Страница:
От волнения у меня заныло под ложечкой. Я забыл о боли в ногах и дальше почти бежал по пристани. Бросив рюкзак через бортовой леер, я увидел Чарли, лежащего на трамполине. Я поднялся на борт, он повернулся и открыл один глаз, щуря его на солнце.
— Вот это да! — удивился он. — Чем это ты занимался? Тебя как будто ногами топтали. Боже, а голова!..
— А что у тебя?
— Вечеринки, — ответил он. — Постоянно вечеринки.
— Выглядишь отдохнувшим, — сказал я.
— Одна видимость! — махнул рукой Чарли. — Просто психологический тренинг. Вот с палубой — беда. Мы утром подняли грот-мачту и не смогли опустить, а в дате паруса огромная дыра, сейчас ее зашиваем. Хорош отдых!
Я сказал:
— Зайдем в кубрик. Нужно поговорить. Он снова открыл глаз. Не знаю, что уж он увидел на моем лице, но тут же вскочил и спустился в кубрик.
— Послушай, — проговорил я, — у меня небольшие сложности. Я рассказал ему всё, что случилось, начиная с телефонного звонка Эда и возвращения из Ирландии. Он спросил:
— Ну и что?
— А то, что я должен предложить тебе не участвовать в регате. Это чертовски опасно. Чарли улыбнулся.
Я начал заниматься парусным спортом не потому, что это самое безопасное увлечение, — объяснил он. — Мы были на борту всю неделю, и никто к нам близко не подходил. — Он помолчал. — Если они нас взорвут, придется добираться до берега вплавь.
Я поблагодарил его:
— Спасибо, Чарли. — И мы принялись за работу.
Яхта была почти готова. Но еще надо было погрузить запас продуктов, забрать паруса из ремонта, исправить грот-мачту и установить новую УКВ-рацию с цифровым передающим устройством; то есть теперь мы могли передавать эксклюзивные репортажи нашим спонсорам из любой точки в зоне досягаемости сигнала. В довершение всего, к нам на яхту постоянно заходили посетители, старые друзья, которых мы не видели с прошлого года, журналисты и контролеры, пересчитывающие сигнальные ракеты и проверяющие наличие спасательных плотов и прочих средств безопасности, предусмотренных правилами гонок. Я и не заметил, как наступил вечер, а с ним и подошло время проведения пресс-конференции спонсоров.
Пресс-конференция началась как обычно: Дуг Сайлем сказал, как он горд и счастлив тем, что мы поплывем при поддержке его компании, а я в ответ — как мы горды и счастливы тем, что поплывем при поддержке такого замечательного спонсора. Затем встал Алек Стронг, с блестящими голубыми глазками под пепельными бровями, и спросил, как я оцениваю шансы на победу.
— Шансы неплохие, — сказал я.
Он улыбнулся.
— Вы скрываете что-то насчет вашей яхты, — сказал он. — Двадцать четыре часа в сутки кто-то из вас постоянно стоит на страже. В чем тут дело?
Тупая скотина, подумал я, но вслух сдержанно ответил:
— У нас есть на то причины.
Алек кивнул.
— Вроде Жан-Люка Жарре? — спросил он. — Именно его вам надо обогнать?
— Гонка длинная, — ответил я. — Все может случиться.
Алек усмехнулся:
— Не честнее ли прямо сказать, что вы намерены свести с Жарре счеты?
— Организационному комитету регаты будет представлено мое заявление в свое время, — сказал я. — Я уверен в победе.
Встал Дуг:
— Теперь, если вопросов больше нет, прошу всех поднять бокалы с шампанским.
Когда мы спускались с подиума, он прошептал:
— Отлично. Они любят, когда команды соперничают.
— Только не я, — так же тихо ответил я. Он убрал волосы со лба:
— Ты слышал, что случилось с Мортом Салки?
— Да, — кивнул я. И подумал: стоит ли рассказывать ему, что я знаю о Морте Салки? Решил, что не стоит: он вложил в меня деньги своей компании, поставил свои собственные деньги. У него и так достаточно забот.
— Черт знает что! — сказал Дуг, качая головой. — Бедняга.
Я сделал вид, что согласен с ним.
— А слышал о Рэнди, помощнике Терри Таннера?
— Что с ним?
— Он в тюрьме. Арестован в связи с расследованием убийства Эда Бонифейса.
— В тюрьме? — Я уставился на него. Он тоже уставился на меня, изумленный эффектом, который произвели на меня его слова. — Это... очень хорошая новость, — сказал я. — Но как...
— Они там в полиции хорошо работают, — сказал Сайлем.
Я ничего не ответил. И испытал небывалое облегчение. Мне теперь ничто не угрожало; больше не придется вздрагивать при каждом шорохе. Осталось только выйти в море и выиграть гонку.
Дуг вдруг сменил тему.
— Я пошлю на борт наших операторов, — сказал он, — из рекламного отдела.
— Отлично, — поддержал я.
Мы побеседовали с журналистами. Для приличия немного выждав, я ушел.
Снова началась суета. Собрание шкиперов и метеосводки. Затем пришли операторы и начали нас снимать. Они дали нам камеру и объяснили, как она работает. По указанию режиссера мы подвесили ее к потолку кубрика.
— Не разбейте, — предостерегал режиссер. — Она ужасно дорогая. Куплена и предоставлена вам лично господином Сайлемом. Он сказал, что ее нужно установить как раз на этом месте, чтобы можно было все снимать, если вдруг случится что-нибудь непредвиденное. — Я удержался от замечания, что, если случится что-нибудь непредвиденное, нам будет чем заняться и без этой камеры.
Закончили мы, когда была уже полночь, и я от усталости валился с ног. Скотто всю ночь провел на трамполине. Я спал как убитый и проснулся на рассвете отдохнувшим и с огромным желанием заморить червячка.
Вскоре после восхода солнца послышались характерные звуки — повсюду на яхтах ставили на плиту чайники, готовясь к завтраку. На черной гладкой поверхности воды пошли волны от раскачивания яхт, по которым ходили люди. Чайки подняли крик, город зашумел, занимался день. Прогноз погоды в пять пятьдесят пять обещал легкий, переменчивый ветер, усиливающийся юго-западный, четыре-шесть баллов. Старт, видимо, будет небыстрым. Я вышел за бутербродами с беконом и заодно принял душ. Когда вернулся, мы проверили яхту от днища до верхушек мачт, скорее по привычке, чем по необходимости. То облегчение, которое я испытал, узнав об аресте Рэнди, не покидало меня и теперь. Мы не нашли никаких неисправностей.
В девять часов «Гекла» отошла от места стоянки и зашла в гавань. В девять пятнадцать на борт поднялись телеоператоры. Мы бегали по судну, Чарли и я, разворачивая паруса и натягивая их на блоки и киповые планки. Затем Скотто завел мотор катера и отъехал вперед, а я осторожно направил корпус нашей оранжевой яхты к носу волнореза, чтобы выйти к Зунду.
Морской горизонт за линией волнореза казался тончайшей голубой полоской.
— До прилива ветра не будет, — определил Чарли.
— Поднимем грот-мачту, — сказал я.
Пока мы ее поднимали, Скотто вел нас по ветру. Я отпустил штурвал, наклонился к лебедке и принялся ее крутить. Парус развернулся — операторы снимали. Когда это закончилось, я тяжело дышал и обнаружил, что под свитером был совершенно мокрым. Мы вышли в открытое море, где было достаточно волн, чтобы парус чуть трепетал, но ветер по-прежнему не дул.
Мы сидели на палубе, операторы задавали нам вопросы, а я отвечал как только мог спокойно, для этого приходилось делать над собой усилие. Ждали прилива. Стартовые катера сновали по морю, выстраиваясь в линию, которая протянулась между нами и Эддистоном. Все участники регаты были на месте, ожидая ветра. Белокрылые чайки кружили над белыми парусами. Над чайками стрекотали вертолеты.
— В любую минуту может подуть с востока, — сказал Чарли в девять двадцать девять. — Давай дрифтер.
Поднялся дрифтер. Вода по-прежнему была неподвижна, как черное зеркало.
— Это Жарре, — сказал я.
— Я тоже так думаю, — ответил Чарли.
Жарре вышел на линию. Он поднял большой легкий фок, но тот висел вяло: не было ветра, чтобы его наполнить.
За яхтой Жарре по зеркальной поверхности воды плыло темно-синее пятно.
— Поехали, — сказал Чарли. — Двадцать минут до старта.
— Я вас оставляю, — сообщил Скотто. — Вы победите.
Операторы спустились на катер и отплыли, не переставая снимать. «Гекла» медленно двигалась вокруг места старта. Дрифтер наполнился. Из-под носа «Апельсина-2» пошла легкая зыбь. Штурвал рвался из моих рук, как пойманная рыба.
— Попробуй от волнореза, пока есть время, — посоветовал Чарли.
В регате участвовало двадцать шесть яхт, и все, что могло держаться на воде на побережье Саут-Дейвона, вышло в море посмотреть на старт. Я провел «Апельсин-2» по центру, не замечая ничего вокруг.
— Пора выходить к линии старта, — сказал Чарли.
Мы двинулись. Я придерживал штурвал ногой, пока поднимал парус грот-мачты. «Апельсин-2» приближался к месту старта.
— Тринадцать минут до старта, — сообщил Чарли. — Остановись на минуту.
Я поднял все паруса. Они поймали ветер. Чарли присел у механизмов под мачтой.
— Отлично, — одобрил он. — На линию.
Раздался сигнал десятиминутной готовности.
— Вперед, — произнес я.
Ветер дул ровно, силой один-два узла, восточный. Мы взяли левее, подошли к шеренге яхт с правого края. Я переводил глаза с парусов на часы. За две минуты до старта за фокштагом я увидел разрыв, образовавшийся между тримараном и большим однокорпусным судном. Дрожа от нетерпения, я подался вперед. Жарре был готов к старту, чуть опережая нас, с пустыми парусами. Я видел, что он тоже напряжен; прилив быстро сносил его в сторону. Если он не будет осторожен, то может получить полчаса штрафного времени за каждые десять секунд пребывания в запретной зоне.
Вдали стала видна светло-синяя полоса воды. Наклонившись, я яростно вцепился в лебедку грот-мачты. Чарли тоже это увидел. Он подбежал и налег плечом на шкот дрифтера. Блестящий корпус «Апельсина-2» проскользнул в открывшееся пространство, устремившись к стартовому катеру. Черный борт восьмидесятифутового однокорпусного судна остался далеко позади. На всех яхтах стартовой линии — паруса. Их хлопанье было похоже на ружейную перестрелку. Вдруг шум утих, все шкоты парусов были выбраны. В воцарившейся тишине раздался стартовый выстрел.
Регата началась.
Глава 34
Глава 35
Глава 36
— Вот это да! — удивился он. — Чем это ты занимался? Тебя как будто ногами топтали. Боже, а голова!..
— А что у тебя?
— Вечеринки, — ответил он. — Постоянно вечеринки.
— Выглядишь отдохнувшим, — сказал я.
— Одна видимость! — махнул рукой Чарли. — Просто психологический тренинг. Вот с палубой — беда. Мы утром подняли грот-мачту и не смогли опустить, а в дате паруса огромная дыра, сейчас ее зашиваем. Хорош отдых!
Я сказал:
— Зайдем в кубрик. Нужно поговорить. Он снова открыл глаз. Не знаю, что уж он увидел на моем лице, но тут же вскочил и спустился в кубрик.
— Послушай, — проговорил я, — у меня небольшие сложности. Я рассказал ему всё, что случилось, начиная с телефонного звонка Эда и возвращения из Ирландии. Он спросил:
— Ну и что?
— А то, что я должен предложить тебе не участвовать в регате. Это чертовски опасно. Чарли улыбнулся.
Я начал заниматься парусным спортом не потому, что это самое безопасное увлечение, — объяснил он. — Мы были на борту всю неделю, и никто к нам близко не подходил. — Он помолчал. — Если они нас взорвут, придется добираться до берега вплавь.
Я поблагодарил его:
— Спасибо, Чарли. — И мы принялись за работу.
Яхта была почти готова. Но еще надо было погрузить запас продуктов, забрать паруса из ремонта, исправить грот-мачту и установить новую УКВ-рацию с цифровым передающим устройством; то есть теперь мы могли передавать эксклюзивные репортажи нашим спонсорам из любой точки в зоне досягаемости сигнала. В довершение всего, к нам на яхту постоянно заходили посетители, старые друзья, которых мы не видели с прошлого года, журналисты и контролеры, пересчитывающие сигнальные ракеты и проверяющие наличие спасательных плотов и прочих средств безопасности, предусмотренных правилами гонок. Я и не заметил, как наступил вечер, а с ним и подошло время проведения пресс-конференции спонсоров.
Пресс-конференция началась как обычно: Дуг Сайлем сказал, как он горд и счастлив тем, что мы поплывем при поддержке его компании, а я в ответ — как мы горды и счастливы тем, что поплывем при поддержке такого замечательного спонсора. Затем встал Алек Стронг, с блестящими голубыми глазками под пепельными бровями, и спросил, как я оцениваю шансы на победу.
— Шансы неплохие, — сказал я.
Он улыбнулся.
— Вы скрываете что-то насчет вашей яхты, — сказал он. — Двадцать четыре часа в сутки кто-то из вас постоянно стоит на страже. В чем тут дело?
Тупая скотина, подумал я, но вслух сдержанно ответил:
— У нас есть на то причины.
Алек кивнул.
— Вроде Жан-Люка Жарре? — спросил он. — Именно его вам надо обогнать?
— Гонка длинная, — ответил я. — Все может случиться.
Алек усмехнулся:
— Не честнее ли прямо сказать, что вы намерены свести с Жарре счеты?
— Организационному комитету регаты будет представлено мое заявление в свое время, — сказал я. — Я уверен в победе.
Встал Дуг:
— Теперь, если вопросов больше нет, прошу всех поднять бокалы с шампанским.
Когда мы спускались с подиума, он прошептал:
— Отлично. Они любят, когда команды соперничают.
— Только не я, — так же тихо ответил я. Он убрал волосы со лба:
— Ты слышал, что случилось с Мортом Салки?
— Да, — кивнул я. И подумал: стоит ли рассказывать ему, что я знаю о Морте Салки? Решил, что не стоит: он вложил в меня деньги своей компании, поставил свои собственные деньги. У него и так достаточно забот.
— Черт знает что! — сказал Дуг, качая головой. — Бедняга.
Я сделал вид, что согласен с ним.
— А слышал о Рэнди, помощнике Терри Таннера?
— Что с ним?
— Он в тюрьме. Арестован в связи с расследованием убийства Эда Бонифейса.
— В тюрьме? — Я уставился на него. Он тоже уставился на меня, изумленный эффектом, который произвели на меня его слова. — Это... очень хорошая новость, — сказал я. — Но как...
— Они там в полиции хорошо работают, — сказал Сайлем.
Я ничего не ответил. И испытал небывалое облегчение. Мне теперь ничто не угрожало; больше не придется вздрагивать при каждом шорохе. Осталось только выйти в море и выиграть гонку.
Дуг вдруг сменил тему.
— Я пошлю на борт наших операторов, — сказал он, — из рекламного отдела.
— Отлично, — поддержал я.
Мы побеседовали с журналистами. Для приличия немного выждав, я ушел.
Снова началась суета. Собрание шкиперов и метеосводки. Затем пришли операторы и начали нас снимать. Они дали нам камеру и объяснили, как она работает. По указанию режиссера мы подвесили ее к потолку кубрика.
— Не разбейте, — предостерегал режиссер. — Она ужасно дорогая. Куплена и предоставлена вам лично господином Сайлемом. Он сказал, что ее нужно установить как раз на этом месте, чтобы можно было все снимать, если вдруг случится что-нибудь непредвиденное. — Я удержался от замечания, что, если случится что-нибудь непредвиденное, нам будет чем заняться и без этой камеры.
Закончили мы, когда была уже полночь, и я от усталости валился с ног. Скотто всю ночь провел на трамполине. Я спал как убитый и проснулся на рассвете отдохнувшим и с огромным желанием заморить червячка.
Вскоре после восхода солнца послышались характерные звуки — повсюду на яхтах ставили на плиту чайники, готовясь к завтраку. На черной гладкой поверхности воды пошли волны от раскачивания яхт, по которым ходили люди. Чайки подняли крик, город зашумел, занимался день. Прогноз погоды в пять пятьдесят пять обещал легкий, переменчивый ветер, усиливающийся юго-западный, четыре-шесть баллов. Старт, видимо, будет небыстрым. Я вышел за бутербродами с беконом и заодно принял душ. Когда вернулся, мы проверили яхту от днища до верхушек мачт, скорее по привычке, чем по необходимости. То облегчение, которое я испытал, узнав об аресте Рэнди, не покидало меня и теперь. Мы не нашли никаких неисправностей.
В девять часов «Гекла» отошла от места стоянки и зашла в гавань. В девять пятнадцать на борт поднялись телеоператоры. Мы бегали по судну, Чарли и я, разворачивая паруса и натягивая их на блоки и киповые планки. Затем Скотто завел мотор катера и отъехал вперед, а я осторожно направил корпус нашей оранжевой яхты к носу волнореза, чтобы выйти к Зунду.
Морской горизонт за линией волнореза казался тончайшей голубой полоской.
— До прилива ветра не будет, — определил Чарли.
— Поднимем грот-мачту, — сказал я.
Пока мы ее поднимали, Скотто вел нас по ветру. Я отпустил штурвал, наклонился к лебедке и принялся ее крутить. Парус развернулся — операторы снимали. Когда это закончилось, я тяжело дышал и обнаружил, что под свитером был совершенно мокрым. Мы вышли в открытое море, где было достаточно волн, чтобы парус чуть трепетал, но ветер по-прежнему не дул.
Мы сидели на палубе, операторы задавали нам вопросы, а я отвечал как только мог спокойно, для этого приходилось делать над собой усилие. Ждали прилива. Стартовые катера сновали по морю, выстраиваясь в линию, которая протянулась между нами и Эддистоном. Все участники регаты были на месте, ожидая ветра. Белокрылые чайки кружили над белыми парусами. Над чайками стрекотали вертолеты.
— В любую минуту может подуть с востока, — сказал Чарли в девять двадцать девять. — Давай дрифтер.
Поднялся дрифтер. Вода по-прежнему была неподвижна, как черное зеркало.
— Это Жарре, — сказал я.
— Я тоже так думаю, — ответил Чарли.
Жарре вышел на линию. Он поднял большой легкий фок, но тот висел вяло: не было ветра, чтобы его наполнить.
За яхтой Жарре по зеркальной поверхности воды плыло темно-синее пятно.
— Поехали, — сказал Чарли. — Двадцать минут до старта.
— Я вас оставляю, — сообщил Скотто. — Вы победите.
Операторы спустились на катер и отплыли, не переставая снимать. «Гекла» медленно двигалась вокруг места старта. Дрифтер наполнился. Из-под носа «Апельсина-2» пошла легкая зыбь. Штурвал рвался из моих рук, как пойманная рыба.
— Попробуй от волнореза, пока есть время, — посоветовал Чарли.
В регате участвовало двадцать шесть яхт, и все, что могло держаться на воде на побережье Саут-Дейвона, вышло в море посмотреть на старт. Я провел «Апельсин-2» по центру, не замечая ничего вокруг.
— Пора выходить к линии старта, — сказал Чарли.
Мы двинулись. Я придерживал штурвал ногой, пока поднимал парус грот-мачты. «Апельсин-2» приближался к месту старта.
— Тринадцать минут до старта, — сообщил Чарли. — Остановись на минуту.
Я поднял все паруса. Они поймали ветер. Чарли присел у механизмов под мачтой.
— Отлично, — одобрил он. — На линию.
Раздался сигнал десятиминутной готовности.
— Вперед, — произнес я.
Ветер дул ровно, силой один-два узла, восточный. Мы взяли левее, подошли к шеренге яхт с правого края. Я переводил глаза с парусов на часы. За две минуты до старта за фокштагом я увидел разрыв, образовавшийся между тримараном и большим однокорпусным судном. Дрожа от нетерпения, я подался вперед. Жарре был готов к старту, чуть опережая нас, с пустыми парусами. Я видел, что он тоже напряжен; прилив быстро сносил его в сторону. Если он не будет осторожен, то может получить полчаса штрафного времени за каждые десять секунд пребывания в запретной зоне.
Вдали стала видна светло-синяя полоса воды. Наклонившись, я яростно вцепился в лебедку грот-мачты. Чарли тоже это увидел. Он подбежал и налег плечом на шкот дрифтера. Блестящий корпус «Апельсина-2» проскользнул в открывшееся пространство, устремившись к стартовому катеру. Черный борт восьмидесятифутового однокорпусного судна остался далеко позади. На всех яхтах стартовой линии — паруса. Их хлопанье было похоже на ружейную перестрелку. Вдруг шум утих, все шкоты парусов были выбраны. В воцарившейся тишине раздался стартовый выстрел.
Регата началась.
Глава 34
Справа от нас находились четыре катамарана. Наши большие паруса отняли у них ветер, и они отстали. Впереди по всему заливу слышалась сирена «Геклы», а на ее мостике были видны фигурки людей, машущих нам.
Я взглянул влево: именно оттуда следовало ждать неприятностей. На расстоянии двухсот футов, по другую сторону косяка мелкой рыбешки, «Виль де Жоже», словно гигантское водоналивное судно, качался на небольших волнах. Я видел Жарре и ле Барта, их команду, суетившуюся в кубрике, толкающуюся у огромных мачт. Они знали, что могут рассчитывать только на ветер и на то, что они были с наветренной стороны. Они не собирались уступить нам ни грамма этого ветра.
Взглянув на нашу грот-мачту, я отметил, что она была на одном уровне с мачтами Жарре. Я отвернулся на пару минут. Чарли до миллиметра сбалансировал паруса. Лишь слегка придерживая штурвал, я не делал резких движений, чтобы не сбить судно с курса, и «Апельсин-2» рассекал своими огромными корпусами водную рябь. Когда я снова поднял глаза, наша мачта была на уровне утлегаря Жарре.
Вдали уже был виден Эддистон. В небе появился вертолет, который снимал нас. Мы старались выглядеть бодро.
— Ветер меняется на южный, — сказал Чарли через полчаса. — Будем надеяться, что таким он и останется.
Если ветер южный, это значит, что область высокого давления над Англией сдвигается, уступая место сильным ветрам.
Мы прошли маяк так близко, что я слышал шум разбивающихся о прибрежные камни волн. Жарре был уже впереди на полмили. Чарли задал мне курс на Лизард, и я длинным изящным поворотом развернул судно.
Ближайший парусник отставал от нас на двести ярдов. Лаг показывал одиннадцать узлов. Впереди паруса Жарре стали увеличиваться. Но Чарли, время от времени поглядывая вперед, качал головой. Длинные косяки скумбрии медленно передвигались с запада. Показалась прибрежная полоса.
— Через два часа мы их протараним, — пообещал Чарли.
Поднялся сильный ветер, а с ним и волны. Когда в шесть часов мы прошли Лизард, небо стало серым, тяжелым, от порывов ветра нас захлестывал проливной дождь.
Из-за серого горизонта одна за другой накатывались волны. Началась обычная работа: крепко держать штурвал, смотреть на нос судна, который поднимался все выше и выше. Я направил «Апельсин-2» наискось, чтобы подрезать волну и избежать лишней качки. Но нас накрыло волной, грохот сотряс все яхту, волна разбилась о палубу, и поток воды с невероятной скоростью ринулся к корме. Поднималась еще одна волна. И еще одна. А после этих еще тысяча. Нам ничего не оставалось, кроме как мужественно переносить это.
К десяти часам ветер сменился на северо-западный, и мы закачались на больших черных бурунах. В паре сотен ярдов впереди, на фоне низкого облака, появился силуэт Бишоп-Рок. С маяка нам махали служители. Где-то за грязным ватным облаком садилось солнце.
Маяк зажегся, когда мы были в миле от него. Я разогрел консервы на плите, которая подпрыгивала, как кенгуру, и сварил суп из пакета. Мы поели так быстро, как только смогли, спрятавшись в кубрике, а мимо нас проносились потоки ревущей воды. Очертания Бишопа остались где-то позади и скоро совсем исчезли. «Апельсин-2» продолжал свой путь в ночи, швыряемый из стороны в сторону, раскачиваясь и кренясь, рассекая носом жесткие черные волны, накатывающиеся на нас с юго-запада Ирландии.
Мы с Чарли менялись каждый час. Больше часа за штурвалом выдержать было невозможно. Но и внизу ничуть не легче. Казалось, что лежишь внутри барабана в мокром спальном мешке.
Светало медленно. Я приготовил кофе, чтобы отметить начало дня, и хорошенько осмотрелся. Никаких яхт вокруг не было видно; не было ничего, кроме подернутого туманом серого моря. Дул северный ветер, освободивший нас от работы, мы неслись к Дарси-Хед. Где-то справа, в пятидесяти милях от нас, просыпалась Западная Ирландия.
Я пожарил яичницу с беконом и поел, потом взял штурвал, чтобы Чарли тоже позавтракал и занялся связью. Он усмехался, вернувшись через десять минут.
— Я поймал пару команд. Сказал, что мы в восьмидесяти милях к юго-востоку от Фастнета. Они удивились, что мы не видим друг друга. Теперь они отдохнут.
— Не рассчитывай на это, — сказал я. — Жарре не видно?
— Не-а, — ответил Чарли.
Мы прошли Дарси-Хед на скорости десять узлов, мимо птичьего базара на Скелиг-Майкл. У Бласкетс мы взяли курс к спокойным водам левого побережья островов Аран. Мы даже немного поснимали камерой. Ветер дул северный, и у глыб Коннемара мы снова поменяли курс. Видимость улучшилась, берег тянулся к северу полосой зеленых гор. Под нами бурлила синяя Атлантика; но эта Атлантика была пуста, не было видно ни одного паруса.
На вторую ночь ветер был легкий и переменчивый, мы постоянно меняли паруса. И начали уже уставать по-настоящему. В полночь я поймал себя на том, что склоняюсь над компасом, пытаясь затуманенным взором различить на нем N и W. Когда в час ночи Чарли сменил меня, я спустился вниз, положил голову на подушку и выключился, как свет. Вскоре я проснулся оттого, что он тряс меня за плечо. Стояла кромешная тьма.
— Ветер с юго-востока, — сообщил он.
Я почувствовал это, надевая ботинки. «Апельсин-2» несся вперед. Туман рассеялся. Я ощущал крайнюю усталость, которую замечаешь за два шага до полного истощения. «Область пониженного давления, 1012, медленно продвигается на северо-восток», — говорилось в метеосводке. Я наконец окончательно проснулся. Медленно перемещающаяся область пониженного давления означала здесь сильные ветры с юго-запада и запада. Это нам как раз и было нужно для длинного перегона от Ахилловых островов к Сент-Килде и Макл-Флаггу.
Я проглотил кофе двойной крепости с тремя кусками сахара и выбежал из кубрика.
После абсолютной темноты помещения небо казалось ослепительно ярким от звезд. Ветер был почти теплым; он проделал путь сюда от Гольфстрима, а не с холодной Северной Атлантики. Я прошел на передний трамполин. Укрепляя спинакер, почувствовал, что яхта движется теперь по-иному. Шум с наветренной стороны прекратился. Нос качался, один корпус едва касался волн, а второй оставлял за собой пенный след.
— Поднимается, — прокричал я, накручивая гардель.
Спинакер взвился тусклой лентой на фоне звезд. Когда Чарли развернул паруса, раздался звук, похожий на выстрел. Я ощущал, как поднимается передний трамполин, ветер надувает паруса и «Апельсин-2» летит вперед.
Я побежал назад в кубрик.
— Теперь мы догоним этих ублюдков, — сказал Чарли. Усмехнувшись, я тоже подумал об этом, но ничего не сказал вслух из-за суеверия.
— Поспи немного, — посоветовал я. — Позову, если что случится. Чарли напутствовал:
— Держи все как есть, и будешь в миле западнее Сент-Килды через четырнадцать часов.
Стояла середина лета, светало медленно, и мы были далеко на севере. Чарли появился через два часа. Он высунул голову из люка, посмотрел на волны, серую крышу облаков и постучал по лагу. Посмотрел на меня пустым взглядом. Я глянул на его затылок, исчезающий в люке: он собирался выйти на связь.
Вернувшись, он сказал:
— Прошло пять часов, отличная скорость — двадцать два и тридцать шесть узлов. Ты просто псих, Диксон.
Мы пронеслись мимо Сент-Килды, мимо острых скал, на которых сидели огромные стаи чаек. Стояло начало дня, ветер посвежел. Он все еще дул с юго-запада. По морю пошли крупные волны. Если бы это была не гонка, мы бы сняли спинакер. Но мы не снимали его, ветер был достаточно силен. В двадцать минут седьмого я продолжал стоять за штурвалом, дожевывая последний кусок консервов. На море было очень неспокойно, огромные волны обрушивались на поверхность воды, оставляя большие пугающие пенистые следы. Я чувствовал, что корма поднялась на волне, и ожидал скольжения вниз. Но этого не случилось; волна, казалось, поднималась все выше и выше. Чарли спал внизу. Я заорал. За моей спиной стоял рев поднимающегося гребня волны, который должен был вот-вот обрушиться. Мне были видны два остальных носа судна, — два лезвия, готовых воткнуться в основание волны, силу которым придавала вздутая голубиная грудь спинакера. Мы скатывались с волн, устремляясь к стене черной воды под нами — к стене, которая сломает нос, опрокинет, и мы полетим кувырком. Лаг показывал тридцать узлов. Кат мотало из стороны в сторону, он издавал оглушительный рев.
Из люка показалась голова Чарли. Я закричал:
— Спинакер!
Чарли, наверное, еще не проснулся. Но я увидел, как он метнулся к парусу, услышал, как тот собрался и как заревело море, а штурвал едва не вырвался из рук. Судно скользнуло сквозь волну, один корпус оказался под водой, а на другой обрушился гребень волны.
«Апельсин-2» скрылся под белой водой. Я выскочил из кубрика как ошпаренный. Рангоут упал мне прямо на шею, корпус накренился, и я поскользнулся. Я ощутил смертельную, страшную усталость. И подумал: как легко было бы сейчас сползти в черное море и заснуть! Но я цеплялся за палубу, и мне удалось схватиться за сеть, когда вода стала стекать. Я висел на краю трамполина. И отчаянно ругался. «Апельсин-2» сильно накренился, паруса яростно трепетали на ревущем вокруг судна ветре силой в тридцать пять узлов.
— Боже! — воскликнул Чарли, втянув меня назад. Лицо его стало белым как мел. — Я думал, тебя смыло.
— Меня и смыло, — подтвердил я. Рангоут сломался на соединении. Я выкинул его и достал запасной.
— Давай снимем спинакер.
Нам удалось поднять небольшой фок, и я остался один в каюте, дрожа как осиновый лист. Мы летели вперед, под грот-парусом с тремя рифами, по бурлящему морю к Макл-Флаггу, северной оконечности Британских островов.
Я взглянул влево: именно оттуда следовало ждать неприятностей. На расстоянии двухсот футов, по другую сторону косяка мелкой рыбешки, «Виль де Жоже», словно гигантское водоналивное судно, качался на небольших волнах. Я видел Жарре и ле Барта, их команду, суетившуюся в кубрике, толкающуюся у огромных мачт. Они знали, что могут рассчитывать только на ветер и на то, что они были с наветренной стороны. Они не собирались уступить нам ни грамма этого ветра.
Взглянув на нашу грот-мачту, я отметил, что она была на одном уровне с мачтами Жарре. Я отвернулся на пару минут. Чарли до миллиметра сбалансировал паруса. Лишь слегка придерживая штурвал, я не делал резких движений, чтобы не сбить судно с курса, и «Апельсин-2» рассекал своими огромными корпусами водную рябь. Когда я снова поднял глаза, наша мачта была на уровне утлегаря Жарре.
Вдали уже был виден Эддистон. В небе появился вертолет, который снимал нас. Мы старались выглядеть бодро.
— Ветер меняется на южный, — сказал Чарли через полчаса. — Будем надеяться, что таким он и останется.
Если ветер южный, это значит, что область высокого давления над Англией сдвигается, уступая место сильным ветрам.
Мы прошли маяк так близко, что я слышал шум разбивающихся о прибрежные камни волн. Жарре был уже впереди на полмили. Чарли задал мне курс на Лизард, и я длинным изящным поворотом развернул судно.
Ближайший парусник отставал от нас на двести ярдов. Лаг показывал одиннадцать узлов. Впереди паруса Жарре стали увеличиваться. Но Чарли, время от времени поглядывая вперед, качал головой. Длинные косяки скумбрии медленно передвигались с запада. Показалась прибрежная полоса.
— Через два часа мы их протараним, — пообещал Чарли.
Поднялся сильный ветер, а с ним и волны. Когда в шесть часов мы прошли Лизард, небо стало серым, тяжелым, от порывов ветра нас захлестывал проливной дождь.
Из-за серого горизонта одна за другой накатывались волны. Началась обычная работа: крепко держать штурвал, смотреть на нос судна, который поднимался все выше и выше. Я направил «Апельсин-2» наискось, чтобы подрезать волну и избежать лишней качки. Но нас накрыло волной, грохот сотряс все яхту, волна разбилась о палубу, и поток воды с невероятной скоростью ринулся к корме. Поднималась еще одна волна. И еще одна. А после этих еще тысяча. Нам ничего не оставалось, кроме как мужественно переносить это.
К десяти часам ветер сменился на северо-западный, и мы закачались на больших черных бурунах. В паре сотен ярдов впереди, на фоне низкого облака, появился силуэт Бишоп-Рок. С маяка нам махали служители. Где-то за грязным ватным облаком садилось солнце.
Маяк зажегся, когда мы были в миле от него. Я разогрел консервы на плите, которая подпрыгивала, как кенгуру, и сварил суп из пакета. Мы поели так быстро, как только смогли, спрятавшись в кубрике, а мимо нас проносились потоки ревущей воды. Очертания Бишопа остались где-то позади и скоро совсем исчезли. «Апельсин-2» продолжал свой путь в ночи, швыряемый из стороны в сторону, раскачиваясь и кренясь, рассекая носом жесткие черные волны, накатывающиеся на нас с юго-запада Ирландии.
Мы с Чарли менялись каждый час. Больше часа за штурвалом выдержать было невозможно. Но и внизу ничуть не легче. Казалось, что лежишь внутри барабана в мокром спальном мешке.
Светало медленно. Я приготовил кофе, чтобы отметить начало дня, и хорошенько осмотрелся. Никаких яхт вокруг не было видно; не было ничего, кроме подернутого туманом серого моря. Дул северный ветер, освободивший нас от работы, мы неслись к Дарси-Хед. Где-то справа, в пятидесяти милях от нас, просыпалась Западная Ирландия.
Я пожарил яичницу с беконом и поел, потом взял штурвал, чтобы Чарли тоже позавтракал и занялся связью. Он усмехался, вернувшись через десять минут.
— Я поймал пару команд. Сказал, что мы в восьмидесяти милях к юго-востоку от Фастнета. Они удивились, что мы не видим друг друга. Теперь они отдохнут.
— Не рассчитывай на это, — сказал я. — Жарре не видно?
— Не-а, — ответил Чарли.
Мы прошли Дарси-Хед на скорости десять узлов, мимо птичьего базара на Скелиг-Майкл. У Бласкетс мы взяли курс к спокойным водам левого побережья островов Аран. Мы даже немного поснимали камерой. Ветер дул северный, и у глыб Коннемара мы снова поменяли курс. Видимость улучшилась, берег тянулся к северу полосой зеленых гор. Под нами бурлила синяя Атлантика; но эта Атлантика была пуста, не было видно ни одного паруса.
На вторую ночь ветер был легкий и переменчивый, мы постоянно меняли паруса. И начали уже уставать по-настоящему. В полночь я поймал себя на том, что склоняюсь над компасом, пытаясь затуманенным взором различить на нем N и W. Когда в час ночи Чарли сменил меня, я спустился вниз, положил голову на подушку и выключился, как свет. Вскоре я проснулся оттого, что он тряс меня за плечо. Стояла кромешная тьма.
— Ветер с юго-востока, — сообщил он.
Я почувствовал это, надевая ботинки. «Апельсин-2» несся вперед. Туман рассеялся. Я ощущал крайнюю усталость, которую замечаешь за два шага до полного истощения. «Область пониженного давления, 1012, медленно продвигается на северо-восток», — говорилось в метеосводке. Я наконец окончательно проснулся. Медленно перемещающаяся область пониженного давления означала здесь сильные ветры с юго-запада и запада. Это нам как раз и было нужно для длинного перегона от Ахилловых островов к Сент-Килде и Макл-Флаггу.
Я проглотил кофе двойной крепости с тремя кусками сахара и выбежал из кубрика.
После абсолютной темноты помещения небо казалось ослепительно ярким от звезд. Ветер был почти теплым; он проделал путь сюда от Гольфстрима, а не с холодной Северной Атлантики. Я прошел на передний трамполин. Укрепляя спинакер, почувствовал, что яхта движется теперь по-иному. Шум с наветренной стороны прекратился. Нос качался, один корпус едва касался волн, а второй оставлял за собой пенный след.
— Поднимается, — прокричал я, накручивая гардель.
Спинакер взвился тусклой лентой на фоне звезд. Когда Чарли развернул паруса, раздался звук, похожий на выстрел. Я ощущал, как поднимается передний трамполин, ветер надувает паруса и «Апельсин-2» летит вперед.
Я побежал назад в кубрик.
— Теперь мы догоним этих ублюдков, — сказал Чарли. Усмехнувшись, я тоже подумал об этом, но ничего не сказал вслух из-за суеверия.
— Поспи немного, — посоветовал я. — Позову, если что случится. Чарли напутствовал:
— Держи все как есть, и будешь в миле западнее Сент-Килды через четырнадцать часов.
Стояла середина лета, светало медленно, и мы были далеко на севере. Чарли появился через два часа. Он высунул голову из люка, посмотрел на волны, серую крышу облаков и постучал по лагу. Посмотрел на меня пустым взглядом. Я глянул на его затылок, исчезающий в люке: он собирался выйти на связь.
Вернувшись, он сказал:
— Прошло пять часов, отличная скорость — двадцать два и тридцать шесть узлов. Ты просто псих, Диксон.
Мы пронеслись мимо Сент-Килды, мимо острых скал, на которых сидели огромные стаи чаек. Стояло начало дня, ветер посвежел. Он все еще дул с юго-запада. По морю пошли крупные волны. Если бы это была не гонка, мы бы сняли спинакер. Но мы не снимали его, ветер был достаточно силен. В двадцать минут седьмого я продолжал стоять за штурвалом, дожевывая последний кусок консервов. На море было очень неспокойно, огромные волны обрушивались на поверхность воды, оставляя большие пугающие пенистые следы. Я чувствовал, что корма поднялась на волне, и ожидал скольжения вниз. Но этого не случилось; волна, казалось, поднималась все выше и выше. Чарли спал внизу. Я заорал. За моей спиной стоял рев поднимающегося гребня волны, который должен был вот-вот обрушиться. Мне были видны два остальных носа судна, — два лезвия, готовых воткнуться в основание волны, силу которым придавала вздутая голубиная грудь спинакера. Мы скатывались с волн, устремляясь к стене черной воды под нами — к стене, которая сломает нос, опрокинет, и мы полетим кувырком. Лаг показывал тридцать узлов. Кат мотало из стороны в сторону, он издавал оглушительный рев.
Из люка показалась голова Чарли. Я закричал:
— Спинакер!
Чарли, наверное, еще не проснулся. Но я увидел, как он метнулся к парусу, услышал, как тот собрался и как заревело море, а штурвал едва не вырвался из рук. Судно скользнуло сквозь волну, один корпус оказался под водой, а на другой обрушился гребень волны.
«Апельсин-2» скрылся под белой водой. Я выскочил из кубрика как ошпаренный. Рангоут упал мне прямо на шею, корпус накренился, и я поскользнулся. Я ощутил смертельную, страшную усталость. И подумал: как легко было бы сейчас сползти в черное море и заснуть! Но я цеплялся за палубу, и мне удалось схватиться за сеть, когда вода стала стекать. Я висел на краю трамполина. И отчаянно ругался. «Апельсин-2» сильно накренился, паруса яростно трепетали на ревущем вокруг судна ветре силой в тридцать пять узлов.
— Боже! — воскликнул Чарли, втянув меня назад. Лицо его стало белым как мел. — Я думал, тебя смыло.
— Меня и смыло, — подтвердил я. Рангоут сломался на соединении. Я выкинул его и достал запасной.
— Давай снимем спинакер.
Нам удалось поднять небольшой фок, и я остался один в каюте, дрожа как осиновый лист. Мы летели вперед, под грот-парусом с тремя рифами, по бурлящему морю к Макл-Флаггу, северной оконечности Британских островов.
Глава 35
Наступала ночь, когда мы приближались к Шетландским островам. Стемнело, и начался дождь. С черного неба обрушился поток воды. В полночь, вскоре после определения наших координат, показавших, что мы находимся в сорока милях к юго-западу от Макл-Флагга, раздался вызов по УКВ-рации.
Я слышал, как Чарли говорил внизу, слышал треск и помехи в трубке. Но в этот момент я был слишком занят, пытаясь удержать яхту прямо, чтобы обратить внимание на детали разговора. Минут через пять Чарли вернулся.
— Береговая охрана, — возвестил он. — Передали сообщение спонсоров. Наилучшие пожелания от дилеров «Оранж Карз» в Великобритании и личный привет всего отделения в Леруике.
— Это ободряет, — констатировал я. — Где Жарре?
— Никто не знает.
Мы продолжали мчаться вперед. Казалось, ветер сместился на несколько градусов к северу. Волны вырастали на глазах, делаясь все выше и выше. Мы проходили их по диагонали, разбивая белые пенные стены, смешивающиеся с дождем.
— Скоро засечем маяк Макл-Флагга, — сказал через час Чарли.
— Хочешь сориентироваться?
— Какой смысл? — ответил Чарли. — Мы же идем все время прямо.
Через полчаса дождь усилился. Ходовые огни образовывали на небе красные и зеленые арки, мы приближались к огромным скалам. Но маяк Макл-Флагга все не появлялся.
— Ну где же ты, зараза? — сказал Чарли. — Куда запропастился?
— Ты уверен, что взял правильный курс? — спросил я.
Чарли сказал:
— Да. — По его короткому ответу я понял, что он волнуется. — Я могу перепроверить, если хочешь.
— Нет, — возразил я. — Нет, все нормально.
На фоне неба вздымались черные стены волн. Мы подходили к их основанию и старались пройти стороной. Погружались в воду. Погружались глубоко. Пробивались сквозь гребни, превращая их в облако водяной пыли. Я раскрыл было рот, чтобы все-таки попросить Чарли перепроверить курс. Но так ничего и не сказал.
Следующей волной нас захлестнуло. Мы выбрались на поверхность, с трудом вывернув судно в сторону. Когда нас подняло вверх, мое сердце екнуло и остановилось.
Перед нами раскинулся белый ковер и тянулся далеко, пропадая в дождевой пелене. Я слышал, как Чарли заорал:
— Валы!
И мы упали с волны, очутившись у ее подножия. Правый корпус затрещал, словно трубный глас. Чарли продолжал кричать:
— Лево руля! Лево! Лево! — Он с трудом пробирался по трамполину. Я крутил штурвал, проворачивая паруса грот-мачты, Чарли стаскивал с гика предохранительные тросы. Ветер носился по палубе, «Апельсин-2» задирал нос все выше и выше.
Я потерял Чарли из виду. Вдруг с передней палубы донесся его голос:
— Десять вправо!
Я повернул штурвал. Судно развернулось. Стрелка компаса дернулась, затем встала на место. В каюте перекатывались вещи. Ревущий белый поток пронесся слева от нас.
Лицо у меня покрылось испариной. Мы оказались в скалах. Но в каких скалах?
— Десять вправо! — снова прокричал Чарли. Посмотрев вниз, я увидел, что компас будто взбесился. Он поворачивался на пятьдесят градусов при каждом повороте судна.
— Компас полетел! — кричал я.
— Лево руля! — орал Чарли.
Бурлящая вода совсем покрыла правый корпус. Дождь прекратился, и палуба у меня под ногами уже не качалась с прежней силой.
Теперь, когда дождь кончился, я мог различить Чарли на переднем трамполине. А за ним — еще что-то: белая полоса, разрезающая темноту. Мы прошли через скалы и увидели теперь их с другой стороны. Вот почему здесь было спокойнее. Мы не могли вернуться: шли вслепую, ощущая только раскачивание корпуса.
Осторожно, дрожа от волнения, мы подошли к этой белой полосе. Когда очутились, вероятно, футах в пятидесяти от нее, Чарли заорал:
— Право руля!
Мимо пронеслась скрытая в воде глыба. Во рту у меня пересохло, я был насквозь мокрый от пота. Ну же, разговаривал я сам с собой. Этот риф тянется до самого пляжа. Мы врежемся...
— Лево руля! — надрывался в этот момент Чарли.
Не думая, наугад я повернул штурвал влево. И увидел пересекающую эту ревущую белую полосу дорожку черной воды. Я убрал парус с грот-мачты. Белая вода била с обеих сторон, и Чарли вдруг исчез в кипящей пене, накрывшей передний трамполин. Единственное, о чем я подумал, это о том, что последний раз был у подветренного берега темной ночью. С Эдом Бонифейсом и Аланом Бартоном.
Вода ударила мне в лицо. Это был шквал. Я ощущал, как «Апельсин-2» погружается в воду и вновь выбирается на поверхность. Пенящаяся вода бушевала справа и слева, а черная полоса перед нами была невероятно узка. Я продолжал орать. Штурвал прыгал в моих руках. Переломился, подумал я в какое-то мгновение. Но судно слушалось. Грохот волн был невыносим, как рев стада быков. «Апельсин-2» снова нырнул носом, и я чувствовал, как он борется, чтобы освободиться от тонн воды, наваливающихся на его корпуса. Но неожиданно он вдруг всплыл, словно пробка. Следующая волна была тоже велика, но не такая, как предыдущая.
Ветер стал порывистым, и мне почудилось какое-то движение в черных клубах туч над нами. Небо посветлело, и я увидел Чарли, ползущего по трамполину. Потом вдруг небо опять нахмурилось, а через минуту снова прояснилось. Мы шли на север, по глубокой, черной воде, пока за глыбами камней не показалась чистая белизна Макл-Флагга. Чарли выбрался на корму.
— Вот это да! — произнес он таким дрожащим голосом, что его невозможно было узнать. — Как же мы оттуда выбрались?
Он посидел с минуту, размышляя. Намокшая от дождя куртка блестела в свете маяка.
— И что самое интересное, как же мы туда попали?
Я слышал, как Чарли говорил внизу, слышал треск и помехи в трубке. Но в этот момент я был слишком занят, пытаясь удержать яхту прямо, чтобы обратить внимание на детали разговора. Минут через пять Чарли вернулся.
— Береговая охрана, — возвестил он. — Передали сообщение спонсоров. Наилучшие пожелания от дилеров «Оранж Карз» в Великобритании и личный привет всего отделения в Леруике.
— Это ободряет, — констатировал я. — Где Жарре?
— Никто не знает.
Мы продолжали мчаться вперед. Казалось, ветер сместился на несколько градусов к северу. Волны вырастали на глазах, делаясь все выше и выше. Мы проходили их по диагонали, разбивая белые пенные стены, смешивающиеся с дождем.
— Скоро засечем маяк Макл-Флагга, — сказал через час Чарли.
— Хочешь сориентироваться?
— Какой смысл? — ответил Чарли. — Мы же идем все время прямо.
Через полчаса дождь усилился. Ходовые огни образовывали на небе красные и зеленые арки, мы приближались к огромным скалам. Но маяк Макл-Флагга все не появлялся.
— Ну где же ты, зараза? — сказал Чарли. — Куда запропастился?
— Ты уверен, что взял правильный курс? — спросил я.
Чарли сказал:
— Да. — По его короткому ответу я понял, что он волнуется. — Я могу перепроверить, если хочешь.
— Нет, — возразил я. — Нет, все нормально.
На фоне неба вздымались черные стены волн. Мы подходили к их основанию и старались пройти стороной. Погружались в воду. Погружались глубоко. Пробивались сквозь гребни, превращая их в облако водяной пыли. Я раскрыл было рот, чтобы все-таки попросить Чарли перепроверить курс. Но так ничего и не сказал.
Следующей волной нас захлестнуло. Мы выбрались на поверхность, с трудом вывернув судно в сторону. Когда нас подняло вверх, мое сердце екнуло и остановилось.
Перед нами раскинулся белый ковер и тянулся далеко, пропадая в дождевой пелене. Я слышал, как Чарли заорал:
— Валы!
И мы упали с волны, очутившись у ее подножия. Правый корпус затрещал, словно трубный глас. Чарли продолжал кричать:
— Лево руля! Лево! Лево! — Он с трудом пробирался по трамполину. Я крутил штурвал, проворачивая паруса грот-мачты, Чарли стаскивал с гика предохранительные тросы. Ветер носился по палубе, «Апельсин-2» задирал нос все выше и выше.
Я потерял Чарли из виду. Вдруг с передней палубы донесся его голос:
— Десять вправо!
Я повернул штурвал. Судно развернулось. Стрелка компаса дернулась, затем встала на место. В каюте перекатывались вещи. Ревущий белый поток пронесся слева от нас.
Лицо у меня покрылось испариной. Мы оказались в скалах. Но в каких скалах?
— Десять вправо! — снова прокричал Чарли. Посмотрев вниз, я увидел, что компас будто взбесился. Он поворачивался на пятьдесят градусов при каждом повороте судна.
— Компас полетел! — кричал я.
— Лево руля! — орал Чарли.
Бурлящая вода совсем покрыла правый корпус. Дождь прекратился, и палуба у меня под ногами уже не качалась с прежней силой.
Теперь, когда дождь кончился, я мог различить Чарли на переднем трамполине. А за ним — еще что-то: белая полоса, разрезающая темноту. Мы прошли через скалы и увидели теперь их с другой стороны. Вот почему здесь было спокойнее. Мы не могли вернуться: шли вслепую, ощущая только раскачивание корпуса.
Осторожно, дрожа от волнения, мы подошли к этой белой полосе. Когда очутились, вероятно, футах в пятидесяти от нее, Чарли заорал:
— Право руля!
Мимо пронеслась скрытая в воде глыба. Во рту у меня пересохло, я был насквозь мокрый от пота. Ну же, разговаривал я сам с собой. Этот риф тянется до самого пляжа. Мы врежемся...
— Лево руля! — надрывался в этот момент Чарли.
Не думая, наугад я повернул штурвал влево. И увидел пересекающую эту ревущую белую полосу дорожку черной воды. Я убрал парус с грот-мачты. Белая вода била с обеих сторон, и Чарли вдруг исчез в кипящей пене, накрывшей передний трамполин. Единственное, о чем я подумал, это о том, что последний раз был у подветренного берега темной ночью. С Эдом Бонифейсом и Аланом Бартоном.
Вода ударила мне в лицо. Это был шквал. Я ощущал, как «Апельсин-2» погружается в воду и вновь выбирается на поверхность. Пенящаяся вода бушевала справа и слева, а черная полоса перед нами была невероятно узка. Я продолжал орать. Штурвал прыгал в моих руках. Переломился, подумал я в какое-то мгновение. Но судно слушалось. Грохот волн был невыносим, как рев стада быков. «Апельсин-2» снова нырнул носом, и я чувствовал, как он борется, чтобы освободиться от тонн воды, наваливающихся на его корпуса. Но неожиданно он вдруг всплыл, словно пробка. Следующая волна была тоже велика, но не такая, как предыдущая.
Ветер стал порывистым, и мне почудилось какое-то движение в черных клубах туч над нами. Небо посветлело, и я увидел Чарли, ползущего по трамполину. Потом вдруг небо опять нахмурилось, а через минуту снова прояснилось. Мы шли на север, по глубокой, черной воде, пока за глыбами камней не показалась чистая белизна Макл-Флагга. Чарли выбрался на корму.
— Вот это да! — произнес он таким дрожащим голосом, что его невозможно было узнать. — Как же мы оттуда выбрались?
Он посидел с минуту, размышляя. Намокшая от дождя куртка блестела в свете маяка.
— И что самое интересное, как же мы туда попали?