому, что если бы я объяснил ей, какая у меня теперь работа, ее лицо стало бы жалким и маленьким, как дулька, и она сказала бы то, что я уже не раз слышал от нее за этот таксистский год:
-- Ну, зачем, скажи мне, зачем мы сюда приехали?!.. 5.
Вестибюль уголовного суда Манхеттена -- это полумрак под высоченным сводом, каменные плиты пола, несмолкающий гул многотысячной черной толпы и безотчетное, гнетущее смятение...
"НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!" -- повторял я, как заклинание, а в душу гадкой холодной жабой закралось сомнение: а не посмеялся ли надо мной пассажир из отеля "Святой Мориц"? Почем знать, а вдруг это был розыгрыш, который сейчас вылезет мне боком? Ну, как разозлится судья за это самое "НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ" да упечет меня за решетку суток эдак на двадцать -- в одну камеру с этими черными бандюгами, наводнившими вестибюль, среди которых я и в самом-то деле выглядел "белой вороной".
Черная чиновница в справочном окошечке долго разыскивала, но разыскала-таки номер моего дела (не потеряли, собаки!) и направила меня в Шестой зал, длинный, как станция сабвея, и до отказа забитый двумя-тремя сотнями негров-уголовников, половину которых составляли подростки.
С трудом отыскав свободный стул, я пристроился в предпоследнем ряду.
Все встали: величавый еврей в черной мантии взошел на кафедру. Судейский стражник с револьвером на боку начал вызывать преступников к ее подножию. Он неразборчиво выкрикивал обвинения, и преступники -- все подряд, поголовно! -- признавали себя виновными...
По-видимому, они понимали, что их участь решает какой-то ужасный судья, сообразил я, заметив, что ни один из обвиняемых не смеет и заикнуться перед этим судьей ни о "смягчающих обстоятельствах", ни, тем паче, заявить о своей невиновности.
-- Виновен!
-- Виновен!
-- Виновен!
Однако же, прошло совсем немного времени, четверть часа, наверное, или еще меньше, и мой обострившийся слух, приспособившись к акустике гулкого зала, уловил вдруг слова приговора, который вынес судья очередному бандюге, признавшему себя виновным:
-- Штраф пять долларов!
Я содрогнулся: такого не может быть! Вероятнее всего, я просто ослышался... Но следующий диалог между судьей и преступником прозвучал, повторив предыдущий слово в слово:
-- Виновен.
-- Штраф пять долларов.
Чересчур поспешное мнение мое о жестоком судье немедленно изменилось -на противоположное! "Какая отвратительная карикатура на правосудие!" -думал я, наблюдая, как все эти убийцы! грабители! насильники! -- с наглыми усмешечками покидают зал суда, чтобы, наверняка, тут же приняться за свое... 6.
Эта картинка представляется мне весьма поучительной в том смысле, что слишком часто и слишком неосторожно принимаем мы на веру самый несуразный вздор, стоит только рассказчику начать свою побрехушку с магических слов: "Я видел своими глазами"...
Я ведь тоже был очевидцем фарса, происходившего в уголовном суде Манхеттена. Я слышал все своими ушами! И если бы стражник с револьвером выкликнул бы мою фамилию одной из первых в то утро (то есть если бы мне не довелось проторчать в зале уголовного суда несколько часов), то я несомненно рассказывал бы после -- и таксистам, и пассажирам -- о том, как в моем присутствии судья приговорил добрую сотню головорезов-рецидивистов к штрафу в пять долларов! И слушатели мои кипели бы благородным негодованием...
Но стражник, казалось, забыл обо мне, и по мере того как на скамьях, что были поближе к кафедре, освобождались места, я стал короткими перебежками пробираться вперед: там по крайней мере хоть не прирежут... Добравшись до третьего или четвертого ряда, я уже мог расслышать не только приговоры, но и обвинения, которые выкрикивал стражник, и вскоре понял, что все уголовники в моем зале четко делятся на две категории. Преступления подростков заключались в том, что они перебегали через пути сабвея или через шоссе. Этим судья присуждал по пять долларов, а преступники постарше были гарлемскими "джипси", то есть самыми несчастными кэбби, которые зарабатывают свой кусок хлеба в черных гетто. Они развозят черных пассажиров, которых обычно не берут "желтые короли", в кэбах без медальонов, без страховки, на искалеченных колымагах; а кэб одного из подсудимых, как выяснилось, не имел даже номерных знаков.
Тяжесть этих грехов судья определял -- "на вес"...
-- Незарегистрированный таксомотор!.. Без паспорта!.. Без страховки!.. Без лицензии на извоз!.. Техинспекцию не проходил!.. Водитель без водительских прав!.. -- басил стражник с револьвером, бросая один за другим на столик, стоявший между ним и преступным кэбби, -- штрафные талоны. Затем стражник собирал талоны в пачку, приподнимал ее на руке, чтоб судье было получше видно, а тот, прищурившись, оценивал: "50 долларов!"; а если пачка была потолще -- "70 долларов!".
Через час-другой я уже настолько освоился в уголовном суде, что мне стало скучно...
-- НАРОД ГОРОДА НЬЮ-ЙОРКА ПРОТИВ ВЛАДИМИРА ЛОБАСА! -- вспомнив вдруг обо мне, выкрикнул стражник, и я, с трудом передвигая непослушные ноги, поволок себя к подножию кафедры.
Черная аудитория притихла, и в этой тишине я прочел ее мысли как свои собственные, только вывернутые наизнанку, дескать, этот БЕЛЫЙ, наверное, натворил дел, если уж попал в уголовный суд вместе с нами...
-- Soliciting! -- с мрачным видом сообщил судье стражник.
-- НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ! -- выпалил я и умолк, задохнувшись от ужаса...
Стражник скептически шмыгнул носом и на всякий случай поправил на боку револьвер.
Фигура в черной мантии зашевелилась, судья перегнулся через кафедру и смотрел на меня сверху вниз, моргая округлившимися от удивления глазами.
-- ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, КЭББИ? -- сказал судья. Отступать теперь было поздно, и речь, которой научил меня пассажир из отеля "Святой Мориц" и которую я вызубрил наизусть, хлынула из меня, как шампанское из неохлажденной бутылки:
-- Ваша честь! Прошу вас: обратите внимание только на одно обстоятельство -- на место преступления, в котором меня рбвиняют. Это же проклятая Богом Сорок вторая улица. Мой кэб жружали сто проституток, пристававших к мужчинам. Сто сутенеров приставали к прохожим, зазывая их в публичные дома! Сто торговцев наркотиками предлагали публике на выбор: марихуану, таблетки, кокаин... Но из всей этой замечательной компании полицейский выбрал меня: самого опасного уголовника -- таксиста, который трудится в поте лица по 72 часа в неделю... Ваша Честь, я спрашиваю вас: где справедливость?!
Черный зал завыл от хохота. Судья махал обеими руками и кричал, обливая меня густым, как мед, еврейским акцентом:
-- Ша! Ша! Хватит! Кэбби, ты закроешь, наконец, свой рот?! Ты, может быть, дашь и мне сказать слово? Я покорно умолк. Затих в ожидании приговора зал...
-- УГОЛОВНОЕ ДЕЛО ЗА НОМЕРОМ... Судья зачитал вслух нескончаемо длинный номер, поплямкал губами и, совсем уж вогнав меня в страх, кончил так:
-- ОБЪЯВИТЬ ЗАКРЫТЫМ ЗА ОТСУТСТВИЕМ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ!..
Я бежал по Бродвею! Несказанное счастье переполняло меня и изливалось -- в беге! В эту минуту я, не задумываясь, дал бы на отсеченье руку, настолько я был уверен, что мой пассажир -- мой спаситель! -- был самым настоящим Комиссаром! Но сегодня, оглядываясь назад, я вынужден сознаться, что, к сожалению, наверняка я этого не знаю... И только сам мистер Ф.Ю.Гуинн, который возглавлял чикагскую полицию на пороге восьмидесятых годов, может теперь сказать: учил ли он когда-то попавшего в передрягу нью-йоркского кэбби, как выиграть дело в уголовном суде Манхеттена или же то был вовсе не он... Но вспомнит ли Комиссар такую чепуху?.. И еще ведь вопрос: попадет ли ему в руки моя книжка?..
Глава восемнадцатая. МОЙ САМЫЙ ИНТЕРЕСНЫЙ СОБЕСЕДНИК
1.
Всего двое суток не виделись мы с Фрэнком. Еще месяц назад мы даже не здоровались, а сейчас обрадовались встрече, как закадычнейшие, водой не разольешь, кореша! Прежде всего Фрэнк сообщил мне новость: ночью в комнате 2214 проститутка зарезала гостя.
Представитель немецкого бюро путешествий, сопровождавший группу туристов из Мюнхена, держал в бумажнике солидную пачку наличными -- на непредвиденные дорожные расходы.
Проститутка, которую он подцепил в первый же по приезде вечер, каким-то образом пронюхала о деньгах. Вероятно, увидела, когда немец платил ей. Она исхитрилась подсыпать клиенту в стакан со спиртным снотворное, а когда тот уснул, полоснула по горлу опасной бритвой...
Мы заспорили. Я был уверен, что проститутку не поймают, а Фрэнк убеждал меня в обратном. Похохатывая, похлопывая один другого то по спине, то по плечу, мы заговорили о врачихе из Хьюстона. Ловко, ловко провел мой новый друг этих двух дураков -- Акбара и Ким Ир Сена.
-- И ОБРАТНО! -- веселился я.
-- И OБPATHO,VLADIMIR! -- подмигивал Фрэнк. Я достал из кармана два заранее приготовленных доллара... Позволь, кэбби, позволь! А почему это ты приготовил для Франка всего-навсего два доллара?.. Ты же сам проболтался (за язык тебя никто не тянул), что только в один конец, до госпиталя твой счетчик выбил больше, чем если бы ты поехал в "Кеннеди". А сколько полагается швейцару за "Кеннеди", мы уже, слава Богу, знаем. Выходит, ты едва подружился с парнем, как тут же его и обжулил? Так?