Лоуренс Стефани. Своевольная красавица

   Катриона небрежно повела плечами, избегая его взгляда.
   — Несколько минут. — Она указала в дальний конец чердака. — Я была там.
   — А-а. — Подойдя к ней, он без предупреждения сгреб ее в объятия и поцеловал.
   Задохнувшаяся Катриона удивленно моргнула.
   — С чего это?
   — Не удержался. — Он снова склонился к ней, но Катриона уперлась ему в грудь.
   — Дети, — прошипела она.
   — Они заняты, — ответил Ричард и приник к ее губам.
   — Таби! Таби!
   Радостный вопль, раздавшийся откуда-то из угла, сорвал с места всех детей. Никто из них не оглянулся и не увидел, как их хозяйка, возбужденная и раскрасневшаяся, вырывалась из рук своего супруга. Никто не заметил понимающей усмешки на его губах.
   Стараясь не обращать внимания на его самодовольный вид, Катриона поспешила за детьми.
   Пятеро крохотных дрожащих котят трогательно жались к боку своей ослабевшей матери. Детские руки с готовностью уложили все семейство в корзину и торжественно пронесли по чердаку. Ричард внес свой вклад в спасательную операцию, спустив корзину по лестнице в амбар, где ее передали на попечение объекта ревности Катрионы. Девочка осторожно двинулась через двор в окружении ребятишек, которые, сбившись в кучку, прикрывали кошку и ее выводок от кружившегося в воздухе снега.
   Сумерки уже сгустились, когда они вышли из амбара. Ричард закрыл дверь и, запахнув на Катрионе плащ, обнял ее за плечи.
   Они двинулись следом за детьми.
   — Надеюсь, котята выживут. Они совсем продрогли. Думаю, немного теплого молока им не повредит. Надо попросить кухарку…
   Она без умолку болтала, не решаясь встретиться с ним взглядом. Улыбнувшись снежному вихрю, Ричард крепче обнял жену, защищая от порывов ветра, и повел ее к дому.
 
   Ричард не знал, что разбудило его — но определенно не шаги Катрионы, ступавшей бесшумно, как привидение. Скорее подсознательное ощущение, что ее нет рядом, в их постели, где ей полагалось находиться.
   Лежа под теплым одеялом и ощущая приятную истому во всем теле, он приподнял голову и увидел жену. Она расхаживала перед камином, скрестив руки на груди.
   Огонь в камине погас, и только мерцание углей освещало комнату. В спящем доме царила тишина.
   Катриона хмурилась. Ричард наблюдал, как она мечется по комнате, покусывая губы, чего он никогда за ней не замечал.
   — В чем дело?
   Резко остановившись, она бросила на него обеспокоенный взгляд. Пауза затянулась, и Ричард понял, что не получит ответа на свой вопрос.
   — Прости. Не хотела будить тебя. — Поколебавшись, она подошла к кровати. — Спи.
   Ричард приподнялся, опираясь на локоть.
   — Не могу, пока ты бродишь как неприкаянная. — Теперь, когда она подошла ближе, он почти физически ощутил тревогу, сменившую ее обычную безмятежность. — Что случилось?
   Катриона вздохнула и сбросила халат.
   — Ничего особенного. — Не признаваться же ему, что она не спит ночами, размышляя об улучшении породы скота.
   Не стоит морочить ему голову своими проблемами. Услышав его голос, Катриона ощутила инстинктивный порыв рассказать обо всем, переложить часть забот на широкие плечи мужа — разделить с ним свое бремя. Но… в глубине ее сознания притаилось убеждение, что обратиться к Ричарду было бы ошибкой. По множеству причин.
   Попросив у него совета, она привлекла бы его к управлению долиной, что в конечном итоге пошло бы во вред им обоим. Слишком тонкая грань пролегает между мудрым советом и принятием окончательного решения, а, по мнению Катрионы, властные мужчины с сильным характером не видят особой разницы между этими понятиями.
   Едва ли Ричард представляет собой исключение. К тому же, если он собирается в Лондон, нет смысла превращать его в личного советника. Лучше держать на расстоянии — по крайней мере в хозяйственных вопросах. Нельзя полагаться на человека, готового в любой момент отбыть в неизвестном направлении.
   И хотя Ричард неоднократно заверял, что не заставит ее покинуть долину, он никогда не обещал, что останется сам.
   Как ни велика была ее нужда в твердом плече, на которое можно опереться, Катриона не могла позволить себе
   подобной зависимости. В конечном счете ответственность за долину лежит на ней.
   Принужденно улыбнувшись, она скользнула под одеяло.
   — Хозяйственные дела.
   После некоторого колебания Ричард привлек ее к себе. Положив голову ему на грудь, Катриона заставила себя расслабиться и забыть на время о своих проблемах.
   До тех пор, пока не сможет справиться с ними сама.
   На следующее утро, расхаживая по своему кабинету, Катриона бранила себя за глупость и нелепые сантименты.
   Она так и не решила, как быть с разведением скота, и совет Ричарда пришелся бы кстати.
   В свете дня соображения, помешавшие ей обратиться к мужу ночью, казались несущественными и уж точно не настолько весомыми, чтобы действовать вопреки здравому смыслу. Подобная чувствительность была совсем не в ее духе.
   Катриона нуждалась в помощи и имела все основания полагать, что Ричард в состоянии ей помочь. Еще в Макинери-Хаусе он поразил ее своими познаниями в сельском хозяйстве и управлении поместьем. Пренебрегать его опытом было в высшей степени неразумно.
   Уставившись себе под ноги, она круто развернулась, продолжая вышагивать по комнате.
   Ричард ни единым словом не обмолвился об отъезде. Из его поведения никак не следовало, что он вынашивает планы все бросить и умчаться в Лондон в погоне за развлечениями. Напротив, он вел себя так, словно собирался остаться в замке и оказывать ей всяческую поддержку.
   И если, вынудив его принять участие в ведении хозяйства, она крепче привяжет его к долине — и к себе, — значит, так тому и быть.
   Глубоко вздохнув, Катриона решительно выпрямилась и направилась в библиотеку, воспользовавшись узким коридором, который вел к потайной двери, замаскированной под панель сбоку от камина. Повернув ручку, она бесшумно приоткрыла дверь и услышала голоса. Помедлив в нерешительности, она различила низкое «хм» Ричарда.
   — Полагаю, сэр, пора потихоньку укладывать вещи. Не хотелось бы делать это в спешке, да и январь на исходе. После небольшой паузы Уорбис продолжил:
   — Если верить Хендерсону и Хиггинсу, того и гляди наступит оттепель. Осмелюсь предположить, что понадобится неделя, чтобы сошел снег, но, разумеется, чем дальше на юг, тем дороги лучше.
   — Хм…
   Застыв, с упавшим сердцем, Катриона слушала разглагольствования Уорбиса.
   — Не мешало бы, сэр, освежить ваши апартаменты на Джермейн-стрит. Я тут подумал… может, вы пожелаете навестить герцога? В таком случае я мог бы прямиком отправиться в Лондон и привести все в порядок к вашему приезду.
   — Хм…
   — Если позволите, сэр… вам понадобятся несколько новых сюртуков к сезону. До бала у Ричмондов, естественно. Ну и сапоги, конечно… нужно напомнить Хоби о кисточках. Что касается белья…
   Погрузившись в чтение письма от Хиткоута Монтегю, Ричард не обращал внимания на монолог Уорбиса. За восемь лет они научились безошибочно понимать друг друга. Уорбис отлично знал, что хозяин его не слушает, а Ричард догадывался, что тревожит его камердинера.
   Причина смятения Уорбиса была очевидна. Ему нравилось в замке — и это не умещалось у него в голове. Вытирая пыль с книжных полок, он устроил целый спектакль, пытаясь убедить их обоих в скором отъезде, между тем как точно знал, что Ричард не думает ни о чем подобном, да и сам не хотел уезжать.
   То, что он считал глухоманью, оказалось земным раем, в который он идеально вписался, словно недостающее звено. Взаимоотношения обитателей замка отличались от строгой иерархии, к которой Уорбис привык в других домах. Жители долины преданно служили своей хозяйке; их связывал дух товарищества и взаимного доверия, помогавший переживать суровые зимы и выращивать за короткое лето урожай в полной изоляции от остального мира.
   Здесь людей ценили за их качества, а не положение, которое они занимают в обществе. В своей первозданной невинности домочадцы замка приняли Уорбиса с распростертыми объятиями — и он не устоял.
   Бедняга привязался к долине и ее жителям, но упорно не желал этого признавать. Понимая его чувства, Ричард не мешал Уорбису отводить душу. Когда тот замолкал, ожидая отклика, Ричард неопределенно хмыкал, не желая обсуждать то, чему не бывать.
   Тем более что письмо, которое он читал, оказалось весьма занятным. Вдохновленный визитом Потсов, Ричард написал Монтегю, интересуясь вопросами разведения скота как в южных, так и в северных графствах. Он также поручил адвокату найти породистых животных в Райдингсе, расположенном чуть южнее границы, неподалеку от долины.
   — Такие вот дела, сэр, — заключил Уорбис и выдержал паузу. — Если вы назовете дату отъезда, я сразу же займусь приготовлениями, как мы и договорились.
   Ричард посмотрел на камердинера.
   — Непременно. Когда я решу ехать, ты первый узнаешь об этом.
   Довольный Уорбис отвесил поклон и, прихватив вазу с увядшими цветами, направился к выходу.
   Дождавшись, когда за ним закроется дверь, Ричард усмехнулся. Вернувшись к письму, он дочитал его до конца и отложил в сторону.
   И почувствовал сквозняк. Оглянувшись, он увидел, что вделанная в панель дверь приоткрыта. Ричард поднялся и, обойдя вокруг стола, распахнул ее шире, обнаружив тускло освещенный коридор. Пожав плечами, он закрыл дверь. Она так незаметно вписывалась в панель, что, будь она открыта целую неделю, он бы не обратил внимания.
   Вернувшись за стол, он вытащил карту окрестностей. Его интересовал Хексхэм, где жил некий Оуэн Скроггс, известный своими достижениями в разведении скота.
   Он хотел иметь все козыри на руках. Вдруг жена доверится ему настолько, что попросит совета и поддержки?

Глава 13

   Ричард не отличался особым терпением. С момента получения письма от Монтегю он искал повод обсудить его с женой, с беспокойством наблюдая за ее удрученным видом. Однако по прошествии четырех дней так и не выбрал подходящего момента.
   Прислонившись к стене поблизости от ее кабинета, Ричард мрачно созерцал дубовую панель. Он вовсе не хотел вести деловые разговоры в постели. Там Катриона оставалась страстной и нежной возлюбленной, и Ричард подсознательно противился всему, что могло отразиться на их растущей близости.
   Но днем Катриона была вечно занята. Надзирала за хозяйством, давала всевозможные советы, принимала посетителей. А если не занималась ни тем, ни другим, ни третьим, то находилась в обществе Макардла или миссис Брум или, того хуже, Алгарии. В те редкие минуты, когда Ричарду удавалось застать ее одну, она тут же срывалась с места по очередному делу.
   Дошло до того, что он начал всерьез опасаться за ее здоровье. Катриона так и не сказала ему о своей беременности, но Ричард предполагал, что усталый вид и приступы нервозности связаны с ее состоянием, и ее непомерная нагрузка внушала ему опасения.
   Из кабинета вышел Макардл.
   Дождавшись, пока старик скроется за углом, Ричард подошел к двери. Поколебавшись секунду и напомнив себе, что не должен ничего требовать, он постучал и, не дожидаясь ответа, с небрежным видом переступил порог.
   Сидевшая за столом Катриона подняла голову. Ричард обаятельно улыбнулся, стараясь не замечать сумрачного выражения зеленых глаз.
   — Занята?
   Катриона глубоко вздохнула, опустив взгляд на лежавшие перед ней бумаги.
   — Вообще-то да. Хендерсон и Хиггинс…
   — Я не задержу тебя, — беззаботно уронил он.
   Остро ощущая его присутствие, Катриона заставила себя откинуться в кресле, Ричард же с ленивой грацией подошел к окну.
   — Собственно, я хотел узнать, не нужна ли тебе помощь. Ты совсем забегалась в последнее время.
   Глубоко вздохнув, Катриона бросила на него испытующий взгляд. Лицо Ричарда выражало вежливое безразличие — никакого намека на искреннее чувство. Из его поведения никак не следовало, что долина — и она сама — что-нибудь значит для него.
   Он снова лучезарно улыбнулся, однако улыбка не коснулась его глаз.
   — Надо же как-то убивать свободное время.
   Катриона постаралась сохранить невозмутимый вид. Итак, он скучает и решил, как истинный джентльмен, предложить ей свою помощь. Она покачала головой:
   — Нет необходимости. Я вполне справляюсь с делами, — произнесла она жестко, пытаясь одновременно убедить себя, что не нуждается в его джентльменском предложении.
   Ричард помолчал, прежде чем ответить. В голосе его появились стальные нотки:
   — Как пожелаешь. — И, учтиво поклонившись, вышел, оставив ее в гордом одиночестве.
 
   Наступила оттепель.
   Лежа в постели, Ричард прислушивался к монотонному перестуку капели. Катриона поднялась рано, шепнув что-то насчет беременной горничной и заверив его, что не собирается выходить наружу.
   Уставившись в темно-красный полог кровати, Ричард старался не думать о свинцовой тяжести, поселившейся у него внутри после разговора с Катрионой.
   Но безуспешно.
   Поморщившись, он раздраженно напомнил себе, что неудачи совсем не в духе Кинстеров, тем более такого масштаба, как та, которую он потерпел.
   А он потерпел поражение на всех фронтах.
   Их совместная жизнь, с которой он связывал столько надежд, обернулась полным крахом. Никогда еще он не чувствовал себя настолько разочарованным, как сейчас. Его преследовали скука и ощущение неприкаянности, с которыми, как ему казалось, он навсегда распрощался в келтибурнской церквушке.
   А еще сознание собственной ненужности — по крайней мере здесь, в долине.
   Ричард не мог понять свою жену.
   С вечера до рассвета они были близки, как только могут быть близки мужчина и женщина. Но с наступлением утра она превращалась в хозяйку долины, словно вместе с одеждой облачалась в невидимую мантию, выполняя свою миссию, долг и предназначение. И здесь Ричарду не было места.
   Люди его общественного положения редко вникали в дела своих жен. В отличие от них Ричард стремился стать частью жизни Катрионы. Его привлекла возможность разделить с ней бремя ответственности и радость достижений, участвовать в ее ежедневных трудах и заботах. Женившись на ней, он надеялся обрести смысл жизни, сделать ее цели своими.
   Однако все получилось иначе.
   Все это время Ричард соблюдал осторожность, старался не навязываться и терпеливо ожидал, когда она сама обратится к нему за помощью или советом. Старался не оказывать на нее давления — ни словом, ни делом — и не добился ничего.
   Вглядываясь в темно-красный полог, он размышлял над возможными вариантами перехода к активным действиям, к которым тяготела его душа. Он мог легко перехватить бразды правления и направить их отношения в нужное русло. Будучи энергичным по натуре, Ричард не терпел ситуаций, которые от него не зависели, и обычно изменял их, не считаясь ни с чем.
   Однако в данном случае…
   Тут он предвидел возникновение двух проблем. Во-первых, взяв власть в свои руки, он может разрушить все, чем дорожит в их браке. И вместо спутницы жизни получит партнера поневоле, вечно недовольного его диктатом.
   Но эта ситуация, достаточно скверная сама по себе, не шла ни в какое сравнение с непреодолимым препятствием, которым являлись его обеты.
   Ричард дважды поклялся Катрионе, что не будет посягать на ее независимость, никогда не покусится на ее авторитет и власть. И она поверила ему. Поверила, что он сдержит клятву, что бы ни случилось. Вырвать штурвал управления из ее рук значило бы предать это доверие самым коварным и непоправимым образом.
   В их отношениях было немало сомнительных аспектов, но в одном Ричард был твердо уверен. Он не вынесет упрека в зеленых глазах, если предаст ее на этом фронте.
   Из чего следовал единственный вывод.
   Он может идти вперед или отступить. Словно находится на узкой тропе высоко в горах, с одной стороны от которой вздымается отвесная скала, а с другой зияет бездонная пропасть.
   Испустив протяжный вздох, Ричард откинул одеяло и встал.
   Кинстеры никогда не отступают.
   Это чуждо их природе. Сама мысль о сдаче позиций задевала Ричарда до глубины души. Поэтому, затаившись неподалеку от кабинета Катрионы, он улучил момент, когда в ее плотном расписании выдалась пара свободных минут.
   С праздным видом прошествовав внутрь и обменявшись замечаниями о погоде, Ричард посмотрел на жену сверху вниз и поинтересовался:
   — Скажи, дорогая, я больше тебе здесь не нужен?
   Он собирался говорить жестко, чтобы показать ей, как сильно она ранит его, не допуская в свою жизнь, отказывая в малейшем шансе проявить себя, но не смог. Не желая, чтобы Катриона догадалась о его позорной уязвимости, Ричард принял светский вид и задал вопрос легким, с прохладцей тоном. Словно его ничуть не заботит ее ответ.
   Именно так Катриона его и поняла. Как прелюдию к сообщению, что он уезжает. Так палач похлопывает жертву по плечу, прежде чем занести топор.
   Скрывая за напускным спокойствием сердечную боль, она слабо улыбнулась:
   — Пожалуй. В общем-то тебе здесь нечего делать.
   Опустив глаза, она заставила себя продолжить — сыграть роль, которую репетировала часами, роль покинутой жены.
   — Как я понимаю, ты собираешься в Лондон. Хиггинс слышал, что дороги на юг открылись, по крайней мере до Карлайла.
   Ее мутило, в висках стучало, но она старалась не сбиться с, как ей казалось, удачно найденной интонации.
   — Полагаю, тебе не терпится увидеться с семьей. Твоя мачеха, наверное, ждет… — Горло ее перехватило, но она сумела вовремя проглотить комок. — Ну и, конечно, балы и вечеринки.
   Не поднимая глаз, Катриона вернулась к работе — записям в учетной книге. Она не осмеливалась взглянуть на Ричарда, опасаясь, что хлынут слезы и он все поймет.
   Поймет, что не должен уезжать, что она хочет, чтобы он остался с ней — навсегда. А этого нельзя допускать. Катриона все тщательно продумала и пришла к неутешительному выводу, что должна позволить Ричарду уехать. Какой смысл ограничивать его свободу, привязывать его к себе — и к долине, — если ему в тягость подобные узы?
   Будь это в ее власти, она запретила бы себе влюбляться в Ричарда, но теперь было слишком поздно. Даже сейчас, зная, что он уезжает, Катриона сожалела, что не смогла стать той единственной, на ком бы сфокусировались его великодушие, доброта, потребность заботиться и защищать. А он, в свою очередь, не стал тем, кем мог быть. Ее супругом и опорой.
   Госпожа оказалась права: Ричард создан для этой миссии. Но принять ее он должен сам, без чьего-либо вмешательства или давления. Ей придется отпустить его и надеяться, что наступит день, когда он захочет взять то, что она способна ему дать.
   — Должно быть, это замечательно, — заявила Катриона с твердым намерением облегчить разговор для них обоих, — находиться в Лондоне среди всего этого великолепия, ходить на балы и приемы.
   Ричард отвел от нее глаза и после минутного молчания уронил:
   — Должно быть. — Она подняла голову, но он лишь скривил губы, отказываясь встречаться с ней глазами. — Думаю, я неплохо развлекусь.
   Он повернулся и неспешно, как всегда, вышел из комнаты. Проводив его взглядом, Катриона продолжала смотреть на дверь, озадаченная его тоном. Неужели ее чувствительность разыгралась настолько, чтобы вообразить глубокое уныние в его голосе?
 
   Итак, он подбросил монетку — и проиграл. Больше, чем мог себе позволить.
   Катриона открыто заявила, что ему нечего здесь делать, и ему ничего не остается, как принять ее вердикт. Он потерпел поражение. А если ему нужен дополнительный повод, чтобы покинуть поле сражения, достаточно вспомнить небрежный тон, каким она сообщила, что более не нуждается в нем, и чуть ли не предложила убираться на все четыре стороны.
   Ричард не знал, как они дошли до этого — до состояния, когда требуется усилие, чтобы выносить общество друг друга. Он не мог сообразить, как это случилось. Впрочем, он вообще не мог разумно мыслить, не мог толком даже дышать. Каждый вздох давался ему с боем, словно железные тиски сжимали грудь.
   Он не представлял себе, как они проведут предстоящую ночь. Впервые за все время, с тех пор как они поженились, Ричард, явившись в спальню, не застал там Катриону. Лежа в полумраке, чуть тронутом отблесками угасающего пламени, он задавался вопросом, действительно ли она так занята сейчас… или просто избегает его.
   В полночь дверь отворилась. Бросив быстрый взгляд на кровать, Катриона прошла к огню. Ричард чуть было не окликнул ее, но промолчал, не зная, что сказать.
   Она начала раздеваться. Ричард жадно наблюдал, упиваясь мучительно знакомым видом гладкой спины и округлых ягодиц, жемчужно сиявших в мерцающем свете камина.
   Она тряхнула золотисто-огненной гривой, и длинные пряди рассыпались по спине и плечам. Повернувшись — великолепная в своей наготе, — Катриона шагнула к кровати.
   Ричард напрягся, ожидая, что она будет держаться так же отчужденно, как вела себя весь день. Но она приподняла одеяло и скользнула прямо в его объятия. На мгновение он замер, прежде чем сомкнуть вокруг нее руки. Она потянулась к нему губами, и после секундного колебания он припал к ним.
   Будь Ричард в состоянии рассуждать, он не упустил бы возможности расчетливо и безжалостно привязать ее к себе, используя силу страсти. Он заставил бы ее пылать, долго и мучительно, чтобы она поняла, что не может расстаться с ним. А расставшись, страдала бы, сгорая каждую ночь, проведенную без него.
   Но Ричард не рассуждал. Он хотел лишь одного — наполниться ею, чтобы она всегда оставалась с ним, внутри его. Как и он, где бы ни был, в мыслях своих останется с ней.
   Он любил ее с таким самозабвением, с такой страстью, что слезы выступили у Катрионы на глазах. Слезы восторга и блаженства, слишком сильного, чтобы скрыть его. С отчаянием сознавая, что, возможно, в последний раз сжимает мужа в объятиях, она раскрылась перед ним телом и душой, Если бы она могла удержать его силой одного лишь вожделения, то сделала бы это не задумываясь.
   Заласканная, она обрушила на него собственные неистовые ласки, покрывая жаркими поцелуями его напряженное тело.
   Он любил ее всю ночь напролет, и Катриона безропотно покорялась, предлагая даже больше, чем он просил. Ей казалось, что она умирает и рождается заново, сгорая в пламени блаженства. Они соединялись вновь и вновь, пока не осталось ничего, что стояло бы между ними. Ни пространства, ни чувства, ни ощущения раздельного бытия.
   Кульминация потрясла их обоих, но даже сила этого взрыва не могла разрушить того, что создала эта ночь.
 
   Медленно вернувшись к реальности, Ричард ощутил внезапную горечь.
   Он не мог постигнуть, как можно с таким самозабвением отдаваться ему — и быть готовой в любой момент распрощаться с приятной улыбкой на устах.
   Скривив в горькой усмешке губы, он пришел к неутешительному выводу, что, несмотря на весь свой опыт, ошибся в Катрионе. Она была исключением — непостижимым созданием, которое любило всей душой и сердцем, в сущности, не любя совсем.
   Похоже, он значил для нее не больше, чем Гром. Еще один жеребец, чьи физические достоинства она ценила.
   Приподняв голову, он посмотрел на ее едва различимое в темноте лицо. Судя по его выражению, она все еще находилась на пути с небес. Откинувшись на подушку, Ричард ждал, когда она вернется к жизни. И к нему.
   Придя в себя, она что-то сонно пробормотала и свернулась калачиком, положив голову ему на плечо.
   — Утром я уезжаю, — произнес Ричард.
   Сердце Катрионы сжалось, хотя она и ожидала чего-то в этом роде. Слуги сообщили ей о приготовлениях к отъезду. Она молчала, лихорадочно гадая, что он рассчитывает от нее услышать.
   — Я знаю, — наконец вымолвила она.
   — Что ж, — произнес он, чуть ли не скрипнув зубами, — полагаю, ты обойдешься без меня, по крайней мере некоторое время.
   Он помедлил и, не дождавшись ответа, добавил:
   — Ты же выполнила волю Госпожи и зачала от меня ребенка.
   Уловив прозвучавшую в его голосе горечь, Катриона прикусила нижнюю губу, принимая упрек.
   — Я… — Как объяснить ему, что это просто выскользнуло у нее из головы? — Я забыла! — вырвалось у нее. — Я была так…
   — Занята?
   Внезапно Катриона рассердилась. Она была так поглощена им, что забыла о единственном существе, которое должно было находиться в центре ее мироздания. Еще одно доказательство ее одержимости Ричардом, лишнее подтверждение тому, насколько он заслонил от нее все остальное в жизни.
   Пропустив мимо ушей его выпад, она медленно отстранилась и повернулась к нему спиной.
   Глубокое уныние и ощущение потери нахлынули на нее. Она чувствовала себя обманутой. Один из лучших моментов в жизни, которому полагалось быть радостным и полным любви, был отравлен горечью и обидой.
   Она закрыла глаза и попыталась заснуть. Ричард последовал ее примеру.
   Они погрузились в тревожные сны, пронизанные разочарованием.
 
   Утро следующего дня выдалось ясное, дул свежий ветер, по бледно-голубому небу стремительно неслись облака. Идеальная погода для путешествий.
   Стоя на ступенях парадного входа, Катриона пыталась справиться с тяжестью на сердце.
   Этим утром она должна была молиться, но пренебрегла своим долгом. Впервые в жизни она предпочла что-то служению Госпоже, не в силах отказать себе в том, чтобы в последний раз увидеть Ричарда. Со временем она преодолеет это чувство, возможно, через несколько месяцев. А может, после рождения ребенка или еще позже.