9 - Так ты, Языков вдохновенный... - Языков Николай Михайлович (1803-1847) - поэт-романтик. Языков познакомился с П летом 1826 г., когда он, студент Дерптского (ныне Тартуского) университета и приятель А. Н. Вульфа, приехал погостить в Тригорское к Осиповым. Однако еще в 1824 г. П обратился к Языкову с дружеским посланием ("Издревле сладостный союз..." II, 1, 322-323). Характеристика творчества Языкова в 9-14 стихах строфы XXXI исключительно точно оценивает эстетическую природу лирики романтизма. Упоминание элегий Языкова вносит усложняющий оттенок в диалог с Кюхельбекером в строфах XXXII-XXXIII.
   XXXII, 1 - Но тише! Слышишь? Критик строгой... - Критик строгой - В. К. Кюхельбекер. Строфы XXXII- XXXIII представляют собой ответ П на статью Кюхельбекера "О направлении нашей поэзии...". Осуждая элегию, Кюхельбекер противопоставлял ей высокие жанры поэзии, в особенности оду. "Ода, увлекаясь предметами высокими, передавая векам подвиги героев и славу Отечества, воспаряя к престолу неизреченного и пророчествуя перед благоговеющим народом, парит, гремит, блещет, порабощает слух и душу читателя. Сверх того, в оде поэт бескорыстен: он не ничтожным событиям собственной жизни радуется, не об них сетует; он вещает правду и суд промысла, торжествует о величии родимого края, мещет перуны в сопостатов, блажит праведника, клянет изверга. В элегии - новейшей и древней стихотворец говорит об самом себе, о своих скорбях и наслаждениях. Элегия [...] только тогда занимательна, когда подобно нищему, ей удается (сколь жалкое предназначение!) вымолить, выплакать участие" (Кюхельбекер, с. 454).
   7 - Жалеть о прежнем, о былом... - П выделил курсивом часть этого стиха как цитату из статьи Кюхельбекера. Имеются в виду слова: "Все мы взапуски тоскуем о своей погибшей молодости; до бесконечности жуем и пережевываем эту тоску и наперерыв щеголяем своим малодушием в периодических изданиях" (там же, с. 456). П остро реагировал на статью Кюхельбекера. В предисловии к печатному тексту первой главы EO он иронически писал: "Станут осуждать [...] некоторые строфы, писанные в утомительном роде новейших элегий, в коих чувство уныния поглотило все прочие" (VI, 638). Выделенные П слова - цитата из той же статьи Кюхельбекера (см. с. 244). В дальнейшем П начал критическую статью, посвященную обсуждению тезисов Кюхельбекера, а также написал по поводу его статьи пародийную "Оду его снят, гр. Дм. И. Хвостову" (II, 1, 387 - 389). См.: Тынянов, Пушкин и его современники, с. 105-115.
   Отношение П к статье Кюхельбекера было сложным: признавая ее выдающимся явлением в истории русской критики и солидаризируясь с критической стороной позиции Кюхельбекера, П не мог согласиться с архаизаторским пафосом программы критика.
   10 - Трубу, личину и кинжал... - П перечисляет символические атрибуты Мельпомены - музы трагической поэзии. Закончивший 7 ноября 1825 г. "Бориса Годунова", П полагал, что именно трагедия окажется генеральным путем русской литературы.
   XXXIII, 5 - Припомни, что сказал сатирик! - Сатирик зд.: И. И. Дмитриев (1760-1837) - поэт, соратник Карамзина.
   6-8 - Чужого толка хитрый лирик... - В сатире "Чужой толк" (1795) Дмитриев осмеял одическое "парение", обвинив творцов торжественных од в неискренности и продажности и изобразив ловкого автора:
   Лишь пушек гром подаст приятну весть народу,
   Что Рымникский Алкид поляков разгромил
   Иль Ферзен их вождя Костюшку полонил,
   Он тотчас за перо и разом вывел: ода!
   Потом в один присест: такого дня и года!
   "Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина!
   Не лучше ль. Даждь мне Феб!.. Иль так:
   Не ты одна Попала под пяту, о чалмоносна Порта!
   Но что же мне прибрать к ней в рифму, кроме черта?
   (Дмитриев, с. 115-116).
   XXXIV, 9 - И впрям, блажен любовник скромный... - Любовник зд.: "влюбленный", "возлюбленный". Пушкинская эпоха знает два употребления слов "любовник" и "любовница". Одно имеет значение "влюбленный в кого-нибудь, возлюбленный, любимый" (Словарь языка Пушкина, II, 521); второе означает "мужчину, с которым женщина находится во внебрачной связи", или соответственно женщину (там же, с. 522-523). Количество употреблений в том или ином значении в творчестве П неодинаково: в первом "любовник" - 58, "любовница" - 30; во втором - соответственно 11 и 10. "Любовник" в значении "возлюбленный" был функциональным галлицизмом (amant, -e) и воспринимался как поэтизм, второе значение звучало прозаически.
   XXXV, 6-8 - Ко мне забредшего соседа... - Работая в 1824-1825 гг. над "Борисом Годуновым", П читал его А. Н. Вульфу (ср. в дневнике Вульфа: "...в глазах моих написал он и "Бориса Годунова..." - цит. по: Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1, с. 421). Вульф Алексей Николаевич (1805-1881) - сын соседки и приятельницы П, тригорской помещицы П. А. Осиповой, в период михайловской ссылки П - дерптский студент. Во время посещения Тригорского Вульф приятельски сошелся с П и познакомил его в 1826 г. с Языковым. Вульф оставил дневник, богатый сведениями о П (см.: Вульф А. Н. Дневник. М., 1929).
   Строфа XXXV, рассчитанная на то, чтобы вызвать у читателей иллюзию полного и непосредственного автобиографизма, на самом деле подчинена художественным законам литературной полемики и в этом отношении определенным образом стилизует реальный пушкинский быт. Позже Б. Федоров, как писал П, "выговаривал" ему за то, что он "барышен благородных и вероятно чиновных назвал девчонками (что, конечно, неучтиво), между тем как простую деревенскую девку назвал девою:
   В избушке распевая, дева
   Прядет
   (XI, 149)".
   В комментируемой строфе проявляется та же стилистическая тенденция: простонародный быт трактуется как поэтический, а дворянский дается средствами фамильярно-сниженной стилистики. Соответственно сдвигаются характеристики няни и соседа. Слово "подруга" в поэтической традиции тех лет окрашено было в тона литературности, лиризма и звучало возвышенно:
   И дева юная во мгле тебя искала
   И именем своим подругам называла
   (II, 1, 157),
   Ей нет соперниц, нет подруг
   (III, 1, 287);
   Подруга возраста златого,
   Подруга красных детских лет...
   (I, 171).
   Слово "подруга" обычно у П в метафорическом употреблении как поэтический адекват выражения "постоянная спутница": "Задумчивость ее подруга", "подруга думы праздной", "на праздность вольную, подругу размышлений". Наконец, это определение музы:
   А я гордился меж друзей
   Подругой ветреной моей
   (VIII, III, 13-14).
   Применение слова "подруга" к старушке няне, крестьянской женщине, звучало как смелый поэтизм, утверждение права поэта самому определять эстетические ценности в окружающем его мире (тот же стилистический эффект в стихотворении "Подруга дней моих суровых" - III, 1, 33). Одновременно П демонстративно снизил образ "соседа": в бытовой реальности михайловской ссылки поэт мог читать "Бориса Годунова" лишь людям типа Вульфа или Языкова, слушателям, напряженно заинтересованным (один был философски и эстетически образованным человеком, другой - поэтом, влюбленным в русскую старину) и лгало напоминающим случайно забредшего увальня-соседа. В авторском "я" этой строфы выступают черты литературного стереотипа писателя-графомана, который ловит слушателей и "душит" их своими декламациями. Тема эта получила развитие в следовавшей за ней в первом отдельном издании следующей, XXXVI строфе, которая в печатном тексте издания 1833 г. оказалась опущенной, в результате чего строфа XXXVII получила сдвоенный номер.
   Уж их далече взор мой ищет,
   А лесом кравшийся стрелок
   Поэзию клянет и свищет,
   Спуская бережно курок.
   У всякого своя охота,
   Своя любимая забота:
   Кто целит в уток из ружья,
   Кто бредит рифмами, как я,
   Кто бьет хлопушкой мух нахальных,
   Кто правит в замыслах толпой,
   Кто забавляется войной,
   Кто в чувствах нежится печальных,
   Кто занимается вином:
   И благо смешано со злом
   (VI, 648-649).
   XXXVI. XXXVII, 5 - Онегин жил анахоретом... - Анахорет - отшельник. В описании жизни Онегина в строфах XXXVI - XXXIX отразились черты реального быта автора в Михайловском.
   7-8 - И отправлялся налегке
   К бегущей под горой реке.
   Купание в Сороти было обычным началом пушкинского дня в Михайловском.
   Туда, туда, друзья мои!,
   На скат горы, на брег зеленый,
   Где дремлют Сороти студеной
   Гостеприимные струи;
   Где под кустарником тенистым
   Дугою выдалась она
   По глади вогнутого дна,
   Песком усыпанной сребристым.
   Одежду прочь! Перед челом
   Протянем руки удалые
   И бух! - блистательным дождем
   Взлетают брызги водяные.
   Какая сильная волна!
   Какая свежесть и прохлада!
   Как сладострастна, как нежна
   Меня обнявшая Наяда
   (Языков H. M. Собр. стих. Л., 1948, с. 115)
   9 - Певцу Гюльнары подражая... - Певец Гюльнары - Байрон, Гюльнара героиня поэмы "Корсар". Ср. в письме к А. П. Керн: "Байрон получил в моих глазах новую прелесть [...] Вас буду видеть я в образах и Гюльнары и Лейлы" (XIII, 249 и 550).
   10 - Сей Геллеспонт переплывал... - Геллеспонт - древнегреческое название Дарданелльского пролива. Байрон переплыл Дарданеллы 3 июля 1810 г.
   14 - И одевался... - В беловой рукописи следовало:
   И одевался - только вряд
   Вы носите ль такой наряд
   XXXVI
   Носил он русскую рубашку,
   Платок шелковый кушаком,
   Армяк татарской на распашку
   И шляпу с кровлею как дом
   Подвижный - Сим убором чудным
   Безнравственным и безрассудным
   Была весьма огорчена
   Псковская дама Дурина
   А с ней Мизинчиков - Евгений
   Быть может толки презирал,
   А вероятно их не знал,
   Но все ж своих обыкновений
   Не изменил в угоду им
   За что был ближним нестерпим
   (VI, 598).
   В печати строфа XXXVIII была опущена, а следующая получила сдвоенный номер. Ср. рассказ П. Парфенова: "...ходил эдак чудно: красная рубашка на нем, кушаком подвязана, штаны широкие, белая шляпа на голове". С другой стороны, см. противоположное свидетельство А. Н. Вульфа: "...мне кто-то говорил или я где-то читал, будто Пушкин, живя в деревне, ходил все в русском платье. Совершеннейший вздор: Пушкин не изменял обыкновенному светскому костюму. Всего только раз, заметьте себе - раз, во все пребывание в деревне, и именно в девятую пятницу после пасхи [т. е. перед троицей. Ю. Л.], Пушкин вышел на Святогорскую ярмарку в русской красной рубахе, подпоясанный ремнем, с палкой и в корневой шляпе, привезенной им еще из Одессы" (Пушкин в воспоминаниях современников, 1, 413).
   В письме Вяземскому 27 мая 1826 г. П, видимо, имея в виду строфы XXXV-XXXIX, писал: "В 4-ой песне Онегина я изобразил свою жизнь" (XIII, 280).
   С пропуском этой строфы оказалось снятым единственное в тексте романа прямое указание на то, что действие его развертывается в Псковской губернии. Другое упоминание (тоже в окончательный текст не попавшее):
   Но ты - губерния Псковская
   Теплица юных дней моих...
   (VI, 351),
   включено в лирическое отступление и лишь косвенно соотносится с сюжетным действием EO. Автор, видимо, сознательно обобщил место действия, удалив излишнюю его конкретизацию. Однако то, что Ларины въезжают в Москву через Тверскую заставу (по Петербургской дороге) и, передвигаясь "на своих" (см. с. 108-109), находятся в пути семь суток, позволяет читателю сделать вывод, что "деревенская" часть романа развивается в северо-западном углу России, вероятнее всего в Псковской губернии.
   XXXVIII. XXXIX, 3 - Порой белянки черноокой... - Стихи эти, которые часто использовались для характеристики внешности Ольги Калашниковой ("Крепостной любви" П) и социологических заключений не только об Онегине, но и об авторе, - дословный перевод из стихотворения Андре Шенье "Кавалеру де Панжу" "Le baiser jeune et frais d'une blanche aux yeux noirs".
   XLI, 7 - Несется в гору во весь дух... - Ср. из заграничных писем Хмельницкого (из Австрии): "Здешняя почтовая езда совершенно противуположна русской. У нас обыкновенно летят в гору и спускаются шагом; у австрийцев тянутся на верх и, подтормозив колеса, летят к низу" (Хмельницкий. Соч., т. I. СПб., 1849, с. 449). Зд.: путник "несется в гору", опасаясь волков. Популярный в романтической литературе "северный" мотив - преследование путника волками (ср.: "Мазепа" Байрона) - дается здесь в прозаических интонациях обычного дорожного происшествия.
   XLII, 3 - Читатель ждет уж рифмы розы... - Ср. в статье "Путешествие из Москвы в Петербург": "Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудной и чудной, верной и лицемерной, и проч." (XI, 263).
   Спор о будущем русской рифмы и жалобы на ограниченность ее возможностей, впервые высказанные в конце XVIII в. Радищевым и Бобровым, снова оживились в 1810-е гг. в связи с проблемой русского гекзаметра. В 1819 г. в послании "К В. А. Жуковскому" Вяземский писал:
   Как с рифмой совладеть, подай ты мне совет [...]
   Умел бы, как другой, паря на небеса,
   Я в пляску здесь пустить и горы и леса
   И, в самый летний зной в лугах срывая розы,
   Насильственно пригнать с Уральских гор морозы.
   При помощи таких союзников, как встарь,
   Из од своих бы мог составить рифм словарь...
   (Вяземский, с. 124-125).
   Однако Вяземский не был изобретателем пародийного использования рифмы "розы - морозы". Он лишь использовал "Оды вздорные" Сумарокова.
   Сам П только однажды использовал, кроме EO, рифму "мороза - роза" ("Есть роза дивная: она..." - III, 1, 52, стихи 6-8).
   Данная рифма в EO имеет совсем не банальный характер, поскольку является составной и почти каламбурной: морозы - рифмы розы (мърозы мырозы).
   Небанальность рифмы состоит и в другом. Рифмующиеся слова принципиально неравноценны: выражение "трещат морозы" характеризует некоторый реальный пейзаж, а "ждет уж рифмы розы" - набор рифм, т. е. некоторый метатекст, трактующий вопросы поэтической техники. Такое построение характерно для всей литературно-полемической части данной главы: сталкиваются действительность и литература, причем первая характеризуется как истинная, а вторая - как подчеркнуто условная и ложная. Литературная фразеология, литературные ситуации и литературные характеры обесцениваются путем сопоставления с реальностью.
   XLII, 7-8 - Мальчишек радостный народ
   Коньками звучно режет лед...
   В издании 1833 г. П поместил к этим стихам и стиху 12 строфы XLI два полемических примечания. Одно из них было посвящено употреблению слов "дева" и "девчонки" (ср. с. 246), в другом П писал: "Это значит", замечает один из наших критиков: "что мальчишки катаются на коньках". Справедливо" (VI, 193). Критик - М. А. Дмитриев, который в "Атенее" (1828, ч. I, № 4) писал:
   В избушке распевая, дева
   Прядет.
   Как кому угодно, а дева в избушке, то же, что и дева на скале.
   ...зимних друг ночей
   Трещит лучинка перед ней.
   Лучинка, друг ночей зимних, трещит перед девою, прядущею в избушке!.. Скажи это кто-нибудь другой, а не Пушкин, досталось бы ему от наших должностных Аристархов.
   Мальчишек радостный народ
   Коньками звучно режет лед.
   В извлечении для смысла: ребятишки катаются по льду". Протест М. Дмитриева был направлен против употребления поэтизмов при описании "непоэтической" реальности. Для П это, однако, было принципиально важно. В следующей XLIII строфе он дал стилистически и эмоционально контрастный образ деревни. Показательно, что именно помещичий быт, как и в строфе XXXV (см. с. 246-247), дан подчеркнуто сниженно в контрасте с поэтическим изображением деревни.
   XLIII, 10 - Читай: вот Прадт, вот W. Scott. - Прадт Доминик (1759-1837) - французский публицист, придворный священник Наполеона. В период реставрации склонялся к либерализму.
   О Прадте упоминал Вяземский в письме П и А. И. Тургеневу от 20 февраля 1820 г. (XIII, 13), а П - в письмах П. А. Вяземскому (XIII, 44) и брату (XIII, 143). "Парижский памфлетер" Прадт воспринимался как имя, обозначающее предельно злободневное чтение (ср.: "ежемесячная слава Прадтов" в письме П Вяземскому). Предложение заниматься в зимние вечера в псковской деревенской глуши чтением Прадта или вином и проверкой доходов подчеркивало разницу между Онегиным и его соседями.
   W. Scott - инициал "W" следует читать как "Вальтер", хотя в других случаях у П подразумевается произнесение названия буквы (см. "русский наш" - с. 203 или в альбоме Онегина, где "Сказала нам вечор В. К." (VI, 432) рифмуется с "паука", т. е. должно произноситься по названиям букв в латинском алфавите: "бэ ка" (если воспринимать эти буквы, как принадлежащие к русскому алфавиту, то П произносил бы их "веди како" и рифма с "паука" была бы невозможна).
   Скотт Вальтер (1771-1832) - английский писатель - романист и поэт, П читал его романы во французских переводах, которые имелись в библиотеке Тригорского. П из Михайловского неоднократно просил брата присылать ему В. Скотта, называя его "пищей души" (XIII, 121).
   XLIV, 3-7 - Со сна садится в ванну со льдом... - Стихи автобиографичны. В воспоминаниях П. Парфенова: "Он и зимою тоже купался в бане: завсегда ему была вода в ванне приготовлена. Утром встанет, пойдет в баню, прошибет кулаком лед в ванне, сядет, окатится, да и назад". По свидетельству И. И. Пущина, в зале михайловского дома "был бильярд". (Пушкин в воспоминаниях современников, 1, 110, 432).
   XLV, 1 - Вдовы Клико или Моэта...- марки шампанских вин. См. с. 254-255.
   5-8 - Оно сверкает Ипокреной. - Ипокрена (древнегреч. мифолог.) источник поэтического вдохновения. П снабдил эти стихи поясняющим отрывком из послания к брату Льву.
   Несколько иной вариант см.: II, 1, 361. Образ этот встречался и у других поэтов:
   Дар благодатный, дар волшебный
   Благословенного Аи
   Кипит, бьет искрами и пеной!
   Так жизнь кипит в младые дни!
   (Вяземский, с. 65)
   Как пылкий ум, не терпит плена,
   Рвет пробку резвою волной,
   И брызжет радостная пена,
   Подобье жизни молодой
   (Баратынский, II, с. 27).
   Таким образом, пушкинское "подобие того-сего" могло восприниматься как ироническая отсылка к литературному штампу "шампанское - молодость". Однако намек имел и другой, более скрытый смысл: в начале 1826 г. уже отцензурованная книга "Эда и Пиры. Стихотворения Евгения Баратынского" была подвергнута повторному рассмотрению, и напуганный последекабрьской атмосферой цензор запретил сравнение Аи и "гордого ума".
   Цензурный вердикт с горячностью обсуждался в кругу Баратынского Дельвига - Вяземского - Пушкина. Вяземский с горечью писал Жуковскому: "Что говорить мне о новых надеждах, когда цензура глупее старого, когда Баратынскому не разрешают сравнивать шампанского с пылким умом, не терпящим плена" (Остафьевский архив, т. II, вып. 2. СПб., 1913, с. 160). В этих условиях пушкинское "подобие того-сего" делалось для посвященных дерзкой заменой запрещенного цензурой сравнения. Ср. ироническое недоумение в "Отрывках из Путешествия Онегина", не запретят ли сравнивать шампанское с музыкой:
   Как зашипевшего Аи
   Струя и брызги золотые...
   Но, господа, позволено ль
   С вином равнять do-re-mi-sol?
   (VI, 204).
   Берем на себя смелость процитировать превосходный этюд М. А. Цявловского: "В произведениях Пушкина упоминаются обычные в быту 20-х 30-х годов вина. Бордо - легкое красное французское вино. Вина типа бордо красное бургонское, кло д'вужо и лафит. В 1820 г. особенно славилось вино кло д'вужо, названное по местности в Бургони, составленное из смеси темного и зеленого винограда; существовало также белое вино этой марки. Лафит красное вино, мягче и слаще бургонского. К бордоским винам относится также белое вино - сотерн. "Горское" вино - кавказское, Мадера (по имени острова, где произрастает виноград, из которого это вино выделывается) - сладкое вино. Мозель - немецкое белое вино, бледно-зеленого цвета, вырабатываемое в бассейне реки Мозель. Молдавское вино - местное бессарабское вино плохого качества. Цимлянское вино - ароматное, густое красное вино, выделываемое в станице того же названия в Области войска Донского. Донское игристое выделываемое там же. Шабли - лучшее франц. белое вино, называемое по городу, где оно вырабатывается. Вино это отличается прозрачностью, крепостью и свойством быстрого и легкого опьянения. Шампанское французское игристое вино, выделываемое в Шампани. Четыре наиболее славящихся марки шампанского воспеты Пушкиным: Аи - названное по городу в Шампани, Клико, Моэт и St-Pere, Сен-Пере" (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 6-ти т. Т. VI, Путеводитель по Пушкину. М.-Л., 1931, ГИХЛ, с. 79).
   9 - Последний бедный лепт, бывало... - Лепт - грош. Иронический намек на стих из послания Жуковского "Императору Александру":
   Когда и Нищета под кровлею забвенья
   Последний бедный лепт за лик твой отдает
   (I, 210).
   Реминисценция имела не только иронический, но и дерзкий характер: "последний лепт" отдается у Жуковского за царский портрет, а у П - за шампанское.
   Выражение "бедный лепт" восходит к евангельской притче (Марк, 12, 41; Лука, 21, 2).
   11 - Его волшебная струя... - В альбоме П. Л. Яковлева сохранилась в записях Баратынского словесная игра в салоне С. Д. Пономаревой - шутливые уподобления шампанского. Напр.: "Пена шампанского напоминает иллюзию [...] шампанское похоже на хвастуна, в нем часто более пены, чем вина" (Медведева И. Павел Лукьянович Яковлев и его альбом. - "Звенья", VI. М.-Л., 1936, с. 121).
   XLVII, 5-6 - ...Дым из трубок
   В трубу уходит.
   Трубка была предметом угощения. Ее в раскуренном виде (на длинном чубуке) слуга, который ее предварительно раскуривал, подавал после обеда гостям. (Ср.: "Мы провели очень веселый вечер, я угощал этих господ пуншем и табаком..." (Я. Миркович, с. 80).
   12 - Пора меж волка и собаки... - Галлицизм (entre chien et loup) сумерки.
   XLIX, 12 - ...соседке приношенье... - За здоровье соседки.
   L, 6 - Гимена хлопоты, печали... - Гимен (Гименей) древнегреч.) - бог брака.
   12 - Роман во вкусе Лафонтена... - Примечание П: "Август Лафонтен, автор множества семейственных романов" (VI, 193). Лафонтен Август (1759-1831) - третьестепенный немецкий романист, пользовавшийся в конце XVIII в. успехом; пропагандировался карамзинистами.
   LI, 7-8 - Или, нежней, как мотылек... - Образ, связанный с любовью Ленского к Ольге, возвращает нас к строфе XXI (11-14) второй главы:
   В глазах родителей, она
   Цвела как ландыш потаенный,
   Незнаемый в траве глухой
   Ни мотыльками, ни пчелой.
   Одновременно в этой же финальной строфе четвертой главы звучит противопоставление скептика (того, "кто все предвидит, Чья не кружится голова" - 9-10) и энтузиаста, который "покоится в сердечной неге" (5), что, конечно, ассоциируется с антитезой Онегин - Ленский. Наконец, эта же финальная строфа содержит основное для всей главы стилистическое противопоставление условной литературности ("как мотылек") и грубой реальности, подчеркиваемое стилистическим диссонансом: "покоится в сердечной неге" (демонстративный "поэтизм") и "как пьяный путник на ночлеге" (прозаизм).
   Сводя эти лейтмотивы воедино, П всем ходом повествования подготовил конечное торжество скепсиса над иллюзией и прозы над поэзией. Тем более резко неожиданными являются заключительные (9-14) стихи строфы, сменяющие подготовленные оценки диаметрально противоположными: авторская точка зрения неожиданно сдвигается в сторону поэтических иллюзий и "сердца", а холодный "опыт" объявляется "жалким". Неожиданная концовка демонстрирует многоплановый характер пушкинского повествования в EO.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   О, не знай сих страшных снов
   Ты, моя Светлана!
   Жуковский
   Эпиграф из заключительных стихов баллады Жуковского "Светлана" (1812). "Светлана" - вольная обработка сюжета баллады Бюргера "Ленора" (1773), которую Жуковский также перевел под названием "Людмила". "Светлана" считалась образцом романтического фольклоризма. Даже "архаист" Кюхельбекер, писавший, что, кроме нескольких отрывков в "Руслане и Людмиле" и нескольких стихотворений Катенина, русская литература вообще лишена народности, признавал, что "печатью народности" ознаменованы стихи в "Светлане" (Кюхельбекер, с. 457). Рифма: "Татьяна - Светлана" (см.: III, V, 1, 3 и V, X, 5, 6) звучала для уха читателей тех лет шокирующе, поскольку "Светлана" не бытовое имя (оно отсутствует в святцах), а поэтическое, фольклорно-древнерусский адекват поэтических имен типа "Хлоя" или "Лила". Именно как поэтический двойник бытового имени оно сделалось прозванием известной в литературных кругах Александры Андреевны Протасовой-Воейковой (П, конечно, об этом знал, будучи тесно связан с ее другом Жуковским, а также с влюбленным в "Светлану" - Воейкову А. И. Тургеневым и сойдясь в 1826 г. с Языковым, который именно в это время, как дерптский студент, считал своим долгом пылать к ней страстью). А. А. Воейкова, Саша в быту, в поэтизированном мире дружбы, любви, литературы была Светлана. Имя же героини EO было подчеркнуто бытовым и простонародным, звучащим "антипоэтически", а не просто нейтрально. Соответственно и заданное эпиграфом "двойничество" Светланы Жуковского и Татьяны Лариной раскрывало не только параллелизм их народности, но и глубокое отличие в трактовке образов: одного, ориентированного на романтическую фантастику и игру, другого - на бытовую и психологическую реальность.
   I, 4 - Снег выпал только в январе... - Реальная погода осенью 1820 зимой 1821 гг. не совпадала с пушкинским описанием: снег выпал исключительно рано,
   28 сентября 1820 г. Карамзин писал Дмитриеву из Царского Села: "Выпал снег" (Письма Карамзина.., с. 294). Правда, снег лежал недолго; 14 октября 1820 г. Н. И. Тургенев сообщал брату Сергею в Константинополь из Петербурга: "Мы живем между дождем и грязью, в физическом и нравственном смысле" (Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.-Л., 1936 с. 316). Данное обстоятельство имеет значение, поскольку слова П в примечании к тексту EO: "Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю" (VI, 193) - толкуются иногда излишне прямолинейно: любые реалии, входя в текст романа, получают значение художественных деталей.