Страница:
— Хорошая фамилия для учительницы литературы, — подумал я, — Лизогубова — это же так поэтично!
Но надо посмотреть и что за кощунственность, которая прилагается: люблю читать то, что нам, собакам, не положено.
Я развернул листок и вслух прочитал. Меня слушали и Лис, и Черепаха, и кролики, и удавчик, и даже Грач, хотя он сразу сказал, что к стихам равнодушен.
Мои слушатели затихли. Боароджерс обвился вокруг Черепахи, кролики принялись целоваться, Лис заиграл с Грачом.
Вот оно, оказывается, в чём дело: Витя написал письмо в стихах Настеньке. Письмо перехватила учительница, объявила всем на свете, что Витя написал Настеньке гадость, и в подтверждение своих слов составила докладную записку директору школы. И Настенька почему-то поверила учительнице, а не Вите…
Хорошие же учителя в нашей школе! Ничего не понимают в глубоких чувствах. Одновременно меня удивило легковерие Насти.
А стихотворение мне понравилось.
Вдруг я услышал как кто-то явственно меня позвал:
— Пиратка!
Это несомненно был голос Вити.
Я выглянул в окно учительской…. Надо было выбираться из школы. Тем более, внизу меня ждал мой хозяин, которому я теперь как никогда готов был крепко пожать лапу.
Но надо посмотреть и что за кощунственность, которая прилагается: люблю читать то, что нам, собакам, не положено.
Я развернул листок и вслух прочитал. Меня слушали и Лис, и Черепаха, и кролики, и удавчик, и даже Грач, хотя он сразу сказал, что к стихам равнодушен.
А что, хорошее стихотворение… На Пушкина похоже. Только из восьми строк шесть даны в Витиной интерпретации. Может быть, учительница литературы не знает слово интерпретация, а знает из иностранных только слово «кощунственность».
«Я Вас люблю, Любовь моя, о боже!
В душе моей осталась навсегда.
Она меня и губит и тревожит
И не уйдёт, наверно, никогда.
Я Вас люблю безмолвно, безнадёжно,
То робостью, то ревностью томим,
Я Вас люблю так искренне, так нежно,
Что не отдам я Вас любить другим».
Мои слушатели затихли. Боароджерс обвился вокруг Черепахи, кролики принялись целоваться, Лис заиграл с Грачом.
Вот оно, оказывается, в чём дело: Витя написал письмо в стихах Настеньке. Письмо перехватила учительница, объявила всем на свете, что Витя написал Настеньке гадость, и в подтверждение своих слов составила докладную записку директору школы. И Настенька почему-то поверила учительнице, а не Вите…
Хорошие же учителя в нашей школе! Ничего не понимают в глубоких чувствах. Одновременно меня удивило легковерие Насти.
А стихотворение мне понравилось.
Вдруг я услышал как кто-то явственно меня позвал:
— Пиратка!
Это несомненно был голос Вити.
Я выглянул в окно учительской…. Надо было выбираться из школы. Тем более, внизу меня ждал мой хозяин, которому я теперь как никогда готов был крепко пожать лапу.
Глава 18. Что же произошло?
Что же произошло? Как мой хозяин Витя, которого я час назад видел спящим в своей кровати, вдруг оказался возле школы, да ещё с моим новым другом Колли?
Потом все прояснилось: оказалось, что Витя вовсе не спал, а когда я исчез, он быстро это обнаружил. Быстро оделся и выбежал на улицу. Он так громко звал меня: «Пират, Пират!» — что сердобольный Колли, услышав его призывный голос, начал выразительно-грустно смотреть в глаза своим хозяйкам. Они поняли, сжалились над ним и выпустили погулять. Вскоре Колли с гордо поднятой головой, похожий на дорогого скакуна, уже мчался в школу…
Здесь он увидел меня и деликатно взвизгнул, дав понять, что он — здесь. Надо ли говорить, что я был несказанно рад этому.
Увидев меня в окне учительской, и Витя, и Колли запрыгали от радости. Пока они прыгали, а я спускался по лестнице, прощался с Лисом, с Грачом, удавом, кроликами (с Черепахой я попрощался наверху, чтобы она успела до начала занятий доползти к себе в клетку), компания на улице значительно пополнилась: там уже были и родители Вити, и близняшки Оля и Поля.
Выбираясь из школы, я вдруг столкнулся со странно согбенной фигурой.
— Добрый вечер, — на всякий случай сказал я.
— Здравствуй, пёсик, — сказала фигура. — Ты кто?
— Я Пират.
— А почему ты в школе?
Я прижал уши и пополз на брюхе к фигуре. Но раскаиваться не пришлось. Фигура распрямилась и оказалась очень приятной не старой ещё женщиной, которая погладила меня и завела тоскливый разговор одинокого человека.
И я вам скажу, что мне очень приятно было поговорить с этой учительницей. Она гладила меня и рассказывала обо всём сразу. И о том, что учитель сегодня не чувствует себя учителем: он и дворник, и сторож, и маляр, и слесарь; про то, что современные школьники совершенно забыли, что такое культура, и что вызвать в школу родителей просто невозможно, лучше вызвать дедушку, он посолиднее, и джинсы на нём не такие засаленные… И что родители детей бьют, и что в театры их не водят: откуда же взяться культуре? И пособий для учителей нет, и школьная программа отстаёт, и что всё, что ремонтируют для школы шефы, — из ряда вон плохо. И что надо переходить на домашнее образование…
Тут я нетерпеливо тявкнул, и мы попрощались.
А когда я выскочил, меня взяли на поводок, но близняшки что-то сказали маме Маше, и меня отпустили.
Мы пошли домой.
По дороге Колли молчал, пока я рассказывал ему про своих новых друзей. Когда же я дошёл до истории с классным журналом и процитировал ему на память стихи хозяина (или Пушкина?), он вздохнул:
— Жаль, что у меня хоть и две хозяйки, но Вите нужна одна Настенька. И у неё нет собаки…
Потом мы стали говорить о школе. Колли знал об этом предмете довольно много, потому что его хозяйки главным образом о школе только и говорили. Я, правда, видел эту школу лишь однажды, но с меня было этого вполне достаточно. Хватило надолго.
Даже самому глупому щенку понятно, что со школой надо что-то делать. Но пока по-прежнему у руководителей школы никакой инициативы, никакой фантазии.
Словом, это отдельный разговор.
Колли обещал попросить своих хозяек поговорить с Настенькой. И выполнил обещание. Девочки рассказали Настеньке, что же такое произошло в тот вечер с журналом.
Настенька, наверное, поняла, потому что вскоре пригласила Витю на день рождения. Я ждал его в подъезде и был счастлив. А Витя там при всех прочитал стихотворение, которое он написал вместе с Пушкиным.
Но это было позже, а на следующий день утром Витя пошёл в школу и положил учителю на стол журнал со своей запиской, в которой объяснил причины своего поступка.
Потом все прояснилось: оказалось, что Витя вовсе не спал, а когда я исчез, он быстро это обнаружил. Быстро оделся и выбежал на улицу. Он так громко звал меня: «Пират, Пират!» — что сердобольный Колли, услышав его призывный голос, начал выразительно-грустно смотреть в глаза своим хозяйкам. Они поняли, сжалились над ним и выпустили погулять. Вскоре Колли с гордо поднятой головой, похожий на дорогого скакуна, уже мчался в школу…
Здесь он увидел меня и деликатно взвизгнул, дав понять, что он — здесь. Надо ли говорить, что я был несказанно рад этому.
Увидев меня в окне учительской, и Витя, и Колли запрыгали от радости. Пока они прыгали, а я спускался по лестнице, прощался с Лисом, с Грачом, удавом, кроликами (с Черепахой я попрощался наверху, чтобы она успела до начала занятий доползти к себе в клетку), компания на улице значительно пополнилась: там уже были и родители Вити, и близняшки Оля и Поля.
Выбираясь из школы, я вдруг столкнулся со странно согбенной фигурой.
— Добрый вечер, — на всякий случай сказал я.
— Здравствуй, пёсик, — сказала фигура. — Ты кто?
— Я Пират.
— А почему ты в школе?
Я прижал уши и пополз на брюхе к фигуре. Но раскаиваться не пришлось. Фигура распрямилась и оказалась очень приятной не старой ещё женщиной, которая погладила меня и завела тоскливый разговор одинокого человека.
И я вам скажу, что мне очень приятно было поговорить с этой учительницей. Она гладила меня и рассказывала обо всём сразу. И о том, что учитель сегодня не чувствует себя учителем: он и дворник, и сторож, и маляр, и слесарь; про то, что современные школьники совершенно забыли, что такое культура, и что вызвать в школу родителей просто невозможно, лучше вызвать дедушку, он посолиднее, и джинсы на нём не такие засаленные… И что родители детей бьют, и что в театры их не водят: откуда же взяться культуре? И пособий для учителей нет, и школьная программа отстаёт, и что всё, что ремонтируют для школы шефы, — из ряда вон плохо. И что надо переходить на домашнее образование…
Тут я нетерпеливо тявкнул, и мы попрощались.
А когда я выскочил, меня взяли на поводок, но близняшки что-то сказали маме Маше, и меня отпустили.
Мы пошли домой.
По дороге Колли молчал, пока я рассказывал ему про своих новых друзей. Когда же я дошёл до истории с классным журналом и процитировал ему на память стихи хозяина (или Пушкина?), он вздохнул:
— Жаль, что у меня хоть и две хозяйки, но Вите нужна одна Настенька. И у неё нет собаки…
Потом мы стали говорить о школе. Колли знал об этом предмете довольно много, потому что его хозяйки главным образом о школе только и говорили. Я, правда, видел эту школу лишь однажды, но с меня было этого вполне достаточно. Хватило надолго.
Даже самому глупому щенку понятно, что со школой надо что-то делать. Но пока по-прежнему у руководителей школы никакой инициативы, никакой фантазии.
Словом, это отдельный разговор.
Колли обещал попросить своих хозяек поговорить с Настенькой. И выполнил обещание. Девочки рассказали Настеньке, что же такое произошло в тот вечер с журналом.
Настенька, наверное, поняла, потому что вскоре пригласила Витю на день рождения. Я ждал его в подъезде и был счастлив. А Витя там при всех прочитал стихотворение, которое он написал вместе с Пушкиным.
Но это было позже, а на следующий день утром Витя пошёл в школу и положил учителю на стол журнал со своей запиской, в которой объяснил причины своего поступка.
Эпилог
А во время очередной прогулки с мамой Машей я резво прыгал, и в своём прыганье старался воплотить всё, что думал о современной школе. Ведь в ней учится наш дорогой Витя, и нам всем вовсе не безразлично, каким он вырастет.
Но, каким бы он ни был, я надеюсь, он никогда не станет чересчур правильным. Потому что чрезмерная правильность стандартизирует человека, делает его скучным и нудным. А это исключает творчество. Творчество же необходимо всегда и во всем. И в приготовлении пищи, и в написании диссертации, и в воспитании собаки.
А если вы с этим не согласны, я вас просто укушу!
Но, каким бы он ни был, я надеюсь, он никогда не станет чересчур правильным. Потому что чрезмерная правильность стандартизирует человека, делает его скучным и нудным. А это исключает творчество. Творчество же необходимо всегда и во всем. И в приготовлении пищи, и в написании диссертации, и в воспитании собаки.
А если вы с этим не согласны, я вас просто укушу!
* ПИРАТ В ОГНЕННОЙ СТРАНЕ *
или новые приключения Вити Витухина и замечательного Пса Пирата
Предисловие автора
Вы, конечно, ребята, меня знаете, если прочитали книжки «Наши каникулы» и «Записки из-под парты». В них рассказывалось о том, как весело я, мои хозяева и друзья провели время на даче прошлым летом, и о том, как Витя написал стихи даме своего сердца и что из этого вышло. И несмотря на то, что записки, на мой взгляд, были лишены всяческой назидательности, которую так любят почему-то наши учителя, я получил немало писем от бабушке и мам, дедушек и пап, а также девочек и мальчиков с просьбой продолжать рассказывать о себе и о своих приключениях.
Что я и делаю.
Этим летом Витя тайно взял меня в оздоровительный пансионат. До сих пор не понимаю, почему это надо было делать тайно, ведь я вполне приличный пёс, никогда не безобразничаю, постоянно работаю над собой, сдерживаю даже лай и скулёж, не выкусываю прилюдно блох из спины и, если надо, даже могу временно не гоняться за своим хвостом, во всяком случае, в комнате. Более того, как вы уже знаете, умею писать и готов был даже дать расписку в том, что буду вести себя хорошо, если меня официально пустят в оздоровительный пансионат. Письмо с такой просьбой директору пансионата написал мой хозяин Витя.
А из пансионата почему-то на имя Витиного папы пришёл серьёзный ответ, извещающий о том, что собаки писать не могут и что ученик 7-а класса Витя Витухин напрасно вводит в заблуждение администрацию рядового низового учреждения народного образования. В том же ответе Вите посоветовали следить за своим поведением, заниматься арифметикой и географией. И мы поняли, что поехать в пансионат я смогу только инкогнито.
Мы залезли с Витей на диван и, покачивая лапами, долго обсуждали, как это сделать, потом вытащили из шкафа воротник от шубы мамы Маши из рыжей лисы. Витя засунул меня в пронафталиненный воротник (от которого хотелось чихать) как в комбинезон, заколол булавками, и мы вышли во двор попрактиковаться в моем новом обличье. Но из этого ничего, кроме дикого визга девчонок, не вышло — воротник чихал моим голосом. Вдобавок, в воротнике было страшно жарко, как в Африке, да ещё Мама-Маша взгрела нас как следует…
Представляю, какой был бы шум, если бы я нарядился в шкуру медведя, которая висит на стене у нашего соседа. Только, думаю, она мне была бы великовата…
Как бы то ни было, от нового костюма пришлось отказаться и заняться настоящей конспирацией.
В пансионат я доехал в прекрасной адидасовской сумке, которую Витя перекинул лямкой через плечо. Я вёл себя тихо, как разведчик, и никто меня не заметил. А когда приехали в пансионат, там уже все было проще — строился палаточный городок, на меня не обращали внимания, я делал вид, что никого не знаю, и старался не подходить к Вите, чтобы его нечаянно не скомпрометировать. А к вечеру решил хорошенько замаскироваться — вывалялся в репейнике, дабы быть похожим на бездомного пса. Бездомного пса, я так думал, будут любить всем отрядом.
И действительно, полюбили. Молодым людям нравится делать хорошие дела. «Инициатором» этого дела стал мой хозяин Витя. Его даже за доброе отношение к животным похвалили в администрации пансионата..
— Сейчас идёт перестройка высшей школы, — сказал старший пионервожатый, — надо давать детям возможность дружить с братьями нашими меньшими. Это делает их жизнь полнокровней и наполненней.
Что такое «наполненней» я не знал, но моё положение в пансионате стало легальным.
Ночью и Витя, и я, и все, кто строил палаточный городок, спали без задних ног и даже без хвоста от усталости.
А перед сном Витя опустил руку под кровать, чтобы удостовериться, на месте ли я; я лизнул её и больше ничего не помню, потому что очень хотелось спать. И ещё: мне надо было проснуться раньше всех. Ведь завтра столько дел: надо познакомиться с ребятами из других палаток, с животными, которые всю ночь шуршали за брезентовой стеной, с попискивающими насекомыми и птицами. Говорят, тут и змеи есть, а я до сих пор не видел ни одной. (Удава Боароджерса я змеёй не считаю — он очень по-человечески проявил себя.) Представляю их себе только как кишку от пылесоса — видел в телевизионной передаче.
Спать, спать, спать: завтра буду бегать, лаять, купаться в море… И, конечно, сделаю некоторые записи для нашей с Витей будущей книги.
Что я и делаю.
Этим летом Витя тайно взял меня в оздоровительный пансионат. До сих пор не понимаю, почему это надо было делать тайно, ведь я вполне приличный пёс, никогда не безобразничаю, постоянно работаю над собой, сдерживаю даже лай и скулёж, не выкусываю прилюдно блох из спины и, если надо, даже могу временно не гоняться за своим хвостом, во всяком случае, в комнате. Более того, как вы уже знаете, умею писать и готов был даже дать расписку в том, что буду вести себя хорошо, если меня официально пустят в оздоровительный пансионат. Письмо с такой просьбой директору пансионата написал мой хозяин Витя.
А из пансионата почему-то на имя Витиного папы пришёл серьёзный ответ, извещающий о том, что собаки писать не могут и что ученик 7-а класса Витя Витухин напрасно вводит в заблуждение администрацию рядового низового учреждения народного образования. В том же ответе Вите посоветовали следить за своим поведением, заниматься арифметикой и географией. И мы поняли, что поехать в пансионат я смогу только инкогнито.
Мы залезли с Витей на диван и, покачивая лапами, долго обсуждали, как это сделать, потом вытащили из шкафа воротник от шубы мамы Маши из рыжей лисы. Витя засунул меня в пронафталиненный воротник (от которого хотелось чихать) как в комбинезон, заколол булавками, и мы вышли во двор попрактиковаться в моем новом обличье. Но из этого ничего, кроме дикого визга девчонок, не вышло — воротник чихал моим голосом. Вдобавок, в воротнике было страшно жарко, как в Африке, да ещё Мама-Маша взгрела нас как следует…
Представляю, какой был бы шум, если бы я нарядился в шкуру медведя, которая висит на стене у нашего соседа. Только, думаю, она мне была бы великовата…
Как бы то ни было, от нового костюма пришлось отказаться и заняться настоящей конспирацией.
В пансионат я доехал в прекрасной адидасовской сумке, которую Витя перекинул лямкой через плечо. Я вёл себя тихо, как разведчик, и никто меня не заметил. А когда приехали в пансионат, там уже все было проще — строился палаточный городок, на меня не обращали внимания, я делал вид, что никого не знаю, и старался не подходить к Вите, чтобы его нечаянно не скомпрометировать. А к вечеру решил хорошенько замаскироваться — вывалялся в репейнике, дабы быть похожим на бездомного пса. Бездомного пса, я так думал, будут любить всем отрядом.
И действительно, полюбили. Молодым людям нравится делать хорошие дела. «Инициатором» этого дела стал мой хозяин Витя. Его даже за доброе отношение к животным похвалили в администрации пансионата..
— Сейчас идёт перестройка высшей школы, — сказал старший пионервожатый, — надо давать детям возможность дружить с братьями нашими меньшими. Это делает их жизнь полнокровней и наполненней.
Что такое «наполненней» я не знал, но моё положение в пансионате стало легальным.
Ночью и Витя, и я, и все, кто строил палаточный городок, спали без задних ног и даже без хвоста от усталости.
А перед сном Витя опустил руку под кровать, чтобы удостовериться, на месте ли я; я лизнул её и больше ничего не помню, потому что очень хотелось спать. И ещё: мне надо было проснуться раньше всех. Ведь завтра столько дел: надо познакомиться с ребятами из других палаток, с животными, которые всю ночь шуршали за брезентовой стеной, с попискивающими насекомыми и птицами. Говорят, тут и змеи есть, а я до сих пор не видел ни одной. (Удава Боароджерса я змеёй не считаю — он очень по-человечески проявил себя.) Представляю их себе только как кишку от пылесоса — видел в телевизионной передаче.
Спать, спать, спать: завтра буду бегать, лаять, купаться в море… И, конечно, сделаю некоторые записи для нашей с Витей будущей книги.
Глава 1. В которой мы все просыпаемся и решаем совершить прогулку по морю
Рано утром я проснулся от того, что был счастлив. Я потянулся, потом вскочил и немедленно хотел радостно залаять, но вовремя вспомнил о своём обещании хорошо себя вести, огляделся, увидел брезентовый полог палатки и улыбнулся. Я бесшумно вылез из-под Витиной раскладушки и лизнул лежащие на земле часы, подаренные недавно нашим папой Пал Палычем.
Было шесть утра. Солнце стояло прямо над морем, и хотелось побежать по его глади, погоняться за «зайчиками», виляя хвостом и фыркая от избытка чувств, а спать больше не хотелось.
«Вот интересно, — подумал я, — а почему, когда Мама-Маша и Пал Палыч идут на работу, а Витя спешит в школу, они зевают, с ними зеваю и я? И так хочется спать! А сейчас вот нет, хотя те же шесть утра, и никуда не надо идти, спешить. Может, вздремнуть ещё?..»
С этими мыслями я сильно зажмурился и удобно положил голову на лапы, но сон не приходил. Тогда я приоткрыл один глаз и осторожно посмотрел на спящих. Кроме меня в палатке было трое мальчиков, вчера подружившихся: мой хозяин — Витя Витухин, Ате, приехавший сюда из далёкой Африки, и мальчик из Индии — Гурбахш. Гурбахш был очень смуглый, и от него вкусно пахло незнакомыми белыми цветами, а Ате просто был такой смуглый, что походил на большую шоколадную куклу. Я люблю шоколад, и лизнул ему ногу. Но шоколада почему-то не почувствовал и очень удивился. А хорошо было бы, если бы он был на самом деле шоколадным и дружил со мной…. Наконец-то потягивается мой хозяин. Я тотчас же бросился к нему с нежностями. Выбравшись из палатки, разогретой лучами, мы оказались на залитой солнцем лужайке. Вдалеке дымилась облаками гряда невысоких гор, а перед нами о чём-то сокровенном и таинственном шептало море. Не успели пройти и нескольких шагов, как услышали позади себя грохот — что-то упало и застучало; оглянулись: а-а-а, это наш Ате вылезает заспанный из палатки.
Я подбежал к нему, обнюхал, и снова убедившись, что, увы, от него не пахнет шоколадом — какао, молоком и ванилью, — быстро и молча догнал хозяина.
Ате сорвал крохотный красный на жёстком стебельке цветок и стал его рассматривать. Чудак, неужели это самое интересное? Гораздо веселее бегать, прыгать… А цветок? Его можно просто съесть, если, конечно, в нём нет противной жёлтой осы.
— Можно и мне с вами?.. — спросил Ате, догнав нас с Витей.
— Привет. Конечно.
Я фыркнул, ответив на приветствие, и мы пошли дальше. По дороге ребята оживлённо болтали, а мне было не до разговоров: вокруг столько удивительного, что я растерялся. Я и не предполагал, что на свете умещается столько ползающего, летающего, кусающего!
— Гурбахш все ещё спит? — спросил Витя у Ате.
— Да, спит, он долго читал. Он читал, пока не погасла большая белая звезда.
Видимо, Ате так называл луну, надо будет спросить об этом Витю. Интересно всё-таки у этих иностранцев обстоят дела с названиями. «Большая белая звезда»! А меня он, к слову сказать, называл «мистер Фокс».
— Сплюха, — пробурчал Витя, имея в виду Гурбахша.
— Он не сплюха, — вступился за товарища Ате, — он Читатель. Он узнает много, когда читает, он много читает. Он проснётся скоро. Вот увидите, проснётся.
— А что он читает? — спросил Витя; как я понял по его голосу — больше от нечего делать, нежели из любопытства.
— Книгу, — сказал белозубый Ате.
Витя хотел было рассмеяться, но увидев, какое серьёзное лицо у собеседника, сдержался, а я не выдержал, раскрыв пасть, расхохотался. Хорошо, что никто не обратил внимания.
В это время Гурбахш, которому на нос, наверное, упал прорвавшийся в окно лучик солнца, перевернулся на другой бок, открыл глаза, огляделся. И, не увидев никого из своих новых друзей, тоже побежал к морю, на ходу наматывая на голову чалму из полотенца.
— Смотри, смотри, идёт наш Гурбахш, — сказал Витя Ате, когда они на берегу моря, спрятавшись за валун, наблюдали за тремя девочками, стоявшими на берегу и одетыми так, будто их пригласили на сказочный бал.
Все оглянулись.
— Он их спугнёт, — тихо продолжал мой хозяин, показывая на Гурбахша и девочек.
— Тише! — закричал что есть силы Ате приближающемуся Гурбахшу, — не спугни девочек.
— Что? — громко закричал Гурбахш, не расслышав нас.
Витя махнул рукой. Нечего было и думать, чтобы остаться незамеченными. Гурбахш подошёл к камню, за которым стояли друзья, и тоже увидел девочек. Они уже садились в покачивающуюся на волнах лодку.
Одну из этих девочек мы с Витей вчера уже видели и успели с ней познакомиться. Эта долговязая девчонка — американка Хайди. Она подошла к хозяину первой и протянула ему руку. При этом она назвала своё имя и, строго посмотрев на меня, спросила его, не знает ли он, как отсюда позвонить в Америку маме и папе. Она хочет предупредить, что благополучно доехала и что здесь не страшно, а удивительно: нет ни гангстеров, ни медведей, о чём предупреждали её, когда она покупала билет на самолёт. Что наоборот, много друзей и очень красиво. И мы с Витей отвели её к международному телефону-автомату, я даже понюхал подол её платья и не обнаружил ничего особенного, хотя оно и «Made in USA». И сама девочка мне не очень понравилась — задавака: вышла из телефонной будки и словно бы не заметила нас, никак не показала своё с нами знакомство. Нам с Витей было досадно, но не будешь же обижаться на девчонку, да ещё заокеанскую, и мы вскоре забыли про неё, увлёкшись установкой палатки.
Гурбахш тоже видел вчера Хайди, а сегодня вместе с нами с большим интересом смотрел на другую девочку. Рядом с Хайди в лодке находилась изящная, словно отлитая из прозрачного сока лимона девочка с тонкими длинными пальцами и длинными ноготками. Лимон я не люблю, но девочка мне очень понравилась. Я это немедленно доказал, поцеловав ей колено.
— Лайце, — повелительно обратилась к ней Хайди, — не отвлекайся, иначе мы не увидим Зелёный луч.
— Они заметили нас, — с беспокойством сказала Лайце.
— Кто? — по-взрослому многозначительно улыбнулась американка, делая вид, что не видит ни Витю, ни Ате, ни Гурбахша, ни даже меня, хотя я отряхивался рядом, приветствуя её.
— Мальчики, — сказала Лайце-китаянка, показав на большой камень, за которым стояли мои друзья и хозяин.
Ате, Витя и Гурбахш, увидев этот жест, вышли из-за камня и подошли к лодке.
И тотчас же неизвестно откуда появилась третья девочка. Тоже очень красивая. Витя поздоровался. Эту девочку я видел впервые и поэтому, как и подобает джентльмену, подбежал к ней знакомиться. Она была темно-красной. Я, привыкший уже ко всему, вилял остатками того, что у дворняг называется хвостом. И наклонив голову, смотрел на неё.
Минуту длилось молчание.
— Что же ты мешкаешь, Три Лепестка Чёрной Розы? — обратилась Хайди к этой третьей девочке, — отвязывай же.
Та, которую назвали столь необычным и длинным именем, спешно стала отвязывать лодку от причального конца. Легонько, мягко и даже ласково отстранив её, Гурбахш быстро справился с узлом, после чего подсадил её в лодку. Она смутилась и поблагодарила.
Лодка стала отчаливать от берега.
— Возьмите и нас с собой, — неожиданно попросил Ате.
— Конечно, — образовалась Три Лепестка Чёрной Розы, — прыгайте.
Глаза Вити встретились с глазами Лайце.
— Конечно же садитесь, — сказали её губы. А глаза потеплели.
Хайди величественно кивнула, но было видно, что она вовсе не прочь от такой компании…
Было шесть утра. Солнце стояло прямо над морем, и хотелось побежать по его глади, погоняться за «зайчиками», виляя хвостом и фыркая от избытка чувств, а спать больше не хотелось.
«Вот интересно, — подумал я, — а почему, когда Мама-Маша и Пал Палыч идут на работу, а Витя спешит в школу, они зевают, с ними зеваю и я? И так хочется спать! А сейчас вот нет, хотя те же шесть утра, и никуда не надо идти, спешить. Может, вздремнуть ещё?..»
С этими мыслями я сильно зажмурился и удобно положил голову на лапы, но сон не приходил. Тогда я приоткрыл один глаз и осторожно посмотрел на спящих. Кроме меня в палатке было трое мальчиков, вчера подружившихся: мой хозяин — Витя Витухин, Ате, приехавший сюда из далёкой Африки, и мальчик из Индии — Гурбахш. Гурбахш был очень смуглый, и от него вкусно пахло незнакомыми белыми цветами, а Ате просто был такой смуглый, что походил на большую шоколадную куклу. Я люблю шоколад, и лизнул ему ногу. Но шоколада почему-то не почувствовал и очень удивился. А хорошо было бы, если бы он был на самом деле шоколадным и дружил со мной…. Наконец-то потягивается мой хозяин. Я тотчас же бросился к нему с нежностями. Выбравшись из палатки, разогретой лучами, мы оказались на залитой солнцем лужайке. Вдалеке дымилась облаками гряда невысоких гор, а перед нами о чём-то сокровенном и таинственном шептало море. Не успели пройти и нескольких шагов, как услышали позади себя грохот — что-то упало и застучало; оглянулись: а-а-а, это наш Ате вылезает заспанный из палатки.
Я подбежал к нему, обнюхал, и снова убедившись, что, увы, от него не пахнет шоколадом — какао, молоком и ванилью, — быстро и молча догнал хозяина.
Ате сорвал крохотный красный на жёстком стебельке цветок и стал его рассматривать. Чудак, неужели это самое интересное? Гораздо веселее бегать, прыгать… А цветок? Его можно просто съесть, если, конечно, в нём нет противной жёлтой осы.
— Можно и мне с вами?.. — спросил Ате, догнав нас с Витей.
— Привет. Конечно.
Я фыркнул, ответив на приветствие, и мы пошли дальше. По дороге ребята оживлённо болтали, а мне было не до разговоров: вокруг столько удивительного, что я растерялся. Я и не предполагал, что на свете умещается столько ползающего, летающего, кусающего!
— Гурбахш все ещё спит? — спросил Витя у Ате.
— Да, спит, он долго читал. Он читал, пока не погасла большая белая звезда.
Видимо, Ате так называл луну, надо будет спросить об этом Витю. Интересно всё-таки у этих иностранцев обстоят дела с названиями. «Большая белая звезда»! А меня он, к слову сказать, называл «мистер Фокс».
— Сплюха, — пробурчал Витя, имея в виду Гурбахша.
— Он не сплюха, — вступился за товарища Ате, — он Читатель. Он узнает много, когда читает, он много читает. Он проснётся скоро. Вот увидите, проснётся.
— А что он читает? — спросил Витя; как я понял по его голосу — больше от нечего делать, нежели из любопытства.
— Книгу, — сказал белозубый Ате.
Витя хотел было рассмеяться, но увидев, какое серьёзное лицо у собеседника, сдержался, а я не выдержал, раскрыв пасть, расхохотался. Хорошо, что никто не обратил внимания.
В это время Гурбахш, которому на нос, наверное, упал прорвавшийся в окно лучик солнца, перевернулся на другой бок, открыл глаза, огляделся. И, не увидев никого из своих новых друзей, тоже побежал к морю, на ходу наматывая на голову чалму из полотенца.
— Смотри, смотри, идёт наш Гурбахш, — сказал Витя Ате, когда они на берегу моря, спрятавшись за валун, наблюдали за тремя девочками, стоявшими на берегу и одетыми так, будто их пригласили на сказочный бал.
Все оглянулись.
— Он их спугнёт, — тихо продолжал мой хозяин, показывая на Гурбахша и девочек.
— Тише! — закричал что есть силы Ате приближающемуся Гурбахшу, — не спугни девочек.
— Что? — громко закричал Гурбахш, не расслышав нас.
Витя махнул рукой. Нечего было и думать, чтобы остаться незамеченными. Гурбахш подошёл к камню, за которым стояли друзья, и тоже увидел девочек. Они уже садились в покачивающуюся на волнах лодку.
Одну из этих девочек мы с Витей вчера уже видели и успели с ней познакомиться. Эта долговязая девчонка — американка Хайди. Она подошла к хозяину первой и протянула ему руку. При этом она назвала своё имя и, строго посмотрев на меня, спросила его, не знает ли он, как отсюда позвонить в Америку маме и папе. Она хочет предупредить, что благополучно доехала и что здесь не страшно, а удивительно: нет ни гангстеров, ни медведей, о чём предупреждали её, когда она покупала билет на самолёт. Что наоборот, много друзей и очень красиво. И мы с Витей отвели её к международному телефону-автомату, я даже понюхал подол её платья и не обнаружил ничего особенного, хотя оно и «Made in USA». И сама девочка мне не очень понравилась — задавака: вышла из телефонной будки и словно бы не заметила нас, никак не показала своё с нами знакомство. Нам с Витей было досадно, но не будешь же обижаться на девчонку, да ещё заокеанскую, и мы вскоре забыли про неё, увлёкшись установкой палатки.
Гурбахш тоже видел вчера Хайди, а сегодня вместе с нами с большим интересом смотрел на другую девочку. Рядом с Хайди в лодке находилась изящная, словно отлитая из прозрачного сока лимона девочка с тонкими длинными пальцами и длинными ноготками. Лимон я не люблю, но девочка мне очень понравилась. Я это немедленно доказал, поцеловав ей колено.
— Лайце, — повелительно обратилась к ней Хайди, — не отвлекайся, иначе мы не увидим Зелёный луч.
— Они заметили нас, — с беспокойством сказала Лайце.
— Кто? — по-взрослому многозначительно улыбнулась американка, делая вид, что не видит ни Витю, ни Ате, ни Гурбахша, ни даже меня, хотя я отряхивался рядом, приветствуя её.
— Мальчики, — сказала Лайце-китаянка, показав на большой камень, за которым стояли мои друзья и хозяин.
Ате, Витя и Гурбахш, увидев этот жест, вышли из-за камня и подошли к лодке.
И тотчас же неизвестно откуда появилась третья девочка. Тоже очень красивая. Витя поздоровался. Эту девочку я видел впервые и поэтому, как и подобает джентльмену, подбежал к ней знакомиться. Она была темно-красной. Я, привыкший уже ко всему, вилял остатками того, что у дворняг называется хвостом. И наклонив голову, смотрел на неё.
Минуту длилось молчание.
— Что же ты мешкаешь, Три Лепестка Чёрной Розы? — обратилась Хайди к этой третьей девочке, — отвязывай же.
Та, которую назвали столь необычным и длинным именем, спешно стала отвязывать лодку от причального конца. Легонько, мягко и даже ласково отстранив её, Гурбахш быстро справился с узлом, после чего подсадил её в лодку. Она смутилась и поблагодарила.
Лодка стала отчаливать от берега.
— Возьмите и нас с собой, — неожиданно попросил Ате.
— Конечно, — образовалась Три Лепестка Чёрной Розы, — прыгайте.
Глаза Вити встретились с глазами Лайце.
— Конечно же садитесь, — сказали её губы. А глаза потеплели.
Хайди величественно кивнула, но было видно, что она вовсе не прочь от такой компании…
Глава 2. Начинается нечто непонятное, интересное и таинственное
Я завизжал от радости и прыгнул в лодку прямо с берега. Но видя, что не все ещё сели, я выскочил назад и принялся безобразно резвиться на берегу. Потом пулей вскочил на наш корабль и замер на капитанском мостике.
Хайди отвернулась. Она играла во взрослую, и я ей был не интересен. Может быть, ей были симпатичны ребята, но она предпочла никак не показывать этого. Опять задавалась… Я радовался, визжал, смотря то на воду, то на берег, то на коричневые, чёрные, жёлтые, белые и красные ноги своих друзей. И конечно брызгался.
— А куда мы поедем? — спросил Витя Хайди.
— Мне всегда казалось, что такие вопросы решает мальчик, а не девочка, — заявила Хайди, пожимая плечами.
Мой хозяин, усмехнувшись, взялся за весла.
— Ещё бы, — удачно отпарировал он иностранке, — только девочке может прийти в голову плыть в лодке, чтобы посмотреть Зелёный луч утром. Зелёный луч бывает, когда заходит солнце, а не всходит.
Хайди чуть заметно улыбнулась, подобрала широкую юбку и завернула поля шляпы таким образом, что ей легко и незаметно можно было смотреть на этого приятного мальчика, моего хозяина Витю, а он не мог видеть её лица. Но я-то хорошо видел её лицо. Витя ей нравился, и это мне было приятно.
Ате устроился в лодке рядом с Лайце, а я тут же свернулся калачиком на капитанском мостике. Витя, привалясь к скамейке, смотрел на берег, Хайди молча размышляла, Гурбахш, прикрыв глаза, что-то вполголоса бормотал… Три Лепестка Чёрной Розы легла на дно лодки и, свесив свои красные тонкие ножки за борт, болтала ими, глядя в ясное утреннее небо.
Приключение, о котором мы мечтали в поезде, началось.
Совсем немного мы отъехали от берега, и не знаю как другим, но мне вдруг смертельно захотелось спать. Я подумал, что ничего дурного не случится, если с минутку подремлю. Сонно посмотрел на ребят. Их, по-моему, тоже сморило всех… …Очнулся я от крика. Три Лепестка Чёрной Розы в страхе показывала на небо: «А это кто? Неужели бывает такая туча, как дракон, смотрите скорее!..»
Все подняли головы, и я конечно тоже. Раскрыв огромную пасть, подсвеченную красным утренним солнцем, над нами действительно летел Дракон. Вот это да!
Ребята тесно прижались друг к другу в лодке, а я вскочив на мостик и разрывая задними ногами воображаемую землю, приводил себя в полную боевую готовность.
— Что это? — спросила Лайце. — Они здесь у вас водятся, да?
На такой вопрос мой хозяин ответить точно не мог.
— Вроде бы нет, — только сказал он, — а туча действительно необычная…
Ребята, очнувшись ото сна, смотрели на небо, а у меня голова так высоко не поднималась, но зато шерсть на том месте, где начинается хвост, поднялась дыбом.
— А зачем? — спросила Три Лепестка Чёрной Розы, нарушив молчание, но никто не знал, что ей ответить, и потому никто не ответил.
— Смотрите, у него что-то в лапах! — закричал вдруг Витя.
Ребята стали вглядываться в облака. Я тоже кое-как приспособился.
В лапах Дракон держал переливающуюся всеми цветами радугу. А приглядевшись мы увидели, что не радугу он несёт, а какое-то деревце, ветви которого излучали сияние. Красиво, черт побери! Я радугу видел прошлым летом на даче, поэтому сразу узнал. А вот чтобы драконы носили по небу деревья, видеть не приходилось.
— Что это у него? — спросила Три Лепестка Чёрной Розы, которая тоже, наверное, такого нигде не видела. Вопрос её снова повис в воздухе.
Дракон пролетал как раз над нами, и волна, поднятая ветром от его крыльев, окаменела. И лодка уже не могла двигаться, как не могла бы она двигаться на песке. Недоумевая, мы все выбрались прямо на море. Вот тебе и выкупались! Не вода, а каток какой-то!
— Как лёд, — сказала Хайди, забыв про вопрос подруги.
— Да, — подтвердил Витя.
— Что это «лёд»? — спросила Три Лепестка Чёрной Розы.
— Это такая твёрдая вода, — ответил Ате, который видел лёд в стакане содовой воды.
— Так это и есть твёрдая вода, значит это лёд, — заключила Три Лепестка Чёрной Роды.
— А почему тут лёд, — спросила Лайце, — ведь была вода?
— Может быть, этот дракон летит из Антарктиды, — предположил Витя, — он холодный и заморозил воду.
Настала моя очередь высказаться. Я предостерегающе и озабоченно тявкнул: пока мы отвлекались на замёрзшую воду, Дракон с неба исчез.
И тут с берега, из-за камня, за которым мы все только что прятались, разглядывая девочек, раздался страшный визг. Прекрасная половина нашей экспедиции вздрогнула, а я — сторожевая охрана, обмирая от страха, помчался на этот визг. Что же я увидел, выскочив на берег и обежав камень вокруг?..
Огромную нору, которой только что, когда мы вчетвером стояли у камня, не было. И в эту пору — о, ужас! — прижав к бокам кожаные крылья, втискивался только что виденный нами в виде облака на небе Дракон. А около норы, куда он лез, сидела большущая толстенная Крыса и издавала так напугавший меня сперва визг.
— Помогите же! — кричала Крыса, увидев меня.
— Кому? — удивился я, потому что был всё-таки фоксом-крысоловом, а не драконоловом.
— Ну не ему же, — презрительно зашипела Крыса, показывая толстой лапой на невиданное пресмыкающееся.
— А чем я могу быть полезен вам? — стараясь быть галантным, спросил я.
Крыса ответила не сразу, насмешливо оглядев меня с головы до ног.
— Уже ничем, — с сарказмом сказала Крыса, глядя как Дракон провалился под землю, а нора словно задёрнулась красной занавесью.
— Это что, Дракон подземного базирования? Вроде бомбардировщика? — спросил я нелюбезную Крысу.
— Это Дракон войны, — спокойно сказала Крыса. — Вы что, драконов не знаете? Между прочим вы глупость сделали, милый пёсик, что разрешили ему исчезнуть. Он приносит людям несчастье, а ведь я вам говорила, — укоризненно и назидательно добавила она.
— Но вы мне ровно ничего не сказали, — пытался я восстановить истину.
— Ну так я скажу вам сейчас: Дракон похитил у жителей Земли Мир. И теперь, чтобы не разразилась Большая война, его надо найти, отнять у него Мир и вернуть его Земле.
— Вот тебе на! А где ж его теперь искать?
— Сами вы ничего не сделаете, любезный мсье…
— Пират, — подсказал я печально.
— Пират, — согласилась Крыса. — Все вы собаки — пираты… Сама я, к сожалению, слишком толста и ленива, чтобы помочь вам, но совет дам. У вас есть друзья?
— Странный вопрос. Конечно!
— Так бегите за ними. И отправляйтесь на поиски Мира.
И я уже без лая и восторгов, насторожённо оглядываясь и принюхиваясь к земле, где прятался Дракон, побежал к берегу, где стояли ребята в ожидании моего появления.
Они были печальны и меня даже не окликали.
«Но ведь все это сказка, — вдруг воскликнул я сам себе, — такого на самом деле не бывает».
Это придало мне сил, но я не стал раздумывать и расслабляться — сказка это или не сказка — а вдруг Мир действительно в опасности?
Хайди отвернулась. Она играла во взрослую, и я ей был не интересен. Может быть, ей были симпатичны ребята, но она предпочла никак не показывать этого. Опять задавалась… Я радовался, визжал, смотря то на воду, то на берег, то на коричневые, чёрные, жёлтые, белые и красные ноги своих друзей. И конечно брызгался.
— А куда мы поедем? — спросил Витя Хайди.
— Мне всегда казалось, что такие вопросы решает мальчик, а не девочка, — заявила Хайди, пожимая плечами.
Мой хозяин, усмехнувшись, взялся за весла.
— Ещё бы, — удачно отпарировал он иностранке, — только девочке может прийти в голову плыть в лодке, чтобы посмотреть Зелёный луч утром. Зелёный луч бывает, когда заходит солнце, а не всходит.
Хайди чуть заметно улыбнулась, подобрала широкую юбку и завернула поля шляпы таким образом, что ей легко и незаметно можно было смотреть на этого приятного мальчика, моего хозяина Витю, а он не мог видеть её лица. Но я-то хорошо видел её лицо. Витя ей нравился, и это мне было приятно.
Ате устроился в лодке рядом с Лайце, а я тут же свернулся калачиком на капитанском мостике. Витя, привалясь к скамейке, смотрел на берег, Хайди молча размышляла, Гурбахш, прикрыв глаза, что-то вполголоса бормотал… Три Лепестка Чёрной Розы легла на дно лодки и, свесив свои красные тонкие ножки за борт, болтала ими, глядя в ясное утреннее небо.
Приключение, о котором мы мечтали в поезде, началось.
Совсем немного мы отъехали от берега, и не знаю как другим, но мне вдруг смертельно захотелось спать. Я подумал, что ничего дурного не случится, если с минутку подремлю. Сонно посмотрел на ребят. Их, по-моему, тоже сморило всех… …Очнулся я от крика. Три Лепестка Чёрной Розы в страхе показывала на небо: «А это кто? Неужели бывает такая туча, как дракон, смотрите скорее!..»
Все подняли головы, и я конечно тоже. Раскрыв огромную пасть, подсвеченную красным утренним солнцем, над нами действительно летел Дракон. Вот это да!
Ребята тесно прижались друг к другу в лодке, а я вскочив на мостик и разрывая задними ногами воображаемую землю, приводил себя в полную боевую готовность.
— Что это? — спросила Лайце. — Они здесь у вас водятся, да?
На такой вопрос мой хозяин ответить точно не мог.
— Вроде бы нет, — только сказал он, — а туча действительно необычная…
Ребята, очнувшись ото сна, смотрели на небо, а у меня голова так высоко не поднималась, но зато шерсть на том месте, где начинается хвост, поднялась дыбом.
— А зачем? — спросила Три Лепестка Чёрной Розы, нарушив молчание, но никто не знал, что ей ответить, и потому никто не ответил.
— Смотрите, у него что-то в лапах! — закричал вдруг Витя.
Ребята стали вглядываться в облака. Я тоже кое-как приспособился.
В лапах Дракон держал переливающуюся всеми цветами радугу. А приглядевшись мы увидели, что не радугу он несёт, а какое-то деревце, ветви которого излучали сияние. Красиво, черт побери! Я радугу видел прошлым летом на даче, поэтому сразу узнал. А вот чтобы драконы носили по небу деревья, видеть не приходилось.
— Что это у него? — спросила Три Лепестка Чёрной Розы, которая тоже, наверное, такого нигде не видела. Вопрос её снова повис в воздухе.
Дракон пролетал как раз над нами, и волна, поднятая ветром от его крыльев, окаменела. И лодка уже не могла двигаться, как не могла бы она двигаться на песке. Недоумевая, мы все выбрались прямо на море. Вот тебе и выкупались! Не вода, а каток какой-то!
— Как лёд, — сказала Хайди, забыв про вопрос подруги.
— Да, — подтвердил Витя.
— Что это «лёд»? — спросила Три Лепестка Чёрной Розы.
— Это такая твёрдая вода, — ответил Ате, который видел лёд в стакане содовой воды.
— Так это и есть твёрдая вода, значит это лёд, — заключила Три Лепестка Чёрной Роды.
— А почему тут лёд, — спросила Лайце, — ведь была вода?
— Может быть, этот дракон летит из Антарктиды, — предположил Витя, — он холодный и заморозил воду.
Настала моя очередь высказаться. Я предостерегающе и озабоченно тявкнул: пока мы отвлекались на замёрзшую воду, Дракон с неба исчез.
И тут с берега, из-за камня, за которым мы все только что прятались, разглядывая девочек, раздался страшный визг. Прекрасная половина нашей экспедиции вздрогнула, а я — сторожевая охрана, обмирая от страха, помчался на этот визг. Что же я увидел, выскочив на берег и обежав камень вокруг?..
Огромную нору, которой только что, когда мы вчетвером стояли у камня, не было. И в эту пору — о, ужас! — прижав к бокам кожаные крылья, втискивался только что виденный нами в виде облака на небе Дракон. А около норы, куда он лез, сидела большущая толстенная Крыса и издавала так напугавший меня сперва визг.
— Помогите же! — кричала Крыса, увидев меня.
— Кому? — удивился я, потому что был всё-таки фоксом-крысоловом, а не драконоловом.
— Ну не ему же, — презрительно зашипела Крыса, показывая толстой лапой на невиданное пресмыкающееся.
— А чем я могу быть полезен вам? — стараясь быть галантным, спросил я.
Крыса ответила не сразу, насмешливо оглядев меня с головы до ног.
— Уже ничем, — с сарказмом сказала Крыса, глядя как Дракон провалился под землю, а нора словно задёрнулась красной занавесью.
— Это что, Дракон подземного базирования? Вроде бомбардировщика? — спросил я нелюбезную Крысу.
— Это Дракон войны, — спокойно сказала Крыса. — Вы что, драконов не знаете? Между прочим вы глупость сделали, милый пёсик, что разрешили ему исчезнуть. Он приносит людям несчастье, а ведь я вам говорила, — укоризненно и назидательно добавила она.
— Но вы мне ровно ничего не сказали, — пытался я восстановить истину.
— Ну так я скажу вам сейчас: Дракон похитил у жителей Земли Мир. И теперь, чтобы не разразилась Большая война, его надо найти, отнять у него Мир и вернуть его Земле.
— Вот тебе на! А где ж его теперь искать?
— Сами вы ничего не сделаете, любезный мсье…
— Пират, — подсказал я печально.
— Пират, — согласилась Крыса. — Все вы собаки — пираты… Сама я, к сожалению, слишком толста и ленива, чтобы помочь вам, но совет дам. У вас есть друзья?
— Странный вопрос. Конечно!
— Так бегите за ними. И отправляйтесь на поиски Мира.
И я уже без лая и восторгов, насторожённо оглядываясь и принюхиваясь к земле, где прятался Дракон, побежал к берегу, где стояли ребята в ожидании моего появления.
Они были печальны и меня даже не окликали.
«Но ведь все это сказка, — вдруг воскликнул я сам себе, — такого на самом деле не бывает».
Это придало мне сил, но я не стал раздумывать и расслабляться — сказка это или не сказка — а вдруг Мир действительно в опасности?
Глава 3. Мы отправляемся в путь
— Пират что-то знает, — услышал я голос своего хозяина Вити.