Страница:
Последний вариант сценария еще не был закончен, а в операционной, где наш документальный герой удалял аневризмы и опухоли, и в морге -- "Здесь мертвые учат живых!" -- где он анализировал свои ошибки -- на вскрытиях, стояли наши "юпитера", суетились осветители, оператор делал пробы; и постепенно врачи настолько привыкли к присутствию кинематографистов, что перестали нас замечать...
В виварии снимались эпизоды о том, как добывают исследователи-врачи "квант нового знания": о том, как в черепную коробку животного вживляется модель опухоли, сдавливающая мозг... Лишь в один из институтских корпусов, где оперировал профессор Михайловский, -- "экспериментальный", в котором ни до, ни после операции не навещали больных ни жены, ни матери, ни мужья -дорога членам съемочной группы была заказана. Но разве мы стремились туда проникнуть? Нам было сказано: "Там -- особая стерильность", и наше любопытство было удовлетворено.
И только теперь, много лет спустя, привели меня в "экспериментальный" корпус те последние пять страниц рукописи Гелия Снегирева, которые были дописаны уже после его смерти...
Правительственный документ о помиловании Гелия был подписан в последний день марта, а 12 апреля в Украинском Институте нейрохирургии, в его закрытом, засекреченном корпусе профессор Михайловский прооперировал диссидента и удалил из области второго позвонка какую-то охватывающую, обжимающую -- опухоль...
"Доброкачественная!" -- объявил профессор Михайловский жене Снегирева, проделав все биопсии, все исследования. Но после успешной операции больного не отпустили домой.
Заключенному, который официально был освобожден из-под стражи, оставалось еще прожить 272 дня; но ни одного из них Гелий Снегирев так и не провел на свободе...
"Нам, друзьям Гелия Снегирева, удалось получить разрешение на посещения, когда позади остался и внезапный перевод больного в сверхзасекреченное отделение Института нейрохирургии, и операция (на позвонке? у шеи ?), и внезапное появление его в "Октябрьской" больнице.
Когда нас начали пропускать к Гелию, его истощенные, высохшие руки были еще способны держать карандаш. Так -- парализованный, двигая лишь одной кистью, царапая каракули. рвя бумагу -- он писал нам все то, что хотел бы сказать, но не мог: эта, больничная камера отличалась от тюремной лишь большим количеством микрофонов... Так и общались с ним те, кто хотел передать или услышать что-то важное -- разбирая его зигзаги, выписывая крупными буквами свои слова... И именно так в конце лета, когда пальцы уже сжимали карандаш из последних усилий, передал он нам свою последнюю просьбу: составить хронику этого его последнего -- больничного -- ада, и подсоединить ко всему предыдущему в качестве эпилога. Волю эту его мы здесь и выполняем..."
Из записки Снегирева другу: "Поговаривают о повторной операции -полагаю, что спрятали еще не все концы".
"В разговоре с близкими врач Гелия часто повторяет: "Положение не улучшается только из-за того, что после удаления опухоли на месте операции остались рубцы, сжимающие спинной мозг. Отсюда -- паралич". В ответ на предложение использовать иностранные противораковые препараты: "Что вы, совершенно не нужно, так как опухоль доброкачественная".
Из записи беседы Гелия с другом: "Думаю, будут меня скоро кончать..."
Снегирев сообщает друзьям о последнем своем решении: вызвать представителя КГБ и потребовать разрешения уехать за рубеж для лечения.
"Я иду на этот шаг, понимая, что это конец -- ведь раскрыться они никак не могут. Но больше я так не могу".
В течение следующих дней Гелий отдает последние распоряжение -- все устно, писать он уже не может. Среди них: после смерти пригласить на вскрытие одного из друзей, врача-патологоанатома.
28 декабря 1978 года Гелий Снегирев скончался. Работники КГБ сообщили жене Гелия о его смерти после того, как вскрытие было закончено.
Официальный диагноз: рак предстательной железы с метастазами во всех частях тела.
По требованию КГБ похороны состоялись на следующий же день. В обход всех правил, принятых в киевской погребальной службе, тело было в тот же день кремировано и захоронено. Во время процедуры похорон крематорий охранялся работниками КГБ.
"Фактов, которыми мы располагаем, безусловно, недостаточно... Но теплится в нас все же надежда, что рано или поздно и эта тайна станет известна миру, извлекутся из сейфов КГБ доказательства, свидетельствующие о еще одном подлом преступлении зловещей державы, а имя Гелия Снегирева займет свое место в нескончаемом ряду других мучеников правды, раздавленных тоталитарной машиной.
Друзья Гелия. "
Перечитывая предсмертную рукопись Г. И. Снегирева направленно -- как историю его болезни, я неотвратимо пришел к подозрению: врачи специальной медицинской бригады, приданной группе офицеров госбезопасности, умных, инициативных контрразведчиков, которым было поручено сломать диссидента -впрыснули "кубик" суспензии, добытой из раковой опухоли -- в межпозвонковый зазор ("Шприц!.. Январь... Японский укол!") и потом, в процессе застопорившегося следствия, наблюдали, как проявит себя их "союзник", прораставший в соединительные ткани позвоночника и одновременно -- активно метестазировавший...
Но после долгих раздумий над рукописью, главный ее смысл (по крайней мере -- для меня) открылся не в уликах и не в доказательствах "медицинских методов" работы ГБ, а в том, что даже страшная судьба Гелия Снегирева не остановила людей, которые решились выполнить последнюю его просьбу: дописать эпилог к оборвавшейся исповеди... Ведь эти, не известные нам люди, как никто другой, понимали, что совершают шаг в пропасть, что их будут искать и найдут... 14.
Однажды, когда я начитывал в студии записи очередной выпуск своей -списанной из советских журналов -- программы, за стеклянной перегородкой возник "один влиятельный американец". Дождавшись паузы, он сказал в микрофон:
-- Когда закончите, зайдите, пожалуйста, ко мне. "Интересно, как у них обставляются подобные сцены? -- подумал я. --'По-американски: лимиты, дескать, исчерпаны, денег на вашу программу больше нет, или по-русски: "Как вы могли дойти до того, чтоб списывать из московских изданий, сукин вы сын?!.."
В просторном кабинете, в котором до сих пор мне ни разу не довелось побывать, находились "профессор новостей" Кукин и мой редактор. Когда я вошел, разговор оборвался...
-- Вашу передачу прослушивали и обсуждали мюнхенские рецензенты, -сказал американский босс.
-- Это наша высшая, так сказать, инстанция, -- поспешил пояснить Кукин.
-- Вот, почитайте сами, -- сказал редактор, протягивая мне полосу телетайпной, с перфорацией по краю, бумаги. Буквы прыгали перед глазами, я с трудом разобрал:
"Глубокое понимание темы... Лояльный по отношению к советскому слушателю тон. Рекомендуется к повторной трансляции. Рассмотрите возможность удлинения программы до 18,5 минут..."
Трое добропорядочных господ в ладно сшитых пиджаках благосклонно кивали головами, как бы приглашая меня в свое приятное общество, а я чувствовал, что мое лицо идет пятнами, будто они отхлестали меня по щекам... Противным, срывающимся голосом я сказал:
-- Я на Западе сравнительно недавно и не знаю, как у вас принято... Посоветуйте мне: если я не согласен с тем, что вы принуждаете меня делать, куда мне на вас жаловаться?..
Я не видел реакции на их лицах, потому что глядел в пол...
-- Если сотрудник не согласен с политикой учреждения, в котором служит, -- натужно, с фальшивинкой! -- произнес невозмутимый джентльмен-редактор, -то он подает в отставку...
Выражение это "подать в отставку" как-то не вязалось ни с потрепанной моей фигурой, ни с мизерным моим заработком, ни с моим социальным статусом. Ведь я и сам уже не мог разобраться, кем же я, в конце концов, стал: комментатором "Свободы", автором еженедельного радиообозрения, который вынужден подрабатывать в желтом кэбе, -- или же я таксист, который подрабатывает на эмигрантском радио?
-- Спасибо! -- сказал я своим старшим коллегам: -- Мне надо подумать над тем, что вы мне сейчас объяснили.
Я совсем не представлял себе, как жить дальше; но твердо знал, что теперь, на исходе пятого года пребывания в Америке, -- мне придется еще раз сломать свою жизнь и еще раз начать ее заново...
Глава двадцатая. БИЗНЕС ДЛЯ ДУРАКОВ
1.
-- Поднимите правую руку! -- сказал судья Ванг. Сакраментальная торжественность наполнила паузу.
-- Поклянитесь, что будете говорить правду. Только правду. Ничего, кроме правды...
Но об этом: как мы получали американское гражданство, я расскажу позднее, а сейчас -- пора выполнять обещание. Книжка начинающего автора -не предвыборная речь; в том-то и особенность первой книжки, что на каждой ее странице, буквально на каждой, ты, читатель, выбираешь меня в писатели: обману, и -- захлопнешь...
Обещал же я, помнится, еще в самом начале, что каждый, кто ни возьмет в руки этот томик в желтой обложке, тому и откроется, как в паутине жизненных путей-перекрестков отыскать ту заветную стежку, что ведет к кисельным берегам при молочных реках: к беспечному достатку для любого и каждого и даже для тех, кому осточертело ходить на службу, но тем не менее хочется -вкусно пожить!..
Что ж, слово -- не воробей, придется рассказать про стежку...
Но ведь это не все! Сгоряча сболтнул я, кажется, что маршрут мой каким-то образом может обминуть годы бессонных трудов и годы иссушающего душу скопидомства: подвижнические хлеб и воду, пятый, без лифта, этаж...
Ну, раз уж сболтнул, ничего теперь не поделаешь. Значит, именно так и придется аккуратненьким пунктиром и вычертить; в конце концов не Бог весть, какой секрет. А поскольку кое-кто из читающей публики, вероятно, поинтересуется, могут ли вступить на этот путь, ведущий к сказочной жизни те, у кого с изначальным капиталом туговато, ну, совсем ничего нету, отвечаю сразу же: могут -- все!..
Эй, кэбби, ты вообще-то как: хорошо себя чувствуешь? Голова не болит? Может, хватит уже все писать и писать?.. Может, лучше покатаемся, проветримся, поедем в то самое заведение у моста Трайборо, которое ты повадился выдавать пассажирам за "женскую тюрьму"? Там тебя внимательно выслушают, там умеют слушать! И никто не станет ни перечить, ни сомневаться, А ты все-все расскажешь и про "маршрут", и про свое беспримерное, по-видимому, открытие. Ну, махнем?..
Чтоб утихомирить всплески сарказма, уточняю: человек я вполне заурядный и никак не светоч ума. Но разве мало среди обеспеченной публики самых заурядных людей? Кто сказал вам, что публика эта -- сплошь интеллектуалы и таланты? Да ничем они не лучше, чем мы с тобой, читатель!.. А теперь, если ты со мною хоть в этом согласен, -- дай мне свою честную руку, и сквозь рассеивающийся мрак твоего неверия и мы бодрым спортивным шагом двинем прямо на станцию, с которой отправляется твой поезд -- в будущее!.. 2.
Сесть в этот поезд так же просто, как и в любой другой, что отправляются ежеминутно с Центрального или Пенсильванского вокзалов: кто захочет, тот и садится... Чтобы ехать поездом, ничего, разумеется, не нужно ни знать, ни уметь; но, с другой стороны, ни природный ум, ни ямочки на щеках, ни дипломы престижных университетов ни капельки не помогут и ничего не ускорят. Поезд будет идти строго по расписанию: в первый год -- со скоростью один доллар в час...
Да, не экспресс. А потому, приятель, если есть у тебя свои планы: если ты примериваешься открыть химчистку или магазин деликатесов, ждешь наследства или иного счастливого поворота в своей судьбе -- в добрый час! Но вот если тебе надеяться не на что, если ты ни к чему не пригоден и работать не хочешь, тогда -- идем! Впрочем, стой: может ты -- фантазер?.. Может, ты мечтаешь о яхтах, о несчетных миллионах и собственном "боинге"? Если это так, я помочь тебе не могу. Дороги к несметным богатствам я не знаю. Ты учти: я тебе обещаю всего-навсего квартирку в Кью-Гарденс и скромненький "катлас"... Правда, тысчонки две-три в месяц ты сможешь откладывать на черный день или на старость, а работать вы оба не будете: ни ты, ни жена... Ты согласен? Тогда -- пошли!.. 3.
Чу, доносится перезвон инструментов -- то обходчики проверяют пути...
Слышишь лязг буферов? Это катит состав... Во, какая -- тю-тю -- плывет мимо нас махина! Промелькнули огни, замер стук колес; что с тобою, приятель? Почему ты такой печальный?.. Ах, ты думал, что -- сразу? Не горюй, всему свое время, поедешь и ты! И не зайцем: не на крыше вагона, а с полным комфортом, как путешествуют люди бизнеса.
Какой сегодня день? Четверг? В понедельник, самое позднее -- во вторник, ручаюсь: ты станешь самым настоящим бизнесменом!
Никакого дела ты не знаешь? Не бери себе в голову, не боги горшки обжигают... Вообще ни к чему не пригоден?.. Ерунда!.. Денег нету? Это, конечно, хуже... Неужели совсем ничего? Но сабвейный жетон -- есть?.. Ну, вот видишь, а ты -- прибеднялся. Мы с тобой заскочим в парочку офисов, познакомимся с другими бизнесменами, подмахнем пару бумажек и -- чихнуть не успеешь, как завертится-закрутится самый простой и самый надежный -- бизнес для всех и каждого, бизнес для дураков!.. 4.
Деловых встреч, которые превратят мечтателя -- в предпринимателя, будет всего две, и первая из них произойдет в конторе спекулянта, который перепродает медальоны. Да, мне известно, что еще минуту назад у тебя, читатель, и мысли не было покупать такси, но ведь я тебе этого и не предлагаю. И ни один спекулянт не предложит. И причина, надеюсь, понятна...
Конторы таксистских брокеров размещаются и на площади Колумба, и в здании "Пан-Ам", и на сомнительной Десятой авеню, но мы покинем Манхеттен... Мы отправимся в закоулки самого грязного Квинса или в Южный Бронкс, туда, гце на углах сшиваются стаи шпаны; лучше не надевать на шею хвастливую золотую цепочку...
В скверные районы посылаю я тебя, читатель, не для пущей экзотики, а потому, что едва ты начнешь разговор о бизнесе, едва ты откроешь рот, как твой коллега бизнесмен немедленно тебя раскусит. Как бы тщательно ни подготовил я тебя, любому брокеру сразу же станет ясно не только, что ты голоштанник, но и то, что ты лодырь, которцй водить такси вовсе и не собирается (ведь ты же -- не собираешься?), и в чем состоит твой дешевый фокус... Потому-то и нужен нам особый спекулянт: злобный, тонущий в долгах, запутавшийся в мелких аферах, которому обязательно, хоть раз в неделю, кто-нибудь бьет морду и у которого весь офис -- это обшарпанный письменный стол, приютившийся в заброшенном складе между грудами разобранных на детали, ворованных кэбов...
Соберись, подходя к столу. Но приятное впечатление произвести не старайся: не сияй, не заискивай, не здоровайся. Взгляни прямо в тухлые злые глазки и скажи:
-- Джерри, мне надо взять в аренду медальон. Цыц, никаких вопросов! Ты за этим пришел... "А кэб у тебя есть?" -- спросит Джерри, и ты смотри же, не ляпни: "Какой еще кэб? Нету у меня никакого кэба и на кой он мне сдался?" Джерри задал исключительно важный вопрос и отвечать на него нужно сугубо по-деловому:
-- Я хочу, Джерри, арендовать медальон с покупкой кэба.
-- Нового? -- на всякий случай спросит Джерри, и лицо его чуть-чуть посветлеет, когда ты ответишь, что новый кэб тебе ни к чему; вполне сгодится подержанный.
-- Какой же марки машину ты хочешь? -- спросит Джерри, интересуясь на самом деле вовсе не маркой, а -- тобой, кто ты есть и чем ты дышишь, и уж тут-то не нужно играть с ним в прятки. Скажи откровенно:
-- Мне все равно: хоть "форд", хоть "додж", лишь бы машина была хорошая.
И Джерри поймет, что в этот кэб ты не сядешь... Но ты не стесняйся, ты дай понять, что "левые номера" с тобой не проходят и за всякую рухлядь ты переплачивать не намерен; все должно быть честно; зато за медальон и машину -- пожалуйста! -- приготовлен у тебя полновесный аванс -- пятнадцать сотен...
Ох, какой ты!.. Да, помню я, помню, что у тебя никаких сотен нет. Но ты должен сказать, будто есть. Так среди бизнесменов принято. Если ты этого не скажешь, Джерри может подумать, что ты фрукт похлеще его... А как только ты упомянешь эти пятнадцать сотен, он смекнет, что у тебя за душой -- ни гроша, но оценит твою тактичность... Джерри привык вырывать свой кусок у таких, как ты: клиенты с деньгами к нему не заглядывают; а потому церемониться с ним нечего; требуй, а не проси:
-- Джерри, ты можешь сделать, чтоб я в понедельник -- выехал?
От привкуса разлившейся желчи, от неприязни к тебе Джерри скривится, но скажет: "Что за вопрос!" -- и выложит на стол -- КОНТРАКТ... 5.
А вдруг -- не выложит? Разве не может случиться, что спекулянт расфыркается, психанет и под какие-то выдуманные полторы тысячи бизнес делать не станет?
К твоему сведению, недоверчивый мой читатель, полторы эти тысячи вовсе не выдумка, и Джерри, в отличие от тебя, прекрасно знает, откуда они возьмутся. Но вполне допускаю, что какие-то деньги: пятьсот или триста, на худой конец, долларов он потребует сразу, и если у тебя нет ничего...
Вот именно! Что -- тогда?
Тогда ты -- обидишься; скажешь, что твоя честность известна всем, а если кое-кто думает о тебе иначе, что, стало быть, сам такой и есть...
Ну, и -- ?
И мы пойдем делать бизнес с Мухаммедом.
А если и -- Мухаммед...
Попытаем счастья у Анастаса или у Сахира...
А если и эти -- тоже?
Но так не бывает. Спекулянтам всегда нужны клиенты без денег.
Нужны?
Еще как!
Зачем?
Люди, у которых нет денег, соглашаются на любые условия. Если сегодня цена за аренду медальона четыреста пятьдесят долларов в неделю, Джерри вырвет у тебя пятьсот; потому-то он и поспешил подсунуть тебе Контракт -годовой или двухгодичный...
На кой же черт мне -- подписывать?
Но у тебя нет денег... Неужели ты думаешь, что тот драндулет с двумя сотнями тысяч миль на спидометре, который Джерри всучил тебе, лопоухому, согласился бы купить хоть кто-нибудь, кроме тебя?..
Ну, так и я не хочу! Что я -- хуже всех?
Ты не хуже, но у тебя ведь -- нет денег. Самое главное сейчас для тебя -- провернуть сделку, а старенький кэб ты же все равно не будешь водить...
Но изношенную машину придется чинить!
И чинить ее будешь -- не ты...
А платить, интересно, кто будет?
Платить придется тебе. И сдерет с тебя Джерри три шкуры те, у кого в кармане пусто, всегда платят вдвойне. Но ты переживай в меру.. Хотя разбитую колымагу ты купишь не "понарошку" и обещанные пятнадцать сотен отдашь сполна и, как миленький, будешь выплачивать и рассрочку, и проценты, и аренду; но ты постарайся все же утешиться мыслью, что зарабатывать все эти сумасшедшие деньги будешь -- не ты... 6.
С тяжелым сердцем, облапошенный, расстанешься ты с брокером, читатель, но это -- обманчивое чувство. Подписанный контракт, сторгованный кэб, уж какой он ни есть, -- это шаг на подножку поезда...
Теперь желающих вступить с тобой в деловые отношения найдутся десятки в любом районе Нью-Йорка, но мы вернемся в Ман-хеттен.
Ты, наверное, помнишь, читатель, встреченного мельком в первых главах мальчишку-кэбби из русских эмигрантов, Иоську, который стеснялся мочиться на асфальт и возил с собой баночку с крышечкой? Он не засиделся за баранкой, а придумал для себя иное, связанное с такси занятие. Именно в из-за этого его з а н я т''и я нам и придется разыскать Иоську, который за эти годы обзавелся семьей, стал отцом двух дочурок и хозяином девяти медальонов...
Найдем мы Иоську на Вест-сайде, в районе Двадцатых улиц, около ремонтной мастерской, где чинятся Иоськины "тачки". Он клиент важный: заваливает механиков работой, и потому владелец мастерской разрешает ему пользоваться телефоном.
Дряхлый Иоськин "рафик", доверху набитый запчастями: пружинами, радиаторами, рессорами, шлангами, обычно запаркован у входа в мастерскую, а сам Иоська околачивается внутри. Когда раздается звонок, он выхватывает трубку, и довольно часто оказывается, что звонят -- ему.
-- На день или на ночь? -- сходу уточняет Иоська и тотчас же объявляет радостным голосом: -- Уже договорились! Именно то, что вам нужно, у меня сейчас есть! -- и переходит на вдумчивую интонацию честняги: -- Ну зачем даже говорить такие вещи?.. Абсолютно... Как новенькая!..
И заканчивает твердым, как гранит:
-- Уговор для меня дороже всяких денег: вы начнете работать -- с сегодняшнего дня...
Называть хозяина девяти медальонов Иоськой не полагается, и обратиться к нему следует так:
-- Джозеф , мне нужны водители...
-- Двое? -- спросит Иоська, и тут его нужно подправить:
-- Трое...
Из-под сиденья "рафика" на свет появится замусоленная тетрадка:
-- Машина в приличном состоянии? -- поинтересуется Иоська-Джозеф, и нужно ли в данном случае подсказывать ответ? Язык человека, уже пообещавшего пятнадцать сотен аванса (пусть даже каких-то ирреальных, но все же -пятнадцать сотен долларов!) сам найдет и подходящие слова, и ту единственно правильную интонацию -- легкой обиды, с которой они будут произнесены.
-- Джозеф, о чем ты говоришь?! Что значит: "в приличном состоянии"? Кэб -- как новенький!
"Кэб в хор. сост." -- несколько снижая оценку, пометит Иоська в тетрадке и сам распишет схему рабочего расписания, при которой драндулет, за который еще нужно платить и платить,, не будет простаивать ни минуты, поскольку гонять его будут трое водителей:
Вод-N 1 5 ут. -- 5 веч., понед. -- пят. -- 350 долл.
Вод-N 2 5 веч. -- 5 ут., понед. -- пят. -- 375 долл.
Вод-N 3 48 час. -- суб. + воскр. -- 220 долл.
Даже человек без воображения увидит за этой простенькой выкладкой уютненькое купе с занавесочками в подрагивающем на стыках рельсов вагоне... Кучу долларов принесут в конце следующей недели водилы NN 1,2 и З! Но львиную долю из этой кучи придется отдать -- за аренду медальона и в виде первой выплаты за драндулет. Излишек же, который остается, к сожалению, очень скромен -- всего пара сотен, не больше; и стоило ли вообще городить огород? Но будь справедлив: ведь и вкалывал за эти деньги -- не ты...
Между тем, Иоська Джозеф уже захлопнет тетрадку, поблагодарит тебя (непременно поблагодарит!), пожмет, уж не зная, как бы от тебя избавиться, твою честную руку, и ты почувству ешь, что и в самом деле пора уходить, но ты не в состоянии сделать ни шагу... Ноги станут чугунными: "О, проклятие!.. Все погибло!.."
Деловые контакты, в которые ты так простодушно поверил, замечательная схема: "Вод.М1+Вод.М2+Вод.МЗ", а самое главное -- живые деньги, которые предстояло получить всего через несколько дней -- о, как больно! -- все это миф, мираж...
Разве затравленный Джерри, которому раз в неделю бьют морду, отдаст ключи от драндулета без оговоренных полутора тысяч! Да скорей Гудзон потечет вспять, в Кастильские горы!.. Что-о? Какой еще к свиньям контракт? Под ним покамест стоит только ваша подпись. Джерри запросто дает подписать эту бумажку -- клиенту; он сам, пока дважды не пересчитает "бабки" -- ни в жизнь не подпишет!.. Где же взять ничтожные эти сотни, без которых все расползается, словно веревочная лестница в кошмарном сне? О, лучше бы, наверное, не дожить до этого часа!.. 7.
Друг мой, друг мой, как-нибудь лунной ночью, проснувшись в глядящем на океан небоскребе где-то на Барбадосе или в Акапулько, или ином, средней руки курорте, огладишь ты разметавшуюся рядом двухсотдолларовую богиню, подумаешь, что имеешь полное право разбудить ее, но тебе это вредно; нашаришь на тумбочке сигареты и, пустив в потолок струйку дыма, задумаешься о необычайной своей судьбе, о том, кем ты был и кем ты стал!..
Ты будешь вспоминать, скорее всего, о приятном, согревающем душу, -например, о том, как скупал по дешевке отслужившие свой срок полицейские машины, которые потом перекрашивал в желтый цвет; словно живой, встанет у тебя перед глазами первый твой брокер Джерри, и ты непременно добредешь до той жестокой минуты, когда чуть было не поскользнувшись в лужице машинного масла у въезда в ремонтную мастерскую, ты судорожно схватился за рукав Иоськиной курточки... Только никогда не вспоминай об этой вспышке отчаяния со стыдом...
Ну и что, если зыркнул на тебя, словно на сумасшедшего, Иоська? И совсем уж ерунда, что ты выставил себя перед ним "лопухом", не знающим азов бизнеса. Зато ведь, оказавшись во мнимой финансовой ловушке, ты не стал малодуно советоваться, как бы тебе извернуться, а проявил характер: побагровел и вызверился на ни в чем перед тобой не повинного хлопца -- с той дикой, бессмысленной лютостью, которая и была порукой конечного твоего успеха!
-- Слушай, Джозеф! -- заорал ты не своим голосом: -- Слушай и запомни: я считаю, что у меня есть водитель, когда он положит на стол залог, "пети-мети". Без денег мой кэб я не дам никому!
-- Да мы чти тут -- в игрушки играем?! -- попятился Иоська, дивясь такому напору. -- Каждый водитель кладет на бочку залог за машину -- пятьсот монет...
И ты -- спасен. Пятнадцать сотен, которые вымогал Джерри, принесет шоферня!.. Но и переведя облегченно дух, ты не сразу отпустил Иоську. Ты уже вошел в раж, распалился и стал многословно оговаривать то, что оговаривать было совершенно излишне: что если украдут счетчик или взломают багажник, снимут скаты или разобьют стекло...
Однако Иоська терпеливо, как мама, успокоил тебя: прежде чем сесть за руль, каждый водитель обязан подписать документ о своей стопроцентной ответственности за машину...
А если он попадет в аварию и свернет себе шею? А если, -- не приведи Бог, -- его пристрелит грабитель? Ведь вдова затаскает по судам, обдерет, как липку!
Не обдерет. Иоська свое дело знает. Ни один водитель не сядет в твой кэб, пока не подпишет и другой документ о том, что ты его не нанимал и ответственности за него не несешь. Он -- самостоятельный подрядчик. Перед лицом Закона вы два абсолютно равноправных партнера: он -- поскольку работает, ты -- поскольку отнимаешь у него деньги!.. 8.
В виварии снимались эпизоды о том, как добывают исследователи-врачи "квант нового знания": о том, как в черепную коробку животного вживляется модель опухоли, сдавливающая мозг... Лишь в один из институтских корпусов, где оперировал профессор Михайловский, -- "экспериментальный", в котором ни до, ни после операции не навещали больных ни жены, ни матери, ни мужья -дорога членам съемочной группы была заказана. Но разве мы стремились туда проникнуть? Нам было сказано: "Там -- особая стерильность", и наше любопытство было удовлетворено.
И только теперь, много лет спустя, привели меня в "экспериментальный" корпус те последние пять страниц рукописи Гелия Снегирева, которые были дописаны уже после его смерти...
Правительственный документ о помиловании Гелия был подписан в последний день марта, а 12 апреля в Украинском Институте нейрохирургии, в его закрытом, засекреченном корпусе профессор Михайловский прооперировал диссидента и удалил из области второго позвонка какую-то охватывающую, обжимающую -- опухоль...
"Доброкачественная!" -- объявил профессор Михайловский жене Снегирева, проделав все биопсии, все исследования. Но после успешной операции больного не отпустили домой.
Заключенному, который официально был освобожден из-под стражи, оставалось еще прожить 272 дня; но ни одного из них Гелий Снегирев так и не провел на свободе...
"Нам, друзьям Гелия Снегирева, удалось получить разрешение на посещения, когда позади остался и внезапный перевод больного в сверхзасекреченное отделение Института нейрохирургии, и операция (на позвонке? у шеи ?), и внезапное появление его в "Октябрьской" больнице.
Когда нас начали пропускать к Гелию, его истощенные, высохшие руки были еще способны держать карандаш. Так -- парализованный, двигая лишь одной кистью, царапая каракули. рвя бумагу -- он писал нам все то, что хотел бы сказать, но не мог: эта, больничная камера отличалась от тюремной лишь большим количеством микрофонов... Так и общались с ним те, кто хотел передать или услышать что-то важное -- разбирая его зигзаги, выписывая крупными буквами свои слова... И именно так в конце лета, когда пальцы уже сжимали карандаш из последних усилий, передал он нам свою последнюю просьбу: составить хронику этого его последнего -- больничного -- ада, и подсоединить ко всему предыдущему в качестве эпилога. Волю эту его мы здесь и выполняем..."
Из записки Снегирева другу: "Поговаривают о повторной операции -полагаю, что спрятали еще не все концы".
"В разговоре с близкими врач Гелия часто повторяет: "Положение не улучшается только из-за того, что после удаления опухоли на месте операции остались рубцы, сжимающие спинной мозг. Отсюда -- паралич". В ответ на предложение использовать иностранные противораковые препараты: "Что вы, совершенно не нужно, так как опухоль доброкачественная".
Из записи беседы Гелия с другом: "Думаю, будут меня скоро кончать..."
Снегирев сообщает друзьям о последнем своем решении: вызвать представителя КГБ и потребовать разрешения уехать за рубеж для лечения.
"Я иду на этот шаг, понимая, что это конец -- ведь раскрыться они никак не могут. Но больше я так не могу".
В течение следующих дней Гелий отдает последние распоряжение -- все устно, писать он уже не может. Среди них: после смерти пригласить на вскрытие одного из друзей, врача-патологоанатома.
28 декабря 1978 года Гелий Снегирев скончался. Работники КГБ сообщили жене Гелия о его смерти после того, как вскрытие было закончено.
Официальный диагноз: рак предстательной железы с метастазами во всех частях тела.
По требованию КГБ похороны состоялись на следующий же день. В обход всех правил, принятых в киевской погребальной службе, тело было в тот же день кремировано и захоронено. Во время процедуры похорон крематорий охранялся работниками КГБ.
"Фактов, которыми мы располагаем, безусловно, недостаточно... Но теплится в нас все же надежда, что рано или поздно и эта тайна станет известна миру, извлекутся из сейфов КГБ доказательства, свидетельствующие о еще одном подлом преступлении зловещей державы, а имя Гелия Снегирева займет свое место в нескончаемом ряду других мучеников правды, раздавленных тоталитарной машиной.
Друзья Гелия. "
Перечитывая предсмертную рукопись Г. И. Снегирева направленно -- как историю его болезни, я неотвратимо пришел к подозрению: врачи специальной медицинской бригады, приданной группе офицеров госбезопасности, умных, инициативных контрразведчиков, которым было поручено сломать диссидента -впрыснули "кубик" суспензии, добытой из раковой опухоли -- в межпозвонковый зазор ("Шприц!.. Январь... Японский укол!") и потом, в процессе застопорившегося следствия, наблюдали, как проявит себя их "союзник", прораставший в соединительные ткани позвоночника и одновременно -- активно метестазировавший...
Но после долгих раздумий над рукописью, главный ее смысл (по крайней мере -- для меня) открылся не в уликах и не в доказательствах "медицинских методов" работы ГБ, а в том, что даже страшная судьба Гелия Снегирева не остановила людей, которые решились выполнить последнюю его просьбу: дописать эпилог к оборвавшейся исповеди... Ведь эти, не известные нам люди, как никто другой, понимали, что совершают шаг в пропасть, что их будут искать и найдут... 14.
Однажды, когда я начитывал в студии записи очередной выпуск своей -списанной из советских журналов -- программы, за стеклянной перегородкой возник "один влиятельный американец". Дождавшись паузы, он сказал в микрофон:
-- Когда закончите, зайдите, пожалуйста, ко мне. "Интересно, как у них обставляются подобные сцены? -- подумал я. --'По-американски: лимиты, дескать, исчерпаны, денег на вашу программу больше нет, или по-русски: "Как вы могли дойти до того, чтоб списывать из московских изданий, сукин вы сын?!.."
В просторном кабинете, в котором до сих пор мне ни разу не довелось побывать, находились "профессор новостей" Кукин и мой редактор. Когда я вошел, разговор оборвался...
-- Вашу передачу прослушивали и обсуждали мюнхенские рецензенты, -сказал американский босс.
-- Это наша высшая, так сказать, инстанция, -- поспешил пояснить Кукин.
-- Вот, почитайте сами, -- сказал редактор, протягивая мне полосу телетайпной, с перфорацией по краю, бумаги. Буквы прыгали перед глазами, я с трудом разобрал:
"Глубокое понимание темы... Лояльный по отношению к советскому слушателю тон. Рекомендуется к повторной трансляции. Рассмотрите возможность удлинения программы до 18,5 минут..."
Трое добропорядочных господ в ладно сшитых пиджаках благосклонно кивали головами, как бы приглашая меня в свое приятное общество, а я чувствовал, что мое лицо идет пятнами, будто они отхлестали меня по щекам... Противным, срывающимся голосом я сказал:
-- Я на Западе сравнительно недавно и не знаю, как у вас принято... Посоветуйте мне: если я не согласен с тем, что вы принуждаете меня делать, куда мне на вас жаловаться?..
Я не видел реакции на их лицах, потому что глядел в пол...
-- Если сотрудник не согласен с политикой учреждения, в котором служит, -- натужно, с фальшивинкой! -- произнес невозмутимый джентльмен-редактор, -то он подает в отставку...
Выражение это "подать в отставку" как-то не вязалось ни с потрепанной моей фигурой, ни с мизерным моим заработком, ни с моим социальным статусом. Ведь я и сам уже не мог разобраться, кем же я, в конце концов, стал: комментатором "Свободы", автором еженедельного радиообозрения, который вынужден подрабатывать в желтом кэбе, -- или же я таксист, который подрабатывает на эмигрантском радио?
-- Спасибо! -- сказал я своим старшим коллегам: -- Мне надо подумать над тем, что вы мне сейчас объяснили.
Я совсем не представлял себе, как жить дальше; но твердо знал, что теперь, на исходе пятого года пребывания в Америке, -- мне придется еще раз сломать свою жизнь и еще раз начать ее заново...
Глава двадцатая. БИЗНЕС ДЛЯ ДУРАКОВ
1.
-- Поднимите правую руку! -- сказал судья Ванг. Сакраментальная торжественность наполнила паузу.
-- Поклянитесь, что будете говорить правду. Только правду. Ничего, кроме правды...
Но об этом: как мы получали американское гражданство, я расскажу позднее, а сейчас -- пора выполнять обещание. Книжка начинающего автора -не предвыборная речь; в том-то и особенность первой книжки, что на каждой ее странице, буквально на каждой, ты, читатель, выбираешь меня в писатели: обману, и -- захлопнешь...
Обещал же я, помнится, еще в самом начале, что каждый, кто ни возьмет в руки этот томик в желтой обложке, тому и откроется, как в паутине жизненных путей-перекрестков отыскать ту заветную стежку, что ведет к кисельным берегам при молочных реках: к беспечному достатку для любого и каждого и даже для тех, кому осточертело ходить на службу, но тем не менее хочется -вкусно пожить!..
Что ж, слово -- не воробей, придется рассказать про стежку...
Но ведь это не все! Сгоряча сболтнул я, кажется, что маршрут мой каким-то образом может обминуть годы бессонных трудов и годы иссушающего душу скопидомства: подвижнические хлеб и воду, пятый, без лифта, этаж...
Ну, раз уж сболтнул, ничего теперь не поделаешь. Значит, именно так и придется аккуратненьким пунктиром и вычертить; в конце концов не Бог весть, какой секрет. А поскольку кое-кто из читающей публики, вероятно, поинтересуется, могут ли вступить на этот путь, ведущий к сказочной жизни те, у кого с изначальным капиталом туговато, ну, совсем ничего нету, отвечаю сразу же: могут -- все!..
Эй, кэбби, ты вообще-то как: хорошо себя чувствуешь? Голова не болит? Может, хватит уже все писать и писать?.. Может, лучше покатаемся, проветримся, поедем в то самое заведение у моста Трайборо, которое ты повадился выдавать пассажирам за "женскую тюрьму"? Там тебя внимательно выслушают, там умеют слушать! И никто не станет ни перечить, ни сомневаться, А ты все-все расскажешь и про "маршрут", и про свое беспримерное, по-видимому, открытие. Ну, махнем?..
Чтоб утихомирить всплески сарказма, уточняю: человек я вполне заурядный и никак не светоч ума. Но разве мало среди обеспеченной публики самых заурядных людей? Кто сказал вам, что публика эта -- сплошь интеллектуалы и таланты? Да ничем они не лучше, чем мы с тобой, читатель!.. А теперь, если ты со мною хоть в этом согласен, -- дай мне свою честную руку, и сквозь рассеивающийся мрак твоего неверия и мы бодрым спортивным шагом двинем прямо на станцию, с которой отправляется твой поезд -- в будущее!.. 2.
Сесть в этот поезд так же просто, как и в любой другой, что отправляются ежеминутно с Центрального или Пенсильванского вокзалов: кто захочет, тот и садится... Чтобы ехать поездом, ничего, разумеется, не нужно ни знать, ни уметь; но, с другой стороны, ни природный ум, ни ямочки на щеках, ни дипломы престижных университетов ни капельки не помогут и ничего не ускорят. Поезд будет идти строго по расписанию: в первый год -- со скоростью один доллар в час...
Да, не экспресс. А потому, приятель, если есть у тебя свои планы: если ты примериваешься открыть химчистку или магазин деликатесов, ждешь наследства или иного счастливого поворота в своей судьбе -- в добрый час! Но вот если тебе надеяться не на что, если ты ни к чему не пригоден и работать не хочешь, тогда -- идем! Впрочем, стой: может ты -- фантазер?.. Может, ты мечтаешь о яхтах, о несчетных миллионах и собственном "боинге"? Если это так, я помочь тебе не могу. Дороги к несметным богатствам я не знаю. Ты учти: я тебе обещаю всего-навсего квартирку в Кью-Гарденс и скромненький "катлас"... Правда, тысчонки две-три в месяц ты сможешь откладывать на черный день или на старость, а работать вы оба не будете: ни ты, ни жена... Ты согласен? Тогда -- пошли!.. 3.
Чу, доносится перезвон инструментов -- то обходчики проверяют пути...
Слышишь лязг буферов? Это катит состав... Во, какая -- тю-тю -- плывет мимо нас махина! Промелькнули огни, замер стук колес; что с тобою, приятель? Почему ты такой печальный?.. Ах, ты думал, что -- сразу? Не горюй, всему свое время, поедешь и ты! И не зайцем: не на крыше вагона, а с полным комфортом, как путешествуют люди бизнеса.
Какой сегодня день? Четверг? В понедельник, самое позднее -- во вторник, ручаюсь: ты станешь самым настоящим бизнесменом!
Никакого дела ты не знаешь? Не бери себе в голову, не боги горшки обжигают... Вообще ни к чему не пригоден?.. Ерунда!.. Денег нету? Это, конечно, хуже... Неужели совсем ничего? Но сабвейный жетон -- есть?.. Ну, вот видишь, а ты -- прибеднялся. Мы с тобой заскочим в парочку офисов, познакомимся с другими бизнесменами, подмахнем пару бумажек и -- чихнуть не успеешь, как завертится-закрутится самый простой и самый надежный -- бизнес для всех и каждого, бизнес для дураков!.. 4.
Деловых встреч, которые превратят мечтателя -- в предпринимателя, будет всего две, и первая из них произойдет в конторе спекулянта, который перепродает медальоны. Да, мне известно, что еще минуту назад у тебя, читатель, и мысли не было покупать такси, но ведь я тебе этого и не предлагаю. И ни один спекулянт не предложит. И причина, надеюсь, понятна...
Конторы таксистских брокеров размещаются и на площади Колумба, и в здании "Пан-Ам", и на сомнительной Десятой авеню, но мы покинем Манхеттен... Мы отправимся в закоулки самого грязного Квинса или в Южный Бронкс, туда, гце на углах сшиваются стаи шпаны; лучше не надевать на шею хвастливую золотую цепочку...
В скверные районы посылаю я тебя, читатель, не для пущей экзотики, а потому, что едва ты начнешь разговор о бизнесе, едва ты откроешь рот, как твой коллега бизнесмен немедленно тебя раскусит. Как бы тщательно ни подготовил я тебя, любому брокеру сразу же станет ясно не только, что ты голоштанник, но и то, что ты лодырь, которцй водить такси вовсе и не собирается (ведь ты же -- не собираешься?), и в чем состоит твой дешевый фокус... Потому-то и нужен нам особый спекулянт: злобный, тонущий в долгах, запутавшийся в мелких аферах, которому обязательно, хоть раз в неделю, кто-нибудь бьет морду и у которого весь офис -- это обшарпанный письменный стол, приютившийся в заброшенном складе между грудами разобранных на детали, ворованных кэбов...
Соберись, подходя к столу. Но приятное впечатление произвести не старайся: не сияй, не заискивай, не здоровайся. Взгляни прямо в тухлые злые глазки и скажи:
-- Джерри, мне надо взять в аренду медальон. Цыц, никаких вопросов! Ты за этим пришел... "А кэб у тебя есть?" -- спросит Джерри, и ты смотри же, не ляпни: "Какой еще кэб? Нету у меня никакого кэба и на кой он мне сдался?" Джерри задал исключительно важный вопрос и отвечать на него нужно сугубо по-деловому:
-- Я хочу, Джерри, арендовать медальон с покупкой кэба.
-- Нового? -- на всякий случай спросит Джерри, и лицо его чуть-чуть посветлеет, когда ты ответишь, что новый кэб тебе ни к чему; вполне сгодится подержанный.
-- Какой же марки машину ты хочешь? -- спросит Джерри, интересуясь на самом деле вовсе не маркой, а -- тобой, кто ты есть и чем ты дышишь, и уж тут-то не нужно играть с ним в прятки. Скажи откровенно:
-- Мне все равно: хоть "форд", хоть "додж", лишь бы машина была хорошая.
И Джерри поймет, что в этот кэб ты не сядешь... Но ты не стесняйся, ты дай понять, что "левые номера" с тобой не проходят и за всякую рухлядь ты переплачивать не намерен; все должно быть честно; зато за медальон и машину -- пожалуйста! -- приготовлен у тебя полновесный аванс -- пятнадцать сотен...
Ох, какой ты!.. Да, помню я, помню, что у тебя никаких сотен нет. Но ты должен сказать, будто есть. Так среди бизнесменов принято. Если ты этого не скажешь, Джерри может подумать, что ты фрукт похлеще его... А как только ты упомянешь эти пятнадцать сотен, он смекнет, что у тебя за душой -- ни гроша, но оценит твою тактичность... Джерри привык вырывать свой кусок у таких, как ты: клиенты с деньгами к нему не заглядывают; а потому церемониться с ним нечего; требуй, а не проси:
-- Джерри, ты можешь сделать, чтоб я в понедельник -- выехал?
От привкуса разлившейся желчи, от неприязни к тебе Джерри скривится, но скажет: "Что за вопрос!" -- и выложит на стол -- КОНТРАКТ... 5.
А вдруг -- не выложит? Разве не может случиться, что спекулянт расфыркается, психанет и под какие-то выдуманные полторы тысячи бизнес делать не станет?
К твоему сведению, недоверчивый мой читатель, полторы эти тысячи вовсе не выдумка, и Джерри, в отличие от тебя, прекрасно знает, откуда они возьмутся. Но вполне допускаю, что какие-то деньги: пятьсот или триста, на худой конец, долларов он потребует сразу, и если у тебя нет ничего...
Вот именно! Что -- тогда?
Тогда ты -- обидишься; скажешь, что твоя честность известна всем, а если кое-кто думает о тебе иначе, что, стало быть, сам такой и есть...
Ну, и -- ?
И мы пойдем делать бизнес с Мухаммедом.
А если и -- Мухаммед...
Попытаем счастья у Анастаса или у Сахира...
А если и эти -- тоже?
Но так не бывает. Спекулянтам всегда нужны клиенты без денег.
Нужны?
Еще как!
Зачем?
Люди, у которых нет денег, соглашаются на любые условия. Если сегодня цена за аренду медальона четыреста пятьдесят долларов в неделю, Джерри вырвет у тебя пятьсот; потому-то он и поспешил подсунуть тебе Контракт -годовой или двухгодичный...
На кой же черт мне -- подписывать?
Но у тебя нет денег... Неужели ты думаешь, что тот драндулет с двумя сотнями тысяч миль на спидометре, который Джерри всучил тебе, лопоухому, согласился бы купить хоть кто-нибудь, кроме тебя?..
Ну, так и я не хочу! Что я -- хуже всех?
Ты не хуже, но у тебя ведь -- нет денег. Самое главное сейчас для тебя -- провернуть сделку, а старенький кэб ты же все равно не будешь водить...
Но изношенную машину придется чинить!
И чинить ее будешь -- не ты...
А платить, интересно, кто будет?
Платить придется тебе. И сдерет с тебя Джерри три шкуры те, у кого в кармане пусто, всегда платят вдвойне. Но ты переживай в меру.. Хотя разбитую колымагу ты купишь не "понарошку" и обещанные пятнадцать сотен отдашь сполна и, как миленький, будешь выплачивать и рассрочку, и проценты, и аренду; но ты постарайся все же утешиться мыслью, что зарабатывать все эти сумасшедшие деньги будешь -- не ты... 6.
С тяжелым сердцем, облапошенный, расстанешься ты с брокером, читатель, но это -- обманчивое чувство. Подписанный контракт, сторгованный кэб, уж какой он ни есть, -- это шаг на подножку поезда...
Теперь желающих вступить с тобой в деловые отношения найдутся десятки в любом районе Нью-Йорка, но мы вернемся в Ман-хеттен.
Ты, наверное, помнишь, читатель, встреченного мельком в первых главах мальчишку-кэбби из русских эмигрантов, Иоську, который стеснялся мочиться на асфальт и возил с собой баночку с крышечкой? Он не засиделся за баранкой, а придумал для себя иное, связанное с такси занятие. Именно в из-за этого его з а н я т''и я нам и придется разыскать Иоську, который за эти годы обзавелся семьей, стал отцом двух дочурок и хозяином девяти медальонов...
Найдем мы Иоську на Вест-сайде, в районе Двадцатых улиц, около ремонтной мастерской, где чинятся Иоськины "тачки". Он клиент важный: заваливает механиков работой, и потому владелец мастерской разрешает ему пользоваться телефоном.
Дряхлый Иоськин "рафик", доверху набитый запчастями: пружинами, радиаторами, рессорами, шлангами, обычно запаркован у входа в мастерскую, а сам Иоська околачивается внутри. Когда раздается звонок, он выхватывает трубку, и довольно часто оказывается, что звонят -- ему.
-- На день или на ночь? -- сходу уточняет Иоська и тотчас же объявляет радостным голосом: -- Уже договорились! Именно то, что вам нужно, у меня сейчас есть! -- и переходит на вдумчивую интонацию честняги: -- Ну зачем даже говорить такие вещи?.. Абсолютно... Как новенькая!..
И заканчивает твердым, как гранит:
-- Уговор для меня дороже всяких денег: вы начнете работать -- с сегодняшнего дня...
Называть хозяина девяти медальонов Иоськой не полагается, и обратиться к нему следует так:
-- Джозеф , мне нужны водители...
-- Двое? -- спросит Иоська, и тут его нужно подправить:
-- Трое...
Из-под сиденья "рафика" на свет появится замусоленная тетрадка:
-- Машина в приличном состоянии? -- поинтересуется Иоська-Джозеф, и нужно ли в данном случае подсказывать ответ? Язык человека, уже пообещавшего пятнадцать сотен аванса (пусть даже каких-то ирреальных, но все же -пятнадцать сотен долларов!) сам найдет и подходящие слова, и ту единственно правильную интонацию -- легкой обиды, с которой они будут произнесены.
-- Джозеф, о чем ты говоришь?! Что значит: "в приличном состоянии"? Кэб -- как новенький!
"Кэб в хор. сост." -- несколько снижая оценку, пометит Иоська в тетрадке и сам распишет схему рабочего расписания, при которой драндулет, за который еще нужно платить и платить,, не будет простаивать ни минуты, поскольку гонять его будут трое водителей:
Вод-N 1 5 ут. -- 5 веч., понед. -- пят. -- 350 долл.
Вод-N 2 5 веч. -- 5 ут., понед. -- пят. -- 375 долл.
Вод-N 3 48 час. -- суб. + воскр. -- 220 долл.
Даже человек без воображения увидит за этой простенькой выкладкой уютненькое купе с занавесочками в подрагивающем на стыках рельсов вагоне... Кучу долларов принесут в конце следующей недели водилы NN 1,2 и З! Но львиную долю из этой кучи придется отдать -- за аренду медальона и в виде первой выплаты за драндулет. Излишек же, который остается, к сожалению, очень скромен -- всего пара сотен, не больше; и стоило ли вообще городить огород? Но будь справедлив: ведь и вкалывал за эти деньги -- не ты...
Между тем, Иоська Джозеф уже захлопнет тетрадку, поблагодарит тебя (непременно поблагодарит!), пожмет, уж не зная, как бы от тебя избавиться, твою честную руку, и ты почувству ешь, что и в самом деле пора уходить, но ты не в состоянии сделать ни шагу... Ноги станут чугунными: "О, проклятие!.. Все погибло!.."
Деловые контакты, в которые ты так простодушно поверил, замечательная схема: "Вод.М1+Вод.М2+Вод.МЗ", а самое главное -- живые деньги, которые предстояло получить всего через несколько дней -- о, как больно! -- все это миф, мираж...
Разве затравленный Джерри, которому раз в неделю бьют морду, отдаст ключи от драндулета без оговоренных полутора тысяч! Да скорей Гудзон потечет вспять, в Кастильские горы!.. Что-о? Какой еще к свиньям контракт? Под ним покамест стоит только ваша подпись. Джерри запросто дает подписать эту бумажку -- клиенту; он сам, пока дважды не пересчитает "бабки" -- ни в жизнь не подпишет!.. Где же взять ничтожные эти сотни, без которых все расползается, словно веревочная лестница в кошмарном сне? О, лучше бы, наверное, не дожить до этого часа!.. 7.
Друг мой, друг мой, как-нибудь лунной ночью, проснувшись в глядящем на океан небоскребе где-то на Барбадосе или в Акапулько, или ином, средней руки курорте, огладишь ты разметавшуюся рядом двухсотдолларовую богиню, подумаешь, что имеешь полное право разбудить ее, но тебе это вредно; нашаришь на тумбочке сигареты и, пустив в потолок струйку дыма, задумаешься о необычайной своей судьбе, о том, кем ты был и кем ты стал!..
Ты будешь вспоминать, скорее всего, о приятном, согревающем душу, -например, о том, как скупал по дешевке отслужившие свой срок полицейские машины, которые потом перекрашивал в желтый цвет; словно живой, встанет у тебя перед глазами первый твой брокер Джерри, и ты непременно добредешь до той жестокой минуты, когда чуть было не поскользнувшись в лужице машинного масла у въезда в ремонтную мастерскую, ты судорожно схватился за рукав Иоськиной курточки... Только никогда не вспоминай об этой вспышке отчаяния со стыдом...
Ну и что, если зыркнул на тебя, словно на сумасшедшего, Иоська? И совсем уж ерунда, что ты выставил себя перед ним "лопухом", не знающим азов бизнеса. Зато ведь, оказавшись во мнимой финансовой ловушке, ты не стал малодуно советоваться, как бы тебе извернуться, а проявил характер: побагровел и вызверился на ни в чем перед тобой не повинного хлопца -- с той дикой, бессмысленной лютостью, которая и была порукой конечного твоего успеха!
-- Слушай, Джозеф! -- заорал ты не своим голосом: -- Слушай и запомни: я считаю, что у меня есть водитель, когда он положит на стол залог, "пети-мети". Без денег мой кэб я не дам никому!
-- Да мы чти тут -- в игрушки играем?! -- попятился Иоська, дивясь такому напору. -- Каждый водитель кладет на бочку залог за машину -- пятьсот монет...
И ты -- спасен. Пятнадцать сотен, которые вымогал Джерри, принесет шоферня!.. Но и переведя облегченно дух, ты не сразу отпустил Иоську. Ты уже вошел в раж, распалился и стал многословно оговаривать то, что оговаривать было совершенно излишне: что если украдут счетчик или взломают багажник, снимут скаты или разобьют стекло...
Однако Иоська терпеливо, как мама, успокоил тебя: прежде чем сесть за руль, каждый водитель обязан подписать документ о своей стопроцентной ответственности за машину...
А если он попадет в аварию и свернет себе шею? А если, -- не приведи Бог, -- его пристрелит грабитель? Ведь вдова затаскает по судам, обдерет, как липку!
Не обдерет. Иоська свое дело знает. Ни один водитель не сядет в твой кэб, пока не подпишет и другой документ о том, что ты его не нанимал и ответственности за него не несешь. Он -- самостоятельный подрядчик. Перед лицом Закона вы два абсолютно равноправных партнера: он -- поскольку работает, ты -- поскольку отнимаешь у него деньги!.. 8.