Страница:
К полудню мы вступили на засаженные арбузами поля. Солдаты разбежались по ним, пока мы осматривали железнодорожное полотно, покинутое и безлюдное, дрожащее в лучах знойного солнца. Когда мы наблюдали за ним, прошел поезд. Лишь прошлой ночью полотно было восстановлено, и это был только третий поезд. Дикой ордой, растянувшейся на две мили, мы двинулись, не встретив сопротивления, к железнодорожной линии и начали поспешно взрывать рельсы. Все, у кого имелось взрывчатое вещество, использовали его каждый по своему усмотрению. Сотни наших новичков были полны рвения, и, хотя работой никто не руководил, разрушения достигли больших размеров.
Очевидно, наше возвращение привело в изумление и сбило неприятеля с толку. Мы должны были полностью использовать этот случай. Я подошел к Нури Шаалану, Ауде и Талалу и спросил, что предпринимает каждый из них. Энергичный Талал решил атаковать Эзраа, крупное хлебное депо на севере; Ауда – Хирбет-эль-Газале, ближайшую станцию на юге; Нури же хотел устремиться со своими людьми по главной дороге к Дераа.
Все три предложения были хороши. Шейхи разошлись, чтобы заняться их осуществлением. Я же со своей охраной поскакал с такой быстротой, что на заре мы вступили в деревню Шейх-Саад.
Ночные отряды вернулись с богатой добычей. Эзраа находилась в слабых руках алжирского эмира Абд эль-Кадера, в распоряжении которого были лишь его наймиты, несколько добровольцев и немного войск.
Мы медленно продвигались под градом пулеметный пуль, барабанивших по нашей броне, когда из-за железнодорожного полотна кто-то кинул в нас ручную гранату.
Это новое обстоятельство сделало невыполнимым мой план проникновения под мост. Наш автомобиль не мог бы устоять против разрывов гранат. Поэтому мы отступили, решив повторить попытку после наступления темноты.
В Ум-эль-Сурабе мы выяснили, что Насир хочет еще раз расположиться лагерем в Умтайе. Его намерение мне очень понравилось, и мы отправились туда, тем самым создавая себе уважительную причину, чтобы этой ночью не атаковать железную дорогу. Вместо этого мы сидели и делились воспоминаниями, ожидая полуночи, когда самолет «хандли-пейдж» приступит к бомбардировке станции Мафрак. Полночь наступила, и мы услышали взрывы одной стофунтовой бомбы за другой, продолжавшиеся, пока станция не запылала и стрельба турок не смолкла.
Всю ночь и следующий день пожар товарных вагонов разгорался все ярче. Он служил доказательством беспорядка в стране турок, о котором арабы рассказывали со вчерашнего дня. Они говорили, что Четвертая армия турок откатывается от Аммана беспорядочной толпой.
Мы созвали совет. Наша деятельность против Четвертой армии была закончена. Жалкие остатки ее, ускользнувшие от арабов, могли бы добраться до Дераа безоружными беглецами. Сейчас мы должны были приложить старания к тому, чтобы вынудить Дераа как можно скорее эвакуироваться, и тем самым помешать туркам составить арьергард из беглецов. Я предложил выступить в поход на север, миновать
Тель-Арар и, перейдя на рассвете следующего дня железную дорогу, добраться до деревни Шейх-Саад. Она находилась в дружественной нам местности, изобиловала водой, представляла удобнейшую позицию для наблюдений и обеспечивала возможность отступления на запад или север и даже на юго-запад, если бы мы подверглись прямому нападению. В то же время она отрезала Дераа и Мезериб от Дамаска.
Шейх Талал эль-Гарейдин усердно поддерживал меня. Нури Шаалан кивнул в знак согласия, а вслед за ним согласились Насир и Нури Сайд. Правда, броневики с нами отправиться не могли. Было лучше, чтобы они остались в Азраке до падения Дераа, когда нам понадобится помощь при походе на Дамаск. Истребители «бристоль» также уже выполнили свою роль, очистив воздух от турецких аэропланов. Они могли вернуться в Палестину с известием о нашем походе к Шейх-Сааду.
Самолеты один за другим поднялись в воздух. Наблюдая за их полетом, мы заметили, что рядом с дымом, лениво подымающимся от развалин Мафрака, появилось огромное облако пыли. Один из самолетов вернулся и сбросил нацарапанную каракулями записку, что большой отряд вражеской кавалерии движется по направлению к нам от железной дороги.
Это была неприятная новость, так как мы не были в состоянии боевой готовности. Автомобили успели уехать, аэропланы улететь, одна рота посаженной в седло пехоты отсутствовала, мулы Пизани не были разгружены и выстроены в колонну. Я подошел к Нури Сайду, стоявшему с Насиром на вершине холма, и мы решали, обратиться ли нам в бегство или остаться. Наконец мы решили, что благоразумнее бежать, и поспешно двинули прочь регулярные войска.
Однако мы не могли оставить дело в таком положении. Поэтому Нури Шаалан и Талал повели всадников племен руалла и хауран обратно, чтобы задержать преследование. У них неожиданно оказался союзник, так как наши автомобили, направляясь в Азрак, также заметили неприятеля.
Турки оказались не отрядом кавалерии, направлявшейся в атаку против нас, а сбродом беглецов, искавших кратчайший путь домой. Мы захватили несколько сот пленных и много транспорта, вызвав такую панику и ужас среди неприятеля, что войска, находившиеся на много миль от арабов, начали бросать все свое снаряжение, включая даже винтовки, и сломя голову ринулись в Дераа, где надеялись найти безопасное убежище.
Однако эта помеха задержала нас. Мы не могли двигаться ночью с одетыми в хаки солдатами регулярного верблюжьего корпуса без сопровождения туземной кавалерии, необходимой, чтобы служить порукой подозрительным крестьянам в том, что мы не являемся турками. Поэтому поздно днем мы сделали привал, чтобы дать возможность Талалу, Насиру и Нури Шаалану нагнать нас.
Они подошли после наступления темноты. Наши объединенные силы двигались на север, пересекая пашни и минуя богатые деревни.
К нам подбежали арабские женщины, ведя на поводу осликов, нагруженных горшками с водой, крича, что недавно поблизости опустился какой-то аэроплан. Они заметили на его фюзеляже знаки шерифа. Пик поскакал к указанному месту и нашел двух австралийцев. Радиатор их самолета «бристоль» был поврежден во время полета над Дераа. Они удивились и обрадовались, встретив друзей. Починив пробоину, они благополучно улетели дальше.
Каждую минуту люди подъезжали и присоединялись к нам. Отважные юноши бежали пешком, чтобы примкнуть к рядам наших людей.
К полудню мы вступили на засаженные арбузами поля. Солдаты разбежались по ним, пока мы осматривали железнодорожное полотно, покинутое и безлюдное, дрожащее в лучах знойного солнца. Когда мы наблюдали за ним, прошел поезд. Лишь прошлой ночью полотно было восстановлено, и это был только третий поезд. Дикой ордой, растянувшейся на две мили, мы двинулись, не встретив сопротивления, к железнодорожной линии и начали поспешно взрывать рельсы. Все, у кого имелось взрывчатое вещество, использовали его каждый по своему усмотрению. Сотни наших новичков были полны рвения, и, хотя работой никто не руководил, разрушения достигли больших размеров.
Очевидно, наше возвращение привело в изумление и сбило неприятеля с толку. Мы должны были полностью использовать этот случай. Я подошел к Нури Шаалану, Ауде и Талалу и спросил, что предпринимает каждый из них. Энергичный Талал решил атаковать Эзраа, крупное хлебное депо на севере; Ауда – Хирбет-эль-Газале, ближайшую станцию на юге; Нури же хотел устремиться со своими людьми по главной дороге к Дераа.
Все три предложения были хороши. Шейхи разошлись, чтобы заняться их осуществлением. Я же со своей охраной поскакал с такой быстротой, что на заре мы вступили в деревню Шейх-Саад.
Ночные отряды вернулись с богатой добычей. Эзраа находилась в слабых руках алжирского эмира Абд эль-Кадера, в распоряжении которого были лишь его наймиты, несколько добровольцев и немного войск.
Когда Талал приблизился, добровольцы перешли на его сторону, войска обратились в бегство, а число наймитов являлось настолько незначительным, что Абд эль-Кадеру пришлось уступить местность без боя. Наши люди слишком отяжелели от огромной добычи, чтобы заняться его преследованием.
Прибыл Ауда и начал хвастаться. Он занял Эль-Газале штурмом, захватив оставленный поезд, орудия и двести человек, в том числе немцев.
Нури Шаалан доложил о четырехстах пленных с мулами и пулеметами.
Над нами упорно кружился английский аэроплан, разведывая, являемся ли мы арабским отрядом. Юнг разостлал на земле сигналы, и летчики сбросили ему записку о том, что Болгария капитулировала97.
Мы даже не знали, что на Балканах ведутся наступательные действия, и, таким образом, известие показалось немаловажным. Несомненно, конец не только великой войне, но и нашей, был близок. Последнее напряженное усилие – и наши испытания закончатся и каждый сможет вернуться к своим делам, забыв о безумиях войны.
Прибыла армия Фейсала. Рощи кишели людьми. Каждый отряд выбирал себе свободное место получше и развьючивал своих верблюдов. Наши люди повели животных к потоку, извивавшемуся между зелеными кустарниками, оливковыми деревьями и пальмами, цветами и возделанными фруктовыми садами, казавшимися нам странными после наших двухлетних скитаний по каменистой пустыне.
Обитатели Шейх-Саада боязливо подходили, чтобы поглядеть на армию, давно снискавшую легендарную славу. В их деревне сейчас находились ее вожди, носившие знаменитые и грозные имена, – Талал, Насир, Нури, Ауда. В свою очередь, мы смотрели на поселян, втайне завидуя их мирной крестьянской жизни.
Впятером или вшестером мы поднялись на развалины, откуда через южную равнину можно было определить, насколько безопасно наше положение. К нашему изумлению, мы заметили сверху малочисленную роту регулярных войск в мундирах – турок, австрийцев и немцев – с восемью пулеметами на вьючных животных. Изнемогая, они шли из Галилеи к Дамаску, потерпев поражение от Алленби.
Мы не подняли тревоги, чтобы избавить наши утомленные войска от новых мук; лишь Дарзи Ибн Дагми с Хаффаджи и другими членами семьи спокойно сели в седло и напали на неприятеля со стороны узкого прохода. Офицеры пробовали защищаться и были немедленно убиты. Солдаты же побросали оружие и сдались.
Вдали на востоке показались толпы народа, движущиеся на север. Мы отправили людей ховейтат, чтобы захватить их, и через час они вернулись. Каждый из них со смехом вел мула или вьючную лошадь, несчастных, бессильных животных, слишком ясно доказывающих своим видом, каким лишениям подвергалась разбитая армия. Их всадниками были невооруженные солдаты, спасавшиеся бегством от англичан. Люди ховейтат гнушались брать подобных пленных.
– Мы отдали их деревенским ребятам в качестве слуг, – усмехнулся Заал, улыбаясь своими тонкими губами.
С запада к нам пришли вести, что немногочисленные роты турок отступают перед атаками генерала
Чавела. Мы послали против них вооруженные отряды из людей наим, крестьянского племени, примкнувшего к нам прошлой ночью в Шейх-Мискине. Так давно подготавливавшееся нами восстание масс сейчас вздымалось бурным потоком, ибо с каждым нашим успехом вооружались все новые мятежники. В двухдневный срок мы могли бы двинуть шестьдесят тысяч вооруженных людей.
Над горой, за которой скрывалась Дераа, мы увидели густой дым. Какой-то всадник легким галопом подскакал к Талалу и сообщил, что немцы подожгли аэропланы и склады и приготовились эвакуировать город. Английский аэроплан сбросил записку, что войска генерала Барроу находятся вблизи Ремта и что две турецкие колонны, одна в составе четырех тысяч человек, а вторая в составе двух тысяч, отступают в нашем направлении из Дераа и Мезериба.
Мне казалось, что эти шесть тысяч человек представляли собой все, что оставалось от турецкой Четвертой армии в Дераа и от Седьмой армии, задерживавшей наступление Барроу. Уничтожив их, мы целиком выполнили бы свою задачу. Однако, пока мы в этом убедимся, следовало удерживать в наших руках Шейх-Саад. Поэтому мы решили пропустить большую турецкую колонну, послав за ней Халида лишь с его людьми руалла и частью северных крестьян, чтобы они тревожили ее с флангов и с тыла.
Ближайшая колонна в две тысячи человек была нам по силам. Их встретит половина наших регулярных войск с двумя орудиями. Талал был встревожен, так как намеченная ими дорога вела через его собственную деревню Тафас. Он склонил нас к решению поспешить туда и овладеть мостом к югу от нее. К несчастью, при измученности наших людей спешка становилась сомнительной. Я поскакал со своим эскадроном в Тафас, надеясь отступать с боем, пока не подоспеют остальные. Но на половине пути нам попались навстречу верховые арабы, которые гнали ватагу ограбленных догола пленных по направлению к Шейх-Сааду.
Арабы рассказали, что турецкая колонна – последний уланский полк Джемаль-паши (командующего Четвертой армией) – уже вступила в Тафас. Когда показалась деревня, мы, обнаружив, что турки заняли ее и что оттуда доносились звуки случайных выстрелов, сделали поблизости привал, наблюдая за поднимавшимися между домами тонкими столбами дыма.
Мы залегли для наблюдений и увидели, что неприятельский отряд отходит от своего сборного пункта, находившегося за домами. Они маршировали в полном порядке в направлении Мискина, а уланы были впереди и в тылу колонны. Смешанный строй состоял из пехоты, выстроенной колонной, защищаемой с флангов пулеметами и державшей в центре орудия и транспорт. Мы открыли огонь по фронтовой части их линий, едва она показалась из-за домов. Турки в ответ направили на нас два полевых орудия. Шрапнель, как и обычно, давала перелет и, не причинив вреда, пролетала над нашими головами.
Нури подъехал к нам вместе с капитаном французской артиллерии Пизани. Перед шеренгами войск скакали Ауда Абу-тайи и Талал, взбешенный рассказами людей клана о страданиях, которым подверглась деревня. Сейчас ее покидали последние ряды турок.
Наша пехота заняла позицию и открыла частую стрельбу, приведя в смятение вражеский арьергард.
Деревня лежала безмолвная, застланная клубами дыма. Приблизившись, мы увидали серые груды трупов. Вдруг из-за груды вышла маленькая фигурка. Это был ребенок трех или четырех лет. Его грязная рубашонка на одном плече и боку залита была кровью, которая струилась из широкой рваной раны на шее.
Ребенок пробежал несколько шагов, затем остановился и удивительно звонким голосом (может быть, потому что все остальные молчали) закричал:
– Не бей меня, баба98.
Абд эль-Азиз (это была его деревня, и ребенок мог принадлежать к его родне) соскочил с верблюда и опустился на колени в траву рядом с ребенком. Порывистое движение испугало ребенка, он протянул руки и попытался крикнуть, но вместо этого упал, кровь хлынула и залила его рубашку; мне кажется, что он тут же умер.
Мы миновали трупы, направляясь к деревне. Сейчас нам было понятно, что ее безмолвие означает смерть и ужас. На окраинах шли низкие глиняные стены овчарен, и на одной из крыш я заметил что-то красно-белое. Вглядевшись, я увидел на ней лежавшее лицом вниз тело женщины, пригвожденное между ее голыми ногами зубчатым штыком, рукоятка которого зловеще торчала в воздухе. Возле нее валялось около двадцати трупов, убитых самыми разными способами.
Мы бросились за врагом, пристреливая по дороге отставших, которые молили нас о пощаде. Талал видел то же, что видели и мы. Он застонал, как раненое животное, поднялся на возвышенность и некоторое время пробыл там. Сидя на своей кобыле и дрожа всем телом, он, не отводя глаз, глядел вслед туркам. Я приблизился, чтобы поговорить с ним, но Ауда схватил мои поводья и остановил меня. Медленным движением Талал надвинул покрывало на лицо и затем, казалось, внезапно овладел собой, так как ударил стременами по бокам своей кобылы и стремглав пустился галопом, низко наклонившись и раскачиваясь в седле, прямо к главному отряду неприятеля.
Мы окаменели, следя за тем, как он мчался вперед. Стук копыт его лошади, как барабанный бой, неестественно громко отдавался в наших ушах, ибо и мы, и турки прекратили стрельбу. Обе армии ждали, что он сделает, а он несся вперед в вечернем безмолвии, пока до неприятеля не осталось лишь несколько шагов. Тут он выпрямился в седле и дважды издал ужасным голосом свой военный клич:
– Талал, Талал!
И сейчас же затрещали винтовки и пулеметы турок. Талал и его кобыла, изрешеченные пулями, рухнули мертвыми.
У Ауды был серьезный и свирепый вид.
– Да смилуется над нами Бог! Мы отплатим за него, – сказал он.
Он дернул поводья и медленно двинулся вслед за врагом. Мы созвали крестьян, опьяненных страхом и кровью, и приказали им напасть с обеих сторон на отступающую колонну. Старый боевой лев проснулся в Ауде и вновь превратил его в нашего вождя. Искусным маневром он загнал турок на неровную местность и расколол их на три части.
Третья из них, самая малочисленная, состояла главным образом из немецких и австрийских пулеметчиков, столпившихся вокруг трех автомобилей, и из горсточки верховых офицеров и кавалеристов. Они великолепно сражались и, несмотря на нашу отвагу, отражали нас раз за разом. Арабы бились как дьяволы, пот слепил им глаза, пыль иссушила горло. Пламя ожесточения и мести так бушевало в них, что они едва могли управлять руками, чтобы стрелять. По моему приказу мы, в первый раз за время нашей войны, не брали пленных.
Наконец мы расправились с этим взводом и пустились в погоню за остальными двумя, опередившими нас. Они находились в паническом страхе, и к заходу солнца мы перебили почти всех. Когда наступила ночь, плодородная равнина была вся усеяна трупами людей и лошадей. Но в ярости, порожденной ужасами Тафаса, мы не прекратили расправы с врагом, убивая одного за другим, пристреливая даже упавших и животных, словно их смерть и струящаяся кровь могли утолить наши душевные страдания.
Однако, несмотря на раны, боль и усталость, я долго не мог избавиться от дум о Талале, великолепном вожде, отличном наезднике, учтивом и неутомимом спутнике.
Спустя некоторое время, захватив второго верблюда и одного человека из моей охраны, я поскакал в ночную мглу, чтобы присоединиться к нашим людям, которые гнались за второй большой колонной турецких войск из Дераа.
Было очень темно, ветер дул сильными порывами с юга и востока, и, лишь руководясь треском выстрелов, которые ветер доносил к нам, и случайными вспышками орудий, мы наконец добрались до места сражения. По всем полям и долинам турки, спотыкаясь, брели наудачу на север. Наши люди не отставали от них. Ночная темнота сделала их смелее, и сейчас они вплотную приблизились к неприятелю.
При заходе солнца турки пытались стать на привал и разбить лагерь, но Халид заставил их двинуться дальше. Они шли беспорядочной, разбросанной толпой.
Наконец я отыскал Халида и попросил его созвать людей клана руалла и предоставить крестьянам расправиться с турецким сбродом. На юге нам предстояла работа посерьезней. В сумерках распространился слух, что Дераа никем не занята. Брат Халида шейх Трэд с доброй половиной людей анейэе поскакал туда, чтобы проверить это.
Я хотел, чтобы Халид подоспел на подмогу своему брату. Через час или два сотни всадников на конях и верблюдах собрались возле него. По пути в Дераа он атаковал при свете мерцающих звезд несколько отрядов турок и рассеял их. Прибыв в Дераа, он увидел, что Трад беспрепятственно овладел селением.
С помощью туземных крестьян люди руалла разграбили турецкий лагерь, найдя особенно богатую добычу у яростно пылающих складов, горящие крыши которых угрожали жизни людей. Но это не останавливало их. То была одна из тех ночей, когда обезумевшим людям смерть кажется невозможной, несмотря на множество гибнущих вокруг людей.
Шейх-Саад провел вечер, полный тревоги, выстрелов и криков. Крестьяне грозились убить пленных в возмездие за смерть Талала.
Я приехал в деревню после полуночи и нашел гонцов Трада, только что прибывших из Дераа. Насир уехал, чтобы присоединиться к нему. Раньше мне хотелось спать, ибо я проводил в седле уже четвертую ночь, но возбуждение не давало мне чувствовать усталость. Итак, в два часа утра я сел на третьего верблюда и затрусил к Дераа.
Нури Сайд и его штаб скакали по той же дороге впереди посаженной в седло пехоты, и наши отряды двигались вместе почти до рассвета. Но мое нетерпение, усиливаемое ночным холодом, не мирилось дольше – Страница 319 пропущена — к Мезерибу (где наш маленький шейх препятствовал туркам взорвать мост у Тель-эль-Шехаба, который стал сейчас собственностью арабов), и попросил, чтобы он приказал часовым не вмешиваться в нашу работу вдоль линий.
Барроу не был осведомлен о взаимоотношениях англичан с арабами. Он считал последних побежденным народом и был поражен моим спокойным заявлением, что он наш гость. Моя голова в эти минуты деятельно работала над тем, как ради общей пользы не дать лишенным воображения англичанам сделать первые роковые шаги, которыми они, несмотря на самые благие намерения, обыкновенно выводили покорных туземцев из повиновения и создавали положение, впоследствии требовавшее годы агитации, реформ и усмирения восстаний.
Барроу подчинился, попросив меня достать ему фураж и продовольствие. Я указал ему на небольшое шелковое знамя Насира, водруженное на балконе обгоревшего здания правительственных учреждений, под которым стоял зевающий часовой. Барроу вытянулся во весь рост и внезапно отдал знамени честь. По арабским офицерам и рядовым пробежала дрожь удовольствия.
В свою очередь, мы стремились ограничить признание наших прав в пределах политической необходимости. Мы внушили всем арабам, что индийские войска являются нашими гостями и что они могут делать все что пожелают. Эта точка зрения привела к неожиданным последствиям. Из селения исчезли все цыплята, а трое кавалеристов похитили знамя Насира, соблазнившись серебряными кистями и гвоздями на его изящном древке.
Между тем мы повсюду захватывали турок и их орудия. Число пленных исчислялось тысячами. Вести о нашей победе достигли Азрака. Через день прибыл Фейсал, за которым тянулась вереница наших броневиков. Он поместился в вокзале.
Генерал Барроу, получив воду и провиант, должен был оставить нас. Он намеревался встретиться с генералом Чавелом возле Дамаска, чтобы вместе вступить в город. Он попросил нас удерживать правый фланг, что вполне соответствовало моему желанию, ибо там, вдоль Хиджазской линии, находился Насир, мешавший отступлению главных турецких сил и уменьшавший их численность непрерывными атаками. У меня еще оставалось немало дел, и поэтому я остался в Дераа на вторую ночь, наслаждаясь ее тишиной, наступившей после ухода войск.
Обуреваемый мыслями о будущем и воспоминаниями о прошлом, я не мог заснуть всю ночь. Перед рассветом я разбудил полковника Стерлинга и шоферов. Мы вчетвером влезли в «роллс-ройс», названный нами «Голубым туманом», и пустились в путь по направлению к Дамаску вдоль грязной дороги, только что проложенной, но уже запруженной колоннами транспорта и арьергардом дивизии Барроу.
В полдень мы увидели знамя Барроу у потока, где он поил своих лошадей. Я подъехал к нему на своем верблюде. Подобно многим завзятым кавалеристам, он относился к верблюдам с некоторым презрением и намекнул мне в Дераа, что едва ли нам удастся не отстать от его кавалерии, которая достигнет Дамаска тремя форсированными переходами.
Поэтому, увидев меня быстро подъезжающим к нему, он удивился и спросил, когда мы выступили из Дераа.
– Утром, – сказал я.
Его лицо вытянулось.
– Где вы остановитесь на ночь?
– В Дамаске! – весело ответил я и поскакал вперед, нажив себе нового врага.
Я нашел Стерлинга, и мы двинулись дальше. В каждой деревне мы оставляли записки для британских авангардов, сообщавшие им о нашем местонахождении и о местопребывании врага. Меня и Стерлинга раздражала осторожность, с какой Барроу вел наступление: разведчики осматривали пустынные долины, отряды поднимались на каждый безлюдный холм.
Нельзя было ожидать никаких стычек до Киеве, где мы должны были встретить Чавела и где наша дорога подходила к Хиджазской линии. На железной дороге находились Насир, Нури Шаалан и Ауда со своими племенами, все еще тревожа турецкую колонну из четырех тысяч человек (но в действительности она насчитывала около семи тысяч), замеченную три дня назад нашим аэропланом возле деревни Шейх-Саад. Они безостановочно сражались с ней все то время, пока мы отдыхали.
Приблизившись, мы услышали стрельбу и увидали разрывы шрапнели позади кряжа справа от нас, где проходила железная дорога. Скоро показалась голова турецкой колонны, приблизительно две тысячи человек, рассеявшихся беспорядочными группами и останавливавшаяся время от времени, чтобы обстрелять арабов из своих горных орудий. Мы ринулись вперед, чтобы нагнать их преследователей. Несколько верховых арабов галопом подскакали к нам. Впереди был Насир на своем темно-гнедом жеребце, великолепном животном, все еще ретивом после сделанной им сотни миль безостановочного бега. За ним мы увидели старого Нури Шаалана и около тридцати его слуг. Они рассказали, что те немногочисленные турецкие силы, которые находились перед нами, были всем, что осталось от семи тысяч турок. Люди руалла бесстрашно нападали на них с обоих флангов, между тем как Ауда ускакал за Джебель-Манна, чтобы собрать своих друзей и залечь там в засаде, дожидаясь этой неприятельской колонны. Арабы надеялись загнать ее туда через горы. Означало ли наше появление прибытие подмоги?
Очевидно, наше возвращение привело в изумление и сбило неприятеля с толку. Мы должны были полностью использовать этот случай. Я подошел к Нури Шаалану, Ауде и Талалу и спросил, что предпринимает каждый из них. Энергичный Талал решил атаковать Эзраа, крупное хлебное депо на севере; Ауда – Хирбет-эль-Газале, ближайшую станцию на юге; Нури же хотел устремиться со своими людьми по главной дороге к Дераа.
Все три предложения были хороши. Шейхи разошлись, чтобы заняться их осуществлением. Я же со своей охраной поскакал с такой быстротой, что на заре мы вступили в деревню Шейх-Саад.
Ночные отряды вернулись с богатой добычей. Эзраа находилась в слабых руках алжирского эмира Абд эль-Кадера, в распоряжении которого были лишь его наймиты, несколько добровольцев и немного войск.
Мы медленно продвигались под градом пулеметный пуль, барабанивших по нашей броне, когда из-за железнодорожного полотна кто-то кинул в нас ручную гранату.
Это новое обстоятельство сделало невыполнимым мой план проникновения под мост. Наш автомобиль не мог бы устоять против разрывов гранат. Поэтому мы отступили, решив повторить попытку после наступления темноты.
В Ум-эль-Сурабе мы выяснили, что Насир хочет еще раз расположиться лагерем в Умтайе. Его намерение мне очень понравилось, и мы отправились туда, тем самым создавая себе уважительную причину, чтобы этой ночью не атаковать железную дорогу. Вместо этого мы сидели и делились воспоминаниями, ожидая полуночи, когда самолет «хандли-пейдж» приступит к бомбардировке станции Мафрак. Полночь наступила, и мы услышали взрывы одной стофунтовой бомбы за другой, продолжавшиеся, пока станция не запылала и стрельба турок не смолкла.
Всю ночь и следующий день пожар товарных вагонов разгорался все ярче. Он служил доказательством беспорядка в стране турок, о котором арабы рассказывали со вчерашнего дня. Они говорили, что Четвертая армия турок откатывается от Аммана беспорядочной толпой.
Мы созвали совет. Наша деятельность против Четвертой армии была закончена. Жалкие остатки ее, ускользнувшие от арабов, могли бы добраться до Дераа безоружными беглецами. Сейчас мы должны были приложить старания к тому, чтобы вынудить Дераа как можно скорее эвакуироваться, и тем самым помешать туркам составить арьергард из беглецов. Я предложил выступить в поход на север, миновать
Тель-Арар и, перейдя на рассвете следующего дня железную дорогу, добраться до деревни Шейх-Саад. Она находилась в дружественной нам местности, изобиловала водой, представляла удобнейшую позицию для наблюдений и обеспечивала возможность отступления на запад или север и даже на юго-запад, если бы мы подверглись прямому нападению. В то же время она отрезала Дераа и Мезериб от Дамаска.
Шейх Талал эль-Гарейдин усердно поддерживал меня. Нури Шаалан кивнул в знак согласия, а вслед за ним согласились Насир и Нури Сайд. Правда, броневики с нами отправиться не могли. Было лучше, чтобы они остались в Азраке до падения Дераа, когда нам понадобится помощь при походе на Дамаск. Истребители «бристоль» также уже выполнили свою роль, очистив воздух от турецких аэропланов. Они могли вернуться в Палестину с известием о нашем походе к Шейх-Сааду.
Самолеты один за другим поднялись в воздух. Наблюдая за их полетом, мы заметили, что рядом с дымом, лениво подымающимся от развалин Мафрака, появилось огромное облако пыли. Один из самолетов вернулся и сбросил нацарапанную каракулями записку, что большой отряд вражеской кавалерии движется по направлению к нам от железной дороги.
Это была неприятная новость, так как мы не были в состоянии боевой готовности. Автомобили успели уехать, аэропланы улететь, одна рота посаженной в седло пехоты отсутствовала, мулы Пизани не были разгружены и выстроены в колонну. Я подошел к Нури Сайду, стоявшему с Насиром на вершине холма, и мы решали, обратиться ли нам в бегство или остаться. Наконец мы решили, что благоразумнее бежать, и поспешно двинули прочь регулярные войска.
Однако мы не могли оставить дело в таком положении. Поэтому Нури Шаалан и Талал повели всадников племен руалла и хауран обратно, чтобы задержать преследование. У них неожиданно оказался союзник, так как наши автомобили, направляясь в Азрак, также заметили неприятеля.
Турки оказались не отрядом кавалерии, направлявшейся в атаку против нас, а сбродом беглецов, искавших кратчайший путь домой. Мы захватили несколько сот пленных и много транспорта, вызвав такую панику и ужас среди неприятеля, что войска, находившиеся на много миль от арабов, начали бросать все свое снаряжение, включая даже винтовки, и сломя голову ринулись в Дераа, где надеялись найти безопасное убежище.
Однако эта помеха задержала нас. Мы не могли двигаться ночью с одетыми в хаки солдатами регулярного верблюжьего корпуса без сопровождения туземной кавалерии, необходимой, чтобы служить порукой подозрительным крестьянам в том, что мы не являемся турками. Поэтому поздно днем мы сделали привал, чтобы дать возможность Талалу, Насиру и Нури Шаалану нагнать нас.
Они подошли после наступления темноты. Наши объединенные силы двигались на север, пересекая пашни и минуя богатые деревни.
К нам подбежали арабские женщины, ведя на поводу осликов, нагруженных горшками с водой, крича, что недавно поблизости опустился какой-то аэроплан. Они заметили на его фюзеляже знаки шерифа. Пик поскакал к указанному месту и нашел двух австралийцев. Радиатор их самолета «бристоль» был поврежден во время полета над Дераа. Они удивились и обрадовались, встретив друзей. Починив пробоину, они благополучно улетели дальше.
Каждую минуту люди подъезжали и присоединялись к нам. Отважные юноши бежали пешком, чтобы примкнуть к рядам наших людей.
К полудню мы вступили на засаженные арбузами поля. Солдаты разбежались по ним, пока мы осматривали железнодорожное полотно, покинутое и безлюдное, дрожащее в лучах знойного солнца. Когда мы наблюдали за ним, прошел поезд. Лишь прошлой ночью полотно было восстановлено, и это был только третий поезд. Дикой ордой, растянувшейся на две мили, мы двинулись, не встретив сопротивления, к железнодорожной линии и начали поспешно взрывать рельсы. Все, у кого имелось взрывчатое вещество, использовали его каждый по своему усмотрению. Сотни наших новичков были полны рвения, и, хотя работой никто не руководил, разрушения достигли больших размеров.
Очевидно, наше возвращение привело в изумление и сбило неприятеля с толку. Мы должны были полностью использовать этот случай. Я подошел к Нури Шаалану, Ауде и Талалу и спросил, что предпринимает каждый из них. Энергичный Талал решил атаковать Эзраа, крупное хлебное депо на севере; Ауда – Хирбет-эль-Газале, ближайшую станцию на юге; Нури же хотел устремиться со своими людьми по главной дороге к Дераа.
Все три предложения были хороши. Шейхи разошлись, чтобы заняться их осуществлением. Я же со своей охраной поскакал с такой быстротой, что на заре мы вступили в деревню Шейх-Саад.
Ночные отряды вернулись с богатой добычей. Эзраа находилась в слабых руках алжирского эмира Абд эль-Кадера, в распоряжении которого были лишь его наймиты, несколько добровольцев и немного войск.
Когда Талал приблизился, добровольцы перешли на его сторону, войска обратились в бегство, а число наймитов являлось настолько незначительным, что Абд эль-Кадеру пришлось уступить местность без боя. Наши люди слишком отяжелели от огромной добычи, чтобы заняться его преследованием.
Прибыл Ауда и начал хвастаться. Он занял Эль-Газале штурмом, захватив оставленный поезд, орудия и двести человек, в том числе немцев.
Нури Шаалан доложил о четырехстах пленных с мулами и пулеметами.
Над нами упорно кружился английский аэроплан, разведывая, являемся ли мы арабским отрядом. Юнг разостлал на земле сигналы, и летчики сбросили ему записку о том, что Болгария капитулировала97.
Мы даже не знали, что на Балканах ведутся наступательные действия, и, таким образом, известие показалось немаловажным. Несомненно, конец не только великой войне, но и нашей, был близок. Последнее напряженное усилие – и наши испытания закончатся и каждый сможет вернуться к своим делам, забыв о безумиях войны.
Прибыла армия Фейсала. Рощи кишели людьми. Каждый отряд выбирал себе свободное место получше и развьючивал своих верблюдов. Наши люди повели животных к потоку, извивавшемуся между зелеными кустарниками, оливковыми деревьями и пальмами, цветами и возделанными фруктовыми садами, казавшимися нам странными после наших двухлетних скитаний по каменистой пустыне.
Обитатели Шейх-Саада боязливо подходили, чтобы поглядеть на армию, давно снискавшую легендарную славу. В их деревне сейчас находились ее вожди, носившие знаменитые и грозные имена, – Талал, Насир, Нури, Ауда. В свою очередь, мы смотрели на поселян, втайне завидуя их мирной крестьянской жизни.
Впятером или вшестером мы поднялись на развалины, откуда через южную равнину можно было определить, насколько безопасно наше положение. К нашему изумлению, мы заметили сверху малочисленную роту регулярных войск в мундирах – турок, австрийцев и немцев – с восемью пулеметами на вьючных животных. Изнемогая, они шли из Галилеи к Дамаску, потерпев поражение от Алленби.
Мы не подняли тревоги, чтобы избавить наши утомленные войска от новых мук; лишь Дарзи Ибн Дагми с Хаффаджи и другими членами семьи спокойно сели в седло и напали на неприятеля со стороны узкого прохода. Офицеры пробовали защищаться и были немедленно убиты. Солдаты же побросали оружие и сдались.
Вдали на востоке показались толпы народа, движущиеся на север. Мы отправили людей ховейтат, чтобы захватить их, и через час они вернулись. Каждый из них со смехом вел мула или вьючную лошадь, несчастных, бессильных животных, слишком ясно доказывающих своим видом, каким лишениям подвергалась разбитая армия. Их всадниками были невооруженные солдаты, спасавшиеся бегством от англичан. Люди ховейтат гнушались брать подобных пленных.
– Мы отдали их деревенским ребятам в качестве слуг, – усмехнулся Заал, улыбаясь своими тонкими губами.
С запада к нам пришли вести, что немногочисленные роты турок отступают перед атаками генерала
Чавела. Мы послали против них вооруженные отряды из людей наим, крестьянского племени, примкнувшего к нам прошлой ночью в Шейх-Мискине. Так давно подготавливавшееся нами восстание масс сейчас вздымалось бурным потоком, ибо с каждым нашим успехом вооружались все новые мятежники. В двухдневный срок мы могли бы двинуть шестьдесят тысяч вооруженных людей.
Над горой, за которой скрывалась Дераа, мы увидели густой дым. Какой-то всадник легким галопом подскакал к Талалу и сообщил, что немцы подожгли аэропланы и склады и приготовились эвакуировать город. Английский аэроплан сбросил записку, что войска генерала Барроу находятся вблизи Ремта и что две турецкие колонны, одна в составе четырех тысяч человек, а вторая в составе двух тысяч, отступают в нашем направлении из Дераа и Мезериба.
Мне казалось, что эти шесть тысяч человек представляли собой все, что оставалось от турецкой Четвертой армии в Дераа и от Седьмой армии, задерживавшей наступление Барроу. Уничтожив их, мы целиком выполнили бы свою задачу. Однако, пока мы в этом убедимся, следовало удерживать в наших руках Шейх-Саад. Поэтому мы решили пропустить большую турецкую колонну, послав за ней Халида лишь с его людьми руалла и частью северных крестьян, чтобы они тревожили ее с флангов и с тыла.
Ближайшая колонна в две тысячи человек была нам по силам. Их встретит половина наших регулярных войск с двумя орудиями. Талал был встревожен, так как намеченная ими дорога вела через его собственную деревню Тафас. Он склонил нас к решению поспешить туда и овладеть мостом к югу от нее. К несчастью, при измученности наших людей спешка становилась сомнительной. Я поскакал со своим эскадроном в Тафас, надеясь отступать с боем, пока не подоспеют остальные. Но на половине пути нам попались навстречу верховые арабы, которые гнали ватагу ограбленных догола пленных по направлению к Шейх-Сааду.
Арабы рассказали, что турецкая колонна – последний уланский полк Джемаль-паши (командующего Четвертой армией) – уже вступила в Тафас. Когда показалась деревня, мы, обнаружив, что турки заняли ее и что оттуда доносились звуки случайных выстрелов, сделали поблизости привал, наблюдая за поднимавшимися между домами тонкими столбами дыма.
Мы залегли для наблюдений и увидели, что неприятельский отряд отходит от своего сборного пункта, находившегося за домами. Они маршировали в полном порядке в направлении Мискина, а уланы были впереди и в тылу колонны. Смешанный строй состоял из пехоты, выстроенной колонной, защищаемой с флангов пулеметами и державшей в центре орудия и транспорт. Мы открыли огонь по фронтовой части их линий, едва она показалась из-за домов. Турки в ответ направили на нас два полевых орудия. Шрапнель, как и обычно, давала перелет и, не причинив вреда, пролетала над нашими головами.
Нури подъехал к нам вместе с капитаном французской артиллерии Пизани. Перед шеренгами войск скакали Ауда Абу-тайи и Талал, взбешенный рассказами людей клана о страданиях, которым подверглась деревня. Сейчас ее покидали последние ряды турок.
Наша пехота заняла позицию и открыла частую стрельбу, приведя в смятение вражеский арьергард.
Деревня лежала безмолвная, застланная клубами дыма. Приблизившись, мы увидали серые груды трупов. Вдруг из-за груды вышла маленькая фигурка. Это был ребенок трех или четырех лет. Его грязная рубашонка на одном плече и боку залита была кровью, которая струилась из широкой рваной раны на шее.
Ребенок пробежал несколько шагов, затем остановился и удивительно звонким голосом (может быть, потому что все остальные молчали) закричал:
– Не бей меня, баба98.
Абд эль-Азиз (это была его деревня, и ребенок мог принадлежать к его родне) соскочил с верблюда и опустился на колени в траву рядом с ребенком. Порывистое движение испугало ребенка, он протянул руки и попытался крикнуть, но вместо этого упал, кровь хлынула и залила его рубашку; мне кажется, что он тут же умер.
Мы миновали трупы, направляясь к деревне. Сейчас нам было понятно, что ее безмолвие означает смерть и ужас. На окраинах шли низкие глиняные стены овчарен, и на одной из крыш я заметил что-то красно-белое. Вглядевшись, я увидел на ней лежавшее лицом вниз тело женщины, пригвожденное между ее голыми ногами зубчатым штыком, рукоятка которого зловеще торчала в воздухе. Возле нее валялось около двадцати трупов, убитых самыми разными способами.
Мы бросились за врагом, пристреливая по дороге отставших, которые молили нас о пощаде. Талал видел то же, что видели и мы. Он застонал, как раненое животное, поднялся на возвышенность и некоторое время пробыл там. Сидя на своей кобыле и дрожа всем телом, он, не отводя глаз, глядел вслед туркам. Я приблизился, чтобы поговорить с ним, но Ауда схватил мои поводья и остановил меня. Медленным движением Талал надвинул покрывало на лицо и затем, казалось, внезапно овладел собой, так как ударил стременами по бокам своей кобылы и стремглав пустился галопом, низко наклонившись и раскачиваясь в седле, прямо к главному отряду неприятеля.
Мы окаменели, следя за тем, как он мчался вперед. Стук копыт его лошади, как барабанный бой, неестественно громко отдавался в наших ушах, ибо и мы, и турки прекратили стрельбу. Обе армии ждали, что он сделает, а он несся вперед в вечернем безмолвии, пока до неприятеля не осталось лишь несколько шагов. Тут он выпрямился в седле и дважды издал ужасным голосом свой военный клич:
– Талал, Талал!
И сейчас же затрещали винтовки и пулеметы турок. Талал и его кобыла, изрешеченные пулями, рухнули мертвыми.
У Ауды был серьезный и свирепый вид.
– Да смилуется над нами Бог! Мы отплатим за него, – сказал он.
Он дернул поводья и медленно двинулся вслед за врагом. Мы созвали крестьян, опьяненных страхом и кровью, и приказали им напасть с обеих сторон на отступающую колонну. Старый боевой лев проснулся в Ауде и вновь превратил его в нашего вождя. Искусным маневром он загнал турок на неровную местность и расколол их на три части.
Третья из них, самая малочисленная, состояла главным образом из немецких и австрийских пулеметчиков, столпившихся вокруг трех автомобилей, и из горсточки верховых офицеров и кавалеристов. Они великолепно сражались и, несмотря на нашу отвагу, отражали нас раз за разом. Арабы бились как дьяволы, пот слепил им глаза, пыль иссушила горло. Пламя ожесточения и мести так бушевало в них, что они едва могли управлять руками, чтобы стрелять. По моему приказу мы, в первый раз за время нашей войны, не брали пленных.
Наконец мы расправились с этим взводом и пустились в погоню за остальными двумя, опередившими нас. Они находились в паническом страхе, и к заходу солнца мы перебили почти всех. Когда наступила ночь, плодородная равнина была вся усеяна трупами людей и лошадей. Но в ярости, порожденной ужасами Тафаса, мы не прекратили расправы с врагом, убивая одного за другим, пристреливая даже упавших и животных, словно их смерть и струящаяся кровь могли утолить наши душевные страдания.
Однако, несмотря на раны, боль и усталость, я долго не мог избавиться от дум о Талале, великолепном вожде, отличном наезднике, учтивом и неутомимом спутнике.
Спустя некоторое время, захватив второго верблюда и одного человека из моей охраны, я поскакал в ночную мглу, чтобы присоединиться к нашим людям, которые гнались за второй большой колонной турецких войск из Дераа.
Было очень темно, ветер дул сильными порывами с юга и востока, и, лишь руководясь треском выстрелов, которые ветер доносил к нам, и случайными вспышками орудий, мы наконец добрались до места сражения. По всем полям и долинам турки, спотыкаясь, брели наудачу на север. Наши люди не отставали от них. Ночная темнота сделала их смелее, и сейчас они вплотную приблизились к неприятелю.
При заходе солнца турки пытались стать на привал и разбить лагерь, но Халид заставил их двинуться дальше. Они шли беспорядочной, разбросанной толпой.
Наконец я отыскал Халида и попросил его созвать людей клана руалла и предоставить крестьянам расправиться с турецким сбродом. На юге нам предстояла работа посерьезней. В сумерках распространился слух, что Дераа никем не занята. Брат Халида шейх Трэд с доброй половиной людей анейэе поскакал туда, чтобы проверить это.
Я хотел, чтобы Халид подоспел на подмогу своему брату. Через час или два сотни всадников на конях и верблюдах собрались возле него. По пути в Дераа он атаковал при свете мерцающих звезд несколько отрядов турок и рассеял их. Прибыв в Дераа, он увидел, что Трад беспрепятственно овладел селением.
С помощью туземных крестьян люди руалла разграбили турецкий лагерь, найдя особенно богатую добычу у яростно пылающих складов, горящие крыши которых угрожали жизни людей. Но это не останавливало их. То была одна из тех ночей, когда обезумевшим людям смерть кажется невозможной, несмотря на множество гибнущих вокруг людей.
Шейх-Саад провел вечер, полный тревоги, выстрелов и криков. Крестьяне грозились убить пленных в возмездие за смерть Талала.
Я приехал в деревню после полуночи и нашел гонцов Трада, только что прибывших из Дераа. Насир уехал, чтобы присоединиться к нему. Раньше мне хотелось спать, ибо я проводил в седле уже четвертую ночь, но возбуждение не давало мне чувствовать усталость. Итак, в два часа утра я сел на третьего верблюда и затрусил к Дераа.
Нури Сайд и его штаб скакали по той же дороге впереди посаженной в седло пехоты, и наши отряды двигались вместе почти до рассвета. Но мое нетерпение, усиливаемое ночным холодом, не мирилось дольше – Страница 319 пропущена — к Мезерибу (где наш маленький шейх препятствовал туркам взорвать мост у Тель-эль-Шехаба, который стал сейчас собственностью арабов), и попросил, чтобы он приказал часовым не вмешиваться в нашу работу вдоль линий.
Барроу не был осведомлен о взаимоотношениях англичан с арабами. Он считал последних побежденным народом и был поражен моим спокойным заявлением, что он наш гость. Моя голова в эти минуты деятельно работала над тем, как ради общей пользы не дать лишенным воображения англичанам сделать первые роковые шаги, которыми они, несмотря на самые благие намерения, обыкновенно выводили покорных туземцев из повиновения и создавали положение, впоследствии требовавшее годы агитации, реформ и усмирения восстаний.
Барроу подчинился, попросив меня достать ему фураж и продовольствие. Я указал ему на небольшое шелковое знамя Насира, водруженное на балконе обгоревшего здания правительственных учреждений, под которым стоял зевающий часовой. Барроу вытянулся во весь рост и внезапно отдал знамени честь. По арабским офицерам и рядовым пробежала дрожь удовольствия.
В свою очередь, мы стремились ограничить признание наших прав в пределах политической необходимости. Мы внушили всем арабам, что индийские войска являются нашими гостями и что они могут делать все что пожелают. Эта точка зрения привела к неожиданным последствиям. Из селения исчезли все цыплята, а трое кавалеристов похитили знамя Насира, соблазнившись серебряными кистями и гвоздями на его изящном древке.
Между тем мы повсюду захватывали турок и их орудия. Число пленных исчислялось тысячами. Вести о нашей победе достигли Азрака. Через день прибыл Фейсал, за которым тянулась вереница наших броневиков. Он поместился в вокзале.
Генерал Барроу, получив воду и провиант, должен был оставить нас. Он намеревался встретиться с генералом Чавелом возле Дамаска, чтобы вместе вступить в город. Он попросил нас удерживать правый фланг, что вполне соответствовало моему желанию, ибо там, вдоль Хиджазской линии, находился Насир, мешавший отступлению главных турецких сил и уменьшавший их численность непрерывными атаками. У меня еще оставалось немало дел, и поэтому я остался в Дераа на вторую ночь, наслаждаясь ее тишиной, наступившей после ухода войск.
Обуреваемый мыслями о будущем и воспоминаниями о прошлом, я не мог заснуть всю ночь. Перед рассветом я разбудил полковника Стерлинга и шоферов. Мы вчетвером влезли в «роллс-ройс», названный нами «Голубым туманом», и пустились в путь по направлению к Дамаску вдоль грязной дороги, только что проложенной, но уже запруженной колоннами транспорта и арьергардом дивизии Барроу.
В полдень мы увидели знамя Барроу у потока, где он поил своих лошадей. Я подъехал к нему на своем верблюде. Подобно многим завзятым кавалеристам, он относился к верблюдам с некоторым презрением и намекнул мне в Дераа, что едва ли нам удастся не отстать от его кавалерии, которая достигнет Дамаска тремя форсированными переходами.
Поэтому, увидев меня быстро подъезжающим к нему, он удивился и спросил, когда мы выступили из Дераа.
– Утром, – сказал я.
Его лицо вытянулось.
– Где вы остановитесь на ночь?
– В Дамаске! – весело ответил я и поскакал вперед, нажив себе нового врага.
Я нашел Стерлинга, и мы двинулись дальше. В каждой деревне мы оставляли записки для британских авангардов, сообщавшие им о нашем местонахождении и о местопребывании врага. Меня и Стерлинга раздражала осторожность, с какой Барроу вел наступление: разведчики осматривали пустынные долины, отряды поднимались на каждый безлюдный холм.
Нельзя было ожидать никаких стычек до Киеве, где мы должны были встретить Чавела и где наша дорога подходила к Хиджазской линии. На железной дороге находились Насир, Нури Шаалан и Ауда со своими племенами, все еще тревожа турецкую колонну из четырех тысяч человек (но в действительности она насчитывала около семи тысяч), замеченную три дня назад нашим аэропланом возле деревни Шейх-Саад. Они безостановочно сражались с ней все то время, пока мы отдыхали.
Приблизившись, мы услышали стрельбу и увидали разрывы шрапнели позади кряжа справа от нас, где проходила железная дорога. Скоро показалась голова турецкой колонны, приблизительно две тысячи человек, рассеявшихся беспорядочными группами и останавливавшаяся время от времени, чтобы обстрелять арабов из своих горных орудий. Мы ринулись вперед, чтобы нагнать их преследователей. Несколько верховых арабов галопом подскакали к нам. Впереди был Насир на своем темно-гнедом жеребце, великолепном животном, все еще ретивом после сделанной им сотни миль безостановочного бега. За ним мы увидели старого Нури Шаалана и около тридцати его слуг. Они рассказали, что те немногочисленные турецкие силы, которые находились перед нами, были всем, что осталось от семи тысяч турок. Люди руалла бесстрашно нападали на них с обоих флангов, между тем как Ауда ускакал за Джебель-Манна, чтобы собрать своих друзей и залечь там в засаде, дожидаясь этой неприятельской колонны. Арабы надеялись загнать ее туда через горы. Означало ли наше появление прибытие подмоги?