Львова Марина. Саня или двойная свадьба

   Несколько раз на кухню приходила Мила, молча брала что-нибудь из шкафа и уносила на веранду. Пару раз появился Максим, мрачно на нас глянул и удалился на веранду. Даже спиной я чувствовала его осуждающий взгляд, но в меня словно бес вселился, меня просто трясло от веселья, словно я опьянела от смеха.
   Наконец, рыба была пожарена, и мы сели за стол на веранде. Но уже через несколько минут стало ясно, что милого застолья у нас на этот раз не получится. Обстановка была какой-то натянутой, хотя все старались поддерживать беседу. Даже вкусная еда, приготовленная Милой, не спасла положения. Мужчины набросились поначалу на еду, но когда первый голод был утолен, Максим принялся лениво ковырять в тарелке, бросая на меня мрачные взгляды. Мила молчала и посматривала по сторонам. Некоторое время мы с Николаем пытались расшевелить компанию, но то ли иссяк его запас анекдотов, то ли усталость дала о себе знать. Короче, вскоре Николай замолчал тоже.
   -- Ну, что, мужчины, наелись? -- прервала затянувшееся молчание Мила. -- Идите-ка лучше спать, послеобеденный сон очень полезен, а вы сегодня рано встали.
   Николай поднялся, с хрустом потянулся, посмотрел на меня и подмигнул мне, улыбаясь краешком рта.
   -- Максим, пошли ко мне. У меня дом пустой, тишина, аж в ушах звенит. А тут милые наши дамы и их назойливые коты тебе толком поспать не дадут, будут болтать и мяукать, мять косточки всем знакомым и выпрашивать рыбу.
   Мы с Милой возмущенно хмыкнули. Мила стала шутливо препираться с Николаем. Я подняла глаза и в буквальном смысле поперхнулась под тяжелым осуждающим взглядом Максима. Вскочив со стула, стала лихорадочно собирать тарелки и носить их на кухню. Кухня казалась мне наиболее безопасным местом. Я поставила греть воду на плиту и решила, что лучше подожду на кухне, пока она согреется. Выходить на веранду мне очень не хотелось. На мое счастье, вода согрелась довольно быстро, налив ее в тазик, я опустила в него тарелки и брызнула несколько капель моющего средства для мытья посуды из большого пластикового флакона. В этот момент сильная рука схватила меня за локоть и грубо развернула к себе. Мои пальцы инстинктивно сжались, и из узкого горлышка флакона вырвались крохотные радужные мыльные пузырьки и устремились вверх. Один из них запутался в волосах Максима, другой чуть не сел ему на нос. Я глупо хихикнула, но Максим не был расположен к веселью. Он еще крепче сжал мою руку и, яростно сверкая глазами, буквально подтащил меня к плите. Теперь мы стояли далеко от окна, и с веранды нас было не видно.
   -- Я думал, что у тебя хватит совести не кокетничать с Николаем.
   -- Я кокетничаю? Да как тебе не стыдно!
   -- Мне стыдно? Ты бессовестная, лживая...
   -- Ну, скажи, скажи. Так кто я?
   Максим сжал губы, было видно, как у него на скулах ходят желваки, а на шее пульсирует вена. В таком гневе я его еще не видела. Даже в ту страшную ночь, когда меня били около его гаража, он умудрился сохранить хладнокровие.
   -- Лучше замолчи!
   -- Да что я такого сделала?
   -- Не понимаешь? Оставь Николая в покое. Он не для тебя. Разве ты не видишь, что он и... Что с тобой говорить! Ты же только на зло все сделаешь.
   -- Максим, ты скоро? Пошли спать. Мила дала для тебя плед -- раздался с улицы голос Николая. Максим бросил еще один свирепый взгляд в мою сторону, нервно сглотнул и совершенно спокойным голосом ответил, чуть повернув голову назад: "Сейчас иду". Еще раз мрачно посмотрел на меня, как к полу припечатал, повернулся и вышел.
   Глава 16
   Что же я такого сделала? Почему он на меня набросился, как сумасшедший? У меня и в мыслях не было завлекать Николая. Это же просто смешно. Мы только смеялись. А со стороны это выглядело, как будто я его... Ой, неужели Мила подумала также? Вот ужас! Нет, этого не может быть. Это глупость. Она же разумная женщина, она не должна так считать.
   Усилием воли я заставила себя домыть тарелки, хотя мне хотелось все бросить и бежать на поиски Милы. Меня охватила настоящая паника. Нет, так нельзя, нужно спокойно обо всем подумать. Если Мила на меня обиделась, я дам ей остыть и пойду извинюсь перед ней. Как хорошо, что тарелок было совсем немного; моего терпения едва хватило на то, чтобы торопливо побросать их в сушилку и вылить воду из тазика в раковину. Вытерев мокрые руки, я потерла виски и попыталась успокоиться. Ведь ничего не случилось, это простое недоразумение. Мы поговорим, и все разрешится само собой.
   Я осторожно вышла на веранду, Мила сидела в кресле-качалке спиной ко мне. В одних из наших первых приездов на дачу весной мы нашли это кресло в сарае, оно было совсем поломанное. Видимо, Николаю удалось отремонтировать его, как он и обещал.
   -- Ты не боишься упасть?
   Мила повернулась ко мне. Ее глаза были скрыты за темными солнечными очками, и их выражение мне не удалось разглядеть.
   -- Нет, Николай только вчера его принес, ремонтировал его почти неделю и, как видишь, собрал.
   -- Он молодец, трудолюбивый.
   -- Да.
   -- Ты обиделась на меня?
   -- За что?
   -- Ну, он рассказывал мне анекдоты, я смеялась.
   -- А почему я должна была обидеться? Он имел полное право делать это. Ты говоришь глупости.
   -- Правда? Тогда я пойду полоть грядки.
   Я вооружилась маленькой тяпкой и отправилась на огород. Проработала там несколько часов, солнце уже стало садиться, заметно похолодало и подул ветер. Раньше борьба с сорняками приносила мне удовлетворение, но сегодня не было покоя в моей душе. И зачем я вообще приехала сюда? Как было все хорошо, пока Мила не завела свой утренний разговор. И кто был прав? Конечно, я. Если бы у него было ко мне хоть чувство справедливости, разве он бы на меня так
   набросился? Что я такого сделала? Только немного посмеялась вместе с Николаем. Кто ему мешал к нам присоединиться? Нет, он обвинил меня совершенно незаслуженно. А, может быть, он все-таки прав? Значит, я виновата? Сама спровоцировала Николая. Со стороны это выглядело, словно я вешаюсь на Николая. Тогда я очень обидела Милу, и Максим прав, мне нет прощения. Но я жене хотела! Я не нарочно! Почему так получается, что я обижаю близких мне людей? Я только вред всем приношу. Мне нужно уехать, и немедленно! Пока что-нибудь не случилось.
   Мила поливала огурцы в теплице, что-то негромко напевала, изредка наклонялась и завивала огуречные усы на натянутые в парнике веревки. "И этого безобидного человека, от которого я только добро и видела, я же и обидела! Как стыдно!"
   Мила с удивлением на меня смотрела, пока я путано пыталась объяснить причину моего скоропалительного отъезда. Она попыталась меня отговорить, но я упорно стояла на своем. Поднявшись в свою комнату, торопливо покидала вещи в рюкзак и переоделась.
   -- Саша, скоро дождик начнется. Смотри, какие тучи! И ветер дует.
   -- Перестань. Не сахарная, не растаю. Ты не волнуйся, мне действительно нужно ехать.
   -- Подожди, я пойду разбужу наших сонь. Они тебя довезут хотя бы до станции.
   -- Не надо. Я сама автобусом доберусь.
   -- Ты можешь сейчас не уехать сама. Теперь часто автобусы отменяют, особенно по вечерам. Сегодня суббота...
   -- Не волнуйся, я уеду. Ну, я пошла.
   Торопливо поцеловав Милу на прощание, я вышла на дорогу и пошла в сторону города. Конечно, я совершила большую глупость.
   Нужно было наплевать на слова Максима, подняться к себе в комнату и не обращать ни на что внимание. С другой стороны, почему я должна была сидеть целый вечер в комнате и носа не высовывать? Что я такого совершила? Просто попала под плохое настроение начальника. Это мое единственное преступление. Нужно было его отправить куда-нибудь. Но дело сделано, и возвращаться на дачу мне совсем не хотелось. В субботний вечер было просто неумно возвращаться в Москву, и, похоже, что подобную глупость совершила только я. На электричку по темным улицам мне идти не хотелось, я пошла в сторону автобусной остановки. Мила, как всегда, оказалась права: на остановке никого не было, и висело объявление об отмене последнего рейса автобуса на Москву. Вот незадача! Придется ловить попутную машину. Только бы дождь не пошел. В ответ на мои мысли дождь не пошел, он просто хлынул. Я торопливо спряталась под навес, но это не помогло. Дождь был такой сильный и косой, что я намокла буквально через несколько минут.
   Надо же, всего только восьмой час, а потемнело, словно уже ночь наступила. Только бы грозы не было. Ну, понятно. Стоило мне подумать о грозе, как небо надвое было расколото огромной молнией, почти в то же мгновение раздался совершенно жуткий удар грома. Даже природа против меня. За что мне такое? Хотя, что винить судьбу? Сама виновата, нужно было остаться на даче, тогда бы не стояла одна-одинешенька под холодным дождем и не мерзла. Никто не хочет в такую погоду никуда ехать. Целый город сидит по домам и смотрит телевизоры. Одна я тут под дождем, как мокрая бездомная кошка. Нужно выйти на шоссе за городом, может быть там удастся поймать машину.
   Я закинула сумку на плечо, сжалась в комочек, втянула голову в плечи и храбро шагнула под дождь. Идти под дождем оказалось ненамного холоднее, чем стоять на продуваемой ветром остановке. Я старалась не обращать внимания на воду, хлюпавшую в кроссовках, на ставшие ужасно тяжелыми мокрые джинсы. Почему я не взяла с собой свитер? Хотя сейчас от него было бы мало толку, он промок бы за минуту. Нужно думать о чем-нибудь приятном. В конце концов дождь -- это даже приятно. Ага, когда сидишь в теплой комнате, а не шлепаешь в скользких кроссовках по мокрой дороге.
   Мне оставалось дойти до шоссе всего с километр, когда сзади меня вспыхнули фары автомобиля, вывернувшего из-за поворота. Кто-то едет. Машина остановилась сзади меня, осветив меня ярким светом фар. Я обернулась, но ничего не смогла рассмотреть, ослепленная бьющими в глаза огнями, кроме мелких струек дождя, мелькавших на свету. Где-то совсем рядом сверкнула молния и раздался оглушительный удар грома. Молния на мгновение ярко осветила силуэт автомобиля и открытую для меня переднюю дверь. На секунду я заколебалась, неуверенно двинулась к машине и снова остановилась в нерешительности.
   -- Что ты стоишь? Иди сюда, идиотка!
   При звуках знакомого голоса мои сомнения разом исчезли, я резко развернулась и пошла прочь от машины. Но не успела я сделать и трех шагов, как сильная мужская рука схватила меня и поволокла назад. Мои ноги разъезжались, мокрые подошвы скользили по асфальту, еще одно мгновение и я была небрежно засунута в машину. В самый последний момент мою голову резко нагнули, чтобы я не ударилась о крышу машины. Так преступников сажают в машину бравые оперативники, по крайней мере, так показывают по телевизору в хронике.
   -- Угомонилась? Что ты молчишь? Хватит реветь, раньше нужно было думать.
   -- Я н-не р-реву, эт-то вода с головы капает.
   -- Понятно.
   Максим рывком развернул машину на мокрой дороге и резко тронул с места. Он вел машину так, словно за нами гнались, через несколько минут машина уже затряслась по ухабам улицы, на которой стояла Людмилина дача. Мы остановились перед домом, свет в нем был потушен. Максим вышел из машины, набросив на голову куртку. Мне было приказано оставаться на месте и не двигаться. Последнее выполнить было довольно затруднительно, так как меня стала бить крупная дрожь. Через несколько минут он вернулся, держа в руках куртку и плед, взятый из кресла на веранде. Мою сумку он небрежно забрал с моих колен и швырнул на заднее сиденье, а плед протянул мне.
   -- Прикройся. Куда?! Разденься сначала.
   -- Не буду.
   -- Я сейчас тебе поговорю. Ну-ка быстро делай, что тебе говорят.
   Он бесцеремонно рывком помог мне стащить мокрую рубашку, потом потребовал, чтобы я сняла джинсы и кроссовки. Швырнул мою одежду на заднее сиденье, отвернулся от меня и завел мотор.
   -- В доме никого нет?
   -- Нет.
   -- Мила обычно оставляет ключ за наличником окна на веранде. Можно посмотреть.
   -- Я не привык мешать людям, когда им хорошо. Мы едем в Москву.
   Я не возражала, только потеплее укуталась в плед. Согреться мне никак не удавалось. Ехать под дождем по мокрому шоссе на большой скорости -- удовольствие не из приятных. Максим вцепился в руль, ноги его слились с педалями машины. Казалось, свою злость он вымещает на этой покрытой водой дороге. Мне стало немного страшно, я забилась в уголок машины и незаметно для себя заснула. Проснулась я от толчка в бок.
   -- Просыпайся, приехали. Тебя сегодня вечером не ждут, надо думать?
   -- Нет, а что?
   -- Тогда переночуешь у меня, завтра утром отвезу тебя домой. Нечего на ночь глядя людей будить. Твои уже, наверное, спят давным-давно.
   -- Может быть ты спросишь и мое мнение на этот счет?
   -- И не подумаю, я слишком устал сегодня, чтобы устраивать дискуссии.
   -- Ты же спал после рыбалки.
   -- Если бы я только мог заснуть.
   Я наклонилась, поискала и с трудом натянула на ноги мокрые кроссовки.
   -- Дай мне мою одежду.
   -- Зачем?
   -- Я не могу дотянуться.
   -- Завернись, как следует, в одеяло, оно, по крайней мере, сухое.
   -- Я что, по-твоему, папуаска?
   -- Ну, я же тебе не в листья предлагаю завернуться, а в одеяло. На, возьми ключи, я скоро, только поставлю машину в гараж.
   -- А как же я? Если меня здесь кто-нибудь увидит?
   -- Тебя это очень волнует? В таком случае, иди быстрее открывай квартиру Дверь не захлопывай, я скоро.
   У меня не было сил, чтобы высказывать свое возмущение такой бесцеремонностью, холодный ветер задувал под одеяло, как ни старалась я плотно в него завернуться. Максим вложил мне в руки мои мокрые вещи и сумку и снова сел в машину, а я проскользнула в подъезд и на цыпочках пошла к лифту. Если мне повезет, то я не наткнусь на какого-нибудь жильца дома, собравшегося выгулять своего четвероногого друга перед сном. Мне повезло, в подъезде никого не было. Немного повозившись с замком, я открыла его и вошла в квартиру. Нашла выключатель на стене и включила свет в коридоре. Через несколько минут негромко хлопнула дверь лифта на площадке, и в квартиру вошел Максим.
   -- Что ты стоишь? Неужели нельзя было сообразить пойти наполнить ванну горячей водой? Что ты стоишь в коридоре? Иди в ванную, да долго там не засиживайся, а то заснешь.
   -- Почему ты так со мной разговариваешь?
   -- Ты считаешь, что заслуживаешь лучшего?
   -- Ты грубиян.
   -- Возможно. А теперь иди в душ, я тоже хочу помыться. Шагай, я тебе сказал.
   Не слушая моих возражений, Максим подтолкнул меня к ванной и закрыл за мной дверь. Видимо, мне стоило поблагодарить его за то, что он включил в ванной свет, а не заставил меня мыться в темноте. Когда я вышла из ванной, мне был предложен горячий чай, в который Максим на моих глазах добавил немного коньяка из только что откупоренной бутылки. Когда же я попыталась отказаться, то мне было сказано, что в таком случае чай будет вылит мне за шиворот. Моя одежда была повешена на кухне на веревке. Взамен ее мне предложили надеть спортивный костюм, разумеется, он оказался мне велик, но выбирать не приходилось.
   -- Укладывайся, я уже постелил кровать, -- сказал мне хозяин и отправился в ванную мыться. С момента моего последнего визита там мало что изменилось. Как и тогда, в комнате была только одна кровать. В неярком свете торшера на полках поблескивали камни. Под резкими порывами ветра чуть поскрипывала открытая форточка и колыхалась штора. По ногам тянуло холодным воздухом, мне опять стало холодно. Вытащив из своей сумки чуть влажную ночную рубашку, я натянула ее на себя и, поеживаясь, быстро нырнула под одеяло. Накрылась с головой, отвернулась к стене, подтянула ноги к груди и обхватила себя руками, тщетно пытаясь согреться. В ванной смолк шум воды, через несколько минут открылась дверь, щелкнул выключатель.
   -- Что ты собираешься делать? -- спросила я, почувствовав, что пружины дивана чуть скрипнули и прогнулись.
   -- Не задавай глупых вопросов. Я ложусь спать. Да не дергайся ты. Диван достаточно широкий, я лягу с краю и прикроюсь пледом, места хватит. Спи.
   Диван подо мной снова дрогнул, это Максим дотянулся до торшера и выключил свет. Комната погрузилась в полную темноту, стало совсем тихо, только шумел дождь за окном. Я настороженно прислушивалась, за моей спиной не было слышно ни звука.
   -- Ну я же просил тебя погреться в душе, не могла воду включить погорячее? Ты дрожишь так, что диван вибрирует, -недовольный снисходительный голос прозвучал у меня над ухом. -Да не дергайся ты так, ничего я тебе не сделал, только краешком пледа прикрыл. Что ты с головой одеялом укрылась? Страшно стало?
   -- Меня трясет, пытаюсь согреться.
   С тихим стоном Максим повернулся ко мне лицом и вместе с одеялом притянул меня к себе. Его рука так и осталась лежать поверх одеяла на моем плече. Потом край одеяла сполз
   с моего лица, и рука стала трогать мои волосы, погладила лоб и переместилась к носу. Чуть шершавые наощупь пальцы старательно обследовали мой нос.
   -- Что ты делаешь? -- недовольно фыркнула я.
   -- Не смейся ничего смешного нет, просто я проверяю, теплый ли у тебя нос.
   -- Так проверяют нос собакам.
   -- И еще маленьким детям.
   -- Я уже не ребенок.
   -- Иногда ты ведешь себя хуже ребенка. Зачем, спрашивается, ты сегодня отправилась в дождь, на ночь глядя, Москву?
   -- Когда я уходила, дождя не было.
   -- Можно было предположить, что он вот-вот пойдет. Глупая ты.
   Подобное заявление меня возмутило, но тепло, исходившее от Максима, почти согрело мне спину, и дрожь стала проходить. Спорить мне не хотелось. Видимо, несвойственное мне молчание было воспринято с удивлением, и рука продолжала свой путь, легонько погладила меня по бровям, натолкнулась на мои моргающие ресницы.
   -- Ты не спишь?
   Как мне было заснуть, когда теплая большая и неожиданно ласковая рука кончиками пальцев стала осторожно гладить мне брови, убрали с лица непослушные взлохмаченные пряди волос, аккуратно заправили их за ухо и стали осторожно теребить и поглаживать мочку уха. Потом пальцы продолжили свое путешествие к моему подбородку, а осиротевшему уху стало очень холодно, я невольно поежилась. И как по мановению волшебной палочки, мне сразу тало тепло, теплые нежные губы стали согревать меня. Максим лицом зарылся в мои еще не до конца просохшие волосы и стал своим дыханием согревать их. Его руки гладили мой подбородок, обследовали ею и ключицы, руки и плечи. Одна рука робко скользнула под одеяло и стала поглаживать мне шею и судорожно сжатые плечи. Волшебные руки дарили мне тепло и покой, снимали усталость и напряжение. от любопытная рука нашла под одеялом мои пальцы, сжатые в кулак, и начала осторожно их поглаживать и разжимать. Указательный палец прошелся по краю моей ладони, как бы очерчивая ее. В детстве я часто прикладывала руку к листку бумаги и обводила свою ладонь цветным карандашом и рисовала на пальцах красивые яркие ногти и кольца, как у взрослых тетей
   Каждое прикосновение рук дарило мне тепло и ласку и рождало во мне совершенно непонятное чувство. Губы скользнули чуть ниже и поцеловали шею. Сладкая дрожь пробежала по мне. Кончик языка пришел на место губ и стал изучать каждый изгиб ушной раковины, спускаясь все глубже и глубже. Мое тело, разбуженное умелыми руками, словно пробудилось ото сна и стало жить своей собственной жизнью. Оно не подчинялось мне, оно жило помимо моей воли, стремилось навстречу рукам, дарящим наслаждение Я вдруг услышала свой отдаленный глухой стон, но не боли, а незнакомого наслаждения.
   Максим приподнялся, повернул меня на спину и еще теснее прижал к себе. Его губы спустились к подбородку, поцеловали шею и стали спускаться все ниже. Я обиженно застонала, он понял мое желание, его язык снова вернулся к моему уху, зубы стали нежно покусывать мочку, волна наслаждения подхватила меня. Мое тело выгнулось, резким движением руки я
   задела локоть Максима, он на секунду потерял равновесие и опустился на меня всей тяжестью своего сильного тела. Широкие мужские плечи опустились на меня и с силой вдавили меня в диван. Во мне поднялась и захлестнула меня волна уже давно забытого кошмара. Меня охватил ужас, я забилась и закричала в сильных мужских руках, пытаясь освободиться. Я задыхалась от страха. В одно мгновение Максим скатился с меня, вспыхнул свет. Забившись в угол дивана, я судорожно прижимала к себе простыню.
   -- Саша, Саша, что с тобой? Что случилось? -- он протянул ко мне руку. Увидев протянутую ко мне руку, я вздрогнула, как от удара.
   -- Успокойся, чего ты испугалась? Я же тебя не обижу.
   Звук низкого, но такого ласкового голоса привел меня в чувство. Ужас отступил, я узнала Максима, и на место испугу пришли судорожные рыдания, Максим осторожно погладил меня по голове, словно боялся испугать ненароком, мне стало так стыдно, и безудержным потоком хлынули слезы.
   -- Саша, не плачь, не надо плакать. Ну иди ко мне на руки, иди.
   Он подхватил меня на руки вместе с одеялом и стал носить по комнате, тихонько что-то напевая.
   -- Смотри, что я тебе сейчас покажу. Смотри, только не надо плакать.
   Максим посадил меня в кресло и подошел к полке, что-- то взял и поставил на пол передо мной. Из-за спины Максима мне не было видно, что он делает, и я невольно вытянула шею заглядывая ему через плечо.
   -- Сейчас, сейчас. Ах, ты любопытная, маленькая девчонка! На, смотри!
   Максим подошел ко мне и сел рядом со мной на корточки. На полу передо мной стояла маленькая каменная горка с большим каменным шаром наверху. Шар по размеру был чуть меньше теннисного мяча. Максим нажал какую-то кнопку, и вся каменная горка засветилась изнутри теплым желтоваторозовым светом, откуда-то сверху горы полилась вода -- и каменный красновато-желтый шар, ставший прозрачным в электрических лучах, засверкал и начал вращаться в струях воды. Я замерла, завороженная необыкновенным зрелищем, сверху горы, где в небольшом углублении вращался в воде камень, каскадом падала вода, орошая россыпь крупных овальной формы сердоликов, лежавших у ее основания. Сама гора как бы светилась изнутри, подсветка давала возможность рассмотреть необычайную красоту полупрозрачных камней, ставших еще более красивыми в струях стекавшей воды.
   -- Что это? -- спросила я, совершенно завороженная увиденной красотой.
   -- Это мой подарок тебе на окончание института. Все собирался подарить, да случая не представлялось.
   -- Я не могу это принять, это слишком дорого.
   -- Я сделал это своими руками, если ты не примешь, то разобью.
   Максим стремительно поднялся.
   -- Нет, не делай этого!
   -- Ты примешь мой подарок?
   -- Да-да!
   -- Хорошо, успокойся. А теперь расскажи мне, что тобой случилось.
   Глава 17
   Максим приподнял меня и посадил к себе на колени, закутал в одеяло и стал укачивать, как маленького ребенка.
   -- Расскажи мне, Саша, мне нужно знать. Просто поделись со мной и не думай ни о чем. Тебе станет легче, если ты расскажешь.
   -- Нет. Я не могу.
   -- Нужно избавиться от страхов, которые тебя мучают.
   -- Ты будешь презирать меня.
   -- Для тебя так важно мое мнение? Значит наши отношения не безнадежны.
   -- Ты не будешь даже смотреть в мою сторону, если я все расскажу тебе.
   -- Никогда, глупенькая моя. Просто поделись со мной своей болью.
   -- Это противно, мне неприятно вспоминать об этом.
   -- Нельзя хранить все в себе.
   Неужели мне станет легче, если я все расскажу чужому человеку? Хотя какой он чужой? Тем более не хочется, чтобы знакомый мне человек презирал меня. Но искушение было очень велико. Может быть меня, действительно, не будут мучить воспоминания? Я столько времени загоняла их вглубь моей памяти, что порой почти не вспоминаю прошлое, оно приходит ко мне только во сне.
   -- Когда это случилось?
   -- Почти три года назад.
   Я вздрогнула, так и не поняв сначала вслух я это сказала или подумала. Рука Максима гладила меня по голове, перебирая спутанные пряди волос. Я сидела, прислонившись щекой к его груди, и слышала, как сильно ровно бьется его сердце.
   -- Продолжай, ты уже начала избавляться от своего страха. Вспоминать это совсем не страшно. Говори.
   Тихий спокойный голос Максима, словно загипнотизировал меня. Он взял меня за руку, осторожно разжал мои пальцы, погладил ладонь и крепко обхватил. Мои тревоги и страхи ушли прочь, мне стало легко и свободно, словно через его руку перелилась в мое тело та необходимая мне сила и решительность.
   -- Я вернулась из института счастливая и довольная после успешной сдачи последнего экзамена, был закончен второй курс. Я была счастлива и беззаботна. Дома никого не было, мама и бабка уехали на рынок за продуктами. Найдя в холодильнике еду, стала разогревать себе обед. Хлопнула входная дверь, я выглянула из кухни, но это была не мама, с которой мне так хотелось поделиться свей радостью. Это был пьяный отец, в то время он уже пил постоянно, и не было и дня, чтобы он не приходил домой пьяным. Он был мне противен, и я старалась поменьше с ним общаться. Меня раздражала мамина терпимость к его постоянному пьянству. Когда он был пьян, то выглядел счастливым и довольным, а когда не добирал нужную дозу, то винил судьбу и все жаловался, что его никто не понимает. Его пьяные разглагольствования вызывали у меня отвращение, я уже почти не вспоминала те времена, когда он был хорошим, просто хорошим трезвым отцом. Я не понимала мамину жалость и всепрощение. Мне сразу вспоминался жуткий стыд, который я испытала, когда вела домой спотыкающегося отца. Я встретила его во дворе, где я играла с подружками в классики. Он подошел к нам, очень весело поговорил с нами, а потом попытался попрыгать, как и мы, но повалился на землю и упал, глупо улыбаясь. Все кругом засмеялись над ним, а мне было до слез обидно за моего папочку. Я попыталась поднять его своими слабыми ручонками, но мне не удавалось даже приподнять его. Какой-то посторонний мужчина поднял его на ноги, прислонил к забору, обругал незнакомыми мне словами и заспешил на подошедший автобус. Отца качало из стороны в сторону. "Папочка, папочка, только не падай, ты держись за меня", -- просила я его. Он почти повис на мне, но я сумела довести его до дома. "Папочка заболел, бабушка", -сообщила я, когда бабка открыла мне дверь. Но бабка только прикрикнула на меня и прогнала меня на улицу, а сердобольные соседки мне все объяснили, что к чему.