Лоренс Ким. Известность любви не помеха

   Странно, однако его прикосновение отнюдь не вызывало в ней дрожь отвращения. Ей припомнилось, как эти же самые руки в экстазе кружили ее по комнате. «Не смей думать об этом, идиотка!» — выбранила она себя.
   Впрочем, при виде затопленной прихожей все сердечные переживания мигом вылетели у нее из головы.
   — Какой ужас!
   — Нет ничего непоправимого, — заверил ее Алекс, носком сапога отталкивая с дороги плавающий посреди дверного проема зонтик.
   — Тебе легко говорить… Стой! — неожиданно воскликнула она.
   — Что теперь? — Похоже, терпение у него было на пределе. — Только говори быстрее — не такая уж ты легкая.
   Хоуп задохнулась от негодования.
   — Скорее в кухню — там Дафна.
   — Дафна? Это еще кто такая? — ошарашенно переспросил Алекс.
   — Не задавай глупых вопросов — скорее! В кухне Алекс усадил Хоуп на стол — единственное сухое место.
   — Открой духовку, только осторожно. Алекс покачал головой.
   — Нашла время беспокоиться о выпечке. — Он отворил приоткрытую дверцу. — Оно живое…
   — Надеюсь, что живое, — сухо отозвалась Хоуп. Она не смогла сдержать улыбки, когда Алекс повернулся к ней с белым блеющим комочком на руках. — Сухое молоко в холодильнике — достань, пожалуйста.
   Алекс молча передал ей овечку. Хоуп расстегнула молнию на сумке и выкопала в дорогом белье уютное гнездышко. Что-то заставило ее поднять голову — Алекс не отрываясь недоверчиво смотрел на нее.
   — Тебе не жаль, что она может перепачкать вещи? — спросил он, дотронувшись до невесомого шелкового пеньюара, край которого свесился наружу.
   — Не говори глупостей, — презрительно отозвалась Хоуп. Неужели он не понимает, что новорожденный ягненок для нее важнее любых тряпок?
   Хоуп затолкала в карманы куртки пакеты молока.
   — Готово.
   — Ее величество позволит прикоснуться к ее августейшей особе? — насмешливо спросил Алекс. Хоуп тут же ощетинилась.
   — Только не очень-то воображай, — огрызнулась она.
   — Мы едем не туда, — запротестовала она, когда они проехали развилку с поворотом к дому Анны.
   Взгляд Алекса не отрывался от дороги.
   — Не туда.
   — Что ты сказал?
   — Ты плохо слышишь?
   Хоуп зажмурилась, когда «лендровер» заскользил по мокрому льду.
   — Изволь объясниться, — потребовала она, когда машина снова выбралась на грунтовую дорогу.
   — Только не думай, что я пытаюсь тебя похитить!
   Наглец! На щеках у Хоуп выступили красные пятна. Склонив голову, она прижалась лицом к теплой шерстке ягненка. Глупо, но от слов Алекса ее пронзила дрожь. Не позавидуешь тому, кто окажется во власти этого человека.
   — Я могу узнать, куда ты меня везешь? — хрипло спросила она. Незачем открывать все карты — он не должен догадаться, как она струсила.
   — Поскольку эта дорога ведет только к моему дому, я думал, ты сама все поняла. На шоссе сейчас слишком опасно, а мне, ей-Богу, хочется спать. Кроме того, сейчас не время вваливаться в дом, где спят два младенца. Говоря со мной, Анна сильно нервничала.
   — Тогда почему ты просто не назовешь меня эгоистичной нахалкой? Так будет и проще, и короче.
   Машина миновала открытые ворота.
   — Слушай, неужели ты всегда принимаешь все так близко к сердцу? — раздраженно поинтересовался он.
   «Да, особенно в тех случаях, когда речь идет о тебе», — подумала Хоуп. Бывшая мельница была каменным трехэтажным строением. Свет из незашторенных окон позволял увидеть сад, спускавшийся к самой реке. Алекс открыл дверцу автомобиля, и Хоуп услышала журчание воды.
   — Держись крепче, — приказал он. Подхватив на руки, он прижал ее к себе, и Хоуп вдруг заметила, как напряжены у него мускулы. Не может быть! В темноте она попыталась всмотреться ему в лицо. На мгновение он сбросил маску притворного гнева, и сердце Хоуп бешено забилось от внезапной догадки. Глаза у него блестели, а взгляд стал особенно неподвижным. Хоуп ощутила, как силы оставляют ее.
   — Не надо, — тихо попросила она.
   — О чем ты?
   — Ты сам знаешь о ч-чем! — Она резко вскрикнула и чудом удержала готовую выскользнуть из рук сумку. — О Господи, какой ужас — я едва не уронила Дафну! Ты хорошо себя чувствуешь, мое сокровище? — заворковала она, заглядывая в сумку. Все к лучшему — по крайней мере ей удалось рассеять чары вожделения.
   — Да нет, в последнее время у меня частенько побаливает спина.
   — Я не с тобой разговариваю!
   — А я-то, дурак, решил, что ты беспокоишься, не вредно ли мне таскать тяжести!
   — Надо полагать, ты считаешь меня неблагодарной стервой! — Хоуп не могла понять, почему ей так досадно оттого, что ее спасителем оказался именно Алекс. — Я уверена, ты никогда не простишь мне, что тебя вытащили из теплой постельки!
   Алекс поднялся на крыльцо, и дверь вдруг распахнулась.
   — Слава Богу, а я уже начала волноваться! — Дверь выходила прямо в просторную гостиную, но Хоуп не заметила обстановки.
   Ночная сорочка, видневшаяся из-под мужского махрового халата, была почти прозрачной, а при взгляде на кружево, украшавшее воротник, Хоуп почувствовала себя одетой в обноски. Просторный халат не скрывал полной груди безупречной формы. Женщина была высокой, но не слишком. Ей можно было дать лет тридцать — тридцать пять, а резкие черты и крупный, улыбчивый рот помогут ей даже в старости оставаться привлекательной. Глаза были темными, как и коротко подстриженные волосы, и все в ней говорило об элегантности, уме и внутренней силе.
   Хоуп понадобилось не больше секунды, чтобы это понять.
   Алекс шагнул в дом.
   — Хорошенькие дела, — чуть слышно пробормотала Хоуп.
   Он быстро взглянул на нее — не взгляд, а сплошное предостережение.
   Дурнота понемногу отступила. Ей нет дела, даже если Алекс заведет себе сотню подружек! И все же она чувствовала себя обманутой, преданной и никак не могла избавиться от этого чувства. От его лицемерия голова шла кругом — подумать только, и он еще имел наглость критиковать ее отношения с Ллойдом, а сам!..
   — Зря ты встала, Ребекка.
   Воображение тут же подсказало Хоуп, как Алекс скользнет под одеяло и прижмется иззябшим телом к другому — теплому, податливому, женственному.
   — Глупости, Алекс. Я уже приготовила постель для… Хоуп, верно? — Ребекка улыбнулась с обезоруживающей теплотой.
   Они явно знали друг друга давно и были близки — об этом говорили взгляды и случайные прикосновения рук. Ревность моментально нашла самые слабые точки в душе Хоуп и не замедлила нанести предательский удар. «И почему она такая красавица?!» — с отчаянием думала Хоуп. Все было бы куда проще, окажись она неприветливой мымрой. Или хотя бы хорошенькой пустышкой. Вдруг ее осенила ужасная догадка. «Это я — его случайная связь, приключение на одну ночь, хорошенькая пустышка.. Я! А она — настоящая, верная подруга!» Как глупо! И надо же было проработать моделью не один год, стойко отвергая соблазн превратиться в типичную представительницу этой профессии, чтобы так легко капитулировать!
   Хоуп даже не заметила, как уютно в большой комнате, где под потолком темнели старые балки, а камин был сложен из крупных валунов. Ей хотелось домой — вернее, куда угодно, только бы не оставаться здесь.
   С мокрых сапог Алекса натаял снег, оставляя лужи на ковре, отличавшемся утонченной блеклостью красок, что всегда выдает ручную работу. Ребекка стояла босиком на натертом полу, ступни у нее были узкие и изящные. Почему-то на таких маловажных деталях было проще концентрироваться.
   Алекс усадил Хоуп на широкий диван — кажется, все здесь было большим и удобным. Стены выкрашены в золотисто-коричневый цвет, а возле ниши в стене, где, наверное, находилось когда-то мельничное колесо, пестрели цветы в горшках.
   — Я принесу вам чаю, — сказала Ребекка, встревоженно глядя на непроницаемое лицо Алекса и бледную, осунувшуюся гостью.
   — Можно чего-нибудь покрепче? — неожиданно для себя попросила Хоуп.
   — Бренди или?..
   — Бренди сойдет, — коротко отозвалась Хоуп. Янтарная жидкость согревала, оставляя в горле огненный след. Неожиданно раздавшееся блеяние напомнило Хоуп о подопечной.
   — Овечка! Какая прелесть!
   — Она голодна. — Хоуп покопалась в кармане куртки. — Вы не могли бы развести молоко и немного подогреть?
   — Ой, а можно я ее покормлю? — Детский восторг Ребекки противоречил ее утонченному облику.
   Хоуп пожала плечами.
   — Если хотите. — «У тебя и так есть все, чего только можно пожелать, так забирай и овечку!» — тоскливо подумала она и неохотно вручила женщине теплый комочек.
   — Ее зовут Дафна, — сухо пояснил Алекс.
   — Как в греческом мифе? — спросила Ребекка, со смехом прижимаясь лицом к пушистой шерстке.
   — Нет, она просто напоминает мне девочку из моего класса. Всем вечно хотелось опекать ее.
   — А где теперь твоя Дафна? — спросил Алекс, когда Ребекка вышла из гостиной.
   — Трижды была замужем и родила пятерых детей. Послушай, Алекс, я не могу тут оставаться! — прошипела она, оглядываясь на закрытую дверь.
   — Почему?
   — Не будь идиотом! Неужели тебе все равно, если Ребекка обидится? — Бесполезно было спрашивать, есть ли ему дело до ее чувств, — ответ был очевиден.
   — С какой стати и на что ей обижаться? — Он принялся снимать сапоги.
   — Ты что, хочешь сказать, что она не возражает, если ты спишь с другими женщинами? И ты еще имел наглость упрекать меня, что я связалась с Ллойдом! Знаешь, это даже не двойная и не тройная мораль!
   С таким же успехом можно было разговаривать со стеной позади него. Алекс сбросил сапоги и мокрые носки и, заложив руки за голову, откинулся в кресле.
   — Между моими отношениями с Ребеккой и твоей связью с Ллойдом нет ничего общего.
   Забавно, но это чистая правда — Ллойд никогда не был ее любовником. Сейчас даже кстати, что Алекс об этом не знает — Хоуп не разделяла его циничного отношения к сексу, но ему ни за что этого не понять, поскольку он считает, что она так же порочна, как и он. А вдруг он догадается, что она по-настоящему влюблена? Хоуп содрогнулась — о таком унижении даже страшно подумать!
   — Выходит, она знает, что прошлую ночь ты провел со мной? — с вызовом поинтересовалась она.
   — Нет, и не узнает, если ты не разболтаешь, — насмешливо ответил он.
   — Не волнуйся, — вскинулась Хоуп. — Что-то мне не хочется этим хвастать.
   — А я и не волнуюсь. — Он лениво зевнул.
   — Господи, спаси и помилуй, мне ее жаль, — нетвердо выговорила Хоуп.
   — Нет, дело не в этом, — возразил он. — Ты просто ревнуешь. Что с тобой, Хоуп? Может быть, тебе хочется, чтобы я дотронулся до твоей гладкой кожи? Или чтобы мои губы…
   — Заткнись! — Хоуп зажала уши, лишь бы не слышать его голоса. — Ты омерзителен.
   — Однако тебе понравилось все, чем мы с тобой занимались, а? Верно, Хоуп? Скажи честно, ты ведь загораешься от одной мысли об этом, разве нет? — Он говорил так жестоко и так уверенно, что она побелела. — Может быть, ты и с Ллойдом возбуждала себя именно так? Наверное, закрывала глаза, а сама в это время думала обо мне?
   — Ты ненормальный! — А вдруг он предсказывает ее будущее? Неужели теперь она не сможет полюбить никого другого? Господи, если бы дело было только в сексе, она бы, вероятно, как-нибудь пережила; но ведь она же любит его, любит, любит!
   Алекс потер скулу сжатым кулаком, и Хоуп только сейчас заметила, какой у него усталый вид.
   — Если честно, я уже думал об этом. — Что за манера говорить загадками!
   — Она уснула. Это такая прелесть! Я уложила ее в корзинку для кошки и поставила поближе к батарее. — Ребекка потуже затянула пояс халата на не правдоподобно узкой талии и вопросительно взглянула на Алекса. Только слепая курица не заметила бы, до чего накалена атмосфера в комнате. Алекс сардонически усмехнулся в ответ.
   — А как же кошка? — спросила Хоуп. Присутствие Ребекки спасло ее от удивительной, но на редкость неприятной проницательности Алекса.
   — Прошлым летом она померла, — объяснила Ребекка. — Если честно, Алекс, я никогда не могла понять, с чего ты был к ней так привязан. У нее был очень скверный характер.
   — Согласен, зато своеобразный.
   — Она меня царапала!
   — Ей не нравилось, когда ее гладили. Взгляд Алекса не отрывался от лица Хоуп, и от звуков его голоса она тут же представила, как его крупные руки медленно скользят вниз по ее обнаженной спине. На лбу у нее выступил холодный пот.
   — Может быть, отправимся на боковую и попробуем выспаться? — предложил Алекс, и Хоуп нервно облизнула губы.
   — Отличная идея, — с готовностью подхватила Ребекка.
   Хоуп кивнула. Что угодно, лишь бы скрыться от этого обжигающего взгляда.
   Лестница оказалась полукруглой, с чугунными витыми перилами. Даже закрыв глаза, Хоуп ощущала исходивший от Алекса аромат и тепло его рук.
   Пока он нес ее наверх, она размышляла о том, что сейчас самое время прибегнуть к дыхательным упражнениям по системе йогов, которой она когда-то занималась. Увы — вместо расслабленного дыхания у нее получались судорожные вздохи. Еще немного, и могут начаться спазмы.
   — Если тебе что-нибудь понадобится, зови, только громче.
   Хоуп кивнула, желая лишь одного — чтобы он усадил ее куда-нибудь и удалился.
   — Ребекка присмотрит за овечкой.
   — Мне так неловко… — скованно начала Хоуп.
   — Наоборот, ей это только в радость. Благодаря тебе она будет развлекать друзей повествованием о своих приключениях на лоне природы. Ты сумеешь заснуть?
   — Если доберусь когда-нибудь до постели. — Она повернула голову, многозначительно глядя на аккуратно застланный двуспальный диван возле окна.
   — Спокойной ночи, Хоуп Лейси. — Его низкий голос словно ласкал ее. «А вдруг он знает, как я хочу его?» — сонно подумала она. Алекс поправил подушку, опустил Хоуп на постель и склонился над ней.
   Хоуп охватила паника. Все мысли испарились — она готова была поклясться, что забыла даже собственное имя. Диван был довольно низким, и Алекс опустился на колени. Хоуп закусила губу, чтобы не застонать, когда его пальцы принялись перебирать ей волосы, рассыпавшиеся по подушке золотистым дождем. Она помнила, что должна, непременно должна возмутиться, но у нее не было сил ни двигаться, ни говорить. Тело затопила горячая, ленивая истома. Как бы он ни презирал ее, какая-то струна у нее в душе всегда будет тревожно отзываться на его близость. Ей стало страшно — пожалуй, впервые в жизни.
   Его лицо, с резкими и мужественными чертами, медленно склонилось к ней, и их губы соприкоснулись. Его язык скользнул между ее приоткрывшихся губ, и Хоуп застонала.
   — Теперь ты не отталкиваешь меня? — Губы Алекса начали пощипывать ей мочку уха.
   Отталкивать его! Да ведь от ненасытного пламени, сжигающего ее, она вот-вот превратится в горстку пепла!
   — Что ты со мной делаешь? — с мукой в голосе прошептала она. — Неужели так сильно меня ненавидишь? Твоя подружка… любовница… неважно, кто она… она же здесь. Что ты за человек, Алекс?
   Хоуп почувствовала, как его сильное тело пронзила дрожь. Алекс вскочил и уставился в ее запрокинутое лицо.
   — Если бы грех не был так сладок… — хрипло начал он и потряс головой, стремясь прогнать пленительный образ женщины, не скрывающей своего желания.
   — Спокойной ночи.
   Она спала от силы час. Невозможно спать, когда они там… вдвоем. Что они там делают? Занимаются любовью? Или он спит в ее объятиях? Хоуп боялась и безумно хотела услышать доказательства их страсти, жадно напрягая слух, пытаясь разобрать хоть какой-нибудь предательский скрип или стон. Наконец ей надоел этот мазохизм, и она решила подняться. Косметики она с собой не захватила, однако природа одарила Хоуп таким цветом лица, что ее бледность могла бы заметить разве что какая-нибудь особо придирчивая подруга-соперница. Хоуп натянула черную юбку и васильковый свитер, и никто в мире не сказал бы, что она пережила самые неприятные сутки в своей жизни.
   — А я как раз собиралась принести вам чай! — ахнула Ребекка, когда Хоуп приковыляла на кухню. — Господи, как же вы, спустились по лестнице? — спросила она, переводя взгляд с костылей, зажатых под мышкой у Хоуп, на гипс на ее левой ноге.
   — Съехала по перилам, — призналась Хоуп. Алекс глядел на нее поверх чашки с кофе. — В детстве у меня было время попрактиковаться, — с улыбкой пояснила она.
   — Не иначе тебе мало сломанной ноги, и ты решила свернуть себе шею!
   — А тебя, по-моему, опять беспокоит страховка! Знаете, Ребекка, я собираюсь подать на него в суд. Он ничего вам не рассказывал?
   — Я была уверена, что все уже улажено.
   — Боюсь, мне просто не терпится выступить в суде!
   Алекс сам настоял на компенсации, сказав, что все это «просто бизнес», У Джонатана будет истерика, когда он узнает, что Хоуп решила отдать эти деньги на благотворительные цели.
   — Мне казалось, ты уже сыта вниманием прессы.
   Хоуп сладко улыбнулась, стиснув зубы.
   — Боюсь, мой агент думает иначе. Я бы сказала, он спит и видит, как мое имя не сходит со страниц хроники.
   — Вы ведь шутите… Верно? — обескураженно спросила Ребекка.
   — А вот это хороший вопрос, Ребекка. Хоуп еще не решила, что лучше — бросить компенсацию мне в лицо или затаскать меня по судам.
   — Просто я жажду мщения. — Хоуп замолчала, наслаждаясь многозначительной паузой. Звонок в дверь разрядил атмосферу.
   — Это, должно быть, такси. — В голосе Ребекки прозвучало нескрываемое облегчение. — До свидания, Хоуп, было очень приятно познакомиться с вами. Спасибо, Алекс, на самом деле спасибо!
   Алекс поднял с пола ее чемоданы, и Ребекка накинула длинное, отороченное мехом пальто. Уверенность, с которой держалась эта женщина, была сегодня особенно очевидной. Никто не узнал бы в ней сентиментальную кокетку, которая накануне вечером умоляла позволить ей покормить овечку.
   — Я провожу тебя на станцию.
   — Нет, милый, не стоит.
   — Хоуп, ты ничего не забыла сказать Ребекке? Хоуп, растерянно моргая, уставилась на Алекса — ну и наглец! Да как он смеет говорить с ней как с несмышленым ребенком! И даже нисколько не смутился, держится на редкость непринужденно!
   — Спасибо вам, Ребекка, за доброту. Кстати, нельзя ли мне поехать с вами? — проговорила она неожиданно для самой себя. — У меня здесь сестра живет на другом конце поселка.
   — Ребекка торопится — она опаздывает на поезд, — вмешался Алекс. Хоуп метнула на него яростный взгляд, но он, как ни в чем не бывало, вышел следом за Ребеккой и тут же просунул голову в дверь:
   — Восхищаюсь твоей выдержкой. Однако если бы ты решила поговорить с Ребеккой начистоту, то поставила бы себя в очень неловкое положение.
   Когда он вернулся, Хоуп сидела за столом, меланхолически прихлебывая кофе.
   — Хорошенькое представление ты устроила! — заметил он. — Скажи на милость, ты бываешь такой злючкой, только когда раздражаешься, или нам довелось лицезреть истинную Хоуп? — Он запихнул в тостер несколько ломтиков хлеба. — Тебе надо поесть.
   — Я не всегда делаю то, что мне надо.
   — Это я уже заметил.
   — А где работает Ребекка?
   — В Лондоне. Занимается финансами.
   Можно было раньше догадаться — та самая нервная особа, о которой упоминала Анна. Станешь нервной, если твой возлюбленный цепляется к каждой юбке. Хотя… Хоуп, пожалуй, не заметила в Ребекке особой нервности.
   — Ну и как, тебе жаль, что она живет так далеко, или, наоборот, тебе это на руку?
   — Если пытаешься пробудить во мне угрызения совести, то зря стараешься. Когда мы были вместе, ты даже не подозревала о существовании Ребекки.
   — И хорошо, что не подозревала!
   — Зато теперь знаешь о ней. — (Под его пристальным взглядом Хоуп покраснела.) — И все равно, будь я сегодня ночью понастойчивее, ты уступила бы мне.
   — Тебе приснилось, — солгала она. Алекс поймал выскочивший из тостера кусочек хлеба.
   — В таком случае, может, как-нибудь обсудим это? — Он перехватил ее недоумевающий взгляд. — Сны. Варенье или мед?
   — Я не хочу есть.
   — Тогда лучше мед, — бесцеремонно решил он. — Как сказала бы моя мама, вид у тебя неважнецкий.
   — Ничего подобного, я прекрасно выгляжу.
   — Согласен. Насколько я понимаю, тебе это ничего не стоит? По-моему, женщины должны были бы возненавидеть тебя, если бы узнали, как мало тебе надо, чтобы оставаться ослепительной. — Он поставил перед ней тарелку, весело блеснув глазами, и у Хоуп заныло под ложечкой. — Хочешь не хочешь — ешь.
   Она откусила кусочек.
   — А я думала, твоя мама умерла, — заметила она осторожно.
   — Умерла! Нет, черт возьми! Просто, когда старик устал от нее, она вернулась к себе в Йоркшир. — Губы у него сжались, а в глазах появилось упрямое выражение.
   — Но ты остался с отцом.
   — У него были деньги. Мама решила, что так будет лучше.
   — Ну и как? — Разлучен с матерью в самом нежном возрасте — как в романе! Ей стало жалко его. Давно прошли те блаженные времена, когда Хоуп полагала, что у всех на свете бывает такое же счастливое и беззаботное детство, как у нее. И вот перед ней очередной пример того, как на самом деле редко выпадает такая удача.
   — Что толку сейчас говорить об этом? Я предпочитаю задумываться лишь о том, что могу изменить.
   Да уж, целеустремленности ему не занимать.
   — А ты с ней видишься?
   — Реже, чем хотелось бы. Я несколько раз просил ее переехать сюда, но она слишком горда и упряма.
   — Наверное, она ненавидела твоего отца, — подумала Хоуп вслух.
   — Собственно говоря, она никогда не переставала его любить. Ты сама знаешь, какими странными бывают отношения между людьми.
   В голосе у Алекса было столько горечи, что Хоуп поежилась — теперь он стал ей еще дороже.
   — А с мачехой ты видишься?
   — С Эвой? — Он усмехнулся, как будто она сказала что-то смешное. — Нет. Последний раз я ее видел, когда выкупал ее долю в компании отца.
   — А она была очень?..
   — Противной? Придирчивой? — Он развеселился еще больше, но как-то зло, даже жестоко. — Должен тебя разочаровать — Эва почти не замечала меня, по крайней мере пока я был мальчишкой.
   — Но сейчас вы подружились?
   — Нет, никаких родственных связей. Видишь ли, когда я повзрослел — вернее, оказался на пороге юности, — она стала куда больше интересоваться мной.
   Глаза у Хоуп округлились.
   — Неужели?..
   — Эва принадлежит к тем женщинам, кому постоянно нужны доказательства их неотразимости. Лучший способ для этого — кого-нибудь соблазнить.
   — И она?.. — Смутившись, Хоуп отвернулась — взгляд серых глаз Алекса был слишком откровенным.
   — Я удержался на краю — с трудом. — Как ни странно, у него в голосе было больше горькой иронии, чем истинной боли. — Она была очень красива, а я тогда не знал толком, кто я — ребенок или мужчина. Мама обо всем догадалась и пригрозила Эве, что пожалуется отцу. Больше у меня с ней не было сложностей.
   — И твой отец так ни о чем и не узнал? Алекс снова расхохотался.
   — Он был слишком занят, стараясь ублажить Эву и повлиять на нужных людей. — Алекс помолчал. — Наверное, мне повезло, что отец был увлечен своей второй женой — на меня практически не обращали внимания. Я проработал у отца несколько лет, окончил университет, стал дизайнером, а потом махнул в Италию. Дизайн автомобилей стал моей первой любовью. — Он снова помолчал, глядя на Хоуп. — Слушай, — неожиданно спросил он, — как тебе удалось выжить в вашем гадюшнике?
   — О чем ты? — растерялась она.
   — Ты что, всегда распускаешь слюни, когда тебе заливают про чье-то трудное детство? Учти, я знаю, что сочувствуют лишь для того, чтобы потом сыграть на этом!
   — Ты предлагаешь мне стать такой же беспринципной и толстокожей, как ты?
   — Я по крайней мере не раскисаю от каждой байки!
   — То есть ты всегда ждешь, что тебя обманут, — коротко заключила она. — Ну, не знаю… Люди, конечно, не святые, но не верить никому…
   — То есть святые все же попадаются!
   — Ты, конечно, можешь смеяться, если хочешь, — Хоуп была уязвлена его насмешливым тоном, — только я знаю, что прежде всего людям надо верить.
   — Господи, да ты романтик из прошлого века!
   — А вот и нет!
   — А вот и да!
   Они расхохотались одновременно. Хоуп завороженно смотрела, как вокруг глаз Алекса разбежались морщинки, отчего лицо смягчилось и помолодело. Сейчас он выглядел так, что ничего не стоило забыться и…
   — Откуда ты знаешь, что я не выдумал трогательную историю о несчастном детстве, чтобы заманить тебя в постель?
   Смех замер у нее на губах — вот и говори потом, что людям надо верить!
   — Я думаю, ты для этого слишком высокомерен. Кроме того, как насчет пушечного выстрела? Он непонимающе уставился на нее.
   — Ты обещал, что не подойдешь ко мне и на пушечный выстрел, — тихо напомнила она.
   — Ах, вот ты о чем! Я и забыл.
   — И на том спасибо — хоть что-то приятное за утро! Я позвоню Адаму, чтобы приехал за мной. — Хоуп отодвинула тарелку с недоеденным тостом: смотреть на него и то было противно.
   — Не звони, мне все равно надо в город — запастись провизией. В прошлый раз, когда после оттепели река прорвала дамбу, три дня подряд приходилось перебираться вброд. Только сначала покормлю птиц. — Он достал из холодильника тарелку с накрошенным мясом. — Или, может, ты пожертвуешь им на завтрак свою Дафну?
   Хоуп содрогнулась, вспомнив острые когти и загнутый клюв.
   — Так у тебя их несколько?
   — Кроме сокола, есть еще ястреб и сова. Один из моих друзей устроил соколярню милях в двадцати отсюда. Там у него нечто вроде богадельни для больных и раненых птиц. Как-то раз он уговорил меня отправиться с ним на охоту — и вот теперь у меня поселились трое из его питомцев. Все почти как у тебя с Дафной.