Лютый Алексей. Рабин Гут. Семь бед – один ответ

   – Это хорошая примета, – со знанием дела пояснила Ингвина. – Если Один приказывает ветру помочь быстрее сжечь тело, значит, он благоволит к погибшему воину и жаждет быстрее увидеть его в Вальгалле. – Угу. Или просто так страстно желает избавиться от наглого колдуна, что даже прах его на сотни верст раскидать хочет, – буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал: – Это хорошо. Что же, читай, благородная воительница, свою погребальную речь.
   – Да, уже пора, – кивнула головой Ингвина и заговорила нараспев: – Вот и настала последняя минута прощания с человеком, чье благочестие было известно за многие километры вокруг. Он был праведником и никому не желал зла, поэтому прошу я господа бога нашего, Иисуса Христа... Мамочки! – Воительница так вытаращила глаза, словно пыталась рассмотреть свой вышедший из-под контроля язык. Несколько секунд мы тоже оторопело смотрели на нее, но девица быстро взяла себя в руки и попробовала начать по новой. И опять получилось что-то явно не то.
   – Хари Кришна, хари Рама! – завопила она и тут же зажала себе рот обоими руками. Из глаз воительницы были готовы брызнуть настоящие женские слезы. Но, к моему величайшему сожалению, ледышка не растаяла. Она лишь плотно стиснула зубы и, почти не раскрывая рта, пробормотала: – Один, заклинаю тебя именем твоей матери Бестлы и твоего предка Бури, прими сего доблестного воителя в дом своих сынов. Накорми, напои и выдели подобающее ему место. – Удовлетворенно кивнув головой, девушка продолжила, Уже громче: – Ибо умер благородный Хрюмир, как и подобает воину, от меча. И свидетелями его достойной смерти были, без сомнения, благородные Сеннинг Робинсен, Победитель етунов (ага, у Сени новая кличка! ), Ивар Жомовсен, Железный кулак (башка у него железная! ) и Анддаль Поповсен, Разрыватель чудовищ (уж, если он чего и «Разрыватель», то только туалетной бумаги! ). О чем они и готовы, о Повелитель воинов, свидетельствовать пред тобою.
   – Ага! Только дай до тебя добраться, – вновь буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал: – Аминь! А теперь пойдемте в дом и помянем усопшего, чем Один послал.
   В этот момент все отвернулись от пепелища и я смотрел на него один, не в силах оторвать взгляда от завораживающего танца языков пламени, единственным недостатком которых был их цвет – огненно-рыжий, в тон шевелюре ненавистного мне Дядюшки Лиса! И может быть, от того, что я подумал об этом лживом бандите, или просто из-за усталости глаз, но в этот момент я увидел совершенно отчетливо над костром, в клубах дыма, самодовольно ухмыляющуюся морду Хрюмира. Клянусь мозговой косточкой, что спрятана у меня в отделе!
   Поминальный ужин по отбывшему в Вальгаллу Хрюмиру был пересыщен песнями, плясками и пошлыми бородатыми анекдотами в исполнении бесподобного Вани Жомова. То есть проходил строго в соответствии с обычаями викингов. Причем ближе к его окончанию я заметил наличие некоего разделения труда. Жомов, как я уже говорил, травил анекдоты, но при этом умудрялся без остановки пить хрюмировскую бражку и не закусывать. Андрюша, наоборот, поглощал запасы карлика с необыкновенной быстротой, изредка подбрасывая съедобные куски нам с Горынычем. Поначалу он и от Вани не отставал в поглощении выпивки, но под конец, почувствовав, что третий раз проносит кусок мяса мимо рта, решил сбавить обороты. А мой Сеня в меру ел, в меру пил, но совсем без меры пожирал глазами смазливую валькирию.
   Помимо этих занятий, Рабинович успевал быть галантным кавалером. Едва пустел бокал у Ингвины, как он тут же вновь наполнял его. Уж не знаю, чего Сеня хотел этим добиться, но дамочка пила медовуху, как верблюд воду. При этом она почти не пьянела и внимания на галантного кавалера обращала не больше, чем слон на подковы работы Левши. Воинствующая дикарка весело хохотала над теми плоскими Ваниными анекдотами, которые не содержали специфических для нашего времени терминов, пыталась (вынужден признать, довольно мелодично! ) подпевать Попову, видимо, от сильного перегрева затянувшего древний хит юных сборщиков утиля «Взвейтесь кострами, синие ночи». И вообще, вела себя так, будто нас с Рабиновичем и вовсе не существует. Ну не стерва ли она после этого?!
   Мой Сеня с каждой секундой чернел от злости, становился мрачнее тучи и, перестав спаивать Ингвину, принялся за себя. Это занятие у него закончилось куда более успешно, чем предыдущее, и довольно скоро Рабинович дошел до кондиции. То есть принялся прикалываться над всеми тремя собутыльниками сразу. Сеня бы и от семерых торговок отбрехался, а тут ему противостояли всего-навсего Ваня Жомов, все чувство юмора которого сводилось к фразе «а в рыло?», да Андрюша Попов, окончательно утративший к тому времени способность ворочать языком. А когда в обмен остротами тупила Ингвина, мой Рабинович, добившись наконец внимания (а именно этого он и хотел), резко сменил тему.
   – Слушай, Ингвиночка, а ты разве знаешь ту даму, у которой мы позаимствовали яблоки? – невинным голосом поинтересовался он.
   – Конечно. Это же прекрасная Идунн! – удивилась серости Рабиновича Ингвина. – Она владелица молодильных яблок, а именно от них зависит, будут асы стареть или нет.
   – Так, значит, ты знала, что за фруктики мы собираемся тискать, и все равно молчала? – попытался влезть в разговор Жомов, но Сеня сунул ему в руки ушат с медовухой, и Ивар-Железный кулак надолго заткнулся.
   – Да нет, не знала я, – возмутилась воительница. – Идунн должна была сидеть в Асгарде, в палатах рядом с Чертогом радости. Но, видимо, чье-то предательство привело Идунн в жилище этого проклятого Тьяццы. Чтоб ему Нидхегг ногу откусил! Кстати, благородный Робинсен, в жизни не видела я столь страшных ударов, что нанес ты своим диковинным мечом этому мерзкому етуну. Разве что Дающий дары смог бы ударить сильнее. И очень благородным выглядит то, что ты позволил ему надеть кольчугу. Хотя, по-моему, с этими черными отродьями Имира можно и не проявлять благородства.
   – Ну, мне показалось нечестным прибить этого задохлого карлика таким подлым способом, – скромно потупил очи Рабинович. – Он же не мог знать моей истинной силы...
   Вот уж это был полный перебор! Услышав последние Сенины слова, я подавился куском мяса, чего сo мной не случалось с раннего детства. Рабинович же на мои хрипы и кашель не обратил никакого внимания, полностью поглощенный своей сосулькой. Хозяин называется! И помереть бы мне следом за Хрюмиром, да Горыныч спас, принявшись молотить по моей спине всеми тремя головами одновременно. Премного благодарен ему за это!
   – Спасибо в пасть не положишь. Лучше поменьше ерунды обо мне рассказывай, – буркнул Ахтармерз и вновь отполз поближе к кормушке. То бишь Андрюше Попову, который к тому времени уже ронял абсолютно все куски мяса на пол, а сам, думая, что кладет их в рот, усиленно двигал челюстями.
   В общем, ближе к полуночи набрались все изрядно. Может быть, все так и уснули бы за столом, если бы не Ингвина. Похоже, наша воительница прекрасно знала свою норму и, решительно отодвинув очередной бокал с медовухой, заявила, что идет спать. Сеня попытался устроиться с ней рядом, аргументируя это тем, что в доме Хрюмира поразительно мало кроватей (где ты хоть одну из них увидел, идиот! ). На мое удивление, девушка против такой перспективы не возражала. Однако, завалившись на связку шкур, тут же положила между собой и Рабиновичем меч.
   Если кому-то непонятно, что означает этот обычай, то поясню. Стальное оружие в постели между мужчиной и женщиной говорит о том, что дамочка полностью полагается на благородство своего временного соседа по спальному месту.
   А в случае каких-либо поползновений со стороны Сени на Ингвинину непорочность он тут же подвергнется непременной кастрации. Рабинович все понял без слов и, кротко вздохнув, поднялся со шкур. Он уложил уже спящего Попова на лавку, загнал спать Жомова, никак не желавшего оторваться от жбана с выпивкой, и лишь тогда вернулся к Ингвине, крайне благочестиво пристроившись на самом краешке шкур.
   Мы с Горынычем улеглись у них в ногах. Я хоть и не перестал неприязненно воспринимать всевозможные выхлопы этой многокамерной керосинки, но шкуры были самым мягким местом вокруг. А в шкурах водились блохи, которые дохли от одного только вида Горыныча, не говоря уже о его запахе. Вот и пришлось мне пожертвовать временной утратой нюха ради возможности хоть раз нормально, по-собачьи, выспаться.
   Я уже задремал, как вдруг почувствовал рядом с собой шевеление. Удивляясь, кому это не спится, я приоткрыл один глаз и сделал этот как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сеня Рабинович устраивает Ахтармерзу побудку путем изъятия его из шкур за все три шейных отростка. Застыв от удивления, я даже забыл открыть второй глаз.
   – Так, рептилия многомудрая, – зашипел на дракона Сеня. – А теперь рассказывай мне, что ты еще скрыл от моих друзей?!
   – Пфу-уф, – прошипел Горыныч, что, видимо, оз начало: «Отпусти, гад, мне дышать нечем!»
   Как ни странно, но Рабинович это понял.
   – Между прочим, цивилизованные диалоги таким образом не ведутся, – плаксиво пробормотал Ахтармерз. – И не скрываю я ничего такого, что вас непосредственно касалось бы. Просто дело в том, что своим неконтролируемым прорывом вы изменили структуру этого мира. Части физических составляющих вашей вселенной стали проникать сюда через новые, нерегулируемые Врата. Через некоторое время это приведет к полному крушению данного мира, но на вас подобный ход событий никак не отразится. С вероятностью в 99, 999 процента вы будете выброшены в свою вселенную после гибели этого мира. Вероятность моего возвращения домой практически нулевая. Но если вам удастся стабилизировать свое измерение, то врата в мой мир окажутся на месте, и я также вернусь домой.
   – Короче, ты хочешь сказать, что нам совсем ничего не нужно делать? Просто следует подождать, пока тут наступит этот треклятый Рагнарек, и затем уже проснуться в Англии? – поинтересовался Сеня и почему-то посмотрел на Ингвину. Ахтармерз в ответ только кивнул головой. – Ладно. Вали спать, – закончил допрос Рабинович. – И если я узнаю, что ты кому-нибудь об этом проболтался, я тебя на всю жизнь к газовой плите прикую! ..
   Грустный Горыныч вернулся на свое место, чтобы продолжить издевательство надо мной при помощи запахов. Я сделал вид, что даже и не просыпался. Лежал тихо-тихо, словно мышь на дне колодца, ожидая новых происшествий. Однако к моему вящему удивлению после этой беседы угомонились все. И я, сам того не заметив, крепко заснул...
   Утром меня разбудил какой-то грохот. Открыв глаза, я увидел Андрюшу Попова, клацающего зубами от холода и безуспешно пытающегося развести в очаге костер местными аналогами спичек. Получалось это у него крайне плохо, если не сказать, что не получалось всем. Трут от сыпавшихся на него искр дымился, но загораться почему-то не хотел. Кучка поленьев, сложенная в очаге неуклюжим шалашиком, норовила рассыпаться от каждого неосторожного движения, а кремень старательно метил по уже отбитым пальцам Андрюши. Наконец Попов не выдержал и, пнув ногой дрова, гневно завопил:
   – Да гори оно все синем пламенем! Сейчас пойду Горыныча разбужу...
   И как вы думаете, что после этого случилось?.. Правильно, поленья загорелись. Причем именно синим пламенем, как у гигантской спиртовки. Вот бы Локи удивился, увидев такое надругательство над огнем! Впрочем, удивился и сам Попов. Несколько секунд он оторопело таращился на неожиданно появившийся костер, а затем, самодовольно усмехнувшись, присел перед огнем и протянул к нему руки. Видимо, синее пламя грело не хуже оранжевого, и я ушел к очагу от трехклапанного дихлофосного баллона, чтобы отогреть затекшие за ночь кости.
   Постепенно к огоньку стали подбираться остальные участники вчерашней попойки. Первым к костерку приполз Ваня Жомов, по дороге вылакав полжбана медовухи. Затем из-под шкур выбрался Рабинович, и последним к теплу поближе приковылял хладнокровный пожиратель насекомых и всего остального, что попадалось ему на глаза. Ингвина же, на удивление всему честному народу, вместо костра умчалась на мороз и принялась обтирать снегом руки и лицо. Привычный для здешних мест случай садомазохизма. Остается только порадоваться, что поблизости нет речки. А то эта моржиха со спокойной душой полезла бы купаться!
   Пока Ингвина упоенно занималась самоистязанием, остальные принялись хлопотать по хозяйству. Жомов проводил инспектирование алкогольных запасов, Андрюша подогревал вчерашнее жаркое на синем пламени собственного изготовления, о причинах появления которого он тактично умолчал, а мой Сеня принялся убирать со стола остатки вечернего пиршества. Мало того, этот гад и меня припахал мусор выносить, и Горыныча заставил в медном котле воду греть! А то, видите ли, его сиятельство вида мусора на дух не переносит, да еще и решил собственной гигиеной заняться. Успел уже, враг бактерий, у этой снежной бабы дурных привычек нахвататься.
   К возвращению Ингвины со снежных процедур завтрак уже был готов, мусор вынесен мною за угол дома и закопан в сугробе, а Рабинович сверкал на солнце умытой мордой и трехдневной щетиной. Я бы мог позлорадствовать и на эту тему, но счел ниже своего достоинства вступать в перепалку с этим новорожденным Ромео. К тому же Сеня за хорошую работу презентовал мне лучший кусок грудинки, чем вызвал бурю негодования у жадного Андрюши, и мне было чем занять рот вместо пустопорожней болтовни.
   Плотно позавтракав, ни менты, ни Ингвина не спешили выбраться из-за стола и приступить к поискам дороги в Свартальхейм. Может быть, чувствовали, паразиты на теле Митгарда, какое горькое их ждет разочарование, может быть, боялись новых каверз неизведанной страны, а скорее всего просто изнывали от лени. Лишь один только Жомов изобразил некую видимость активности, вытащив из кармана свой любимый табельный пистолет.
   – Интересно, Сеня, как ты думаешь, почему он стрелять отказался? – полюбопытствовал Ваня, вертя в руках некогда смертоносную игрушку, превратившуюся ныне в плохой аналог булыжника. Рабинович ответить не успел.
   – Фафафмуфсо ф эсом миве саконы фафей фифики фе дейфтфуюс, – раздалось из-под стола непонятное бульканье.
   – Чего? – произнесли разом все три доблестных сотрудника милиции и так же разом заглянули под стол... Чего на меня-то уставились? Единственного идиота на полу нашли?
   – Вя сфазаф... Тьфу ты! – Горыныч выплюнул из средней пасти недожеванную свиную шкуру. Две остальные головы меланхолично продолжали жевать.
   – Вечно они мне пожрать спокойно не дадут, – пожаловалась на товарок средняя черепушка. – Я говорю, что в этом мире законы вашей физики Эйнштейна и Эвклидовой геометрии практически не действуют. Этот мир полностью подчинен законам магии, или парафизики, если говорить правильнее. Тут скорее можно при помощи правильной комбинации слов человека на Луну отправить, чем заставить взорваться обычный порох при помощи бойка и капсюля.
   – Не, ну это совсем беспредел! – возмутился Жомов. – Ты, Сеня, как хочешь, а я домой пойду. Ни минуты в таком мире не останусь, где даже из обычного пистолета выстрелить невозможно. – Ваня рывком поднялся из-за стола, едва не отдавив мне лапу. Полегче с эмоциями, горилла в камуфляже! – Сеня, ты идешь или нет?
   – И куда, скажи на милость, ты собрался? – ехидно поинтересовался Рабинович. – Ближайшую станцию метро, Ванечка, перенесли на несколько сотен миллионов километров.
   – Слушай, Рабинович, я одного не пойму. Ты навсегда дурак или просто притворяешься, чтобы по шее меньше доставалось? – вопросительно посмотрел Ваня на моего хозяина. – Я тебе русским языком говорю, вставай и пошли этот гребаный вход в Сварк... Схат.. В общем, в Сковородник открывать.
   – Ваня, это ты сковородник. Причем чугунный с ног до головы, – мерзко захихикал Попов. – А мы идем в Свартальхейм. Страну, где живут гномы, имеющие доступ к полезным ископаемым как в Митгарде, так и в Асгарде. Можно сказать, местный аналог тульских мастеров. Но предупреждаю сразу, Ваня, самовары они не делают!
   – А разве в Туле еще и самовары строят? – изумился Иван. Попов застонал. – Там же оружейный завод...
   – Извините, благородные воители и странники, что вмешиваюсь в ваш глубокомудрый спор, но вы ошибаетесь. – Сегодня, протрезвев, Ингвина вновь перешла к вычурной манере речи. Я мысленно поаплодировал ей ушами и даже вильнул хвостом, надеясь, что хоть эти идиотские фразеологизмы позволят Сене понять, какая она набитая дура. Впрочем, этой самовлюбленной воительнице, похоже, было наплевать на мое мнение. Не слушая моего ворчания, она продолжила: – Мне доподлинно известно, что никаких существ, называемых вами гномами, в Свартальхейме нет. Там живут черные эльфы, и лично я не представляю, что мы сможем сделать, чтобы убедить их помочь нам.
   – А ты и не представляй, – дал девушке ценный совет Ваня Жомов. – Просто иди туда, куда ведут. А уж черные это эльфы или серо-буро-малиновые, мы с ними сами разберемся. Тем более у меня должок к одному такому уродцу есть.
   – Действительно, Ингвиночка, тебе не о чем беспокоиться, – с видом Брюса Уиллиса, только что расколовшего очередной крепкий орешек, проговорил мой Сеня. – Поверь, мы бывали и не в таких переделках. А уж опыта убеждать людей помочь нам у нас хоть отбавляй. Работа такая! ..
   Господи, сколько пафоса! После этих слов Рабиновича мне жутко захотелось сделать стойку, такую же, как у борзой на зайца, и самым что ни на есть торжественным голосом пропеть гимн ментов всех времен и народов: «Наша служба и опасна, и трудна...» Однако вместо этого я плотно сжал зубами кусок грудинки, чтобы не подавиться, как прошлый раз, от смеха. Помогло. И от мясного сока на душе полегчало!
   А Сеня тем временем выбрался из-за стола и самолично возглавил группу поиска затерянного мира. Я даже не хотел вставать со своего места, потому что знал, насколько успешной окажется эта операция. Однако не увидеть, как вытянутся их физиономии к концу осмотра чулана, я попросту не мог. Такое зрелище пропустить – всю жизнь потом каяться! Именно поэтому я бросил на пол недоеденную грудинку и поспешил вслед за ментами, переполненными радужных надежд. Давайте, ищите. А я посмотрю, сколько у вас на морде радости останется к концу поиска... Хотя чего это я злорадствую? Сам тут вместе с ними застрял, словно кот в водосточной трубе!
   Войдя в кладовку, менты внимательно осмотрелись по сторонам, а затем удивленно переглянулись. Видимо до них туго доходил результат визуального наблюдения, поэтому все трое сначала принялись отодвигать поклажу от стен, затем ее попросту отшвыривать, а под конец стали вовсе пытаться раздолбить скалу, которая заменяла заднюю стенку дома. Естественно, ничего из этой затеи у моих ментов не получилось, и они застыли посреди разгромленной кладовки, чувствуя всей шкурой печальный взгляд Ингвины, не принимавшей никакого участия в этом безобразии.
   – Обманул, гад, – всплеснув руками, прокомментировал результат поисков Сеня.
   – Я ему руки с ногами местами поменяю, – насулил Жомов незавидную участь Локи.
   – Ваня, если ты меня на это зрелище не позовешь, я тебя своим рыбкам скормлю, – пообещал добродушный Андрюша, который в гневе бывает страшнее взбесившегося питбуля.
   – Ингвиночка, похоже, Локи сыграл с нами злую шутку, – проговорил Сеня, поворачиваясь к своей вожделенной льдине. – Есть тут поблизости еще одна справочная типа Хрюмира, которая даст координаты дверей в Свартальхейм?
   – Если и знает кто-нибудь в Митгарде путь в Свартальхейм, благородный Робинсен, то мне об этом ничего не известно, – грустно покачала головой Ингвина. – Только асы знают все дороги, ведущие туда. Смертным сии пути неведомы. Да и Хрюмир вряд ли знал дорогу к черным эльфам.
   – Все, блин, доигрались! – истерично завопил в ответ на такое откровение воительницы Андрюша Полов и саданул по стенке с сушеными травами своей дубинкой. – Да чтоб они все провалились, скоты проклятые!
   Сразу после этих слов где-то под каменным полом раздался жуткий скрежет. Я просто онемел от ожидания того, что нам еще принесет новый взрыв неконтролируемых поповских эмоций, и тут случилось невероятное. Пол под Ваней Жомовым будто испарился, и двухметровый гигант рухнул куда-то вниз. После этого наступила гробовая тишина. На секунду все оцепенели, а затем бросились к квадратному провалу.
   – Ванечка, ты жив? – испуганно позвал друга Андреи, глядя вниз, в непроглядную темноту пролома.
   – Все, Поп, ты попал, – раздался откуда-то со дна приглушенный голос Ивана. – Как только выберусь отсюда, язык тебе вырву и сожрать заставлю!
   – Ну и слава богу, – облегченно вздохнул Андрей и вытер рукавом пот со лба.

ГЛАВА 2

   Жомову одновременно и здорово подфартило яма оказалась неглубокой, и крупно не повезло – Андрюшины молитвы к его погружению на глубину никакого отношения не имели. Нет, конечно, вполне могло быть, что кто-то где-то после слов Попова и в самом! деле провалился сквозь землю, но Ивана вниз опустил вполне приземленный механизм, отодвинувший створку люка, на котором Жомов стоял. Андрюша просто случайно угодил дубинкой по нужному колышку в стене, и автоматика черных эльфов сработала безотказно. Так что повода отрезать Попову язык Ваня лишился. Впрочем, это не означало того, что Жомов не собирался, например, начистить Андрюше харю за свое внезапное падение в могилу.
   Ваня прекрасно видел над собой озабоченные физиономии друзей и удивленно-любопытное личико Ингвины, ничего не знавшей о принципах действия механики, зато окончательно уверовавшей в магические способности Попова. Однако Жомова это беспокоило мало. Поскольку на почти четырехметровой глубине он не мог рассмотреть даже пальцы собственной руки. Если, конечно, не подносил их к самому носу! Жомов, конечно, не боялся никого и ничего, если видел противника. А тут, в кромешной темноте, к нему мог подобраться кто угодно и, звезданув чем-нибудь по буйной головушке, что-нибудь отобрать. Например, табельное оружие. От одной только кощунственной мысли об этом Ваня пришел в несказанное бешенство.
   – Чего вы там торчите, как бабушки в окошке? – возмутился он. – Изобретите мне какой-нибудь фонарик, что ли. Или Горыныча вниз спустите. А то туг не видно ни хрена!
   Горыныч служить лампочкой категорически отказался, поэтому пришлось Рабиновичу делать из соснового полена факел. Правда, для передачи этого сигнального средства терпящему бедствие другу Сеня не придумал ничего умней, чем сбросить факел на голову
   Ивану, чем вызвал у погребенного заживо новую бурю возмущения.
   – Вы что там, сговорились все, что ли? – заорал Жомов, когда древко факела стукнуло его прямо по маковке. – Угробить меня решили? Ну уж тогда постарайтесь сделать так, чтобы я не вылез. Иначе крыши вам слегка отрихтую.
   Впрочем, гнев Ивана улетучился так же быстро, как и появился. Он и так был парнем отходчивым. Бывало, набьет кому-нибудь в баре морду, а затем сам же своего недавнего врага в вытрезвитель доставит, чтобы отоспался и в нормальном виде к семье пошел. Ну а уж если Жомов до своих врагов сразу добраться не мог, то тут же успокаивался, откладывая месть до подходящего случаю настроения. Рабинович с Поповым это знали. Поэтому, хоть и извинялись для приличия, страха перед гневом омоновца никакого не испытывали.
   – Ну что, Ваня, теперь у тебя глазки прорезались? – иронично поинтересовался Сеня, опускаясь перед дырой в подземелье на колени и заглядывая внутрь. – Интересно, от чего? От света факела или от удара по башке? Кстати, тыковка твоя здорово звучит. Надо будет посоветовать фанам на стадионе ее вместо барабана использовать.
   – Да пошел ты постовым на перекресток, – беззлобно буркнул Жомов и, высоко подняв факел над головой, осмотрелся.
   Прямо перед ним начинался коридор, уходящий куда-то в глубь скалы. Проход был вытесан прямо в горной породе и довольно хорошо обработан. Пол был идеально ровным и, к удивлению Вани, по нему проходили самые настоящие рельсы узкоколейки. Слегка пригнувшись, поскольку свод коридора как раз доставал до маковки омоновца, да и ширины был не более двух метров, Жомов посветил в глубину прохода. Ничего, кроме абсолютной темноты, он там не увидел, и поэтому обернулся назад, едва не уткнувшись носом в металлические скобы, поднимавшиеся к верхнему краю колодца.
   – Мужики, спускайтесь, -предложил Иван товарищам. – Тут самые натуральные ступеньки есть.
   – Да мы уже видим, – ответил Рабинович и сделал контрпредложение: – Выбирайся лучше ты наверх. Нужно кое-что обсудить.
   Тема для обсуждения была одна-единственная – сборы в дорогу по злачным катакомбам. В том, что найденный Жомовым коридор ведет в вожделенный Свартальхейм, не сомневался почти никто. Лишь один Андрюша Попов, который вдруг ощутил резкий приступ клаустрофобии, попытался предположить, что найденный тоннель – всего-навсего еще одна кладовка Хрюмира.
   – Ты чего, Андрюша, по фазе двинулся? – Ваня покрутил пальцем у виска. – Крышу птички обгадили? Ты же меня сам из кладовки под землю уронил.
   – А еще одной у него не может быть? – ехидно поинтересовался Попов.
   – А зачем? – в тон ему спросил Жомов.
   – А может, там у него нора? – Сегодня Андрюша по количеству язвительности в одной единице информации мог бы дать фору даже вчерашнему Рабиновичу.