Страница:
– Ага, – серьезным тоном подтвердил двойник. – Понимаешь, когда пишешь, нельзя сексом заниматься. Чтобы не терять творческую энергию.
– Бедненькие. Ярик, а ты меньше пишешь, да?
– Я в детстве болел много, – с некоторым усилием заставил он себя отозваться.
– Бедненький мой. – Тоня привстала, быстро чмокнула его в губы. – Все равно и ты хороший.
– Спасибо.
– Не куксись! – Тоня продолжала одеваться. – Я теперь везде буду ваши книжки искать. И мужу почитать дам, вот будет смешно, если ему понравится.
Ярослав закрыл глаза. Тоня еще долго стрекотала, переключив все внимание на Славу, и он был благодарен Визитеру за охотность ответов.
Кто из них настоящий, а кто копия? Кто более адаптирован, лишен комплексов и сомнений? Кто настоящий писатель, а кто халтурщик от литературы?
…Она заранее вышла в тамбур, и Ярослав помог ей донести чемодан. Проводник, покуривающий какие-то невыносимо вонючие сигареты, быстро и хитро подмигнул ему. Ярослав сделал вид, что не заметил этого.
– Все-все-все. – Тоня отобрала чемодан. – Убегай. – Покосилась на проводника, но все же поцеловала Ярослава. – Будь повеселее, Ярик! Ладно?
– Я постараюсь.
– Ну и молодец. – Она качнула головой и словно преобразилась. Стала строгой и собранной. Ярослав даже залюбовался этим мигом, переходом от веселой девчонки без тени комплексов к серьезной «мужниной жене».
– Прощай, Тоня, – сказал он. – Удачи тебе.
В коридоре уже дергающегося, тормозящего поезда он поймал себя на том, что почти бежит. Моралист сраный… Ярослав дернул дверь купе, вошел с твердым намерением высказать Визитеру что-нибудь злое и обидное.
Тот сидел, обхватив лицо руками, слегка покачиваясь взад-вперед.
– Что с тобой?
– Девчонка… Дурак я…
– Стыдно стало?
– Я не о том, – полушепотом отозвался Слава. – Я не о Тоне.
– Не понял.
– Анна – Мария. Посланница Добра. – Слава захохотал, не отрывая рук от лица. – Ох и идиот же я! Кретин! Еще предполагал ее в союзницы…
– Что случилось?
– Что? Знаком я ошибся… И не я один. Ярик, если мы сможем остановить эту девочку, то нас бы стоило при жизни канонизировать.
– Ты объяснишь толком? – Ярослав схватился за полку, когда поезд дернулся в последний раз и замер.
– Нет. Пока нет… Слушай новый расклад. Убит Посланник Силы. Посланницей Добра… – Он снова засмеялся. – Его прототип заключил альянс с Посланником Власти. В колоде объявился джокер. Кто-то седьмой. Я его пока не вижу… так бывает. Он устранил профессора… прототипа. Посланник Знания ушел и вступил в альянс с мальчишками. Возможно, это даст им шанс.
– Ты же предпочитал говорить «Визитеры», – зачем-то заметил Ярослав.
– Визитеры? Это я – Визитер. Шестерка, которую побьет любой.
– Успокойся, а!
– Да я спокоен. – Слава отнял ладони от лица – глаза были сухими. – Выйди купи водки, а?
– Пошел на хер! – Ярослав тряхнул его. – Хватит! Соберись. Ты тоже кое-что можешь – не думай, что я не заметил твоих опытов в Актюбинске!
– Этого мало, Ярик… так мало для нашего мира.
– Ты что, хочешь сдаться?
– А ты когда-нибудь сдавался?
– Нет.
Слава кивнул:
– Значит, будем идти до конца. Только, если я струшу, не останавливайся. Пути назад нет, Ярик. Нет. Хреновый расклад выпал в этот раз.
8
9
10
11
– Бедненькие. Ярик, а ты меньше пишешь, да?
– Я в детстве болел много, – с некоторым усилием заставил он себя отозваться.
– Бедненький мой. – Тоня привстала, быстро чмокнула его в губы. – Все равно и ты хороший.
– Спасибо.
– Не куксись! – Тоня продолжала одеваться. – Я теперь везде буду ваши книжки искать. И мужу почитать дам, вот будет смешно, если ему понравится.
Ярослав закрыл глаза. Тоня еще долго стрекотала, переключив все внимание на Славу, и он был благодарен Визитеру за охотность ответов.
Кто из них настоящий, а кто копия? Кто более адаптирован, лишен комплексов и сомнений? Кто настоящий писатель, а кто халтурщик от литературы?
…Она заранее вышла в тамбур, и Ярослав помог ей донести чемодан. Проводник, покуривающий какие-то невыносимо вонючие сигареты, быстро и хитро подмигнул ему. Ярослав сделал вид, что не заметил этого.
– Все-все-все. – Тоня отобрала чемодан. – Убегай. – Покосилась на проводника, но все же поцеловала Ярослава. – Будь повеселее, Ярик! Ладно?
– Я постараюсь.
– Ну и молодец. – Она качнула головой и словно преобразилась. Стала строгой и собранной. Ярослав даже залюбовался этим мигом, переходом от веселой девчонки без тени комплексов к серьезной «мужниной жене».
– Прощай, Тоня, – сказал он. – Удачи тебе.
В коридоре уже дергающегося, тормозящего поезда он поймал себя на том, что почти бежит. Моралист сраный… Ярослав дернул дверь купе, вошел с твердым намерением высказать Визитеру что-нибудь злое и обидное.
Тот сидел, обхватив лицо руками, слегка покачиваясь взад-вперед.
– Что с тобой?
– Девчонка… Дурак я…
– Стыдно стало?
– Я не о том, – полушепотом отозвался Слава. – Я не о Тоне.
– Не понял.
– Анна – Мария. Посланница Добра. – Слава захохотал, не отрывая рук от лица. – Ох и идиот же я! Кретин! Еще предполагал ее в союзницы…
– Что случилось?
– Что? Знаком я ошибся… И не я один. Ярик, если мы сможем остановить эту девочку, то нас бы стоило при жизни канонизировать.
– Ты объяснишь толком? – Ярослав схватился за полку, когда поезд дернулся в последний раз и замер.
– Нет. Пока нет… Слушай новый расклад. Убит Посланник Силы. Посланницей Добра… – Он снова засмеялся. – Его прототип заключил альянс с Посланником Власти. В колоде объявился джокер. Кто-то седьмой. Я его пока не вижу… так бывает. Он устранил профессора… прототипа. Посланник Знания ушел и вступил в альянс с мальчишками. Возможно, это даст им шанс.
– Ты же предпочитал говорить «Визитеры», – зачем-то заметил Ярослав.
– Визитеры? Это я – Визитер. Шестерка, которую побьет любой.
– Успокойся, а!
– Да я спокоен. – Слава отнял ладони от лица – глаза были сухими. – Выйди купи водки, а?
– Пошел на хер! – Ярослав тряхнул его. – Хватит! Соберись. Ты тоже кое-что можешь – не думай, что я не заметил твоих опытов в Актюбинске!
– Этого мало, Ярик… так мало для нашего мира.
– Ты что, хочешь сдаться?
– А ты когда-нибудь сдавался?
– Нет.
Слава кивнул:
– Значит, будем идти до конца. Только, если я струшу, не останавливайся. Пути назад нет, Ярик. Нет. Хреновый расклад выпал в этот раз.
8
Визард не спал. Не стариковское это дело – спать в поездах.
На вокзале Алпатьева они вышли глубокой ночью. Кирилл быстро взбодрился от свежего воздуха, а Визитер дремал на ходу. Им повезло – уже через полчаса они садились в скорый до Москвы. На этот раз в купе они были не одни – какой-то зарывшийся в простыни мужчина подозрительно глянул на них, стянул с вешалки пиджак, уложил его между собой и стенкой и уснул.
Мальчишки забрались на верхние полки, Визард лег внизу.
Вот он, его альянс… Первый и, наверное, последний в этой игре. Умирающий старик и двое беспомощных детей. Разве этого он хотел?
Знание умирает. Знание служит силе и власти. Знание не способно изменить мир.
Разве не убеждался он в этом раз за разом? Становясь все сильнее с каждым своим появлением… и вновь и вновь не умея воспользоваться этой силой…
Вот сейчас в его власти уничтожить Посланника Развития. Нет, он не сделает этого, и мораль здесь ни при чем. Его удерживает легкая тень надежды, что Визитер станет чем-то близким к нему, соединит обе линии. Конечно, если Знание сможет что-то дать в поединке.
Что…
Поезд громыхал, приближаясь к Москве. Бессмысленная поездка, отчаянная уловка обреченных, попытка выйти из-под контроля…
Надо уснуть. Надо позволить Знанию коснуться его, узнать, что случилось за этот день. Собрать крохи могущества, которые способно дать Знание. Его прототип – он держался до конца, ухитрился заговорить убийцу, убедить того оставить оружие. Надо быть достойным старика.
Если нет ничего, кроме достоинства, то и оно становится силой.
Карамазов метался по квартире. Ярости требовался выход. Но никого рядом не было, кроме него самого.
Что за клиенты ему попались? Даже пацан ушел, исхитрившись расквасить ему нос! Жирная свинья Хайретдинов взял в руки пистолет и пошел на него. И ведь Илья не убил наглеца. Глупо списывать это на ополоумевшего охранника – Карамазов не смог бы выстрелить в мишень. Перед ним был не просто человек, назначенный Тьмой на заклание. За клиентом тоже стояла сила, непонятная и пугающая. Может быть, не равная Тьме, но превосходящая Илью. Хайретдинов сам был силой, а Илья – лишь слугой. В этом-то и беда. И за стариком была своя сила, и за мальчишкой, пусть он не ощутил их так явственно, но они были, они защищали себя, свои человеческие воплощения.
И защитили…
Проклятый стимулятор. Еще утром это казалось такой удачной мыслью – не спать, ускользнуть от Тьмы, сделать половину работы без ее указаний. Теперь попытка казалась наивным безумием. Он не справится сам. И не справится, получая советы.
Ему нужна настоящая сила. Равная той, что стоит за клиентами.
Илья ударил рукой по стене, не почувствовав боли. Постоял, глядя в пожелтевшие газеты советских времен, аккуратно наклеенные на бетон. Всех, кто бывал у него в гостях, безумно веселили эти стены, подошедшие бы жилищу хронического алкоголика. Никто из них не думал, как важен для Карамазова его образ – чудаковатого редактора, работающего в странном издательстве, бережливого и замкнутого, способного вечерами сидеть под сиянием голой лампочки и аккуратно править тексты. Корректор… Что ж, прозвище не хуже иных. Да, он аккуратен. Он очень кропотлив в работе. Он ценит свое здоровье. Он романтик и потому одинок.
Какая прекрасная обертка, прикрывающая его основную работу.
Илья тихонько, по-детски заныл, колотя стену.
Уснуть надо! Уснуть! Услышать Тьму!
В прихожей задребезжал звонок. Илья вздрогнул, метнулся взглядом по комнате. «Кедр», вычищенный и перезаряженный,
когда я успел?
лежал на столе поверх какой-то рукописи.
Илья схватил оружие, безумным взглядом окидывая комнату. Распахнул ящик стола, втиснул туда автомат, при сравнении с которым хваленый еврейский «узи» расплавился бы от стыда.
Бросился к двери – сантиметр броневой стали, приваренные к арматуре косяки, поперечный засов, способный выполнить роль дверной цепочки и открыть дверь узенькой щелью, стодолларовые швейцарские замки, ключ к которым подобрал бы не всякий московский «медвежатник». Еще одно свидетельство его чудаковатости в глазах окружающих – чудовищная броня пустой квартиры. Устанавливавшие ее рабочие ошалели, увидев, какие апартаменты закупорит их лучшее творение.
– Илюшенька…
Карамазов секунду смотрел через перископный глазок
…гнутый оптический канал, пулеуловитель, стреляй не стреляй – в глаз хозяину не попадешь…
в добродушное, полное лицо Сергея Камчатского.
– Сейчас… – прохрипел он, открывая засовы.
Камчатский был корректором в их издательстве – настоящим, не по прозвищу. Хорошим корректором, талантливым, способным править хоть нескончаемый фэнтези-сериал «Дорога клинков», хоть академическое издание Платона, зачем-то принятое в план главой фирмы.
– Илюшка, я, это… не помешал? А? – протискиваясь, спросил Сергей.
В его разговоре было потрясающее для человека такой профессии количество слов-паразитов и запинок.
– Нет. Заходи. – Илья отступил, чудовищным усилием принимая свой рабочий облик. – С работы?
– Да. – Камчатский сделал легкое движение, обозначающее намек на снятие обуви. Илья его не остановил. Сергей, кряхтя, присел, расшнуровывая ботинки. Сказал: – А ты чего не появился сегодня? Ждали тебя на планерке, понимаешь… Шеф спрашивал…
– Приболел, – коротко отозвался Илья, отступая. – То ли грипп, то ли просто бронхит.
– Да? Грипп? – Камчатский заколебался, но отступать, видимо, счел неудобным. – Я ненадолго. Посоветоваться надо.
– Давай, давай.
Карамазов вошел в комнату, предоставив приятелю самому выискивать тапочки среди сваленной в углу обуви. Еще раз пристально осмотрел комнату.
Гильза!
Он пнул ее, зашвыривая под узкую кровать. И как обронил?
– Илья, тут такое дело… – Камчатский топтался в дверях. – Начал я работать с Королевым…
– С кем?
– Ну, он у нас уже года два валяется…
Илья кивнул, вспоминая.
– Ох, так много опечаток.
– Что ж поделать, зато коммерческий роман, – вяло отозвался Илья. – И купили за гроши.
– Да, да, хорошо, конечно. Но, может, я вначале девочек на него напущу? Пусть там глянут так-сяк, запятые выправят, а то у меня в глазах рябит! – Камчатский возмущенно развел руками.
– Кто у нас старший корректор? – Илья усмехнулся лишь ему понятному каламбуру. – Поручи девочкам.
Сергей благодарно кивнул:
– Ладно, тогда пошел я. Поправляйся.
– Выпить хочешь? – резко спросил Илья.
Камчатский заколебался:
– Поздно уже… первый час…
– Скажешь матушке, что на работе задержали. Сталинский стиль у шефа, что поделать.
Камчатский крякнул:
– Не знаю… Разве что чуть-чуть.
– Понял. – Илья, расшвыривая ногами раскиданные по полу рукописи,
…Сергей болезненно поморщился…
прошел к картонной коробке в углу, его персональному «бару». Алкоголь – яд. Но сейчас надо немного отравиться, чтобы уснуть. – «Абсолют». Черносмородиновый, – доставая литровую бутылку, сообщил он.
– Ну, мне неудобно даже… Дорогая вещь, – вяло запротестовал Сергей.
– Зонтик в заднице неудобно открывать, – сообщил Илья. – Простуду надо водкой лечить.
Камчатский закивал:
– Да, конечно. Нос у тебя, смотрю, совсем распух.
– И не говори, – зло ответил Илья, поддевая пальцами алюминиевый колпачок. Сергей, вытаращив глаза, уставился на сослуживца.
– Э…
Илья отнял руку, сообразив, что вываливается из образа.
– Да, крепко сделано. Пошли на кухню.
На вокзале Алпатьева они вышли глубокой ночью. Кирилл быстро взбодрился от свежего воздуха, а Визитер дремал на ходу. Им повезло – уже через полчаса они садились в скорый до Москвы. На этот раз в купе они были не одни – какой-то зарывшийся в простыни мужчина подозрительно глянул на них, стянул с вешалки пиджак, уложил его между собой и стенкой и уснул.
Мальчишки забрались на верхние полки, Визард лег внизу.
Вот он, его альянс… Первый и, наверное, последний в этой игре. Умирающий старик и двое беспомощных детей. Разве этого он хотел?
Знание умирает. Знание служит силе и власти. Знание не способно изменить мир.
Разве не убеждался он в этом раз за разом? Становясь все сильнее с каждым своим появлением… и вновь и вновь не умея воспользоваться этой силой…
Вот сейчас в его власти уничтожить Посланника Развития. Нет, он не сделает этого, и мораль здесь ни при чем. Его удерживает легкая тень надежды, что Визитер станет чем-то близким к нему, соединит обе линии. Конечно, если Знание сможет что-то дать в поединке.
Что…
Поезд громыхал, приближаясь к Москве. Бессмысленная поездка, отчаянная уловка обреченных, попытка выйти из-под контроля…
Надо уснуть. Надо позволить Знанию коснуться его, узнать, что случилось за этот день. Собрать крохи могущества, которые способно дать Знание. Его прототип – он держался до конца, ухитрился заговорить убийцу, убедить того оставить оружие. Надо быть достойным старика.
Если нет ничего, кроме достоинства, то и оно становится силой.
Карамазов метался по квартире. Ярости требовался выход. Но никого рядом не было, кроме него самого.
Что за клиенты ему попались? Даже пацан ушел, исхитрившись расквасить ему нос! Жирная свинья Хайретдинов взял в руки пистолет и пошел на него. И ведь Илья не убил наглеца. Глупо списывать это на ополоумевшего охранника – Карамазов не смог бы выстрелить в мишень. Перед ним был не просто человек, назначенный Тьмой на заклание. За клиентом тоже стояла сила, непонятная и пугающая. Может быть, не равная Тьме, но превосходящая Илью. Хайретдинов сам был силой, а Илья – лишь слугой. В этом-то и беда. И за стариком была своя сила, и за мальчишкой, пусть он не ощутил их так явственно, но они были, они защищали себя, свои человеческие воплощения.
И защитили…
Проклятый стимулятор. Еще утром это казалось такой удачной мыслью – не спать, ускользнуть от Тьмы, сделать половину работы без ее указаний. Теперь попытка казалась наивным безумием. Он не справится сам. И не справится, получая советы.
Ему нужна настоящая сила. Равная той, что стоит за клиентами.
Илья ударил рукой по стене, не почувствовав боли. Постоял, глядя в пожелтевшие газеты советских времен, аккуратно наклеенные на бетон. Всех, кто бывал у него в гостях, безумно веселили эти стены, подошедшие бы жилищу хронического алкоголика. Никто из них не думал, как важен для Карамазова его образ – чудаковатого редактора, работающего в странном издательстве, бережливого и замкнутого, способного вечерами сидеть под сиянием голой лампочки и аккуратно править тексты. Корректор… Что ж, прозвище не хуже иных. Да, он аккуратен. Он очень кропотлив в работе. Он ценит свое здоровье. Он романтик и потому одинок.
Какая прекрасная обертка, прикрывающая его основную работу.
Илья тихонько, по-детски заныл, колотя стену.
Уснуть надо! Уснуть! Услышать Тьму!
В прихожей задребезжал звонок. Илья вздрогнул, метнулся взглядом по комнате. «Кедр», вычищенный и перезаряженный,
когда я успел?
лежал на столе поверх какой-то рукописи.
Илья схватил оружие, безумным взглядом окидывая комнату. Распахнул ящик стола, втиснул туда автомат, при сравнении с которым хваленый еврейский «узи» расплавился бы от стыда.
Бросился к двери – сантиметр броневой стали, приваренные к арматуре косяки, поперечный засов, способный выполнить роль дверной цепочки и открыть дверь узенькой щелью, стодолларовые швейцарские замки, ключ к которым подобрал бы не всякий московский «медвежатник». Еще одно свидетельство его чудаковатости в глазах окружающих – чудовищная броня пустой квартиры. Устанавливавшие ее рабочие ошалели, увидев, какие апартаменты закупорит их лучшее творение.
– Илюшенька…
Карамазов секунду смотрел через перископный глазок
…гнутый оптический канал, пулеуловитель, стреляй не стреляй – в глаз хозяину не попадешь…
в добродушное, полное лицо Сергея Камчатского.
– Сейчас… – прохрипел он, открывая засовы.
Камчатский был корректором в их издательстве – настоящим, не по прозвищу. Хорошим корректором, талантливым, способным править хоть нескончаемый фэнтези-сериал «Дорога клинков», хоть академическое издание Платона, зачем-то принятое в план главой фирмы.
– Илюшка, я, это… не помешал? А? – протискиваясь, спросил Сергей.
В его разговоре было потрясающее для человека такой профессии количество слов-паразитов и запинок.
– Нет. Заходи. – Илья отступил, чудовищным усилием принимая свой рабочий облик. – С работы?
– Да. – Камчатский сделал легкое движение, обозначающее намек на снятие обуви. Илья его не остановил. Сергей, кряхтя, присел, расшнуровывая ботинки. Сказал: – А ты чего не появился сегодня? Ждали тебя на планерке, понимаешь… Шеф спрашивал…
– Приболел, – коротко отозвался Илья, отступая. – То ли грипп, то ли просто бронхит.
– Да? Грипп? – Камчатский заколебался, но отступать, видимо, счел неудобным. – Я ненадолго. Посоветоваться надо.
– Давай, давай.
Карамазов вошел в комнату, предоставив приятелю самому выискивать тапочки среди сваленной в углу обуви. Еще раз пристально осмотрел комнату.
Гильза!
Он пнул ее, зашвыривая под узкую кровать. И как обронил?
– Илья, тут такое дело… – Камчатский топтался в дверях. – Начал я работать с Королевым…
– С кем?
– Ну, он у нас уже года два валяется…
Илья кивнул, вспоминая.
– Ох, так много опечаток.
– Что ж поделать, зато коммерческий роман, – вяло отозвался Илья. – И купили за гроши.
– Да, да, хорошо, конечно. Но, может, я вначале девочек на него напущу? Пусть там глянут так-сяк, запятые выправят, а то у меня в глазах рябит! – Камчатский возмущенно развел руками.
– Кто у нас старший корректор? – Илья усмехнулся лишь ему понятному каламбуру. – Поручи девочкам.
Сергей благодарно кивнул:
– Ладно, тогда пошел я. Поправляйся.
– Выпить хочешь? – резко спросил Илья.
Камчатский заколебался:
– Поздно уже… первый час…
– Скажешь матушке, что на работе задержали. Сталинский стиль у шефа, что поделать.
Камчатский крякнул:
– Не знаю… Разве что чуть-чуть.
– Понял. – Илья, расшвыривая ногами раскиданные по полу рукописи,
…Сергей болезненно поморщился…
прошел к картонной коробке в углу, его персональному «бару». Алкоголь – яд. Но сейчас надо немного отравиться, чтобы уснуть. – «Абсолют». Черносмородиновый, – доставая литровую бутылку, сообщил он.
– Ну, мне неудобно даже… Дорогая вещь, – вяло запротестовал Сергей.
– Зонтик в заднице неудобно открывать, – сообщил Илья. – Простуду надо водкой лечить.
Камчатский закивал:
– Да, конечно. Нос у тебя, смотрю, совсем распух.
– И не говори, – зло ответил Илья, поддевая пальцами алюминиевый колпачок. Сергей, вытаращив глаза, уставился на сослуживца.
– Э…
Илья отнял руку, сообразив, что вываливается из образа.
– Да, крепко сделано. Пошли на кухню.
9
Анна открыла глаза.
Потолок.
Белый.
Хорошо.
Думать не хотелось. Ничего не хотелось. Тело ныло от безумия, длившегося полночи… полжизни.
Она облизнула запекшиеся губы. Посмотрела на пол – рядом с кроватью стояли пустая бутылка из-под шампанского и почти пустая бутылка из-под фальшивого коньяка.
Господи… ты испытывал меня? Или это правильно?
Анна потянулась, поднимая «Слънчев Бряг». Глотнула обжигающую, пахнущую ванилью и кофе жидкость. Покосилась через плечо на Марию.
Спит.
Хорошо.
– Отче наш… – прошептала она. Запнулась – Мария шевельнулась во сне, тихо застонала. Она тоже устала… устала… – Святый Боже, Святый Правый, Святый Бессмертный, помилуй нас…
Теплая ладонь коснулась ее губ.
– Любовь моя, – тихо сказала Мария. – Что тревожит тебя?
Что? Ничего… уже…
– Так необычно. Так странно, – не оборачиваясь, ответила Анна.
– Все было правильно, – прошептала Мария. – Сейчас ты встанешь и умоешься. Приготовишь завтрак.
– Да.
– Мы уедем в Москву завтра утром. А сегодня будем отдыхать, собираться с силами. Время работает на нас, враги уже начали убивать сами себя. Пусть они запутаются в своих играх. Забудут, кто из них с кем, понадеются, что мы отступим, спрячемся в угол. Пусть перестанут воспринимать нас всерьез. Одно плохо, Анна. Мужчина, ушедший вчера, стал служить самому страшному из врагов. А он ненавидит нас, ему мерзко все, что зовется добром.
– Мы справимся?
– Да. Как можешь ты сомневаться?
– Прости…
– Расслабься, – помедлив, сказала Мария. – Расслабься.
– Это надо, да?
– Да.
После Саратова в их купе никого не подсаживали. Проводник держал единожды нарушенное слово.
Ярослав в очередной раз сходил за чаем. Они больше не покупали спиртное – завтрашний день решал слишком многое. Слава, кусая авторучку, вычерчивал что-то на листе бумаги.
– План обороны дома? – полюбопытствовал Ярослав. Странно, двойник не понял цитаты.
– Расклад. Гляди, у нас есть два альянса, назовем их Власть и Развитие. Борцу за счастье народное помогает украинский стратег, пацанам – несостоявшийся гений мировой философии. Посланница… – На миг Слава запнулся. – Держится в стороне. Похоже, ей помощники не нужны. Н-да… ей уже никто не нужен. Полностью самодостаточная личность.
– Ты о чем?
– О редком случае нарциссизма. Ладно, это к делу не относится. Где-то вне схемы – Икс. Возможно, что я зря паникую и это просто удачливый наемник. Но уж слишком активно он отработал три фигуры.
– Мальчик, старик и?..
– Депутат. Наш загадочный Икс пытался его уложить, но не сумел.
– Слушай, ты будешь делиться со мной информацией? – Ярослав присел рядом.
– Извини, просто не подумал… Так вот. Мы пока для всех Посланников темная лошадка. Начнем ли работать в одиночку, примкнем к кому-либо – неизвестно. Потому, кстати, неизвестно, что мы и сами этого не решили… Стандартным, ожидаемым ходом было бы присоединиться к слабейшей группе – детям и старику. Попытаться убрать девок…
– Ты их что-то сильно невзлюбил.
– Это не моя вина. Итак, убрать девчонок, попытаться разбить альянс Власти и отойти в сторону, предоставив Иксу охотиться за недобитками. Дальше – убрать его.
– Стратег. Полковнику до тебя далеко. – Ярослав покачал головой. – Какой у тебя дан, убивец? Ты курицу когда-нибудь резал? Из автомата стрелял?
Слава молчал. Странно молчал.
– Будучи тобой, – наконец ответил он, – я никого не убивал. Только на бумаге. Ты это знаешь.
– Уже интересно. А не «будучи мной»?
Визитер посмотрел ему в глаза:
– Всякое бывало.
– Какой раз вы приходите?
Слава потер лоб.
– Так интересно?
– Да. Очень. Профессиональный интерес, понимаешь?
– Не в первый раз.
– Угу. И ты побеждал?
– Очень давно. Почти семь столетий назад.
– Не верю.
– Не верь. Кто тебе мешает-то?
– А как же твои слова, что ты – это я? Копия?
– Я и сейчас их скажу. Я не проживал тех жизней, Ярик. Знаю, что они были, и все. Могу домыслить, придумать детали. Но не вспомнить.
– Тогда какого хрена ты паникуешь? Если все это уже было? И ты побеждал и проигрывал, а мир стоит, и плевать ему на ваши игры… Визитеры…
– Со времени прошлого визита, Ярик, мир обрел новое качество. Он теперь способен уничтожить себя – раз и навсегда. Он все неустойчивее, ты видишь это? Он дошел до последней грани, дошел линией Власти. Если продлится ее цикл, Земле конец.
– А если победит Доброта?
– Ярик! Тук-тук! Опомнись! – Слава заулыбался паскудной улыбкой человека, знающего какую-то гнусную тайну. – Ты серьезно считаешь, что нынешний день нес в себе эту линию? Добро?
– Почему бы нет? «Гринписы» и хосписы…
– Сникерсы и памперсы! Опомнись! Данная Линия на этот раз в игру не вошла!
– А девушка?
Слава иронически смотрел на него. Потом постучал пальцами по стенке.
– Ты все-таки неисправимый оптимист. Наверное, потому и удостоился сомнительной чести играть в эти игры.
– Ладно, с девушкой, кажется, понимаю. – Ярослав покосился на Визитера, но тот никак не прокомментировал его слов. – Ну а ребенок?
– Дети не бывают ни добрыми, ни злыми. Пора бы понять. Хотел бы видеть наш мир таким, каким он нравится детям?
– Упаси Господь.
– Во-во. Ты не безнадежен. – Слава покровительственно хлопнул его по плечу. – Кстати, готовься. Мне кажется, что мальчишек придется устранять именно нам.
Потолок.
Белый.
Хорошо.
Думать не хотелось. Ничего не хотелось. Тело ныло от безумия, длившегося полночи… полжизни.
Она облизнула запекшиеся губы. Посмотрела на пол – рядом с кроватью стояли пустая бутылка из-под шампанского и почти пустая бутылка из-под фальшивого коньяка.
Господи… ты испытывал меня? Или это правильно?
Анна потянулась, поднимая «Слънчев Бряг». Глотнула обжигающую, пахнущую ванилью и кофе жидкость. Покосилась через плечо на Марию.
Спит.
Хорошо.
– Отче наш… – прошептала она. Запнулась – Мария шевельнулась во сне, тихо застонала. Она тоже устала… устала… – Святый Боже, Святый Правый, Святый Бессмертный, помилуй нас…
Теплая ладонь коснулась ее губ.
– Любовь моя, – тихо сказала Мария. – Что тревожит тебя?
Что? Ничего… уже…
– Так необычно. Так странно, – не оборачиваясь, ответила Анна.
– Все было правильно, – прошептала Мария. – Сейчас ты встанешь и умоешься. Приготовишь завтрак.
– Да.
– Мы уедем в Москву завтра утром. А сегодня будем отдыхать, собираться с силами. Время работает на нас, враги уже начали убивать сами себя. Пусть они запутаются в своих играх. Забудут, кто из них с кем, понадеются, что мы отступим, спрячемся в угол. Пусть перестанут воспринимать нас всерьез. Одно плохо, Анна. Мужчина, ушедший вчера, стал служить самому страшному из врагов. А он ненавидит нас, ему мерзко все, что зовется добром.
– Мы справимся?
– Да. Как можешь ты сомневаться?
– Прости…
– Расслабься, – помедлив, сказала Мария. – Расслабься.
– Это надо, да?
– Да.
После Саратова в их купе никого не подсаживали. Проводник держал единожды нарушенное слово.
Ярослав в очередной раз сходил за чаем. Они больше не покупали спиртное – завтрашний день решал слишком многое. Слава, кусая авторучку, вычерчивал что-то на листе бумаги.
– План обороны дома? – полюбопытствовал Ярослав. Странно, двойник не понял цитаты.
– Расклад. Гляди, у нас есть два альянса, назовем их Власть и Развитие. Борцу за счастье народное помогает украинский стратег, пацанам – несостоявшийся гений мировой философии. Посланница… – На миг Слава запнулся. – Держится в стороне. Похоже, ей помощники не нужны. Н-да… ей уже никто не нужен. Полностью самодостаточная личность.
– Ты о чем?
– О редком случае нарциссизма. Ладно, это к делу не относится. Где-то вне схемы – Икс. Возможно, что я зря паникую и это просто удачливый наемник. Но уж слишком активно он отработал три фигуры.
– Мальчик, старик и?..
– Депутат. Наш загадочный Икс пытался его уложить, но не сумел.
– Слушай, ты будешь делиться со мной информацией? – Ярослав присел рядом.
– Извини, просто не подумал… Так вот. Мы пока для всех Посланников темная лошадка. Начнем ли работать в одиночку, примкнем к кому-либо – неизвестно. Потому, кстати, неизвестно, что мы и сами этого не решили… Стандартным, ожидаемым ходом было бы присоединиться к слабейшей группе – детям и старику. Попытаться убрать девок…
– Ты их что-то сильно невзлюбил.
– Это не моя вина. Итак, убрать девчонок, попытаться разбить альянс Власти и отойти в сторону, предоставив Иксу охотиться за недобитками. Дальше – убрать его.
– Стратег. Полковнику до тебя далеко. – Ярослав покачал головой. – Какой у тебя дан, убивец? Ты курицу когда-нибудь резал? Из автомата стрелял?
Слава молчал. Странно молчал.
– Будучи тобой, – наконец ответил он, – я никого не убивал. Только на бумаге. Ты это знаешь.
– Уже интересно. А не «будучи мной»?
Визитер посмотрел ему в глаза:
– Всякое бывало.
– Какой раз вы приходите?
Слава потер лоб.
– Так интересно?
– Да. Очень. Профессиональный интерес, понимаешь?
– Не в первый раз.
– Угу. И ты побеждал?
– Очень давно. Почти семь столетий назад.
– Не верю.
– Не верь. Кто тебе мешает-то?
– А как же твои слова, что ты – это я? Копия?
– Я и сейчас их скажу. Я не проживал тех жизней, Ярик. Знаю, что они были, и все. Могу домыслить, придумать детали. Но не вспомнить.
– Тогда какого хрена ты паникуешь? Если все это уже было? И ты побеждал и проигрывал, а мир стоит, и плевать ему на ваши игры… Визитеры…
– Со времени прошлого визита, Ярик, мир обрел новое качество. Он теперь способен уничтожить себя – раз и навсегда. Он все неустойчивее, ты видишь это? Он дошел до последней грани, дошел линией Власти. Если продлится ее цикл, Земле конец.
– А если победит Доброта?
– Ярик! Тук-тук! Опомнись! – Слава заулыбался паскудной улыбкой человека, знающего какую-то гнусную тайну. – Ты серьезно считаешь, что нынешний день нес в себе эту линию? Добро?
– Почему бы нет? «Гринписы» и хосписы…
– Сникерсы и памперсы! Опомнись! Данная Линия на этот раз в игру не вошла!
– А девушка?
Слава иронически смотрел на него. Потом постучал пальцами по стенке.
– Ты все-таки неисправимый оптимист. Наверное, потому и удостоился сомнительной чести играть в эти игры.
– Ладно, с девушкой, кажется, понимаю. – Ярослав покосился на Визитера, но тот никак не прокомментировал его слов. – Ну а ребенок?
– Дети не бывают ни добрыми, ни злыми. Пора бы понять. Хотел бы видеть наш мир таким, каким он нравится детям?
– Упаси Господь.
– Во-во. Ты не безнадежен. – Слава покровительственно хлопнул его по плечу. – Кстати, готовься. Мне кажется, что мальчишек придется устранять именно нам.
10
Как тихо…
Шедченко лежал с открытыми глазами. Комната, куда его поместили на ночь, была не очень большой. Может быть, из-за этого при всей неуловимой казенности обстановки и ощутимой необжитости она сохраняла тень уюта.
Старая, массивная мебель. Абажур красивый, но абсолютно старомодный. А в углу, словно из детских воспоминаний всплывшая, радиола «Эстония», громоздкая, на тонких полированных ножках. Хорошая, кстати, радиола. Полностью содранная с какого-то «Грюндига» пятидесятых годов, но…
Николай откинул одеяло, прошел по комнате, осторожно повернул регулятор громкости. Радиола щелкнула, оживая. Засветилась шкала, затрепетал зелеными «крылышками» индикатор настройки. Надо же! Работает!
Да, такой антиквариат рука не поднимется выкинуть и заменить сияющей соневской системой…
Он покрутил настройку, глядя, как скользит по шкале стрелка, стремительно соединяя Хельсинки и Берлин, Оттаву и Бухарест. Господи, кому пришла в голову эта странная мысль – разметить диапазон названиями городов, манящими и несбыточными приметами дальних стран? Понимал ли неведомый дизайнер, что на десятилетия вперед определил тысячам мальчишек место у радиолы – на коленях, прижимаясь лицом к шкале, пытаясь выловить среди громких, бравурных маршей и рассказов о посевных чужую речь, аромат дальних странствий, перезвон часов на готических башнях и шорох волн на недоступных берегах…
Шедченко остановился, когда в динамиках задрожала мелодия, тонкая и печальная, пробившаяся сквозь шорохи помех и скрип атмосферы. Привет из детства. Из пятидесятых, когда мир был так прост и понятен. Когда так легко было мечтать, когда впереди был лишь свет…
Скрипнула дверь. Шедченко повернулся, понимая, как нелепо сейчас выглядит: немолодой, небритый мужик в «семейных» трусах и майке, припавший к древнему приемнику.
– Хорошая машина, – сказал парень, остановившийся в дверях. Один из вчерашних охранников. – У моей бабушки была такая. Я всегда пытался поймать что-нибудь необычное.
Шедченко молча кивнул. Их словно связало тонкой нитью, перекинутой через десятилетия.
что-нибудь необычное…
– Рашид Гулямович вас зовет. – Охранник словно бы и не настаивал. – Я скажу, что вы умываетесь. В ванной все должно быть приготовлено.
– Спасибо. Я сейчас. – Шедченко поднялся, с сожалением выключая «Эстонию».
– Вы потом в кабинет проходите, – сказал охранник. – Помните, куда идти?
– Да.
Шедченко покачал головой, глядя на закрывшуюся дверь. Ого, доверие.
Посланник Власти видит его насквозь.
Удивительно… когда он сам-то себя не всегда понимает…
Странный это вышел коктейль – два стакана водки, когда организм еще не справился с действием фенамина.
Карамазов выпроводил Камчатского почти в три часа ночи. Идти тому недалеко, авось ничего не случится.
Голова звенела, словно стала хрустальной, и мысли – как вспышки, быстрые и нефиксируемые. В теле будто электрический заряд – хочется действовать, бежать, стрелять. Стены кажутся далекими, уходящими в бесконечность, а каждая буковка на рыжих газетах отчетлива и полна тайного смысла.
– Выходи! – пересекая комнату, крикнул Илья. – Я жду!
Голая лампочка на шнуре слепила. Карамазов поднял руку, коснулся раскаленного стекла, сжал ладонь. Это ведь самый простой метод прогнать свет, верно?
Лампочка хрустнула под пальцами. Он разжал ладонь, не ощущая ни ожогов, ни мелких, кровоточащих порезов. Илья, спотыкаясь, побрел по бесконечной комнате, упал на тахту. В глазах беснуются разноцветные круги. Но это уже не свет, это приближение Тьмы.
– Выходи! – заплетающимся языком прошептал Илья.
Вспышка. Вспышка Тьмы, врывающейся сквозь сомкнутые веки.
– Слабак…
– Нет! – Карамазов не удивился тому, что не пришлось дожидаться сна. Все менялось. Все стало по-иному. – Ты обманула!
Жалость в бесплотном голосе, или ему показалось?
– Нет. Я переоценила тебя. Но ты лучший, кто у меня есть.
– А они? Кто стоит за ними?
– Не все ли тебе равно?
– Им помогают! Им помогают больше!
– Ты зря пил. Выбрось все, что в тебе. Выбрось грязь.
Это был приказ. Или что-то сильнее приказа. Илью сбросило с тахты, он замер на корточках, и его тошнило все сильнее и сильнее, выворачивало наизнанку и от запаха водки, и не подумавшей всосаться, мутило по новой…
– Хватит. Чего тебе не хватает?
Илья, задыхаясь, встал. Посмотрел во Тьму.
– Силу!
– Я дала тебе все, что нужно.
– Нет! Этого мало! Мало!
– В тебе есть все. Ты не видишь себя.
– Они уходят! Они обманывают! Они сильнее меня!
Опять – будто ирония…
– Ты еще не столкнулся с главными врагами. Может быть, я ошиблась в выборе?
– Нет! Дай мне силу!
Он уже не просил – требовал. Тьма перестала служить ему, но перестала и властвовать. Илья стоял, раскинув руки, и звенящая мгла вокруг была лишь частью его.
– Дай мне себя! – прошептал он. – Приди! Я сделаю все!
Что это – страх во Тьме?
– Почему ты молчишь?
– Я решаю…
– Сколько лет… – Илья стоял, покачиваясь уже не от алкоголя – он даже забыл, что пил сегодня. – Сколько лет я служил тебе, а думал, что ты мне служишь… Не молчи теперь! Не молчи!
Он вцепился в воротник – рубашка душила. Рванул, затрещала ткань, пуговицы испуганным градом ударили по стене. Дернулся, выбираясь из одежды, выползая из джинсов, из пропотевшего белья, тихо шипя, как змея, сбрасывающая шкуру. У него наступила эрекция, но Илья даже не почувствовал этого. Стоял, раскачиваясь, ловя ладонями Тьму, и Тьма ускользала, колыхалась вокруг.
– Сучка, – почти ласково сказал Карамазов. – Приди!
Его швырнуло к стене, когда Тьма вошла, всосалась сквозь поры, черными молниями вонзилась в зрачки. Илья взвыл, переламываясь.
много… слишком много силы… но слишком много – не бывает…
Минуту он катался по полу, выгибаясь в судорогах, рвя скрученными пальцами раскиданные рукописи. Это было каким-то безумным актом, совокуплением с Тьмой, с пустотой, с обрушившейся силой. Потом он захрипел, замер, не в силах выдохнуть, и сожженный воздух огненным комом заворочался в легких. Лишь секунда, но он был на грани – той самой, куда так часто отправлял других…
Потом Карамазов задышал вновь. Ровно и спокойно.
Он спал.
Ему снился поезд, в котором ехали писаки; и другой поезд, где профессор пытался задремать, а пацаны давно уже спали; снились две девушки на узкой кровати, обнимающие друг друга…
все они такие…
…и политикан, сидящий в кабинете, перед зеленой лампой…
Карамазов улыбался во сне.
Силы слишком много не бывает.
Шедченко лежал с открытыми глазами. Комната, куда его поместили на ночь, была не очень большой. Может быть, из-за этого при всей неуловимой казенности обстановки и ощутимой необжитости она сохраняла тень уюта.
Старая, массивная мебель. Абажур красивый, но абсолютно старомодный. А в углу, словно из детских воспоминаний всплывшая, радиола «Эстония», громоздкая, на тонких полированных ножках. Хорошая, кстати, радиола. Полностью содранная с какого-то «Грюндига» пятидесятых годов, но…
Николай откинул одеяло, прошел по комнате, осторожно повернул регулятор громкости. Радиола щелкнула, оживая. Засветилась шкала, затрепетал зелеными «крылышками» индикатор настройки. Надо же! Работает!
Да, такой антиквариат рука не поднимется выкинуть и заменить сияющей соневской системой…
Он покрутил настройку, глядя, как скользит по шкале стрелка, стремительно соединяя Хельсинки и Берлин, Оттаву и Бухарест. Господи, кому пришла в голову эта странная мысль – разметить диапазон названиями городов, манящими и несбыточными приметами дальних стран? Понимал ли неведомый дизайнер, что на десятилетия вперед определил тысячам мальчишек место у радиолы – на коленях, прижимаясь лицом к шкале, пытаясь выловить среди громких, бравурных маршей и рассказов о посевных чужую речь, аромат дальних странствий, перезвон часов на готических башнях и шорох волн на недоступных берегах…
Шедченко остановился, когда в динамиках задрожала мелодия, тонкая и печальная, пробившаяся сквозь шорохи помех и скрип атмосферы. Привет из детства. Из пятидесятых, когда мир был так прост и понятен. Когда так легко было мечтать, когда впереди был лишь свет…
Скрипнула дверь. Шедченко повернулся, понимая, как нелепо сейчас выглядит: немолодой, небритый мужик в «семейных» трусах и майке, припавший к древнему приемнику.
– Хорошая машина, – сказал парень, остановившийся в дверях. Один из вчерашних охранников. – У моей бабушки была такая. Я всегда пытался поймать что-нибудь необычное.
Шедченко молча кивнул. Их словно связало тонкой нитью, перекинутой через десятилетия.
что-нибудь необычное…
– Рашид Гулямович вас зовет. – Охранник словно бы и не настаивал. – Я скажу, что вы умываетесь. В ванной все должно быть приготовлено.
– Спасибо. Я сейчас. – Шедченко поднялся, с сожалением выключая «Эстонию».
– Вы потом в кабинет проходите, – сказал охранник. – Помните, куда идти?
– Да.
Шедченко покачал головой, глядя на закрывшуюся дверь. Ого, доверие.
Посланник Власти видит его насквозь.
Удивительно… когда он сам-то себя не всегда понимает…
Странный это вышел коктейль – два стакана водки, когда организм еще не справился с действием фенамина.
Карамазов выпроводил Камчатского почти в три часа ночи. Идти тому недалеко, авось ничего не случится.
Голова звенела, словно стала хрустальной, и мысли – как вспышки, быстрые и нефиксируемые. В теле будто электрический заряд – хочется действовать, бежать, стрелять. Стены кажутся далекими, уходящими в бесконечность, а каждая буковка на рыжих газетах отчетлива и полна тайного смысла.
– Выходи! – пересекая комнату, крикнул Илья. – Я жду!
Голая лампочка на шнуре слепила. Карамазов поднял руку, коснулся раскаленного стекла, сжал ладонь. Это ведь самый простой метод прогнать свет, верно?
Лампочка хрустнула под пальцами. Он разжал ладонь, не ощущая ни ожогов, ни мелких, кровоточащих порезов. Илья, спотыкаясь, побрел по бесконечной комнате, упал на тахту. В глазах беснуются разноцветные круги. Но это уже не свет, это приближение Тьмы.
– Выходи! – заплетающимся языком прошептал Илья.
Вспышка. Вспышка Тьмы, врывающейся сквозь сомкнутые веки.
– Слабак…
– Нет! – Карамазов не удивился тому, что не пришлось дожидаться сна. Все менялось. Все стало по-иному. – Ты обманула!
Жалость в бесплотном голосе, или ему показалось?
– Нет. Я переоценила тебя. Но ты лучший, кто у меня есть.
– А они? Кто стоит за ними?
– Не все ли тебе равно?
– Им помогают! Им помогают больше!
– Ты зря пил. Выбрось все, что в тебе. Выбрось грязь.
Это был приказ. Или что-то сильнее приказа. Илью сбросило с тахты, он замер на корточках, и его тошнило все сильнее и сильнее, выворачивало наизнанку и от запаха водки, и не подумавшей всосаться, мутило по новой…
– Хватит. Чего тебе не хватает?
Илья, задыхаясь, встал. Посмотрел во Тьму.
– Силу!
– Я дала тебе все, что нужно.
– Нет! Этого мало! Мало!
– В тебе есть все. Ты не видишь себя.
– Они уходят! Они обманывают! Они сильнее меня!
Опять – будто ирония…
– Ты еще не столкнулся с главными врагами. Может быть, я ошиблась в выборе?
– Нет! Дай мне силу!
Он уже не просил – требовал. Тьма перестала служить ему, но перестала и властвовать. Илья стоял, раскинув руки, и звенящая мгла вокруг была лишь частью его.
– Дай мне себя! – прошептал он. – Приди! Я сделаю все!
Что это – страх во Тьме?
– Почему ты молчишь?
– Я решаю…
– Сколько лет… – Илья стоял, покачиваясь уже не от алкоголя – он даже забыл, что пил сегодня. – Сколько лет я служил тебе, а думал, что ты мне служишь… Не молчи теперь! Не молчи!
Он вцепился в воротник – рубашка душила. Рванул, затрещала ткань, пуговицы испуганным градом ударили по стене. Дернулся, выбираясь из одежды, выползая из джинсов, из пропотевшего белья, тихо шипя, как змея, сбрасывающая шкуру. У него наступила эрекция, но Илья даже не почувствовал этого. Стоял, раскачиваясь, ловя ладонями Тьму, и Тьма ускользала, колыхалась вокруг.
– Сучка, – почти ласково сказал Карамазов. – Приди!
Его швырнуло к стене, когда Тьма вошла, всосалась сквозь поры, черными молниями вонзилась в зрачки. Илья взвыл, переламываясь.
много… слишком много силы… но слишком много – не бывает…
Минуту он катался по полу, выгибаясь в судорогах, рвя скрученными пальцами раскиданные рукописи. Это было каким-то безумным актом, совокуплением с Тьмой, с пустотой, с обрушившейся силой. Потом он захрипел, замер, не в силах выдохнуть, и сожженный воздух огненным комом заворочался в легких. Лишь секунда, но он был на грани – той самой, куда так часто отправлял других…
Потом Карамазов задышал вновь. Ровно и спокойно.
Он спал.
Ему снился поезд, в котором ехали писаки; и другой поезд, где профессор пытался задремать, а пацаны давно уже спали; снились две девушки на узкой кровати, обнимающие друг друга…
все они такие…
…и политикан, сидящий в кабинете, перед зеленой лампой…
Карамазов улыбался во сне.
Силы слишком много не бывает.
11
Последний день в пути – самый тяжелый. Самый бесконечный. Подъедаются взятые из дома продукты, на выпивку нет сил, карты кажутся самым безумным изобретением человечества.
Ярослав валялся на полке. Крутил в руках блокнот, перебирал тоненькую пачку визиток. Давно он не был в Москве. Почти год. Редкая болтовня по телефону и электронная почта общения не заменяют.
– Нам будут нужны деньги, – сказал Слава. – Штука-другая. Чтобы купить оружие.
– Ты так просто это говоришь…
– А какие проблемы? Я зайду в «Лодур», ты – в «БТУ». Продадимся вперед. «Я сейчас пишу очень коммерческий роман…» – придавая голосу смущенно-виноватый тон, произнес он. – Подпишем договора, нам выплатят авансы…
– Я не о том. С каких пор в Москве свободно продается оружие?
– С каких пор оно там не продается? Сними розовые очки, они не идут твоим небритым щекам.
– Не уверен, что мы способны применить оружие.
– А… Интеллигентская рефлексия замучила?
– Слава! Мне кажется, мы не способны устранить тех Визитеров, которые и являются главными противниками. Максимум, на что нас хватит…
– И то дело.
– Я не представляю себя в роли убийцы.
– Скажи лучше, тебя напугали мои слова. Что мальчишек придется устранять нам.
– Да. С чего ты это взял?
– Картинку увидел. Писатель Заров достает пистолет, передергивает затвор. С виноватой улыбкой приставляет ствол к затылку мальчишки. Говорит: «Так надо». И спускает курок.
– Замолчи.
Слава поднялся, положил руку ему на плечо. Тихо сказал:
– Извини, если обидел. Но я знаю, что мы способны убить кого угодно. Если убедим себя в моральности данного поступка. Все, что от тебя требуется, это понять – для нас не существует сейчас мужчин, женщин, детей. Только мишени.
– Если ты такой умный, то объясни… – Ярослав повернулся, посмотрел в лицо Визитера. В свое лицо. – Чем угрожает миру пацан? Он что, юный психопат?
– Нет. Хороший, домашний ребенок. Но он уже вошел в игру, Ярик. Раньше нас. Он попал в ситуацию, когда все его представления о мире, жизни, людях вывернулись наизнанку. Слишком резко и слишком страшно все для него изменилось, брат мой. Он уже не станет прежним. И мир, его мир, если он победит, будет полон неуверенности и страха, холода в глазах, равнодушия.
Ярослав валялся на полке. Крутил в руках блокнот, перебирал тоненькую пачку визиток. Давно он не был в Москве. Почти год. Редкая болтовня по телефону и электронная почта общения не заменяют.
– Нам будут нужны деньги, – сказал Слава. – Штука-другая. Чтобы купить оружие.
– Ты так просто это говоришь…
– А какие проблемы? Я зайду в «Лодур», ты – в «БТУ». Продадимся вперед. «Я сейчас пишу очень коммерческий роман…» – придавая голосу смущенно-виноватый тон, произнес он. – Подпишем договора, нам выплатят авансы…
– Я не о том. С каких пор в Москве свободно продается оружие?
– С каких пор оно там не продается? Сними розовые очки, они не идут твоим небритым щекам.
– Не уверен, что мы способны применить оружие.
– А… Интеллигентская рефлексия замучила?
– Слава! Мне кажется, мы не способны устранить тех Визитеров, которые и являются главными противниками. Максимум, на что нас хватит…
– И то дело.
– Я не представляю себя в роли убийцы.
– Скажи лучше, тебя напугали мои слова. Что мальчишек придется устранять нам.
– Да. С чего ты это взял?
– Картинку увидел. Писатель Заров достает пистолет, передергивает затвор. С виноватой улыбкой приставляет ствол к затылку мальчишки. Говорит: «Так надо». И спускает курок.
– Замолчи.
Слава поднялся, положил руку ему на плечо. Тихо сказал:
– Извини, если обидел. Но я знаю, что мы способны убить кого угодно. Если убедим себя в моральности данного поступка. Все, что от тебя требуется, это понять – для нас не существует сейчас мужчин, женщин, детей. Только мишени.
– Если ты такой умный, то объясни… – Ярослав повернулся, посмотрел в лицо Визитера. В свое лицо. – Чем угрожает миру пацан? Он что, юный психопат?
– Нет. Хороший, домашний ребенок. Но он уже вошел в игру, Ярик. Раньше нас. Он попал в ситуацию, когда все его представления о мире, жизни, людях вывернулись наизнанку. Слишком резко и слишком страшно все для него изменилось, брат мой. Он уже не станет прежним. И мир, его мир, если он победит, будет полон неуверенности и страха, холода в глазах, равнодушия.