Страница:
[54]в Ивасимидзу, что расположено к югу от Киото. Они проводят между собой поединки и выявляют сильнейшего. Я мечтаю попасть туда. Представляешь, как это здорово! Какие красивые поединки! Только вообрази. Сходятся двое самураев. Встают друг напротив друга. Их разделяет длина катаны. Кланяются. Кладут ладони на рукояти. Судья взмахом ладони и криком «Хатиман!» дает начало поединку. Самураи смотрят друг другу в глаза. Они выжидают...
Наверное, с таким одухотворенным выражением лица, с каким Ацухимэ говорила сейчас о поединках иайдзюцу, женщины рассказывают друг другу о самом романтическом свидании в жизни.
— В поединках иайдзюцу, Алтём, существуют две стратегии: или же пытаться угадать, когда противник начнет свою атаку, и опередить его на считанные доли мгновения, или подготовить себя к атаке и провести ее первому. Подготовить — значит достичь такого состояния, когда меч, ум и тело становятся одним целым. Это целое скрепляет между собой выкованный усердными занятиями дух. И все это надо вложить в стремительный выпад. Это даже не выпад, а подобный молнии бросок. Или лучше сказать — необходимо самому на мгновение стать разящей молнией. Представляешь, какое напряжение, Алтём! А сама схватка длится мгновение. Даже слово «раз» не успеваешь сказать, как поединок уже начался и закончился. Все решает один миг! Можно всего лишь моргнуть и пропустить поединок. Один миг, и ты — либо победитель, либо проигравший.
— Они убивают друг друга на этом ристалище? — спросил Артем, закончив с жареными бобами и готовясь приступить к сушеной треске.
— Большинство поединков заканчивается смертью одного из бойцов. Но не все поединки. Когда клинки мастеров сталкиваются и останавливают друг друга, то проводится новая схватка, если надо — еще одна. Если третья схватка не выявляет победителя — бойцов объявляют равными по мастерству, а продолжает схватки тот, на кого покажет судья.
— А как, интересно, судья выбирает победителя? — спросил Артем, чистя сушеную треску.
— Он оценивает технику бойцов, — сказала Ацухимэ. — Когда один из бойцов получает легкое ранение, он объявляется проигравшим. Если оба получают легкие ранения — схватка продолжается до победы. Тяжелое ранение — схватка заканчивается. А получивший тяжелое ранение сам выбирает, как быть. Его могут отнести на носилках к доктору, но после этого он потеряет уважение других мастеров как слабый духом человек. Почти все выбирают сеппуку, тем более что уйти из этого мира им помогут лучшие мастера быстрого клинка.
— Чтобы достигнуть мастерства, они упорно тренируются долгие годы, так?
— Да.
— И готовы умереть... Ради чего? — Артем протянул девушке очищенную треску.
— Ради того, чтобы тебя при жизни назвали «повелителем меча». Заслужить посмертно звание «повелителя меча» тоже почетно, но при жизни лучше. — Ацухимэ покачала головой, отказываясь от рыбы.
— Но ты же — женщина. Разве ты можешь участвовать в поединках?
— Нет, — с горечью сказала Ацухимэ. — Я могу попасть на ристалище, только переодевшись самураем.
— Выбрить себе лоб?
— Я пойду на эту жертву. — Ацухимэ отщипнула кусочек от рисовой лепешкой, с неохотой забросила в рот и с трудом проглотила. — Ты знаешь... В родительском доме я тайком слушала разговоры взрослых женщин и однажды подслушала историю об одной женщине, которая переодевалась в мужскую одежду. Не помню, зачем ей это было нужно. Но ее хитрость была быстро раскрыта, и она покончила с собой. Пусть мне тоже потом придется быть разоблаченной и покончить с собой, но я хочу попасть на состязания иайдзюцу в честь бога Хатимана.
— Значит, вот такая она — твоя заветная мечта? — Артем выбросил в кусты хвост трески.
— Представляешь, как это здорово, — мечтательно проговорила Ацухимэ, — или никто, или «повелитель мечей». И все решает один миг.
— Ты много знаешь об этом состязании. От кого?
— От мастера Мацудайра.
— Но он же ни разу там не был?
— Зато мастера иайдзюцу были частыми гостями в его доме.
— Ясно. — Артем поднялся. — Если ты уже отобедала, Ацухимэ-сан, может быть, продолжим поиски яма-буси?
— А какая твоя заветная мечта, Алтём? — спросила Ацухимэ, тоже поднявшись.
— Что называется, наповал! — развел руками Артем. — Я не готов к ответу.
— Раз не готов, значит, мечты нет. Или тебе стыдно в ней признаться, — с укоризной произнесла Ацухимэ.
Артем призадумался. Пожалуй, для нее это было чрезвычайно важным. Если отшутишься — сломаешь нечто важное, что только-только начало возникать (Артем очень надеялся, что не ошибается) между ними. Тем более ни о чем постыдном он не мечтал.
— Пожалуй, не то и не другое, — сказал гимнаст. — Еще полтора месяца назад была мечта, которую я мог бы назвать заветной. Вернуться к себе на родину. Но... с тех пор многое во мне переменилось. Ты знаешь, сегодня я про себя в шутку назвал страну Ямато приемной родиной. А сейчас подумал, что доля правды в этой шутке, пожалуй, слишком велика. Возвращение домой уж точно перестало быть заветной мечтой. А новая мечта пока не оформилась. Что-то вызревает, но оно не обрело пока четкую форму. Надо, наверное, подождать. Только так, Ацухимэ-сан, путанно и туманно я могу ответить на твой вопрос.
— Кажется, я поняла, — вполне серьезно сказала Ацухимэ. — Что ж... Пойдем искать твоих яма-буси...
— ... Такамори! Омицу! Мы принесли хорошие вести!
Артем уже охрип. «Еще немного, и сядет голос. Чем кричать буду?»
Они прошли примерно с ри, но пока ничего не изменилось. Ни пейзаж не изменился (все те же скалы, все те же кусты у подножия скал), ни вход Артем пока не отыскал (а прилежно обыскивал кусты и изрядно ободрался), ни общая ситуация — никто на зов не откликнулся.
— Такамори! Омицу! Мы принесли хорошие вести!
Две короткие толстые стрелы воткнулись в дерево, мимо которого они проходили. Они прилетели откуда-то из-за спины. Артем оглянулся довольно быстро, но никого не увидел.
— Нет смысла прятаться или как-то отвечать. Мы полностью в их руках, — шепотом проговорила Ацухимэ.
— Да уж конечно, — тоже шепотом согласился с ней Артем.
Что-то просвистело в воздухе. В землю возле ноги Артема вонзилась блестящая металлическая «звездочка». «Сюрикен», — Артем вспомнил, как называется эта смертоубийственная штука из арсенала киношных ниндзей. Значит, не только в кино...
— Хватит орать! — раздался откуда-то сверху незнакомый мужской голос. — Бросьте короб и сумку на землю. Встаньте на колени, ладонями упритесь в землю.
— Делаем, как велят, — шепнул Артем.
— Да уж конечно, — шепнула в ответ Ацухимэ.
— Опустите головы, взгляд в землю, головы не поднимать.
Подчинились и этому приказу.
Где-то наверху зашуршала листва, посыпались камни — кто-то спускался. Судя по звукам — не один человек. Похоже, двое. Так и тянуло поднять голову, но Артем решил не рисковать. Да, их не убили сразу, но это вовсе не означало, что с ними и дальше станут обращаться бережно и нежно.
— Лбом коснитесь земли, — продолжал командовать незнакомый мужик. — Теперь сведите руки за спиной. Вот так. Кто дернется — того убью.
Артем почувствовал, как запястья стягивает петля. Кажется, не веревка, а кожа. Что-то не очень сильно стянули. Ах, вот оно что! Другая петля захлестнула шею. Ясно. Простенькие такие путы, но весьма эффективные. Движений особо не стесняют, но незаметно не освободишься и руками уж точно не поразмахиваешь. А коли начнешь махать, то сам же себя и задушишь.
— В коробе обитая медью дубинка и нож. В сумке меч, — услышал Артем новый голос.
Этот голос был ему хорошо знаком.
— Омицу! — не удержавшись, воскликнул воздушный гимнаст, но голову поднимать все же не стал, как бы того ни хотелось. — Как я рад, что с тобой все в порядке!
И он был искренне, всамделишно рад.
— Молчи, гайдзин! — Даже не видя лица лесной японской девушки по имени Омицу, Артем мог смело утверждать, что оно имеет сейчас весьма сердитое выражение. — Еще слово, и я сама тебя убью...
Глава двадцать первая
Знакомые места, очей очарованье! Впору почувствовать себя эдаким белоэмигрантом, который после долгих лет ностальгической муки в каких-нибудь парижах возвратился в родное поместье, в смуту спаленное дотла большевистскими хамами. Воспоминания, воспоминания... Каждый уголок о чем-то говорит...
Те эмигранты ходили по колхозным землям и вспоминали годы, когда та земля была ихней буржуйской собственностью, и вздыхали по невозвратно потерянному. Артема вели в качестве пленника и, проходя знакомыми местами, он вспоминал свое короткое, но яркое пребывание в Долине Дымов и тоже вздыхал.
Вот он — тот легендарный таинственный разлом в скале, надежно скрытый от вражьих и случайных глаз колючим кустарником. Артем не забыл, как он радовался тогда, далеких полтора месяца назад, впервые проходя по этой тропе, что они наконец-то дошли и смогут отдохнуть после долгого изнурительного перехода. Дела давно минувших дней...
А вот и сама Долинушка Дымов. Обособленный скалами мирок, где никогда не бывает ветра и всегда теплее, чем снаружи. И дымки курятся, как и прежде, там и сям. Высокий кустарник, которым была покрыта долина, уже почти весь покрылся зелеными листочками.
Их провели мимо крохотного озерца, в которое с высоты двухэтажного дома низвергался водопад. Помнил Артем свое купание в этом озерце. И как его позабудешь!
А потом пленников завели в пещеру, где они с Омицу предавались после озерца... забавам молодых. Хорошо предавались, со всем пылом и страстью... Эмигрант вспоминает проделки юности минувшей. Сеновалы, молочной спелости крестьянки...
«Интересно, — подумал Артем, — Омицу выбрала под узилище эту пещеру или кто другой? А если она, то не заключен ли в этом некий сексуальный подтекст?»
Между прочим, подобная история нередко случалась и с эмигрантами, слишком рано вернувшимися в Россию, — вместо прощения «одного из пропавших ее сыновей» ждала тюрьма...
Омицу даже порог пещеры не переступила. Постояла у входа, поглядела, как заводят пленников, и куда-то испарилась, переложив дальнейшие охранные обязанности на своего спутника.
Спутник ее, весьма хмурый малый, от пут пленников не освободил, приказал им сесть в углу пещеры и сидеть тихо, а сам устроился в противоположном углу.
Вот теперь, наконец, Артем мог его как следует разглядеть. По дороге не получилось — этот товарищ шел замыкающим в их колонне. А экземпляр оказался довольно примечательным: среднего японского роста, плотно сбитый, с мощной грудной клеткой, с толстыми руками и ногами — эдакий бочонок на дубовых колодках. Лицо при всей суровости, что он напускал на себя, выглядело довольно-таки простодушным. Артем об заклад готов был побиться — простодушие есть главная отличительная черта его характера.
— Я в весеннем лесу пил березовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал, — пропел Артем на незнакомом присутствующим языке.
— Молчи, гайдзин, — буркнул их хмурый охранник.
— А зачем мне молчать! Во имя чего? Чтоб помереть от скуки?
На Артема вдруг напало желание повалять дурака. Вполне объяснимое желание, если учесть, что настроение у гимнаста было весьма неплохое. А отчего ему быть плохим — они отыскали яма-буси, Омицу жива-здорова, яма-буси их не убили сразу, а значит, быть разговору и есть все основания надеяться, говоря дипломатическим языком, что они с яма-буси выйдут на взаимовыгодное соглашение. Приятно, когда все идет по плану... И кстати, о птенчиках. Наличие среди яма-буси незнакомого лица (и думается, не одного) лишь подтверждало догадки Артема насчет взаимоотношений «горных отшельников» и Нобунага. Не иначе, люди Такамори понесли потери во время неудачного покушения, поняли, что сами не справятся с задачей устранения даймё, и вызвали подмогу из других кланов...
Бочкообразный охранник некоторое время громко сопел. Сие, наверное, означало то же самое, что означало мигание крайней правой лампочки на оставшемся в будущем ноутбуке, а оно означало — компьютер думает.
— Я не верю гайдзинам, — наконец выдал человек-бочонок.
— И правильно делаешь! — радостно подхватил Артем. — Только я не гайдзин. Ты заблуждаешься. Скажи мне, встречал ли ты до этого гайдзина, который так прекрасно говорил бы на языке жителей страны Ямато? Вот закрой глаза, только слушай меня и ты не отличишь мою речь от речи уроженца страны Ямато. Скажи, разве может чужак так хорошо освоить язык, если язык не его родной?
— Ты не похож на исконного носителя духа Ямато, — после небольшой паузы произнес японец.
— Я не похож, — склонил голову Артем. — Виноват. Ну так уж вышло. Иногда мы не властны над судьбой...
«А он вроде бы не в курсе, кто я да что я. Любопытно. Неужели мои знакомые не рассказывали, что у них в гостях побывал гайдзин? Видимо, нет. Видимо, решили не признаваться без нужды, что допустили в святая святых иноземного чужака», — вот о чем подумал Артем. А еще он подумал о том, что от нечего делать можно проверить, насколько далеко простирается простодушие их караульщика.
— Дело в том, — чуть ли не нараспев заговорил Артем, — что жестокий тайфун подхватил лодку, на которой плыли мои родители. А с ними был и я, тогда еще совершеннейший младенец. Тайфун оттащил лодку далеко в открытое море, там ее подхватило течение, понесло по морям, по волнам. И вчера мы были еще здесь, а завтра уже там. Лодку выбросило на чужой далекий берег. Мы оказались на чужом берегу, в далекой стране, ничуть не похожей на нашу, среди людей, ничуть не похожих на людей страны Ямато. Мои мать и отец погибли от несчастий, меня стали воспитывать гайдзины. Другое солнце окрасило мои волосы в белый цвет. От чужой пищи моя кожа тоже поменяла цвет. Под другими ветрами мои глаза стали шире...
Артем поймал тему, и его понесло. В общем-то он добросовестно пересказывал помесь историй Маугли и Тарзана, только чуть-чуть их корректируя.
— Меня тянуло домой, — проникновенно врал Артем. — Когда я видел восход, я вспоминал, что там лежит моя родина. Среди гайдзинов я чувствовал себя несчастным. Тогда я нанялся на гайдзинский корабль. Когда корабль проплывал поблизости от Островов страны Ямато, я прыгнул за борт.
«Как учил Станиславский, поверь в свой текст, как в "Отче наш", и тебе поверят другие».
— Я прибыл на Родину, и что же? Меня никто не признает за своего. Меня гоняют по горам, как последнего из зверей. Неужели внешность важнее духа? Вот скажи мне, не назвавший своего имени незнакомец, разве не дух заставляет нас ощущать себя частицей своей страны и родины?
Артем видел, что караульщик принимает его рассказ за чистую монету. Слушает, что называется, развесив уши. А вообще, если так подумать, в этом нет ничего странного. Все мы дети своих веков: переинформированные и циничные, но недостаточно сильные духом и телом — в эпоху атома; жестокие, сильные и наивные — в эпоху замков и мечей.
— Кто были твои родители? — спросил японец, которого эта история, похоже, и в самом деле всерьез проняла.
Поскольку, как учил злобный доктор Геббельс, пропаганду ложью не испортишь, Артем ответил на вопрос так:
— Они происходили из знатной семьи. Отец мой... «А, чего уж мелочиться!»
— Отец мой — император. Мать, как легко догадаться, — не императрица, а женщина простого происхождения. Поэтому мы с мамой жили не при дворе, а в скромном домике у моря...
«Кстати, и на самом деле могла произойти такая история, — вдруг подумал Артем. — Что в ней необычного? Латиноамериканские телесериалы гонят и не такую пургу». — Ты же говорил, что во время тайфуна в лодке с тобой были родители? И мать, и отец? «Так это проще простого!» — подумал вконец освоившийся в придуманной им истории Артем.
— Так это проще простого, — сказал Артем. — В лодке был отчим, которого я тогда считал своим отцом. Кто мой настоящий отец, мать открыла мне, когда умирала...
Артем замолчал, потому что с караульщиком происходили поразительные перемены. Он встал, сел, потом снова встал и снова сел. Его лицо вдруг озарила странная смесь неподдельного испуга и безмерного восхищения. Он смотрел на Артема так, как, наверное, старый коммунист в две тысячи шестом году смотрел бы на Сталина, вышедшего к нему из висящей на стене картины.
— Так... ты... — продолжая взирать на Артема с благоговейным ужасом, человек-бочонок выдавливал из себя слова, — ты... Бьяку-Рю?
Артем своим ушам не поверил. Теперь пришла его очередь изумляться. «Этот Белый Дракон прыгает на меня отовсюду, из самых неожиданных засад».
— Белый Дракон... Белый Дракон, — повторял Артем, прикидывая, как выпутываться из собственных же запуток. — Да, что-то припоминаю... Смутные сны, обрывки воспоминаний... Иногда над головой нет-нет да послышится шорох таинственных крыльев. Белый квадрат на черном фоне...
— Квадрат! — воскликнул караульщик. — Это он!
Японец погрузился в задумчивость.
— Но если ты одно из воплощений Белого Дракона, то почему ты об этом не знаешь? — японец спрашивал скорее себя, чем Артема.
Артем не стал отвечать, позволив ему самостоятельно докопаться до ответа. Тот сообразил.
— Я слышал легенду, по которой одно из воплощений Белого Дракона явится на свет в императорской семье, — снова заговорил японец. — Когда смута и раздор станут угрожать существованию страны Ямато, явится перерожденный в теле человека Бьяку-Рю. Он принесет мир и процветание стране Ямато, владения Ямато расширятся до земных пределов, другие народы покорятся правителю страны Ямато и примут его как своего правителя на вечные времена. Тайфун, о котором ты рассказывал, несомненно был наслан злыми силами. Наверное, те же силы, желающие погибели стране Ямато, наслали затмение и на твой разум.
На ум пришла фраза Шерлока Холмса, произнесенная им в финале истории с собакой Баскервилей: «Вот так начнешь изучать фамильную живопись и уверуешь в переселение душ». Артем мог бы в рифму сказать: «Вот так начнешь дурачиться со скуки и вдруг выяснишь что-то полезное».
— Я должен подумать. — Караульщик обхватил голову руками.
У Артема тоже появилось время подумать. После состоявшегося разговора стало совершенно очевидно, что этого человека не ознакомили с историей проживания среди яма-буси беловолосого чужака. В противном случае он бы...
«Мать моя! — вдруг в голове Артема как гром прогрохотал. — Он же ничего не знал про меня! Он ведь мог преспокойно убить меня еще до того, как я что-то прокричал про Такамори и Омицу. Увидев незнакомца, ошивающегося в окрестностях особо охраняемого объекта, мог бы просто грохнуть его на всякий случай». Видимо, все его эмоции проступили на лице, потому что он услышал насмешливый голос Ацухимэ:
— Я смотрю, только сейчас догадался, что могло произойти. Мы с тобой исходили из того, что здесь живут все те же. И совсем не думали о появлении новых лиц. Смерть наша была бы глупой и бесполезной.
Девушка говорила шепотом, чтобы слышал только Артем.
— Иногда я сам себе удивляюсь, — тоже шепотом заговорил гимнаст. — Бывает, такая умная вещь в голову придет, аж гордость за самого себя распирает. А бывает, такие очевидные вещи проходят мимо, что не знаешь куда деться от стыда.
— Потому что ты еще очень молод, — с интонацией умудренной опытом женщины произнесла Ацухимэ. — Только со старостью приходит та самая мудрость, когда ответы знаешь раньше вопросов. Жизненный путь — это путь ошибок.
— Это, небось, тебе сэнсэй проповедовал. А ты...
Из входного проема в глубь пещеры упала тень.
Артем тотчас замолчал.
— Что за хорошие вести ты нам принес? — услышал Артем еще один знакомый голос.
— А поздороваться, Такамори-сан? — бодрым голосом откликнулся воздушный гимнаст.
— Я так и знал, что когда-нибудь ты вернешься...
Глава двадцать вторая
Невысокий худощавый человек, из-за морщин и лысины выглядевший намного старше своих лет, прошел в пещеру, опустился на корточки напротив Артема. Впрочем, сел на безопасном отдалении, в четырех шагах от гимнаста и его спутницы. «Помнит, помнит Такамори, что я не лыком шит».
— Кто это с тобой? — кивнул глава клана яма-буси на Ацухимэ.
— Ацухимэ, — просто сказал Артем.
— Судя по ее одежде, породистому лицу и надменному взгляду, она из самурайского дома. Ты привел ее сюда, зная, как мы относимся к самураям?
— Да. Привел, зная. И она пришла сюда, зная, что ее не ждет теплый прием. Никто ни от кого ничего не собирается скрывать. В том числе, что и она не питает к вам теплых чувств. Понимаешь, о чем я говорю, Такамори? А я говорю о том, что причина, приведшая нас сюда, так серьезна, что заставляет забыть об извечной вражде и тому подобной ерунде. Для того я кричал, бродя вокруг долины, чтобы сгоряча не убили, прежде чем удастся поговорить. Потому что есть о чем поговорить.
— В том, что ты жив, благодари не свои крики, а мою дочь. Тебя увидел Фудзита, — Такамори показал рукой на бочкообразного охранника. — Он примчался ко мне и сказал, что какой-то беловолосый гайдзин выкрикивает мое имя и имя Омицу. Я послал дочь и сказал ей — решай сама.
— Ты обманывал меня и прежде, Такамори, почему бы не обмануть и сейчас, — сказал Артем. — Я не верил тебе и прежде, не поверю и сейчас. Я думаю, ты не говорил Омицу «решай сама». Ты не мог передоверить решение женщине, пусть даже дочери, — это не в твоем характере.
— Я не собираюсь ни в чем убеждать тебя, Ямамото. Это ты меня должен в чем-то убеждать, чтобы остаться в живых. Я до сих пор переживаю, что не убил тебя в тот раз. Когда это было очень легко. Впрочем, ты мне должен привести очень веские доводы, чтобы я не сделал этого теперь.
— Один из доводов вы должно быть обнаружили в моем коробе на самом дне, — сказал Артем.
— Что это? Я ничего не знаю.
Такамори умел лгать и притворяться. Поэтому не следовало верить всему, что он говорит пусть даже с самым честным выражением лица.
— Мешок с монетами, — сказал гимнаст. — Можешь сходить и лично убедиться. Это половина тех денег, которые вы можете получить.
— За что мы их можем получить?
— За что, вероятно, вы уже что-то получили. Или за что вам пообещали вознаграждение.
— Ты, Ямамото, выражаешься туманно и маловразумительно. Я не понимаю тебя.
— Тогда давай говорить начистоту, Такамори. Давай пройдемся по всей истории с самого начала и уберем неясности...
Артем пошевелился, меняя позу, — со сведенными сзади руками сидеть было не слишком удобно. Такамори едва заметно напрягся — все же побаивается горный командир молодых гайдзинских талантов.
— Как ты помнишь, Такамори, я встретил вас в недобрый для яма-буси час. Когда на вас напали самураи. Я это увидел, бросился на подмогу и помог. Потом ты убеждал меня, что те самураи появились случайно. Дескать, у самураев почитается за доблесть добыть голову яма-буси, вот они и рыщут по лесам в поисках яма-буси. Я тебе поверил. Еще бы мне не поверить — тогда я почти ничего не знал о вашей стране!
Караульщик Фудзита сидел с видом полного обалдевания. Он еще не мог переварить услышанное от Артема, а тут дождем сыплются все новые и новые открытия и откровения. Поди все это сведи вместе и пойми, что оно означает.
— Предупреждая твой вопрос: «Куда же ты исчез в тот памятный день?», скажу, — Артем еще раз поменял позу, — меня пленили разбойники и уволокли в свое логово. Я от них сбежал, потом много где еще побывал. Помотало, как у нас говорят. Как-нибудь расскажу все похождения, но не сейчас. Сейчас надо решить главный вопрос. К нему и перехожу...
Ацухимэ несколько раз порывалась что-то сказать, но сдерживала себя — женщине без особого на то разрешения не следует встревать в мужской разговор, ничего хорошего из этого не выйдет.
— Я много всякого и разного узнал и о вас, и о Нобунага, — говорил Артем. — Меня просветили умные люди, что появление яма-буси в провинции, которой единолично правит даймё Нобунага, не может быть случайным. Ведь появились они не где-нибудь в далеких лесах и в высоких горах, а поблизости от города Ицудо и замка даймё Нобунага. Поскольку яма-буси со времен войны Тайра-Минамото зарабатывают себе на жизнь устранением самураев разных домов, то можно было смело предположить, что и сейчас они пришли за чьей-то самурайской жизнью. И по всему выходило, что за жизнью даймё Нобунага. Видимо, та же мысль пришла в голову и Нобунага, раз он послал своих самураев в лес за головами яма-буси. Когда я все это узнал, меня осенила догадка!
Плохо, что руки за спиной. Мешало. Ощутимо не хватало жестикуляции. Непременно сейчас хлопнул бы ладонью о ладонь.
— А я-то все голову ломал, почему ты меня не убил в ту ночь? И так прикидывал, и эдак, не пойму хоть убей! Ну, а ларчик просто открывался. Ты сразу понял, что Нобунага станет меня искать. Ты предполагал, что он назначит за меня награду. И решил это использовать. К даймё подобраться не так-то легко, он осторожен и подозрителен. Хороший способ выманить Нобунага — использовать как приманку беловолосого гайдзина, который так сильно заинтересовал даймё. Подробности того, как ты собирался это провернуть, меня не волнуют. И зла на тебя я не держу, в конце концов ты думал о благополучии вверенного твоим попечениям клана.
Наверное, с таким одухотворенным выражением лица, с каким Ацухимэ говорила сейчас о поединках иайдзюцу, женщины рассказывают друг другу о самом романтическом свидании в жизни.
— В поединках иайдзюцу, Алтём, существуют две стратегии: или же пытаться угадать, когда противник начнет свою атаку, и опередить его на считанные доли мгновения, или подготовить себя к атаке и провести ее первому. Подготовить — значит достичь такого состояния, когда меч, ум и тело становятся одним целым. Это целое скрепляет между собой выкованный усердными занятиями дух. И все это надо вложить в стремительный выпад. Это даже не выпад, а подобный молнии бросок. Или лучше сказать — необходимо самому на мгновение стать разящей молнией. Представляешь, какое напряжение, Алтём! А сама схватка длится мгновение. Даже слово «раз» не успеваешь сказать, как поединок уже начался и закончился. Все решает один миг! Можно всего лишь моргнуть и пропустить поединок. Один миг, и ты — либо победитель, либо проигравший.
— Они убивают друг друга на этом ристалище? — спросил Артем, закончив с жареными бобами и готовясь приступить к сушеной треске.
— Большинство поединков заканчивается смертью одного из бойцов. Но не все поединки. Когда клинки мастеров сталкиваются и останавливают друг друга, то проводится новая схватка, если надо — еще одна. Если третья схватка не выявляет победителя — бойцов объявляют равными по мастерству, а продолжает схватки тот, на кого покажет судья.
— А как, интересно, судья выбирает победителя? — спросил Артем, чистя сушеную треску.
— Он оценивает технику бойцов, — сказала Ацухимэ. — Когда один из бойцов получает легкое ранение, он объявляется проигравшим. Если оба получают легкие ранения — схватка продолжается до победы. Тяжелое ранение — схватка заканчивается. А получивший тяжелое ранение сам выбирает, как быть. Его могут отнести на носилках к доктору, но после этого он потеряет уважение других мастеров как слабый духом человек. Почти все выбирают сеппуку, тем более что уйти из этого мира им помогут лучшие мастера быстрого клинка.
— Чтобы достигнуть мастерства, они упорно тренируются долгие годы, так?
— Да.
— И готовы умереть... Ради чего? — Артем протянул девушке очищенную треску.
— Ради того, чтобы тебя при жизни назвали «повелителем меча». Заслужить посмертно звание «повелителя меча» тоже почетно, но при жизни лучше. — Ацухимэ покачала головой, отказываясь от рыбы.
— Но ты же — женщина. Разве ты можешь участвовать в поединках?
— Нет, — с горечью сказала Ацухимэ. — Я могу попасть на ристалище, только переодевшись самураем.
— Выбрить себе лоб?
— Я пойду на эту жертву. — Ацухимэ отщипнула кусочек от рисовой лепешкой, с неохотой забросила в рот и с трудом проглотила. — Ты знаешь... В родительском доме я тайком слушала разговоры взрослых женщин и однажды подслушала историю об одной женщине, которая переодевалась в мужскую одежду. Не помню, зачем ей это было нужно. Но ее хитрость была быстро раскрыта, и она покончила с собой. Пусть мне тоже потом придется быть разоблаченной и покончить с собой, но я хочу попасть на состязания иайдзюцу в честь бога Хатимана.
— Значит, вот такая она — твоя заветная мечта? — Артем выбросил в кусты хвост трески.
— Представляешь, как это здорово, — мечтательно проговорила Ацухимэ, — или никто, или «повелитель мечей». И все решает один миг.
— Ты много знаешь об этом состязании. От кого?
— От мастера Мацудайра.
— Но он же ни разу там не был?
— Зато мастера иайдзюцу были частыми гостями в его доме.
— Ясно. — Артем поднялся. — Если ты уже отобедала, Ацухимэ-сан, может быть, продолжим поиски яма-буси?
— А какая твоя заветная мечта, Алтём? — спросила Ацухимэ, тоже поднявшись.
— Что называется, наповал! — развел руками Артем. — Я не готов к ответу.
— Раз не готов, значит, мечты нет. Или тебе стыдно в ней признаться, — с укоризной произнесла Ацухимэ.
Артем призадумался. Пожалуй, для нее это было чрезвычайно важным. Если отшутишься — сломаешь нечто важное, что только-только начало возникать (Артем очень надеялся, что не ошибается) между ними. Тем более ни о чем постыдном он не мечтал.
— Пожалуй, не то и не другое, — сказал гимнаст. — Еще полтора месяца назад была мечта, которую я мог бы назвать заветной. Вернуться к себе на родину. Но... с тех пор многое во мне переменилось. Ты знаешь, сегодня я про себя в шутку назвал страну Ямато приемной родиной. А сейчас подумал, что доля правды в этой шутке, пожалуй, слишком велика. Возвращение домой уж точно перестало быть заветной мечтой. А новая мечта пока не оформилась. Что-то вызревает, но оно не обрело пока четкую форму. Надо, наверное, подождать. Только так, Ацухимэ-сан, путанно и туманно я могу ответить на твой вопрос.
— Кажется, я поняла, — вполне серьезно сказала Ацухимэ. — Что ж... Пойдем искать твоих яма-буси...
— ... Такамори! Омицу! Мы принесли хорошие вести!
Артем уже охрип. «Еще немного, и сядет голос. Чем кричать буду?»
Они прошли примерно с ри, но пока ничего не изменилось. Ни пейзаж не изменился (все те же скалы, все те же кусты у подножия скал), ни вход Артем пока не отыскал (а прилежно обыскивал кусты и изрядно ободрался), ни общая ситуация — никто на зов не откликнулся.
— Такамори! Омицу! Мы принесли хорошие вести!
Две короткие толстые стрелы воткнулись в дерево, мимо которого они проходили. Они прилетели откуда-то из-за спины. Артем оглянулся довольно быстро, но никого не увидел.
— Нет смысла прятаться или как-то отвечать. Мы полностью в их руках, — шепотом проговорила Ацухимэ.
— Да уж конечно, — тоже шепотом согласился с ней Артем.
Что-то просвистело в воздухе. В землю возле ноги Артема вонзилась блестящая металлическая «звездочка». «Сюрикен», — Артем вспомнил, как называется эта смертоубийственная штука из арсенала киношных ниндзей. Значит, не только в кино...
— Хватит орать! — раздался откуда-то сверху незнакомый мужской голос. — Бросьте короб и сумку на землю. Встаньте на колени, ладонями упритесь в землю.
— Делаем, как велят, — шепнул Артем.
— Да уж конечно, — шепнула в ответ Ацухимэ.
— Опустите головы, взгляд в землю, головы не поднимать.
Подчинились и этому приказу.
Где-то наверху зашуршала листва, посыпались камни — кто-то спускался. Судя по звукам — не один человек. Похоже, двое. Так и тянуло поднять голову, но Артем решил не рисковать. Да, их не убили сразу, но это вовсе не означало, что с ними и дальше станут обращаться бережно и нежно.
— Лбом коснитесь земли, — продолжал командовать незнакомый мужик. — Теперь сведите руки за спиной. Вот так. Кто дернется — того убью.
Артем почувствовал, как запястья стягивает петля. Кажется, не веревка, а кожа. Что-то не очень сильно стянули. Ах, вот оно что! Другая петля захлестнула шею. Ясно. Простенькие такие путы, но весьма эффективные. Движений особо не стесняют, но незаметно не освободишься и руками уж точно не поразмахиваешь. А коли начнешь махать, то сам же себя и задушишь.
— В коробе обитая медью дубинка и нож. В сумке меч, — услышал Артем новый голос.
Этот голос был ему хорошо знаком.
— Омицу! — не удержавшись, воскликнул воздушный гимнаст, но голову поднимать все же не стал, как бы того ни хотелось. — Как я рад, что с тобой все в порядке!
И он был искренне, всамделишно рад.
— Молчи, гайдзин! — Даже не видя лица лесной японской девушки по имени Омицу, Артем мог смело утверждать, что оно имеет сейчас весьма сердитое выражение. — Еще слово, и я сама тебя убью...
Глава двадцать первая
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО НИНДЗЯ
(Продолжение)
Деревенька моя!
Как ни прячется в дымке весенней,
до чего же убога!..
Исса
Знакомые места, очей очарованье! Впору почувствовать себя эдаким белоэмигрантом, который после долгих лет ностальгической муки в каких-нибудь парижах возвратился в родное поместье, в смуту спаленное дотла большевистскими хамами. Воспоминания, воспоминания... Каждый уголок о чем-то говорит...
Те эмигранты ходили по колхозным землям и вспоминали годы, когда та земля была ихней буржуйской собственностью, и вздыхали по невозвратно потерянному. Артема вели в качестве пленника и, проходя знакомыми местами, он вспоминал свое короткое, но яркое пребывание в Долине Дымов и тоже вздыхал.
Вот он — тот легендарный таинственный разлом в скале, надежно скрытый от вражьих и случайных глаз колючим кустарником. Артем не забыл, как он радовался тогда, далеких полтора месяца назад, впервые проходя по этой тропе, что они наконец-то дошли и смогут отдохнуть после долгого изнурительного перехода. Дела давно минувших дней...
А вот и сама Долинушка Дымов. Обособленный скалами мирок, где никогда не бывает ветра и всегда теплее, чем снаружи. И дымки курятся, как и прежде, там и сям. Высокий кустарник, которым была покрыта долина, уже почти весь покрылся зелеными листочками.
Их провели мимо крохотного озерца, в которое с высоты двухэтажного дома низвергался водопад. Помнил Артем свое купание в этом озерце. И как его позабудешь!
А потом пленников завели в пещеру, где они с Омицу предавались после озерца... забавам молодых. Хорошо предавались, со всем пылом и страстью... Эмигрант вспоминает проделки юности минувшей. Сеновалы, молочной спелости крестьянки...
«Интересно, — подумал Артем, — Омицу выбрала под узилище эту пещеру или кто другой? А если она, то не заключен ли в этом некий сексуальный подтекст?»
Между прочим, подобная история нередко случалась и с эмигрантами, слишком рано вернувшимися в Россию, — вместо прощения «одного из пропавших ее сыновей» ждала тюрьма...
Омицу даже порог пещеры не переступила. Постояла у входа, поглядела, как заводят пленников, и куда-то испарилась, переложив дальнейшие охранные обязанности на своего спутника.
Спутник ее, весьма хмурый малый, от пут пленников не освободил, приказал им сесть в углу пещеры и сидеть тихо, а сам устроился в противоположном углу.
Вот теперь, наконец, Артем мог его как следует разглядеть. По дороге не получилось — этот товарищ шел замыкающим в их колонне. А экземпляр оказался довольно примечательным: среднего японского роста, плотно сбитый, с мощной грудной клеткой, с толстыми руками и ногами — эдакий бочонок на дубовых колодках. Лицо при всей суровости, что он напускал на себя, выглядело довольно-таки простодушным. Артем об заклад готов был побиться — простодушие есть главная отличительная черта его характера.
— Я в весеннем лесу пил березовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал, — пропел Артем на незнакомом присутствующим языке.
— Молчи, гайдзин, — буркнул их хмурый охранник.
— А зачем мне молчать! Во имя чего? Чтоб помереть от скуки?
На Артема вдруг напало желание повалять дурака. Вполне объяснимое желание, если учесть, что настроение у гимнаста было весьма неплохое. А отчего ему быть плохим — они отыскали яма-буси, Омицу жива-здорова, яма-буси их не убили сразу, а значит, быть разговору и есть все основания надеяться, говоря дипломатическим языком, что они с яма-буси выйдут на взаимовыгодное соглашение. Приятно, когда все идет по плану... И кстати, о птенчиках. Наличие среди яма-буси незнакомого лица (и думается, не одного) лишь подтверждало догадки Артема насчет взаимоотношений «горных отшельников» и Нобунага. Не иначе, люди Такамори понесли потери во время неудачного покушения, поняли, что сами не справятся с задачей устранения даймё, и вызвали подмогу из других кланов...
Бочкообразный охранник некоторое время громко сопел. Сие, наверное, означало то же самое, что означало мигание крайней правой лампочки на оставшемся в будущем ноутбуке, а оно означало — компьютер думает.
— Я не верю гайдзинам, — наконец выдал человек-бочонок.
— И правильно делаешь! — радостно подхватил Артем. — Только я не гайдзин. Ты заблуждаешься. Скажи мне, встречал ли ты до этого гайдзина, который так прекрасно говорил бы на языке жителей страны Ямато? Вот закрой глаза, только слушай меня и ты не отличишь мою речь от речи уроженца страны Ямато. Скажи, разве может чужак так хорошо освоить язык, если язык не его родной?
— Ты не похож на исконного носителя духа Ямато, — после небольшой паузы произнес японец.
— Я не похож, — склонил голову Артем. — Виноват. Ну так уж вышло. Иногда мы не властны над судьбой...
«А он вроде бы не в курсе, кто я да что я. Любопытно. Неужели мои знакомые не рассказывали, что у них в гостях побывал гайдзин? Видимо, нет. Видимо, решили не признаваться без нужды, что допустили в святая святых иноземного чужака», — вот о чем подумал Артем. А еще он подумал о том, что от нечего делать можно проверить, насколько далеко простирается простодушие их караульщика.
— Дело в том, — чуть ли не нараспев заговорил Артем, — что жестокий тайфун подхватил лодку, на которой плыли мои родители. А с ними был и я, тогда еще совершеннейший младенец. Тайфун оттащил лодку далеко в открытое море, там ее подхватило течение, понесло по морям, по волнам. И вчера мы были еще здесь, а завтра уже там. Лодку выбросило на чужой далекий берег. Мы оказались на чужом берегу, в далекой стране, ничуть не похожей на нашу, среди людей, ничуть не похожих на людей страны Ямато. Мои мать и отец погибли от несчастий, меня стали воспитывать гайдзины. Другое солнце окрасило мои волосы в белый цвет. От чужой пищи моя кожа тоже поменяла цвет. Под другими ветрами мои глаза стали шире...
Артем поймал тему, и его понесло. В общем-то он добросовестно пересказывал помесь историй Маугли и Тарзана, только чуть-чуть их корректируя.
— Меня тянуло домой, — проникновенно врал Артем. — Когда я видел восход, я вспоминал, что там лежит моя родина. Среди гайдзинов я чувствовал себя несчастным. Тогда я нанялся на гайдзинский корабль. Когда корабль проплывал поблизости от Островов страны Ямато, я прыгнул за борт.
«Как учил Станиславский, поверь в свой текст, как в "Отче наш", и тебе поверят другие».
— Я прибыл на Родину, и что же? Меня никто не признает за своего. Меня гоняют по горам, как последнего из зверей. Неужели внешность важнее духа? Вот скажи мне, не назвавший своего имени незнакомец, разве не дух заставляет нас ощущать себя частицей своей страны и родины?
Артем видел, что караульщик принимает его рассказ за чистую монету. Слушает, что называется, развесив уши. А вообще, если так подумать, в этом нет ничего странного. Все мы дети своих веков: переинформированные и циничные, но недостаточно сильные духом и телом — в эпоху атома; жестокие, сильные и наивные — в эпоху замков и мечей.
— Кто были твои родители? — спросил японец, которого эта история, похоже, и в самом деле всерьез проняла.
Поскольку, как учил злобный доктор Геббельс, пропаганду ложью не испортишь, Артем ответил на вопрос так:
— Они происходили из знатной семьи. Отец мой... «А, чего уж мелочиться!»
— Отец мой — император. Мать, как легко догадаться, — не императрица, а женщина простого происхождения. Поэтому мы с мамой жили не при дворе, а в скромном домике у моря...
«Кстати, и на самом деле могла произойти такая история, — вдруг подумал Артем. — Что в ней необычного? Латиноамериканские телесериалы гонят и не такую пургу». — Ты же говорил, что во время тайфуна в лодке с тобой были родители? И мать, и отец? «Так это проще простого!» — подумал вконец освоившийся в придуманной им истории Артем.
— Так это проще простого, — сказал Артем. — В лодке был отчим, которого я тогда считал своим отцом. Кто мой настоящий отец, мать открыла мне, когда умирала...
Артем замолчал, потому что с караульщиком происходили поразительные перемены. Он встал, сел, потом снова встал и снова сел. Его лицо вдруг озарила странная смесь неподдельного испуга и безмерного восхищения. Он смотрел на Артема так, как, наверное, старый коммунист в две тысячи шестом году смотрел бы на Сталина, вышедшего к нему из висящей на стене картины.
— Так... ты... — продолжая взирать на Артема с благоговейным ужасом, человек-бочонок выдавливал из себя слова, — ты... Бьяку-Рю?
Артем своим ушам не поверил. Теперь пришла его очередь изумляться. «Этот Белый Дракон прыгает на меня отовсюду, из самых неожиданных засад».
— Белый Дракон... Белый Дракон, — повторял Артем, прикидывая, как выпутываться из собственных же запуток. — Да, что-то припоминаю... Смутные сны, обрывки воспоминаний... Иногда над головой нет-нет да послышится шорох таинственных крыльев. Белый квадрат на черном фоне...
— Квадрат! — воскликнул караульщик. — Это он!
Японец погрузился в задумчивость.
— Но если ты одно из воплощений Белого Дракона, то почему ты об этом не знаешь? — японец спрашивал скорее себя, чем Артема.
Артем не стал отвечать, позволив ему самостоятельно докопаться до ответа. Тот сообразил.
— Я слышал легенду, по которой одно из воплощений Белого Дракона явится на свет в императорской семье, — снова заговорил японец. — Когда смута и раздор станут угрожать существованию страны Ямато, явится перерожденный в теле человека Бьяку-Рю. Он принесет мир и процветание стране Ямато, владения Ямато расширятся до земных пределов, другие народы покорятся правителю страны Ямато и примут его как своего правителя на вечные времена. Тайфун, о котором ты рассказывал, несомненно был наслан злыми силами. Наверное, те же силы, желающие погибели стране Ямато, наслали затмение и на твой разум.
На ум пришла фраза Шерлока Холмса, произнесенная им в финале истории с собакой Баскервилей: «Вот так начнешь изучать фамильную живопись и уверуешь в переселение душ». Артем мог бы в рифму сказать: «Вот так начнешь дурачиться со скуки и вдруг выяснишь что-то полезное».
— Я должен подумать. — Караульщик обхватил голову руками.
У Артема тоже появилось время подумать. После состоявшегося разговора стало совершенно очевидно, что этого человека не ознакомили с историей проживания среди яма-буси беловолосого чужака. В противном случае он бы...
«Мать моя! — вдруг в голове Артема как гром прогрохотал. — Он же ничего не знал про меня! Он ведь мог преспокойно убить меня еще до того, как я что-то прокричал про Такамори и Омицу. Увидев незнакомца, ошивающегося в окрестностях особо охраняемого объекта, мог бы просто грохнуть его на всякий случай». Видимо, все его эмоции проступили на лице, потому что он услышал насмешливый голос Ацухимэ:
— Я смотрю, только сейчас догадался, что могло произойти. Мы с тобой исходили из того, что здесь живут все те же. И совсем не думали о появлении новых лиц. Смерть наша была бы глупой и бесполезной.
Девушка говорила шепотом, чтобы слышал только Артем.
— Иногда я сам себе удивляюсь, — тоже шепотом заговорил гимнаст. — Бывает, такая умная вещь в голову придет, аж гордость за самого себя распирает. А бывает, такие очевидные вещи проходят мимо, что не знаешь куда деться от стыда.
— Потому что ты еще очень молод, — с интонацией умудренной опытом женщины произнесла Ацухимэ. — Только со старостью приходит та самая мудрость, когда ответы знаешь раньше вопросов. Жизненный путь — это путь ошибок.
— Это, небось, тебе сэнсэй проповедовал. А ты...
Из входного проема в глубь пещеры упала тень.
Артем тотчас замолчал.
— Что за хорошие вести ты нам принес? — услышал Артем еще один знакомый голос.
— А поздороваться, Такамори-сан? — бодрым голосом откликнулся воздушный гимнаст.
— Я так и знал, что когда-нибудь ты вернешься...
Глава двадцать вторая
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ТАКАМОРИ
У очага
поет так самозабвенно
знакомый сверчок!
Басе
Невысокий худощавый человек, из-за морщин и лысины выглядевший намного старше своих лет, прошел в пещеру, опустился на корточки напротив Артема. Впрочем, сел на безопасном отдалении, в четырех шагах от гимнаста и его спутницы. «Помнит, помнит Такамори, что я не лыком шит».
— Кто это с тобой? — кивнул глава клана яма-буси на Ацухимэ.
— Ацухимэ, — просто сказал Артем.
— Судя по ее одежде, породистому лицу и надменному взгляду, она из самурайского дома. Ты привел ее сюда, зная, как мы относимся к самураям?
— Да. Привел, зная. И она пришла сюда, зная, что ее не ждет теплый прием. Никто ни от кого ничего не собирается скрывать. В том числе, что и она не питает к вам теплых чувств. Понимаешь, о чем я говорю, Такамори? А я говорю о том, что причина, приведшая нас сюда, так серьезна, что заставляет забыть об извечной вражде и тому подобной ерунде. Для того я кричал, бродя вокруг долины, чтобы сгоряча не убили, прежде чем удастся поговорить. Потому что есть о чем поговорить.
— В том, что ты жив, благодари не свои крики, а мою дочь. Тебя увидел Фудзита, — Такамори показал рукой на бочкообразного охранника. — Он примчался ко мне и сказал, что какой-то беловолосый гайдзин выкрикивает мое имя и имя Омицу. Я послал дочь и сказал ей — решай сама.
— Ты обманывал меня и прежде, Такамори, почему бы не обмануть и сейчас, — сказал Артем. — Я не верил тебе и прежде, не поверю и сейчас. Я думаю, ты не говорил Омицу «решай сама». Ты не мог передоверить решение женщине, пусть даже дочери, — это не в твоем характере.
— Я не собираюсь ни в чем убеждать тебя, Ямамото. Это ты меня должен в чем-то убеждать, чтобы остаться в живых. Я до сих пор переживаю, что не убил тебя в тот раз. Когда это было очень легко. Впрочем, ты мне должен привести очень веские доводы, чтобы я не сделал этого теперь.
— Один из доводов вы должно быть обнаружили в моем коробе на самом дне, — сказал Артем.
— Что это? Я ничего не знаю.
Такамори умел лгать и притворяться. Поэтому не следовало верить всему, что он говорит пусть даже с самым честным выражением лица.
— Мешок с монетами, — сказал гимнаст. — Можешь сходить и лично убедиться. Это половина тех денег, которые вы можете получить.
— За что мы их можем получить?
— За что, вероятно, вы уже что-то получили. Или за что вам пообещали вознаграждение.
— Ты, Ямамото, выражаешься туманно и маловразумительно. Я не понимаю тебя.
— Тогда давай говорить начистоту, Такамори. Давай пройдемся по всей истории с самого начала и уберем неясности...
Артем пошевелился, меняя позу, — со сведенными сзади руками сидеть было не слишком удобно. Такамори едва заметно напрягся — все же побаивается горный командир молодых гайдзинских талантов.
— Как ты помнишь, Такамори, я встретил вас в недобрый для яма-буси час. Когда на вас напали самураи. Я это увидел, бросился на подмогу и помог. Потом ты убеждал меня, что те самураи появились случайно. Дескать, у самураев почитается за доблесть добыть голову яма-буси, вот они и рыщут по лесам в поисках яма-буси. Я тебе поверил. Еще бы мне не поверить — тогда я почти ничего не знал о вашей стране!
Караульщик Фудзита сидел с видом полного обалдевания. Он еще не мог переварить услышанное от Артема, а тут дождем сыплются все новые и новые открытия и откровения. Поди все это сведи вместе и пойми, что оно означает.
— Предупреждая твой вопрос: «Куда же ты исчез в тот памятный день?», скажу, — Артем еще раз поменял позу, — меня пленили разбойники и уволокли в свое логово. Я от них сбежал, потом много где еще побывал. Помотало, как у нас говорят. Как-нибудь расскажу все похождения, но не сейчас. Сейчас надо решить главный вопрос. К нему и перехожу...
Ацухимэ несколько раз порывалась что-то сказать, но сдерживала себя — женщине без особого на то разрешения не следует встревать в мужской разговор, ничего хорошего из этого не выйдет.
— Я много всякого и разного узнал и о вас, и о Нобунага, — говорил Артем. — Меня просветили умные люди, что появление яма-буси в провинции, которой единолично правит даймё Нобунага, не может быть случайным. Ведь появились они не где-нибудь в далеких лесах и в высоких горах, а поблизости от города Ицудо и замка даймё Нобунага. Поскольку яма-буси со времен войны Тайра-Минамото зарабатывают себе на жизнь устранением самураев разных домов, то можно было смело предположить, что и сейчас они пришли за чьей-то самурайской жизнью. И по всему выходило, что за жизнью даймё Нобунага. Видимо, та же мысль пришла в голову и Нобунага, раз он послал своих самураев в лес за головами яма-буси. Когда я все это узнал, меня осенила догадка!
Плохо, что руки за спиной. Мешало. Ощутимо не хватало жестикуляции. Непременно сейчас хлопнул бы ладонью о ладонь.
— А я-то все голову ломал, почему ты меня не убил в ту ночь? И так прикидывал, и эдак, не пойму хоть убей! Ну, а ларчик просто открывался. Ты сразу понял, что Нобунага станет меня искать. Ты предполагал, что он назначит за меня награду. И решил это использовать. К даймё подобраться не так-то легко, он осторожен и подозрителен. Хороший способ выманить Нобунага — использовать как приманку беловолосого гайдзина, который так сильно заинтересовал даймё. Подробности того, как ты собирался это провернуть, меня не волнуют. И зла на тебя я не держу, в конце концов ты думал о благополучии вверенного твоим попечениям клана.