Страница:
– Госпожа Лоувелл, - сказал он неуверенно, - это пресс-служба. С ними связались телекомпании - они спрашивают, не позволите ли вы им установить антенну у вас во дворе?
– Телеантенну? На моем газоне?
– Да-да. Они на телефоне, ожидают вашего решения. Что мне им сообщить?
Мэрилин ненадолго призадумалась.
– Ничего, - сказала она.
– Госпожа Лоувелл, мне надо им что-то сказать.
– Нет, вам не надо ничего говорить. Зато я хочу им много чего сказать.
Мэрилин вернулась обратно в кабинет и подняла трубку телефона. Офицер по протоколам следовал за ней.
– Это Мэрилин Лоувелл. Мне сказали, что телекомпания хочет установить антенну на моем газоне. Это так?
– Да, это так, - ответил голос из пресс-службы, - Вы не будете против?
– А почему они не захотели установить свою антенну вчера или позавчера?
– Понятно, - ответил голос, - Но тогда была другая ситуация.
– Чем же другая?
– Ну, полет шел прекрасно. Теперь он…, как вы понимаете, стал новостью номер один.
– Если посадка на Луну для них не является новостью, - сказала Мэрилин, - то я не понимаю, почему отказ от посадки новость. Скажите телекомпаниям, что они не поставят ни один свой инструмент на мою собственность до завершения всего полета. А если у них с этим какие-то проблемы, то пусть решают их с моим мужем. Я жду его дома в пятницу.
Мэрилин Лоувелл повесила трубку, вышла из кабинета и отправилась в кухню допивать свой кофе. До конца дня не может и быть никаких переговоров об антеннах.
В здании пресс-центра ЦУП журналистам были более радушны, но до сих пор большинство из них не получило приглашения. Фактически, пресс-служба занимала два здания. С одной стороны усыпанного гравием внутреннего двора стояло большое административное здание: с офисами для сотрудников, с подвалами и библиотеками для тысяч страниц документов и миллионов метров кинопленки, составляющих архивы «НАСА», с небольшими комнатами для пресс-конференций и презентаций. С другой стороны внутреннего двора стояло здание более длинное, но более низкое, в котором располагался зал на несколько сотен мест, где «НАСА» проводила пресс-конференции о таких значительных событиях, как решение об отправке на Луну «Аполлона-8», отбор первого экипажа, которому предстоит высадиться на поверхность, датах экспериментов, назначениях экипажей, мест высадки будущих лунных экспедиций. Здесь также проводили свои полуночные пресс-конференции такие люди, как Крис Крафт, Джим МакДивитт и Сиг Себерг, когда во время полетов случалась беда.
Во время многомесячных перерывов между полетами, когда большой зал не использовался, он превращался в экспозицию, где выставлялись бывшие капсулы «Меркурия» и «Джемини». В вестибюле располагались витрины с униформой, шлемами и прочими принадлежностями астронавтов. На время экспедиций этот музей сворачивался, и его место занимали столы с пишущими машинками для журналистов, освещавших полеты. В июле 1969 года, когда проходил полет «Аполлона-11», за ограниченное количество столов, предоставленных «НАСА», сражались 693 журналиста, имевших допуск в пресс-центр. В ноябре, полет «Аполлона-12» освещали лишь 363 журналиста, ажиотаж значительно спал, и большинству хватило мест за столами. К полету «Аполлона-13» их число сократилось до 250, и появились свободные столы.
За последние десять часов все изменилось. Начиная с первых сообщений о катастрофе, десятки телевизионных, радио и газетных репортеров, пытающихся собрать воедино отрывочные новости с телетайпов, обивали пороги Космического Центра, требуя разрешений на все конференции, которые проводило «НАСА». Офицеры пресс-службы их радушно встречали, вешали таблички с именами, снабжали наушниками и указывали на зал, где они могли рассаживаться за стремительно сокращающиеся свободные столы.
В Центре управления, в нескольких сотнях метров от большого зала, Брайан Дафф хорошо знал быстро прибывающих представителей прессы и был рад видеть их у себя. Дафф являлся директором пресс-службы, и все десять месяцев на своем посту он следовал единственному общему правилу: когда дела идут хорошо, говори прессе все, что они хотят, а когда дело плохо, сообщай им еще больше. В это утро Дафф испытывал трудности с выполнением второй части своего правила.
К всеобщему уважению знатока общения с прессой Дафф шел нелегким путем. Ранее в 1967 году он работал в пресс-службе Агентства в Вашингтоне, когда «НАСА» проводило расследование гибели Гаса Гриссома, Эда Уайта и Роджера Чаффи. Даже по оценкам самых рьяных сторонников «НАСА» ситуация с пожаром на «Аполлоне-1» была разрушительной для Агентства. Никто не мог пожаловаться на работу ученых: корабль был распилен, причины пожара установлены и приняты меры в рекордные сроки для такой сложной технической проблемы. Но, как согласилось большинство людей, «НАСА» грубо сработало в общении с прессой.
Прежде, чем корабль «Аполлон-1» успел остыть, ночью 27 января на Мысе Канаверал и в Центре пилотируемых полетов двери были закрыты, а журналистам объявили, что детальные ответы на их вопросы ожидаются лишь после того, как Комиссия по расследованию катастрофы получит возможность все изучить и установить причины происшедшего. «НАСА» быстро утвердило эту Комиссию, но от внимания каждого не ускользнуло то, что ее утверждало именно «НАСА». Самую значительную роль в катастрофе сыграли ошибки руководства Агентства, и люди же из Агентства занимались расследованием.
На этот самоконтроль пресса не отреагировала должным образом. Через несколько дней Билл Хайнс, обозреватель «Вашингтон Стар», которого «НАСА» считало индикатором общественного мнения, в одной из своих статей многозначительно спросил, почему лисы Агентства наводят порядок в своем курятнике. Подкомитет Конгресса поднял эту тему Хайнса, объявив, что расследование Агентством своих ошибок не может являться удовлетворительным и что скоро Палата Представителей проведет свои собственные слушания. Сенат даже собирался провести расследование, которое, по словам сенатора от Миннесоты Уолтера Мандейла, оценит возможную «преступную халатность» национального космического агентства.
В конечном счете, не было найдено ничего, хотя бы отдаленно напоминающее криминал, но данный эпизод сыграл свою роль. К тому времени, когда «Аполлон» восстановили и к полету был готов новый экипаж, Агентство обнаружило, что доверие народа, накапливавшееся более десяти лет, утрачено. В 1969 году Джулиан Шир, директор пресс-службы, который слишком много сделал для увеличения популярности Агентства, чтобы спокойно наблюдать, как после пожара руководство уничтожает плоды его труда, оставил свой пост, и на его место был назначен Брайан Дафф.
От Даффа требовали быстро навести порядок. С согласия своих шефов новый директор предложил, чтобы в случае будущих аварий двери «НАСА» оставались открыты и пресса без задержек получала ответы на свои вопросы. Впредь пресс-конференции должны проводиться в ближайшие часы после инцидента, где Агентство объявит все, что ему известно, и когда станет возможным сообщить еще больше. Больше всего впечатляло, что сзади зала Центра управления за стеклом наблюдательного зала будут установлены два дополнительных терминала. За ними в течение всего полета будут круглосуточно дежурить назначенные прессой репортеры, которые смогут получать все данные с любого канала, слушать переговоры руководителя полетов с операторами и передавать это остальному миру.
Дафф был доволен этими переменами, но до сегодняшней ночи - точнее, до сегодняшнего утра - он не имел возможности увидеть на деле, как они работают. До сих пор он был удовлетворен. Пресс-конференция с участием Крафта, МакДивитта и Себерга была созвана в 12:20 по хьюстонскому времени, через три часа после доклада Джека Суиджерта о проблеме в его командном модуле. Сразу после этого начали прибывать журналисты, и им быстро сообщили о времени и датах последующих объявлений. И уже к очередному такому брифингу готовился Глинн Ланни, чья Черная команда заканчивала свою смену в 8 утра.
Когда в Хьюстоне взошло солнце и конференц-зал был готов для выступления Ланни, Дафф находился в Центре управления. Как и представители СМИ, офицеры пресс-службы имели свои терминалы, при помощи которых они могли наблюдать за полетом. Но, в отличие от журналистов, их терминалы были установлены не в наблюдательном зале, а в зале Центра управления слева в последнем, четвертом ряду. Еще одним отличием была возможность не только получать данные и прослушивать переговоры, но и делать нечто большее.
На протяжении полета дежурный офицер влезал в линию связи «корабль-Земля», комментируя технические переговоры полушепотом телерепортеров матчей по гольфу. Именно в таком виде, с голосами КЭПКОМА и астронавтов, перекрывающимися комментатором пресс-службы, сигнал передавался в телекомпании и радиостанции страны. Офицеры пресс-службы выполняли эту работу задолго до прихода Даффа - фактически, с 1961 года - называясь сначала Центр управления «Меркурий», потом Центр управления «Джемини», а теперь Центр управления «Аполлон». Сегодня успокаивающий голос офицера пресс-центра был важен как никогда, и Дафф стоял позади терминала, чтобы лично проследить за этим.
– Это центр управления «Аполлон», 67 часов 23 минуты полетного времени, - звучал сегодня утром голос Терри Уайта, дежурного офицера, - Руководитель полета Глинн Ланни все еще в Центре управления, и мы не знаем, когда он сможет прерваться на брифинг. До сих пор мы приближаемся к запуску «ПК+2» в 79 часов 27 минут полетного времени, то есть около 8:40 вечера. Примерно 9 часов до потери сигнала, когда корабль скроется за обратной стороной Луны, но в настоящий момент связь с «Аполлоном-13» стабильная. Мы продолжим держать вас в курсе событий и сообщим, когда освободится руководитель полета Ланни.
Терри Уайт отключился, и на линии «корабль-Земля» возобновился шум переговоров.
– «Водолей», это Хьюстон, - был слышен голос Джека Лусмы, - Текущие данные указывают, что ваш перилуний составляет около 136 миль, так что траектория пока отличная. Все.
Сообщение Лусмы было четким и понятным, чего не скажешь о голосах с «Аполлона-13». Когда Джим Лоувелл - а может, Фред Хэйз или Джек Суиджерт, нельзя было разобрать - ответил Лусме, казалось, его голос превратился в громкие «кряки» по пути из далекого космоса.
– Привет, Хьюстон. Это «Водолей», - сказал кто-то - Повторите.
– Мы говорим, что вы держите 136 миль.
– Джек, у нас сильные помехи, - прозвучал голос с «Водолея», - Ты нас слышишь?
– Джим, тебя едва слышно сквозь шум, - ответил Лусма, - СВЯЗЬ ищет, нельзя ли что-то сделать.
– Понял, - сказал голос, очевидно принадлежавший Лоувеллу, - Ждем.
Несколько секунд продолжалась пауза, во время которой были слышны треск и шум. Затем появился голос Лусмы.
– «Водолей», это Хьюстон, - вызывал КЭПКОМ, - А сейчас стало лучше?
– Это «Водолей», - сквозь шумы послышался голос Лоувелла, - Не стало.
Линия наполнилась свистящими шумами на долгое время, пока СВЯЗЬ за терминалом во втором ряду консультировался со своей командой поддержки. Проблема, что бы ее не вызвало, была неприятной, но, конечно, не угрожала жизни. Однако за терминалом пресс-центра Даффу было нелегко. Сейчас большинство зрителей по всей стране в первый раз включили телевизоры, услышав о ночной аварии, и ухудшение связи с терпящим бедствие, теряющим энергию кораблем выглядело тревожным. Он на пару минут отключил свист и подтолкнул Уайта.
– Говори, - сказал он ему, - Повтори все, что у тебя есть. Только не молчи. Тишина звучит так, как будто корабль гибнет.
– Э-э-э, это центр управления «Аполлон», - произнес Уайт, - Мы ожидаем улучшения связи после того, как третья ступень «Сатурн-5» рухнет на лунную поверхность. Радиочастота передатчика третьей ступени создает небольшую интерференцию, но после падения она исчезнет.
Дафф улыбнулся, испытывая мимолетное облегчение. Не имело никакого значения, какое объяснение предлагал Уайт, пока он вообще что-то предлагал. Это было немного, но, по крайней мере, создавало видимость для нации - и, что более важно, для прессы - что их не держат в неведении. Неведение может обозлить прессу, а обозленная пресса может вас съесть. Дафф знал, что сегодня дружба с прессой необходима более чем когда бы то ни было.
В кабине далекого дрейфующего «Водолея» Джим Лоувелл, как и Брайан Дафф, был обеспокоен качеством связи, но по другим причинам. Несмотря на попытку проявить искренность в эфире, Терри Уайт сказал только часть правды. Действительно, третья ступень носителя «Сатурн-5», которая неслась к столкновению с Луной, чтобы заставить отреагировать сейсмографы, оставленные ранее экспедицией «Аполлон-12», нарушала работу радио «Водолея». Эта ступень «Сатурна», известная в «НАСА» как «Эс-4Б», работала на той же частоте, что и ЛЭМ. Но, поскольку лунный модуль должен был включиться и начать самостоятельный полет только после сокрушительного падения носителя, радиоинтерференция не казалась проблемой. И теперь, поскольку «Водолей» обеспечивал радиопереговоры экипажа с Землей, а «Эс-4Б» пыталась заглушить их, работая в том же узком диапазоне, связь с Землей периодически искажалась.
Что еще хуже, запасная система связи, которая могла помочь избавиться от шума, не работала должным образом. Как только посадочный двигатель был отключен после запуска для выхода на траекторию свободного возврата, «НАСА» приказала экипажу отключить все несущественное оборудование, для того чтобы сэкономить энергию для последующего запуска «ПК+2» посадочной системы «Водолея». Большая часть антенн и вторичного оборудования связи была среди систем, которыми пожертвовали, и по мере выключения тумблеров связь с Землей ухудшалась больше и больше. Как только все тумблеры были выключены, Лоувелл обнаружил, что работает только одна антенна, и для достижения лучшего качества связи он вынужден постоянно поворачивать корабль, пытаясь направить антенну на Землю.
– Хьюстон, это «Водолей», - сквозь шумы прокричал Лоувелл в наушниках Уайта, - Связь очень, очень, очень плохая. Вы меня поняли?
– «Водолей», это Хьюстон, - прокричал в ответ Лусма, - Поняли. У нас тоже шумы. Ждите, пока мы решим проблему.
– Хьюстон, это «Водолей», - снова прокричал Лоувелл, при помощи стабилизаторов поворачивая корабль на несколько градусов, - Я не могу разобрать ваши слова.
– Джим, это Хьюстон, - крикнул в ответ Лусма, - Мы едва слышим тебя. Жди.
Лоувелл засунул наушник поглубже в ухо и закрыл глаза.
– Ребята, может, кто-то из вас расслышал, что он только что сказал? - спросил он, повернувшись направо к Хэйзу.
– Едва-едва, - сказал Хэйз, - Кажется, он сказал, что не слышит тебя.
– Вот, дерьмо, - сказал Лоувелл, - Я уже догадался об этом.
– «Водолей», это Хьюстон, - вдруг проскрипел голос Лусмы в наушниках экипажа, заставив всех троих вздрогнуть.
– Слушаю, Хьюстон, - сказал Лоувелл.
– Сейчас звук кажется немного лучше. Как вы меня слышите?
– У нас все еще много шума.
– Так, у нас есть предложение, - сказал Лусма, - Рекомендуем вам включить усилитель мощности на панели шестнадцать. Все.
Лоувелл подтолкнул Хэйза, и тот нажал соответствующую кнопку. В наушниках ничего не изменилось.
– Хьюстон, это «Водолей», - вызвал он Землю, - У нас все еще шумы.
– Ладно, - сказал Лусма, - Мы попробуем улучшить связь и телеметрию временным отключением. У нас не будет контакта несколько минут. Вы, возможно, будете слышать шум в наушниках.
– Разве может быть шум сильнее, чем мы уже слышим, - сказал Лоувелл.
Лусма отключил связь, и прерывистый шум сменился громким непрерывным гулом. Лоувелл сдвинул свои наушники на несколько сантиметров вперед, чтобы не слышать это жужжание. Пауза дала командиру несколько минут на размышления, а думал он о сне. Солнце, которое только вставало в центральном часовом поясе США, здесь вовсю освещало состыкованные модули «Аполлона-13». Когда сопло двигателя ЛЭМа было направлено на Землю, солнечные лучи пробивались через командирское окно, и астронавты чувствовали себя как днем. Но стоило кораблю покачнуться на несколько градусов, и они погружались во тьму.
Эти внезапные смены дня и ночи особо не беспокоили Лоувелла. На пути к Луне система пассивного теплового контроля вращала корабль для равномерного обогрева корпуса, что приводило к мельканию солнца в иллюминаторах ЛЭМа и командного модуля. За сутки полета к Луне астронавты привыкали к этому постоянному мельканию и ложились спать, работали и отдыхали так, будто солнце снаружи корабля вставало и заходило, как дома в Хьюстоне. Полетные медики «НАСА» знали, что пока экипаж следовал обычному расписанию, его жизненные циклы останутся в норме.
Однако в семь утра во вторник эти циклы были нарушены, но в хорошую сторону. В соответствии с первоначальным планом экспедиции самое последнее время для сна должно было начаться вчера в десять вечера и закончиться примерно час назад. Даже в обычном полете никто не предполагал, что пилоты будут спать все восемь часов. Почти полное отсутствие физической нагрузки и постоянный выброс адреналина, сопутствующие космическому полету, способствовали сокращению этого времени до пяти-шести часов - все, на что могли надеяться медики. Эти пять или шесть часов, однако, являлись необходимым минимумом сна даже при нормальном полете, чтобы экипаж не наделал серьезных и, возможно, фатальных ошибок. А для экипажа не совсем нормальной экспедиции требовалось еще больше времени для отдыха.
После запуска для выхода на траекторию свободного возврата медики скорректировали расписание дня, и экипаж должен был немедленно приступить к его выполнению. Было решено, что Хэйз будет спать первым, уединившись в командном модуле на 63-часовой отметке, т.е. четыре часа утра, вплоть до 69-часовой отметки, т.е. десяти утра. «Одиссей» сам по себе не обладал запасом кислорода, достаточным даже для одного спящего человека, но открытый люк между модулями позволял перераспределить воздух из лунного модуля. Пока Хэйз будет спать, Суиджерт и Лоувелл останутся на вахте, используя это время для отключения запасной системы связи и прочего оборудования, которое укажет «НАСА». Когда Хэйз проснется, он позавтракает, посовещается с товарищами о проблемах, возникших за время его сна, и будет стоять у штурвала, пока Лоувелл и Суиджерт не удалятся в командный модуль для отдыха с 70-часовой до 76-часовой отметки. В пять вечера экипаж в полном составе вернется на дежурство для подготовки запуска «ПК+2», намеченного на 8:40.
Как только Лусма передал экипажу инструкции медиков, сразу стало понятно, что соблюдать предписанное время сна будет проблематично. Хэйз проплыл через туннель в «Одиссей» и был ошеломлен: когда экипаж покинул безжизненный модуль, температура в нем оставалась на уровне 14 градусов, но за несколько прошедших часов стрелка термометра упала еще ниже. Он просунул голову в конусообразную вершину командного модуля и обнаружил, что изо рта идет пар от его дыхания.
Униформа экипажа - трико и свитер из Бета-ткани - не была разработана для согрева тела, так как температура в командном модуле должна поддерживаться на уровне 22 градусов. Хэйз тут же обхватил себя руками и оттолкнулся в направлении кресла, чтобы забраться в спальный мешок. Однако тонкая ткань мешка предназначалась лишь для удерживания невесомых рук и ног, чтобы во время сна астронавт случайно не задел какой-нибудь переключатель. Хэйз вытащил мешок, застегнулся в нем и устроился как можно глубже в своем кресле. Но, даже укутавшись в несколько слоев ткани, он не мог заснуть от дрожи, стараясь не касаться холодных переборок корабля.
Кроме падающей температуры «Одиссея» еще беспокоил и шум. Через открытый между кораблями люк проникал не только воздух, но и звуки. Если работа вентиляционной системы ЛЭМа или периодически включающиеся реактивные стабилизаторы не разбудили спящего человека, то дело довершали громкие переговоры Лоувелла и Суиджерта, которые пытались перекричать помехи на линии связи с Землей. Хэйз, про которого в отряде астронавтов говорили, что он способен спать где угодно и в каких угодно условиях, честно боролся с шумом из люка, но, наконец, в шесть утра - за два часа до подъема - отказался от борьбы, выполз из спального мешка и проплыл через туннель в ЛЭМ.
– Что это значит? - спросил Лоувелл, взглянув на часы, когда Хэйз появился между ним и Суиджертом, опустившись через потолок «Водолея».
– Это значит, что там очень холодно, - проворчал Хэйз, протягивая руку к пищевому пакету, который ранее принес Суиджерт, и апатично открывая его, - Очень холодно и очень шумно. Вы, ребята, можете попытаться, но я бы не рассчитывал на долгий отдых.
Теперь, когда в семь утра воцарилось затишье из-за временного отключения связи с Землей, Лоувелл прикрыл глаза, и на него навалилась усталость. Он знал, что на Земле Золотая команда Джеральда Гриффина сменила Черную команду Глинна Ланни, и хотя бы немного выспавшиеся операторы принимали терминалы от уставших операторов, несших вахту на протяжении всей ночи. Даже Джека Лусму, который проработал две смены подряд на посту КЭПКОМа, наконец, сменил астронавт Джо Кервин.
Лоувелл был рад новой команде, но свежим людям Гриффина этим утром придется работать с тремя астронавтами, которые более сонные и, без сомнения, более раздражительные, чем любой другой экипаж. Лоувелл сказал самому себе, что он постарается сохранить уравновешенность, но Земля должна сделать скидку на их усталость.
– Водолей», это Хьюстон, - неожиданно проскрипел голос Лусмы ему на ухо, - А как теперь вы меня слышите?
Лоувелл вздрогнул и открыл глаза.
– Мы все еще слышим много помех, - устало сказал он, - Шум, похоже, означает, что…
– Я не расслышал последнюю фразу, Джим.
– Я-сказал-у-нас-пока-шумы, - ответил Лоувелл громко и медленно.
– У нас тоже.
– Вы хотите, чтобы мы сохраняли текущую конфигурацию оборудования? - спросил Лоувелл.
– Подождите пару минут, Джим, - ответил Лусма, - Мы оценим ситуацию.
И в этот момент, что не удивило Лоувелла, холод, помехи и неопределенный совет КЭПКОМа переполнили чашу терпения.
– Я скажу вам, что нам надо, - рявкнул Лоувелл, - Вы должны попытаться устранить эти проблемы. Если вы не передадите нам нужные процедуры, тут все накроется.
Это нельзя было назвать руганью, но в контексте прямого эфира линии связи это было пламенное обращение, которое Хьюстон заслужил. Лоувелл посмотрел на своих товарищей, и те кивнули в знак одобрения. Лусма оглянулся на людей, окружающих его терминал, и те отреагировали так же. И он и Лоувелл знали, что передача на корабль процедур дальнейших действий экипажа была именно тем, чем сейчас занимался КЭПКОМ. И оба знали, что командир это понимал. Лоувелл, как и его корабль в эту ночь, просто выпустил пар - события последних десяти часов давали для этого хороший повод.
Лусма посмотрел через плечо на Кервина, который ждал, чтобы сменить его. Он подумал, что сейчас самое время передать микрофон. Он пожал плечами, встал, выдернул штекер своих наушников и подвинул свое кресло Кервину. Кервин подключил свои наушники к терминалу, сел и приветливо, как только мог, обратился в эфир.
– Джим, - вызвал он, - как связь?
– Ну, - проворчал Лоувелл, но, почувствовав смену голоса, смягчил в ответ и свой тон, - все еще много фоновых помех.
– Хорошо, мы внимательнее отнесемся к этому, - пообещал Кервин, - но тебя мы теперь слышим превосходно.
– Я понял, - уныло произнес Лоувелл и снова закрыл глаза.
Командир больше ничего не сказал в ответ на небольшое оживление, которое внес Кервин. Если теперь канал связи чист, то это прекрасно. Но эта удача Земли, как и многие другие, была временной. Скоро, думал Лоувелл, связь снова разладится наряду с другими системами, кто его знает, какими.
Он открыл глаза и посмотрел на светло-серую гипсовую Луну, до которой оставалось меньше сорока тысяч миль и которая почти заполняла собой его треугольный иллюминатор. В соответствии с первоначальным полетным планом сегодня они должны были посадить спускаемый модуль на поверхность этого гигантского тела. Но этого, конечно, сейчас не произойдет, и, по крайней мере, для Лоувелла, возможно, не произойдет никогда. Он был над этим небесным соседом дважды и знал, что его шансы вернуться сюда малы. Его интересовало, полетит ли сюда кто-то еще, если они со Суиджертом и Хэйзом не смогут вернуться домой.
– Фреддо, - сказал Лоувелл, обернувшись к Хэйзу, - Боюсь, это может оказаться последней лунной экспедицией на долгие годы.
Поскольку микрофоны «Водолея» были включены, пессимистичное замечание командира через 200 тысяч миль попало в самое сердце Центра управления, а оттуда - ко всему остальному миру.
Глинн Ланни, который все еще был на дежурстве, отвлекся, когда Джим Лоувелл сделал свое предсказание о будущем лунных исследований. Редкий случай, чтобы во время полета человек, который ведет экспедицию, хотя бы в пол-уха не слушал переговоры КЭПКОМа с астронавтами. Но из-за сильных помех на линии связи с кораблем и большой нагрузки на директорском канале Ланни полностью доверил Кервину поддержание переговоров с экипажем. Большинство людей за остальными терминалами имели возможность слышать линию Кервина. Среди них был и Терри Уайт, дежурство которого в пресс-центре заканчивалось через несколько минут.
– Телеантенну? На моем газоне?
– Да-да. Они на телефоне, ожидают вашего решения. Что мне им сообщить?
Мэрилин ненадолго призадумалась.
– Ничего, - сказала она.
– Госпожа Лоувелл, мне надо им что-то сказать.
– Нет, вам не надо ничего говорить. Зато я хочу им много чего сказать.
Мэрилин вернулась обратно в кабинет и подняла трубку телефона. Офицер по протоколам следовал за ней.
– Это Мэрилин Лоувелл. Мне сказали, что телекомпания хочет установить антенну на моем газоне. Это так?
– Да, это так, - ответил голос из пресс-службы, - Вы не будете против?
– А почему они не захотели установить свою антенну вчера или позавчера?
– Понятно, - ответил голос, - Но тогда была другая ситуация.
– Чем же другая?
– Ну, полет шел прекрасно. Теперь он…, как вы понимаете, стал новостью номер один.
– Если посадка на Луну для них не является новостью, - сказала Мэрилин, - то я не понимаю, почему отказ от посадки новость. Скажите телекомпаниям, что они не поставят ни один свой инструмент на мою собственность до завершения всего полета. А если у них с этим какие-то проблемы, то пусть решают их с моим мужем. Я жду его дома в пятницу.
Мэрилин Лоувелл повесила трубку, вышла из кабинета и отправилась в кухню допивать свой кофе. До конца дня не может и быть никаких переговоров об антеннах.
В здании пресс-центра ЦУП журналистам были более радушны, но до сих пор большинство из них не получило приглашения. Фактически, пресс-служба занимала два здания. С одной стороны усыпанного гравием внутреннего двора стояло большое административное здание: с офисами для сотрудников, с подвалами и библиотеками для тысяч страниц документов и миллионов метров кинопленки, составляющих архивы «НАСА», с небольшими комнатами для пресс-конференций и презентаций. С другой стороны внутреннего двора стояло здание более длинное, но более низкое, в котором располагался зал на несколько сотен мест, где «НАСА» проводила пресс-конференции о таких значительных событиях, как решение об отправке на Луну «Аполлона-8», отбор первого экипажа, которому предстоит высадиться на поверхность, датах экспериментов, назначениях экипажей, мест высадки будущих лунных экспедиций. Здесь также проводили свои полуночные пресс-конференции такие люди, как Крис Крафт, Джим МакДивитт и Сиг Себерг, когда во время полетов случалась беда.
Во время многомесячных перерывов между полетами, когда большой зал не использовался, он превращался в экспозицию, где выставлялись бывшие капсулы «Меркурия» и «Джемини». В вестибюле располагались витрины с униформой, шлемами и прочими принадлежностями астронавтов. На время экспедиций этот музей сворачивался, и его место занимали столы с пишущими машинками для журналистов, освещавших полеты. В июле 1969 года, когда проходил полет «Аполлона-11», за ограниченное количество столов, предоставленных «НАСА», сражались 693 журналиста, имевших допуск в пресс-центр. В ноябре, полет «Аполлона-12» освещали лишь 363 журналиста, ажиотаж значительно спал, и большинству хватило мест за столами. К полету «Аполлона-13» их число сократилось до 250, и появились свободные столы.
За последние десять часов все изменилось. Начиная с первых сообщений о катастрофе, десятки телевизионных, радио и газетных репортеров, пытающихся собрать воедино отрывочные новости с телетайпов, обивали пороги Космического Центра, требуя разрешений на все конференции, которые проводило «НАСА». Офицеры пресс-службы их радушно встречали, вешали таблички с именами, снабжали наушниками и указывали на зал, где они могли рассаживаться за стремительно сокращающиеся свободные столы.
В Центре управления, в нескольких сотнях метров от большого зала, Брайан Дафф хорошо знал быстро прибывающих представителей прессы и был рад видеть их у себя. Дафф являлся директором пресс-службы, и все десять месяцев на своем посту он следовал единственному общему правилу: когда дела идут хорошо, говори прессе все, что они хотят, а когда дело плохо, сообщай им еще больше. В это утро Дафф испытывал трудности с выполнением второй части своего правила.
К всеобщему уважению знатока общения с прессой Дафф шел нелегким путем. Ранее в 1967 году он работал в пресс-службе Агентства в Вашингтоне, когда «НАСА» проводило расследование гибели Гаса Гриссома, Эда Уайта и Роджера Чаффи. Даже по оценкам самых рьяных сторонников «НАСА» ситуация с пожаром на «Аполлоне-1» была разрушительной для Агентства. Никто не мог пожаловаться на работу ученых: корабль был распилен, причины пожара установлены и приняты меры в рекордные сроки для такой сложной технической проблемы. Но, как согласилось большинство людей, «НАСА» грубо сработало в общении с прессой.
Прежде, чем корабль «Аполлон-1» успел остыть, ночью 27 января на Мысе Канаверал и в Центре пилотируемых полетов двери были закрыты, а журналистам объявили, что детальные ответы на их вопросы ожидаются лишь после того, как Комиссия по расследованию катастрофы получит возможность все изучить и установить причины происшедшего. «НАСА» быстро утвердило эту Комиссию, но от внимания каждого не ускользнуло то, что ее утверждало именно «НАСА». Самую значительную роль в катастрофе сыграли ошибки руководства Агентства, и люди же из Агентства занимались расследованием.
На этот самоконтроль пресса не отреагировала должным образом. Через несколько дней Билл Хайнс, обозреватель «Вашингтон Стар», которого «НАСА» считало индикатором общественного мнения, в одной из своих статей многозначительно спросил, почему лисы Агентства наводят порядок в своем курятнике. Подкомитет Конгресса поднял эту тему Хайнса, объявив, что расследование Агентством своих ошибок не может являться удовлетворительным и что скоро Палата Представителей проведет свои собственные слушания. Сенат даже собирался провести расследование, которое, по словам сенатора от Миннесоты Уолтера Мандейла, оценит возможную «преступную халатность» национального космического агентства.
В конечном счете, не было найдено ничего, хотя бы отдаленно напоминающее криминал, но данный эпизод сыграл свою роль. К тому времени, когда «Аполлон» восстановили и к полету был готов новый экипаж, Агентство обнаружило, что доверие народа, накапливавшееся более десяти лет, утрачено. В 1969 году Джулиан Шир, директор пресс-службы, который слишком много сделал для увеличения популярности Агентства, чтобы спокойно наблюдать, как после пожара руководство уничтожает плоды его труда, оставил свой пост, и на его место был назначен Брайан Дафф.
От Даффа требовали быстро навести порядок. С согласия своих шефов новый директор предложил, чтобы в случае будущих аварий двери «НАСА» оставались открыты и пресса без задержек получала ответы на свои вопросы. Впредь пресс-конференции должны проводиться в ближайшие часы после инцидента, где Агентство объявит все, что ему известно, и когда станет возможным сообщить еще больше. Больше всего впечатляло, что сзади зала Центра управления за стеклом наблюдательного зала будут установлены два дополнительных терминала. За ними в течение всего полета будут круглосуточно дежурить назначенные прессой репортеры, которые смогут получать все данные с любого канала, слушать переговоры руководителя полетов с операторами и передавать это остальному миру.
Дафф был доволен этими переменами, но до сегодняшней ночи - точнее, до сегодняшнего утра - он не имел возможности увидеть на деле, как они работают. До сих пор он был удовлетворен. Пресс-конференция с участием Крафта, МакДивитта и Себерга была созвана в 12:20 по хьюстонскому времени, через три часа после доклада Джека Суиджерта о проблеме в его командном модуле. Сразу после этого начали прибывать журналисты, и им быстро сообщили о времени и датах последующих объявлений. И уже к очередному такому брифингу готовился Глинн Ланни, чья Черная команда заканчивала свою смену в 8 утра.
Когда в Хьюстоне взошло солнце и конференц-зал был готов для выступления Ланни, Дафф находился в Центре управления. Как и представители СМИ, офицеры пресс-службы имели свои терминалы, при помощи которых они могли наблюдать за полетом. Но, в отличие от журналистов, их терминалы были установлены не в наблюдательном зале, а в зале Центра управления слева в последнем, четвертом ряду. Еще одним отличием была возможность не только получать данные и прослушивать переговоры, но и делать нечто большее.
На протяжении полета дежурный офицер влезал в линию связи «корабль-Земля», комментируя технические переговоры полушепотом телерепортеров матчей по гольфу. Именно в таком виде, с голосами КЭПКОМА и астронавтов, перекрывающимися комментатором пресс-службы, сигнал передавался в телекомпании и радиостанции страны. Офицеры пресс-службы выполняли эту работу задолго до прихода Даффа - фактически, с 1961 года - называясь сначала Центр управления «Меркурий», потом Центр управления «Джемини», а теперь Центр управления «Аполлон». Сегодня успокаивающий голос офицера пресс-центра был важен как никогда, и Дафф стоял позади терминала, чтобы лично проследить за этим.
– Это центр управления «Аполлон», 67 часов 23 минуты полетного времени, - звучал сегодня утром голос Терри Уайта, дежурного офицера, - Руководитель полета Глинн Ланни все еще в Центре управления, и мы не знаем, когда он сможет прерваться на брифинг. До сих пор мы приближаемся к запуску «ПК+2» в 79 часов 27 минут полетного времени, то есть около 8:40 вечера. Примерно 9 часов до потери сигнала, когда корабль скроется за обратной стороной Луны, но в настоящий момент связь с «Аполлоном-13» стабильная. Мы продолжим держать вас в курсе событий и сообщим, когда освободится руководитель полета Ланни.
Терри Уайт отключился, и на линии «корабль-Земля» возобновился шум переговоров.
– «Водолей», это Хьюстон, - был слышен голос Джека Лусмы, - Текущие данные указывают, что ваш перилуний составляет около 136 миль, так что траектория пока отличная. Все.
Сообщение Лусмы было четким и понятным, чего не скажешь о голосах с «Аполлона-13». Когда Джим Лоувелл - а может, Фред Хэйз или Джек Суиджерт, нельзя было разобрать - ответил Лусме, казалось, его голос превратился в громкие «кряки» по пути из далекого космоса.
– Привет, Хьюстон. Это «Водолей», - сказал кто-то - Повторите.
– Мы говорим, что вы держите 136 миль.
– Джек, у нас сильные помехи, - прозвучал голос с «Водолея», - Ты нас слышишь?
– Джим, тебя едва слышно сквозь шум, - ответил Лусма, - СВЯЗЬ ищет, нельзя ли что-то сделать.
– Понял, - сказал голос, очевидно принадлежавший Лоувеллу, - Ждем.
Несколько секунд продолжалась пауза, во время которой были слышны треск и шум. Затем появился голос Лусмы.
– «Водолей», это Хьюстон, - вызывал КЭПКОМ, - А сейчас стало лучше?
– Это «Водолей», - сквозь шумы послышался голос Лоувелла, - Не стало.
Линия наполнилась свистящими шумами на долгое время, пока СВЯЗЬ за терминалом во втором ряду консультировался со своей командой поддержки. Проблема, что бы ее не вызвало, была неприятной, но, конечно, не угрожала жизни. Однако за терминалом пресс-центра Даффу было нелегко. Сейчас большинство зрителей по всей стране в первый раз включили телевизоры, услышав о ночной аварии, и ухудшение связи с терпящим бедствие, теряющим энергию кораблем выглядело тревожным. Он на пару минут отключил свист и подтолкнул Уайта.
– Говори, - сказал он ему, - Повтори все, что у тебя есть. Только не молчи. Тишина звучит так, как будто корабль гибнет.
– Э-э-э, это центр управления «Аполлон», - произнес Уайт, - Мы ожидаем улучшения связи после того, как третья ступень «Сатурн-5» рухнет на лунную поверхность. Радиочастота передатчика третьей ступени создает небольшую интерференцию, но после падения она исчезнет.
Дафф улыбнулся, испытывая мимолетное облегчение. Не имело никакого значения, какое объяснение предлагал Уайт, пока он вообще что-то предлагал. Это было немного, но, по крайней мере, создавало видимость для нации - и, что более важно, для прессы - что их не держат в неведении. Неведение может обозлить прессу, а обозленная пресса может вас съесть. Дафф знал, что сегодня дружба с прессой необходима более чем когда бы то ни было.
В кабине далекого дрейфующего «Водолея» Джим Лоувелл, как и Брайан Дафф, был обеспокоен качеством связи, но по другим причинам. Несмотря на попытку проявить искренность в эфире, Терри Уайт сказал только часть правды. Действительно, третья ступень носителя «Сатурн-5», которая неслась к столкновению с Луной, чтобы заставить отреагировать сейсмографы, оставленные ранее экспедицией «Аполлон-12», нарушала работу радио «Водолея». Эта ступень «Сатурна», известная в «НАСА» как «Эс-4Б», работала на той же частоте, что и ЛЭМ. Но, поскольку лунный модуль должен был включиться и начать самостоятельный полет только после сокрушительного падения носителя, радиоинтерференция не казалась проблемой. И теперь, поскольку «Водолей» обеспечивал радиопереговоры экипажа с Землей, а «Эс-4Б» пыталась заглушить их, работая в том же узком диапазоне, связь с Землей периодически искажалась.
Что еще хуже, запасная система связи, которая могла помочь избавиться от шума, не работала должным образом. Как только посадочный двигатель был отключен после запуска для выхода на траекторию свободного возврата, «НАСА» приказала экипажу отключить все несущественное оборудование, для того чтобы сэкономить энергию для последующего запуска «ПК+2» посадочной системы «Водолея». Большая часть антенн и вторичного оборудования связи была среди систем, которыми пожертвовали, и по мере выключения тумблеров связь с Землей ухудшалась больше и больше. Как только все тумблеры были выключены, Лоувелл обнаружил, что работает только одна антенна, и для достижения лучшего качества связи он вынужден постоянно поворачивать корабль, пытаясь направить антенну на Землю.
– Хьюстон, это «Водолей», - сквозь шумы прокричал Лоувелл в наушниках Уайта, - Связь очень, очень, очень плохая. Вы меня поняли?
– «Водолей», это Хьюстон, - прокричал в ответ Лусма, - Поняли. У нас тоже шумы. Ждите, пока мы решим проблему.
– Хьюстон, это «Водолей», - снова прокричал Лоувелл, при помощи стабилизаторов поворачивая корабль на несколько градусов, - Я не могу разобрать ваши слова.
– Джим, это Хьюстон, - крикнул в ответ Лусма, - Мы едва слышим тебя. Жди.
Лоувелл засунул наушник поглубже в ухо и закрыл глаза.
– Ребята, может, кто-то из вас расслышал, что он только что сказал? - спросил он, повернувшись направо к Хэйзу.
– Едва-едва, - сказал Хэйз, - Кажется, он сказал, что не слышит тебя.
– Вот, дерьмо, - сказал Лоувелл, - Я уже догадался об этом.
– «Водолей», это Хьюстон, - вдруг проскрипел голос Лусмы в наушниках экипажа, заставив всех троих вздрогнуть.
– Слушаю, Хьюстон, - сказал Лоувелл.
– Сейчас звук кажется немного лучше. Как вы меня слышите?
– У нас все еще много шума.
– Так, у нас есть предложение, - сказал Лусма, - Рекомендуем вам включить усилитель мощности на панели шестнадцать. Все.
Лоувелл подтолкнул Хэйза, и тот нажал соответствующую кнопку. В наушниках ничего не изменилось.
– Хьюстон, это «Водолей», - вызвал он Землю, - У нас все еще шумы.
– Ладно, - сказал Лусма, - Мы попробуем улучшить связь и телеметрию временным отключением. У нас не будет контакта несколько минут. Вы, возможно, будете слышать шум в наушниках.
– Разве может быть шум сильнее, чем мы уже слышим, - сказал Лоувелл.
Лусма отключил связь, и прерывистый шум сменился громким непрерывным гулом. Лоувелл сдвинул свои наушники на несколько сантиметров вперед, чтобы не слышать это жужжание. Пауза дала командиру несколько минут на размышления, а думал он о сне. Солнце, которое только вставало в центральном часовом поясе США, здесь вовсю освещало состыкованные модули «Аполлона-13». Когда сопло двигателя ЛЭМа было направлено на Землю, солнечные лучи пробивались через командирское окно, и астронавты чувствовали себя как днем. Но стоило кораблю покачнуться на несколько градусов, и они погружались во тьму.
Эти внезапные смены дня и ночи особо не беспокоили Лоувелла. На пути к Луне система пассивного теплового контроля вращала корабль для равномерного обогрева корпуса, что приводило к мельканию солнца в иллюминаторах ЛЭМа и командного модуля. За сутки полета к Луне астронавты привыкали к этому постоянному мельканию и ложились спать, работали и отдыхали так, будто солнце снаружи корабля вставало и заходило, как дома в Хьюстоне. Полетные медики «НАСА» знали, что пока экипаж следовал обычному расписанию, его жизненные циклы останутся в норме.
Однако в семь утра во вторник эти циклы были нарушены, но в хорошую сторону. В соответствии с первоначальным планом экспедиции самое последнее время для сна должно было начаться вчера в десять вечера и закончиться примерно час назад. Даже в обычном полете никто не предполагал, что пилоты будут спать все восемь часов. Почти полное отсутствие физической нагрузки и постоянный выброс адреналина, сопутствующие космическому полету, способствовали сокращению этого времени до пяти-шести часов - все, на что могли надеяться медики. Эти пять или шесть часов, однако, являлись необходимым минимумом сна даже при нормальном полете, чтобы экипаж не наделал серьезных и, возможно, фатальных ошибок. А для экипажа не совсем нормальной экспедиции требовалось еще больше времени для отдыха.
После запуска для выхода на траекторию свободного возврата медики скорректировали расписание дня, и экипаж должен был немедленно приступить к его выполнению. Было решено, что Хэйз будет спать первым, уединившись в командном модуле на 63-часовой отметке, т.е. четыре часа утра, вплоть до 69-часовой отметки, т.е. десяти утра. «Одиссей» сам по себе не обладал запасом кислорода, достаточным даже для одного спящего человека, но открытый люк между модулями позволял перераспределить воздух из лунного модуля. Пока Хэйз будет спать, Суиджерт и Лоувелл останутся на вахте, используя это время для отключения запасной системы связи и прочего оборудования, которое укажет «НАСА». Когда Хэйз проснется, он позавтракает, посовещается с товарищами о проблемах, возникших за время его сна, и будет стоять у штурвала, пока Лоувелл и Суиджерт не удалятся в командный модуль для отдыха с 70-часовой до 76-часовой отметки. В пять вечера экипаж в полном составе вернется на дежурство для подготовки запуска «ПК+2», намеченного на 8:40.
Как только Лусма передал экипажу инструкции медиков, сразу стало понятно, что соблюдать предписанное время сна будет проблематично. Хэйз проплыл через туннель в «Одиссей» и был ошеломлен: когда экипаж покинул безжизненный модуль, температура в нем оставалась на уровне 14 градусов, но за несколько прошедших часов стрелка термометра упала еще ниже. Он просунул голову в конусообразную вершину командного модуля и обнаружил, что изо рта идет пар от его дыхания.
Униформа экипажа - трико и свитер из Бета-ткани - не была разработана для согрева тела, так как температура в командном модуле должна поддерживаться на уровне 22 градусов. Хэйз тут же обхватил себя руками и оттолкнулся в направлении кресла, чтобы забраться в спальный мешок. Однако тонкая ткань мешка предназначалась лишь для удерживания невесомых рук и ног, чтобы во время сна астронавт случайно не задел какой-нибудь переключатель. Хэйз вытащил мешок, застегнулся в нем и устроился как можно глубже в своем кресле. Но, даже укутавшись в несколько слоев ткани, он не мог заснуть от дрожи, стараясь не касаться холодных переборок корабля.
Кроме падающей температуры «Одиссея» еще беспокоил и шум. Через открытый между кораблями люк проникал не только воздух, но и звуки. Если работа вентиляционной системы ЛЭМа или периодически включающиеся реактивные стабилизаторы не разбудили спящего человека, то дело довершали громкие переговоры Лоувелла и Суиджерта, которые пытались перекричать помехи на линии связи с Землей. Хэйз, про которого в отряде астронавтов говорили, что он способен спать где угодно и в каких угодно условиях, честно боролся с шумом из люка, но, наконец, в шесть утра - за два часа до подъема - отказался от борьбы, выполз из спального мешка и проплыл через туннель в ЛЭМ.
– Что это значит? - спросил Лоувелл, взглянув на часы, когда Хэйз появился между ним и Суиджертом, опустившись через потолок «Водолея».
– Это значит, что там очень холодно, - проворчал Хэйз, протягивая руку к пищевому пакету, который ранее принес Суиджерт, и апатично открывая его, - Очень холодно и очень шумно. Вы, ребята, можете попытаться, но я бы не рассчитывал на долгий отдых.
Теперь, когда в семь утра воцарилось затишье из-за временного отключения связи с Землей, Лоувелл прикрыл глаза, и на него навалилась усталость. Он знал, что на Земле Золотая команда Джеральда Гриффина сменила Черную команду Глинна Ланни, и хотя бы немного выспавшиеся операторы принимали терминалы от уставших операторов, несших вахту на протяжении всей ночи. Даже Джека Лусму, который проработал две смены подряд на посту КЭПКОМа, наконец, сменил астронавт Джо Кервин.
Лоувелл был рад новой команде, но свежим людям Гриффина этим утром придется работать с тремя астронавтами, которые более сонные и, без сомнения, более раздражительные, чем любой другой экипаж. Лоувелл сказал самому себе, что он постарается сохранить уравновешенность, но Земля должна сделать скидку на их усталость.
– Водолей», это Хьюстон, - неожиданно проскрипел голос Лусмы ему на ухо, - А как теперь вы меня слышите?
Лоувелл вздрогнул и открыл глаза.
– Мы все еще слышим много помех, - устало сказал он, - Шум, похоже, означает, что…
– Я не расслышал последнюю фразу, Джим.
– Я-сказал-у-нас-пока-шумы, - ответил Лоувелл громко и медленно.
– У нас тоже.
– Вы хотите, чтобы мы сохраняли текущую конфигурацию оборудования? - спросил Лоувелл.
– Подождите пару минут, Джим, - ответил Лусма, - Мы оценим ситуацию.
И в этот момент, что не удивило Лоувелла, холод, помехи и неопределенный совет КЭПКОМа переполнили чашу терпения.
– Я скажу вам, что нам надо, - рявкнул Лоувелл, - Вы должны попытаться устранить эти проблемы. Если вы не передадите нам нужные процедуры, тут все накроется.
Это нельзя было назвать руганью, но в контексте прямого эфира линии связи это было пламенное обращение, которое Хьюстон заслужил. Лоувелл посмотрел на своих товарищей, и те кивнули в знак одобрения. Лусма оглянулся на людей, окружающих его терминал, и те отреагировали так же. И он и Лоувелл знали, что передача на корабль процедур дальнейших действий экипажа была именно тем, чем сейчас занимался КЭПКОМ. И оба знали, что командир это понимал. Лоувелл, как и его корабль в эту ночь, просто выпустил пар - события последних десяти часов давали для этого хороший повод.
Лусма посмотрел через плечо на Кервина, который ждал, чтобы сменить его. Он подумал, что сейчас самое время передать микрофон. Он пожал плечами, встал, выдернул штекер своих наушников и подвинул свое кресло Кервину. Кервин подключил свои наушники к терминалу, сел и приветливо, как только мог, обратился в эфир.
– Джим, - вызвал он, - как связь?
– Ну, - проворчал Лоувелл, но, почувствовав смену голоса, смягчил в ответ и свой тон, - все еще много фоновых помех.
– Хорошо, мы внимательнее отнесемся к этому, - пообещал Кервин, - но тебя мы теперь слышим превосходно.
– Я понял, - уныло произнес Лоувелл и снова закрыл глаза.
Командир больше ничего не сказал в ответ на небольшое оживление, которое внес Кервин. Если теперь канал связи чист, то это прекрасно. Но эта удача Земли, как и многие другие, была временной. Скоро, думал Лоувелл, связь снова разладится наряду с другими системами, кто его знает, какими.
Он открыл глаза и посмотрел на светло-серую гипсовую Луну, до которой оставалось меньше сорока тысяч миль и которая почти заполняла собой его треугольный иллюминатор. В соответствии с первоначальным полетным планом сегодня они должны были посадить спускаемый модуль на поверхность этого гигантского тела. Но этого, конечно, сейчас не произойдет, и, по крайней мере, для Лоувелла, возможно, не произойдет никогда. Он был над этим небесным соседом дважды и знал, что его шансы вернуться сюда малы. Его интересовало, полетит ли сюда кто-то еще, если они со Суиджертом и Хэйзом не смогут вернуться домой.
– Фреддо, - сказал Лоувелл, обернувшись к Хэйзу, - Боюсь, это может оказаться последней лунной экспедицией на долгие годы.
Поскольку микрофоны «Водолея» были включены, пессимистичное замечание командира через 200 тысяч миль попало в самое сердце Центра управления, а оттуда - ко всему остальному миру.
Глинн Ланни, который все еще был на дежурстве, отвлекся, когда Джим Лоувелл сделал свое предсказание о будущем лунных исследований. Редкий случай, чтобы во время полета человек, который ведет экспедицию, хотя бы в пол-уха не слушал переговоры КЭПКОМа с астронавтами. Но из-за сильных помех на линии связи с кораблем и большой нагрузки на директорском канале Ланни полностью доверил Кервину поддержание переговоров с экипажем. Большинство людей за остальными терминалами имели возможность слышать линию Кервина. Среди них был и Терри Уайт, дежурство которого в пресс-центре заканчивалось через несколько минут.