Страница:
— Я был дзёнином своего клана, но теперь не дзёнин. Дзёнином объединившихся кланов стал Такамори. Но я имею право говорить от имени клана, а не только от своего собственного, — так начал свое слово Тадаката. — Мой отец всегда говорил мне, что жизнь человека похожа на приливы и отливы. Если случился отлив, значит, жди — после него обязательно последует прилив. Сейчас жизнь яма-буси можно уподобить отливу. Значит, будем дожидаться прилива, он придет. Идти же против моря — безумство. Мы видим, что делает море с теми, кто пытается доказать, что человек сильнее его.
Тадаката наклонился, поднял крохотный камушек, валявшийся на скальной площадке, принялся крутить его в пальцах.
— Я считаю, Такамори предал нас, приведя сюда гайдзина. Он не должен был этого делать. Гайдзин — он и есть гайдзин. Разве мы знаем, что у него на уме сейчас! Разве мы знаем, что будет у него на уме завтра! Кто из вас может поручиться, что он не видит в нас всего лишь орудие для своих неизвестных целей — вроде топора, которым рубят лес. А когда топор затупится, его выбрасывают, не так ли? Я удивлен вашей доверчивостью, я ждал от вас другого! И я предлагаю убить гайдзина. — Он выбросил камушек, тот улетел за край площадки, полетел к земле, Артем невольно прислушался, когда раздастся стук, но так ничего и не услышал. Может, голос Тадаката заглушил звук. — Если же мое слово не победит, я готов принять любое ваше решение. Но как только мы исполним наши обязательства по Нобунага, я уйду и уведу с собой тех, кто тоже захочет уйти. Если никто не захочет — я уйду один и примкну к другому клану. И с этих пор я стану твоим врагом, Ямамото. Я сказал.
— Жестки твои слова, Тадаката, — вновь заговорил Куримото. — И возможно, во многом они справедливы. Но ты сам себя опроверг. Ты сказал: «Я удивлен вашей доверчивостью, я ждал от вас другого». Выходит, ты не догадался, что у нас на уме, а ведь мы с тобой знаем друг друга с детства. Чего уж говорить про гайдзина! И о том, что на уме у Такамори, мы не знаем, а его слово сейчас решит все...
«И я не стопроцентно уверен в том, что Такамори будет на моей стороне», — мог бы добавить от себя Артем.
А Такамори усмехнулся чему-то своему, бросил взгляд на потухающий костер-гома.
— Что вы слышали о боряку-дзюцу? — Такамори обвел поочередно взглядом всех собравшихся у костра-гома. Ответом ему было общее молчание. — Ничего. А это, между прочим, составная часть Учения Энно Одзуну. Только наш клан сохранил знание о боряку-дзюцу, а ваш клан утратил его. Знаете, почему так получилось? Знание, которое не применяется, отмирает, как отмирает ветвь дерева, к которой не поступают древесные соки.
Отсвет догорающего костра-гома падал на его морщинистое лицо. Между тем уже луна выползла из своего дневного укрытия, сделав обстановку еще более романтической.
— Боряку-дзюцу — это учение о том, как управлять событиями. Это только так кажется, будто единственное, что мы можем, — следовать за событиями, как хвост за лисой. Не все в нашей власти, мы не можем, например, по нашей прихоти вызвать бурю или заставить снег выпасть посреди лета. Но на течение человеческой жизни мы повлиять в состоянии. И не просто повлиять, а необходимым для себя образом. Я видел сегодня, как Фудзита в виде тренировки вкатывал на гору камень. Это впечатляет. Только чем поможет его сила, если его окружит отряд лучников? Что ловкость и находчивость Куримото против сотни самураев? С помощью боряку-дзюцу можно сделать так, что отряд лучников, преследующих Фудзита, получит подложное письмо с приказом возвращаться. С помощью боряку-дзюцу можно вызвать столкновение самураев одного дома с самураями другого дома, чтобы на время или навсегда им стало не до преследования яма-буси по имени Куримото или любого другого яма-буси. Ямамото мыслит, как человек, знакомый с боряку-дзюцу, это хорошо. В плане Ямамото много ошибок, но его план все равно верный...
— Как такое может быть? — не выдержал Касаи. Он перебил вопросом говорящего, и на него с осуждением взглянули все остальные: пока говорящий не дал понять, что он закончил, его нельзя перебивать.
— Очень легко такое может быть. — Такамори сделал вид, что не обратил внимания на оплошность юного яма-буси. — Например, ты идешь от моря в Долину Дымов. Ты знаешь, где она расположена, и знаешь, как добраться. Ты можешь дойти за два дня... если не наделаешь ошибок. А ты можешь их наделать — можешь не заметить коряги, упасть и повредить ногу, можешь заплутать или угодить в болото и долго из него выбираться. Можешь по молодости лет увидеть в лесу молодую симпатичную крестьянку и забыть обо всем... — Все-таки хитрый Такамори отыгрался за то, что юнец посмел его перебить. — Ты, наконец, можешь совершить некую непоправимую ошибку и не дойти вовсе до Долины Дымов. Но ты бы все равно двигался в верном направлении. Теперь понимаешь, о чем я говорил? То же самое можно сказать и о плане Ямамото. Путь, намеченный Ямамото, я считаю верным. Он полностью согласуется с учением боряку-дзюцу — подчинять события своим интересам. И поэтому я высказываюсь за него. Я читаю на ваших лицах вопрос. Зачем нам это надо? Я скажу. Мы уже давно готовы к большему, чем просто выживать. Мы уже готовы выйти из лесов и занять свое место среди людей. Пусть так и будет.
А костер-гома практически уже совсем догорел...
Часть третья
Глава двадцать четвертая
Сцену окружала примитивная рампа — полукругом расставленные факелы. Сцена — всего лишь ровный участок земли, на котором сейчас, ночной порой, разыгрывалось театральное действо. Задником служила натянутая между шестами ткань черного цвета с нарисованным по центру белым квадратным контуром. Отличным дополнением заднику являлось озеро, на берегу которого все и происходило.
Несколько десятков зрителей расположились на принесенных с собой циновках, на поваленном дереве и прямо на голой земле. Все зрители до единого были жителями селения Асути, что находилось в полури от озера. Однако селение отсюда не увидеть даже днем — мешают лес и холмы. Конечно, зрители рисковали жизнью. Но рисковали они сознательно. Желание воочию увидеть Белого Дракона пересиливало все их страхи...
Началось все около полутора месяца назад. Сперва странствующие по землям даймё Нобунага комусо [57]стали рассказывать удивительные вещи — о знамениях, возвещающих приход Белого Дракона: о том, как на камнях в императорском саду в Киото появились откуда ни возьмись иероглифы и надпись та гласила: «Бьяку-Рю придет», надпись видели многие придворные, но не успели показать императору — иероглифы бесследно исчезли с камней с наступлением сумерек и больше не появлялись; о том, как в дождливый день в небе над Такасаки расступились тучи и вырвалась колесница из огня, в той колеснице в языках пламени стоял и правил огненными вожжами человек высокого роста, широкоплечий, с белыми волосами и белой кожей. Но особо сильное впечатление на подданных даймё Нобунага производила такая история: монах одного из буддийских монастырей, привыкший встречать рассвет молитвой, вышел на монастырский двор и не успел приступить к медитации, как из утреннего тумана к нему вышел седовласый старец в золотых одеждах и сказал: «Страна Ямато стонет от кровопролитных распрей, стонет от нищеты и попрания исконного духа Ямато. Прознав о том, коварный сильный враг собирает силы и готовится напасть на землю Ямато и поработить ее. Разгневанное и Bстревоженное Небо посылает на землю Белого Дракона. Он явится в человеческом обличье. Человек, в котором бьется сердце Бьяку-Рю и течет его кровь, появится на земле даймё Нобунага, прогневавшего Небо более других. Этого человека узнает всякий и любой — так он будет отличаться от людей страны Ямато. Он будет бел кожей и бел волосами, высок и силен. И свершится чудо. Даймё Нобунага уйдет из этого мира. Новым даймё станет Белый Дракон. Самураи Нобунага признают себя его вассалами, его признают своим господином одна земля за другой. Белый Дракон победит захватчиков, объединит страну и приведет страну Ямато к величию и прославит ее императора. И другие народы в других землях падут ниц перед армией Белого Дракона и поклянутся в вечной верности императорам Ямато. После этого Белый Дракон исчезнет, выбрав себе в преемники достойнейшего из носителей духа Ямато». «И мы пришли в эти края, — завершали монахи свои удивительные речи, — в надежде обнаружить новые знаки грядущего прихода Белого Дракона».
Рассказы эти неожиданно подтвердил суккэ [58], проезжавший через земли даймё Нобунага. «Да, — говорил этот суккэ, — сперва мы не придавали значения разговорам о знамениях. Но в хрониках нами недавно было обнаружено забытое древнее пророчество, слово в слово повторяющее слова того монаха, которому явился седовласый старец в золотых одеждах».
Появление слухов о Белом Драконе удивительным образом совпало с появлением в провинции труппы хокаси [59]. Это была не совсем обычная труппа, потому что в ее состав помимо певцов, музыкантов и танцоров входили также и монахи-чародеи, которые утверждали, что они могут вызвать Белого Дракона, им, мол, знакомы необходимые заклинания. И как вскоре выяснилось, монахам действительно было подвластно вызвать Белого Дракона.
Эта труппа хокаси перебудоражила провинцию. Слухом земля полнится, и вскоре не осталось ни одного селения, где не шептались бы о хокаси, о монахах-чародеях и, конечно, о Белом Драконе. Наверное, слухи просочились и за пределы владений Нобунага, что, впрочем, уже нисколько не волновало ни Артема, ни яма-буси, ни иных причастных к распространению этих слухов лиц.
Разумеется, и комусо, и суккэ, и хокаси, и монахи-чародеи — это были личины, под которыми скрывались якудза и яма-буси. Были и другие личины. Посылаемые Артемом люди маскировались под нищих, коробейников, паломников и батраков, словом, под публику разряда «перекати-поле». Надо сказать, что они не только распространяли среди народа слухи о грядущем приходе Белого Дракона, но и приглядывались, присматривались, прислушивались, разговаривали с людьми. Добывали разные полезные сведения.
А руководил процессом, был его мозгом и держал все ниточки в своих руках один человек. Нетрудно догадаться, кто именно. Бывший российский воздушный гимнаст. А то, чем занимались Артем со товарищи можно было окрестить активной пропагандистской работой на вражеской территории. Территорию, которой правил даймё Нобунага, они пока считали вражеской.
До самого Нобунага слухи о кочующих по его землям хокаси и монахах-чародеях, а также о Белом Драконе и о том, какую опасность он несет лично ему, дошли очень нескоро. Лишь тогда, когда труппа хокаси успела уже побывать чуть ли не в половине селений. И ничего в том удивительного нет. Самураи, на которых опирался даймё во всех вопросах удержания подданных в повиновении, были, что называется, бесконечно далеки от народа, от его нужд и чаяний. Да и как можно интересоваться нуждами людей низшего звания, когда за людей-то их не принимаешь! Самураи ограничивались тем, что, проходя и проезжая по дорогам, присматривались к подозрительным лицам, могли остановить и обыскать. Могли тут же учинить расправу, если вдруг обнаружат что-то запрещенное, а в первую очередь запрещено было ношение любого оружия. Самураи могли измерить длину ножа, который иметь было разрешено. Но если длина ножа вместе с рукоятью превышала бы одно сяку, этот нож признавался оружием и с его владельцем поступали соответственно [60]. То есть, говоря языком милицейской эпохи, самураи занимались исключительно патрулированием. А теперь еще и караулами.
Надо сказать, что беспокойство Нобунага за свою жизнь настолько возросло, что он распорядился на въезде во все населенные пункты выставить заставы. Там несли караул, как правило, младшие самураи. Однако обойти при желании эти заставы для людей, больше привыкших к бездорожью, чем к протоптанным тропкам, — настолько простое и смешное дело, что не стоит об этом и говорить.
А что до тайного сыска, агенты которого регулярно осведомляли бы правящие верхи о настроениях в народных гущах, так правители страны Ямато до такой простой и нужной вещи пока что не додумались. Да и слава богу — если бы у даймё Нобунага имелось хоть какое-то подобие сыска, самураи давно вышли бы на след распространяющий вредные настроения труппы хокаси, давно бы захватили этих хокаси, и головы Артема со товарищи давно бы уже были насажены на колья и уже успели бы превратиться в вечно скалящиеся черепа.
Впрочем, неизбежного не избежать и самураи на след все же вышли, пусть и с огромным опозданием. Как-то все же они прознали про гастроли, будоражащие умы низших слоев и угрожающие спокойствию на землях Нобунага. И тогда на хокаси объявили охоту.
Артему со товарищи пока удавалось ускользать от самураев без большого труда. Дело в том, что воины даймё Нобунага, выражаясь языком яма-буси, не могли перешагнуть через свои самурайские ката. Им бы следовало нанять осведомителей, которые просигнализируют о появлении в селении хокаси и о месте предстоящего представления, потом им следовало бы нарядиться в народные одежды, спрятать под одежду оружие и под видом безобидных крестьян, нищих бродяг или паломников пробраться на место сбора. Ну так это ж все уловки, недостойные настоящих воинов! Все это — постыдные дела и кривые предприятия. Все это — «уё», то есть ложь, до которой самурай никогда не опустится.
Ну а в рамках своих ката сделать самураи могли не так уж и много: усиленно патрулировать дороги, задерживать и обыскивать на заставах людей не выборочно, а всех подряд да огласить во всех селениях указ даймё Нобунага, запрещающий под страхом смертной казни, вплоть до особого распоряжения выступать в провинции, над которой распространялась власть Нобунага, не только всем хокаси, но и (что называется, до кучи) всем саругаки. Указ также запрещал повторять слухи о знамениях, предсказаниях и пророчествах, предвещающих приход Белого Дракона, и даже упоминать имя Бьяку-Рю — все под тем же страхом смертной казни.
Касаемо указа... Даймё и самураям, конечно, не были знакомы такие понятия, как «коллективное сознание» и «антиреклама». И невдомек им было, что своим указом они вызвали тот самый эффект «антирекламы». Коллективное сознание отреагировало на запреты ровно противоположным образом: если власть предержащие всерьез относятся к слухам о Белом Драконе — значит, всерьез боятся Белого Дракона. Значит, слухи появились не на пустом месте. В том отпадают последние сомнения.
Одним из немногих, кто пострадал из-за Белого Дракона, были новоявленные якудза. Чтобы не привлекать к себе внимания самураев, им пришлось убрать со стен игорных заведений белые полосы материи с нарисованным на них черным квадратным контуром — символом Белого Дракона. Но якудза от этой истории получили и свои плюсы. Поскольку они называли себя слугами Белого Дракона, то их стали больше бояться. И бывшие бродячие циркачи Сюнгаку с Рэцуко не упустили своего: пользуясь моментом, взяли под охрану несколько постоялых дворов.
А между тем слухи, особенно после того как их запретили повторять, стали лавинообразно обрастать домыслами, к которым ни Артем, ни яма-буси уже не имели никакого отношения. Пошли разговоры о том, что вместе с воплощением Белого Дракона придет воплощение Кин-Рю, Золотого Дракона. И явлено будет то воплощение Кин-Рю в облике женщины невиданной красоты. Еще больше, чем о Кин-рю, говорили о том, что созерцание Белого Дракона исцеляет даже самых безнадежных больных. Дескать, слепые прозревали, хромые избавлялись от хромоты, а бесплодным в первую же ночь после того, как они увидят Белого Дракона, удавалось зачать. Говоря одесским языком, «и шо вы хочите после этого? Чтобы вас таки боялись?»
Разумеется, после всего этого страх смертной казни не мог пересилить желание своими глазами увидеть Белого Дракона и чудеса, творимые им. И люди целыми деревнями собирались на представления труппы хокаси и монахов-чародеев. Происходило это так.
К жителям деревни приходил один из монахов-чародеев и сообщал место, где пройдет выступление труппы хокаси, и время выступления. Люди, передавая новость друг другу, не говорили о ней самураям. Представления происходили по ночам, люди делали вид, что расходятся по своим домам и засыпают, а потом тайно, чтобы не попасться на глаза самураям, покидали дома и шли туда, куда им было указано.
Бывало, конечно, всякое. Самураи, которые в последнее время были начеку, случалось, замечали некое оживление среди простолюдинов, после чего начинали внимательнее приглядывать за ними, ходили по улицам до глубокой ночи и если видели, что люди покидают дома, тогда предпринимали то, что в других веках и в других местах станут именовать спецоперациями. Эти спецоперации заключались в прочесывании прилегающей к селениям местности. Надо сказать, что мера эта была бы довольно эффективной, не будь готовы к подобным неприятностям как яма-буси, так и местные жители. Но все-таки случалось, что кто-то попадал в сети облавы. Не яма-буси, разумеется, а местные жители. И нескольких людей, пойманных неподалеку от «места преступления», уже казнили. По заведенному обычаю в устрашение остальным их головы показательно вывесили на кольях.
Однако люди и после этого не устрашились. Тут сыграл свою, пагубную для самураев, роль образ мыслей жителей страны Ямато. В глазах простых японцев такая смерть выглядела красивой, достойной. Жизнь приносилась в жертву Белому Дракону, человек погибал практически в бою за знамя Белого Дракона. Отсюда закономерно возникло и укреплялось убеждение, что в следующем перерождении они получат возможность подняться на ступеньку выше. В виду всего этого популярность Белого Дракона и труппы хокаси не убывала, а росла...
И сегодня были предприняты все меры предосторожности. На дорогах были оставлены дозорные — дети яма-буси. Такие же дозорные притаились, слившись с ночью, на всех тропинках, ведущих к озеру. Если что-то заметят — криком подадут сигнал тревоги.
Да и самими местными жителями возле деревни были оставлены мальчишки, которые короткой дорогой должны прибежать на приозерную поляну раньше самураев и сообщить об их приближении.
Словом, когда на поляне покажется отряд самураев, артисты уже успеют скрыться в лесу, а зрители успеют разбежаться. Поскольку окружающие места жители знают прекрасно, то под покровом ночи у них есть все шансы вернуться домой живыми и невредимыми...
Глава двадцать пятая
Представление не начиналось появлением Белого Дракона, а завершалось им. Уж кто-кто, а Артем знал, как нужно выстраивать зрелище, чтобы воздействовать на зрителя максимально сильно и чтобы публика ушла домой довольной. А законы сценического искусства всюду одни и те же.
Сперва перед ширмой артисты разыгрывали маленький спектакль про всяких демонов и духов, предваряющий появление Белого Дракона. Сюжет основывался на японских народных легендах и особой сложностью не отличался.
Перед зрителями сходились в извечной битве Силы Добра с Силами Зла. Первые были представлены хитоваси, добрыми людьми-орлами, вторые — тэнгу, злобными людьми-воронами. Поединок проходил в напряженной борьбе, то одни вроде бы брали верх, то другие, а оканчивалось все боевой ничьей. Тэнгу и хитоваси, истощив силы, отступали, но договаривались спустя год вновь сойтись в противоборстве. И тем и другим нужно было до новой битвы пополнить свои поредевшие ряды. Они отправлялись искать союзников...
Все это разыгрывалось средствами диалога, пантомимы и танца. Танцы больше походили на акробатические этюды, и их постановкой занимался, разумеется, Артем, кто ж еще?! И постарался он на славу. Особый восторг у зрителей всегда вызывала сцена битвы злых и добрых сил. Артисты демонстрировали зрителям разнообразные удары руками и ногами, прыжки, кувырки, всяческие захваты и подсечки, картинно падали от ударов, фехтовали на бамбуковых мечах. В общем, получился показательный каскадерский номер очень неплохого качества. Музыкальное же сопровождение представления состояло из одного барабана, который задавал исполнителям нужный ритм.
Во второй части спектакля люди-орлы, или хитоваси, обращались за помощью к Момотаро, покорителю страны людоедов и одному из любимых персонажей японского фольклора. Момотаро без колебаний обещал хитоваси поддержку в борьбе со Злом. А тэту, или злобные люди-вороны, искали поддержку своим злым намерениям у людей. И находили ее в лице одного-единственного человека, отличительной чертой которого служила хромота. «И на кого намекают?» — этот вопрос зрителей не мучил. Все в провинции знали, что у даймё Нобунага одна нога короче другой, отчего даймё слегка прихрамывает. То есть в персонаже «Хромой Человек», пообещавшем свою помощь злым силам, зрители без труда угадывали своего даймё.
В свою очередь, узнав о том, что кто-то из людей хочет выступить на стороне Зла, люди-орлы приходили в нешуточное беспокойство и отправлялись к Белому Дракону. Разговаривая с Бьяку-Рю, хитоваси обращались к заднику с символом Белого Дракона — белым квадратом на черном фоне. Им отвечал голос из-за ширмы. И Белый Дракон обещал, что придет и накажет плохого хромого человека.
На этом незатейливая пьеска заканчивалась. Как говорится, не бог весть что, но людям нравится. Публика в древнющие века — и, думается, не в одной только Японии — была сплошь неизбалованная, не требовала многого. Ну а после того как заканчивалась драматургическая часть представления, начиналось главное действо — к зрителям выходили монахи-чародеи, каковых было двое.
Монахи-чародеи таковыми на самом деле, разумеется, не являлись. Все те же яма-буси. А если уж раскрывать все театральные секреты — те самые актеры, что незадолго до этого изображали тэнгу и просто переоделись за ширмой в монахов-чародеев. Узнать их зрители не могли — в образе тэнгу их лица закрывали бумажные маски с намалеванными на них черной и красной тушью злобными оскалами.
Выход монахов-чародеев не мог не сопровождать какой-нибудь спецэффект, иначе было бы нелепо. Сегодня ночью на холме за озером вспыхнули огни. Да не просто вспыхнули — огни принялись чертить в ночном воздухе замысловатые фигуры, в геометрии которых иногда проскальзывал намек на контур некого мифологического чудища.
Среди публики возник восторженный шепоток. И шепоток тот бегал по рядам, пока огни так же таинственно, как и зажглись, не исчезли с картины ночи.
А объяснялось все проще простого. Примитивный трюк. Двое яма-буси зажгли от углей концы промасленных веревок и принялись крутить-вертеть этими веревками, выписывать ими в воздухе разнообразные фигуры. Поскольку люди специально и долго тренировали этот трюк, то они могли «нарисовать» огненной веревкой фигуру любой сложности: хоть контур дракона, хоть иероглиф «гаку», хоть крейсер «Аврору». Когда приходила пора заканчивать номер, веревки макали в заранее подготовленные кожаные ведра с водой и огни мгновенно гасли. А поскольку до холма того было далеко и людей в черных одеждах с такого расстояния было не разглядеть, то у зрителей создавалась иллюзия, будто огни появляются из ниоткуда, движутся сами по себе и пропадают в никуда. И как тут не поверишь, что был свидетелем чуда чудного!
(И нечего, между прочим, винить средневекового японца в отсталости, серости и простодушной доверчивости. Точно так же Артем однажды видел своими собственными глазами летающую тарелку. Было это не когда-нибудь, а на излете века двадцатого, века учености и высоких технологий.
Артем тогда учился в цирковом училище, на цирковой арене постоянно ни в каком номере задействован не был и подрабатывал где только мог. Так, например, летом он ездил с эстрадными артистами на шабашки — выступали с концертами по небольшим провинциальным городам. У Артема в программе было два выхода: в парном акробатическом номере и с жонглерами.
Концертная судьба закинула их в приполярный город Усинск, что находится на территории Республики Коми и стоит на реке Усе. Жили они не в гостинице — не те шишки прибыли, чтобы размещать в гостинице кого-то кроме администратора труппы, — а в каком-то доме барачного типа на берегу по-северному тиховодной Усы. Ночью Артема зажрали местные злющие комары, он проснулся, вышел на улицу. И... офонарел. В небе прямо над головой висела доподлинная летающая тарелка. В точности такая, какой ее описывали разнообразные очевидцы: огромный светящийся диск, бесспорно объемный.
Какое-то время он стоял, раскрывши рот, и тупо пялился на диво. Потом мозг стал подыскивать объяснения и, кроме инопланетян, ничего подходящего изобрести не мог. Слишком уж очевидная летающая тарелка висела в ночном усинском небе. Потом Артем подумал, что надо разбудить остальных, показать им чудо. Хорошо, что этого не сделал, — иначе стал бы объектом насмешек до окончания гастролей. На его счастье из барака, зевая, вышел — видимо, разбуженный Артемовыми хождениями — пожилой конферансье Сан Саныч. Он-то и растолковал бросившемуся к нему молодому цирковому что к чему. Оказывается, Сан Саныч и сам когда-то так обманулся.
Тадаката наклонился, поднял крохотный камушек, валявшийся на скальной площадке, принялся крутить его в пальцах.
— Я считаю, Такамори предал нас, приведя сюда гайдзина. Он не должен был этого делать. Гайдзин — он и есть гайдзин. Разве мы знаем, что у него на уме сейчас! Разве мы знаем, что будет у него на уме завтра! Кто из вас может поручиться, что он не видит в нас всего лишь орудие для своих неизвестных целей — вроде топора, которым рубят лес. А когда топор затупится, его выбрасывают, не так ли? Я удивлен вашей доверчивостью, я ждал от вас другого! И я предлагаю убить гайдзина. — Он выбросил камушек, тот улетел за край площадки, полетел к земле, Артем невольно прислушался, когда раздастся стук, но так ничего и не услышал. Может, голос Тадаката заглушил звук. — Если же мое слово не победит, я готов принять любое ваше решение. Но как только мы исполним наши обязательства по Нобунага, я уйду и уведу с собой тех, кто тоже захочет уйти. Если никто не захочет — я уйду один и примкну к другому клану. И с этих пор я стану твоим врагом, Ямамото. Я сказал.
— Жестки твои слова, Тадаката, — вновь заговорил Куримото. — И возможно, во многом они справедливы. Но ты сам себя опроверг. Ты сказал: «Я удивлен вашей доверчивостью, я ждал от вас другого». Выходит, ты не догадался, что у нас на уме, а ведь мы с тобой знаем друг друга с детства. Чего уж говорить про гайдзина! И о том, что на уме у Такамори, мы не знаем, а его слово сейчас решит все...
«И я не стопроцентно уверен в том, что Такамори будет на моей стороне», — мог бы добавить от себя Артем.
А Такамори усмехнулся чему-то своему, бросил взгляд на потухающий костер-гома.
— Что вы слышали о боряку-дзюцу? — Такамори обвел поочередно взглядом всех собравшихся у костра-гома. Ответом ему было общее молчание. — Ничего. А это, между прочим, составная часть Учения Энно Одзуну. Только наш клан сохранил знание о боряку-дзюцу, а ваш клан утратил его. Знаете, почему так получилось? Знание, которое не применяется, отмирает, как отмирает ветвь дерева, к которой не поступают древесные соки.
Отсвет догорающего костра-гома падал на его морщинистое лицо. Между тем уже луна выползла из своего дневного укрытия, сделав обстановку еще более романтической.
— Боряку-дзюцу — это учение о том, как управлять событиями. Это только так кажется, будто единственное, что мы можем, — следовать за событиями, как хвост за лисой. Не все в нашей власти, мы не можем, например, по нашей прихоти вызвать бурю или заставить снег выпасть посреди лета. Но на течение человеческой жизни мы повлиять в состоянии. И не просто повлиять, а необходимым для себя образом. Я видел сегодня, как Фудзита в виде тренировки вкатывал на гору камень. Это впечатляет. Только чем поможет его сила, если его окружит отряд лучников? Что ловкость и находчивость Куримото против сотни самураев? С помощью боряку-дзюцу можно сделать так, что отряд лучников, преследующих Фудзита, получит подложное письмо с приказом возвращаться. С помощью боряку-дзюцу можно вызвать столкновение самураев одного дома с самураями другого дома, чтобы на время или навсегда им стало не до преследования яма-буси по имени Куримото или любого другого яма-буси. Ямамото мыслит, как человек, знакомый с боряку-дзюцу, это хорошо. В плане Ямамото много ошибок, но его план все равно верный...
— Как такое может быть? — не выдержал Касаи. Он перебил вопросом говорящего, и на него с осуждением взглянули все остальные: пока говорящий не дал понять, что он закончил, его нельзя перебивать.
— Очень легко такое может быть. — Такамори сделал вид, что не обратил внимания на оплошность юного яма-буси. — Например, ты идешь от моря в Долину Дымов. Ты знаешь, где она расположена, и знаешь, как добраться. Ты можешь дойти за два дня... если не наделаешь ошибок. А ты можешь их наделать — можешь не заметить коряги, упасть и повредить ногу, можешь заплутать или угодить в болото и долго из него выбираться. Можешь по молодости лет увидеть в лесу молодую симпатичную крестьянку и забыть обо всем... — Все-таки хитрый Такамори отыгрался за то, что юнец посмел его перебить. — Ты, наконец, можешь совершить некую непоправимую ошибку и не дойти вовсе до Долины Дымов. Но ты бы все равно двигался в верном направлении. Теперь понимаешь, о чем я говорил? То же самое можно сказать и о плане Ямамото. Путь, намеченный Ямамото, я считаю верным. Он полностью согласуется с учением боряку-дзюцу — подчинять события своим интересам. И поэтому я высказываюсь за него. Я читаю на ваших лицах вопрос. Зачем нам это надо? Я скажу. Мы уже давно готовы к большему, чем просто выживать. Мы уже готовы выйти из лесов и занять свое место среди людей. Пусть так и будет.
А костер-гома практически уже совсем догорел...
Часть третья
ДАЙМЁ — ДОЛЖНОСТЬ НЕ НАСЛЕДСТВЕННАЯ
Глава двадцать четвертая
СКОЛЬКО СЛУХОВ НАШИ УШИ ПОРАЖАЕТ...
Лают собаки —
Коробейник в деревню пришел.
Персики в цвету...
Бусон
Сцену окружала примитивная рампа — полукругом расставленные факелы. Сцена — всего лишь ровный участок земли, на котором сейчас, ночной порой, разыгрывалось театральное действо. Задником служила натянутая между шестами ткань черного цвета с нарисованным по центру белым квадратным контуром. Отличным дополнением заднику являлось озеро, на берегу которого все и происходило.
Несколько десятков зрителей расположились на принесенных с собой циновках, на поваленном дереве и прямо на голой земле. Все зрители до единого были жителями селения Асути, что находилось в полури от озера. Однако селение отсюда не увидеть даже днем — мешают лес и холмы. Конечно, зрители рисковали жизнью. Но рисковали они сознательно. Желание воочию увидеть Белого Дракона пересиливало все их страхи...
Началось все около полутора месяца назад. Сперва странствующие по землям даймё Нобунага комусо [57]стали рассказывать удивительные вещи — о знамениях, возвещающих приход Белого Дракона: о том, как на камнях в императорском саду в Киото появились откуда ни возьмись иероглифы и надпись та гласила: «Бьяку-Рю придет», надпись видели многие придворные, но не успели показать императору — иероглифы бесследно исчезли с камней с наступлением сумерек и больше не появлялись; о том, как в дождливый день в небе над Такасаки расступились тучи и вырвалась колесница из огня, в той колеснице в языках пламени стоял и правил огненными вожжами человек высокого роста, широкоплечий, с белыми волосами и белой кожей. Но особо сильное впечатление на подданных даймё Нобунага производила такая история: монах одного из буддийских монастырей, привыкший встречать рассвет молитвой, вышел на монастырский двор и не успел приступить к медитации, как из утреннего тумана к нему вышел седовласый старец в золотых одеждах и сказал: «Страна Ямато стонет от кровопролитных распрей, стонет от нищеты и попрания исконного духа Ямато. Прознав о том, коварный сильный враг собирает силы и готовится напасть на землю Ямато и поработить ее. Разгневанное и Bстревоженное Небо посылает на землю Белого Дракона. Он явится в человеческом обличье. Человек, в котором бьется сердце Бьяку-Рю и течет его кровь, появится на земле даймё Нобунага, прогневавшего Небо более других. Этого человека узнает всякий и любой — так он будет отличаться от людей страны Ямато. Он будет бел кожей и бел волосами, высок и силен. И свершится чудо. Даймё Нобунага уйдет из этого мира. Новым даймё станет Белый Дракон. Самураи Нобунага признают себя его вассалами, его признают своим господином одна земля за другой. Белый Дракон победит захватчиков, объединит страну и приведет страну Ямато к величию и прославит ее императора. И другие народы в других землях падут ниц перед армией Белого Дракона и поклянутся в вечной верности императорам Ямато. После этого Белый Дракон исчезнет, выбрав себе в преемники достойнейшего из носителей духа Ямато». «И мы пришли в эти края, — завершали монахи свои удивительные речи, — в надежде обнаружить новые знаки грядущего прихода Белого Дракона».
Рассказы эти неожиданно подтвердил суккэ [58], проезжавший через земли даймё Нобунага. «Да, — говорил этот суккэ, — сперва мы не придавали значения разговорам о знамениях. Но в хрониках нами недавно было обнаружено забытое древнее пророчество, слово в слово повторяющее слова того монаха, которому явился седовласый старец в золотых одеждах».
Появление слухов о Белом Драконе удивительным образом совпало с появлением в провинции труппы хокаси [59]. Это была не совсем обычная труппа, потому что в ее состав помимо певцов, музыкантов и танцоров входили также и монахи-чародеи, которые утверждали, что они могут вызвать Белого Дракона, им, мол, знакомы необходимые заклинания. И как вскоре выяснилось, монахам действительно было подвластно вызвать Белого Дракона.
Эта труппа хокаси перебудоражила провинцию. Слухом земля полнится, и вскоре не осталось ни одного селения, где не шептались бы о хокаси, о монахах-чародеях и, конечно, о Белом Драконе. Наверное, слухи просочились и за пределы владений Нобунага, что, впрочем, уже нисколько не волновало ни Артема, ни яма-буси, ни иных причастных к распространению этих слухов лиц.
Разумеется, и комусо, и суккэ, и хокаси, и монахи-чародеи — это были личины, под которыми скрывались якудза и яма-буси. Были и другие личины. Посылаемые Артемом люди маскировались под нищих, коробейников, паломников и батраков, словом, под публику разряда «перекати-поле». Надо сказать, что они не только распространяли среди народа слухи о грядущем приходе Белого Дракона, но и приглядывались, присматривались, прислушивались, разговаривали с людьми. Добывали разные полезные сведения.
А руководил процессом, был его мозгом и держал все ниточки в своих руках один человек. Нетрудно догадаться, кто именно. Бывший российский воздушный гимнаст. А то, чем занимались Артем со товарищи можно было окрестить активной пропагандистской работой на вражеской территории. Территорию, которой правил даймё Нобунага, они пока считали вражеской.
До самого Нобунага слухи о кочующих по его землям хокаси и монахах-чародеях, а также о Белом Драконе и о том, какую опасность он несет лично ему, дошли очень нескоро. Лишь тогда, когда труппа хокаси успела уже побывать чуть ли не в половине селений. И ничего в том удивительного нет. Самураи, на которых опирался даймё во всех вопросах удержания подданных в повиновении, были, что называется, бесконечно далеки от народа, от его нужд и чаяний. Да и как можно интересоваться нуждами людей низшего звания, когда за людей-то их не принимаешь! Самураи ограничивались тем, что, проходя и проезжая по дорогам, присматривались к подозрительным лицам, могли остановить и обыскать. Могли тут же учинить расправу, если вдруг обнаружат что-то запрещенное, а в первую очередь запрещено было ношение любого оружия. Самураи могли измерить длину ножа, который иметь было разрешено. Но если длина ножа вместе с рукоятью превышала бы одно сяку, этот нож признавался оружием и с его владельцем поступали соответственно [60]. То есть, говоря языком милицейской эпохи, самураи занимались исключительно патрулированием. А теперь еще и караулами.
Надо сказать, что беспокойство Нобунага за свою жизнь настолько возросло, что он распорядился на въезде во все населенные пункты выставить заставы. Там несли караул, как правило, младшие самураи. Однако обойти при желании эти заставы для людей, больше привыкших к бездорожью, чем к протоптанным тропкам, — настолько простое и смешное дело, что не стоит об этом и говорить.
А что до тайного сыска, агенты которого регулярно осведомляли бы правящие верхи о настроениях в народных гущах, так правители страны Ямато до такой простой и нужной вещи пока что не додумались. Да и слава богу — если бы у даймё Нобунага имелось хоть какое-то подобие сыска, самураи давно вышли бы на след распространяющий вредные настроения труппы хокаси, давно бы захватили этих хокаси, и головы Артема со товарищи давно бы уже были насажены на колья и уже успели бы превратиться в вечно скалящиеся черепа.
Впрочем, неизбежного не избежать и самураи на след все же вышли, пусть и с огромным опозданием. Как-то все же они прознали про гастроли, будоражащие умы низших слоев и угрожающие спокойствию на землях Нобунага. И тогда на хокаси объявили охоту.
Артему со товарищи пока удавалось ускользать от самураев без большого труда. Дело в том, что воины даймё Нобунага, выражаясь языком яма-буси, не могли перешагнуть через свои самурайские ката. Им бы следовало нанять осведомителей, которые просигнализируют о появлении в селении хокаси и о месте предстоящего представления, потом им следовало бы нарядиться в народные одежды, спрятать под одежду оружие и под видом безобидных крестьян, нищих бродяг или паломников пробраться на место сбора. Ну так это ж все уловки, недостойные настоящих воинов! Все это — постыдные дела и кривые предприятия. Все это — «уё», то есть ложь, до которой самурай никогда не опустится.
Ну а в рамках своих ката сделать самураи могли не так уж и много: усиленно патрулировать дороги, задерживать и обыскивать на заставах людей не выборочно, а всех подряд да огласить во всех селениях указ даймё Нобунага, запрещающий под страхом смертной казни, вплоть до особого распоряжения выступать в провинции, над которой распространялась власть Нобунага, не только всем хокаси, но и (что называется, до кучи) всем саругаки. Указ также запрещал повторять слухи о знамениях, предсказаниях и пророчествах, предвещающих приход Белого Дракона, и даже упоминать имя Бьяку-Рю — все под тем же страхом смертной казни.
Касаемо указа... Даймё и самураям, конечно, не были знакомы такие понятия, как «коллективное сознание» и «антиреклама». И невдомек им было, что своим указом они вызвали тот самый эффект «антирекламы». Коллективное сознание отреагировало на запреты ровно противоположным образом: если власть предержащие всерьез относятся к слухам о Белом Драконе — значит, всерьез боятся Белого Дракона. Значит, слухи появились не на пустом месте. В том отпадают последние сомнения.
Одним из немногих, кто пострадал из-за Белого Дракона, были новоявленные якудза. Чтобы не привлекать к себе внимания самураев, им пришлось убрать со стен игорных заведений белые полосы материи с нарисованным на них черным квадратным контуром — символом Белого Дракона. Но якудза от этой истории получили и свои плюсы. Поскольку они называли себя слугами Белого Дракона, то их стали больше бояться. И бывшие бродячие циркачи Сюнгаку с Рэцуко не упустили своего: пользуясь моментом, взяли под охрану несколько постоялых дворов.
А между тем слухи, особенно после того как их запретили повторять, стали лавинообразно обрастать домыслами, к которым ни Артем, ни яма-буси уже не имели никакого отношения. Пошли разговоры о том, что вместе с воплощением Белого Дракона придет воплощение Кин-Рю, Золотого Дракона. И явлено будет то воплощение Кин-Рю в облике женщины невиданной красоты. Еще больше, чем о Кин-рю, говорили о том, что созерцание Белого Дракона исцеляет даже самых безнадежных больных. Дескать, слепые прозревали, хромые избавлялись от хромоты, а бесплодным в первую же ночь после того, как они увидят Белого Дракона, удавалось зачать. Говоря одесским языком, «и шо вы хочите после этого? Чтобы вас таки боялись?»
Разумеется, после всего этого страх смертной казни не мог пересилить желание своими глазами увидеть Белого Дракона и чудеса, творимые им. И люди целыми деревнями собирались на представления труппы хокаси и монахов-чародеев. Происходило это так.
К жителям деревни приходил один из монахов-чародеев и сообщал место, где пройдет выступление труппы хокаси, и время выступления. Люди, передавая новость друг другу, не говорили о ней самураям. Представления происходили по ночам, люди делали вид, что расходятся по своим домам и засыпают, а потом тайно, чтобы не попасться на глаза самураям, покидали дома и шли туда, куда им было указано.
Бывало, конечно, всякое. Самураи, которые в последнее время были начеку, случалось, замечали некое оживление среди простолюдинов, после чего начинали внимательнее приглядывать за ними, ходили по улицам до глубокой ночи и если видели, что люди покидают дома, тогда предпринимали то, что в других веках и в других местах станут именовать спецоперациями. Эти спецоперации заключались в прочесывании прилегающей к селениям местности. Надо сказать, что мера эта была бы довольно эффективной, не будь готовы к подобным неприятностям как яма-буси, так и местные жители. Но все-таки случалось, что кто-то попадал в сети облавы. Не яма-буси, разумеется, а местные жители. И нескольких людей, пойманных неподалеку от «места преступления», уже казнили. По заведенному обычаю в устрашение остальным их головы показательно вывесили на кольях.
Однако люди и после этого не устрашились. Тут сыграл свою, пагубную для самураев, роль образ мыслей жителей страны Ямато. В глазах простых японцев такая смерть выглядела красивой, достойной. Жизнь приносилась в жертву Белому Дракону, человек погибал практически в бою за знамя Белого Дракона. Отсюда закономерно возникло и укреплялось убеждение, что в следующем перерождении они получат возможность подняться на ступеньку выше. В виду всего этого популярность Белого Дракона и труппы хокаси не убывала, а росла...
И сегодня были предприняты все меры предосторожности. На дорогах были оставлены дозорные — дети яма-буси. Такие же дозорные притаились, слившись с ночью, на всех тропинках, ведущих к озеру. Если что-то заметят — криком подадут сигнал тревоги.
Да и самими местными жителями возле деревни были оставлены мальчишки, которые короткой дорогой должны прибежать на приозерную поляну раньше самураев и сообщить об их приближении.
Словом, когда на поляне покажется отряд самураев, артисты уже успеют скрыться в лесу, а зрители успеют разбежаться. Поскольку окружающие места жители знают прекрасно, то под покровом ночи у них есть все шансы вернуться домой живыми и невредимыми...
Глава двадцать пятая
МАСКА, Я ВАС ЗНАЮ!
Хорошо ты поешь,
ну спляши хоть разок, попробуй,
милая лягушка...
Исса
Представление не начиналось появлением Белого Дракона, а завершалось им. Уж кто-кто, а Артем знал, как нужно выстраивать зрелище, чтобы воздействовать на зрителя максимально сильно и чтобы публика ушла домой довольной. А законы сценического искусства всюду одни и те же.
Сперва перед ширмой артисты разыгрывали маленький спектакль про всяких демонов и духов, предваряющий появление Белого Дракона. Сюжет основывался на японских народных легендах и особой сложностью не отличался.
Перед зрителями сходились в извечной битве Силы Добра с Силами Зла. Первые были представлены хитоваси, добрыми людьми-орлами, вторые — тэнгу, злобными людьми-воронами. Поединок проходил в напряженной борьбе, то одни вроде бы брали верх, то другие, а оканчивалось все боевой ничьей. Тэнгу и хитоваси, истощив силы, отступали, но договаривались спустя год вновь сойтись в противоборстве. И тем и другим нужно было до новой битвы пополнить свои поредевшие ряды. Они отправлялись искать союзников...
Все это разыгрывалось средствами диалога, пантомимы и танца. Танцы больше походили на акробатические этюды, и их постановкой занимался, разумеется, Артем, кто ж еще?! И постарался он на славу. Особый восторг у зрителей всегда вызывала сцена битвы злых и добрых сил. Артисты демонстрировали зрителям разнообразные удары руками и ногами, прыжки, кувырки, всяческие захваты и подсечки, картинно падали от ударов, фехтовали на бамбуковых мечах. В общем, получился показательный каскадерский номер очень неплохого качества. Музыкальное же сопровождение представления состояло из одного барабана, который задавал исполнителям нужный ритм.
Во второй части спектакля люди-орлы, или хитоваси, обращались за помощью к Момотаро, покорителю страны людоедов и одному из любимых персонажей японского фольклора. Момотаро без колебаний обещал хитоваси поддержку в борьбе со Злом. А тэту, или злобные люди-вороны, искали поддержку своим злым намерениям у людей. И находили ее в лице одного-единственного человека, отличительной чертой которого служила хромота. «И на кого намекают?» — этот вопрос зрителей не мучил. Все в провинции знали, что у даймё Нобунага одна нога короче другой, отчего даймё слегка прихрамывает. То есть в персонаже «Хромой Человек», пообещавшем свою помощь злым силам, зрители без труда угадывали своего даймё.
В свою очередь, узнав о том, что кто-то из людей хочет выступить на стороне Зла, люди-орлы приходили в нешуточное беспокойство и отправлялись к Белому Дракону. Разговаривая с Бьяку-Рю, хитоваси обращались к заднику с символом Белого Дракона — белым квадратом на черном фоне. Им отвечал голос из-за ширмы. И Белый Дракон обещал, что придет и накажет плохого хромого человека.
На этом незатейливая пьеска заканчивалась. Как говорится, не бог весть что, но людям нравится. Публика в древнющие века — и, думается, не в одной только Японии — была сплошь неизбалованная, не требовала многого. Ну а после того как заканчивалась драматургическая часть представления, начиналось главное действо — к зрителям выходили монахи-чародеи, каковых было двое.
Монахи-чародеи таковыми на самом деле, разумеется, не являлись. Все те же яма-буси. А если уж раскрывать все театральные секреты — те самые актеры, что незадолго до этого изображали тэнгу и просто переоделись за ширмой в монахов-чародеев. Узнать их зрители не могли — в образе тэнгу их лица закрывали бумажные маски с намалеванными на них черной и красной тушью злобными оскалами.
Выход монахов-чародеев не мог не сопровождать какой-нибудь спецэффект, иначе было бы нелепо. Сегодня ночью на холме за озером вспыхнули огни. Да не просто вспыхнули — огни принялись чертить в ночном воздухе замысловатые фигуры, в геометрии которых иногда проскальзывал намек на контур некого мифологического чудища.
Среди публики возник восторженный шепоток. И шепоток тот бегал по рядам, пока огни так же таинственно, как и зажглись, не исчезли с картины ночи.
А объяснялось все проще простого. Примитивный трюк. Двое яма-буси зажгли от углей концы промасленных веревок и принялись крутить-вертеть этими веревками, выписывать ими в воздухе разнообразные фигуры. Поскольку люди специально и долго тренировали этот трюк, то они могли «нарисовать» огненной веревкой фигуру любой сложности: хоть контур дракона, хоть иероглиф «гаку», хоть крейсер «Аврору». Когда приходила пора заканчивать номер, веревки макали в заранее подготовленные кожаные ведра с водой и огни мгновенно гасли. А поскольку до холма того было далеко и людей в черных одеждах с такого расстояния было не разглядеть, то у зрителей создавалась иллюзия, будто огни появляются из ниоткуда, движутся сами по себе и пропадают в никуда. И как тут не поверишь, что был свидетелем чуда чудного!
(И нечего, между прочим, винить средневекового японца в отсталости, серости и простодушной доверчивости. Точно так же Артем однажды видел своими собственными глазами летающую тарелку. Было это не когда-нибудь, а на излете века двадцатого, века учености и высоких технологий.
Артем тогда учился в цирковом училище, на цирковой арене постоянно ни в каком номере задействован не был и подрабатывал где только мог. Так, например, летом он ездил с эстрадными артистами на шабашки — выступали с концертами по небольшим провинциальным городам. У Артема в программе было два выхода: в парном акробатическом номере и с жонглерами.
Концертная судьба закинула их в приполярный город Усинск, что находится на территории Республики Коми и стоит на реке Усе. Жили они не в гостинице — не те шишки прибыли, чтобы размещать в гостинице кого-то кроме администратора труппы, — а в каком-то доме барачного типа на берегу по-северному тиховодной Усы. Ночью Артема зажрали местные злющие комары, он проснулся, вышел на улицу. И... офонарел. В небе прямо над головой висела доподлинная летающая тарелка. В точности такая, какой ее описывали разнообразные очевидцы: огромный светящийся диск, бесспорно объемный.
Какое-то время он стоял, раскрывши рот, и тупо пялился на диво. Потом мозг стал подыскивать объяснения и, кроме инопланетян, ничего подходящего изобрести не мог. Слишком уж очевидная летающая тарелка висела в ночном усинском небе. Потом Артем подумал, что надо разбудить остальных, показать им чудо. Хорошо, что этого не сделал, — иначе стал бы объектом насмешек до окончания гастролей. На его счастье из барака, зевая, вышел — видимо, разбуженный Артемовыми хождениями — пожилой конферансье Сан Саныч. Он-то и растолковал бросившемуся к нему молодому цирковому что к чему. Оказывается, Сан Саныч и сам когда-то так обманулся.